Библиотека

Информация о материале

Юлия Иванова

Категория: Июльский веник

22 октября 2018

Просмотров: 478

Информация о материале

Юлия Иванова

Категория: Рассказы

02 ноября 2018

Просмотров: 798

Автору рассказа «Веснушка» комсомолке Юлии Ивановой 20 лет. Это - ее первое выступление в печати. Ю. Иванова - студентка III курса факультета журналистики МГУ.

Почему ее прозвали веснушкой, эту тихую шестнадцатилетнюю девочку без единой веснушки? Пожалуй, этого никто не смог бы объяснить.

Внешность ее так непримечательна, что даже Лиля, мечтавшая прослыть в школе самой хорошенькой и видевшая во всех девочках своих соперниц, всюду водила ее с собой и спокойно знакомила со своими поклонниками. Плавала Веснушка «собачьим стилем», танцевала не лучше, чем плавала, и мать грустно вздыхала, видя, что даже в самых нарядных платьях дочь выглядит просто серым котенком. В школе Веснушка числилась «ученицей средних способностей» с неизменной пятеркой по прилежанию. Общественные поручения ей доверяли лишь самые легкие. Как - то поручили поливать цветы е классе, но и с этим она не справилась: умудрилась разбить горшок и поломать недавно привитое деревце лимона. Девочки стали было ругаться, потом махнули рукой: что с нее возьмешь - неудачница!

Казалось, у Веснушки есть все основания быть недовольной жизнью. Но наступило лето, первое Веснушкино дачное лето, оно открыло ей щедрый зеленый мир, полный запахов, красок, и Веснушка забыла все свои огорчения.

Она часто убегала с заросшего цепкими кустами ежевики участка прямо в лес, такой шумный, лохматый. Шла по петляющей тропинке, словно выбритой в колючей щетине лесной травы, перебиралась через речушку, поднималась по крутому обрыву, бродила вокруг старого, полусгнившего сруба, в котором всегда было сумрачно и удивительно тихо, только постанывали под ногами доски пола да деревья заглядывали в пустые квадратные окна. Вечером, когда солнце спускалось совсем близко к деревьям, их мохнатые папыначинали ловить его. Оно не давалось, скользило между стволами, но постепенно смирялось, и небо, вначале нежно - розовое, как щека девушки, потухало, бледнело. Тогда в мир незаметно прокрадывалась синева, густела, и по траве начинали скользить лимонные блики луны.

Нет, Веснушка вовсе не скучала одна. Но иногда она приходила и к волейбольной площадке, где собиралась молодежь. Это была шумная, озорная компания. Босоногие, загорелые мальчишки и девчонки слушались почему - то только одного строгого, неразговорчивого Юрку - комсорга. Про этого всегда аккуратного, подтянутого паренька рассказывали чудеса: будто он за девять лет учебы в школе не получил ни одной двойки, ни разу не остался на вечере после торжественной части и добровольно читал не только толстые медицинские книги (Юрка мечтал стать хирургом), но и Гегеля «для общего развития».

Его никогда на видели с девушкой; во время игры в фанты он решительно отказывался целоваться, заявляя, что «скорее луна упадет на землю, чем он сделает что - либо подобное».

За глаза над Юркой смеялись, называли сухарем, но по первому же его требованию послушно шли коллективно читать газеты или полоть картошку в соседнем колхозе, потому что никто не умел так мастерски погасить мяч, как Юрка, ни у кого копье не летело так далеко, никто, кроме Юрки, не рисковал играть в шахматы с второразрядником Костей, не умел так быстро отвечать на самые разнообразные вопросы.

Веснушке нравилось наблюдать за Юркой во время игры в волейбол. Темный завиток волос то и дело спадал ему на лоб, лицо становилось совсем ребячьим, только брови всегда были строго сдвинуты. Он никогда не оставался вечером на танцы, считая их «пустым, мещанским времяпрепровождением».

В конце июня наступили погожие дни и на лугу за рекой поспела земляника. На открытых полянах ягоды были небольшие, но необыкновенно сладкие, а в густой траве низин они еще только чуть розовели. Веснушка пришла туда с плетеной корзинкой, окрашенной изнутри ягодным соком, но вдруг забыла о землянике и начала собирать цветы, потом прилегла на траве.

«А вдруг я бы родилась слепая, - почему - то пришла ей в голову мысль, - и мне было бы все темно. Вот так...» Она закрыла глаза, но розовый солнечный свет проник сквозь веки. Веснушка прикрыла их ладонями, но тут ей стало не по себе, она испуганно открыла глаза и увидела ослепительное васильковое небо, венчики солнечноглазых ромашек.

