* * *
Стараюсь держаться, по-прежнему занимаясь самолечением.
Часами сижу за компом, перерабатывая и заново осмысливая четырехлетний материал нашего Форума.
Всё стало мУкой – неотложные дела, которые приходится кому-то перепоручать, гимнастика по утрам, холодный душ, прогулки.
Продолжаю уповать на “правильный образ жизни”, надеясь с его и Божьей помощью выкарабкаться.
“Полезная” и безвкусная еда, которую надо в себя запихивать, отказавшись от острого, солёного и сладкого.
Единственный отрадный островок – кресло у монитора. Всё прочее вызывает отвращение, даже думать тошно.
Вот только успеть закончить хотя бы сырой интернетовский вариант, отправить на сайт - будто в море запечатанную бутылку с посланием для потомков.
А потом лечь, закрыть глаза , расслабиться и...
Ни о какой золотисто-синей двери в потолке уже не мечтаю - лишь о небытии.
Где не надо ни общаться, ни волноваться.
Ни есть, ни спать, ни просыпаться, ни отбиваться от собак, ни судиться из-за забора.
Ни запихивать в себя еду, ни разминать позвоночник, ни содрогаться под душем, ни вглядываться в борисову физиономию – не глотнул ли?
Ни гонять гостей с бутылками за пазухой, ни вызывать скорую, ни хвататься за мужнин и свой пульс...
Прежде все мои планы на будущее так или иначе были связаны с “практической Изанией”, подразумевающей наличие сил и здоровья – для поездок, деловых контактов и встреч, пламенных речей и исторических свершений.
А теперь...
Кому нужен “полудохлый”, по выражению Юстаса, лидер?
Только б успеть запустить в житейское море это самое “послание”.
По ящику как –то пророчили, что люди в будущем станут бестелесными файлами.
Свободно перемещаясь и функционируя в виртуальном пространстве, они фактически обретут бессмертие.
Тогда предыдущие книги и “Дверь в потолке” – и есть мои файлы.
Вся моя жизнь, а Изания – главный её итог. Её дитя, смысл и будущее.
Конечно, многих и сегодня спасла бы Изания – но кто нынче задумывается об “Инструкции” свыше, не говоря уж о Предназначении?
Так что плыви, моё слово, до лучших времён, когда пробьёт твой звёздный час.
Говори, что знаешь, делай, что должен, и будь, что будет.
Только не прервать цепь, передать свой файл тем, кто побежит дальше.
И в день грядущий острый профиль вдвинет. Вот и всё.
Беги, бегун...
* * *
Отправляю на форум очередной газетный материал о “Московском Вавилоне”:
НАПОЛЕОН НЕ СУМЕЛ РАСПРАВИТЬСЯ С МОСКВОЙ – ЭТО УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ НАМНОГО ПОЗЖЕ.
“Кто они, эти люди, изуродовавшие, как похотливые насильники, лик города?
Неужто никто не рассказывал им в детстве сказок и они ничего не знают о дУхах дома, берегущих дыхание ушедших людей. Из которого время прядёт невидимое чудо – атмосферу былого?
Нельзя сдать в аренду, не приносит прибыли – вот содержание смертного приговора.
В Москве имеют право на существование лишь три вида помещений:
тонары с куревом, выпивкой и шаурмой, элитные высотки по полторы тысячи долларов за квадратный метр и подземные парковки.
В двух шагах от жемчужного Пашкова дома, некогда залитого сиренью, в сотнях метров от Кремля, по дороге к Арбату всё уделано теми же тонарами. Загажено, заплёвано и приправлено мочой.
Напротив “Праги” смели с лица земли кусок бесценного Арбата, снесли весь центр, Зарядье.
На Павелецкой, у Таганки не осталось ни одного живого, настоящего московского дома.
Сожгли Манеж. Произнести страшно.
Гостиница “Москва” доживает последние дни.
Теперь настала очередь “Детского мира”.
Куда они денут дыхание многих поколений детей? Кто защитит его, детскую мечту, подарившую столько радости?
Иностранцы, небось, нам завидуют.
Думают, москвичи, как подданные арабских шейхов, утопают в золоте, изнемогают от излишеств.
Едешь по Ленинскому, по Кутузовскому, по Ленинградскому проспекту – а там ни одного человеческого магазина.
Аптеки, булочные, молочные – простыл и след.
Зато появились косметические салоны для особ королевской крови, магазины элитных вин, деликатесов, персидских ковров, одежды и обуви с такими ценниками, что кажется, будто зрение подводит.
От Белорусского вокзала до метро “Аэропорт” - четыре казино и несколько “игровых мешков”.
Выгнали из города его ангелов-хранителей – значит, теперь это другой город.
В Америке ведь тоже есть Москва”.
* * *
Медленно погружаюсь в блаженное ничто – ниже, ниже.
Рядом похрапывает Борис.
Со мной ли, без меня – всё равно ему кранты после очередной мерцаловки и давления за двести.
И мне кранты. Это неизбежно.
Жить, кроме нас, на даче никто не сможет и не хочет. У Вики - аллергия, пахать здесь на грядках никто не будет.
