Библиотека
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 558
(конец семидесятых)
Я по-детски нетерпеливо ждала скорого чуда.
И оно явилось в лице женщины, снимавшей дачу на соседней улице. Назовём ей Инной.
Мы были едва знакомы, поэтому её внезапный ко мне визит, да ещё с чемоданом, удивил. Инна сказала, что ей надо срочно уехать на месяц-другой.
За дачу она расплатилась, вещи пока там побудут. Да и вещей этих – постельное бельё и посуда.
А вот чемодан она просит разрешения пока оставить у меня. Был ей на сей счёт то ли сон, то ли знак свыше. Потому что в нём самое дорогое, что у неё есть, и ни в коем случае не должно пропасть.
Чемодан был тяжеленный.
- А что здесь? – спросила я не без опаски.
- Книги. Вот ключ. Если хочешь, можешь почитать.
Чемодан я открыла в тот же вечер.
Там действительно лежали бесценные и недоступные в конце семидесятых сочинения святых отцов (Максима Исповедника, Иоанна Лествичника, Исаака и Ефрема Сирина, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, Филарета Московского и других).
Всевозможные жития и толкования, “Добротолюбие”, “Исповедь” Блаженного Августина.
И русские религиозные философы от Хомякова и Владимира Соловьёва, Евгения Трубецкого и Сергия Булгакова до Павла Флоренского и Николая Бердяева.
Я впилась в них и, забросив все дела, читала запоем.
Умирая от ужаса, восторга и бессилия постичь.
Обливаясь слезами и ледяной водой, чтоб хоть как-то остудить терзающую меня лихорадку.
Конечно же, в первую очередь “набросилась” на философов.
И лишь потом поняла, что у “отцов”, в сущности, о том же самом, только гораздо проще.
Они воистину были о “самом-самом”...
Ответы на эти вопросы, того не ведая, я искала всю жизнь.
Поначалу пробовала конспектировать. Переписывала целые страницы, потому что всё казалось важным. Потом сдалась.
И, когда Инна вернулась, взмолилась не забирать их у меня на любых условиях.
Потому что и я, и мы все – слепые котята.
Что надо немедленно написать книгу, лучше в художественной форме. Скажем, о пути человека к Богу. Где доступно и сжато довести главное до ума и сердца…
Инна улыбнулась и сказала, что давно это делает, хоть и не в художественной форме. Печатает на машинке, составляет брошюрки по темам и развозит по церквам, где батюшки их раздают прихожанам.
Рассказала про типографию, которая в своё время вовсю печатала такую литературу, включая молитвенники, Евангелие, сведения о праздниках и таинствах.
Но затем была внезапно прикрыта. Людей начали арестовывать.
И тогда она, захватив с собой лишь этот чемодан и кое-какие ценности, исчезла из собственной квартиры в центре. А теперь вынуждена искать по углам пристанище. Потому что за ней следят и хотят схватить или убить.
В последнее не очень-то верилось.
Тогда она поведала в доказательство несколько воистину леденящих кровь мистических историй из личной жизни, тоже достаточно невероятных.
Но когда одна из первых московских красавиц и модниц, жена известнейшего человека, вдруг после некоего потустороннего переживания (по словам Инны, ей было показано “вечное ничто”, ад) резко рвёт с прежней жизнью, скитается по монастырям и церквам, жертвует все личные деньги на храмы, - какие ещё нужны доказательства?
Короче, Инна поселилась у меня.
Она велела прежде всего купить тяжёлые светонепроницаемые шторы на окна. И, когда кто-либо приходил, затаивалась в своей комнате на втором этаже, стараясь не двигаться, чтоб не скрипели половицы.
Из дому выходила крайне редко, только иногда ездила к своему духовнику в Лавру.
Строго постилась, подолгу молилась и целыми днями составляла и печатала на моей “Эрике” религиозного содержания брошюрки, которые затем отвозила в Лавру.
А я продолжала изучать содержимое чемодана.
Мы с Инной вели долгие душеспасительные разговоры, в которых она меня убеждала в необходимости “воцерковления”, просвещая о смысле церковных таинств, праздников и постов.
Но лишь сами таинства помогли мне преодолеть устоявшееся предубеждение против церкви как “вместилища злобных чёрных старух”, многочасовых изнурительно-непонятных ритуалов и измождённо-суровых иконных ликов на стенах.
Всё это в моём сознании не имело никакого отношения к чуду, что открылось той июльской ночью и перевернуло всю мою жизнь:
“Твоё созданье я, Создатель! Твоей премудрости я тварь! Источник жизни, благ податель, душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было, чтоб смертну бездну преходило моё бессмертно бытиё.
Чтоб дух мой в смертность облачился и чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! в бессмертие Твоё”.
Эти замечательные строчки Державина я тоже отыскала в заветном чемодане и упивалась ими, заучивала наизусть, как и многое другое, переполнявшее душу счастьем веры в бессмертие и добро.
Смысл подлинного Бытия был только в их сочетании.
Потому что и вечное зло, и смертное добро – земные стороны одной обесцененной первородным грехом медали.
Которую можно было назвать наградой лишь в насмешку.
И вот сижу над старой викиной тетрадкой, из которой вырвала два первых листа с тройкой с минусом за диктант, и пишу грехи, готовясь к первой за тридцать лет исповеди.
Почему-то показалось совершенно невозможным не только их отстукать на Эрике, но и использовать для этого обычный машинописный лист.
Пришлось перерыть полдома в поисках школьной тетрадки, и тогда паркер сам забегал по бумаге.
Вот как я поведала в “Дремучих дверях” аналогичный эпизод из жизни героини мистерии:
“Иоанну потрясло, что она так хорошо это помнит, все свои детские грехи, подростковые, юношеские!
Она писала мельче и мельче, боясь, что не хватит тетрадки.
А память выискивала всё новые чёрные крупицы прошлого. Будто мышиный помёт в горсти зёрен, отбирая, просеивая свою жизнь.
Как, оказывается, умела она, память,безошибочно отделять зёрна от плевел!
От всего, что отлучало от Бога, от Жизни.
Всё меньше оставалось зёрен – сплошная чёрная груда ядовитого мусора...А она всё вспоминала...
Если действительно нам даровано Небом такое чудо – посеянное тобой в мире зло сжечь, вычеркнуть, если не из бытия (хотя Богу возможно всё), то хотя бы из собственной судьбы, - как можно продолжать таскать с собой улики прошлых преступлений?
Только брать, хапать...
Тщетно силилась Иоанна отыскать хоть какие-то свои добрые дела – их просто не было! На память приходило лишь нечто смехотворное - вроде мелочи нищему или кому-нибудь десятку в долг до получки.
“Я - зло и тьма, но мне почему-то не страшно, - признавалась тетрадке Иоанна, - Я больна и безумна, но не страдаю от этого.
Я умираю и не чувствую боли.
Похоже, я никого не люблю, даже себя.”
(конец цитаты).
Тетрадка кончилась.
Я исписала ещё и обложку и остановилась перед самой таблицей умножения.
Инна сказала, что к причастию меня вряд ли допустят. Назначат епитимью месяца на три, а может, и на полгода.
Но на всякий случай велела поститься и накануне прочесть молитвенное правило перед святым причащением.
А дальше началось то, что она называла “искушением”.
Слова молитвы расплывались.
Я засыпала стоя – пришлось плеснуть в лицо холодной водой.
Тогда ужасно захотелось есть. Причём именно жареного мяса с луком – чувствовала во рту его вкус и умирала от голода.
Пришлось отломить кусочек алоэ и пожевать – от едкой горечи неистовый аппетит прошёл. Однако комната вдруг наполнилась запахом сигаретного дыма.
В доме никого не было, кроме Инны, которая сроду не курила.
Я на всякий случай осмотрела все комнаты – пусто.
Но запах курева всё усиливался. Даже, кажется, дымок появился, запершило в горле.
Пришлось будить Инну.
Она спросонья спросила, курила я когда-нибудь и не забыла ли, что это тоже грех? Пришлось снова искать место для записи. Запах улетучился.
Наконец, я закрыла тетрадь и отправилась спать.
Не тут-то было.
Едва удалось задремать, в кровать ко мне стал ломиться какой-то верзила с гнусными предложениями.
Я отбивалась, уверяя, что в данный момент это совершенно неуместно и недопустимо. А верзила врал, что он мой муж, Борис, а значит, всё по закону.
И скороговоркой что-то цитировал в подтверждение, якобы из Библии, пряча лицо.
Когда я уже готова была сдаться, он торжествующе полоснул по стене огненно-чёрным взглядом, вагонка задымилась.
Я в ужасе оттолкнула его и проснулась с бешено колотящимся сердцем.
Всё было так реально – и спальня, и сбитое одеяло, и ощущение на теле его раскалённых лап.
И даже тёмная полоса на стене, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении просто разметкой, по которой мы с Антоном Васильевичем прибивали вагонку к доске.
Я долго колебалась, стоит ли рассказывать читателю обо всей этой бесовщине. Когда рядом с чудесным, таинственным и великим сосуществует чистой воды мракобесие - повод посмеяться над автором и покрутить пальцем у виска.
И всё же решила, что умолчать не имею права.
Хотя бы потому, что никогда бы не рискнула чётко прочертить грань подлинного бытия и зыбкого воображения – вот так же, гвоздями по карандашной разметке.
Пусть уж о том судит читатель, которому собралась поведать “правду, ничего, кроме правды”.
Я потянулась было к привычной склянке с валокордином, но вспомнила, что и лекарства после двенадцати под запретом.
Так, промаявшись всю ночь, встала совершенно разбитой.
И тут меня охватил настоящий мандраж – тряслись руки, зубы, коленки...
Я готова была отдать всё на свете, лишь бы не идти на эту самую исповедь. Которая ещё вчера представлялась чем-то вроде пустяковой прививки против кори – так, формальность, на всякий случай…
Но именно эта неожиданно бурная, если не сказать паническая реакция на предстоящую “прививку” меня поразила и не позволила отступить.
Что со мной?
Я должна была понять, разобраться.
И вот я в исповедальне.
Дальнейшее описала в мистерии, рассказывая о первой исповеди Иоанны.
Моего священника звали не отцом Тихоном, а Василием.
Постник и молитвенник, принявший в конце жизни схиму. Царствие ему Небесное.
“Она убеждалась, что надо всё сделать именно так, как принято.
Надеть строгое платье, платок и туфли без каблуков, чтобы выстоять длинную службу.
И что так и должно быть – почти бессонная ночь над тетрадкой, по-осеннему моросящий дождик, путь к храму по мокрому шоссе – почти бегом, чтоб не опоздать, потому что опоздать было нельзя.
Ещё пустой полутёмный храм, лишь кое-где зажжённые свечи...И женщины, не обращающие на неё никакого внимания, и подмокшая тетрадь – вода накапала с зонта.
И неуместно яркий зонтик, который она не знает, куда сунуть. И стук сердца – кажется, на весь храм.
И умиротворяющий запах ладана...
И смиренное ожидание в дальнем углу храма. И страх, что отец Тихон про неё забыл.
И опять страх, когда он пришёл и снова исчез в алтаре. Потом появился, но на неё не смотрит...
Он читает долгие молитвы, подзывает мальчика.
Потом бабку, другую.
Будто её, Иоанны, и нет вовсе.
Храм тем временем наполняется людьми, пора начинать службу.
У Иоанны подкашиваются ноги.
Может, он не узнал её? Этот дурацкий плащ, платок...
И непреодолимое желание сбежать.
- Подойди, Иоанна.
Стукнуло сердце. Взять себя в руки не получается.
Да что это с ней, в конце концов?
- Не ходи, умрёшь! – будто шепчет кто-то, - Извинись, что плохо себя чувствуешь, и бегом отсюда. Всё плывёт, ты падаешь...