Неожиданно что - то со свистом разрезало воздух и шлепнулось рядом на траву. Это было копье. Веснушка удивленно рассматривала обструганную палку с железным наконечником, и вдруг перед нею вырос Юрка. Он был бледен.

- Нашла где спать... Ведь я тебя чуть не убил.

Веснушка заметила на Юркином лице серьезную складочку между бровями.

- А ты, кажется. Веснушка, которая ничего не умеет?

Веснушка виновато опустила глаза.

- Все глупостями занимаешься, цветочки - ягодки собираешь? Скажи, почему ты всегда одна, никогда не подходишь к ребятам?

- У меня ничего не получается, а они смеются...

Юрка долго с любопытством разглядывал девушку, лотом решительно положил ей руку на плечо.

- Как твое настоящее имя?... Валя? Так BOT, Валя, отныне я сам беру над тобой шефство, чтобы ты стала полноценным человеком, а не размазней. Во - первых, сейчас же забудь про слово «не умею», а во - вторых, пойдем к нам...

На волейбольной площадке заседал литературный кружок. Юра делал доклад о Данте.

- Итак, Флоренция конца тринадцатого века - город нищеты и пышности, скупости и расточительности, звона золота и оружия, сладостных звуков скрипки и виолы. Город, из которого изгнан великий Данте, принадлежащий к побежденной партии «белых» гвельфов. Муки скитаний и, наконец, «Божественная комедия» - плод долгих раздумий этого противоречивого поэта, одиноким гигантом стоящего на грани двух эпох: жестокого средневековья и нового времени. Мрачна и богата его фантазия, живого среди мертвых, страдающего среди караемых...

«Ого, как умеет Юрка рассказывать!» - позавидовала Веснушка.

На щеках у Юрки выступили пятна от волнения, глаза блестели, но голос был ровный, чуть глуховатый, как из - под земли.

Веснушка представляла себе мучения грешников в аду так живо, что у нее по спине бегали мурашки.

Народу собралось много. В тени под деревом удобно расположился на газете какой - то старичок. Он внимательно слушал, приставив ладонь к уху...

Вот Юра кончил, выпил стакан воды.

- У кого будут вопросы?

Никто не отозвался. И вдруг:

- У меня вопрос, молодой человек. - Старичок с трудом поднялся и подошел к докладчику. - Вот вы тут горячо, складно говорили о факторах, обусловивших создание «Божественной комедии», но почему - то ни разу не упомянули о прекрасной Беатриче, путеводной звезде поэта. А ведь поэма задумана как прославление ее памяти!

Юра растерянно возразил:

- Но ведь личность этой дамы не установлена! Скорее всего, она или миф, или плод фантазии автора...

- Нет, позвольте, юноша! Нам известно, что в 1283 году Беатриче прошла по улице в белоснежном платье и «в неизреченной своей милости» поклонилась Данте. Тогда он написал свой первый сонет и стал поэтом. А в «Новой жизни» он решает учиться, чтобы создать труд, достойный Беатриче, то есть свою будущую «Комедию». «Если будет воля того, кто дает жизнь всем, и век мой продлится еще на несколько лет, я надеюсь сказать о ней такое, что никем и никогда не было сказано», - процитировал старичок наизусть.

Юра с уважением посмотрел на него, но не сдался.

- Неужели вы серьезно верите, что промелькнувшая на улице женщина могла оказать решающее влияние на создание такого серьезного философского произведения, как «Божественная комедия»?

- А почему бы и нет?... «Когда любовью я дышу, то я внимателен; ей только надо мне подсказать слова, и я пишу» - это строчки из знаменитой поэмы Данте. И как прекрасно: любовь создает искусство, искусство питает любовь...

- Поразительное легкомыслие, а еще литературовед! - ворчал Юра, когда они вдвоем с Веснушкой возвращались домой. - Вот такие ученые и портят молодежь излишней романтикой, а потом удивляются, откуда берутся а комсомоле хлюпики и донкихоты...

«Он все время ругается, а мне нравится быть с ним рядом, - подумала Веснушка. - Почему?» Она не знала.

Прощаясь, Юра велел ей обязательно прийти сегодня на опыты по оживлению лягушек. И хотя в этом зрелище не было ничего привлекательного, Веснушка нетерпеливо ждала вечера. Почему? Она не знала. Так же, как не знала, зачем после его ухода очень долго стояла, прижавшись щекой к березе, и улыбалась, а потом ни с того ни с сего подумала, что имя «Юра» - это что - то круглое, золотистое, надоедливое, как пчела, и оно кружится рядом, потому что в воздухе слишком пахнет медом...

