Ещё одна замечательная история – про Артура с царской фамилией Скавронский (из рода Скавронских была императрица Екатерина). Его отец, Генрих Антонович, был основателем нашего посёлка, уважаемым человеком. А вот сын спился. Потерял работу, семью, отбыл срок за кражу и проживал на даче покойного отца. Промышляя то несложными работами на участках (трудился он с ленцой, да и здоровье подкачало), а больше – грибами. Это он любил, знал все заповедные места. Притаскивал, бывало, полную корзинку, признавая расплату лишь спиртным. А дашь деньгами, – всё равно в винный отдел отнесёт.
С Артуром мы подружились. Я его подкармливала – был он жутко худой. И, само собой, затевала разговор о вечном. Как-то Артур поведал вот какую историю:
Однажды до того он допился, что услыхал, как за стеной (он тогда половину дома уже продал за долги) какие-то тёмные личности договариваются его сжечь. Артур стал их просить не разводить дома костёр – я, мол, лучше сам повешусь. Иди, - согласились - вешайся. Артур отправился в сарай, нашёл верёвку. Мыла не нашёл, плюнул, натёр верёвку слюной. Привязал к чему-то там наверху и повис.
- И тут я увидел Бога.
- Кого-кого?
- Бога. Ну как на иконах, с длинными волосами, красивый такой, в сиянии. Я было к нему... А он руки вскинул, а потом ка-ак опустит... Ну, я и загремел – верёвка оборвалась. Лежу, отдышался – канат будто перепилен. А ведь толстенный, машину из грязи вытягивали... А эти гады опять – вешайся по новой, а то спалим. Но Бог-то меня к себе не берёт... Я уж понял – никак нельзя помирать. Собрал ноги в руки да как рвану к станции. Впрыгнул в электричку, трясусь, чую – они в соседнем вагоне. Ну, я тогда подсел к одному майору, до Москвы добрался кое-как и прямиком в ментовку. Спрячьте, говорю, от душегубов. Менты попались хорошие, не били. А утром выпустили. Даже закурить дали. Как ты думаешь, почему он верёвку перепилил?
- Кто?
- Да Бог! Какой ему резон, чтоб я тут небо коптил?
Я предположила, что Господь его любит и дал время спасти душу. Потому что “в чём застану, в том и судить буду”. А “пьяницы Царство Божие не наследуют”.
Артур ответил, что вообще-то он к Богу со всем уважением. Но верит больше в Богородицу. Когда собирает грибы, всегда просит, чтоб послала побольше белых или опят. Что мать его втайне покрестила и учила молитвам. А свой крестик пришила к лифчику и молилась на ночь под одеялом. Потому что отец был не только атеистом, но и партийным. И мол, конечно, надо бы сходить в церковь.
Вот пишу и вспоминаю, сколько их говорило эти слова незадолго до смерти. “Надо бы сходить в церковь”... Местные супруги-алкаши со странной фамилией Вичкаповы всё собирались собирались... Потом Катя умерла, но мужа Николая, пережившего её на пару лет, я несколько раз видела на службе. Была ещё пожилая женщина, которая остервенело рвала сорняки в канаве и пожаловалась мне, что “сердце барахлит, а всё никак до храма не доберётся”... Назавтра её увезли с обширным инфарктом. Навеки.
Был совсем молодой парень, уже в перестройку, богач и красавец. Продал на снос купленную дачу, ещё вполне приличную, и одним из первых в посёлке стал на её месте строить кирпичную фазенду. Кстати и прежний хозяин снесённой дачи плохо кончил – выращивал на продажу алые гладиолусы “Оскар”, не зная продыху... Всё ради сына Володьки, который однажды нырнул по пьянке в пруд и не вынырнул. А отец с горя зачах.
Голубоглазого хозяина фазенды тоже звали Володей. И он на моей памяти принимался то за цветы, то за перепродажу автомобилей...Потом купил два катера, продал... Затем в упоении строил свои хоромы, часто жалуясь, что в Москве всё надоело. Что мечтает жить за городом и размышлять о вечном, гуляя в лесу с собакой. В последний раз “о вечном” мы с Володей перекинулись парой слов возле кирпичного забора. Вилла уже была отстроена, рабочие возводили ограду, а хозяин отдавал им распоряжения и пытался с кем-то связаться по мобильнику.
Мобильник я лицезрела впервые и остановилась узнать, с чем его едят и сколько эта игрушка стоит. А Володя спросил меня, когда ближайший церковный праздник, и посетовал, что никак не выберется в храм - всё дела. Но сейчас стройка практически закончена и уж теперь-то...
Его искали несколько дней. Останки обнаружили внутри дотла сгоревшей дорогой иномарки. Несчастный случай или разборки – до сих пор покрыто мраком. А на фазенде с бассейном и кинозалом поселился володин друг. С его красавицей-женой из ансамбля “Берёзка”, его дочкой Алиной, его тёщей и его собакой Назаром. Мы с Володей ещё когда-то спорили, стоило ли псу купировать уши.
Жили-поживали, но как-то Алексей уехал в Египет (он увлекался подводной охотой), где его какая-то местная ядовитая тварь тяпнула в ногу. Срочно вернулся, началось заражение крови. Сначала лишился ноги, затем жизни. Такие дела.
Но с Артуром, как и с Сашкой, вышло иначе. Хоть в храм обладатель царской фамилии после моих увещеваний не побежал. Да и я, помятуя, что насильно в рай не тянут, больше разговор на эту тему не поднимала.
Шли мы, шли, куда глаза глядят, дошли до развилки и стали спорить, чьи глаза целенаправленнее. Петрова с Макаром говорят - надо налево, мы с Суховодовым - направо. А Варвара ничего не говорит - просто ей до смерти любопытно, чьи глаза победят.
- Вам налево, - повторил Голос. Теперь уже сомнений не оставалась - говорящая лошадь!
Мы поудивлялись, поблагодарили и пошли налево. И началось.
Налево была Пустыня. Солнце над головой печёт нещадно, песчаные кулички раскалились, ядовитые змеи кишат и шипят, львы рычат, кактусы колются - всё, как в пустыне.
И народу никого. Еды купить негде, воды достать негде. Жарища. И запасы наши кончились. Только Суховодову хоть бы что. Идёт свеженький, чистенький - смотреть противно. Напрасно Суховодов уверял, что больше всего на свете хотел бы разделить наши мучения, что такое неравенство ему что нож острый, а наши физические страдания бледнеют по сравнению с его душевными. Мы ему всё равно не верили - очень уж он не был похож на страдальца!
Зато на Макара страшно было глядеть. Он то и дело наступал на ядовитых змей, которые его нещадно жалили, цеплялся за кактусы, которые до крови царапали. Пролетавший орёл уронил ему на голову черепаху - в результате чего Бедный Макар стал похож на одну сплошную шишку.
