(1973 год)Первым делом начали рыть колодец.
У соседа Ильи Ивановича была “форма”. Он велел насобирать по стройкам и помойкам арматурных прутков и купить хорошего цемента.
Затем спросил, где будем рыть. Рыть полагалось там, где проходит жила – можно было нарваться и на отсутствие воды, и на плывун, и ещё на какую-то синюю глину – тогда вообще труба.
Сам выбрать место Илья Иванович отказался наотрез – слишком большая ответственность. Сказал только, что обычно в подходящих для колодца местах растёт мать-мачеха. Стебель у неё длинный и полый, добывает из глубины воду.
Пришлось определяться с Божьей помощью на свой страх и риск.
Ткнула пальцем в место рядом с домом и мать-мачехой. Илья Иванович поставил туда форму, сделал сетку из собранной арматуры и велел залить форму бетоном.
Получилось бетонное кольцо.
Когда оно подсохло, форму сняли, а внутри кольца нанятый мной Сашка с московской стройки стал рыть яму, подавая Борису вёдра с глиной.
Кольцо постепенно уходило в землю, пока не остались торчать на поверхности лишь металлические прутья.
Тогда на них снова закрепили арматурную сетку, поставили форму и залили бетоном.
Так должна была получиться сплошная труба из пяти колец.
Вода появилась очень быстро – грунтовая. В здешних краях она подходила к поверхности совсем близко, яма постепенно ею наполнялась, несмотря на сухую погоду. Приходилось всё время вычерпывать вёдрами вместе с глиной, потом откачивать “малышом”.
В общем, занятие, да и зрелище - не для слабонервных.
Но всё кончилось хорошо. Добрались благополучно до жилы (мать-мачеха не подвела).
Воды теперь было много, чистой и вкусной.
Однако главные испытания меня ожидали с “доведением до ума” участка с практически срытым хищными соседями плодородным слоем.
Проходя однажды через поле в городок, к которому примыкал наш посёлок, я увидела, как ЗИЛы подвозят и сваливают на пустыре кучи вполне приличной земли – для озеленения новостройки.
Договорилась с шофёром – четыре рубля машина.
- Сколько надо?
– Да, наверное, десять-двенадцать машин.
- По рукам.
Я не учла одного – в глубь участка, представляющего собой сплошную хлюпающую низину, проехать было невозможно.
Оставался лишь один выход – шофёр сваливал первую кучу и отправлялся за следующей. А мы тем временем должны были её раскидать, чтобы можно было по ней проехать и свалить рядом очередную порцию.
И так до посинения.
“Посинение” наступило очень быстро, потому что никакого “мы” не предвиделось. Борис уехал на работу. Искать по посёлку рабсилу некогда – шофёр спешил и боялся милиции. Да и мне она ни к чему.
Так что оставалось лишь брать в руки лопату и приступать к трудовому подвигу.
До сих пор не понимаю, как мне это удалось.
Помню только, как с бешено бьющимся сердцем валялась на очередном холме, прижавшись щекой к прохладной срезанной дернине. Пила то воду, то валокордин.
Потом, услышав шум мотора, и (откуда только силы брались?) снова махала лопатой, прокладывая колёсам путь.
К сумеркам мы в разных местах участка свалили 11 машин с грунтом, и я осталась жива. Последние пять, слава Богу, разравнивать было не надо.
Ну а дальше – торф, песок, навоз. Торф, песок, навоз...
Бессчётное количество ЗИЛов, МАЗов, КРАЗов.
Развозили по местам тачками, смешивали с грунтом, получались грядки.
Умные люди подсказали – не вывозить с участка ни мусор, ни консервные банки, ни ветки, а заполнять отходами ямы.
Уминать, сверху класть старую плёнку и делать грядки.
Осенью накупили саженцев – яблонь, груш, сливы, вишни, малины, смородины, крыжовника. Ну и, само собой, клубники.