В воздухе пахло медом.

«Юра», - вспомнила Веснушка, просыпаясь и жмурясь от солнца. Поеживаясь от утренней свежести, она подбежала к окну. Совсем не для того, чтобы подкараулить, как «сухарь» пойдет за водой, просто взглянуть на голубей, с забавной важностью гуляющих по соседней крыше.

Но вот в кружеве придорожных акаций показалась белая тенниска... Веснушка сломя голову помчалась на кухню и, на ходу выплеснув воду из ведер, полетела с ними к воротам. Мать удивленно проводила ее глазами: что за необычайное трудолюбие?!

Да, Веснушка готова была целый день таскать воду из колодца. Наградой за это было одобрительное Юркино: «Работаешь?» Она шла за ним на волейбольную площадку и там, не обращая внимания на насмешки зрителей, усердно пыталась принимать трудные мячи. Юра учил ее плавать на спине - она послушно выполняла его советы и безропотно шла ко дну. Веснушка не засыпала, когда он читал вслух «Илиаду», мужественно ловила лягушек для его опытов, прямо руками прикасаясь к их холодной слизистой коже.

Домой она приходила усталая, вся в синяках и царапинах, гасила свет и, закутавшись в одеяло, садилась на подоконник. Ветер дул с реки. Он приносил с собой холодное дыхание белых лилий и горьковатый аромат черемуховых листьев. Где - то смеялись девушки. В крошечном мезонине Юркиной дачи долго не гас зеленоватый огонек настольной лампы. Веснушка представляла себе, как он сидит, склонившись над какой - нибудь толстой книгой; волосы падают ему на лоб, и он задумчиво отводит их рукой... Юрка будет искусным хирургом: у него длинные, тонкие пальцы...

В то памятное утро Веснушка целых полчаса не отходила от зеркала. Солнце запуталось в волосах, чуть рыжеватых и пушистых, и она расчесывала их вместе с солнечными лучами. В зеркале Веснушка пристально рассматривала свои глаза цвета сухой травы, нежный овал лица и смуглую кожу. «А косички мне явно не идут...»

Веснушка собрала волосы на затылке в пышный узел, заколола мамиными шпильками, достала из шкафа новое бледно - зеленое платье, долго завязывала бант у пояса.

- Ладная у тебя дочка растет, Анна Ивановна, - заметила молочница, глядя в окно. - Смотри, совсем невеста!

Веснушка прошла мимо молочницы легко, чуть покачиваясь и откинув назад голову. Она больше не сутулила плечи, и платье сзади не топорщилось, как обычно.

Долго спишь! - Юрка прилаживал к щиту кольцо для баскетбола. - Какой сон видела?

Он даже не заметил, что у Веснушки новое платье и другая прическа.

Да, она видела сон... Подводное царство, коралловые рощи и роскошные голубые дворцы. Русалки плели для принца качели из водорослей, а он улыбался только Веснушке, красивый, светловолосый (она равнодушно смотрела на темную голову Юрки).

- Какие - то тебе несоветские сны снятся: русалки, дворцы, принцы! Сразу видно, что в голове всякая ерунда...

Веснушка вздохнула и робко предложила совершить прогулку на велосипеде. Правда, она ненавидела эту резвую машину, на которой так трудно удержаться, но зато Юра добрел, заливая йодом Веснушкины ссадины...

- Вдоль дороги такие красивые тополя... - добавила она тихо.

- Запомни слова Базарова: природа не храм, а мастерская, и человек в ней - работник. А потом у тебя и так ноги исцарапаны, словно ты прошла по ковру из живых котов. Что - то у нас с тобой успехов не видно, но знай: я в тебя верю. Старайся!

Юра дал ей толстую «Химию», отметил карандашом главу:

- Выучи, а потом расскажешь мне. Пришел' Костя с коробкой шахмат под мышкой. Мальчики устроились прямо на траве, расставили фигуры, а Веснушка, сидя на скамье, машинально стала перечерчивать с книги на бумагу структурные формулы, похожие на причудливых пауков. Время от времени она посматривала на Юру, увлекшегося игрой: он сидел прямо у ног Веснушки, и ей было видно, как пестрая букашка ползала у него по волосам.

Сосредоточенная складочка между его бровями по - прежнему не исчезала, но глаза были хитрые - хитрые, озорные: видно, Юра придумал интересный ход...