Потом мы повстречали высохшего темнолицего старика в чалме и бурнусе, который сказал, что его зовут Магомет и что он идёт к Горе, потому что Гора не идёт к нему. Что Пустыня как раз ведёт к Горе, а к Лесу надо было идти от развилки направо. Что говорящая лошадь - это Сивый Мерин, Который Всегда Врёт. Поэтому, коли Мерин указал налево, нам надо было идти направо. Такие пирожки.
Повернули мы назад. Петрова совсем повисла у меня на руке, хныкала и пилила, что настоящий мужчина должен разбираться в лошадях и отличать бессовестного сивого мерина от правдивых говорящих животных, как, например, наш Ворон. Ворон польщённо кружил над головой Петровой вместо тени и каркал:
- Дор-рогу осилит идущий!
Ему бы передовицы в "Пионерку" писать.
И вдруг мы заметили странную тропинку - ровненькую, поросшую мягкой зелёной травой. Как на газонах, по которым "ходить запрещается". Тропинка начиналась прямо от места, где мы остановились передохнуть, петляла, исчезая среди песчаных куличков, звала и манила.
Петрова села на траву и заявила, что тропинка наверняка ведёт к Лесу, потому что она зелёная. Варвара сказала, что даже если не ведёт к Лесу, всё равно интересно сходить и поглядеть, куда она всё-таки ведёт.
Бедный Макар сказал, что после черепахи у него совсем мозги не варят, и чтоб мы думали за него.
Я предложил вернуться к развилке, ну и Суховодов меня поддержал, сказав, что лично он никогда бы не стал сворачивать на тропинку. Тогда Петрова заорала, что, конечно, легко так говорить, когда тебе всегда ни холодно, ни жарко, а что другие совсем из сил выбились, Суховодову начхать. И, мол, мы как хотим, а лично она пошла.
И Петрова пошла по зелёной тропинке. Варька за Петровой, а мы за Варькой - не оставлять же девчонок одних.
- Лес! - запрыгала Петрова, - Я же говорила!
- По-моему, это мираж, - сказал Суховодов.
Но это был не Лес и не мираж. Тропинка привела нас к чудесному острову, зелёному оазису среди песков. Вода в речке была белая, как молоко, и когда мы её попробовали, оказалось, что это и есть самое настоящее молоко. Холодное, вкусное - такое я пил только однажды в деревне, прямо из погреба. У самого берега оно было слаще и чуть розоватым. Оказалось, что кромка берега и дно сделаны из киселя. Моего любимого, клюквенного.
Молочная река, кисельные берега!
Мы наелись, напились, а потом мне ужасно захотелось спать. Я увидел, что другие тоже зевают, а Макар - тот вообще уже растянулся на травке и посапывает. Только я собрался последовать его примеру, как увидел, что к берегу плывёт лодка, а в ней малый с огромным половником вместо весла. Так и гребёт половником. А потом зачерпнул молока с киселём, отправил в рот, машет нам:
- Что это вы на земле устроились? Ведь жёстко. Садитесь, я вас к матушке отвезу. Там постели мягкие, перины пуховые...Тишь, гладь да Божья благодать.
Суховодов (он один был бодрый, сна ни в одном глазу) напрасно кричал, что нам угрожает опасность, что на Куличках нельзя останавливаться и что спать среди бела дня совсем ни к чему. Мы ответили, что это лично ему ни к чему, раз ему никогда ничего не делается, даже усталость не берёт. Суховодов обиделся и сказал, что одиночество, зависть и непонимание - его печальный жребий, и замолчал. Потом я понял, что в молоке и кискеле действительно было зелье, от которого мы не то чтоб совсем заснули, а вроде как обалдели и потеряли волю.
Лодка покачивалась на белых волнах. Я зевал и казался себе ужасно тяжёлым, будто перенёсся на Юпитер.
- А ты...кто? - спросила Варвара малого. Язык у неё еле ворочался.
- Тит я, - парень вновь зачерпнул половником молока с киселём и отправил в рот.
- А почему ты...не гребёшь совсем?
- Пущай сама гребёт, торопиться некуда. Тише едешь - дальше будешь.
Я сообразил, что это, наверное, тот самый Тит, у которого, как работать, всегда болит брюхо, а насчёт киселя - так "где моя большая ложка?" Куда же он нас везёт? На том берегу раскинулся городок, уютный, но совсем безлюдный.
- А где...жители? - зевнув,- спросила Варвара.
- До-ома, - тоже зевнул Тит, - Лежат на печи да едят калачи.
- А работают ночью?
- Зачем работают? Ночью спят. А некоторые ночью лежат на печи да едят калачи, а днём спят. У нас свобода.
- А когда же работают? - спросил я.
Тит глянул на меня, как на дурачка, махнул рукой и задремал.
По городу были развешаны плакаты:
НИКОГДА НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА ТО, ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ПОСЛЕЗАВТРА!
НЕ БЕРИСЬ ЗА ГУЖ!
ЗАВТРА, ЗАВТРА, НЕ СЕГОДНЯ - ТАК ГОВОРИМ МЫ!
...так ленивцы говорят...
- Это город ленивцев! - шепнул я Суховодову.
- Хуже. Это Сонное Царство Матушки Лени. Вон и её дворец.
В глубине острова возвышалось странное сооружение в виде огромной подушки с кружевами. Дремлющий у ворот Стражник еле-еле разлепил глаза и прворчал:
-Вот жизнь - спишь, спишь, а отдохнуть некогда. Пароль скажите.
- Лень, отвори дверь - сгоришь, - сказал Тит пароль.
- Хоть сгорю, а не отворю, зевнул Стражник, - Ладно, свои, проходите.
Движущийся тротуар повёз нас ко дворцу. На площади лежал здоровенный камень.
- А это...что? - зевнула Варвара.
- Главный наш памятник. Лежачий Камень, под Который Вода не Течёт.
Перед дворцом висел портрет толстой-претолстой тётки с десятью подбородками и крошечными заплывшими глазками.
- Матушка моя, Лень, - зевнул Тит.
ЛЕНЬ ПРЕЖДЕ НАС РОДИЛАСЬ. СЛАВА МАТУШКЕ-ЛЕНИ! - было начертано под портретом.
Матушка Лень приняла нас в парадном зале. Она возлежала в гамачище от стены до стены, который медленно раскачивался при помощи каких-то мощных механизмов, и была до того габаритная и толстая, что от этой качки весь зал ходил ходуноми и наклонялся, как корабль на волнах, - то вправо, то влево.