Всё действительно плывёт. Но отец Тихон уже взял тетрадку, надел допотопные, перевязанные проволокой очки.
- Что, худо? Сейчас пройдёт, это духовное. Это он, враг, сейчас не знает, куда деваться, тошно ему.
Ну-ка подержи мне свечу. Ближе.
Он читает её жизнь, шевеля по-детски губами.
Они только вдвоём в исповедальном углу.
Полная народу церковь ждёт, монотонный голос псаломщика читает “часы”.
Потом начинается служба. Отец Тихон в нужных местах отзывается дьякону, не отрываясь от тетрадки.
Ей кажется, все смотрят на неё.
Господи, тут же целый печатный лист!
Он до вечера будет читать...
Отец Тихон по одному вырывает листки, скомкав, бросает в блюдо на столе и поджигает свечкой.
Корчась, сгорают листки, чёрные страницы иоанновой жизни.
Листки полыхают всё ярче, на всю церковь.
Настоящий костёр - или ей это только кажется?..
Так надо. Что останется от тебя, Иоанна?
Господи, неужто всё прочёл? Так быстро?
Это невозможно...
Но сама понимает, что возможно.
Здесь совсем иной отсчёт времени.
Отец Тихон снимает очки. На блюде корчится, догорая, последний листок с таблицей умножения.
Отец Тихон отдаёт ей титульный лист и промокашку, которые Иоанна машинально суёт в карман плаща.
- Прежде матерей-убийц в храм не пускали, у дверей молились, - качает головой отец Тихон.
И Иоанна уже готова ко всему – пусть выгонит, опозорит на весь храм, лишь бы скорее всё кончилось...
Но происходит нечто совсем неожиданное.
- Разве можно так себя ненавидеть? Надо с грехом воевать, а она – с собой.
Бедная ты, бедная…
Это ошеломляет её, привыкшую считать себя самовлюблённой эгоисткой.
Как прав батюшка!
Ведь она уже давно ненавидит себя...
С какой злобой она себя тащила, упирающуюся, в яму на съедение тем, кого не получалось по-христиански любить.
И они охотно жрали, насиловали её, как плату, жертву за эту нелюбовь.
Но разве они виноваты, имеющие право на подлинник, а не эрзац?
Она сама ненавидела этот эрзац – Иоанну одновременно изощрённо-чувственную и ледяную. Рассудочную, самовосстанавливающуюся всякий раз подобно фантому для нового пожирания.
Не они виноваты - лишь она, Иоанна Падшая, достойна казни.
Сейчас отец Тихон осудит её, прогонит, назначит долгую епитимью.
Он не должен жалеть её. Не должен так смотреть…
Опираясь на её руку, отец Тихон медленно, с трудом опускается на негнущиеся колени.
Вся церковь ждёт.
Псаломщик начинает читать по-новой, пока батюшка с истовой жалостью молится о “заблудшей рабе Иоанне".
Невесть откуда взявшиеся слёзы заливают ей лицо.
“Бедная ты, бедная!” Годами убивающая себя и не ведающая, что творящая.
Или ведающая?
По его знаку она опускается рядом.
- Нельзя на коврик, для батюшки коврик! – шипит кто-то в ухо.
Она послушно, без обиды отодвигается. У;мирая от жалости, ненависти и любви к бедной Иоанне Падшей”.
(конец цитаты).
- Неужели сразу причаститься разрешил? – изумится Инна, - Ему теперь за тебя перед Богом отвечать, если сорвёшься. Всё равно, что разбойника на поруки.
Слишком мягкий он, отец Василий, добрый...
Прости меня, Господи, батюшке, конечно, видней.
Но у тебя теперь будет огненное искушение – жди.
Это случается, когда сразу к причастию...
Взрыв бывает. Мир и антимир.
Так напророчествовала искушённая в духовных делах Инна, и предсказание её с лихвой сбылось.
Но прежде был упоительный период эйфории неофитки. Полагающей, что стОит лишь открыть миру глаза на то, что открылось тебе, и он, этот несчастный заблудший мир, мгновенно встрепенётся, пробудится и оживёт.
Подобно заколдованному сказочному царству, которое спас поцелуй любви.
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть I
- Просмотров: 502
Человек:
- Церковь – тело Христово и без неё спастись невозможно.
Юлия:
- Церковь, как и человеческая душа, должны являться вместилищем Святого Духа, что на деле бывает далеко не всегда.
Вот против этого “не всегда” и направлено Христово предупреждение “Ангелу Лаодокийской Церкви”:
“Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не была видна срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого я люблю, того обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся”.
Человек:
- Да Церковь и не ищет никого. Она 2000 лет призывает к себе: “приди ивиждь”.
Юлия:
- А как же:
"Посылаю вас в мир” и “Сделаю вас ловцами человеков”?
Человек:
- Что же вы не полностью цитируете?
Юлия:
- Сейчас процитирую полностью:
“Тогда скажет им в ответ: “истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне” (Мф.25,45).
Сказано о “меньших”, но не о “верных”. И это не означает, что нам надо относиться милосердно лишь к воцерковлённым.
Как же тогда стать “ловцами человеков”?
Не превратимся ли в касту?
2000-08-16
* * *
Юлия - Человеку:
- Зачем же так нервничать?
Известное изречение о неправоте сердящегося Юпитера относится и к православным.
Истину надо выяснять с любовью и доброжелательно.
Человек:
- Господь для нас уже всё сделал. Нам осталось только следовать за ним.
Юлия:
- Вот именно. А мы не следуем.
Накормить, одеть, дать крышу над головой. Перевязать раны, ободрить.
Но главное – помочь при нынешнем “пофигизме” стать на ноги. Ибо “безделье – мать всех пороков”, особенно вынужденное.
Вот что значит “следовать за Христом”.
Для того и задумана Изания – следующая ступень и после “Града Китежа”, и “четвёртого сна Веры Павловны”, и советского периода нашей истории.
Проект “общего кровообращения” в виде скользящего графика взаимозачётов был прежде трудно выполним без современной связи. Теперь же Изания вполне может стать реальностью.
Изания, в который раз повторяю, предполагает заниматься не глобальным социальным переустройством (хотя и не исключает такого результата), а каждым конкретным человеком.
Помогая ему освободиться из-под власти Вампирии и исполнить Предназначение.
Человек:
- Причина существующего положения вещей не в том, что Вампирия сделала нас такими, а мы такие, что из нас получилась Вампирия.
Юлия:
- Процесс двусторонний.
Первородный грех (непослушание Творцу) явился причиной “злого мира”.
А “злой мир” постоянно порождает грех, убивающий человека:
“Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев.
Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют?
Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют”. (1 Кор,6,8-10).
Вот Изания и поможет Церкви и обществу уменьшить количество перечисленных апостолом “отверженных”. Умножить жатву Господню.
Разумеется, не без помощи Божьей. Ведь “не бывает добрых плодов от худого дерева, и дух узнаете “по плодам”.
А в вопросах веры окончательный Суд – от Господа.
Ему отделять того, кто сказал : “Приду!”, но не пришёл, от того, кто пришёл, пусть поначалу отказавшись.
Человек:
- Начинать надо с душевного переустройства.
Юлия:
- Вот именно.
Цель Изании – помочь стать на Путь, помня, что добрые дела преображают человека.
Где добро – там Господь.
Человек:
- Человек, не повёрнутый в вечность, хочет одного – хорошо жить здесь и сейчас.
Юлия:
- Повторюсь. По-настоящему “повёрнутые в вечность”, то есть иноки, теперь встречаются крайне редко. Большинство же пытается служить двум господам .
Что же касается Юстаса, мне как раз не показалось, что ему “совершенно безразлично, как живут другие”.
Юстас произвёл на меня впечатление человека мыслящего, ищущего истину и желающего жить “по совести”.
То есть “с ним можно пойти в разведку”.
Просто, видимо, его когда-то что-то так сильно оттолкнуло от обрядовой стороны церковной жизни, что он сгоряча вместе с водой выплеснул ребёнка.
А может, сам или с помощью какого-либо горе-просветителя составил себе некий ложный образ. Посмеялся над его нелепостью да сам же и отверг.
Так я когда-то полагала, что “по образу и подобию” - означает внешнее сходство человека с Творцом Вселенной. А это, разумеется, представлялось мне абсурдным.
Поэтому многое, связанное с Церковью, я в детстве отметала с порога.
Считая её, как теперь Юстас, “для неграмотных злых бабок в чёрном”. Куда мне, пионерке, ходить негоже.
А объяснить мне, что “по образу и подобию” означает бессмертие души, творчество. Способность вместить в себя весь мир и другие ведения об Отце, вписанные в наши сердца Его Законом (Совестью) – было некому.
Со-весть – слово-то какое! Совместная Весть, ведение о Тайне.
Но я всегда верила в нечто надмирное. Вечное и непостижимое. В некий сокровенный Смысл бытия.
По-моему, верит в это и Юстас, что уже полдела.
Юстас рассуждает о “свободных личностях, которым не Бог, а Совесть или то понятие, что они люди, а не скот и не звери, велит жить так, а не иначе.
Совесть не как религиозное понятие, а как признак человечности.
Не перед Отцом долги наши, а перед Смыслом.
Потому что если без смысла, то кто ты есть? Животное.
Культура здесь куда выше, чем религия.
Не боязнь кары Господней, не прибитость этим страхом, а собственное достоинство, побуждение сердца, сочувствие делают ненужным кодекс заповедей”.
Видите, как замечательно всё напутано и как трогательно!
Юстас не только верит в некий Высший Смысл, но даже готов ему служить без награды (не веря в личное бессмертие).
Он сам интуитивно приходит к Новозаветному пониманию исторического отбора, к СЫНОВСТВУ: “побуждение сердца, сочувствие делают ненужным кодекс заповедей”.
Не страх, а Любовь.
“Заповедь новую даю вам - да любите друг друга”.
Вспомните: “Не наёмник, а сын пребывает в доме вечно”.
Это и есть “путь к Богу с чёрного хода”.
Человек:
- Ваш единоверец как раз Юстас, только у него хватило смелости не прикрываться религиозной риторикой.
Юлия:
- Ну а мне кого бояться и от кого “прикрываться”, коли я, по-вашему, неверующая?
Тогда уж живи вразнос, по-вампирьи.
Ведь таким Изания - что гвоздь в диване.
Вроде бы, нестыковочка получается, а?
Или, может, та самая Совесть всё-таки и есть подлинное проявление Бога в душе, а не “религиозная риторика”?
Как бы не вышло, что именно “совестливые”, пусть с чёрного хода, но окажутся впереди повторяющих: “Господи, Господи!”, однако равнодушных сердцем.
Я за тех, чей девиз: “Не казаться, а быть” (плагиат у Герцена).
И влияние Чернышевского на Изанию признаю и согласна извиниться перед Николаем Гавриловичем, который не может привлечь меня к суду по причине пребывания в мире ином.
Где, наверное, не так уж и важно, кто у кого перенял и кто за кем повторил суть новозаветного Слова – что заповеди любви к Богу и ближнему означают, прежде всего, активную им помощь.
Что негоже “купленным дорогой ценой” делаться “рабами человеков”. Тратить бесценную свою жизнь на похоть воров, хищников и развратников.
Тем более принуждать к этому своих братьев во Христе.
Что эта самая Совесть должна повелеть и Вере Павловне с её швейными мастерскими, и ткачихе Тане из фильма “Светлый путь”, и Юлии Ивановой с её Изанией – помочь “малым сим” вырваться из подвала.
Из подневольного труда-проклятия на Маммону к труду свободному, вдохновенному, творческому.
Во имя формирования нового человека.