Веснушка хотела крепко запомнить и эти глаза и эту складочку, чтобы потом вспоминать, вспоминать... Она перевернула листок бумаги, с минуту сжимала в пальцах карандаш, потом слабо наметила овал лица, лоб, решительную линию подбородка, губы. Нос получился неважно, но Веснушка уже перешла к глазам, она рисовала и рисовала, быстро работая то одним концом карандаша, то другим, где был прикреплен ластик.

И вдруг хитринки из Юркиных глаз попали на бумагу. Прямо на Веснушку смотрели такие живые, знакомые мальчишечьи глаза из - под серьезно сдвинутых бровей, что ей сделалось страшно. Листок выскользнул из ее рук и упал на доску.

- Ты что, заснула? - Юрка поднял листок, взглянул на Веснушку. - Это твоя работа?

Несколько секунд он внимательно рассматривал рисунок, потом молча протянул Косте. Тот изумленно свистнул:

- Здорово похоже... Нос подкачал, но глаза - то совсем твои. Ай да Веснушка!

Юрка встал и, не отводя глаз от своего портрета, взял девушку за руку. Лицо у него было торжественное.

- Вот что значат правильные методы воспитания... В тебе родился талант. Ты талантлива, понимаешь?

А Веснушка вдруг вырвала у него рисунок и побежала, не разбирая дороги, через кусты и коряги. Из ее волос падали мамины шпильки, пыльные ветки орешника цеплялись за плечи...

Веснушке показалось странным, что дома ничего не изменилось. По - прежнему пронзительно взвизгивала калитка, шелестели липы под окном, соседская девочка строила на полу дом из кубиков, и мама гремела на кухне кастрюлями, будто ничего не произошло. Только Веснушка перестала быть Веснушкой. Потрясенная, она сидела на кровати, прижав к щекам ладони. Талант... Стало быть, она сможет нарисовать молочно - синий туман над рекой, солнечные искры на омытых дождем листьях, цветочную клумбу, ласковые морщинки у маминых глаз - все, что ни пожелает!

Ей сейчас же захотелось нарисовать что - нибудь. Она попробовала запечатлеть соседскую девочку, сидевшую на полу, ее забавное сосредоточенное личико, крутолобое, с вытянутыми от напряжения губами...

Но на этот раз у Веснушки ничего не получилось: на рисунке было какое - то другое лицо, грустное и совсем не детское. Веснушка бросила карандаш. «Вот и все...» - с отчаянием проговорила она. Юра ошибся: ей оказалось под силу нарисовать только его портрет, потому что она очень хотела сохранить для себя эти строгие хитринки его глаз. И Веснушка спрятала рисунок в комод, на самое дно ящика...

Но взяться за карандаш ей все же пришлось: Юрка продолжал воспитывать.

- У тебя не должна кружиться голова, - важно заявил он на другой день. - Пойми, что талант в искусстве - это только пять процентов успеха, а в остальном дело решает труд. Ты должна все время практиковаться.

И она нарисовала его руку, сильную, загорелую, с длинными, гибкими пальцами и крошечной родинкой на запястье, потом - брошенную на землю куртку, еще теплую от его тела, раскрытую книгу, которую он только что читал. Получилось...

С этого дня их видели постоянно вдвоем. Веснушка рисовала для Юрки покосившийся мост через речку, дерево над обрывом, опутанную паутиной ветку бузины. Как - то они наткнулись на настоящего художника, угрюмого, небритого, в высоких охотничьих сапогах и широкой куртке, вымазанной масляной краской. По настоянию Юры веснушка показала ему свои эскизы. Художник поворошил их толстыми пальцами.

- Зелено, незрело, но способности имеются. Работайте, быть может, выйдет толк...

Он посоветовал Веснушке писать акварелью и показал, как смешивать краски.

Она работала, и Юрка был рядом, немного притихший, растерянный. Его почему - то стало волновать то, над чем он раньше привык лишь иронизировать.

Раньше он никогда бы не поверил, что сможет, например, часами любоваться каплей росы на кленовом листе, а теперь, наблюдая, как Веснушка переносит ее на бумагу, он чувствовал, что это не просто лист и вода, а что - то утреннее, чистое, радостное.

Страшно было смотреть вниз с обрыва, и она рисовала не только обрыв, но и этот страх. Самые обычные вещи словно преломлялись в тихой желтизне Веснушкиных глаз, и незаметно для себя он все чаще и чаще стал наблюдать эти превращения, ее глаза, волосы, неправильный профиль, забавную несмелую улыбку детских, слабо очерченных губ. Она водила рукой по бумаге, и от этого движения приоткрывалась на шее светлая полоска кожи, защищенная платьем от загара.

