На снимке - ксерокс письма Евг.Евтушенко
(расшифровка ниже).
(1971 год)
Лишь один эпизод - “Велосипед” войдёт впоследствии в мистерию “Дремучие двери”.
Между тем, я закончу повесть и отнесу своему самому первому мэтру и учителю – Юрию Марковичу Нагибину.
Через несколько дней он лично подрулит к Останкино и вручит мне отзыв, с которым посоветует пройтись по журналам – авось, где-нибудь да клюнет.
Там будут такие строчки: “Повесть Юлии Ивановой талантлива, умна, полна глубокого человеческого смысла и захватывающе интересна”.
А лично мне Юрий Маркович скажет, отфыркиваясь, (последствие контузии), что у него в голове не укладывается, как можно, учась в наших школе и вузе, никуда не выезжая за пределы Союза и вообще являясь по биографии “хомо советикус”, написать такую “совершенно забугорную книгу”.
Разумеется, он не ведал о моей несостоявшейся карьере Маты Хари, позволившей мне не только заглянуть за “железный занавес” и прикоснуться к “забугорью”, но и достаточно достоверно описать жизнь “агентов ВП”.
Но всё же “Земля Спокойных” - (первоначальное название “Последнего эксперимента”) - нечто совсем иное, чем просто “страна жёлтого дьявола”.
Я сама не понимала, откуда явилась мне эта фантастическая Бета, так похожая и непохожая на нашу землю. Куда эмигрировала часть человечества, наотрез отказавшись возвращаться.
Вот что скажет впоследствии в предисловии к повести известный критик Всеволод Ревич:
“Тщательно разработанная фантастическая гипотеза, напряжённая и увлекательная интрига, острота моральных конфликтов. Однако, прежде всего, перед нами – хорошая проза, с пластично выписанными деталями, с поисками в области характеров.
“Бойтесь равнодушных! – призывал в своё время Бруно Ясенский, именно с их молчаливого согласия на земле существуют и предательства, и убийства”.
И вот в повести Ю. Ивановой возникает гипотетическая Земля-бета, сплошь населённая такими равнодушными, спокойными людьми.
Людьми ли? Заслуживают ли они этого звания?
Писательница поставила перед собой трудное задание: создать мир, казалось бы, во всём сходный с Землёй, с нашей “альфой”, и в то же время совершенно отличный от неё.
С обитателями “беты” произошло самое страшное, что может случиться с людьми: у них атрофировалась душа. В них совсем нет любви, самоотверженности, взаимопонимания.
Перед нами фантастическая модель предела отчуждённости, разобщённости, пресловутой “некоммуникабельности”.
Такая беда с неизбежностью должна постичь общество, в котором при материальном изобилии отсутствуют высокие идеалы”.
Это о повести критик напишет в 1982 году в сборнике научной фантастики. А мне в семидесятых ещё предстоят годы мытарств по редакциям и редакторам, главным и неглавным.
А до времени, когда предсказания начнут сбываться, пройдут десятилетия.
“Как я их ненавидел! Их непробиваемое спокойствие. Их можно поодиночке уничтожить, превратить в рабов. Заставить убивать друг друга. Я мог бы стать их господином, диктатором”.
Только теперь я понимаю, что, сама того не ведая, изобразила землю времён Нового Мирового Порядка. Когда ни шагу ступить без карты с личным номером, когда всем управляет клонированная “Семья” Верховной Пирамиды (сокращённо ВП !), все члены которой, напоминающие бездушных биороботов, запрограммированы какой-то злой силой на уничтожение каждого, кто остался “по образу и подобию”.
Это – общество тех, кто лишён духовности и смысла существования, общество “мёртвых душ”.
Они не ведают страданий, потому что живут “хлебом единым”. А хлебом этим, как и зрелищами, полностью обеспечены.
“Только одному жителю “беты” выпало счастье снова стать человеком, и он сразу восстал против существующего положения вещей...” - писал Ревич.
Могла ли я представить, что через четверть века сама окажусь на “Бете”? И “восстану против существующего порядка” со своей альтернативной Изанией?