Не “совка” (хотя и это огромный шаг вперёд по сравнения с “куркулём”), а сотворца Творцу. Призванного жить в Царстве Будущего века.
Такой “плагиат” угоден Небу. Нам для того и дано Евангелие, чтобы мы из него всё время что-то полезное заимствовали и воплощали в жизнь, принимая друг от друга эстафету в схватке с Вавилонской блудницей.
Монастырские, крестьянские общины, мастерские Веры Павловны...
“Красные мученики” сменяют святых мучеников, затем – так и не состоявшиеся комбригады, теперь вот Изания …
Цепь не должна прерываться весь исторический период. Эстафета тех, кто “выпускает девушек из подвала”, а не загоняет в бордели.
Кстати, когда Николая Гавриловича везли на каторгу, жандармы плакали: “Нам велено охранять разбойника, а перед нами – святой”.
И Изанию я, признаюсь честно, “украла” у Создателя (принцип устройства всякого живого организма).
И ещё, каюсь, позаимствовала основные положения всем известной молитвы “Отче наш”.
Так что идея у нас одна на всех и претендовать на “новаторство” – по меньшей мере, гордыня.
Принять оружие из рук раненого бойца. Усовершенствовать применительно к новой боевой обстановке – и вперёд.
И для меня лично не имеет значения, называл предшественник нашего “Верховного” Богом или Совестью. У нас общий враг, Вампирия, вот и всё.
Которую мы всё равно одолеем с помощью этого Верховного.
Изания ни в коем случае не претендует на подмену религии – это всего лишь способ жизни в миру по законам Совести.
Неужели, по-вашему, уж лучше феодализм, капитализм, любой вампиризм – лишь бы не Изания?
Насчёт “бесплодности идеи”.
Николай Гаврилович, к сожалению, не мог из темницы воплощать в жизнь сны Веры Павловны, но ими не без успеха грезила советская власть.
В конце концов, перестройка нас “разбудила” и опять сунула в подвал, полный “тьмы низких истин”.
Нет, ребята, по мне так лучше поглядеть пятый сон, про Изанию, чем ныть, чтобы нас хотя бы накормили перед тем, как нами отобедать.
Внутренний закон требует от нас восхождения, а не драчки за место под солнцем у подножия горы.
Пусть вершины не достичь, но стремиться к ней надо – об этом и в монастырях знают.
Легче всего ничего не делать, зарыв таланты в землю.
Но чем будем отчитываться перед Господином?
По поводу “нерелигиозной системы мысли Канта”.
Приведу цитату из философского энциклопедического словаря:
“Так как Бог не может быть найден в опыте, не принадлежит к миру явлений, то, по Канту, невозможно ни доказательство Его существования, ни его опровержение.
Религия становится предметом веры, а не науки или теоретической философии.
Вера в Бога, по Канту, необходима, поскольку без этой веры невозможно примирить требования нравственного сознания с непререкаемыми фактами зла, царящего в человеческой жизни".
Человек:
- Без Бога “состояться в образе” невозможно.
Юлия:
- Согласна. Только с Богом кто-то или без Него – не нам судить.
Критерий один: “по плодам узнаете”. А недостойным по поводу Таинства сказано: “Сугубый грех иметь будете”.
Всякий плод должен созреть. Для многих путь к храму труден и сложен, но с помощью Изании они могут туда прийти.
В то время как сектантская отчуждённость некоторых православных отпугивает даже от храма.
Человек:
- Все захотят руководить.
Юлия:
- Можно, конечно, сказать, что телом “руководит голова”.
Ну а сердце, спинной мозг, нервы, печень, какой-нибудь незалеченный зуб?
В Изании все друг от друга зависят, все главные.
Для первой ступени “изменение сознания” состоит в том, что лишь во взаимопомощи можно выжить – живя “по совести”.
Человек:
- Чем Вас не устраивает Христос и Его Церковь, что нужна Изания?
Юлия:
- Именно Христос, Его учение и Церковь продиктовали мне необходимость создания Изании.
Об этом подробно рассказывает Мистерия.
Конечно, Изании тоже будет противостоять первородный грех.
Так ведь враг нападает и на монахов. И среди них далеко не все спасаются.
Человек:
- Остави нам долги наши.
Юлия:
- Моё толкование “долгов” перед ближними, как необходимости давать друг другу “хлеб насущный” своими данными Богом талантами (притчи о талантах и о Страшном Суде) – имеет право на существование.
Отец посылает нам хлеб насущный руками друг друга.
Так в нашем теле глаза служат всем прочим органам, это их ДОЛГ перед Творцом.
Но и уши, сердце, селезёнка не являются должниками глаз, потому что в служении всем поступают так же.
Взаимное прощение долгов во имя жизни – этот принцип положен в основу Изании.
Человек:
- Почему третья ступень только для “продвинутых” изан, - остальные пусть погибают?
Юлия:
- Ну, во-первых, и в небесных сферах строгая иерархия.
А во-вторых, Изания лишь помогает каждому желающему освободиться из-под власти маммоны. Стать на путь.
Если первая ступень – просто взаимное “надёжно, выгодно, удобно”, то вторая и третья доступны только личности с достаточно высокими духовно-нравственными качествами.
Человек:
- Чего ради изанин Сидоров даст свои деньги?
Юлия:
- Вы просто не врубились.
Не надо никакого начального капитала.
Допустим, в Интернете даётся информация о Проекте с предложением присылать анкеты желающим принять в нём участие. Можно под псевдонимом.
Что вы хотели бы получить от Изании и что могли бы ей предложить.
В результате мы формируем банк данных по всем основным насущным проблемам: питание, жильё, трудоустройство. Лечение, служба быта, уход за детьми и их воспитание. Отдых, реализация готовой продукции, ремонт и строительство и т.д.
Спрос-предложение.
Каждый получает членский билет, гарантирующий ему помощь Изании по программе “хлеб насущный”, и открывает в нашем компьютерном центре персональный счёт. Где фиксируются по обоюдному договору в условных рублях его приходы и расходы.
Поэтому, как только Сидоров, нуждающийся в капитальном ремонте дома, даст свои деньги, к нему в тот же день приедет строительная бригада “Иванов с сыном”.
Стройматериалы для ремонта крыши (например, доски и железо б/у) есть у Петрова, которые ему не нужны и только занимают сарай.
Петров согласен за это получить несколько породистых коз, которые расплодились у Кузнецова. А Кузнецов за коз согласен установить зубные протезы.
Подвезёт стройматериалы шофёр Кузькин, которому отремонтировал аварийную “газель” автомеханик Бабкин.
Они это сделают, потому что учительница, изанка Дедкина организовала у себя на квартире небольшой детсад с обучением французскому и с питанием, куда Кузькин и Бабкин устроили своих внуков.
Развозит детей по домам Кузькин. А кашку на молоке им готовит мать Дедкиной.
У которой, кстати, пустует дом на Украине, в Крыму, где летом могут отдохнуть желающие изане.
Человек:
- Дантист захочет жить в своей большой квартире.
Юлия:
- Ну что ж, пусть покупает оборудование для врачебного кабинета на свои деньги и просто делает изанам зубные протезы, если хочет пользоваться нашими услугами.
Ну а козье молочко для нашего детсада поставляет, как вы уже догадались, тот самый Кузнецов. А заодно и огурчики с огорода. И всё учитывается.
Так что в основе – всё-таки экономика, взаимная выгода.
Человек:
- Участие в экономической жизни Вампирии – это помощь ей.
Юлия: - Не всё сразу. На первой ступени мы постараемся по возможности освободиться, перейдя на автономную систему взаимного жизнеобеспечения и перетянув на свою сторону как можно больше народу.
Но уже на второй – активно участвуем в инвестиционных программах возрождения страны – промышленных и сельскохозяйственных, научных, культурных, экологических и духовных, постепенно высвобождая всё новые отрасли из-под власти денежных мешков.
На третьей (да и уже на второй ступенях, подразумевающих членство в Изании), перестаём подпитывать Вампирию своим добровольным отказом от всевозможной роскоши. От участия во всех этих сомнительных шоу, алко, порно и наркобизнесах.
Вампирия – это паутина хищничества, отвязанности, охмурёжа и бездуховности, опутывающая нашу Родину и всю Землю.
Из неё в одиночку не вырваться.
Человек:
- Принцип “грех в подполье” вообще чужд всякой религии, а уж христианству и подавно: здесь принцип один – прежде всего внутреннее совершенство.
“Греши, пожалуйста, но чтоб об этом никто не знал”...
А Господь сказал: “Всякий, творящий грех, есть раб греха”.
Что ж это такое вы проповедуете?
Юлия:
- Во-первых, это сказал апостол. А во-вторых, им же сказано, что один Бог безгрешен.
Вы сами это подтверждаете ниже.
Человек:
- Каких бы форм общества ни существовало, всюду обнаруживалась человеческая греховность. Вы это чувствуете и предлагаете в качестве борьбы с грехом загнать его внутрь.
А обратиться к Богу за помощью вам не приходило в голову?
Или вы в Него всё-таки не верите?
Юлия:
- Речь как раз о тех, кто не обращается, потому что не верит.
Не дать помыслам стать поступком, преступлением.
Человек:
- Не совершение греховных мыслей при наличии мыслей – это и есть фарисейство. Религиозное лицемерие.
И это намного хуже, чем кающийся совершитель греха.
Ведь покаяние – свидетельство неукоренённости греха в душе.
Юлия:
- Ну, вы приехали!
По-вашему, любой покаявшийся растлитель, вор, убийца лучше тех, кто пусть подумал о грехе, но совершил его лишь в своих помыслах?
Или, виртуально согрешив лишь наедине с собой, не стал орудием соблазна для других:
“Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит”.
И как быть с потенциальными грешниками - атеистами и невоцерковлёнными, которых на исповедь не затащишь?
Пусть себе свободно разгуливают по улицам, так?
Ну, понимаю, вам на них плевать. Но ведь они-то и “своих”, православных, могут изнасиловать, ограбить и прирезать.
Где же тут любовь к ближнему?
А фарисей – это как раз человек не только верующий, но и постящийся два раза в неделю, истово молящийся, посещающий храм, жертвующий церкви десятую часть от своих доходов и благодарящий Бога, что он “не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи”.
А осуждён Иисусом за гордость, за кичливость своими добродетелями перед “грешными мытарями”.
Фарисей противопоставляет себя “грешникам”, осуждает их, вместо того, чтобы наставить на путь, протянуть руку.
Посочувствовать тем, кто, по его мнению, “пойдут в ад”.
“Не совершение греховных действий при наличии греховных мыслей” – это не фарисейство, а “борьба с помыслами” – подвиг всех святых.
Фарисей грешит тем, что не ощущает себя грешным, несмотря на “отсутствие греховных мыслей”.
Благодаря Бога, что он “не такой, как все”.
Впрочем, принцип “грех в подполье” для религии не слишком подходит – в этом вы, пожалуй, правы.
Но Изания – способ жизни в миру, где постоянно приходится выбирать из двух зол меньшее.
По-моему, лучше уж оставить “озабоченного” наедине с персональным компьютером, чем отправлять в бордель – вот уж где действительно финансирование Вампирии!
Кроме того, надо предусмотреть специальные программы (с помощью медицины, церкви и психологов) для желающих излечиться от грехов и “дурных привычек”.
Можете предложить вариант получше – милости просим.
Человек:
- Ваш пример с Чернобылем неудачен. Практически никто, после того, как стало известно, что произошло на самом деле, не ехал туда добровольно. Вы судите по газетам.
Юлия:
- Может, и в Великую Отечественную добровольцев не было?
А за Ваши молитвы – спасибо. Они помогут выстоять в борьбе с настоящим врагом.
2000-08-21
- Церковь – тело Христово и без неё спастись невозможно.