И когда Юрка ясно осознал в себе желание коснуться губами этой нежной полоски, он с ужасом понял, куда его привели педагогические опыты.

«Глупости, ничего не произошло, - тут оке начал он убеждать себя. - Просто немного раскис. Вот скоро кончится лето, и все...»

Лето действительно кончалось. В низинах, заросших папоротником, стали попадаться дружные семейства опят, мальчишки тащили домой орехи за пазухой, на станции продавали первые яблоки.

Юра уверял, что ему на даче до смерти надоело, без конца говорил о школе, товарищах, и его злило, что Веснушка только грустно, не протестуя, кивала головой, словно и не подозревала о том, как ему не хотелось уезжать...

И вот он наступил, последний вечер на даче. Весь день Юрка помогал дома укладывать вещи, а когда встретил Веснушку у проселочной дороги, хозяйки уже гнали домой коров.

С самого утра было жарко, собиралась гроза, но солнечные лучи проникали сквозь тучи, и все вокруг казалось желтовато - коричневым, как через дымчатые очки. Пахло парным молоком и грибами.

Они молча шли рядом, не зная, о чем говорить, и не решаясь смотреть друг на друга. Веснушка чувствовала какое - то тупое отчаяние, словно с переездом в город они окажутся на разных полюсах земли. Она желала только одного - чтобы время остановилось.

Но небо быстро темнело, на дорогу легли синие тени. Веснушка съежилась.

- Что это, уже ночь? Юрка осмотрелся.

- Нет, сейчас будет гроза.

И словно в подтверждение его слов длинная золотая нить прошила небо, раскатисто грохнуло где - то рядом, и среди внезапно наступившей тишины крупные, тяжелые капли заскреблись в сухих листьях придорожной канавы.

Веснушка заторопилась.

- Бежим, я знаю, где спрятаться... Совсем мокрые, они добежали до старого сруба, но и там дождь проникал сквозь дырявую крышу. Юра накинул свою куртку на плечи Веснушке. Оба подошли к окну.

На лесной опушке, в стороне от других деревьев, выделялся огромный красавец дуб. Казалось, что молнии пронизывали его ветви, прямо над ним раскалывалось небо. Испуганно трепетали осины, а он стоял прямой, непокорный.

- Смотри. - Юра указал на дуб. - Совсем один, а такой смелый, гордый. Он словно хочет всю грозу принять на себя...

Веснушка промолчала.

Гроза прошла быстро. По небу молоком разлилась звездная пыль, и только далеко над лесом тускло вспыхивали зарницы. Было холодно, сыро, но уходить не хотелось. Веснушка задумчиво рисовала мелом дуб на стене, такой одинокий в своей гордости.

- Видишь, чего ты добилась, совсем другим человеком стала. - Юра, улыбаясь, разглядывал рисунок. - А представь себе, вдруг мы встретимся через десять лет... Я буду молодым известным хирургом, ты - знаменитой художницей. И вот где - нибудь на выставке...

- Я никогда не буду художницей, потому что без тебя не смогу нарисовать даже стакана, - перебила Веснушка. Голос у нее дрожал.

- Это тебе только так кажется...

- Нет, не кажется. - Веснушка горестно уронила руки на колени. - Таланта у меня нет... Я умею рисовать только тебя - твое лицо, руки. Дерево, на которое ты 'смотришь, тропинку, на которой ты стоишь. Без тебя я насовсем останусь Веснушкой. Не уезжай...

«Любовь создает искусство», - вспомнил Юра слова старика - литературоведа. Но через мгновение ему было уже не до формулировок: он видел, как вздрагивали под курткой узкие плечики Веснушки, прислонившейся к стене.

- Валя, Валечка, ну подожди, перестань, прости меня, пожалуйста... - Юрка не знал, за что он просил прощения. - Ну, хочешь, мы будем в Москве вместе ходить в кино?

Но поняв, что сказал совсем не то, он неловко обнял ее за шею и почувствовал доверчивую, живую теплоту девушки. Тогда, закрыв глаза, Юрка стал жадно целовать ее соленые от слез щеки...

Веснушка подняла голову. Нет, луна с неба не упала, она так же спокойно смотрит на побежденного комсорга десятого «Б», как, по - видимому, смотрела шестьсот пятьдесят лет назад на влюбленного Данте. Луна осталась прежней, только, кажется, чуть потеплела, медленно таяли ее края прозрачными льдинками и разбивались в воздухе на крошечные серебристо - пепельные брызги.

