Советский плакат из Интернета(начало восьмидесятых)
Лиля была красивой статной девахой с западной Украины. В Подмосковьи осела давно, меняя мужей и родив двух дочек.
Мужья пили, отбывали срок, возвращались.
Снова пили и сидели, но Лиля не унывала – бралась за любую работу, девчонок воспитывала в строгости.
Ко мне приходила помочь по хозяйству – всё у неё в руках горело, спорилось.
- А ну, давай шевелись, кляча! – весело подгоняла она на совместных садово-огородных штурмах. И я рядом тоже “подпитывалась”, вкалывая по-ударному.
Однажды надо было перекопать участок под картошку (две сотки примерно в километре от дачи).
Лиля взяла лопату и ушла первой. А мы с двумя мужиками ещё что-то корчевали, потом обедали и, наконец, собрались на поле.
Навстречу – Лиля.
- А мы тебе обед несём, - сказала я, - Ну ладно, ребята пусть идут, а ты дома поешь.
- Чего им идти, разве что за бутылкой. Можно сажать.
- Так надо же докопать…
- Говорю, - вскопано.
- Всё?!
- Поди, вас буду ждать.
Я, честно говоря, не поверила.
Но огород действительно был не только перекопан, но и подготовлен граблями под посадку.
Какие такие гномы помогли Лильке –до сих пор не ведаю.
Подкосила её всё та же водка.
Я, заметив эту слабину, старалась, как и Нинку, её “воцерковить”, брала с собой на исповеди, на службы.
Потом покрестили Наталью, лилину младшую, хрупкую и болезненную. Я была крёстной.
- Обещай, что не оставишь Наташку, если со мной что случится. Я пообещала.
“Что-то" случалось с Лилькой довольно часто. Тогда Наталья ночевала, а то и подолгу жила у меня.
Я готовила с ней уроки, занималась, подключая Бориса, английским...И скоро привыкла к мысли, что у меня не одна дочка, а две.
Тем более, что к Вике и Рите подступиться было невозможно – в Москве их воспитание окончательно и бесповоротно узурпировала свекровь.
Ну а сгубил Лилю тот самый роковой “котяра” и злостный алиментщик Васька, которого я в своё время устроила в психушку, спасая от тюрьмы.
Лиля втрескалась по уши в наглую его усатую морду, всё время выясняла отношения с его женой (кстати, тоже молодой и пригожей).
Пару раз богини даже дрались на виду у всех.
А Васька их не разнимал, молча ждал исхода схватки с видом Париса... Только вместо яблока в прокуренных пальцах была “Прима”.
Так котяра и переходил из рук в руки.
Лиля страдала, сохла и спивалась с ним за компанию.
Однажды я долго пыталась её урезонить, толковала про всякие высокие материи, пока, зарыдав, она не рухнула на колени перед иконами.
Но я даже не успела порадоваться долгожданному её “покаянию”, как она воскликнула, стукнув в пол лбом:
- Господи, верни мне Ваську! Пусть Васька будет мой, и я поверю в Тебя. Господи, миленький, сделай это! Христом богом молю…
Ну что тут скажешь?
Я жалела Лильку и всё ей прощала.
Как-то, вернувшись из Москвы, застала свою дачницу Софью Григорьевну в растерянности и смущении и выслушала детективную историю.
Что Лиля выцыганила у неё четвертак (“только бутылку боржоми куплю, живот болит, сдачу сейчас принесу), выскочила из дома прямо в домашних тапках и куда-то пропала.
Я лишь руками развела.Деньги дачнице, само собой, вернула.
А Лилька отыскалась лишь через неделю. Помятая, с фингалом под глазом и опять брошенная Васькой, на опохмелку которого и стрельнула злосчастный четвертак.
Дачников своих я тоже пыталась “одухотворить”. Иногда это удавалось, как в случае с упомянутой Софьей Григорьевной, превратившейся из атеистки в истово верующую.
Однако чаще аудитория только раздражалась, и постепенно я научилась благоразумно отступать.
Помню, как один старичок, доцент технического вуза, взапой прочёл всю мою духовную библиотеку, включая Флоренского.
Делал в особой тетради пометки, дискуссировал, говорил, что это “гениально”.
Но к концу сезона пришёл к выводу, что к его личной судьбе Создатель не имеет ровным счётом никакого отношения.
Будто курс лекций прослушал.
Вспомнилась забавная история.
Тогда Мосфильм заключил со мной очередной договор под маститого режиссёра.
Опять я выполняла бесконечные поправки и ходила по вечерам звонить ему на станцию (телефон нам ещё не провели).
Улица была едва освещена.
И вот на дороге наткнулась на лежащее тело.
Оно было не мёртвое, но мертвецки пьяное. Ворочалось в луже и материлось, безуспешно пытаясь подняться.
Что делать, ведь задавят! На улице – ни души.
С трудом оттащила на обочину.
Позвонила режиссёру (Царствие ему Небесное).
Возвращаюсь – тело с обочины скатилось в канаву.
А на дворе то ли поздняя осень, то ли оттепель – грязь, талый снег, ледяная вода.
Гляжу – фонарик приближается. Женщина с мальчиком.
-Помогите, - говорю, из канавы вытащить, ведь замёрзнет.
- Ну и ...с ним, некогда нам, - и мимо.
Стою, жду. Никого, хоть бы машина какая.
Возвращаются эти двое с фонариком. Я уж молчу.
Но тут женщина сама лезет в канаву, фонариком телу в лицо...
- Мой, мать его! Ах ты, ирод, тудыт-растудыт. Где зарплата, скотина?
Теперь пришла её очередь командовать парадом.
Втроём мы поставили тело вертикально и шаг за шагом перекантовали домой – мальчик впереди корректировал направление.
Не знаю, какое это имеет отношение к Лильке и моим дачникам, но почему-то именно сейчас вспомнилось.
Василий, в конце концов, прислОнится к женщине постарше, с жильём. Которая будет его кормить, умеренно поить, обстирывать и держать в узде, отгоняя дружков-алкашей, что ему явно пойдёт на пользу.
А к Лиле вернётся очередной муж после отсидки. Она переедет с Натальей к нему (старшая дочь выйдет замуж).
Потом прогонит, найдёт нового выпивоху...
Наталья снова будет часто у меня ночевать и готовить уроки, поскольку в доме вечные пьянки-гулянки да материны оплеухи по пьяной лавочке.
Однажды после очередной бессонной ночи на улице, в одном платьишке, окончательно ко мне сбежит.
А через несколько месяцев явится её подружка и сообщит, что Лиля умерла прямо на улице от приступа эпилепсии – некому было вовремя оказать помощь.
Так Наталья у меня и останется второй дочкой.
Окончит школу, поступит на завод – что-то, связанное с самолётами.
Все новые и старые Лилины мужья тоже кончат плохо – кто сгорит на пожаре, кого прирежут.
А её четвертина пристанционного барака с печным отоплением так и будет стоять с заколоченными окнами, ожидая сноса.