1955 год
И вот аттестат зрелости на руках. А я ещё не знаю, куда подавать документы – в Первый МЕД или на журфак МГУ. Кошмар.
Мысль, что я должна сама решить свою судьбу, определить всю будущую жизнь, приводила в смятение. А вдруг ошибусь?
Помню, как сидела на лавочке во дворе МГУ на Моховой и горячо молилась:
- Подскажи, Господи!
Жизнь мою определит нагловатый третьекурсник, штудирующий рядом “Зарубежку” по диагонали:
- Иди на медфак. Чехов вон тоже был врачом, а стал журналистом и писателем.
И потом ты всё равно не попадёшь – двадцать восемь на место.
К тому же девчонка…
Я взглянула на него и совершенно чётко осознала, что такой отвратительный прыщавый тип ничего путного посоветовать не может.
“Всё равно не попадёшь…” А вот попаду.
И пошла на второй этаж подавать документы.
Уже на сочинении получила четвёрку – это была катастрофа.
Отправилась узнавать, в чём дело. Секретарь сказала:
- Грамматическая ошибка.
- А можно посмотреть?
Тема была “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева – я специально выбрала потруднее. Открываю.
“В главе “Любани” Радищев…”
“Любани” зачёркнуто и исправлено на “Любань”.
- У Радищева деревня называется “Любани”, - возмущаюсь я, - “Любани” и “Пешки”. Я книгу принесу.
- Ну, принеси.
Бегу в библиотеку. “Любани”!
- Вот, пожалуйста.
- Иди к председателю комиссии.
Председатель комиссии – Архипов. Преподаватель по русской литературе.
Моя горячность ему нравится.
- Ну что ж, похоже, вы правы,- он улыбается и заносит красный карандаш над злополучными “Любани”, - Так-так, товарищ Иванова Юлия…
- Львовна, - говорю я, не сводя глаз с карандаша.
И вдруг…
- Знавал я одного Льва Иванова – это не ваш отец? Как его отчество?
Мгновенно осознаю опасность и, не моргнув глазом, вру:
- Александрович.
Чувствую, как предательская краска заливает лицо. Но Архипов мне, кажется, верит.
- Нет, тот был Васильевич, - и ставит большое красное "ОТЛ".
* * *
Я буду ходить у него в любимчиках, вызывая зависть сокурсников.
-Ну что, товарищ Иванова, как со знаниями? – будет спрашивать он на зачётах.
- Учила.
- Давайте зачётку.
Но отречение от национальности отца, пусть во имя высшей цели, это “Александрович” будет всякий раз колоть, как заноза.
Лишь спустя много лет я реабилитируюсь перед собственной совестью. Когда главный редактор "Нашего современника" Стасик Куняев, которого я давным давно знала, подписав мне рекомендацию в Союз Писателей России, спросит уже у выхода.
- Юля, вот я всё время хотел спросить…У тебя мать – еврейка?
- Да ты что, Стасик! Иванова Александра Ивановна.
Он просияет.
- Ну вот, а мне говорили…
Я выдержу паузу.
- У меня отец – еврей.
Полный шок.
- Как же так, ведь он с Алтая....Потомственная семья старообрядцев, - бормочет Стасик.
- Так это отчим. А у меня - другой отец. Понимаешь?
Чего тут было не понять!
Стасик обнимает меня, и мы оба радостно смеёмся. Я – что облегчила душу. А Стасик – что всё-таки среди старообрядцев еврея не оказалось.
Следующие два экзамена я сдам на отлично.
На английском рядом за столом будет сидеть будущая знаменитость Марик Розовский.
Я в пять минут справлюсь со своим билетом, услышу его отчаянное: “Ни бум-бум” и быстро сделаю ему перевод и упражнение.
Марик тоже получит пятёрку. В общей сложности, как и я, двадцать восемь проходных баллов. Как раз чтобы попасть на вечернее или заочное.
Мою филантропию, определившую его жизнь, он запомнит навсегда. Сказав как-то при случайной встрече в метро через много лет, что мой поступок “изменил его мнение о человечестве”.
Я же схлопочу тройку по географии, срезавшись (потому что девчонка) вопросом типа:
- Сколько шлюзов на Беломорско-Балтийском канале?
Не получив ответа, препод ткнёт указкой в немую карту:
- А это что такое?
- Географическая точка, - буркну я.
- Девушка, мы с вами не на конкурсе журнала "Крокодил".
- А вы участвовали? - проглочу я слёзы, забирая зачётку с тройкой.
Но на вечернее всё же зачислят при условии, что устроюсь работать.
