Отец Герман.

Фото Виктории Банновой.

Наутро я распаковала сумку, накормила Марса и отправилась в храм – поговорить с каким-либо батюшкой.

День был будний, только что кончилась служба.
 Священника – уже не помню, кого именно, срочно увезла к больной какая-то женщина на своей машине.
Церковь опустела, а я всё ждала неизвестно чего.
За вратами малого алтаря слева от входа кто-то горячо читал молитву. Слов не разобрать, но у меня от этого голоса вдруг навернулись на глаза слёзы.
Решила ждать, вызвавшись чистить подсвечники.
К счастью, монашка Мария меня знала и, вручив замасленную кисть с тряпочкой, ушла в трапезную.

Подсвечники уже сверкали, когда он, наконец, вышел из алтаря, - иеромонах Герман (имя я потом узнаю). И что он сюда прислан из Лавры служить требы, и что в миру его звали Сашей, и охранял он когда-то советскую границу, - всё потом...
А тогда этот высокий молодой священник, темноволосый и кареглазый, явился для меня просто посланцем небес.
Он и повёл себя соответствующим образом, спросив сам, забирая у меня из рук тряпку:

- Ну, что там у тебя стряслось?

И тогда, в горячке перебивая сама себя, я сходу вывалила перед ним всю свою биографию вперемешку с последними метаниями и сомнениями.
Вкратце – жила в слепоте и грехе.
Но Господь смилостивился, призвал.
Однако начались искушения, потому что все вокруг –неверующие.
У мужа фактически другая семья.
Да и я планирую повенчаться с другим и начать новую жизнь.
Но та другая женщина - тоже неверующая, а муж мой бывший хочет креститься.

  И я пообещала перед Богом, что не уйду от него, пока это не свершится.
Но мой духовный отец говорит, что Борису надо сначала определиться и начать христианскую жизнь.
А бывший муж не то чтоб определяться...Он вообще уже на грани, принимает какую-то дрянь и говорит, что жить не хочет.
Да и в меня от всего этого вчера бес вселился...

Отец Герман терпеливо внимал, отмахиваясь от Марии, которая приглашала его на трапезу, строя мне свирепые гримасы.
Когда я помянула беса, батюшка понимающе кивнул и перекрестился.

- Ты вот что, ты приведи мужа ко мне, поняла? Там и решим.
Хоть завтра – я по утрам всю неделю на требах.

На другой день, примерно в то же время, я опять протирала в пустом храме подсвечники, пока отец Герман уже более получаса беседовал с Борисом.
На сей раз Мария лишь покачала головой и исчезла.
Я отошла подальше, чтоб не было слышно, о чём они там говорят.
Кажется, говорил, в основном, Борис.

Наконец, отец Герман подозвал меня:

- Вот что, Юлия... Всё, что худого было – наплевать и забыть.
Вот твоя жена, Борис.
А он, Юлия, -  муж твой до гроба.

Я остолбенела.

- Живите вместе, кончай с таблетками. И примешь святое крещение в любое воскресенье, как буду младенцев крестить...

- Но… Как же их ребёнок?

- Нет никакого ребёнка! - сверкнул очами отец Герман, - Нет.

  Странно всё это было. Но спорить я, разумеется, не стала.

  Забрала Бориса на дачу – курс лечения нельзя было бросать.
Обращалась с ним, как с больным, да так оно и было.
Он почти всё время спал.
Однажды попросился съездить к сопернице, которая позвонила, что очень больна.
Я ей передала банку протёртой с сахаром облепихи, предупредив Бориса, чтоб сказал, будто купил на рынке. А то подумает, что ягода отравлена.

Вслушалась в себя – ноль эмоций, кроме вполне естественного желания помочь больному человеку.
Подумала: а если он не вернётся?
Опять эмоции на нуле…

Вернулся.

И всё же как-то зашкалило.
Мы гуляли в лесу с собакой.
Я завела разговор о чём-то “горнем” – Борис отмалчивался.
Вдруг услыхала, как за спиной кто-то взвизгнул злобно:

- Душу ты мою не получишь!

Вздрогнула, обернулась – никого.
Только Борис бредёт со своим обычным отсутствующим выражением, которое я называла “мешком вдаренный”.

- Это кто пищал?

- Что? – отозвался он своим обычным голосом.

- Да про душу что-то...

- Ну я.

- Ты так буратинить не умеешь. А потом, разве я распоряжаюсь душами?

  Тут наша собака, зарычав, ни с того ни с сего залилась неистовым лаем.

  У меня волосы на голове зашевелились.
Зачерпнула горсть талого мартовского снега, натёрла лицо, чтоб придти в себя.
Очень хотелось со страху зареветь.

А потом во сне я увидела его воочию, этого самого беса.
Приснилось, что нещадно ругаюсь с Борисом, молочу его кулаками по спине.
Он молча отворачивается, укрываясь от ударов...
А потом вдруг вижу, что это вовсе не Борис, - лицо детское, круглое, всё в веснушках и зарёванное.

- Да что ж ты меня мучаешь? – восклицает Борис-Неборис всё тем же буратинящим фальцетом, из глаз брызжут слёзы, - Разве я здесь по своей воле?

  И добавляет, в последний раз всхлипнув, уже почему-то голосам режиссёра Сергея Апполинарьевича Герасимова:

- И потом, коли уж княгиня встала на этот путь, пусть лёгкой жизни не ждёт.

  Надо же, “княгиня”!

Разумеется, я помчалась к отцу Герману.

- Тошно нечистому перед святым крещением, вот и мается, - пояснил батюшка, - И удрал бы, да ведь верно сказал – они тоже твари подневольные.

- Да, мне его даже жалко стало...

- Ишь ты, жалко ей. Он-то тебя не пожалеет.
Видишь, даже предупредил, чтоб не ждала лёгкой жизни.

Готовься.