Библиотека

Фото из Интернета

Увертюра к одноимённой балладе

Жила-была семья на свете.
Любились, подрастали дети…
Одна загвоздка – пара та
Несовместимою была.

Из тех, что рядом не сажают
И вместе в космос не пускают.

Читатель скажет – эко диво!
В России – всё несовместимо.
У нас навалом бед таких –
Что дУрней, что дорог плохих,

Ваньков, штурмующих дороги
И обивающих пороги.
Царей – слепых поводырей,
Чинуш-свинуш
И мёртвых душ…

Разборок ихних – кто главней.
Борзей, свинее и мертвей.

Да, блин, у нас таких чудес
Хоть пруд пруди, хоть ж-ой ешь.
У нас, товарищи, вестимо,
Извечно всё несовместимо.

О Русь, - Народный Дом Терпимости,
Всего и Вся Несовместимости!
Умом нас точно не понять –
То ль зад лизать, то ль Зимний брать?

Козла в постель к себе кладём,
С заклятым другом водку пьём,
"Мир" топим, снова запускаем,
Вампирам шеи подставляем,
Незнам кого на трон сажаем...

Упрёк: "Безмолвствует народ"…
Сам Пушкин бросил в огород.

Здесь «Всё моё»! – диктует Злато,
Здесь «Всё моё»! – Булат твердит,
Лежачий  камень лишь молчит -
Булыжник пролетариата.

Из-под него в наш огород
Ничто, вестимо, не течёт!

(1970 год)

       Обнаружив, что штукатуры и маляры, нанятые нами на стройке для ремонта квартиры, в основном, халтурщики, я быстро научилась всё делать сама.

 Помню, как, купившись на их заявление, что потолок “надо купоросить”, согласилась на требуемую сумму, а затем оказалось, что это - всего-навсего пройтись по потолку раствором из пульверизатора.
 Накладка вышла и с циклёвкой полов. Борис с Августом, нашим приятелем по ипподрому, в изнеможении ползали на коленях, циклюя за день по метру.
 Я их пожалела и привела Толика со студии Горького, мастера на все руки, который сказал, что полы надо предварительно сбрызнуть водой.
 Затем взял в руки циклю и управился за три часа со всей квартирой.

       Но главная беда была не в ремонте. Моё покрывало в мелкие розочки требовало спальни светлого дерева - “под старину”. И я такую после долгих поисков нашла – из тополя, очень похожего на карельскую берёзу. Но не ставить же рядом с такой спальней современный письменный стол!
Я прошлась по мебельным комиссионкам и в результате “заболела” антиквариатом.
 Это было уже посерьёзней “березняка”.
 Снова знакомство с продавцами, какими-то бойкими личностями, которые рыскали по старым московским квартирам и всегда могли проинформировать, где можно купить “Павла”, “Александра”, “карелку”, ампир, модерн, “чипиндейлы” или “були”.

       Первым делом я, по рекомендации некоего Саши, поехала куда-то на Тишинку, где за сто двадцать рублей приобрела странного вида столик-комод из карелки, на тоненьких ножках, под названием “паучок”.
 Владельцы столика радовались, что наконец-то после смерти деда могут избавиться от этого “допотопного хлама” и купить настоящую современную мебель.
 Мол, многое они просто выкинули на помойку, например, старое кресло-развалюху.
 И своими глазами видели, как какой-то вполне приличный с виду мужчина в шляпе схватил их кресло и поволок вприпрыжку, ловя на бегу такси.
 Они ему из окна кричали, чтоб забрал ещё и подлокотник, но он умчался на машине.
Совсем, мол, народ с ума посходил – что с такой рухлядью делать? Разве что на даче печь растапливать...

       После ремонта (ещё сто рублей) “паучок” преобразился. Я его поставила в спальне. Но тут заверещали стены, двери, окно и потолок.

 Стены требовалось обить штофом, на двери (белые створчатые) сделать бронзовые накладки и ручки, на окно, естественно, заказать “маркизу”. А на потолок повесить что-нибудь эдакое, сама не знаю что.
 Слава Богу, хоть свекровь нам презентовала своё венецианское зеркало - не пришлось покупать.

       В общем, опять я бросилась к декораторщикам со студии Горького. Они обили мне спальню индийским ситцем в мелкую розочку, под стать покрывалу, преобразили двери. Дверные и оконные ручки посоветовали пошукать в домах под снос, а люстры – в комиссионках.

       Слава Богу, комната Вики со свекровью потребовала меньше всего расходов. Ну а кухню, на которой я проводила минимум времени, просто отремонтировали.
 Правда, однажды я чуть было ни купила набор резной русской мебели (стол, скамью и табуретки), но её облюбовал Илья Глазунов, и я ему великодушно уступила.

       Однако настоящие испытания преподнесла столовая-гостиная. Начались они с камина.

 Нам сообщили, что на улице Горького срочно продаётся “шедевр”, что его хотел приобрести Сергей Образцов, но не позволил потолок. У нас потолок был нормальный (дом метростроевский, 53-го года, ещё с “излишествами”).
 Мы помчались по адресу, потому что особняк должны были вот-вот сносить.