Юлия:
- Церковь, как и человеческая душа, должны являться вместилищем Святого Духа, что на деле бывает далеко не всегда.
Вот против этого “не всегда” и направлено Христово предупреждение “Ангелу Лаодокийской Церкви”:
“Советую тебе купить у Меня золото, огнём очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не была видна срамота наготы твоей, и глазною мазью помажь глаза твои, чтобы видеть. Кого я люблю, того обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся”.
Человек:
- Да Церковь и не ищет никого. Она 2000 лет призывает к себе: “приди ивиждь”.
Юлия:
- А как же:
"Посылаю вас в мир” и “Сделаю вас ловцами человеков”?
Человек:
- Что же вы не полностью цитируете?
Юлия:
- Сейчас процитирую полностью:
“Тогда скажет им в ответ: “истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне” (Мф.25,45).
Сказано о “меньших”, но не о “верных”. И это не означает, что нам надо относиться милосердно лишь к воцерковлённым.
Как же тогда стать “ловцами человеков”?
Не превратимся ли в касту?
2000-08-16
* * *
Юлия - Человеку:
- Зачем же так нервничать?
Известное изречение о неправоте сердящегося Юпитера относится и к православным.
Истину надо выяснять с любовью и доброжелательно.
Человек:
- Господь для нас уже всё сделал. Нам осталось только следовать за ним.
Юлия:
- Вот именно. А мы не следуем.
Накормить, одеть, дать крышу над головой. Перевязать раны, ободрить.
Но главное – помочь при нынешнем “пофигизме” стать на ноги. Ибо “безделье – мать всех пороков”, особенно вынужденное.
Вот что значит “следовать за Христом”.
Для того и задумана Изания – следующая ступень и после “Града Китежа”, и “четвёртого сна Веры Павловны”, и советского периода нашей истории.
Проект “общего кровообращения” в виде скользящего графика взаимозачётов был прежде трудно выполним без современной связи. Теперь же Изания вполне может стать реальностью.
Изания, в который раз повторяю, предполагает заниматься не глобальным социальным переустройством (хотя и не исключает такого результата), а каждым конкретным человеком.
Помогая ему освободиться из-под власти Вампирии и исполнить Предназначение.
Человек:
- Причина существующего положения вещей не в том, что Вампирия сделала нас такими, а мы такие, что из нас получилась Вампирия.
Юлия:
- Процесс двусторонний.
Первородный грех (непослушание Творцу) явился причиной “злого мира”.
А “злой мир” постоянно порождает грех, убивающий человека:
“Но вы сами обижаете и отнимаете, и притом у братьев.
Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют?
Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники – Царства Божия не наследуют”. (1 Кор,6,8-10).
Вот Изания и поможет Церкви и обществу уменьшить количество перечисленных апостолом “отверженных”. Умножить жатву Господню.
Разумеется, не без помощи Божьей. Ведь “не бывает добрых плодов от худого дерева, и дух узнаете “по плодам”.
А в вопросах веры окончательный Суд – от Господа.
Ему отделять того, кто сказал : “Приду!”, но не пришёл, от того, кто пришёл, пусть поначалу отказавшись.
Человек:
- Начинать надо с душевного переустройства.
Юлия:
- Вот именно.
Цель Изании – помочь стать на Путь, помня, что добрые дела преображают человека.
Где добро – там Господь.
Человек:
- Человек, не повёрнутый в вечность, хочет одного – хорошо жить здесь и сейчас.
Юлия:
- Повторюсь. По-настоящему “повёрнутые в вечность”, то есть иноки, теперь встречаются крайне редко. Большинство же пытается служить двум господам .
Что же касается Юстаса, мне как раз не показалось, что ему “совершенно безразлично, как живут другие”.
Юстас произвёл на меня впечатление человека мыслящего, ищущего истину и желающего жить “по совести”.
То есть “с ним можно пойти в разведку”.
Просто, видимо, его когда-то что-то так сильно оттолкнуло от обрядовой стороны церковной жизни, что он сгоряча вместе с водой выплеснул ребёнка.
А может, сам или с помощью какого-либо горе-просветителя составил себе некий ложный образ. Посмеялся над его нелепостью да сам же и отверг.
Так я когда-то полагала, что “по образу и подобию” - означает внешнее сходство человека с Творцом Вселенной. А это, разумеется, представлялось мне абсурдным.
Поэтому многое, связанное с Церковью, я в детстве отметала с порога.
Считая её, как теперь Юстас, “для неграмотных злых бабок в чёрном”. Куда мне, пионерке, ходить негоже.
А объяснить мне, что “по образу и подобию” означает бессмертие души, творчество. Способность вместить в себя весь мир и другие ведения об Отце, вписанные в наши сердца Его Законом (Совестью) – было некому.
Со-весть – слово-то какое! Совместная Весть, ведение о Тайне.
Но я всегда верила в нечто надмирное. Вечное и непостижимое. В некий сокровенный Смысл бытия.
По-моему, верит в это и Юстас, что уже полдела.
Юстас рассуждает о “свободных личностях, которым не Бог, а Совесть или то понятие, что они люди, а не скот и не звери, велит жить так, а не иначе.
Совесть не как религиозное понятие, а как признак человечности.
Не перед Отцом долги наши, а перед Смыслом.
Потому что если без смысла, то кто ты есть? Животное.
Культура здесь куда выше, чем религия.
Не боязнь кары Господней, не прибитость этим страхом, а собственное достоинство, побуждение сердца, сочувствие делают ненужным кодекс заповедей”.
Видите, как замечательно всё напутано и как трогательно!
Юстас не только верит в некий Высший Смысл, но даже готов ему служить без награды (не веря в личное бессмертие).
Он сам интуитивно приходит к Новозаветному пониманию исторического отбора, к СЫНОВСТВУ: “побуждение сердца, сочувствие делают ненужным кодекс заповедей”.
Не страх, а Любовь.
“Заповедь новую даю вам - да любите друг друга”.
Вспомните: “Не наёмник, а сын пребывает в доме вечно”.
Это и есть “путь к Богу с чёрного хода”.
Человек:
- Ваш единоверец как раз Юстас, только у него хватило смелости не прикрываться религиозной риторикой.
Юлия:
- Ну а мне кого бояться и от кого “прикрываться”, коли я, по-вашему, неверующая?
Тогда уж живи вразнос, по-вампирьи.
Ведь таким Изания - что гвоздь в диване.
Вроде бы, нестыковочка получается, а?
Или, может, та самая Совесть всё-таки и есть подлинное проявление Бога в душе, а не “религиозная риторика”?
Как бы не вышло, что именно “совестливые”, пусть с чёрного хода, но окажутся впереди повторяющих: “Господи, Господи!”, однако равнодушных сердцем.
Я за тех, чей девиз: “Не казаться, а быть” (плагиат у Герцена).
И влияние Чернышевского на Изанию признаю и согласна извиниться перед Николаем Гавриловичем, который не может привлечь меня к суду по причине пребывания в мире ином.
Где, наверное, не так уж и важно, кто у кого перенял и кто за кем повторил суть новозаветного Слова – что заповеди любви к Богу и ближнему означают, прежде всего, активную им помощь.
Что негоже “купленным дорогой ценой” делаться “рабами человеков”. Тратить бесценную свою жизнь на похоть воров, хищников и развратников.
Тем более принуждать к этому своих братьев во Христе.
Что эта самая Совесть должна повелеть и Вере Павловне с её швейными мастерскими, и ткачихе Тане из фильма “Светлый путь”, и Юлии Ивановой с её Изанией – помочь “малым сим” вырваться из подвала.
Из подневольного труда-проклятия на Маммону к труду свободному, вдохновенному, творческому.
Во имя формирования нового человека.
Не “совка” (хотя и это огромный шаг вперёд по сравнения с “куркулём”), а сотворца Творцу. Призванного жить в Царстве Будущего века.
Такой “плагиат” угоден Небу. Нам для того и дано Евангелие, чтобы мы из него всё время что-то полезное заимствовали и воплощали в жизнь, принимая друг от друга эстафету в схватке с Вавилонской блудницей.
Монастырские, крестьянские общины, мастерские Веры Павловны...
“Красные мученики” сменяют святых мучеников, затем – так и не состоявшиеся комбригады, теперь вот Изания …
Цепь не должна прерываться весь исторический период. Эстафета тех, кто “выпускает девушек из подвала”, а не загоняет в бордели.
Кстати, когда Николая Гавриловича везли на каторгу, жандармы плакали: “Нам велено охранять разбойника, а перед нами – святой”.
И Изанию я, признаюсь честно, “украла” у Создателя (принцип устройства всякого живого организма).
И ещё, каюсь, позаимствовала основные положения всем известной молитвы “Отче наш”.
Так что идея у нас одна на всех и претендовать на “новаторство” – по меньшей мере, гордыня.
Принять оружие из рук раненого бойца. Усовершенствовать применительно к новой боевой обстановке – и вперёд.
И для меня лично не имеет значения, называл предшественник нашего “Верховного” Богом или Совестью. У нас общий враг, Вампирия, вот и всё.
Которую мы всё равно одолеем с помощью этого Верховного.
Изания ни в коем случае не претендует на подмену религии – это всего лишь способ жизни в миру по законам Совести.
Неужели, по-вашему, уж лучше феодализм, капитализм, любой вампиризм – лишь бы не Изания?
Насчёт “бесплодности идеи”.
Николай Гаврилович, к сожалению, не мог из темницы воплощать в жизнь сны Веры Павловны, но ими не без успеха грезила советская власть.
В конце концов, перестройка нас “разбудила” и опять сунула в подвал, полный “тьмы низких истин”.
Нет, ребята, по мне так лучше поглядеть пятый сон, про Изанию, чем ныть, чтобы нас хотя бы накормили перед тем, как нами отобедать.
Внутренний закон требует от нас восхождения, а не драчки за место под солнцем у подножия горы.
Пусть вершины не достичь, но стремиться к ней надо – об этом и в монастырях знают.
Легче всего ничего не делать, зарыв таланты в землю.
Но чем будем отчитываться перед Господином?
По поводу “нерелигиозной системы мысли Канта”.
Приведу цитату из философского энциклопедического словаря:
“Так как Бог не может быть найден в опыте, не принадлежит к миру явлений, то, по Канту, невозможно ни доказательство Его существования, ни его опровержение.
Религия становится предметом веры, а не науки или теоретической философии.
Вера в Бога, по Канту, необходима, поскольку без этой веры невозможно примирить требования нравственного сознания с непререкаемыми фактами зла, царящего в человеческой жизни".
Человек:
- Без Бога “состояться в образе” невозможно.
Юлия:
- Согласна. Только с Богом кто-то или без Него – не нам судить.
Критерий один: “по плодам узнаете”. А недостойным по поводу Таинства сказано: “Сугубый грех иметь будете”.
Всякий плод должен созреть. Для многих путь к храму труден и сложен, но с помощью Изании они могут туда прийти.
В то время как сектантская отчуждённость некоторых православных отпугивает даже от храма.
Человек:
- Все захотят руководить.
Юлия:
- Можно, конечно, сказать, что телом “руководит голова”.
Ну а сердце, спинной мозг, нервы, печень, какой-нибудь незалеченный зуб?
В Изании все друг от друга зависят, все главные.
Для первой ступени “изменение сознания” состоит в том, что лишь во взаимопомощи можно выжить – живя “по совести”.
Человек:
- Чем Вас не устраивает Христос и Его Церковь, что нужна Изания?
Юлия:
- Именно Христос, Его учение и Церковь продиктовали мне необходимость создания Изании.
Об этом подробно рассказывает Мистерия.
Конечно, Изании тоже будет противостоять первородный грех.
Так ведь враг нападает и на монахов. И среди них далеко не все спасаются.