"Смена" №1 1958г.

Информация о материале

Юлия Иванова

Категория: Дверь в потолке. Часть II

25 сентября 2018

Просмотров: 510

Фото из Интернета

 1984 год

  Уж не знаю, были ли тому виной предыдущие мои деяния или отпевание новопреставленного генсека Юрия, но в больницу я-таки угодила.
Надо сказать, что с медициной у меня вообще были отношения мистические.
Любое соприкосновение врачей и приборов с моими органами вызывало и у тех, и у других близкую к панике реакцию типа “то, что мы обнаружили, несовместимо с жизнью”.

Меня всё время в последний момент не пускали во всякие поездки, если нужно было пройти предварительное обследование, - начиная с Артека, когда пришлось сидеть на диете (что-то с почками).
Потом случилось всё сикось-накось во время родов.
Затем как-то после кардиограммы мне, прекрасно себя чувствующей, велели “сидеть и ждать скорую, потому что сейчас будет инфаркт”.
Я подождала минут пять, действительно начала психовать и сбежала.
Всё обошлось.
Потом как-то приятельница-гинеколог, случайно померившая мне давление (90 на 60), ахнула, нашла у меня в сердце какие-то “шумы и пороки” и, провожая, смотрела вслед из окна, видимо, удивляясь, что я передвигаюсь своим ходом.

Поэтому я берегла нервы и обращалась к медицине лишь по крайней необходимости. Типа обязательной диспансеризации для выдачи нового санбилета.

  Само собой, у меня тут же обнаружили нечто фатальное и выписали назавтра направление в больницу, “пока не поздно”.
Короче, пора шить белые тапочки.

  Тапочки так тапочки. Дома был переполох, слёзы, а я наутро отправилась в храм.
Отца Германа не было, служил другой батюшка, который поначалу отказался меня причащать (мол, не говела).

- Но я в больницу ложусь, батюшка. Вдруг не вернусь?

Он вздохнул и благословил.

Я лежала в операционной с маской, глотая дурманящий газ, и снова видела в нависшей удушливо-серой плите потолка светлый прямоугольник медленно открывающейся двери.
И тянула дверь, и манила, и совсем не было страшно.
И верилось, что заступятся за меня на Суде все мои спасённые и не спасённые бомжи с алкашами...
И надо было лишь подпрыгнуть, просочиться, проскользнуть невесомо-юрким бликом в заветный сияющий просвет.

  Но тут вроде бы уже не моё тело вдруг налилось тяжестью и какой-то далёкой, тоже не моей болью.
Оно (тело) лежало в пыли на обочине странной дороги, бесконечным серпантином струящейся вниз по уныло-гористой местности.
Мимо шли и шли туда, к подножию, безликие молчаливые вереницы пленных со связанными за спиной руками. А над ними метались то ли хлопья сажи, то ли тумана, то ли птицы какие-то чёрно-серые...

  Рядом в пыли отпечатывались следы босых ног. И каждый отпечаток был почему-то привязан к пульсирующей тупой боли внутри моего-немоего тела.
Я заравнивала следы ладонью, боль стихала.
Но тут же отпечатывался новый след, и я знала - надо терпеть, пока толпа не пройдёт. Но конца ей не было видно.
Так и не дождавшаяся меня дверь в потолке бесшумно сдвинулась и погасла. А меня отвезли в палату.

  Короче, я вроде бы осталась жить, но под вопросом. Потому что через неделю–другую должны были поступить результаты биопсии и вынесен окончательный приговор.
А пока что предлагалось пройти заодно полное обследование и отдохнуть от забот и бурь житейских.

  И понеслось.
Первым делом – анализ крови.
Накануне примчалась медсестра к одной девушке из нашей палаты и велела ей явиться в лабораторию повторно. Спросив, не облучалась ли та прежде какими-либо опасными объектами.
  Девушка побледнела и пожала плечами – кто это может знать точно?
  Мы проводили её сочувствующими взглядами.
А наутро в палате по громкоговорителю загремело:

- Иванова, срочно явиться в лабораторию на анализ крови!

У меня внутри похолодело – анализ я прошла накануне, значит...
Долго не могла заставить себя подняться, коленки подкашивались.
Выпила что-то психотропное и, молясь, отправилась как на казнь– тоже под прощальные взгляды девчонок.

- А что у меня? Из пятой палаты, Иванова.

- Кровь надо сдать, вот чего.

- Так я вчера сдавала...