- Входите, голубчики, входите, родимые! Сейчас вам матушка постелит, накормит, спать уложит. Здесь, в Сонном Царстве, не нужно никуда идти, спешить, стремиться. Только отдыхать, отдыхать, отдыхать...
Никогда бы не подумал, что у этой громадины может быть такой голосок. Прежде я , конечно, слыхал выражение "сладкий голос", но не очень-то представлял, что это такое. Бывает голос приятный и неприятный, сердитый, ласковый. Но чтоб сладкий...
Так вот, у Матушки Лени был самый настоящий сладкий голос, прямо-таки медовый. Когда она говорила, можно было пить чай без сахара.
Мне вдруг стало тошно, будто пирожных объелся, и я понял, что Суховодов прав, что отсюда надо немедленно бежать.
- Спасибо, но нам...к сожалению...Дела у нас, - я зевнул.
- Дела не волк, в лес не убегут. Погостите у меня хоть денёчек..Не понравится - уйдёте себе.
- В самом деле, - зевнула Петрова, - Всё иди да иди. В конце концов, просто невежливо отказываться, когда нас так любезно...Только денёчек, единственный. Ну, Алик!
Я хотел ей сказать, что "Алики в валенках", но говорить было лень. Я зевнул.
- Хоть денёчек, - зевнул Макар, - А шишек не будет?
- Какие шишки, ежели вовсе не двигаться? - пропела Матушка Лень, - Отдыхать будешь от шишек.
- Вовсе не двигаться - это так любопытно, - зевнула Варвара, - Никогда не была в гостях у Лени.
- Немедленно вставай, Олег! - тормошил меня Суховодов. - А то будет поздно. Мы вперёд, они - за нами. Ну же, ну!
- Иду, - зевнул я, - сейчас.
Но со мной творилось неладное. Так бывает, когда поутру прозвенел будильник, пора в школу, а вставать жуть как неохота. Приказываешь себе подняться, воображаешь, будто встал давно, а сам, оказывается, дрыхнешь себе, и тебе просто снится, что ты давно встал, убрал постель и зарядку делаешь.
В общем, пока мне снилось, что мы с Суховодовым увели всех из дворца, что переплыли молочную реку и продолжаем штурмовать пустыню, на самом деле нас под сладкие речи Матушки Лени проводили в покои, раздели-разули и уложили в гамаки на пуховые перины.
Покои походили на беседку. Круглые стены и потолок сплошь были обвиты виноградом "Дамские пальчики" - без косточек. Кисти качались прямо над головой. Раскрывай рот и ешь, сколько влезет.
А надоест виноград - протяни сквозь лозу руку, и в руке - жареная курица. Или банан, уже очищенный. Или эскимо на палочке, уже развёрнутое, без фольги. Или очищенная вобла. Даже без костей.
Наелся - можешь по телевизору местные передачи поглядеть - на каком боку спать, как часто переворачиваться с боку на бок и всё такое. Или участвовать в конкурсе, кому сон интереснее приснился. Лучшие сны, цветные и чернобелые, показывали по телевизору.
А потом как зазвучит: "Спят усталые игрушки", диктор провозгласит славу в честь Матушки Лени и её Сонного Царства, гамаки начнут потихоньку покачиваться, и снова засыпаешь под сладкий голос Матушки.
Несколько раз мы видели по телевизору уже знакомого нам "великого танцора" Безубежденцева - он исполнял адажио из балета "Спящая красавица". Видимо, у Матушки Лени он служил по совместительству. И здорово служил. Глядя на его танцы, ещё больше хотелось спать.
В общем, сытно, тепло и не дует. Никуда идти не надо, ничего делать не надо, ни о чём думать не надо. Может, вы считаете - вот житуха, лучше не бывает! Мне тожде понравилось. И Петровой, и всем. Никуда мы, конечно, не ушли - ни на второй день, ни на третий. Поначалу ещё Суховодов, который один не заболел сонной болезнью, мог нас расшевелить, мы ещё переговаривались, что, мол, завтра отправимся в путь за Тайной, а потом как-то и разговаривать стало лень, да и не к чему.
Затем телевизор перестали включать и в конкурсах больше не участвовали - стало лень запоминать сны. Только ели да спали.Каждый раз перед сном я давал себе слово: как проснусь, встать и уйти отсюда. А потом позабыл, куда и зачем мне нужно идти, а вспоминать было лень.
Даже Ворон наш совсем обленился и всё больше дремал, изредка повторяя во сне:
- Безделье - мать всех пор-роков!
Мне очень стыдно рассказывать о том, что было дальше, но, как говорил папа, надо иметь мужество.
Дальше дни и ночи перепутались, превратились в одну сплошную серую дрёму. Время будто остановилось. Я только чувствовал, что делаюсь всё тяжелее, гамак подо мной всё больше прогибается, а руки стали такие толстые, что я уже не мог просовывать их сквозь прутья лозы за едой. Пища теперь сама спускалась мне в рот - в основном, манная каша и то, что можно было глотать, не жуя - жевать было лень, а глотать можно и не просыпаясь.
Сквозь сон до меня доносился голос Суховодова. Суховодов сердился, кричал, тряс меня за плечи, шлёпал по щекам. Потом отставал.
Но однажды он тряс уж очень сильно и долго, кричал чересчур громко, а потом гамак вдруг стал из-под меня вырываться, и я упал. Боли не почувствовал, потому что растолстел и был вроде как набит ватой.
Надо мной стоял Суховодов. Он сказал, что это он меня вытряхнул из гамака и не пустит назад, пока я его не выслушаю. Что нам всем грозит страшная опасность и он, Суховодов, призван нас спасти, поскольку является членом нашего коллектива и всё такое. И что он без нас никуда отсюда не уйдёт, в крайнем случае, вместе с нами погибнет.
Он говорил очень красиво, но соображал я с трудом и попросил его выражаться яснее и покороче - мне побыстрей хотелось назад в гамак.
Суховодов сказал, что мы все должны через два часа погибнуть, и надо немедленно бежать. Что пока мы спали, он ухитрился проникнуть во дворец и выведал у Безубежденцева, что Матушка Лень только с виду добрая, что мы все находимся в ужасной ловушке, в которую она заманивает проходящих путников. Помещает их в специальную камеру, откармливает в безделье, баюкает, усыпляет, а тем временем камера под тяжестью их жиреющих тел постепенно погружается в кисельное болото. И что её остров никакой не оазис, а сплошной обман, и наша камера уже почти совсем погрузилась в кисель, так что если мы отсюда немедленно не выберемся, будет поздно.
Может, я бы ему и не поверил - так удобно было не поверить, а забраться себе назад в гамак, задремать, и будь, что будет.
Но тут я увидел Варвару.