Человек:
- Остави нам долги наши.
Юлия:
- Моё толкование “долгов” перед ближними, как необходимости давать друг другу “хлеб насущный” своими данными Богом талантами (притчи о талантах и о Страшном Суде) – имеет право на существование.
Отец посылает нам хлеб насущный руками друг друга.
Так в нашем теле глаза служат всем прочим органам, это их ДОЛГ перед Творцом.
Но и уши, сердце, селезёнка не являются должниками глаз, потому что в служении всем поступают так же.
Взаимное прощение долгов во имя жизни – этот принцип положен в основу Изании.
Человек:
- Почему третья ступень только для “продвинутых” изан, - остальные пусть погибают?
Юлия:
- Ну, во-первых, и в небесных сферах строгая иерархия.
А во-вторых, Изания лишь помогает каждому желающему освободиться из-под власти маммоны. Стать на путь.
Если первая ступень – просто взаимное “надёжно, выгодно, удобно”, то вторая и третья доступны только личности с достаточно высокими духовно-нравственными качествами.
Человек:
- Чего ради изанин Сидоров даст свои деньги?
Юлия:
- Вы просто не врубились.
Не надо никакого начального капитала.
Допустим, в Интернете даётся информация о Проекте с предложением присылать анкеты желающим принять в нём участие. Можно под псевдонимом.
Что вы хотели бы получить от Изании и что могли бы ей предложить.
В результате мы формируем банк данных по всем основным насущным проблемам: питание, жильё, трудоустройство. Лечение, служба быта, уход за детьми и их воспитание. Отдых, реализация готовой продукции, ремонт и строительство и т.д.
Спрос-предложение.
Каждый получает членский билет, гарантирующий ему помощь Изании по программе “хлеб насущный”, и открывает в нашем компьютерном центре персональный счёт. Где фиксируются по обоюдному договору в условных рублях его приходы и расходы.
Поэтому, как только Сидоров, нуждающийся в капитальном ремонте дома, даст свои деньги, к нему в тот же день приедет строительная бригада “Иванов с сыном”.
Стройматериалы для ремонта крыши (например, доски и железо б/у) есть у Петрова, которые ему не нужны и только занимают сарай.
Петров согласен за это получить несколько породистых коз, которые расплодились у Кузнецова. А Кузнецов за коз согласен установить зубные протезы.
Подвезёт стройматериалы шофёр Кузькин, которому отремонтировал аварийную “газель” автомеханик Бабкин.
Они это сделают, потому что учительница, изанка Дедкина организовала у себя на квартире небольшой детсад с обучением французскому и с питанием, куда Кузькин и Бабкин устроили своих внуков.
Развозит детей по домам Кузькин. А кашку на молоке им готовит мать Дедкиной.
У которой, кстати, пустует дом на Украине, в Крыму, где летом могут отдохнуть желающие изане.
Человек:
- Дантист захочет жить в своей большой квартире.
Юлия:
- Ну что ж, пусть покупает оборудование для врачебного кабинета на свои деньги и просто делает изанам зубные протезы, если хочет пользоваться нашими услугами.
Ну а козье молочко для нашего детсада поставляет, как вы уже догадались, тот самый Кузнецов. А заодно и огурчики с огорода. И всё учитывается.
Так что в основе – всё-таки экономика, взаимная выгода.
Человек:
- Участие в экономической жизни Вампирии – это помощь ей.
Юлия: - Не всё сразу. На первой ступени мы постараемся по возможности освободиться, перейдя на автономную систему взаимного жизнеобеспечения и перетянув на свою сторону как можно больше народу.
Но уже на второй – активно участвуем в инвестиционных программах возрождения страны – промышленных и сельскохозяйственных, научных, культурных, экологических и духовных, постепенно высвобождая всё новые отрасли из-под власти денежных мешков.
На третьей (да и уже на второй ступенях, подразумевающих членство в Изании), перестаём подпитывать Вампирию своим добровольным отказом от всевозможной роскоши. От участия во всех этих сомнительных шоу, алко, порно и наркобизнесах.
Вампирия – это паутина хищничества, отвязанности, охмурёжа и бездуховности, опутывающая нашу Родину и всю Землю.
Из неё в одиночку не вырваться.
Человек:
- Принцип “грех в подполье” вообще чужд всякой религии, а уж христианству и подавно: здесь принцип один – прежде всего внутреннее совершенство.
“Греши, пожалуйста, но чтоб об этом никто не знал”...
А Господь сказал: “Всякий, творящий грех, есть раб греха”.
Что ж это такое вы проповедуете?
Юлия:
- Во-первых, это сказал апостол. А во-вторых, им же сказано, что один Бог безгрешен.
Вы сами это подтверждаете ниже.
Человек:
- Каких бы форм общества ни существовало, всюду обнаруживалась человеческая греховность. Вы это чувствуете и предлагаете в качестве борьбы с грехом загнать его внутрь.
А обратиться к Богу за помощью вам не приходило в голову?
Или вы в Него всё-таки не верите?
Юлия:
- Речь как раз о тех, кто не обращается, потому что не верит.
Не дать помыслам стать поступком, преступлением.
Человек:
- Не совершение греховных мыслей при наличии мыслей – это и есть фарисейство. Религиозное лицемерие.
И это намного хуже, чем кающийся совершитель греха.
Ведь покаяние – свидетельство неукоренённости греха в душе.
Юлия:
- Ну, вы приехали!
По-вашему, любой покаявшийся растлитель, вор, убийца лучше тех, кто пусть подумал о грехе, но совершил его лишь в своих помыслах?
Или, виртуально согрешив лишь наедине с собой, не стал орудием соблазна для других:
“Горе миру от соблазнов, ибо надобно придти соблазнам; но горе тому человеку, через которого соблазн приходит”.
И как быть с потенциальными грешниками - атеистами и невоцерковлёнными, которых на исповедь не затащишь?
Пусть себе свободно разгуливают по улицам, так?
Ну, понимаю, вам на них плевать. Но ведь они-то и “своих”, православных, могут изнасиловать, ограбить и прирезать.
Где же тут любовь к ближнему?
А фарисей – это как раз человек не только верующий, но и постящийся два раза в неделю, истово молящийся, посещающий храм, жертвующий церкви десятую часть от своих доходов и благодарящий Бога, что он “не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи”.
А осуждён Иисусом за гордость, за кичливость своими добродетелями перед “грешными мытарями”.
Фарисей противопоставляет себя “грешникам”, осуждает их, вместо того, чтобы наставить на путь, протянуть руку.
Посочувствовать тем, кто, по его мнению, “пойдут в ад”.
“Не совершение греховных действий при наличии греховных мыслей” – это не фарисейство, а “борьба с помыслами” – подвиг всех святых.
Фарисей грешит тем, что не ощущает себя грешным, несмотря на “отсутствие греховных мыслей”.
Благодаря Бога, что он “не такой, как все”.
Впрочем, принцип “грех в подполье” для религии не слишком подходит – в этом вы, пожалуй, правы.
Но Изания – способ жизни в миру, где постоянно приходится выбирать из двух зол меньшее.
По-моему, лучше уж оставить “озабоченного” наедине с персональным компьютером, чем отправлять в бордель – вот уж где действительно финансирование Вампирии!
Кроме того, надо предусмотреть специальные программы (с помощью медицины, церкви и психологов) для желающих излечиться от грехов и “дурных привычек”.
Можете предложить вариант получше – милости просим.
Человек:
- Ваш пример с Чернобылем неудачен. Практически никто, после того, как стало известно, что произошло на самом деле, не ехал туда добровольно. Вы судите по газетам.
Юлия:
- Может, и в Великую Отечественную добровольцев не было?
А за Ваши молитвы – спасибо. Они помогут выстоять в борьбе с настоящим врагом.
2000-08-21
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 498
На снимке: Юлия с пастором Кларком, автором книги "Христианство и коммунизм" и его русской женой Ксенией.
(1984 год)
Так я и буду лавировать между двумя духовниками – отцом Германом и отцом Владимиром. Совершенно разными, иногда с противоположными мнениями, но в то же время непостижимым образом друг друга дополняющими.
- Ну и когда ж ты начнёшь христианскую жизнь? – распекал меня на исповеди отец Владимир, - Посмотри, какая у тебя в душе помойка!
-Бедная ты, бедная, - сокрушался над моими откровениями отец Герман, - Как же тебе достаётся.. Дай Господь сил нести крест...
Он трогательно опекал нас с Борисом, своим крестником, дарил на именины то иконку Спасителя. То репродукцию “Сикстинской мадонны” (“Она, правда, немного католическая”)...
То подсвечник, то открытку с благословением из Иерусалима.
Как-то в храме после службы я познакомила его с мамой.
Батюшка вдруг стал ей меня нахваливать, спросив, как ей удалось воспитать “такое сокровище”.
Я даже подумала – не шутит ли, а потом ужасно смутилась.
Он же всё знал обо мне!
Да и я сама, оценивая состояние собственной души, объективно ставила себе неуд.
И ведающая о моих пороках мама удивилась – среди трёх её дочерей я по многим показателям, особенно “отношение к людям”, занимала последнее место.
И в коллективе меня всегда недолюбливали...Наверное, было за что, хоть и старалась из всех сил свою “самость” маскировать.
Потом я много размышляла о причинах такой особой милости со стороны обычно строгого отца Германа.
Так, наверное, для командира не имеет особого значения, какие тайные демоны терзают душу его солдата, – лишь бы горяч был воин на поле боя.
Сколько у батюшки их перебывало – моих, нет, наших “неприкаянных”, - потому что он всех их брал под крыло.
Хотя на моей памяти не однажды вдруг резко поворачивался и уходил, когда что-либо в словах или поведении прихожанина ему не нравилось.
А то и прогонял.
Я, как умела, молилась за них и просила его молитв.
Не только за родичей, дачников, соседей, бомжей, алкашей, но и просто за случайных знакомых - по месту в электричке, очереди за колготками или стиральным порошком.
Я рассказала на этих страницах лишь малую толику, - их было куда больше. В том числе и поживших у меня в доме.
Крестины, исповеди, отпевания, венчания, просто одноразовые душеспасительные собеседования...
Подаренные брошюрки о смысле церковных таинств и праздников, бурные диспуты на вечные темы с разной по количеству и качеству аудиторией:
“Спрашивай – отвечаем”.
Я вцеплялась в каждого, кто проявлял к духовным вопросам хоть малейший интерес. И готова была снова и снова реанимировать “полумёртвые души”, вытаскивая их под огнём с поля житейской битвы.
Иных уж нет, а те – далече. И неведомо, чем наша встреча обернулась для них...
Проснулся ли кто, “исполненный сил”, иль “духовно почил навеки”?
Может, всё зря, потому что “в чём застану, в том и судить буду”...
Лишь Господь знает ответ.
Мне ж теперь остаётся лишь молиться за их упокой и прощение.
Артемия, Лилии, троих Анатолиев и четверых Александров (трое из них убиенных). Убиенных Нины, Лидии, Евфросинии, Евгения, Владимира, Николая, Екатерины...
Но я ни разу не пожалела о днях и силах, потраченных на “неприкаянных”, которые занимали тогда, по сути всё моё свободное и несвободное время.
Я по-прежнему зарабатывала цветами, возилась в огороде.
Заключала какие-то договора, варила каши и борщи, стирала, стояла в очередях.
И даже ухитрялась продолжать “Дремучие двери” – уже как историю пути души к Богу.
Безо всякой надежды когда-либо при жизни опубликовать.
От политики и “злобы дня”, от мрачных пророчеств и имиджа Кассандры я совсем отошла. Сидела себе в “астрале” и полагала, что так будет навеки.
А тем временем один за другим умирали “кремлёвские старцы”, - похоже, тоже так или иначе тоже “убиенные”.