- Да? А почему у нас ничего не отмечено? Маш, глянь ещё раз - Иванова из пятой, говорит, вчера сдавала.
Есть? Ну и хорошо.
Можете идти, Иванова.

- А что у меня?

- Да ничего, всё в норме. Просто сестра не в ту картотеку...

  Подобное случалось почти каждый день плюс ожидание биопсии.
Я исхудала, ничего не могла есть, хоть питание было отменным, даже икру давали (не баклажанную).
  С домашними, которые часто меня навещали, каждый раз прощалась навеки.
Читала “Исповедь” Блаженного Августина и, когда разрешили, делала несколько кругов вокруг больничных корпусов, повторяя наизусть молитвы.
Не о выздоровлении, а “Да будет на всё воля Твоя”.

  И всё же обрадовалась, когда биопсия ничего такого не обнаружила.
Но меня ожидало ещё одно испытание – уже перед выпиской. На приёме у окулиста, где я никак подвоха не ожидала.
Прочла исправно все таблицы. Молодой врач, заглянувший в моё глазное дно, вдруг задёргался, заохал и заверещал, что там что-то такое-эдакое, чего он никак понять не может – то ли пятно, то ли бревно.
И опять меня, едва живую, повели к завотделением.

- Вот, бревно в глазу, - улыбнулась я предсмертной улыбкой, - Совсем по-Евангельски. Жила и не замечала.

  Женщина глянула в прибор и рассмеялась:

- Это у вас врождённое. Пятнышко, вроде как родинка, только внутри. Оно никак не даёт о себе знать, живите и забудьте. Мальчик у нас - практикант, неопытный...
Серёж, поди-ка сюда.

  Сидя в кресле, я прослушала вместе с Серёжей лекцию о возможных глазных аномалиях.
Он сконфуженно поддакивал и потел.
Балда, прогульщик, небось!
Приготовившись внутренне, что мне вырежут глаз, я была готова от счастья расцеловать его вместе с завотделением.

  “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка”...
Значит, “не отпущаеши”.

- Ну вот, теперь вы знаете, что у вас всё в порядке, - резюмировала лечащая врачиха при выписке.
Я рассЫпалась в благодарностях, больше всего опасаясь, что она сейчас вспомнит про кабинет психиатра, где я наверняка застряну. Уже на полных основаниях.

  Выпишут меня как раз к 8-му марта.
На даче будет ждать полный погреб срезанных выгоночных тюльпанов, которые нужно срочно продавать, потому что после женского дня они никому не нужны.
  Едва держась на ногах, повяжу и побросаю в коробки букеты.
Затем мы с Борисом снова помчимся на жигулёнке в Москву и я буду, как всегда, бегать и откупаться от милиции, рассовывая по карманам трёшки-пятёрки и глотая валокордин.

Информация о материале

Администратор

Категория: Верни Тайну!

03 октября 2022

Просмотров: 226

• лунные часы

*   *   *
 Терпенье и труд вся перетрут...
Даже завязку от волчьей миски, которую Ворон всегда носил за зверем в клюве, потому что интеллигент-Волк не терпел чужой посуды.
А внизу, как назло, спала Беда...

Пионерии. Большая Перемения от "Лунных Часов".Новые образы разбарбитизации

Информация о материале

Юлия Иванова

Категория: Дверь в потолке. Часть II

25 сентября 2018

Просмотров: 546

С Патриархом всея Руси Пименом.


(первая половина восьмидесятых)

  Ещё одна замечательная история – про Артура с царской фамилией Скавронский (из рода Скавронских была императрица Екатерина).
 Его отец, Генрих Антонович, был основателем нашего посёлка, уважаемым человеком.
А вот сын спился.
Потерял работу, семью, отбыл срок за кражу и проживал на даче покойного отца.
Промышляя то несложными работами на участках (трудился он с ленцой, да и здоровье подкачало), а больше – грибами.
Это он любил, знал все заповедные места. Притаскивал, бывало, полную корзинку, признавая расплату лишь спиртным.
  А дашь деньгами, – всё равно в винный отдел отнесёт.

  С Артуром мы подружились. Я его подкармливала – был он жутко худой.
И, само собой, затевала разговор о вечном.
  Как-то Артур поведал вот какую историю:

  Однажды до того он допился, что услыхал, как за стеной (он тогда половину дома уже продал за долги) какие-то тёмные личности договариваются его сжечь.
Артур стал их просить не разводить дома костёр – я, мол, лучше сам повешусь.
  Иди, - согласились - вешайся.
Артур отправился в сарай, нашёл верёвку.
Мыла не нашёл, плюнул, натёр верёвку слюной.
Привязал к чему-то там наверху и повис.