Она тоже проснулась и смотрела на нас из гамака бессмысленными, заплывшими жиром глазками. В них больше не было любопытства - вот чему я поразился. Только досада, что мы ей мешаем дрыхнуть. Варька, которая не задаёт никаких вопросов...Варька, которой ничего больше не интересно - это было так странно, что я...Я представил себе, как пионер Олег Качалкин, мечтающий стать авиаконструктором, и пионерка Петрова, мечтающая открыть элексир вечной молодости, и за которую я как-никак отвечаю, потому что она дурёха и слабый пол, и все мои новые друзья, за которых я тоже в ответе, - все сейчас потонут в сладком липком киселе, будто ленивые ожиревшие мухи.
Мне стало противно и страшно. Я выдернул из-под головы Макара наш походный рюкзак, достал дудку-побудку и так затрубил, что всё это храпящее Сонное Царство вмиг пробудилось, стало, кряхтя, сползать со своих гамаков, задавать вопросы, ахать и ужасаться.
Все мы были пузатыми, расплывшимися, будто в кривом зеркале в комнате смеха. Только никто не смеялся.
Что делать?
Суховодов сказал, что в крыше камеры есть крохотное отверстие величиной с игольное ушко, через которое он сейчас выберется наружу. Для него это пара пустяков. И попытается отвинтить крышку люка.
Он возился с крышкой долго, очень долго, а когда мы уже совсем потеряли надежду, люк со скрежетом открылся и мы замерли от ужаса. Потому что, во-первых, мы уже настолько погрузились в болото, что когда камера наклонялась, кисель стекал через люк на пол. А, во-вторых, отверстие люка было не шире сиденья стула. Прежде в такое мы бы пролезли запросто, но сейчас...
- Я, наверное, застряну, - захныкала Петрова, - а Варька - та уж точно застрянет.
- Почему это ты "наверное", а я "точно"? Что же ты, стройней меня?
- А то нет!
- Ты?! Ну-ка пролезь, попробуй. Я погляжу, как ты пролезешь!
- Я-то пролезу, а вот ты - нет.
- Это я пролезу, а ты нет. Ну, лезь, лезь, что же ты?
Петрова презрительно фыркнула и полезла. Я даже смотреть не стал. Слушал, как она пыхтит и кряхтит, будто паровоз, и думал, что если Петрова застрянет, тогда уж наверняка всем крышка.
Но уж не знаю, как, а Петрова пролезла. А за ней и Варька. Вообще женщины, когда очень захотят, во что угодно могут втиснуться. Папа однажды купил себе джинсы, а мама рассердилась, что он ей не купил такие же, и сказала, что забирает себе эти. Тогда папа сказал, что они мужские. А мама сказала, что это ничего не значит, даже лучше, что мужские. Тогда папа сказал, что мама в них ни за что не влезет. Я тоже думал - не влезет! Мама вначале вправду не влезала, а папа над ней смеялся и радовался, что джинсы ему достанутся. Но он рано радовался. Мама тогда совсем перестала есть, не ела целых две недели, даже свои любимые блинчики с мясом не ела. И так исхудала, что джинсы стали ей велики. А папа так беспокоился о мамином здоровье, что ему было уже не до джинсов, и он даже обрадовался, что она, наконец-то, в них влезла и перестала худеть.
- Алик, давай! - скомандовала сверху Петрова, протягивая мне руку.
И я понял по её лицу, что пусть это невозможно, но она меня, пусть по частям, но всё равно из камеры вытащит. Потому что обещала тёте Вале за мной присматривать. И вообще, где она, Петрова, там быть и мне. И никуда не денешься.
Я схватил руку Петровой, и меня выдернуло из камеры, будто морковку из земли.
А Бедный Макар, конечно, застрял, хоть был ничуть не толще нас. Мы вчетвером дёргали его вверх изо всех сил, но бестолку, и всё больше погружались в кисель. Макар кричал, чтоб мы его бросили, иначе сами погибнем. Суховодов сказал, что ему лично это не грозит, чтоб мы отпустили Макара, а лично он будет тонуть вместе с ним и проверит, что же сильнее - его везение или макарово невезение.
Он крепко обнял Макара, и они вместе с камерой погрузились в кисельное болото. Девчонки хором заревели. Но Суховодово везение всё же победило. Неведомая волшебная сила стала выталкивать его из киселя, а поскольку Суховодов ни за что не хотел отпускать Макара, пришлось волшебной силе спасать их вместе и отбиваться от макаровой невезухи.
Мы ужасно обрадовались, когда они оба вынырнули, но особенно радоваться было некогда, потому что нас засасывало.
- Скорее к берегу! - скомандовал я.
Легко сказать - к берегу! А если у тебя под ногами жидкое липкое месиво, в которое ты проваливаешься с каждым шагом, а потом никак не можешь выдернуть ногу? Если хватаешься за кочки-клёцки, а они выскальзывают у тебя из рук? Если само твоё тело, твои мышцы, стали от долгогобезделья, как кисель, и не желают производить никакой работы? Если ты толстый, тяжёлый и неповоротливый, как,..как...
Нет, этого не расскажешь. Только тот меня поймёт, кто сам побывал в плену у Матушки Лени, а потом из этого плена выкарабкивался.
Крепко взявшись за руки, брели мы по кисельному болоту к берегу. Вместе падали, вместе поднимались, выдирая друг друга из отвратительно чавкающего клюквенного киселя (как он мог мне когда-то нравиться)? Одно скажу:- в одиночку мы бы не выбрались. И ещё. Если перевести в единицы энергии, то сколько мы бездельничали в Сонном Царстве, столько сейчас мучились и трудились.
Даже Ворон не переставая каркал, будто отрабатывал:
- Добр-рое начало - полдела откачало!
- Тер-рпение и тр-руд всё пер-ретр-рут!
- Губит лень, спасает тр-рудодень!
Ворон был, как всегда, прав. Чем больше мы тратили сил, преодолевая это проклятое болото, тем становились стройнее. Крепли мускулы, наливались силой, идти было всё легче. И когда, наконец, мы ступили на берег, кое-как оттёрлись от киселя и глянули друг на друга, мы все выглядели, как прежде. Только устали до ужаса, повалились на траву.
- Чего это вы на земле? Садитесь, я вас к Матушке отвезу. Там постели удобные, перины пуховые...
Тит из лодки призывно махал нам половником. Молочная река - кисельные берега, вдали огромная подушка - дворец Матушки Лени. Мы тут даже про усталость забыли да как бросимся бежать! Остановились, только когда вокруг опять зажелтели одни раскалённые пески. Всем было ужасно стыдно.
- У меня предложение, - сказала Петрова, - Давайте вообще про этот кисель забудем. Будто ничего такого с нами вообще не было. Чтоб совсем никогда не вспоминать. Давайте, а?