Но меня тогда волновало лишь одно – как будет новый генсек относиться к Церкви?
Потом умер Андропов.
Я пришла в храм заказать панихиду по бабушке, не помню, на какую годовщину.
Была весна.
После службы, как обычно, подошла к кануну - месту, где у большого распятия горят поминальные свечи, лежат записки, складываются приношения.
Записки, приношения, свечи – всё, как обычно. Но народу – никого.
Ни скорбящих родных, ни певчих, ни священника.
Я положила свою записку поверх прочих и деньги в блюдо, – тогда так было принято. Бросился в глаза лежащий отдельно от прочих лист бумаги с крупно выведенным:
“новопреставленный Юрий”.
Между тем, народ уже подходил к кресту, храм быстро пустел.
Я схватила за рукав проносившуюся мимо знакомую певчую и спросила, будет ли панихида.
В ответ она сделала большие глаза, замахала руками и прошептала, что все смылись, потому что велено отпевать по всем храмам новопреставленного Юрия, “сама знаешь какого”.
А они там все в правительстве – великие грешники и безбожники. Потом Бог так накажет, что костей не соберёшь.
Потому что власти наши – добыча сатаны и нечего нам в их дела соваться.
Я возразила, что, выходит, не Бог, а сатана накажет, потому что молиться заповедано за всех.
Тем более, что сама церковь дала на “Юрия” прямое указание.
А что “нельзя за царя Ирода” - так это Пушкин выдумал.
Но певчая лишь крутанула мне пальцем у виска и ретировалась.
Ладно, Юрий Юрием, хотя это явно несправедливо, - “кремлёвские старцы”, кроме разве что Никиты, да и то из-за его антицерковной политики, особой неприязни у меня не вызывали...
Ну а с бабушкой-то что мне делать?
Я вспомнила “Юрия” - худощавого, строгого аскета, который очень пытался, но не успел что-то изменить в номенклатурном гадюшнике.
А может, не дали?
Ладно, пусть назавтра, но записки зачитать всё равно придётся…
И я с вызовом начертала и на своей бумажке рядом с именем бабушки:
“Ново-пр. Юрий”.
И тут появился отец Герман:
- А певчие где?
Не дослушав моих путаных объяснений, буркнул:
- Будешь помогать.
Так мы и отслужили вдвоём панихиду.
И по Юрию, и по бабушке, и ещё по многим усопшим в стопке записочек.
С отцом Германом я ничего не боялась, хоть и гнездилась в подсознании мыслишка, что даром мне “Юрий” не пройдёт.
(1984 год)
Так я и буду лавировать между двумя духовниками – отцом Германом и отцом Владимиром. Совершенно разными, иногда с противоположными мнениями, но в то же время непостижимым образом друг друга дополняющими.
- Ну и когда ж ты начнёшь христианскую жизнь? – распекал меня на исповеди отец Владимир, - Посмотри, какая у тебя в душе помойка!
-Бедная ты, бедная, - сокрушался над моими откровениями отец Герман, - Как же тебе достаётся.. Дай Господь сил нести крест...
Он трогательно опекал нас с Борисом, своим крестником, дарил на именины то иконку Спасителя. То репродукцию “Сикстинской мадонны” (“Она, правда, немного католическая”)...
То подсвечник, то открытку с благословением из Иерусалима.
Как-то в храме после службы я познакомила его с мамой.
Батюшка вдруг стал ей меня нахваливать, спросив, как ей удалось воспитать “такое сокровище”.
Я даже подумала – не шутит ли, а потом ужасно смутилась.
Он же всё знал обо мне!
Да и я сама, оценивая состояние собственной души, объективно ставила себе неуд.
И ведающая о моих пороках мама удивилась – среди трёх её дочерей я по многим показателям, особенно “отношение к людям”, занимала последнее место.
И в коллективе меня всегда недолюбливали...Наверное, было за что, хоть и старалась из всех сил свою “самость” маскировать.
Потом я много размышляла о причинах такой особой милости со стороны обычно строгого отца Германа.
Так, наверное, для командира не имеет особого значения, какие тайные демоны терзают душу его солдата, – лишь бы горяч был воин на поле боя.
Сколько у батюшки их перебывало – моих, нет, наших “неприкаянных”, - потому что он всех их брал под крыло.
Хотя на моей памяти не однажды вдруг резко поворачивался и уходил, когда что-либо в словах или поведении прихожанина ему не нравилось.
А то и прогонял.
Я, как умела, молилась за них и просила его молитв.
Не только за родичей, дачников, соседей, бомжей, алкашей, но и просто за случайных знакомых - по месту в электричке, очереди за колготками или стиральным порошком.
Я рассказала на этих страницах лишь малую толику, - их было куда больше. В том числе и поживших у меня в доме.
Крестины, исповеди, отпевания, венчания, просто одноразовые душеспасительные собеседования...
Подаренные брошюрки о смысле церковных таинств и праздников, бурные диспуты на вечные темы с разной по количеству и качеству аудиторией:
“Спрашивай – отвечаем”.
Я вцеплялась в каждого, кто проявлял к духовным вопросам хоть малейший интерес. И готова была снова и снова реанимировать “полумёртвые души”, вытаскивая их под огнём с поля житейской битвы.
Иных уж нет, а те – далече. И неведомо, чем наша встреча обернулась для них...
Проснулся ли кто, “исполненный сил”, иль “духовно почил навеки”?
Может, всё зря, потому что “в чём застану, в том и судить буду”...
Лишь Господь знает ответ.
Мне ж теперь остаётся лишь молиться за их упокой и прощение.
Артемия, Лилии, троих Анатолиев и четверых Александров (трое из них убиенных). Убиенных Нины, Лидии, Евфросинии, Евгения, Владимира, Николая, Екатерины...
Но я ни разу не пожалела о днях и силах, потраченных на “неприкаянных”, которые занимали тогда, по сути всё моё свободное и несвободное время.
Я по-прежнему зарабатывала цветами, возилась в огороде.
Заключала какие-то договора, варила каши и борщи, стирала, стояла в очередях.
И даже ухитрялась продолжать “Дремучие двери” – уже как историю пути души к Богу.
Безо всякой надежды когда-либо при жизни опубликовать.
От политики и “злобы дня”, от мрачных пророчеств и имиджа Кассандры я совсем отошла. Сидела себе в “астрале” и полагала, что так будет навеки.
А тем временем один за другим умирали “кремлёвские старцы”, - похоже, тоже так или иначе тоже “убиенные”.
Но меня тогда волновало лишь одно – как будет новый генсек относиться к Церкви?
Потом умер Андропов.
Я пришла в храм заказать панихиду по бабушке, не помню, на какую годовщину.
Была весна.
После службы, как обычно, подошла к кануну - месту, где у большого распятия горят поминальные свечи, лежат записки, складываются приношения.
Записки, приношения, свечи – всё, как обычно. Но народу – никого.
Ни скорбящих родных, ни певчих, ни священника.
Я положила свою записку поверх прочих и деньги в блюдо, – тогда так было принято. Бросился в глаза лежащий отдельно от прочих лист бумаги с крупно выведенным:
“новопреставленный Юрий”.
Между тем, народ уже подходил к кресту, храм быстро пустел.
Я схватила за рукав проносившуюся мимо знакомую певчую и спросила, будет ли панихида.
В ответ она сделала большие глаза, замахала руками и прошептала, что все смылись, потому что велено отпевать по всем храмам новопреставленного Юрия, “сама знаешь какого”.
А они там все в правительстве – великие грешники и безбожники. Потом Бог так накажет, что костей не соберёшь.
Потому что власти наши – добыча сатаны и нечего нам в их дела соваться.
Я возразила, что, выходит, не Бог, а сатана накажет, потому что молиться заповедано за всех.
Тем более, что сама церковь дала на “Юрия” прямое указание.
А что “нельзя за царя Ирода” - так это Пушкин выдумал.
Но певчая лишь крутанула мне пальцем у виска и ретировалась.
Ладно, Юрий Юрием, хотя это явно несправедливо, - “кремлёвские старцы”, кроме разве что Никиты, да и то из-за его антицерковной политики, особой неприязни у меня не вызывали...
Ну а с бабушкой-то что мне делать?
Я вспомнила “Юрия” - худощавого, строгого аскета, который очень пытался, но не успел что-то изменить в номенклатурном гадюшнике.
А может, не дали?
Ладно, пусть назавтра, но записки зачитать всё равно придётся…
И я с вызовом начертала и на своей бумажке рядом с именем бабушки:
“Ново-пр. Юрий”.
И тут появился отец Герман:
- А певчие где?
Не дослушав моих путаных объяснений, буркнул:
- Будешь помогать.
Так мы и отслужили вдвоём панихиду.
И по Юрию, и по бабушке, и ещё по многим усопшим в стопке записочек.
С отцом Германом я ничего не боялась, хоть и гнездилась в подсознании мыслишка, что даром мне “Юрий” не пройдёт.
- Информация о материале
- Администратор
- Категория: Верни Тайну!
- Просмотров: 1168
* * *
Сивый Мерин вечно врёт,
В топь, в трясину заведёт.
Выслушав, что он проржёт,
Поступай наоборот!
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Лунные часы
- Просмотров: 595
Шли мы, шли, куда глаза глядят, дошли до развилки и стали спорить, чьи глаза целенаправленнее. Петрова с Макаром говорят - надо налево, мы с Суховодовым - направо. А Варвара ничего не говорит - просто ей до смерти любопытно, чьи глаза победят.
- Вам налево, - вдруг послышался чей-то хриплый голос. Огляделись - никого. Только лошадь неподалёку траву щиплет.
- Вам налево, - повторил Голос. Теперь уже сомнений не оставалась - говорящая лошадь!
Мы поудивлялись, поблагодарили и пошли налево. И началось.
Налево была Пустыня. Солнце над головой печёт нещадно, песчаные кулички раскалились, ядовитые змеи кишат и шипят, львы рычат, кактусы колются - всё, как в пустыне.
И народу никого. Еды купить негде, воды достать негде. Жарища. И запасы наши кончились. Только Суховодову хоть бы что. Идёт свеженький, чистенький - смотреть противно. Напрасно Суховодов уверял, что больше всего на свете хотел бы разделить наши мучения, что такое неравенство ему что нож острый, а наши физические страдания бледнеют по сравнению с его душевными. Мы ему всё равно не верили - очень уж он не был похож на страдальца!
Зато на Макара страшно было глядеть. Он то и дело наступал на ядовитых змей, которые его нещадно жалили, цеплялся за кактусы, которые до крови царапали. Пролетавший орёл уронил ему на голову черепаху - в результате чего Бедный Макар стал похож на одну сплошную шишку.
Потом мы повстречали высохшего темнолицего старика в чалме и бурнусе, который сказал, что его зовут Магомет и что он идёт к Горе, потому что Гора не идёт к нему. Что Пустыня как раз ведёт к Горе, а к Лесу надо было идти от развилки направо. Что говорящая лошадь - это Сивый Мерин, Который Всегда Врёт. Поэтому, коли Мерин указал налево, нам надо было идти направо. Такие пирожки.
Повернули мы назад. Петрова совсем повисла у меня на руке, хныкала и пилила, что настоящий мужчина должен разбираться в лошадях и отличать бессовестного сивого мерина от правдивых говорящих животных, как, например, наш Ворон. Ворон польщённо кружил над головой Петровой вместо тени и каркал:
- Дор-рогу осилит идущий!
Ему бы передовицы в "Пионерку" писать.
И вдруг мы заметили странную тропинку - ровненькую, поросшую мягкой зелёной травой. Как на газонах, по которым "ходить запрещается". Тропинка начиналась прямо от места, где мы остановились передохнуть, петляла, исчезая среди песчаных куличков, звала и манила.