       Камин был и впрямь потрясающий – белый с золотом фаянс, в центре – зеркало с фавном, похожим на Шаляпина.
 Он был действующим, внутри выложен маленькими жёлтыми кирпичами. Хозяйка сказала, что дом принадлежал когда-то купцу Иванову, что они с мужем даже платили государству пошлину за хранение в доме художественной ценности.
 Она запросила не слишком дорого, но потребовала деньги вперёд, потому что никто не знал, как его разбирать.

       Мы заплатили и стали обзванивать знакомых. Помню, самым оригинальным было мнение Саши Бенкендорфа – мол, такие камины разбираются снизу.

       В конце концов, мы выяснили, что, ежели кирпичи внутри камина скреплены глиной, то всё должно получиться. Только для ослабления внутреннего давления надо поливать их изнутри водой, потихоньку вынимать и осторожно освобождать скреплённую проволокой облицовку.

       Провозились до позднего вечера. Всё шло, как надо, треснули лишь две детали. Когда вытащили на улицу все эти величественные руины и стали ловить машину, прохожие останавливались и, наверное, думали, что грабанули какой-то музей.
 Мы молились – хоть бы не привлечь внимание милиции.

       Всё обошлось. И, когда мы очистили от глины и отмыли в ванной детали, когда засверкала и засияла позолота, на каждой чётко проступило кузнецовское клеймо.

       Прежде мне доводилось встречать кузнецовскую посуду, другие изделия из фаянса и фарфора со знаменитым клеймом, но чтоб целый камин...

Собрали его те же ребята со студии Горького – разумеется, декоративный вариант (дымохода в комнате не было), на алебастре, внутрь поставили камин “Уголёк” с подсветкой.
 Шедевр еле-еле уместился - под самый потолок.
 Пришёл Яков Наумович Риваш, мой новый знакомый по антикварным раскопкам - он был художником ещё на “Детях капитана Гранта”.
 Глянул на камин, ахнул и, пролистав свой каталог, сказал, что печка эта заказная, исполнена Кузнецовым в единственном числе, то есть ещё тогда была уникальна.

 И что “дуракам везёт”.

       Ну а “везучие дураки”, то есть мы с Борисом, тем временем в ужасе сообразили, что покрывало в своих претензиях - просто аскет по сравнению с этим сооружением. Требующим вокруг нивесть какой мебели, царских обоев и зеркал, не говоря уже о люстре со свечами и прочей мелочёвке.

       И отправились на поиски антикварных сокровищ по предназначенным к сносу домам.

 Нам действительно везло.
 Почти сразу на Трубной дурацкое счастье привело нас в здание, где располагалось кафе “Ласточка” и где вроде бы жили то ли Брики, то ли сам Владимир Владимирович.
 Некоторые квартиры уже пустовали, на окнах и дверях красовались бронзовые ручки, закрашенные масляной краской.
Отвёртка не брала, мы в кровь ободрали руки, но насобирали полную сумку бронзы, которую потом часами отскребали от краски.
 Подумать только, к ним могли прикасаться прокуренные пальцы “лучшего и талантливейшего”!

       В одной из квартир проживала бабуля, которая нам несказанно обрадовалась и сообщила, что старья у неё навалом. Отец был на нём помешан, хоть сам из крестьян, и после революции выменивал у барынь на продукты барское барахло.

 Даже показала фото – мужик с окладистой бородой и в сапогах восседает на александровском кресле посреди картин, ваз и статуй.
 И, мол, у неё здесь так, безделушки, а вот у сестры в Загорске действительно как в хоромах.
       Но у нас и от этих “безделушек” дыхание перехватило.
 В комнате горела очень тусклая лампочка – хозяйка экономила электричество. Мы складывали посреди комнаты всё, что она предлагала, записывали цены, не торгуясь.

 Наличных, разумеется, не хватило, Борис помчался по знакомым и родичам.
 Расплатились, покидали в машину, договорившись раздобыть денег и снова наведаться.
 Но уже назавтра бабка наотрез отказалась что-либо продавать, сославшись на запрет племянника:
       - Сказал, что на грузовике всё лишнее в Загорск заберёт. Обещался на новую квартиру помочь переехать и похоронить, как помру. Он хочет, чтоб прописала его у себя, а я боюсь. Ещё подсыплет чего-нибудь, а?

       Таких старушек и стариков с антиквариатом, до смерти боящихся своих родственников и друзей, было в Москве немало – они-то и пополняли комиссионки, вызывая на дом оценщиков.
Хорошие вещи приходилось “ловить”.
 Так я “поймала” стол-сороконожку, который, по утверждению продавца, приглядел сам Михаил Ульянов.
 Разумеется, приходилось вознаграждать.
Пришла как-то вечером – стоит замечательный буфет красного дерева, оценили очень дёшево, но уже выписали молодожёны. Муж поехал за деньгами, жена караулит.

       - Сейчас нарисуем, - подмигивает “шустрик” (так я называла бойких продавцов), видя моё расстроенное лицо.
 Минут через десять приезжает муж, и пара оплачивают совсем другой буфет.
       - Как ты это сделал?
       - Как, как... Сказал, что вещь вся изнутри жучком съедена, вот как.

       Ну, разве тут можно было не отблагодарить, не поделить грех?
 Деньги испарялись и горели, как масло на раскалённой сковородке, согласно афоризму одного из “шустриков”:
 - Хочешь хороший блин – лей побольше масла, пока сковородка горячая!