Все охотно приняли её предложение, а я не знал, как сообщить ей принеприятнейшее известие, которое сам только что узнал и аж похолодел. Дело в том, что в Сонном Царстве мне лень было смотреть на часы, а тут...Я бы сам с удовольствием забыл про кисель, но часы сразу напомнили, что мы-то с Петровой люди, а не сказочные персонажи, что для нас остановки на Куличках плохо кончаются.
Я отозвал Петрову в сторону.
- Как ты думаешь, Петрова, сколько времени мы гостили у Матушки Лени?
- Наверное, не меньше месяца.
- Только не падай в обморок. Пятнадцать лет.
В обморок Петрова не упала, но побледнела и напустилась на меня.
- Ну, ты даёшь, Петрова! Я, что ли, на эту тропинку полез? Я ныл, чтоб на перине поваляться? "Один денёчек, единственный..."?
- А кто тебе велел соглашаться? Ты же мужчина, у тебя знаешь какая воля должна быть? Стальная. Мол, нет - и всё!
И Петрова изобразила, какое выражение лица должно быть у настоящего мужчины, когда он говорит: "нет - и всё".
Я поблагодарил за совет и сказал, что в следующий раз отлуплю. Петрова заявила, что настоящий мужчина никогда не поднимет руку на девочку, что у него должна быть такая сила убеждения...
Я заорал, что я ненастоящий, что у меня нет силы убеждения, поэтому теперь чуть что - по шее.
- Нер-рвные клетки не восстанавливаются! - каркнул нам Ворон.
Итак, вернулись мы к развилке, погрозили Сивому Мерину кулаками, а Петрова - так даже за хвост дёрнула, чтоб не врал, и пошли по дороге направо. Несколько дней шли, никуда не сворачивая. И вот однажды...
- Лес! - закричала Петрова, - Я вижу Лес!
- Это не Лес, - сказал Суховодов.
- Обман зр-рения! - поддержал его Ворон.
Петрова сказала, что у неё интуиция, а я - что мы по горло сыты её интуицией.
- Ну, и пожалуйста. Вот пройдём мимо Леса...
- Кажется, там и вправду деревья, - сказал Бедный Макар.
- Давайте глянем, что там такое, - сказала Варвара, - Одним глазочком...
Нет, всё же не зря их не берут на корабль!
Решение зависело от меня, а это хуже нет, когда от тебя ждут решения, в котором ты сам сомневаешься. И надо делать вид, что не сомневаешься.
А вдруг действительно пройдём Лес?
- Ладно, - сказал я, - Только глянем.
Подошли ближе, глянули. Само собой, оказалось, что Суховодов прав - никакой это не Лес, а просто высоченный зубчатый забор, выкрашенный зелёной краской.
- Ну, убедились?
- А может, Лес за забором? - предположила Петрова.
- Весьма вероятно, - сказал Макар
- В самом деле, - что же за забором? - поддержала Варвара.
Суховодов сказал, что ничего там нет путного и интуиция подсказывает ему уносить ноги.
- Давайте постучим в ворота и спросим, - предложила Петрова.
Мне самому было интересно - что же там за забором?
На стук никто не отозвался.
Надо влезть на забор и посмотреть, - сказала Петрова.
Лезть, разумеется, должен был "настоящий мужчина". Я полез. Влез и увидел...Ничего я не увидел. Ни домика, ни кустика, ни одной живой души, ничего такого. Голое место, обнесённое забором.
Я спрыгнул на этот странный пустырь, отпер ворота и впустил остальных.
- Ну, убедились? Где ваш Лес?
- Странно, - сказала Петрова.
- И очень даже интересно, - сказала Варвара, - Пойдём, спросим?
Мне самому было странно и интересно. Только спрашивать было некого. Пустырь и пустырь. И вдруг мне что-то послышалось.
Остальные тоже прислушались, замерли.
Откуда-то из-под земли доносилось дробное постукивание, - вроде как моторчик лодочный работал. Пригляделись - в земле железная крышка, выкрашенная под цвет почвы, замаскирована. Стали поднимать, - не поднимается. Попробовали отвернуть, - звук стал громче. Под крышкой оказалось что-то вроде норы, а в норе сидел, скорчившись, человечек, и так трясся, что у него зубы стучали как моторчик. При виде нас туземец совсем расклеился, - того гляди окачурится.
Мы спросили, чего он так боится.
- В-в-в, - сказал человечек, - В-в-вас!
Тогда мы спросили, почему он нас так боится. Мы поклялись, что у нас нет ни ножей, ни пистолетов, ни злых намерений, что мы не разбойники и не людоеды. Человечек немного успокоился, но сказал, что всё равно нас боится, потому что, во-первых, не исключено, что мы врём, то есть мы разбойники, людоеды, и у нас ножи, пистолеты и злые намерения. Во-вторых, у нас может быть при себе какое-либо другое страшное тайное оружие, неизвестное в Городе Трясунов. В третьих, мы можем быть поджигателями. В четвёртых, не исключено, что мы занесём в город страшную инфекцию, в результате чего все трясуны погибнут. Или мы вообще психи, от которых неизвестно, чего и ждать.
Мы посмеялись и сказали, что это они, скорее всего, психи, что нужны они нам, как прыщ на носу. Что мы к ним заглянули совершенно случайно, приняв зелёный забор за Лес, к которому сейчас идём.
Тут он перестал трястись и спросил:
- Что? Я не ослышался? Вы идёте к Лесу? Идёте к Лесу?!
Мы сказали, что да, идём к Лесу, и не понимаем, что тут такого страшного.
Тогда человечек закричал:
- Эй, трясуны, слышите? Они идут к Лесу и не понимают, что тут такого страшного!
Тут земля будто зашевелилась - оказалось, вокруг сотни таких же норок с завинчивающимися крышками. Оттуда выглядывали трясуны, смотрели на нас во все глаза, подпрыгивали, чтобы получше разглядеть, и снова прятались.
Человечек объяснил, что они никогда прежде не видели чудиков, Которые Идут к Лесу и не Понимают, что тут Такого Страшного. Сам он нам этого тоже объяснить не может, поскольку даже говорить боится на подобную тему, но сейчас все жители их подземного города будут "праздновать труса", и, если мы примем участие в этой церемонии, нам всё станет ясно.
- Странно, - сказала Петрова.
- И очень даже интересно, - сказала Варвара, - Мы обязательно примем участие.
- А кто боится, может нас здесь подождать, - сказала Петрова.
Это означало, что "настоящие мужчины" поплетутся за ней в это дурацкое подземелье, а ненастоящие - не поплетутся.