Петрова села на траву и заявила, что тропинка наверняка ведёт к Лесу, потому что она зелёная. Варвара сказала, что даже если не ведёт к Лесу, всё равно интересно сходить и поглядеть, куда она всё-таки ведёт.
Бедный Макар сказал, что после черепахи у него совсем мозги не варят, и чтоб мы думали за него.
Я предложил вернуться к развилке, ну и Суховодов меня поддержал, сказав, что лично он никогда бы не стал сворачивать на тропинку. Тогда Петрова заорала, что, конечно, легко так говорить, когда тебе всегда ни холодно, ни жарко, а что другие совсем из сил выбились, Суховодову начхать. И, мол, мы как хотим, а лично она пошла.
И Петрова пошла по зелёной тропинке. Варька за Петровой, а мы за Варькой - не оставлять же девчонок одних.
- Лес! - запрыгала Петрова, - Я же говорила!
- По-моему, это мираж, - сказал Суховодов.
Но это был не Лес и не мираж. Тропинка привела нас к чудесному острову, зелёному оазису среди песков. Вода в речке была белая, как молоко, и когда мы её попробовали, оказалось, что это и есть самое настоящее молоко. Холодное, вкусное - такое я пил только однажды в деревне, прямо из погреба. У самого берега оно было слаще и чуть розоватым. Оказалось, что кромка берега и дно сделаны из киселя. Моего любимого, клюквенного.
Молочная река, кисельные берега!
Мы наелись, напились, а потом мне ужасно захотелось спать. Я увидел, что другие тоже зевают, а Макар - тот вообще уже растянулся на травке и посапывает. Только я собрался последовать его примеру, как увидел, что к берегу плывёт лодка, а в ней малый с огромным половником вместо весла. Так и гребёт половником. А потом зачерпнул молока с киселём, отправил в рот, машет нам:
- Что это вы на земле устроились? Ведь жёстко. Садитесь, я вас к матушке отвезу. Там постели мягкие, перины пуховые...Тишь, гладь да Божья благодать.
Суховодов (он один был бодрый, сна ни в одном глазу) напрасно кричал, что нам угрожает опасность, что на Куличках нельзя останавливаться и что спать среди бела дня совсем ни к чему. Мы ответили, что это лично ему ни к чему, раз ему никогда ничего не делается, даже усталость не берёт. Суховодов обиделся и сказал, что одиночество, зависть и непонимание - его печальный жребий, и замолчал. Потом я понял, что в молоке и кискеле действительно было зелье, от которого мы не то чтоб совсем заснули, а вроде как обалдели и потеряли волю.
Лодка покачивалась на белых волнах. Я зевал и казался себе ужасно тяжёлым, будто перенёсся на Юпитер.
- А ты...кто? - спросила Варвара малого. Язык у неё еле ворочался.
- Тит я, - парень вновь зачерпнул половником молока с киселём и отправил в рот.
- А почему ты...не гребёшь совсем?
- Пущай сама гребёт, торопиться некуда. Тише едешь - дальше будешь.
Я сообразил, что это, наверное, тот самый Тит, у которого, как работать, всегда болит брюхо, а насчёт киселя - так "где моя большая ложка?" Куда же он нас везёт? На том берегу раскинулся городок, уютный, но совсем безлюдный.
- А где...жители? - зевнув,- спросила Варвара.
- До-ома, - тоже зевнул Тит, - Лежат на печи да едят калачи.
- А работают ночью?
- Зачем работают? Ночью спят. А некоторые ночью лежат на печи да едят калачи, а днём спят. У нас свобода.
- А когда же работают? - спросил я.
Тит глянул на меня, как на дурачка, махнул рукой и задремал.
По городу были развешаны плакаты:
НИКОГДА НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА ТО, ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ПОСЛЕЗАВТРА!
НЕ БЕРИСЬ ЗА ГУЖ!
ЗАВТРА, ЗАВТРА, НЕ СЕГОДНЯ - ТАК ГОВОРИМ МЫ!
...так ленивцы говорят...
- Это город ленивцев! - шепнул я Суховодову.
- Хуже. Это Сонное Царство Матушки Лени. Вон и её дворец.
В глубине острова возвышалось странное сооружение в виде огромной подушки с кружевами. Дремлющий у ворот Стражник еле-еле разлепил глаза и прворчал:
-Вот жизнь - спишь, спишь, а отдохнуть некогда. Пароль скажите.
- Лень, отвори дверь - сгоришь, - сказал Тит пароль.
- Хоть сгорю, а не отворю, зевнул Стражник, - Ладно, свои, проходите.
Движущийся тротуар повёз нас ко дворцу. На площади лежал здоровенный камень.
- А это...что? - зевнула Варвара.
- Главный наш памятник. Лежачий Камень, под Который Вода не Течёт.
Перед дворцом висел портрет толстой-претолстой тётки с десятью подбородками и крошечными заплывшими глазками.
- Матушка моя, Лень, - зевнул Тит.
ЛЕНЬ ПРЕЖДЕ НАС РОДИЛАСЬ. СЛАВА МАТУШКЕ-ЛЕНИ! - было начертано под портретом.
Матушка Лень приняла нас в парадном зале. Она возлежала в гамачище от стены до стены, который медленно раскачивался при помощи каких-то мощных механизмов, и была до того габаритная и толстая, что от этой качки весь зал ходил ходуноми и наклонялся, как корабль на волнах, - то вправо, то влево.
- Входите, голубчики, входите, родимые! Сейчас вам матушка постелит, накормит, спать уложит. Здесь, в Сонном Царстве, не нужно никуда идти, спешить, стремиться. Только отдыхать, отдыхать, отдыхать...
Никогда бы не подумал, что у этой громадины может быть такой голосок. Прежде я , конечно, слыхал выражение "сладкий голос", но не очень-то представлял, что это такое. Бывает голос приятный и неприятный, сердитый, ласковый. Но чтоб сладкий...
Так вот, у Матушки Лени был самый настоящий сладкий голос, прямо-таки медовый. Когда она говорила, можно было пить чай без сахара.
Мне вдруг стало тошно, будто пирожных объелся, и я понял, что Суховодов прав, что отсюда надо немедленно бежать.
- Спасибо, но нам...к сожалению...Дела у нас, - я зевнул.
- Дела не волк, в лес не убегут. Погостите у меня хоть денёчек..Не понравится - уйдёте себе.
- В самом деле, - зевнула Петрова, - Всё иди да иди. В конце концов, просто невежливо отказываться, когда нас так любезно...Только денёчек, единственный. Ну, Алик!
Я хотел ей сказать, что "Алики в валенках", но говорить было лень. Я зевнул.
- Хоть денёчек, - зевнул Макар, - А шишек не будет?
- Какие шишки, ежели вовсе не двигаться? - пропела Матушка Лень, - Отдыхать будешь от шишек.
- Вовсе не двигаться - это так любопытно, - зевнула Варвара, - Никогда не была в гостях у Лени.
- Немедленно вставай, Олег! - тормошил меня Суховодов. - А то будет поздно. Мы вперёд, они - за нами. Ну же, ну!
- Иду, - зевнул я, - сейчас.
Но со мной творилось неладное. Так бывает, когда поутру прозвенел будильник, пора в школу, а вставать жуть как неохота. Приказываешь себе подняться, воображаешь, будто встал давно, а сам, оказывается, дрыхнешь себе, и тебе просто снится, что ты давно встал, убрал постель и зарядку делаешь.
В общем, пока мне снилось, что мы с Суховодовым увели всех из дворца, что переплыли молочную реку и продолжаем штурмовать пустыню, на самом деле нас под сладкие речи Матушки Лени проводили в покои, раздели-разули и уложили в гамаки на пуховые перины.
Покои походили на беседку. Круглые стены и потолок сплошь были обвиты виноградом "Дамские пальчики" - без косточек. Кисти качались прямо над головой. Раскрывай рот и ешь, сколько влезет.
А надоест виноград - протяни сквозь лозу руку, и в руке - жареная курица. Или банан, уже очищенный. Или эскимо на палочке, уже развёрнутое, без фольги. Или очищенная вобла. Даже без костей.
Наелся - можешь по телевизору местные передачи поглядеть - на каком боку спать, как часто переворачиваться с боку на бок и всё такое. Или участвовать в конкурсе, кому сон интереснее приснился. Лучшие сны, цветные и чернобелые, показывали по телевизору.
А потом как зазвучит: "Спят усталые игрушки", диктор провозгласит славу в честь Матушки Лени и её Сонного Царства, гамаки начнут потихоньку покачиваться, и снова засыпаешь под сладкий голос Матушки.
Несколько раз мы видели по телевизору уже знакомого нам "великого танцора" Безубежденцева - он исполнял адажио из балета "Спящая красавица". Видимо, у Матушки Лени он служил по совместительству. И здорово служил. Глядя на его танцы, ещё больше хотелось спать.
В общем, сытно, тепло и не дует. Никуда идти не надо, ничего делать не надо, ни о чём думать не надо. Может, вы считаете - вот житуха, лучше не бывает! Мне тожде понравилось. И Петровой, и всем. Никуда мы, конечно, не ушли - ни на второй день, ни на третий. Поначалу ещё Суховодов, который один не заболел сонной болезнью, мог нас расшевелить, мы ещё переговаривались, что, мол, завтра отправимся в путь за Тайной, а потом как-то и разговаривать стало лень, да и не к чему.
Затем телевизор перестали включать и в конкурсах больше не участвовали - стало лень запоминать сны. Только ели да спали.Каждый раз перед сном я давал себе слово: как проснусь, встать и уйти отсюда. А потом позабыл, куда и зачем мне нужно идти, а вспоминать было лень.
Даже Ворон наш совсем обленился и всё больше дремал, изредка повторяя во сне:
- Безделье - мать всех пор-роков!
Мне очень стыдно рассказывать о том, что было дальше, но, как говорил папа, надо иметь мужество.
Дальше дни и ночи перепутались, превратились в одну сплошную серую дрёму. Время будто остановилось. Я только чувствовал, что делаюсь всё тяжелее, гамак подо мной всё больше прогибается, а руки стали такие толстые, что я уже не мог просовывать их сквозь прутья лозы за едой. Пища теперь сама спускалась мне в рот - в основном, манная каша и то, что можно было глотать, не жуя - жевать было лень, а глотать можно и не просыпаясь.
Сквозь сон до меня доносился голос Суховодова. Суховодов сердился, кричал, тряс меня за плечи, шлёпал по щекам. Потом отставал.
Но однажды он тряс уж очень сильно и долго, кричал чересчур громко, а потом гамак вдруг стал из-под меня вырываться, и я упал. Боли не почувствовал, потому что растолстел и был вроде как набит ватой.
Надо мной стоял Суховодов. Он сказал, что это он меня вытряхнул из гамака и не пустит назад, пока я его не выслушаю. Что нам всем грозит страшная опасность и он, Суховодов, призван нас спасти, поскольку является членом нашего коллектива и всё такое. И что он без нас никуда отсюда не уйдёт, в крайнем случае, вместе с нами погибнет.
Он говорил очень красиво, но соображал я с трудом и попросил его выражаться яснее и покороче - мне побыстрей хотелось назад в гамак.
Суховодов сказал, что мы все должны через два часа погибнуть, и надо немедленно бежать. Что пока мы спали, он ухитрился проникнуть во дворец и выведал у Безубежденцева, что Матушка Лень только с виду добрая, что мы все находимся в ужасной ловушке, в которую она заманивает проходящих путников. Помещает их в специальную камеру, откармливает в безделье, баюкает, усыпляет, а тем временем камера под тяжестью их жиреющих тел постепенно погружается в кисельное болото. И что её остров никакой не оазис, а сплошной обман, и наша камера уже почти совсем погрузилась в кисель, так что если мы отсюда немедленно не выберемся, будет поздно.