- И тут я увидел Бога.

- Кого-кого?

- Бога. Ну как на иконах, с длинными волосами, красивый такой, в сиянии.
  Я было к нему... А он руки вскинул, а потом ка-ак опустит...
  Ну, я и загремел – верёвка оборвалась.
Лежу, отдышался – канат будто перепилен. А ведь толстенный, машину из грязи вытягивали...
   А эти гады опять – вешайся по новой, а то спалим.
   Но Бог-то меня к себе не берёт...
  Я уж понял – никак нельзя помирать. Собрал ноги в руки да как рвану к станции.   Впрыгнул в электричку, трясусь, чую – они в соседнем вагоне.
  Ну, я тогда подсел к одному майору, до Москвы добрался кое-как и прямиком в ментовку.  Спрячьте, говорю, от душегубов.
Менты попались хорошие, не били. А утром выпустили. Даже закурить дали.
Как ты думаешь, почему он верёвку перепилил?

  - Кто?

- Да Бог! Какой ему резон, чтоб я тут небо коптил?

Я предположила, что Господь его любит и дал время спасти душу. Потому что “в чём застану, в том и судить буду”.
А “пьяницы Царство Божие не наследуют”.

  Артур ответил, что вообще-то он к Богу со всем уважением. Но верит больше в Богородицу.
  Когда собирает грибы, всегда просит, чтоб послала побольше белых или опят.
Что мать его втайне покрестила и учила молитвам.
  А свой крестик пришила к лифчику и молилась на ночь под одеялом. Потому что отец был не только атеистом, но и партийным.
И мол, конечно, надо бы сходить в церковь.

  Вот пишу и вспоминаю, сколько их говорило эти слова незадолго до смерти.
“Надо бы сходить в церковь”...
Местные супруги-алкаши со странной фамилией Вичкаповы всё собирались собирались...
Потом Катя умерла, но мужа Николая, пережившего её на пару лет, я несколько раз видела на службе.
  Была ещё пожилая женщина, которая остервенело рвала сорняки в канаве и пожаловалась мне, что “сердце барахлит, а всё никак до храма не доберётся”...
Назавтра её увезли с обширным инфарктом.
Навеки.

    Был совсем молодой парень, уже в перестройку, богач и красавец.
Продал на снос купленную дачу, ещё вполне приличную, и одним из первых в посёлке стал на её месте строить кирпичную фазенду.
  Кстати и прежний хозяин снесённой дачи плохо кончил – выращивал на продажу алые гладиолусы “Оскар”, не зная продыху...
Всё ради сына Володьки, который однажды нырнул по пьянке в пруд и не вынырнул.
А отец с горя зачах.

Голубоглазого хозяина фазенды тоже звали Володей.
И он на моей памяти принимался то за цветы, то за перепродажу автомобилей...Потом купил два катера, продал...
Затем в упоении строил свои хоромы, часто жалуясь, что в Москве всё надоело. Что мечтает жить за городом и размышлять о вечном, гуляя в лесу с собакой.
В последний раз “о вечном” мы с Володей перекинулись парой слов возле кирпичного забора.
Вилла уже была отстроена, рабочие возводили ограду, а хозяин отдавал им распоряжения и пытался с кем-то связаться по мобильнику.

Мобильник я лицезрела впервые и остановилась узнать, с чем его едят и сколько эта игрушка стоит.
А Володя спросил меня, когда ближайший церковный праздник, и посетовал, что никак не выберется в храм - всё дела.
Но сейчас стройка практически закончена и уж теперь-то...

  Его искали несколько дней.
Останки обнаружили внутри дотла сгоревшей дорогой иномарки.
Несчастный случай или разборки – до сих пор покрыто мраком.
А на фазенде с бассейном и кинозалом поселился володин друг. С его красавицей-женой из ансамбля “Берёзка”, его дочкой Алиной, его тёщей и его собакой Назаром.
  Мы с Володей ещё когда-то спорили, стоило ли псу купировать уши.

Жили-поживали, но как-то Алексей уехал в Египет (он увлекался подводной охотой), где его какая-то местная ядовитая тварь тяпнула в ногу.
Срочно вернулся, началось заражение крови.
Сначала лишился ноги, затем жизни.
Такие дела.

Но с Артуром, как и с Сашкой, вышло иначе.
Хоть в храм обладатель царской фамилии после моих увещеваний не побежал.
Да и я, помятуя, что насильно в рай не тянут, больше разговор на эту тему не поднимала.

Правда. Ничего, кроме правды.