ШОЛОХОВ ШОЛОХОВЫМ, А КОММУНИЗМ – КОММУНИЗМОМ(2000-й год)
Я передала статью в редакцию, где её, само собой, благополучно потеряли.
Пришлось отлавливать лично товарища Кожемяку.
Виктор Стефанович встретил меня сумрачно, пролистал опус и сказал, что ежели мне нужна реклама Изании, то надо было написать несколько строчек, а не семь страниц.
Я ответила, что Изания необходима вовсе не мне, а людям. Так сказать, человечеству.
А потом мы ведь по телефону обговорили объём...
Ни о какой договорённости он, разумеется, уже не помнил. Да и про тему “Христос и коммунизм” думать забыл, сообщив, что сейчас занимается совсем другим (кажется, Шолоховым).
Я возразила, что Шолохов Шолоховым, а коммунизм коммунизмом и в вопросах идеологии топтаться на месте смерти подобно.
Тут он стал закипать, на лице появилось то самое: “Ходют тут всякие”, когда у занятых людей через полчаса совещание.
И попробовал учинить мне разнос, как в добрые старые времена.
Пришлось снова помянуть про “патроны”.
Виктор Стефанович немного смягчился.
Я спросила, как он себя чувствует, не дать ли что-нибудь от сердца?
Выглядел он действительно неваженецки - лицо серое, мешки под глазами …
Таблетку анаприлина проглотил сразу.
Мне стало его жаль, посоветовала отказаться от совещания. Он уныло отмахнулся.
Короче, полыхал на работе. Я стала прощаться.
- Может, всё-таки дадим рекламу? – вздохнул он.
- Да ладно, спасибо. “Завтра” уже давало.
Я тогда не обиделась. Приносила им ещё какие-то частушки к президентским выборам, где, помнится, были такие строчки:
“Кто вы, В.В.Путин? Штирлиц аль Распутин? Что-то от Дзержинского, что-то от Бжезинского…”
Снова ни ответа, ни привета, красно-коричневая дыра.
“Совраску” я выписывала с тех пор, как она стала считаться оппозиционной. Но в конце концов, каюсь, даже в руки брать не желала, постепенно докатившись до стремительно левеющего МК.
Со временем и “левым” в Думу перестала названивать - до сих пор скорблю, сколько денег извела по межгороду.
Боже, какими мы были наивными...
Хоть уже далеко не молоды.
В поисках соратников до упора обзванивала внесённые в список кандидатуры.
Развозила книги, некоторым дарила.
Одни читали, хвалили.
Другие просматривали, предлагали при случае встретиться и серьёзно обсудить...
Но как-то не получалось, все были заняты (в том числе и я), и постепенно телефонное общение сводилось на нет.
Шёл белый бычок по доске…
Вот Марлену Мартыновичу Хуциеву (он был худруком в телевизионном “Экране”, когда я там работала сценаристом) оставляла по договорённости с дарственной надписью все свои книги в киоске кинематографистов на Васильевской.
Звоню до сих пор, скорее уже по традиции:
- Да, Юля, помню, интересно, обязательно надо поговорить.
Но я сейчас убегаю (сплю, болею, у меня люди, пишу сценарий, уезжаю).
Так что позвони через час (вечером, завтра, через недельку, через месяц).
Я забываю, не звоню, потом всё повторяется.
И каждый раз вспоминается некий таинственный “Женя”, с которым героиня хуциевского “Июльского дождя” так же “сотрясала воздух” по телефону.
Отдала “Двери” Станиславу Куняеву в “Наш современник”.
Он при встрече сказал, что роман гуляет по редакции и что я “выдумщица”.
Леонид Бородин (“Москва”), наверное, так и не прочёл – не знаю. Обратно удалось вернуть лишь первый том, другой потерялся.
Прочёл Виктор Алкснис (вынашивала какие-то утопические планы по поводу развёртывания Изании в Одинцовском районе, где он был избран депутатом).
Но поговорить серьёзно так и не пришлось – то Виктор Имантович был всю дорогу занят, то я одумалась, сообразив, что есть Одинцовский район и какие там ставки на кону.
Замочат ни за грош.
Состоялся интересный разговор с Александром Зиновьевым на его кафедре в МГУ.
К роману он отнёсся очень хорошо, но счёл Изанию “утопией”.
* * *
НАСТУПИЛ МЕСЯЦ МАЙ 2000 ГОДА
СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ
2003-й, поздняя осень
Снова кончился, слава Богу, цветочный сезон, за окном дождь пополам со снегом.
Сижу за компом и переругиваюсь с Юстасом.
В соседней комнате возлежит Борис – с некоторых пор он облюбовал для этого огромный старинный сундук - во-первых, твёрдый и плоский, (по методу Ниши), во-вторых – свежий воздух (рядом с лоджией), в-третьих, рядом со мной - можно всё время общаться.
Борису эти три компонента необходимы – у него двусторонняя грыжа, болят спина и ноги, бывает одышка.
Но особенно важно общение, потому что от неприкаянности и дружбы с Бахусом он либо в возбуждении, либо в тоске.
Особенно усилилась депрессия после смерти свекрови.
Тянет приложиться хотя бы к холодному вину или пивку, поймать привычный кайф, но всё это под запретом из-за подагры и гипертонии.
А удрать к соседям и пропустить рюмочку тем более нельзя, так как одной не отделаешься, а больше - опять придётся скорую вызывать.
Борис предаётся воспоминаниям – о былой работе, о детстве-юности, об ушедших в никуда друзьях-товарищах (целый мир), о каких-то наших с ним и с ними похождениях...
Я многое не помню, но поддерживать эти экскурсы в прошлое необходимо.
И ещё он в последнее время увлекается всякой нетрадиционной медициной, экспериментирует на себе “советы бывалых почти покойников” (иногда с печальными последствиями).
Всё это тоже надо квалифицированно обсуждать, а то и служить из солидарности подопытным кроликом (питьё керосина, перекиси водорода или настойки из дождевых червей).
Я по возможности впопад поддакиваю Борису, правой рукой управляюсь с мышью и клавиатурой, а в левой - телефонная трубка.
По которой нужно тоже впопад время от времени отвечать одинокой болящей соседке Полине.