(1967 год)
Приближалось моё тридцатилетие, дочка уже училась в третьем классе, каждый год вырастая из прежних нарядов.
Деньги за сценарий быстро ушли, и стало ясно, что “на вольных хлебах” мне не высидеть, надо устраиваться на работу.
Борис через свои связи на радио вышел на Мамедова, тогдашнего главу Радиокомитета. Я собрала документы, свои напечатанные работы и отзывы и отправилась в назначенный день к Энверу Назимовичу.
Он сидел в кресле за столом и смотрел на меня. Эдакий супермен - красивый, высокий, элегантный – скорее похожий на героя - любовника, чем на номенклатурщика. Долго изучал мои бумаги и поднял на меня глаза.
Я уставилась в пол – на красавцев у меня была то ли аллергия, то ли фобия, которой ещё не придумали названия.
- Интересно, вот ты такая одарённая, судя по всему, - что ты забыла у нас на радио? У тебя совсем другой жанр. Или дети по лавкам плачут? Или в карты проигралась?
Если б он знал, как недалёк от истины!
Я промямлила, что да, свекровь на пенсии, мужниной зарплаты не хватает...
- Ладно, тогда вот что. Сейчас организуется Останкинский телецентр, там нужны кадры. Что-нибудь подыщем. Позвони секретарю через пару дней.
Через пару дней секретарь сказала, что мне предлагают должность “старшего специалиста по организации Останкинского телецентра”. Что-то инженерное. Я вежливо отказалась.
- Вы бы хоть спросили, какой оклад. Сто шестьдесят плюс премии для начала устроят?
Сумма по тем временам действительно была внушительная. Позвонив на другой день, я поблагодарила и согласилась.
Была не была, стану “специалистом” ОТЦ.
Размещалась наша “работа” то в районе Шуховской башни, то в телетеатре. Сочиняли мы какие-то дурацкие и бесполезные трактаты о формировании творческого объединения “Экран”, всевозможных отделов, в том числе и сценарного, и т.д.
“Мы” – это Васса Петровна Войтехова, высокая молодящаяся дама, известная тем, что являлась супругой небезызвестного в номенклатурных кругах Войтехова, в прошлом одного из мужей Людмилы Целиковской.
Вторым был неудачник-актёр Павел Семёнович Самарин, спец по театральной среде, вечно брюзжащий и ворчащий.
Третьей – совсем уж неприметная тихая жена какого-то влиятельного мужа. И я.
Мы буквально изнывали от безделья и необходимости изображать кипучую деятельность. Васса Петровна была строга чрезвычайно и всё время внушала мне, что я должна держаться за штатную работу двумя руками, потому что, когда пойду на пенсию, у меня едва-едва получится стаж, не то что у них с Павлом Семёновичем. И демонстрировала свою внушительную трудовую книжку…
До пенсии оба не доживут, Царство им Небесное.
Единственным развлечением был обед в знаменитой столовой Радиокомитета, куда мы ездили каждый день на трамвае. Туда пришёл тогда руководить бывший комсомольский секретарь Месяцев и организовал потрясающую столовую.
Помню домашние пельмени, блинчики с орехами, медовый квас, взбитые сливки – всё необыкновенно вкусно и дёшево. И шашлычные на каждом этаже.
Говорили, что он в несколько раз сократил штат обычных поваров и взял ресторанных за пятикратную зарплату.
Когда наступило лето, мы ещё успевали заехать по дороге на Даниловский рынок и купить клубники, которую в столовой обильно поливали взбитыми сливками и поглощали на десерт. Такая вот “тюрьма народов”.
Правда, став на весы, я порадовалась, что клубничный сезон кончился.
По выходным продолжались пьянки-гулянки.
Однажды, устав от спиртного, я дала себе слово пить в гостях только кофе, о вреде которого тогда не слыхивала.
Кофе был хороший, бразильский, потом мы с Борисом ещё пробежали до метро, и на эскалаторе мне стало плохо. Сердцебиение, страх, всё плывёт, воздуха не хватает.
Кое-как добрались до дома, вызвали неотложку.
- Оклемаешься, - сказал врач, - Просто ты сердце стегнула кнутом. Оно поскакало, а ты испугалась. Поосторожней на поворотах – уже не девочка.
Да, уже не девочка...Всю ночь я “оклёмывалась” и молилась, чтоб Господь сохранил мне жизнь.
Помереть вот так, “специалистом по организации Останкинского телецентра”, пусть старшим, было страшно.
И вдруг я поняла, что услышана - сердце успокоилось, и я уснула.
Потом долго не могла пить ни кофе, ни спиртное - сделаю глоток и прислушиваюсь к себе, пульс считаю.
Сразу изменилось мироощущение. Народ вокруг веселится, пляшет, гуляет на полную катушку, а я пребываю в изумлении: боже, ну что их так разбирает?
Сплошной дурдом – неужели и я такая была?
И весь этот жизненный кайф – всего лишь зелье от перегонки перебродивших фруктов или ягод с сахаром. А то и просто сахара. Или даже нефти...
Нет зелья – и кончен волшебный бал.
Лишь пошлости, глупости, кривлянье и...непомерная скука.