Впрочем, я, наверное, давно с боролась с бетянами - со времён первых очерков, видя, как они перерождаются: одни в волков, другие – в овец.
Из вторых впоследствии получатся СНГовцы, из первых – пожирающие их оборотни.
Пофигисты… Это они пели “А нам всё равно”. Такая милая песенка.
Косили свою “трын траву” и докосились.
“Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие, потому что им слишком многое дано. Но они не хотят этого многого. Они находят во Вселенной рай, где можно быть одиноким и самому по себе, не страдая. И бегут туда, на Землю-бета.”
“Фиолетовое облако поднимается и тает над скалами, и над Землёй-бета проносится вихрь. Всего несколько секунд...
Слышите, я хочу взорвать ваш рай, ваше трусливое убежище!”
Удалить из атмосферы “трод” теплохладности, убивающей в человеке человека. Фиолетовый – цвет будущей “Изании”...
Пишу эти строки в 2002-м, а предсказанные в повести события только начинают сбываться. И клонирование, и управляющая Новым Порядком “Семья”, и ВП, и ИНН...
А тогда, в начале 70-х, я моталась с рукописью из журнала в журнал.
Хвалили, обнадёживали, тянули время, морочили голову и, в конце концов, возвращали. Бормоча про “редакционные планы”, пряча глаза и настоятельно советуя показать какому-нибудь Ивану Петровичу или Михаилу Наумовичу.
Осенью 71-го я, как обычно, уехала в Гагры и захватила повесть с собой.
В тот сезон в доме творчества отдыхало много известных писателей, рукопись гуляла от одного к другому и имела большой успех.
Говорили: “Ну и фантазия у этой дамы!”
Наконец, папка с уже выгоревшими на пляжном солнце листами попала к опальному и знаменитому тогда Евтушенко.
На следующий день поэт сказал, что немедленно отправит письмо своему приятелю из “Молодой Гвардии”. Кажется, ответственному секретарю по фамилии Сякин (точно не помню). Потом знакомый редактор из этого журнала добудет мне плохую ксерокопию письма:
“Милый Володя!
Ты знаешь, что я очень не люблю писать письма – м.б. потому, что я профессиональный литератор, а за письма не платят.
Но в данном случае я просто вынужден писать тебе это письмо.
Я познакомился сейчас с удивительной женщиной Юлией Ивановой, а потом прочёл её рукопись “Последний эксперимент”.
Это редко бывает, но её гениальность как женщины и друга (“друга” подчёркнуто – Юлия) поразительно воплотилась в этом произведении.
На мой взгляд, это замечательная книга, и вообще она – Юлия Иванова, может стать одним из лучших русских писателей.
Я знаю, что твой вкус очень строг, а иногда даже ограничен. Но если ты хоть немножечко любишь меня, поверь мне хоть раз.
Превозмоги отвращение к короткой фразе, поверь мне и сделай всё, чтобы опубликовать эту вещь.
Если ты это сделаешь, я тебе этого никогда не забуду и посвящу тебе 2-е стихотворение, чего я никогда не делаю.
Целую тебя, люблю, верю, что ты мне поверишь.
Евг. Евтушенко”.
Это был совсем другой Евтушенко - эпохи поэмы "Братская ГЭС".
Стоит ли говорить, что, тем не менее, из этой затеи ничего не вышло?
Но мне уже было “всё равно”. Как тем зайцам.
Наступила зима. Я взяла абонемент в бассейн “Москва” и плавала брассом по полтора километра за тренировку (вместо бега), собирая себя по кускам.
Однажды тренер на бортике попросил меня проплыть на время.
Я согласилась, не понимая, зачем ему это нужно. Старалась изо всех сил, едва не сдохла на дистанции, но показала неплохой результат.
После чего он слёзно попросил меня выступить за их институт в соревнованиях средней возрастной группы.
Я обещала подумать, однако к вечеру свалилась с температурой (подозреваю, что и “ставила рекорд” с температурой).
Провалялась с неделю, но встала уже со стойким иммунитетом не только к вирусу гриппа типа А, но и к “литературным страстям”.
В моей жизни наступила эпоха совсем иных страстей
(расшифровка ниже).