Макар сказал, что ни за что не позволит себе отпустить беззащи-тных девчонок одних. А Суховодов сказал, что без него все трое совсем пропадут.
А мне, честно признаться, самому было интересно. "Праздновать труса" - наверное, это что-то вроде нашего "дня железнодорожника" или "работника торговли"...
Мы спустились в норку, человечек открыл боковую дверь и по подземному коридору проводил нас в большой полутёмный зал. В центре зала возвышалось что-то вроде сцены, вокруг - скамейки. Сюда со всех подземных коридоров стекались трясуны, рассаживались на скамейках. Мы тоже сели.
Здесь было ужасно холодно и сыро.
Потом свет вовсе погас, заметались по залу зловещие сине-зелёные тени, что-то завыло, застонало, что-то выскочило на сцену и запрыгало в жутком танце.
Петрова взвизгнула и вцепилась в меня справа, Варька взвизгнула и вцепилась в меня слева. А мы с Макаром уцепились за Суховодова.
- Не бойтесь, - уговаривал Суховодов, - Это же наш знакомый Безубежденцев, что на одних подмётках семи царям служит. В Сонном Царстве усыпляет, здесь - пугает. Работа у него такая. Не бойтесь!
Но тут Петрова справа, а Варвара слева так завизжали, что я почти оглох. Посреди сцены откинулась крышка люка, и оттуда выбралось... привидение. Самое настоящее,закутанное в белый саван. А за первым привидением вылезло второе, тоже узкое и высоченное, только не белое, а зелёное. Нам шепнули, что это сам правитель города Страх и его супруга госпожа Тоска Зелёная.
- У Стр-раха глаза велики! Кар-р!
Ворон был прав. Действительно, ну и глазищи - огромные, круглые, каждое с тарелку. А рост!
- Не бойтесь, - продолжал увещевать нас Суховодов, - Это они на ходулях. Чтоб было пострашнее. А вообще-то они карлики. Да перестаньте трястись!
Куда там "перестаньте"...
- У-у-у! - завыл Страх в микрофон, - Раз, два, три...У-уу!
Если в плену у Матушки Лени я понял, что такое "сладкий" голос, то теперь я узнал, что такое голос "замогильный". По спине забегали мурашки.
- Итак, мои верные подданные, на какую тему мы праздновали труса в прошлый раз?
Подданные помалкивали.
- Так, понимаю, вы даже боитесь повторить. Госпожа Тоска Зелёная нам напомнит.
- Вы, Ваше Устрашительство, рассказывали о том, что произойдёт, если Земля вдруг перестанет вращаться.
- Вращаться вокруг своей оси, - поправил Страх, - Надо быть точными в формулировках. Все помнят эту ужасную картину? Или повторить?
- Тогда будем праздновать труса на новую тему: что произойдёт, если Земля вдруг перестанет вращаться вокруг Солнца? У-уу!
Раньше я как-то на эту тему не думал - ну, вращается Земля вокруг Солнца и вращается, закон природы, к чему бы ей останавливаться? Но оказалось, что очень даже может остановиться, и тут такое начнётся, что и податься некуда. Всем крышка. А Страх продолжал изображать картинки одну другой похлеще, - уже весь зал трясся и стучал зубами. Даже скамейки разваливались от сильной вибрации, служителям приходилось их тут же ремонтировать. Другие служители ходили по рядам с валерианкой, нашатырным спиртом и носилками, и приводили в чувство тех, кто от ужаса терял сознание.
Постепенно зал опустел. До смерти напуганные трясуны один за другим ныряли в боковые коридоры, а оттуда - в свои норы.
Мы остались наедине со Страхом.
- Значит, это вы идёте к Лесу и не понимаете, что тут такого страшного? - грозно крикнул нам Страх, - Ну так я вам расскажу-у!
- Не стоит, - сказал я, - Мы, пожалуй, пойдём.
- Р-раскажите, - шепнула Варвара, - Это д-даже очень интересно.
- Оч-чень, - кивнула Петрова, - Б-будем знать, чего б-бояться.
Глаза у обеих девчонок тоже стали большими и круглыми.
- Бояться надо всего, - проревел Страх, - В-всего, в-всегда и в-всех!
И пошёл. Про людоедов и разбойников, про эпидемии, наводнения и землетрясения, про покойников, утопленников и прочих вурдалаков. И что надо бояться друг друга и даже самих себя.
Я вообще-то не трус. Будку "Не трогать - смертельно"! сколько раз на пари трогал, "Вия" ночью на даче читал и всё такое, но тут и у меня зубы застучали, будто перекупался.
- П-пошли отсюда! - крикнул я, - Вперёд, за мной! То есть назад!
Какое там "вперёд-назад"!
- Н-никуда н-не п-пойду! Б-боюсь! Ма-ма-а!! - захныкала Петрова и бросилась в коридор. Я вдогонку. Но Петрова уже исчезла - наверное, прыгнула в какую-нибудь свободную нору. Я - снова в зал, за подмогой, и столкнулся с Бедным Макаром.
- Идите в Лес одни. Это всё я, из-за меня все несчастья! А б-будет ещё страшнее! Я в-вас погублю! П-прощайте!
Вырвался и пропал в темноте. А в зале Варвара рвалась из рук Суховодова, орала, что тоже никуда не пойдёт, что носа она уже однажды лишилась, теперь как бы не лишиться головы. Что разыскать Тайну было бы, конечно, очень интересно, но лично она никогда не жила в тёмной норе, а это, в конце концов, ещё интереснее.
Напрасно Суховодов уговаривал нас остановиться, а меня - что-нибудь предпринять. И тут я вспомнил про Дудку-Побудку. Дрожащими руками попытался развязать рюкзак, пальцы не слушались.
- А ну, кто у нас тут шибко храбрый? - прогудел Страх, - Вот я сейчас на него погляжу-у!
И как уставится на меня огромными круглыми глазищами, каждое с тарелку!
- Подойди. Дай сюда.
Тут я и не выдержал, - будто меня заколдовали эти глазищи. Швырнул Страху наш походный рюкзак и бегом по коридору прочь. Влетел в пустую нору, запер дверь, завинтил покрепче крышку. Сижу в темноте, дрожу, всего боюсь. Темноты боюсь, а света ещё пуще боюсь. Задохнуться боюсь и вылезти подышать боюсь. Один боюсь, с другими тоже боюсь. Спать захотел - заснуть боюсь. Есть захотел - и есть страшно. Ещё отравят!
Так и потянулись дни за днями. Сидим и дрожим. То нами Страх правит, то госпожа Тоска Зелёная. Каждый день празднуем труса на разные страшные темы. Безубежденцев к каждой теме придумывает танец пострашней.
Напугаемся до смерти - и назад по норам.