Наследники наши пашут на работе и отовариваются в супермаркетах.
Бедный Джин! Надо на него составить специальное завещание.
Но вот что радует – никаких там, в “потусторонке”, не будет чокнутых соседок, рухнувших заборов, судов в стиле Кафки...
Потусторонним вход воспрещён!
Продолжаю погружение. Чтобы никто и ничто не достало.
Больше не вижу двери в потолке, - этот сине-золотистый свет надо заслужить.
Да, смерть надо заработать.
Но разве мне не повезло?
Как известно, “рукописи не горят”. Найдут когда-нибудь своих адресатов и мои книжки, и Изания.
Уже находят.
Куда хуже простаивающим режиссёрам, стареющим актёрам, всяким там невостребованным работникам “ящиков”, лабораторий, хозяйств...
У которых мечта и любимое детище всей жизни погибает на глазах из-за какого-нибудь “недофинансирования” (слово-то какое поганое)!
Сколько их получило инфаркты и инсульты, спилось...
Не говоря уж о самоубийствах.
Моя Изания...Она прежде всего для таких, как они, талантливых. Кого в первую очередь до слёз жалко...
Впрочем, неталантливых нет - есть неразбуженные, нераскрученные.
Но и спасателей нет как нет...
Умирающее царство напрасно ждёт принца с поцелуем Любви.
Продолжаю погружение. Всё спокойненько.
“И закусочка на бугорке”.
Вика пристроена, Ритка пристроена, Наташка пристроенаю За Борисом скопом как-нибудь присмотрят.
И меня помянут иногда. Может, и читатели вспомнят “добрым тихим словом”…
Нет, так нельзя.
Как говаривал дед, с которым мы обустраивали дачу:
- Обед мы с тобой, Юлька, ещё не заробили.
Небытие ей подавай, бугорок, бутылку запечатанную...
Размечталась!
А с текстом ещё возни полно, завтра надо встать в форме.
Господи, дай силы. Только бы комп не сдох.
Новый принтер, слава Богу, достала, дискеты и бумагу обещали привезти – а для черновиков пока что хватит обратной стороны рукописи “Дремучих дверей”...
Наутро Борис объявляет сухой закон, решив подготовить для российского Паломнического центра фотовыставку из редчайших снимков - о деятельности и имуществе за рубежом Православного Палестинского общества в прошлом веке.
То есть появилась надежда продержаться несколько месяцев, укрепив супруга телом и духом и завершив “бутылочно-интернетовский вариант” романа.
А уж затем можно будет по очереди отправляться по врачам, обследованиям и клиникам.
Стараюсь держаться, по-прежнему занимаясь самолечением.
Часами сижу за компом, перерабатывая и заново осмысливая четырехлетний материал нашего Форума.
Всё стало мУкой – неотложные дела, которые приходится кому-то перепоручать, гимнастика по утрам, холодный душ, прогулки.
Продолжаю уповать на “правильный образ жизни”, надеясь с его и Божьей помощью выкарабкаться.
“Полезная” и безвкусная еда, которую надо в себя запихивать, отказавшись от острого, солёного и сладкого.
Единственный отрадный островок – кресло у монитора. Всё прочее вызывает отвращение, даже думать тошно.
Вот только успеть закончить хотя бы сырой интернетовский вариант, отправить на сайт - будто в море запечатанную бутылку с посланием для потомков.
А потом лечь, закрыть глаза , расслабиться и...
Ни о какой золотисто-синей двери в потолке уже не мечтаю - лишь о небытии.
Где не надо ни общаться, ни волноваться.
Ни есть, ни спать, ни просыпаться, ни отбиваться от собак, ни судиться из-за забора.
Ни запихивать в себя еду, ни разминать позвоночник, ни содрогаться под душем, ни вглядываться в борисову физиономию – не глотнул ли?
Ни гонять гостей с бутылками за пазухой, ни вызывать скорую, ни хвататься за мужнин и свой пульс...
Прежде все мои планы на будущее так или иначе были связаны с “практической Изанией”, подразумевающей наличие сил и здоровья – для поездок, деловых контактов и встреч, пламенных речей и исторических свершений.
А теперь...
Кому нужен “полудохлый”, по выражению Юстаса, лидер?
Только б успеть запустить в житейское море это самое “послание”.
По ящику как –то пророчили, что люди в будущем станут бестелесными файлами.
Свободно перемещаясь и функционируя в виртуальном пространстве, они фактически обретут бессмертие.
Тогда предыдущие книги и “Дверь в потолке” – и есть мои файлы.
Вся моя жизнь, а Изания – главный её итог. Её дитя, смысл и будущее.
Конечно, многих и сегодня спасла бы Изания – но кто нынче задумывается об “Инструкции” свыше, не говоря уж о Предназначении?
Так что плыви, моё слово, до лучших времён, когда пробьёт твой звёздный час.
Говори, что знаешь, делай, что должен, и будь, что будет.
Только не прервать цепь, передать свой файл тем, кто побежит дальше.
И в день грядущий острый профиль вдвинет. Вот и всё.
Беги, бегун...