И вот аттестат зрелости на руках. А я ещё не знаю, куда подавать документы – в Первый МЕД или на журфак МГУ. Кошмар.
Мысль, что я должна сама решить свою судьбу, определить всю будущую жизнь, приводила в смятение. А вдруг ошибусь?
Помню, как сидела на лавочке во дворе МГУ на Моховой и горячо молилась:
- Подскажи, Господи!
Жизнь мою определит нагловатый третьекурсник, штудирующий рядом “Зарубежку” по диагонали:
- Иди на медфак. Чехов вон тоже был врачом, а стал журналистом и писателем.
И потом ты всё равно не попадёшь – двадцать восемь на место.
К тому же девчонка…
Я взглянула на него и совершенно чётко осознала, что такой отвратительный прыщавый тип ничего путного посоветовать не может.
“Всё равно не попадёшь…” А вот попаду.
И пошла на второй этаж подавать документы.
Уже на сочинении получила четвёрку – это была катастрофа.
Отправилась узнавать, в чём дело. Секретарь сказала:
- Грамматическая ошибка.
- А можно посмотреть?
Тема была “Путешествие из Петербурга в Москву” Радищева – я специально выбрала потруднее. Открываю.
“В главе “Любани” Радищев…”
“Любани” зачёркнуто и исправлено на “Любань”.
- У Радищева деревня называется “Любани”, - возмущаюсь я, - “Любани” и “Пешки”. Я книгу принесу.
- Ну, принеси.
Бегу в библиотеку. “Любани”!
- Вот, пожалуйста.
- Иди к председателю комиссии.
Председатель комиссии – Архипов. Преподаватель по русской литературе.
Моя горячность ему нравится.
- Ну что ж, похоже, вы правы,- он улыбается и заносит красный карандаш над злополучными “Любани”, - Так-так, товарищ Иванова Юлия…
- Львовна, - говорю я, не сводя глаз с карандаша.
И вдруг…
- Знавал я одного Льва Иванова – это не ваш отец? Как его отчество?
Мгновенно осознаю опасность и, не моргнув глазом, вру:
- Александрович.
Чувствую, как предательская краска заливает лицо. Но Архипов мне, кажется, верит.
- Нет, тот был Васильевич, - и ставит большое красное "ОТЛ".
* * *
Я буду ходить у него в любимчиках, вызывая зависть сокурсников.
-Ну что, товарищ Иванова, как со знаниями? – будет спрашивать он на зачётах.
- Учила.
- Давайте зачётку.
Но отречение от национальности отца, пусть во имя высшей цели, это “Александрович” будет всякий раз колоть, как заноза.
Лишь спустя много лет я реабилитируюсь перед собственной совестью. Когда главный редактор "Нашего современника" Стасик Куняев, которого я давным давно знала, подписав мне рекомендацию в Союз Писателей России, спросит уже у выхода.
- Юля, вот я всё время хотел спросить…У тебя мать – еврейка?
- Да ты что, Стасик! Иванова Александра Ивановна.
Он просияет.
- Ну вот, а мне говорили…
Я выдержу паузу.
- У меня отец – еврей.
Полный шок.
- Как же так, ведь он с Алтая....Потомственная семья старообрядцев, - бормочет Стасик.
- Так это отчим. А у меня - другой отец. Понимаешь?
Чего тут было не понять!
Стасик обнимает меня, и мы оба радостно смеёмся. Я – что облегчила душу. А Стасик – что всё-таки среди старообрядцев еврея не оказалось.
Следующие два экзамена я сдам на отлично.
На английском рядом за столом будет сидеть будущая знаменитость Марик Розовский.
Я в пять минут справлюсь со своим билетом, услышу его отчаянное: “Ни бум-бум” и быстро сделаю ему перевод и упражнение.
Марик тоже получит пятёрку. В общей сложности, как и я, двадцать восемь проходных баллов. Как раз чтобы попасть на вечернее или заочное.
Мою филантропию, определившую его жизнь, он запомнит навсегда. Сказав как-то при случайной встрече в метро через много лет, что мой поступок “изменил его мнение о человечестве”.
Я же схлопочу тройку по географии, срезавшись (потому что девчонка) вопросом типа:
- Сколько шлюзов на Беломорско-Балтийском канале?
Не получив ответа, препод ткнёт указкой в немую карту:
- А это что такое?
- Географическая точка, - буркну я.
- Девушка, мы с вами не на конкурсе журнала "Крокодил".
- А вы участвовали? - проглочу я слёзы, забирая зачётку с тройкой.
Но на вечернее всё же зачислят при условии, что устроюсь работать.