Вскоре я совсем свыкся со Страхом, будто всюжизнь сидел в тёмной норе, дрожал и праздновал труса, а ученик седьмого класса пионер Олег Качалкин, член клуба Юных Авиамоделистов - это и не про меня вовсе.
Друг с другом мы почти не общались, так как боялись друг друга. Тольтко Суховодов всё к нам приставал, уговаривал плюнуть на Страх и идти дальше искать Тайну.
Мы огрызались, что хорошо плевать тому, с кем никогда ничего не случается, кому безопасность гарантирована, а толкать других на риск - махровый эгоизм. Суховодов обижался, замолкал, и все снова разбредались по норам.
Но однажды...
В дорогу! Встань, человек, расправь плечи и иди! Пора в путь!
Дудка-Побудка! Я сразу узнал её и почувствовал, что ни капельки не боюсь. Как темно, душно и сыро в норе! Тоска зелёная...И вообще, почему я здесь торчу, когда давным-давно пора идти? И где остальные?
В дорогу! В дорогу!
Звук доносился из зала. Я бросился туда и не поверил своим глазам, потому что играл на Дудке-Побудке...сам правитель Страх!
Петрова, Варвара, Бедный Макар тоже выползли из своих нор на звук и стояли молча, как и я, ничего не понимая.
И Страх удивлённо таращился на нас огромными, каждое с тарелку, глазищами. Рядом с ним стояли Безубежденцев и Суховодов. Суховодов подбежал к нам.
- Не удивляйтесь, ребята. Это я подговорил Правителя достать из рюкзака Дудку и сыграть на ней, чтобы Безубежденцев сплясал что-нибудь новенькое. Они думали - это простая дудка, я их обманул. Возьми у него Дудку, Олег, не бойся.
А я и не боялся. Чего тут было бояться - тщедушный жалкий карлик на ходулях. Глазищи со страху огромные - наверное, сам себя боится!
- Отдай Дудку!
Страх попятился. Молча послушно отдал мне нашу Дудку-Побудку и побыстрей ретировался.
Тех, кто его не боится, он, видимо, боялся сам.
В дорогу! В дорогу!
- Айда с нами, - предложил я Безубежденцеву, - Неужели тебе не противно служить Страху?
- Кому служу, тому пляшу, - отчеканил тот, - От рожденья не имел убежденья!
- Ну, пляши, пляши. В дорогу, ребята!
- Кто идёт впер-рёд, того Стр-рах не бер-рёт! - Ворон был, как всегда, прав.
Мы побыстрей выбрались за ворота и пошли прочь из города трясунов. Нам больше не было страшно идти к Лесу. Не потому, что исчезли опасности, - их в пути хоть отбавляй. Просто теперь о них как-то не думалось. Снова спасла нас Дудка-Побудка. Если бы не она и не это самое "чувство дороги", сидеть нам навсегда по норам и дрожать. И превратились бы мы в персонажей-трясунов, а люди сочинили бы про нас разные сказки, поговорки и пословицы. Вроде того, что лучше погибнуть в дороге, чем вечно жить в плену у Страха и Тоски Зелёной.
Все радовались свободе, обнимались и пели. Мы с Петровой тоже бы не прочь были порадоваться, если бы не часы.
Наконец, она не выдержала:
- Ну?
- Одиннадцать лет, - сказал я.
- Пятнадцать да одиннадцать...Ох! Неужели столько времени прошло? Нет, тут нескольких месяцев не хватает.
- Начинаешь скрывать возраст, Петрова?
- Чтоб я ещё хоть раз остановилась...Остановлюсь - можешь меня убить.
Но убить Петрову мне пришлось бы очень скоро. Всё началось с того, что мы разбудили Беду.
Рукопись отредактировали (подключился Борис), отстучала двумя пальцами первый том. Получился угрожающе-внушительных размеров фолиант, который с трудом запихивался в допотопную папку с кальсонными завязками. Поволокли мы его в единственное, по моему мнению, подходящее для данной “нетленки” издательство. Из любого другого по тем временам (расцвет кромешного ельцинизма) был шанс вообще не вернуться. Я не учла, что сейчас никто из начальства практически ничего не читает. За деньги можно напечатать хоть “Майн кампф”, хоть мемуары маркиза де Сада, хоть сборник песен народов урарту в переводе на санскрит – только заплати. Борис, правда, ныл о каких-то гонорарах. Но я напомнила ему анекдот про еврея, который продавал листовки во вражеском тылу.
Издатель, даже не развязывая кальсонные тесёмки, поинтересовался первым делом, согласен ли сам автор “танцевать даму”. Затем назвал примерную сумму “танца” – я поразилась, насколько совпали наши расчёты, и порадовала его, что здесь только первый том. Тогда глазки у него загорелись, и он развязал тесёмки. Прочёл первую страницу, что-то из середины и последнюю – видимо, просто чтобы убедиться, что перед ним не графоманка. Всё же репутация издательства... Попутно выяснил мою биографию, откопал в ней несколько общих знакомых, общих оценок тех или иных событий и сплетен и захлопнул папку. Основную проверку я прошла, предстояло договориться насчёт деталей.
А детали состояли в том, что это моё безобразие с кальсонными тесёмками - не в жилу по форме. Что я совсем там на своей фазенде обросла мхом, забыв, что на дворе конец двадцатого и рукопись в типографию надо сдать в виде готового макета. Лучше всего в плёнках.
- В общем, приводите в надлежащий вид и приносите. Чем быстрее, тем лучше. Бумага дорожает. И вообще...
Насчёт “вообще” я сама тряслась, зная, как изменчива на Руси погода. Попросила дружеского совета, как мне лучше действовать, чтоб обошлось подешевле.
Издатель глянул на меня из-под очков странно меняющимся орлинно-сонным взглядом и жёстко отчеканил:
- Самой освоить компьютер.
Как в воду глядел!
Но я от собственной замшелости попробовала сдуру идти иным путём. Первым делом бросилась в близлежащие типографии и выяснила, что сканировать рукопись невозможно – текст слепой, поля не соответствуют стандарту и т.д.
Значит, надо перепечатывать заново. Затем производить правку, затем снова сканировать или набирать в ворде. Затем верстать, делать макет, а стоить это будет...
Уж не знаю, насколько их страшилки соответствовали истине, но меня испугала даже не сумма, хотя денег было в обрез. Меня привело в ужас количество чужих рук, через которые должно было пройти моё то ли недоношенное, то ли переношенное детище. И уверенность, что на каком-то этапе оно неизбежно будет утеряно, стёрто, заражено вирусом – или что там у них, продвинутых, ещё бывает...