Директор Ивантеевского питомника, куда мы ездили за можжевельником и войлочной вишней, узнав, что у нас близко расположены грунтовые воды и плодовые деревья долго не живут, научил:
- Выкопай на пару штыков лопаты круг диаметром два метра, застели дно ямы старым железом. Смешай вынутый грунт с торфом, песком и навозом плюс зола и удобрения, сделай холм по пояс и на него посади яблоню.
Расправь корни и засыпь приготовленной смесью.
Корни будут расти, дойдут до железа и направятся вширь. Останется только подсыпать вокруг хорошей земли.
Такие дела. С Божьей помощью я посадила весь сад, практически одна. Разве что Борис, когда был дома, подвозил и вываливал тачки. И ворчал:
- Купили мы с тобой концлагерь.
Само собой, я совсем забыла, что была когда-то писательницей. И когда Альберт Анатольевич Лиханов, новый редактор “Смены”, сообщил мне, что они решили печатать “Землю спокойных” (“Последний эксперимент”) аж в нескольких номерах с продолжением, я восприняла новость как-то отстранённо.
Будто речь шла вовсе не обо мне, обивавшей когда-то пороги редакций.
В конце сентября мы собрались, как всегда, в Гагры.
До последнего втыкали в землю кустики малины и смородины. Вдруг повалил снег, заледенели руки, вечером уходил поезд, а мы всё никак не могли остановиться.
В доме поселили лимитчика из Орла Женьку, которого выгнала жена. Он обещал помаленьку ковыряться с забором, кормить Альму, топить печь и не слишком керосинить.
В Гаграх я купила в газетном киоске двадцатый номер “Смены”.
Неужели это я написала?
И потом, уже в Москве, в редакции, выслушивая о повести всякие хорошие слова, в том числе и от Юрия Трифонова, который просил мне передать “своё восхищение”, я никак не могла соединить прежнюю Юлию с новой.
С помещицей-крепостной, пребывающей отныне в сладком рабстве у десяти соток с неказистым строением. Под ненадёжной охраной лимитчика Женьки.
Лишь зимой я постепенно “оклемалась”. Вернулась к телефильмам (теперь внештатно), к посиделкам на Октябрьской и даже к бегам по воскресеньям.
Но наш верный помощник и приятель по ипподрому Август всё больше раздражался, видя, как неохотно я выпускаю из рук рубли во время игры – теперь всё, что я зарабатывала, принадлежало даче.
Как-то, возвращаясь на автобусе втроём мимо двухэтажного дома на снос неподалеку от нашей квартиры, я обратила внимание, что какие-то люди снимают с крыши железо. Велела Августу с Борисом выйти и разузнать, нельзя ли и нам набрать листов для дачи.
Они отказались – продулись на ипподроме, устали.
Хотелось выпить, закусить, а главное, поглядеть матч со “Спартаком”.
– Ладно, пусть оно сгорит! – буркнула я в сердцах.
Дома, спустя несколько часов, когда они выпивали, закусывали и смотрели матч, я подошла к окну и увидала вдали зарево.
Горело моё железо вместе со старым домом!
Август не поверил, выскочил в перерыв поглядеть.
Вернулся мрачнее тучи и обозвал меня ведьмой. Я пригрозила, что, ежели он не извинится, его любимому Спартаку забьют гол.
Август извиняться не стал, и тут же мяч влетел в ворота.
Август заявил, что ноги его больше не будет в этом доме. Что это из-за меня ему перестало везти.
И ушёл навсегда, оставшись должен сорок рублей. Мы просили ему передать, что долг прощаем, но он всё равно больше не пришёл.
А наутро мы пошли к сгоревшему дому. Лишь местами обгоревшее железо лежало прямо на осевших дымящихся брёвнах. Договорившись с рабочими, отвезли в гараж полную машину, а потом переправляли понемногу на дачу на нашем “Москвиче”.