(семидесятые годы)
После кур появилась ещё одна страсть – я села за руль.
Занятия проходили в Лужниках, на специально отведённой площадке, где нас учили давать задний ход, поворачивать и разворачиваться.
Как-то, после очередного штурма грядок, поехала на занятия.
Стояла июльская жара. В электричке стало плохо, воздуха не хватало, сердце колотилось.
Колебалась: ехать - не ехать. Потом решила всё же явиться и предупредить, что заниматься не могу.
Куда там! Инструктор не терпящим возражений голосом велел мне сесть за руль и ехать на Комсомольскую, где у него срочная встреча.
Он сел рядом, и мы отправились.
Как сейчас помню эту кошмарную дорогу. С подъёмами и спусками, с непрерывными пробками, бензиновыми выхлопами и удушливой жарой.
Самое удивительное, что хворь моя куда-то подевалась.
Я обливалась потом, как в хорошей парной, но чувствовала себя всё лучше и лучше от беспрецедентной грубости инструктора, который орал, как на спотыкающуюся клячу, когда я рывками тормозила.
Мы–таки добрались благополучно до цели. Он любезничал у гастронома с какой-то барышней, а я продолжала сидеть. Не снимая ноги с педали, не желая даже встать и размяться – хотелось ехать и ехать.
В этой духотище и жарище, под мат инструктора, в неведомую “даль светлую”.
Я поняла, что опять влюбилась - в бензиново-жестяное чудо на колёсах.
Стала штудировать правила движения и журнал “За рулём”, млеть перед гаишниками, мыть до блеска нашего “москвичонка” и покупать для него дорогие шампуни, как для возлюбленного.
Я катала инструктора по Москве и с трепетом ждала этих свиданий (не с ним, а с его жестянкой), как “именин сердца”.
Приближался день экзаменов. Предложение купить права, чем воспользовалось большинство курсантов (это стоило четвертак), я с негодованием отвергла как кощунственное.
Между тем, в хитросплетения дорожных правил я никак не врубалась и на пять экзаменационных вопросов правильно ответила компьютеру лишь с Божьей помощью, четыре кнопки нажав наугад.
Предстояло сдавать вождение на Подкопаевском переулке.
Я ждала своей очереди и психовала, потому что многие из вполне натасканных “водил” сыпались непонятно на чём, и, расстроенные, уходили.
Отправилась пешком на разведку по экзаменационному маршруту, изучая повсюду развешанные дорожные знаки, и обнаружила кое-какие странности.
Например, над последним поворотом, откуда все машины возвращаются на конечную точку, почему-то висит кирпич.
Подошла моя очередь, со мной сели двое.
Я, вроде бы, рулила неплохо, хоть и нервно, потому что они всю дорогу опасливо повторяли:
- Поспокойней, девушка!
Перед последним поворотом один приказал:
- Ну, а теперь направо.
- Но там же кирпич! – возразила я.
Им пришлось долго уговаривать, чтоб я всё же с их разрешения повернула, куда надо. Что это просто проверка, которую я выдержала.
Я тупо повторяла:
- Кирпич есть кирпич”.
Пока они не поклялись, что зачёт я получу.
Под финиш так тормознула, что мы с сидящим рядом экзаменатором едва не пробили лбами стекло.
Он вполголоса ругнулся, но слово есть слово. Зачёт!
Я выскочила из машины и с восторженным визгом повисла на шее поджидавшего своей очереди абитуриента.
Им оказался Всеволод Ревич, тот самый критик, который через несколько лет напишет предисловие к “Последнему эксперименту”, изданному в сборнике фантастики.
Вскоре я получу права и возможность садиться за руль при первом удобном случае. Ради этого шла на любые уступки, чем Борис вероломно пользовался.
Я ездила то с Викой по грибы – сейчас даже трудно представить, что такое было когда-то в порядке вещей: оставив машину на обочине глухой просёлочной дороги, бродить по лесу женщине с девочкой без всякого сопровождения.
Потом мы с мамой ездили к Вике в пионерлагерь и чуть не погибли, потому что я напрочь проигнорировала нерегулируемый железнодорожный переезд, едва успела проехать, о чём-то весело болтая, когда за спиной пронёсся поезд.
Я хулиганила, постоянно соревнуясь с мужиками, которые считали делом чести меня обогнать, часто нарушала правила, с трудом ориентируясь в Москве.
Помню, как свернула на площади Ногина направо и остолбенела, увидав летящий прямо на меня поток машин.
Поток замедлил движение, и под отчаянную жестикуляцию и страшные гримасы владельцев всех этих жигулей и волг, я стремительно развернулась и помчалась во главе негодующей матерящейся колонны.
Как ни странно, обошлось.
Уезжая в очередную командировку, Борис наказал мне втихую заправляться у ЗИЛов – так дешевле.
Нашла я ЗИЛ, заправилась где-то на пустыре. Только отъехала – останавливает гаишник.
Всё, - думаю, - пропала.
А он:
-Посмотри, что у тебя сзади!
Оказалось, на пустыре прицепилось к бамперу небольшое несчастное деревце, которое я выдернула с корнем и волокла за собой по Рублёвке.
