(вторая половина девяностых)Так и шла моя жизнь – работа в саду, рынок, церковные праздники.
Но основное время уходило теперь на книгу, которая, казалось, приближалась к концу.
Путь к Богу и “перестройка”, которую я всё больше осмысливала именно с духовных позиций, получая в ответ лишь новые вопросы. Над разрешением которых билась в электричке, за прилавком, гуляя с Джином, выдёргивая сорняки и даже во сне.
По хозяйству помогала живущая у нас моя крестница Наташа. По сути, вторая дочка, но такая же внутренне недоступная, “гуляющая сама по себе”, как и Вика.
Поначалу она охотно подменяла меня на рынке, имела возможность заработать.
Но однажды, в разгар летнего сезона, впервые загуляла, и всё полетело кувырком.
Я срочно приехала на рынок, обнаружив в холодильной камере массу наших нереализованных цветов – и дачных, и “фирменных”. Которые, что называется, дышали на ладан. Плюс счета за место на рынке и за холодильник.
Наташка тем временем находилась в бегах, хоть и врала что-то через подружек в своё оправдание, чтоб я не волновалась.
Пришлось засучивать рукава и спасать, что ещё можно было спасти.
Наскоро вертеть букеты, общипывать, подрезать, всучивать подешевле, “пахать” от зари дотемна.
Выкрутилась, а затем снова впряглась в работу без выходных. Таская ежедневно километр до станции в одной руке полное ведро с гладиолусами, в другой – коробку с георгинами.
А на рынке – всё те же облавы... Беженцы из Абхазии, торгующие аджикой, ткемали и подмосковной зеленью, бедолаги из Азербайджана, промышляющие подмосковными букетами. Всё чаще переходящие с травки на водку, вопреки своему Корану. Не брезгающие свиным салом.
Национальные разборки здесь случались, но крайне редко – всем было плохо, назрела необходимость держаться вместе.
Жилось на рынке сытно – если что-то было нужно из фруктов, солений, ну там мяса, рыбы, мёда, творога – подходи и бери бесплатно, только знай совесть.
И у тебя, когда потребуется, всегда имеют право забрать букет.
Теперь холодильник и морозильник у нас дома всегда ломились – периодически продавцы отсортировывали товар, откладывая “некондицию” на алюминиевые лотки. То осетрину “с душком”, то мясные обрезки и кости, то помятые фрукты-овощи.
“Право первой ночи” предоставлялось своим, а остальное разбирали пенсионерки и прочий бедный люд.
Иногда просто по рядам разносилось:
- Девочки, кому остатки творога подешевле?
Или:
- Кому перезревшие помидоры на аджику? Только приходите со своими пакетами.
И мы подходили, отбирали, накладывали в пустые картонные коробки.
А потом дома до полуночи перебирали, варили соленья и компоты, запихивали в морозильники, отмачивали в уксусе и делали заливное.
Сортировали – что кошкам-собакам, а что семье сгодится, на суп или рагу...
Денег на еду уходило мало, разве что на хлеб.
Как соберётся пятьсот рублей, меняла в местном пункте на баксы.
Издание книги – удовольствие не из дешёвых.
Однажды Борис, разделывая осетрину, порезал руку ножом. Наутро кисть распухла, покраснела.
Я отвезла его в Москву, взяв слово, что он прямо с вокзала поедет в поликлинику. А сама отправилась на рынок.
Ни в какую поликлинику Борис не поехал. Дома выпил коньячку и завалился спать. Проснулся с температурой под сорок. Пришлось уже к вечеру добираться к врачу на троллейбусе.
Диагноз – заражение крови, какой-то “золотистый стафилококк”.
Скорая, больница, операция, несколько дней под капельницей – начиналась гангрена.
Помню, как по жуткой жаре добиралась к нему в больницу. “Состояние тяжелое”. Может, в последний раз.
Мне самой было впору переселяться в мир иной – голова кружилась, пульс за сто.
Шла к больничной проходной по раскалённому асфальту, молилась и думала:
- Только бы застать живым. Обнимемся и...Вместе не страшно.
“И умерли в один день”.
Всё к тому и шло.
“Тяжёлый” Борис в забытьи лежал под капельницей. Щёки были раскалёнными, что тот июльский асфальт.
Сердце кувыркнулось, больничный потолок закачался и свернулся парусом, готовый нести нас туда, ввысь, в приоткрывшуюся звёздную голубизну…
- Женщина, держите себя в рамках, - заскрежетал вдруг над ухом прокуренный басок медсестры, - Мы ещё помирать не собираемся, верно, Боречка? У нас ещё дела есть. Вот сейчас температурку мерить будем.
А вы на стульчик, гражданочка, не нарушайте правил.
- У вас валокордин есть? – шепнула я.
Сестра нащупала мой пульс и покачала головой.
- Может, давление померим?
Я отмахнулась. Смерть снова отступила, у нас ещё были дела.
Книга.