* * *
Отправляю на форум очередной газетный материал о “Московском Вавилоне”:
НАПОЛЕОН НЕ СУМЕЛ РАСПРАВИТЬСЯ С МОСКВОЙ – ЭТО УДАЛОСЬ СДЕЛАТЬ НАМНОГО ПОЗЖЕ.
“Кто они, эти люди, изуродовавшие, как похотливые насильники, лик города?
Неужто никто не рассказывал им в детстве сказок и они ничего не знают о дУхах дома, берегущих дыхание ушедших людей. Из которого время прядёт невидимое чудо – атмосферу былого?
Нельзя сдать в аренду, не приносит прибыли – вот содержание смертного приговора.
В Москве имеют право на существование лишь три вида помещений:
тонары с куревом, выпивкой и шаурмой, элитные высотки по полторы тысячи долларов за квадратный метр и подземные парковки.
В двух шагах от жемчужного Пашкова дома, некогда залитого сиренью, в сотнях метров от Кремля, по дороге к Арбату всё уделано теми же тонарами. Загажено, заплёвано и приправлено мочой.
Напротив “Праги” смели с лица земли кусок бесценного Арбата, снесли весь центр, Зарядье.
На Павелецкой, у Таганки не осталось ни одного живого, настоящего московского дома.
Сожгли Манеж. Произнести страшно.
Гостиница “Москва” доживает последние дни.
Теперь настала очередь “Детского мира”.
Куда они денут дыхание многих поколений детей? Кто защитит его, детскую мечту, подарившую столько радости?
Иностранцы, небось, нам завидуют.
Думают, москвичи, как подданные арабских шейхов, утопают в золоте, изнемогают от излишеств.
Едешь по Ленинскому, по Кутузовскому, по Ленинградскому проспекту – а там ни одного человеческого магазина.
Аптеки, булочные, молочные – простыл и след.
Зато появились косметические салоны для особ королевской крови, магазины элитных вин, деликатесов, персидских ковров, одежды и обуви с такими ценниками, что кажется, будто зрение подводит.
От Белорусского вокзала до метро “Аэропорт” - четыре казино и несколько “игровых мешков”.
Выгнали из города его ангелов-хранителей – значит, теперь это другой город.
В Америке ведь тоже есть Москва”.
* * *
Медленно погружаюсь в блаженное ничто – ниже, ниже.
Рядом похрапывает Борис.
Со мной ли, без меня – всё равно ему кранты после очередной мерцаловки и давления за двести.
И мне кранты. Это неизбежно.
Жить, кроме нас, на даче никто не сможет и не хочет. У Вики - аллергия, пахать здесь на грядках никто не будет.
Наследники наши пашут на работе и отовариваются в супермаркетах.
Бедный Джин! Надо на него составить специальное завещание.
Но вот что радует – никаких там, в “потусторонке”, не будет чокнутых соседок, рухнувших заборов, судов в стиле Кафки...
Потусторонним вход воспрещён!
Продолжаю погружение. Чтобы никто и ничто не достало.
Больше не вижу двери в потолке, - этот сине-золотистый свет надо заслужить.
Да, смерть надо заработать.
Но разве мне не повезло?
Как известно, “рукописи не горят”. Найдут когда-нибудь своих адресатов и мои книжки, и Изания.
Уже находят.
Куда хуже простаивающим режиссёрам, стареющим актёрам, всяким там невостребованным работникам “ящиков”, лабораторий, хозяйств...
У которых мечта и любимое детище всей жизни погибает на глазах из-за какого-нибудь “недофинансирования” (слово-то какое поганое)!
Сколько их получило инфаркты и инсульты, спилось...
Не говоря уж о самоубийствах.
Моя Изания...Она прежде всего для таких, как они, талантливых. Кого в первую очередь до слёз жалко...
Впрочем, неталантливых нет - есть неразбуженные, нераскрученные.
Но и спасателей нет как нет...
Умирающее царство напрасно ждёт принца с поцелуем Любви.
Продолжаю погружение. Всё спокойненько.
“И закусочка на бугорке”.
Вика пристроена, Ритка пристроена, Наташка пристроенаю За Борисом скопом как-нибудь присмотрят.
И меня помянут иногда. Может, и читатели вспомнят “добрым тихим словом”…
Нет, так нельзя.
Как говаривал дед, с которым мы обустраивали дачу:
- Обед мы с тобой, Юлька, ещё не заробили.
Небытие ей подавай, бугорок, бутылку запечатанную...
Размечталась!
А с текстом ещё возни полно, завтра надо встать в форме.
Господи, дай силы. Только бы комп не сдох.
Новый принтер, слава Богу, достала, дискеты и бумагу обещали привезти – а для черновиков пока что хватит обратной стороны рукописи “Дремучих дверей”...
Наутро Борис объявляет сухой закон, решив подготовить для российского Паломнического центра фотовыставку из редчайших снимков - о деятельности и имуществе за рубежом Православного Палестинского общества в прошлом веке.
То есть появилась надежда продержаться несколько месяцев, укрепив супруга телом и духом и завершив “бутылочно-интернетовский вариант” романа.
А уж затем можно будет по очереди отправляться по врачам, обследованиям и клиникам.