Фото из ИнтернетаВсю осень и зиму 2003-го я напряжённо проработала над “Дверью в потолке”, по средам выбираясь в Москву по традиционному маршруту:
Отвозила в киоск книги, получала деньги, если что-то продалось.
Потом ехала на Курскую, чтоб отправить через Андрея дискету с очередным посланием на наш форум в Интернете.
Забирала в редакции заказы на “Дремучие двери” и “Лунные часы”, которые Борис отсылал наложенным платежом по указанным адресам.
Обычно в посылку вкладывала книжки в дар местной библиотеке от автора.
Иногда получала отзывы или благодарности.
Читательские письма давали силы справиться с наваливающимися недомоганиями и усталостью, на которые старалась не обращать внимания.
Давление, головокружение, всевозможные стрессы...
То схватки с бесами уныния, что никак не сдвинуть с места практическую Изанию.
То с алкогольными бесами, норовившими сгубить бедного моего супруга, у которого и так под утро зашкаливало тонометр и приходилось вызывать скорую.
То с бесами чокнутой соседки, по-прежнему заваливающей нас повестками в суд.
Осыпая проклятиями и шастая целыми днями в сугробах под окнами, измеряя рулеткой руины забора.
Наступило роковое шестое февраля...
Я вернулась из Москвы, сделав все неотложные дела.
Спешила – надо прогуляться с Джином засветло. Заждался, небось…
Борис остался в Москве с ночёвкой.
Джин встретил радостным нетерпеливым визгом (он у нас жил в доме).
Я залпом ополовинила стакан с нервно-сердечным настоем (с некоторого времени возникла такая необходимость) и взбежала по лестнице, чтобы переодеться.
Резко нагнулась, возясь со шнуровкой сапог. Джин мешал, путался в ногах.
Вдруг закувыркалось сердце – так и прежде бывало. Достаточно выпрямиться, несколько раз глубоко вздохнуть, задержать дыхание, успокоиться...
Но ритм не восстанавливался – с пульсом творилось что-то неладное.
Мерцательная аритмия, насколько я понимала в арифметике.
Ещё надеялась – пройдёт. Приняла какие-то лекарства, отмахиваясь от Джина, который не понимал происходящее.
Затаивала дыхание, надавливала на глазные яблоки – безрезультатно.
Пришлось вызвать скорую. В ожидании сходила потихоньку к деду-соседу, чтобы, как сможет, прогулял Джина.
Неотложка приехала, сделали кардиограмму, подтвердив мой диагноз.
Вкололи в вену что-то от давления, от аритмии. Давление снизилось, но пульс не восстанавливался.
Велели лежать, обязательно вызвать из Москвы кого-нибудь из домашних и позвонить ещё, ежели что...
За гонорар поблагодарили, посулив, что “всё образуется”.
Я послушно лежала, слушала своё новое сердце и ждала, не знаю чего.
Примчались Вика с Борисом. Борис причитал и заламывал руки, Вика его одёргивала и успокаивала. Пыталась восстановить ритм своими методами – всё напрасно.
Меня перевели наверх, в спальню.
Вика снова позвонила в “Скорую”, возмущаясь – мол, надо было сначала ликвидировать у больной “мерцалку”, а уж потом уезжать, - те ссылались на множество вызовов.
Сказали, чтоб утром позвонили. Если ситуация не изменится – тогда уж в стационар и электрошоком.
Ситуация не менялась. Нескончаемо тянулась ночь.
Борис и Вика прилегли неподалёку в соседних комнатах, время от времени ко мне заглядывая.
Я делала вид, что сплю.
Лежала неподвижно на спине, положив на грудь старинное медное распятие, глотала из стакана крещенскую воду и думала.
Страха не было. Только до слёз жаль, что так и пропадёт моя такая нужная, но никому не нужная в данный момент неоконченная книга...
Сожгут её родичи вместе с мусором, как сожгли сёстры после маминой смерти моё письмо из Артека, нацарапанное на листе магнолии.
Вдруг осознала, насколько беспросветно одинока – не как мать, жена, бабушка (это всё первый поверхностный пласт), а некоей своей никому не нужной “Сутью”.
Хранившиеся в пещере ценности, не говоря уж о волшебной лампе по имени Изания, не имели для окружающих ровным счётом никакой стоимости.
Я всегда была для них “малость того”.
Стала молиться.
Молилась о неоконченной книге, о лампе по имени Изания, чтоб Господь каким-то чудесным образом спас её для потомков.
Молилась и о Борисе, которого обязательно достанут теперь и соседка с рулеткой, и алкаши – без меня их некому будет гонять.
А у Бориса гипертония...
Молилась о нашем Джине – кому нужна старая собака...
В полусне иногда видела её, заветную дверь в потолке... Приоткрывалась на миг щель, манила золотистой голубизной.
Сердце рвалось было ввысь, трепетало крыльями-клапанами в последнем полёте...
Но я резко сдвигала локти, впивались в кожу углы креста на груди...
И под его “лёгким бременем” оно распластывалось и снова потихоньку “мерцало” в ожидании рассвета.
И ещё подумала, засыпая, что мне, дуре, нравится это слово “мерцалка”.
Видимо, я действительно “малость того”.
Наутро Вика снова вызвала неотложку. Я уже готовилась внутренне к госпитализации и “шоковой терапии”.
Мне вкатили в вену некий изоптин, как последний шанс.
И вдруг Вика облегчённо перекрестилась.
Врач взял двумя пальцами моё запястье и тоже перекрестился.
- ПошлО. Как новенькое.
На радостях, кроме денег, снабдила бригаду своими книгами с дарственными надписями.
А на следующий день уже сидела за компьютером.
Всё вроде бы, по-прежнему, но стала ещё больше спешить.
Снова я выпросила у Бога ещё горсть времени...
Дней? Месяцев? Лет?
С одной стороны, плохо, что нам не дано это знать, но с другой...
Разве можно жить, когда знаешь?