Приближалось моё тридцатилетие, дочка уже училась в третьем классе, каждый год вырастая из прежних нарядов.
Деньги за сценарий быстро ушли, и стало ясно, что “на вольных хлебах” мне не высидеть, надо устраиваться на работу.
Борис через свои связи на радио вышел на Мамедова, тогдашнего главу Радиокомитета. Я собрала документы, свои напечатанные работы и отзывы и отправилась в назначенный день к Энверу Назимовичу.
Он сидел в кресле за столом и смотрел на меня. Эдакий супермен - красивый, высокий, элегантный – скорее похожий на героя - любовника, чем на номенклатурщика. Долго изучал мои бумаги и поднял на меня глаза.
Я уставилась в пол – на красавцев у меня была то ли аллергия, то ли фобия, которой ещё не придумали названия.
- Интересно, вот ты такая одарённая, судя по всему, - что ты забыла у нас на радио? У тебя совсем другой жанр. Или дети по лавкам плачут? Или в карты проигралась?
Если б он знал, как недалёк от истины!
Я промямлила, что да, свекровь на пенсии, мужниной зарплаты не хватает...
- Ладно, тогда вот что. Сейчас организуется Останкинский телецентр, там нужны кадры. Что-нибудь подыщем. Позвони секретарю через пару дней.
Через пару дней секретарь сказала, что мне предлагают должность “старшего специалиста по организации Останкинского телецентра”. Что-то инженерное. Я вежливо отказалась.
- Вы бы хоть спросили, какой оклад. Сто шестьдесят плюс премии для начала устроят?
Сумма по тем временам действительно была внушительная. Позвонив на другой день, я поблагодарила и согласилась.
Была не была, стану “специалистом” ОТЦ.
Размещалась наша “работа” то в районе Шуховской башни, то в телетеатре. Сочиняли мы какие-то дурацкие и бесполезные трактаты о формировании творческого объединения “Экран”, всевозможных отделов, в том числе и сценарного, и т.д.
“Мы” – это Васса Петровна Войтехова, высокая молодящаяся дама, известная тем, что являлась супругой небезызвестного в номенклатурных кругах Войтехова, в прошлом одного из мужей Людмилы Целиковской.
Вторым был неудачник-актёр Павел Семёнович Самарин, спец по театральной среде, вечно брюзжащий и ворчащий.
Третьей – совсем уж неприметная тихая жена какого-то влиятельного мужа. И я.
Мы буквально изнывали от безделья и необходимости изображать кипучую деятельность. Васса Петровна была строга чрезвычайно и всё время внушала мне, что я должна держаться за штатную работу двумя руками, потому что, когда пойду на пенсию, у меня едва-едва получится стаж, не то что у них с Павлом Семёновичем. И демонстрировала свою внушительную трудовую книжку…
До пенсии оба не доживут, Царство им Небесное.
Единственным развлечением был обед в знаменитой столовой Радиокомитета, куда мы ездили каждый день на трамвае. Туда пришёл тогда руководить бывший комсомольский секретарь Месяцев и организовал потрясающую столовую.
Помню домашние пельмени, блинчики с орехами, медовый квас, взбитые сливки – всё необыкновенно вкусно и дёшево. И шашлычные на каждом этаже.
Говорили, что он в несколько раз сократил штат обычных поваров и взял ресторанных за пятикратную зарплату.
Когда наступило лето, мы ещё успевали заехать по дороге на Даниловский рынок и купить клубники, которую в столовой обильно поливали взбитыми сливками и поглощали на десерт. Такая вот “тюрьма народов”.
Правда, став на весы, я порадовалась, что клубничный сезон кончился.
По выходным продолжались пьянки-гулянки.
Однажды, устав от спиртного, я дала себе слово пить в гостях только кофе, о вреде которого тогда не слыхивала.
Кофе был хороший, бразильский, потом мы с Борисом ещё пробежали до метро, и на эскалаторе мне стало плохо. Сердцебиение, страх, всё плывёт, воздуха не хватает.
Кое-как добрались до дома, вызвали неотложку.
- Оклемаешься, - сказал врач, - Просто ты сердце стегнула кнутом. Оно поскакало, а ты испугалась. Поосторожней на поворотах – уже не девочка.
Да, уже не девочка...Всю ночь я “оклёмывалась” и молилась, чтоб Господь сохранил мне жизнь.
Помереть вот так, “специалистом по организации Останкинского телецентра”, пусть старшим, было страшно.
И вдруг я поняла, что услышана - сердце успокоилось, и я уснула.
Потом долго не могла пить ни кофе, ни спиртное - сделаю глоток и прислушиваюсь к себе, пульс считаю.
Сразу изменилось мироощущение. Народ вокруг веселится, пляшет, гуляет на полную катушку, а я пребываю в изумлении: боже, ну что их так разбирает?
Сплошной дурдом – неужели и я такая была?
И весь этот жизненный кайф – всего лишь зелье от перегонки перебродивших фруктов или ягод с сахаром. А то и просто сахара. Или даже нефти...
Нет зелья – и кончен волшебный бал.
Лишь пошлости, глупости, кривлянье и...непомерная скука.