(1971 год)
Лишь один эпизод - “Велосипед” войдёт впоследствии в мистерию “Дремучие двери”.
Между тем, я закончу повесть и отнесу своему самому первому мэтру и учителю – Юрию Марковичу Нагибину.
Через несколько дней он лично подрулит к Останкино и вручит мне отзыв, с которым посоветует пройтись по журналам – авось, где-нибудь да клюнет.
Там будут такие строчки: “Повесть Юлии Ивановой талантлива, умна, полна глубокого человеческого смысла и захватывающе интересна”.
А лично мне Юрий Маркович скажет, отфыркиваясь, (последствие контузии), что у него в голове не укладывается, как можно, учась в наших школе и вузе, никуда не выезжая за пределы Союза и вообще являясь по биографии “хомо советикус”, написать такую “совершенно забугорную книгу”.
Разумеется, он не ведал о моей несостоявшейся карьере Маты Хари, позволившей мне не только заглянуть за “железный занавес” и прикоснуться к “забугорью”, но и достаточно достоверно описать жизнь “агентов ВП”.
Но всё же “Земля Спокойных” - (первоначальное название “Последнего эксперимента”) - нечто совсем иное, чем просто “страна жёлтого дьявола”.
Я сама не понимала, откуда явилась мне эта фантастическая Бета, так похожая и непохожая на нашу землю. Куда эмигрировала часть человечества, наотрез отказавшись возвращаться.
Вот что скажет впоследствии в предисловии к повести известный критик Всеволод Ревич:
“Тщательно разработанная фантастическая гипотеза, напряжённая и увлекательная интрига, острота моральных конфликтов. Однако, прежде всего, перед нами – хорошая проза, с пластично выписанными деталями, с поисками в области характеров.
“Бойтесь равнодушных! – призывал в своё время Бруно Ясенский, именно с их молчаливого согласия на земле существуют и предательства, и убийства”.
И вот в повести Ю. Ивановой возникает гипотетическая Земля-бета, сплошь населённая такими равнодушными, спокойными людьми.
Людьми ли? Заслуживают ли они этого звания?
Писательница поставила перед собой трудное задание: создать мир, казалось бы, во всём сходный с Землёй, с нашей “альфой”, и в то же время совершенно отличный от неё.
С обитателями “беты” произошло самое страшное, что может случиться с людьми: у них атрофировалась душа. В них совсем нет любви, самоотверженности, взаимопонимания.
Перед нами фантастическая модель предела отчуждённости, разобщённости, пресловутой “некоммуникабельности”.
Такая беда с неизбежностью должна постичь общество, в котором при материальном изобилии отсутствуют высокие идеалы”.
Это о повести критик напишет в 1982 году в сборнике научной фантастики. А мне в семидесятых ещё предстоят годы мытарств по редакциям и редакторам, главным и неглавным.
А до времени, когда предсказания начнут сбываться, пройдут десятилетия.
“Как я их ненавидел! Их непробиваемое спокойствие. Их можно поодиночке уничтожить, превратить в рабов. Заставить убивать друг друга. Я мог бы стать их господином, диктатором”.
Только теперь я понимаю, что, сама того не ведая, изобразила землю времён Нового Мирового Порядка. Когда ни шагу ступить без карты с личным номером, когда всем управляет клонированная “Семья” Верховной Пирамиды (сокращённо ВП !), все члены которой, напоминающие бездушных биороботов, запрограммированы какой-то злой силой на уничтожение каждого, кто остался “по образу и подобию”.
Это – общество тех, кто лишён духовности и смысла существования, общество “мёртвых душ”.
Они не ведают страданий, потому что живут “хлебом единым”. А хлебом этим, как и зрелищами, полностью обеспечены.
“Только одному жителю “беты” выпало счастье снова стать человеком, и он сразу восстал против существующего положения вещей...” - писал Ревич.
Могла ли я представить, что через четверть века сама окажусь на “Бете”? И “восстану против существующего порядка” со своей альтернативной Изанией?
Впрочем, я, наверное, давно с боролась с бетянами - со времён первых очерков, видя, как они перерождаются: одни в волков, другие – в овец.