После кур появилась ещё одна страсть – я села за руль.
Занятия проходили в Лужниках, на специально отведённой площадке, где нас учили давать задний ход, поворачивать и разворачиваться.
Как-то, после очередного штурма грядок, поехала на занятия.
Стояла июльская жара. В электричке стало плохо, воздуха не хватало, сердце колотилось.
Колебалась: ехать - не ехать. Потом решила всё же явиться и предупредить, что заниматься не могу.
Куда там! Инструктор не терпящим возражений голосом велел мне сесть за руль и ехать на Комсомольскую, где у него срочная встреча.
Он сел рядом, и мы отправились.
Как сейчас помню эту кошмарную дорогу. С подъёмами и спусками, с непрерывными пробками, бензиновыми выхлопами и удушливой жарой.
Самое удивительное, что хворь моя куда-то подевалась.
Я обливалась потом, как в хорошей парной, но чувствовала себя всё лучше и лучше от беспрецедентной грубости инструктора, который орал, как на спотыкающуюся клячу, когда я рывками тормозила.
Мы–таки добрались благополучно до цели. Он любезничал у гастронома с какой-то барышней, а я продолжала сидеть. Не снимая ноги с педали, не желая даже встать и размяться – хотелось ехать и ехать.
В этой духотище и жарище, под мат инструктора, в неведомую “даль светлую”.
Я поняла, что опять влюбилась - в бензиново-жестяное чудо на колёсах.
Стала штудировать правила движения и журнал “За рулём”, млеть перед гаишниками, мыть до блеска нашего “москвичонка” и покупать для него дорогие шампуни, как для возлюбленного.
Я катала инструктора по Москве и с трепетом ждала этих свиданий (не с ним, а с его жестянкой), как “именин сердца”.
Приближался день экзаменов. Предложение купить права, чем воспользовалось большинство курсантов (это стоило четвертак), я с негодованием отвергла как кощунственное.
Между тем, в хитросплетения дорожных правил я никак не врубалась и на пять экзаменационных вопросов правильно ответила компьютеру лишь с Божьей помощью, четыре кнопки нажав наугад.
Предстояло сдавать вождение на Подкопаевском переулке.
Я ждала своей очереди и психовала, потому что многие из вполне натасканных “водил” сыпались непонятно на чём, и, расстроенные, уходили.
Отправилась пешком на разведку по экзаменационному маршруту, изучая повсюду развешанные дорожные знаки, и обнаружила кое-какие странности.
Например, над последним поворотом, откуда все машины возвращаются на конечную точку, почему-то висит кирпич.
Подошла моя очередь, со мной сели двое.
Я, вроде бы, рулила неплохо, хоть и нервно, потому что они всю дорогу опасливо повторяли:
- Поспокойней, девушка!
Перед последним поворотом один приказал:
- Ну, а теперь направо.
- Но там же кирпич! – возразила я.
Им пришлось долго уговаривать, чтоб я всё же с их разрешения повернула, куда надо. Что это просто проверка, которую я выдержала.
Я тупо повторяла:
- Кирпич есть кирпич”.
Пока они не поклялись, что зачёт я получу.
Под финиш так тормознула, что мы с сидящим рядом экзаменатором едва не пробили лбами стекло.
Он вполголоса ругнулся, но слово есть слово. Зачёт!
Я выскочила из машины и с восторженным визгом повисла на шее поджидавшего своей очереди абитуриента.
Им оказался Всеволод Ревич, тот самый критик, который через несколько лет напишет предисловие к “Последнему эксперименту”, изданному в сборнике фантастики.
Вскоре я получу права и возможность садиться за руль при первом удобном случае. Ради этого шла на любые уступки, чем Борис вероломно пользовался.
Я ездила то с Викой по грибы – сейчас даже трудно представить, что такое было когда-то в порядке вещей: оставив машину на обочине глухой просёлочной дороги, бродить по лесу женщине с девочкой без всякого сопровождения.
Потом мы с мамой ездили к Вике в пионерлагерь и чуть не погибли, потому что я напрочь проигнорировала нерегулируемый железнодорожный переезд, едва успела проехать, о чём-то весело болтая, когда за спиной пронёсся поезд.
Я хулиганила, постоянно соревнуясь с мужиками, которые считали делом чести меня обогнать, часто нарушала правила, с трудом ориентируясь в Москве.
Помню, как свернула на площади Ногина направо и остолбенела, увидав летящий прямо на меня поток машин.
Поток замедлил движение, и под отчаянную жестикуляцию и страшные гримасы владельцев всех этих жигулей и волг, я стремительно развернулась и помчалась во главе негодующей матерящейся колонны.
Как ни странно, обошлось.
Уезжая в очередную командировку, Борис наказал мне втихую заправляться у ЗИЛов – так дешевле.
Нашла я ЗИЛ, заправилась где-то на пустыре. Только отъехала – останавливает гаишник.
Всё, - думаю, - пропала.
А он:
-Посмотри, что у тебя сзади!
Оказалось, на пустыре прицепилось к бамперу небольшое несчастное деревце, которое я выдернула с корнем и волокла за собой по Рублёвке.