(вторая половина девяностых)Рынок диктовал своё. Каждый день простоя - убытки.
Товар - скоропортящийся, не говоря уж о плате за место и холодильную камеру вне зависимости от обстоятельств.
Вот и собирались мы в глубине цветочного ряда, сдвинув ящики, поминать наших покойников. И плакать было недосуг, приходилось одновременно обслуживать покупателей.
Да и кого в то время можно было потрясти смертями близких - особенно престарелых...
Правда, уж чего-чего, а цветов на похороны собирались охапки.
Дни рождения отмечались едва ли не ежедневно, плюс праздники и всякие знаменательные события.
Однажды у меня был неудачный день, почти не заработала.
Но, когда пришла домой и открыла молнию чёрной спортивной сумки, обомлела – там было полно денег.
После долгих мучительных размышлений вычислила – у нас с Татьяной, торговавшей мёдом, одинаковые сумки, вот она по пьянке и перепутала.
Утром у прилавка при моём появлении все разом замолчали.
Проверка “на вшивость”.
- Ну что, небось, всю ночь не спала? – я швырнула Татьяне сумку.
Она бросилась мне на шею.
- Я же говорила, Юлька отдаст! – вопила моя соседка по прилавку. А остальные требовали с Татьяны по этому случаю обещанный магарыч.
В общем, всё опять кончилось обильным возлиянием в ознаменование моей честности.
В тех редких случаях, когда повода для выпивки не было, дело ограничивалось просто бутылкой к завтраку.
Собирался общий стол, резался салат, готовилось на кухне что-либо из горячего – яичница или картошка с салом, жареные потроха, печень в сметане...
Ну а за пузырём, поскольку кулинарить я терпеть не могла, приходилось бежать мне.
Не пить не было никакой возможности...
- Ах так! Мы, значит, будем в расслабухе, а ты - покупателей ловить!
Я нашла выход – завела фаянсовую кружку и отхлёбывала из неё понемногу - сколько там, никто не видел.
Объясняла, что “пью по-английски” частыми микродозами, хотя понятия не имела, как они там, в туманном Альбионе, керосинят.
За первым пузырём обычно следовал второй, так что после трапезы я иной раз незаметно уносила на своё место полную ёмкость градусов.
А затем в течение дня осчастливливала ими местных грузчиков, которые взамен таскали мне вёдра с водой для цветов.
Английский и даже отчасти французский я не забыла ещё с юности и безотказно служила переводчиком, щеголяя знанием числительных и приёмами устного счёта.
У меня было много клиентов среди “зарубежных гостей” (рядом с рынком находились посольские дома).
Мы вели долгие беседы на духовные, литературные и особенно политические темы.
Особенно их будоражило моё неприятие происходящих у нас “революционных перемен”.
Поначалу я скрывала свои “интеллигентские” корни.
Но потом обнаружила - иностранцев ничуть не коробит, что писательница торгует цветами. У них это называется “бизнес” и воспринимается как основное занятие. В отличие от “хобби”, куда они относят любую деятельность, не являющуюся источником существования.
В том числе и творчество.
После завтрака на рынке наступал до четырёх мёртвый сезон, а у меня - как раз время хобби. Книга.
Иногда из-за сытной трапезы и пары глотков спиртного глаза слипались - тогда я позволяла себе полчаса отдыха. Руки на прилавок, голову на руки, закрыть глаза и отключка.
Однажды вечером мне стали звонить родичи и знакомые с шуточками и поздравлениями.
Оказывается, я в своей броской голубовато-фиолетовой куртке попала в сюжет популярного “Взгляда” и была показана по первой программе в глубокой спячке.
Без комментариев.
Снимали, небось, скрытой камерой.
Ну, подумаешь, спит человек, устал. Эка невидаль.