Может, я бы ему и не поверил - так удобно было не поверить, а забраться себе назад в гамак, задремать, и будь, что будет.
Но тут я увидел Варвару.
Она тоже проснулась и смотрела на нас из гамака бессмысленными, заплывшими жиром глазками. В них больше не было любопытства - вот чему я поразился. Только досада, что мы ей мешаем дрыхнуть. Варька, которая не задаёт никаких вопросов...Варька, которой ничего больше не интересно - это было так странно, что я...Я представил себе, как пионер Олег Качалкин, мечтающий стать авиаконструктором, и пионерка Петрова, мечтающая открыть элексир вечной молодости, и за которую я как-никак отвечаю, потому что она дурёха и слабый пол, и все мои новые друзья, за которых я тоже в ответе, - все сейчас потонут в сладком липком киселе, будто ленивые ожиревшие мухи.
Мне стало противно и страшно. Я выдернул из-под головы Макара наш походный рюкзак, достал дудку-побудку и так затрубил, что всё это храпящее Сонное Царство вмиг пробудилось, стало, кряхтя, сползать со своих гамаков, задавать вопросы, ахать и ужасаться.
Даже Ворон снова закаркал:
- Пр-рава ножка, лева ножка, - поднимайся понемножку!
Все мы были пузатыми, расплывшимися, будто в кривом зеркале в комнате смеха. Только никто не смеялся.
Что делать?
Суховодов сказал, что в крыше камеры есть крохотное отверстие величиной с игольное ушко, через которое он сейчас выберется наружу. Для него это пара пустяков. И попытается отвинтить крышку люка.
Он возился с крышкой долго, очень долго, а когда мы уже совсем потеряли надежду, люк со скрежетом открылся и мы замерли от ужаса. Потому что, во-первых, мы уже настолько погрузились в болото, что когда камера наклонялась, кисель стекал через люк на пол. А, во-вторых, отверстие люка было не шире сиденья стула. Прежде в такое мы бы пролезли запросто, но сейчас...
- Я, наверное, застряну, - захныкала Петрова, - а Варька - та уж точно застрянет.
- Почему это ты "наверное", а я "точно"? Что же ты, стройней меня?
- А то нет!
- Ты?! Ну-ка пролезь, попробуй. Я погляжу, как ты пролезешь!
- Я-то пролезу, а вот ты - нет.
- Это я пролезу, а ты нет. Ну, лезь, лезь, что же ты?
Петрова презрительно фыркнула и полезла. Я даже смотреть не стал. Слушал, как она пыхтит и кряхтит, будто паровоз, и думал, что если Петрова застрянет, тогда уж наверняка всем крышка.
Но уж не знаю, как, а Петрова пролезла. А за ней и Варька. Вообще женщины, когда очень захотят, во что угодно могут втиснуться. Папа однажды купил себе джинсы, а мама рассердилась, что он ей не купил такие же, и сказала, что забирает себе эти. Тогда папа сказал, что они мужские. А мама сказала, что это ничего не значит, даже лучше, что мужские. Тогда папа сказал, что мама в них ни за что не влезет. Я тоже думал - не влезет! Мама вначале вправду не влезала, а папа над ней смеялся и радовался, что джинсы ему достанутся. Но он рано радовался. Мама тогда совсем перестала есть, не ела целых две недели, даже свои любимые блинчики с мясом не ела. И так исхудала, что джинсы стали ей велики. А папа так беспокоился о мамином здоровье, что ему было уже не до джинсов, и он даже обрадовался, что она, наконец-то, в них влезла и перестала худеть.
- Алик, давай! - скомандовала сверху Петрова, протягивая мне руку.
И я понял по её лицу, что пусть это невозможно, но она меня, пусть по частям, но всё равно из камеры вытащит. Потому что обещала тёте Вале за мной присматривать. И вообще, где она, Петрова, там быть и мне. И никуда не денешься.
Я схватил руку Петровой, и меня выдернуло из камеры, будто морковку из земли.
А Бедный Макар, конечно, застрял, хоть был ничуть не толще нас. Мы вчетвером дёргали его вверх изо всех сил, но бестолку, и всё больше погружались в кисель. Макар кричал, чтоб мы его бросили, иначе сами погибнем. Суховодов сказал, что ему лично это не грозит, чтоб мы отпустили Макара, а лично он будет тонуть вместе с ним и проверит, что же сильнее - его везение или макарово невезение.
Он крепко обнял Макара, и они вместе с камерой погрузились в кисельное болото. Девчонки хором заревели. Но Суховодово везение всё же победило. Неведомая волшебная сила стала выталкивать его из киселя, а поскольку Суховодов ни за что не хотел отпускать Макара, пришлось волшебной силе спасать их вместе и отбиваться от макаровой невезухи.
Мы ужасно обрадовались, когда они оба вынырнули, но особенно радоваться было некогда, потому что нас засасывало.
- Скорее к берегу! - скомандовал я.
Легко сказать - к берегу! А если у тебя под ногами жидкое липкое месиво, в которое ты проваливаешься с каждым шагом, а потом никак не можешь выдернуть ногу? Если хватаешься за кочки-клёцки, а они выскальзывают у тебя из рук? Если само твоё тело, твои мышцы, стали от долгогобезделья, как кисель, и не желают производить никакой работы? Если ты толстый, тяжёлый и неповоротливый, как,..как...
Нет, этого не расскажешь. Только тот меня поймёт, кто сам побывал в плену у Матушки Лени, а потом из этого плена выкарабкивался.
Крепко взявшись за руки, брели мы по кисельному болоту к берегу. Вместе падали, вместе поднимались, выдирая друг друга из отвратительно чавкающего клюквенного киселя (как он мог мне когда-то нравиться)? Одно скажу:- в одиночку мы бы не выбрались. И ещё. Если перевести в единицы энергии, то сколько мы бездельничали в Сонном Царстве, столько сейчас мучились и трудились.
Даже Ворон не переставая каркал, будто отрабатывал:
- Добр-рое начало - полдела откачало!
- Тер-рпение и тр-руд всё пер-ретр-рут!
- Губит лень, спасает тр-рудодень!
Ворон был, как всегда, прав. Чем больше мы тратили сил, преодолевая это проклятое болото, тем становились стройнее. Крепли мускулы, наливались силой, идти было всё легче. И когда, наконец, мы ступили на берег, кое-как оттёрлись от киселя и глянули друг на друга, мы все выглядели, как прежде. Только устали до ужаса, повалились на траву.
- Чего это вы на земле? Садитесь, я вас к Матушке отвезу. Там постели удобные, перины пуховые...
Тит из лодки призывно махал нам половником. Молочная река - кисельные берега, вдали огромная подушка - дворец Матушки Лени. Мы тут даже про усталость забыли да как бросимся бежать! Остановились, только когда вокруг опять зажелтели одни раскалённые пески. Всем было ужасно стыдно.
- У меня предложение, - сказала Петрова, - Давайте вообще про этот кисель забудем. Будто ничего такого с нами вообще не было. Чтоб совсем никогда не вспоминать. Давайте, а?
Все охотно приняли её предложение, а я не знал, как сообщить ей принеприятнейшее известие, которое сам только что узнал и аж похолодел. Дело в том, что в Сонном Царстве мне лень было смотреть на часы, а тут...Я бы сам с удовольствием забыл про кисель, но часы сразу напомнили, что мы-то с Петровой люди, а не сказочные персонажи, что для нас остановки на Куличках плохо кончаются.
Я отозвал Петрову в сторону.
- Как ты думаешь, Петрова, сколько времени мы гостили у Матушки Лени?
- Наверное, не меньше месяца.
- Только не падай в обморок. Пятнадцать лет.
В обморок Петрова не упала, но побледнела и напустилась на меня.
- Ну, ты даёшь, Петрова! Я, что ли, на эту тропинку полез? Я ныл, чтоб на перине поваляться? "Один денёчек, единственный..."?
- А кто тебе велел соглашаться? Ты же мужчина, у тебя знаешь какая воля должна быть? Стальная. Мол, нет - и всё!
И Петрова изобразила, какое выражение лица должно быть у настоящего мужчины, когда он говорит: "нет - и всё".
Я поблагодарил за совет и сказал, что в следующий раз отлуплю. Петрова заявила, что настоящий мужчина никогда не поднимет руку на девочку, что у него должна быть такая сила убеждения...
Я заорал, что я ненастоящий, что у меня нет силы убеждения, поэтому теперь чуть что - по шее.
- Нер-рвные клетки не восстанавливаются! - каркнул нам Ворон.
- Правильно, умница. Алик, ты слышишь?
- Алики в валенках, - огрызнулся я.
Подкатегории
Дремучие двери
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Не был ли Иосиф Гpозный, "тиpан всех вpемен и наpодов", напpавляющим и спасительным "жезлом железным" в pуке Твоpца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать "тирана всех времён и народов" на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие, попадает и Иоанна, ценой собственной жизни спасающая от киллеров Лидера, противостоящего Новому Мировому Порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторив путь от детства до седин, переоценить не только личную судьбу, но и постичь глубину трагедии своей страны, совершивший величайший в истории человечества прорыв из тисков цивилизации потребления, а ныне вновь задыхающейся в мире, "знающем цену всему, но не видящем ни в чём ценности"...
Книга Юлии Ивановой пpивлечет не только интеpесующихся личностью Сталина, одной из самых таинственных в миpовой истоpии, не только любителей остpых сюжетных повоpотов, любовных коллизий и мистики - все это сеть в pомане. Но написан он пpежде всего для тех, кто, как и геpои книги, напpяженно ищет Истину, пытаясь выбpаться из лабиpинта "дpемучих двеpей" бессмысленного суетного бытия.
Скачать роман в формате электронной книги fb2: Том I Том II
Дверь в потолке. Часть I
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Дверь в потолке. Часть II
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Последний эксперимент
Экстренный выпуск!
Сенсационное сообщение из Космического центра! Наконец-то удалось установить связь со звездолетом "Ахиллес-087", который уже считался погибшим. Капитан корабля Барри Ф. Кеннан сообщил, что экипаж находится на неизвестной планете, не только пригодной для жизни, но и как две капли воды похожей на нашу Землю. И что они там прекрасно себя чувствуют.
А МОЖЕТ, ВПРАВДУ НАЙДЕН РАЙ?
Скачать повесть в формате электронной книги fb2
Скачать архив аудиокниги
Верни Тайну!
* * *
Получена срочная депеша:
«Тревога! Украдена наша Тайна!»
Не какая-нибудь там сверхсекретная и недоступная – но близкая каждому сердцу – даже дети её знали, хранили,
и с ней наша страна всегда побеждала врагов.
Однако предателю Плохишу удалось похитить святыню и продать за бочку варенья и корзину печенья в сказочное царство Тьмы, где злые силы спрятали Её за семью печатями.
Теперь всей стране грозит опасность.
Тайну надо найти и вернуть. Но как?
Ведь царство Тьмы находится в сказочном измерении.
На Куличках у того самого, кого и поминать нельзя.
Отважный Мальчиш-Кибальчиш разведал, что высоко в горах есть таинственные Лунные часы, отсчитывающие минуты ночного мрака. Когда они бьют, образуется пролом во времени, через который можно попасть в подземное царство.
Сам погибший Мальчиш бессилен – его время давно кончилось. Но...
Слышите звук трубы?
Это его боевая Дудка-Побудка зовёт добровольцев спуститься в подземелье и вернуть нашу Тайну.
Волшебная Дудка пробуждает в человеке чувство дороги, не давая остановиться и порасти мхом. Но и она поможет в пути лишь несколько раз.
Торопитесь – пролом во времени закрывается!..