Из вторых впоследствии получатся СНГовцы, из первых – пожирающие их оборотни.
Пофигисты… Это они пели “А нам всё равно”. Такая милая песенка.
Косили свою “трын траву” и докосились.
“Они мечтают об одиночестве и страдают от него. Потому что они другие, потому что им слишком многое дано. Но они не хотят этого многого. Они находят во Вселенной рай, где можно быть одиноким и самому по себе, не страдая. И бегут туда, на Землю-бета.”
“Фиолетовое облако поднимается и тает над скалами, и над Землёй-бета проносится вихрь. Всего несколько секунд...
Слышите, я хочу взорвать ваш рай, ваше трусливое убежище!”
Удалить из атмосферы “трод” теплохладности, убивающей в человеке человека. Фиолетовый – цвет будущей “Изании”...
Пишу эти строки в 2002-м, а предсказанные в повести события только начинают сбываться. И клонирование, и управляющая Новым Порядком “Семья”, и ВП, и ИНН...
А тогда, в начале 70-х, я моталась с рукописью из журнала в журнал.
Хвалили, обнадёживали, тянули время, морочили голову и, в конце концов, возвращали. Бормоча про “редакционные планы”, пряча глаза и настоятельно советуя показать какому-нибудь Ивану Петровичу или Михаилу Наумовичу.
Осенью 71-го я, как обычно, уехала в Гагры и захватила повесть с собой.
В тот сезон в доме творчества отдыхало много известных писателей, рукопись гуляла от одного к другому и имела большой успех.
Говорили: “Ну и фантазия у этой дамы!”
Наконец, папка с уже выгоревшими на пляжном солнце листами попала к опальному и знаменитому тогда Евтушенко.
На следующий день поэт сказал, что немедленно отправит письмо своему приятелю из “Молодой Гвардии”. Кажется, ответственному секретарю по фамилии Сякин (точно не помню). Потом знакомый редактор из этого журнала добудет мне плохую ксерокопию письма:
“Милый Володя!
Ты знаешь, что я очень не люблю писать письма – м.б. потому, что я профессиональный литератор, а за письма не платят.
Но в данном случае я просто вынужден писать тебе это письмо.
Я познакомился сейчас с удивительной женщиной Юлией Ивановой, а потом прочёл её рукопись “Последний эксперимент”.
Это редко бывает, но её гениальность как женщины и друга (“друга” подчёркнуто – Юлия) поразительно воплотилась в этом произведении.
На мой взгляд, это замечательная книга, и вообще она – Юлия Иванова, может стать одним из лучших русских писателей.
Я знаю, что твой вкус очень строг, а иногда даже ограничен. Но если ты хоть немножечко любишь меня, поверь мне хоть раз.
Превозмоги отвращение к короткой фразе, поверь мне и сделай всё, чтобы опубликовать эту вещь.
Если ты это сделаешь, я тебе этого никогда не забуду и посвящу тебе 2-е стихотворение, чего я никогда не делаю.
Целую тебя, люблю, верю, что ты мне поверишь.
Евг. Евтушенко”.
Это был совсем другой Евтушенко - эпохи поэмы "Братская ГЭС".
Стоит ли говорить, что, тем не менее, из этой затеи ничего не вышло?
Но мне уже было “всё равно”. Как тем зайцам.
Наступила зима. Я взяла абонемент в бассейн “Москва” и плавала брассом по полтора километра за тренировку (вместо бега), собирая себя по кускам.
Однажды тренер на бортике попросил меня проплыть на время.
Я согласилась, не понимая, зачем ему это нужно. Старалась изо всех сил, едва не сдохла на дистанции, но показала неплохой результат.
После чего он слёзно попросил меня выступить за их институт в соревнованиях средней возрастной группы.
Я обещала подумать, однако к вечеру свалилась с температурой (подозреваю, что и “ставила рекорд” с температурой).
Провалялась с неделю, но встала уже со стойким иммунитетом не только к вирусу гриппа типа А, но и к “литературным страстям”.
В моей жизни наступила эпоха совсем иных страстей