1993-й, 3 октябряНа следующий день, в воскресенье, мы с Борисом пошли в Елоховский собор, куда привезли из Третьяковки Владимирскую икону Богоматери - на умиротворение враждующих сторон.
В храм не попали, стояли в толпе, поджидающей на возвышении у главного входа, когда “Владимирскую” вынесут.
Хоть бы взглянуть…
Прикладываться не разрешили. И вообще доставили икону лишь на молебен. В жёлтой спецмашине, дежурившей тут же.
Только “для умирения”.
Политические страсти, казалось, достигли апогея.
Сообщили, что патриарх пригрозил анафемой тем, кто дерзнёт пролить кровь. Шли какие-то непрерывные совещания и переговоры.
А Москва, в общем, жила обычной жизнью.
Ждать пришлось долго. Но вот толпа всколыхнулась:
- Несут, несут!
Я встала на цыпочки. Не разглядеть.
И вдруг лик разом высветился, вспыхнул в солнечных лучах – в оранжевом и чёрно-золотом обрамлении.
Я внутренне ахнула – так Она была прекрасна!
Представляла себе аскетически суровый образ. Ожидая однако от чудотворной какого-то тайного знака - намёка то ли на грядущее возмездие, то ли на милость к нашей свихнувшейся стране. Ждала чуда...
И чудо свершилось. Но не в Её прямой причастности к нашим земным разборкам, а в явлении падшему миру Красоты Небесной – ошеломляющей, обезоруживающей.
Перед которой хочется просто опуститься на колени и плакать от счастья.
Казалось, и сама Дева, и прильнувший к ней Младенец не имели никакого отношения ко всем этим “переворотам”, “блокадам” и “конституционным кризисам”.
Видение Красы Небесной явилось на миг разбушевавшейся Москве и снова исчезло за дверцами жёлтой спецмашины - как царевна за ставнями неприступного терема.
Осталось только это щемяще-краткое, нездешнее прикосновение, светлый плач сердца.
Захотелось поскорее уехать домой, запереться, не включать “ящик”.
И вообще ничего “такого” больше не видеть и не слышать.
И пред душой, тоской томимой,
Всё тот же взор неотразимый...