(вторая половина девяностых)
Иногда наведывался на рынок мой друг, Алексей Трофимович Рыбин, бывший при Сталине комендантом Большого театра. Один из телохранителей вождя.
Высокий, бледный, худощавый, в потёртом чёрном пальто или сером плаще – в зависимости от сезона.
Он покупал пару сосисок, немного овощей, два-три яблока и категорически отказывался от подношений.
Когда он появлялся на рынке, девчонки сообщали:
- Вон, твой пришёл!.
Я сразу же всё бросала и выскакивала из-за прилавка.
- Здравствуй, Юля.
Он крепко пожимал мне пальцы сухонькой старческой рукой, и я млела, чувствуя себя заговорщицей или партизанкой во вражеском тылу.
Думалось - вот человек, которому бдительный вождь доверял много лет.
Каким же он должен быть?
Я знала, что Алексей Трофимович живёт с больной женой, занимается с ребятишками в клубе игрой на баяне, принимает их в пионеры (о чём появлялись время от времени на телевидении экзотические сюжеты).
Он издавал за свой счёт мемуары о Хозяине.
И, после долгих наших бесед, видимо, проникшись ко мне этим самым доверием, позволил посильно поучаствовать в своих публикациях.
Поставив, правда, условием, что обязательно вернёт мне долг из тиража.
И всякий раз вручал расписки, от которых я безуспешно пыталась отмахнуться.
Потом он действительно заставил меня взять часть тиражей (их было несколько).
Я передала книжки “Советской России” - коммунистам, в фонд избирательной компании 96-го года.
Поначалу была мысль пожертвовать деньги и в фонд восстановления храма Христа Спасителя - как бы форма некоего “покаяния” от имени вождя, “попустившего” разрушение.
От себя лично я уже в самом начале решения о восстановлении перечислила туда взнос.
Но творившееся вокруг строительства нравилось мне всё меньше, и я посчитала себя не вправе вмешиваться в мистику отношений Бога с проводниками Его “высшей власти”.
“Хозяина” Алексей Трофимович вспоминать любил.
О том, как во время налёта настоятельно просил вождя уйти в укрытие, услышав в ответ: - Нэ бойся, Алексей, наша бомба мимо нас нэ пролетит.
А в другой раз, получив сообщение, что ближняя дача заминирована, Хозяин сам отправился проверять окрестности с миноискателем, проявив при этом замечательное знание дела.
Как однажды на военной дороге произошла с правительственным транспортом какая-то авария по вине женщины, сидевшей за рулём встречной машины.
Помертвевшую от ужаса “девчонку” вытащили из кабины.
Сталин молча обошёл зону происшествия и коротко приказал охране:
- Нэ трогать.
Мне казалось кощунством расспрашивать Рыбина о достоверности сплетен по поводу сталинских “пассий”.
Как-то он сам об этом возмущённо заговорил - мол, совсем писаки потеряли совесть.
- Неужто никогда и ничего? – не удержалась я.
Алексей Трофимович помялся и неожиданно поведал, что, кажется, было что-то у вождя с одной женщиной.
Но никакой не плясуньей, не артисткой, а знаменитой бесстрашной лётчицей, героем Советского Союза.
Фамилию я спрашивать не стала, но была очень довольна информацией.
Конечно, если уж вождю выбирать подругу, то именно такую. Всю в орденах и медалях, с орлиным взглядом и железной рукой, привыкшей держать штурвал:
“И вместо сердца - пламенный мотор”…
Иногда наведывался на рынок мой друг, Алексей Трофимович Рыбин, бывший при Сталине комендантом Большого театра. Один из телохранителей вождя.
Высокий, бледный, худощавый, в потёртом чёрном пальто или сером плаще – в зависимости от сезона.
Он покупал пару сосисок, немного овощей, два-три яблока и категорически отказывался от подношений.
Когда он появлялся на рынке, девчонки сообщали:
- Вон, твой пришёл!.
Я сразу же всё бросала и выскакивала из-за прилавка.
- Здравствуй, Юля.
Он крепко пожимал мне пальцы сухонькой старческой рукой, и я млела, чувствуя себя заговорщицей или партизанкой во вражеском тылу.
Думалось - вот человек, которому бдительный вождь доверял много лет.
Каким же он должен быть?
Я знала, что Алексей Трофимович живёт с больной женой, занимается с ребятишками в клубе игрой на баяне, принимает их в пионеры (о чём появлялись время от времени на телевидении экзотические сюжеты).
Он издавал за свой счёт мемуары о Хозяине.
И, после долгих наших бесед, видимо, проникшись ко мне этим самым доверием, позволил посильно поучаствовать в своих публикациях.
Поставив, правда, условием, что обязательно вернёт мне долг из тиража.
И всякий раз вручал расписки, от которых я безуспешно пыталась отмахнуться.
Потом он действительно заставил меня взять часть тиражей (их было несколько).
Я передала книжки “Советской России” - коммунистам, в фонд избирательной компании 96-го года.
Поначалу была мысль пожертвовать деньги и в фонд восстановления храма Христа Спасителя - как бы форма некоего “покаяния” от имени вождя, “попустившего” разрушение.
От себя лично я уже в самом начале решения о восстановлении перечислила туда взнос.
Но творившееся вокруг строительства нравилось мне всё меньше, и я посчитала себя не вправе вмешиваться в мистику отношений Бога с проводниками Его “высшей власти”.
“Хозяина” Алексей Трофимович вспоминать любил.
О том, как во время налёта настоятельно просил вождя уйти в укрытие, услышав в ответ: - Нэ бойся, Алексей, наша бомба мимо нас нэ пролетит.
А в другой раз, получив сообщение, что ближняя дача заминирована, Хозяин сам отправился проверять окрестности с миноискателем, проявив при этом замечательное знание дела.
Как однажды на военной дороге произошла с правительственным транспортом какая-то авария по вине женщины, сидевшей за рулём встречной машины.
Помертвевшую от ужаса “девчонку” вытащили из кабины.
Сталин молча обошёл зону происшествия и коротко приказал охране:
- Нэ трогать.
Мне казалось кощунством расспрашивать Рыбина о достоверности сплетен по поводу сталинских “пассий”.
Как-то он сам об этом возмущённо заговорил - мол, совсем писаки потеряли совесть.
- Неужто никогда и ничего? – не удержалась я.
Алексей Трофимович помялся и неожиданно поведал, что, кажется, было что-то у вождя с одной женщиной.
Но никакой не плясуньей, не артисткой, а знаменитой бесстрашной лётчицей, героем Советского Союза.
Фамилию я спрашивать не стала, но была очень довольна информацией.
Конечно, если уж вождю выбирать подругу, то именно такую. Всю в орденах и медалях, с орлиным взглядом и железной рукой, привыкшей держать штурвал:
“И вместо сердца - пламенный мотор”…