В результате я выбрала некий идиотски-мазохистский путь, который почему-то показался наиболее приемлемым. У моего Бориса обнаружился знакомый компьютерщик по имени Олег, - загадочный, можно сказать, ещё “молодой человек”, но многодетный, близкий к церковным кругам и “не от мира сего”. Который взялся мне помочь “на божеских условиях”, тем более, что беглое знакомство с содержанием книги его воодушевило.
Я вручила Олегу первые сто пятьдесят страниц первого тома (из восьмисот), которые он сунул в дипломат, перекрестила его тощую сутуловатую спину и поезд метрополитена, на котором он отбыл.
Теперь оставалось только ждать.
Процедура предполагалась следующая. Олег должен был набрать текст на компьютере, отпечатать на принтере, вернуть мне для правки. Затем перенести нашу правку на файл и на дискету. Всё это время бледный призрак улетевшей в виртуальное небытие борисовой статьи преследовал меня неотступным кошмаром. Особенно когда спустя две недели нервотрёпки я получила от Олега (разумеется, с опозданием) тощенькую легковесную дискетку. При этом полагалось верить, что там внутри именно первые главы моего романа, а не диссертация одного из олеговых приятелей о размножении червей.
И проверить - никакой возможности, потому что на даче у меня компьютера не было. А если у кого-то из соседей и был – вдруг он вирусный? А ещё бывает, что дискета вообще может “не открыться”, потому что “хрен её знает, почему”.
Однако ничего не оставалось, как с трепетом вручить Олегу очередную порцию правленого текста и ждать повторения мучительной процедуры – отпечатанный на принтере текст, новая правка, очередная дискета (на этот раз, правда, я попросила у Олега и распечатку на принтере). Разумеется, за дополнительную плату, но нервы дороже.
Надо отдать Олегу должное – брал он с нас действительно “по-божески”, и упрекнуть его совершенно не в чем. Он был во всей этой истории просто самим собой – то есть разбирающимся в “железе”, но никаким не редактором. Обременённой многодетным семейством личностью “не от мира сего”, желающей подзаработать и сделать доброе дело. Но рассеянной, вечно всё путающей, забывающей и вообще полагающей, что помышлять надо лишь о собственном спасении, а всё остальное – от гордыни.
Помню душераздирающий эпизод на вокзале, куда Олег должен был привезти заключительную часть первого тома (рукопись плюс дискеты). Борис собирался всё это отвезти в издательство, где мы договорились с некоей работающей там Наташей, что она постепенно подготовит вёрстку и макет книги для типографии.
Приехали на четверть часа раньше. Я ещё взяла с собой пару вёдер цветов на продажу… Ждём пятнадцать минут, двадцать, полчаса - Олега нет. Борис уже и обегал все возможные входы-выходы, и звонил Олегу домой - жена сказала, что давно ушёл. Я была в предынфарктном состоянии - перед глазами маячило распластанное на асфальте бренное олегово тело среди рассыпанных листков романа, перепачканных грязью и кровью. И хрупкая дискетка, треснувшая под каблуком какого-то прохожего...
Он опоздал на час с хвостиком, живой, весёлый и невредимый. Борис помчался в издательство отвозить дискету, а я осталась слушать типичные олеговы извинения (то ли заболтался, то ли заигрался, то ли отключился).
Разумеется, мне было уже не до букетов, я только не уставала благодарить Бога, что всё обошлось без печальных последствий. Если, конечно, не считать загубленные цветы и нервные клетки.
В общем, утекало драгоценное время, утекали силы, нервы и собранные деньги. Но тут на счастье, как ни кощунственно это звучит, приключился дефолт, и мои спрятанные в банке (консервной) баксы автоматически потяжелели в несколько раз. Так что хватило в аккурат на оба тома. Слухи о дефолте ходили давно. Примерно за две недели до него я заставила Бориса не продлевать свой вклад в Агропромбанке буквально под угрозой развода. - Как может рухнуть банк, который самой Думе выплачивает зарплату? – отбивался он. Но всё же послушался. (продолжение следует)...
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Не был ли Иосиф Гpозный, "тиpан всех вpемен и наpодов", напpавляющим и спасительным "жезлом железным" в pуке Твоpца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать "тирана всех времён и народов" на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие, попадает и Иоанна, ценой собственной жизни спасающая от киллеров Лидера, противостоящего Новому Мировому Порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторив путь от детства до седин, переоценить не только личную судьбу, но и постичь глубину трагедии своей страны, совершивший величайший в истории человечества прорыв из тисков цивилизации потребления, а ныне вновь задыхающейся в мире, "знающем цену всему, но не видящем ни в чём ценности"...
Книга Юлии Ивановой пpивлечет не только интеpесующихся личностью Сталина, одной из самых таинственных в миpовой истоpии, не только любителей остpых сюжетных повоpотов, любовных коллизий и мистики - все это сеть в pомане. Но написан он пpежде всего для тех, кто, как и геpои книги, напpяженно ищет Истину, пытаясь выбpаться из лабиpинта "дpемучих двеpей" бессмысленного суетного бытия.
Скачать роман в формате электронной книги fb2: Том IТом II
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Экстренный выпуск! Сенсационное сообщение из Космического центра! Наконец-то удалось установить связь со звездолетом "Ахиллес-087", который уже считался погибшим. Капитан корабля Барри Ф. Кеннан сообщил, что экипаж находится на неизвестной планете, не только пригодной для жизни, но и как две капли воды похожей на нашу Землю. И что они там прекрасно себя чувствуют.
Получена срочная депеша: «Тревога! Украдена наша Тайна!» Не какая-нибудь там сверхсекретная и недоступная – но близкая каждому сердцу – даже дети её знали, хранили, и с ней наша страна всегда побеждала врагов. Однако предателю Плохишу удалось похитить святыню и продать за бочку варенья и корзину печенья в сказочное царство Тьмы, где злые силы спрятали Её за семью печатями. Теперь всей стране грозит опасность. Тайну надо найти и вернуть. Но как? Ведь царство Тьмы находится в сказочном измерении. На Куличках у того самого, кого и поминать нельзя. Отважный Мальчиш-Кибальчиш разведал, что высоко в горах есть таинственные Лунные часы, отсчитывающие минуты ночного мрака. Когда они бьют, образуется пролом во времени, через который можно попасть в подземное царство. Сам погибший Мальчиш бессилен – его время давно кончилось. Но... Слышите звук трубы? Это его боевая Дудка-Побудка зовёт добровольцев спуститься в подземелье и вернуть нашу Тайну. Волшебная Дудка пробуждает в человеке чувство дороги, не давая остановиться и порасти мхом. Но и она поможет в пути лишь несколько раз. Торопитесь – пролом во времени закрывается!..
С Патриархом всея Руси Пименом.
(конец девяностых)
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
