ЭХ, КОНИ, КОНИ…
(1966 год)
“Тройки, семёрки, туза” мне уже было мало, и мы (на этот раз с Борисом) зачастили на ипподром.
Помню в директорской ложе Ворошилова, актёра Яншина и Будённого. Помню непередаваемый таинственный призыв “внутреннего голоса” поставить на ту или “темноту”, насмешки “бывалых”. Скептическую ухмылку черноглазой кассирши Ларисы (она потом станет моей соседкой по даче), долгожданный звук гонга...
И вот твоя “кляча”, едва различимая в общей компании, вдруг прибавляет ход... А потом - один фаворит сбоил, другой – отстал...И какой-нибудь твой “Урал” с наездником в зелёном начинает всех “делать”.
И “волнуется сердце, сердце волнуется”... И даже если не приходит первым – ведь ехал же, хотел!
Про “Урала” я вспомнила не случайно, так как угадала (в одинаре) этот, кажется, самый крупный за несколько лет ипподромный выигрыш.
После чего ко мне стала подходить консультироваться “тотошка”, полагая, что я имею связи с конюшней.
Туда я действительно иногда заглядывала, обожала лошадей, была “на ты” с некоторыми наездниками. Которые порой и рады бы “сделать” заезд, но чаще всего просто блефовали.
Жульничества там было предостаточно, но всё равно интересно.
Играла я, в отличие от карт, аккуратно, специально не брала с собой больше десятки. Часто скидывалась с кем-нибудь по полтинничку на “темняк” и, случалось, угадывала.
Однажды повстречала на конюшне загорелого американского ковбоя, который обрадовался, что я говорю по-английски, и поведал, что у него в Штатах несколько собственных конюшен, а к нам он приехал купить рысаков “на развод”.
Всучил мне пачку цветных лошадиных фото и спросил, кого бы я на его месте выбрала. Я указала.
Тогда он пришёл в совершенный восторг, сообщив, что это его лошади, и я точно определила фаворита. И сходу предложил руку и сердце с совместным проживанием в Штатах на ковбойском ранчо.
Ни о каком отказе он слышать не хотел и всё норовил надеть мне на палец своё кольцо, которое сваливалось в опилки.
Пришлось обнадёжить.
С визиткой в руке, на которой он написал и номер своего телефона в гостинице, я вернулась на трибуну, где со смехом рассказала о ковбое Борису.
Ему, в отличие от меня, эта история совсем не понравилась. Он рявкнул, что надо немедленно ехать домой, что за американцем наверняка хвост, что за контакт с иностранцем меня могут арестовать, и всё такое.
А визитку порвал в мелкие клочья.
Как растерзал однажды и мой портрет, написанный Борисом Бланком, мосфильмовским художником, а нынче режиссёром.
Визитку мне было не жаль. Хрен с ней, со “страной жёлтого дьявола”, хоть ковбой был хорош, а кони его ещё лучше. Но из-за портрета расстроилась, потому что он отражал, по словам супруга, “тёмную мою изнанку”.
С портрета зло и затравленно смотрело некое похожее на меня существо явно из семейства кошачьих. Готовящееся не к защите, а к атаке, прыжку.
Фосфоресцирующая зелень в прищуре глаз, неудобная поза, кривой напряжённый рот...
Хороший портрет, хоть и не слишком лестный – именно такой я теперь иногда видела себя в зеркале.
И начальник мужа как-то осторожно поинтересовался:
- А ты видел, какое у Юлии иногда бывает выражение лица, когда она забывает, что не одна в комнате?
В одно из воскресений, когда мы традиционно собирались на бега, позвонила редакторша с Мосфильма, очень милая женщина, и сказала, что я должна подписать какую-то бумагу.
Что, мол, пятьдесят процентов гонорара за свой не пошедший в производство сценарий я получила и никаких претензий к Мосфильму не имею.
Должна, так должна. Мы договорились встретиться с Натальей Николаевной в павильоне метро “Белорусская”, чтоб оттуда на 20-м троллейбусе ехать на Беговую.
Она с лучезарной улыбкой протянула мне бумагу. Я занесла над ней ручку, но тут муж Боря буквально выхватил из-под ручки листок.
- К чему такая спешка – ведь сегодня выходной. Завтра внимательно почитаем и привезёшь на Мосфильм.
Я попыталась протестовать – чего там тянуть. Мне было неловко перед женщиной, которая потратила ради нас воскресенье...
Куда там! Борис уже сунул листок в программку сегодняшних заездов и распрощался.
А действительно, почему в воскресенье?
Назавтра Борис отправился к известному юристу по авторским правам и выяснил, что, поскольку сценарий не реализован “по не зависящим от автора причинам”, студия обязана выплатить ему, автору, в лице Ивановой Ю.Л., все сто процентов гонорара.
- Передайте Сизову, что Вакман сказал: “Надо платить”.
(1966 год)
“Тройки, семёрки, туза” мне уже было мало, и мы (на этот раз с Борисом) зачастили на ипподром.
Помню в директорской ложе Ворошилова, актёра Яншина и Будённого. Помню непередаваемый таинственный призыв “внутреннего голоса” поставить на ту или “темноту”, насмешки “бывалых”. Скептическую ухмылку черноглазой кассирши Ларисы (она потом станет моей соседкой по даче), долгожданный звук гонга...
И вот твоя “кляча”, едва различимая в общей компании, вдруг прибавляет ход... А потом - один фаворит сбоил, другой – отстал...И какой-нибудь твой “Урал” с наездником в зелёном начинает всех “делать”.
И “волнуется сердце, сердце волнуется”... И даже если не приходит первым – ведь ехал же, хотел!
Про “Урала” я вспомнила не случайно, так как угадала (в одинаре) этот, кажется, самый крупный за несколько лет ипподромный выигрыш.
После чего ко мне стала подходить консультироваться “тотошка”, полагая, что я имею связи с конюшней.
Туда я действительно иногда заглядывала, обожала лошадей, была “на ты” с некоторыми наездниками. Которые порой и рады бы “сделать” заезд, но чаще всего просто блефовали.
Жульничества там было предостаточно, но всё равно интересно.
Играла я, в отличие от карт, аккуратно, специально не брала с собой больше десятки. Часто скидывалась с кем-нибудь по полтинничку на “темняк” и, случалось, угадывала.
Однажды повстречала на конюшне загорелого американского ковбоя, который обрадовался, что я говорю по-английски, и поведал, что у него в Штатах несколько собственных конюшен, а к нам он приехал купить рысаков “на развод”.
Всучил мне пачку цветных лошадиных фото и спросил, кого бы я на его месте выбрала. Я указала.
Тогда он пришёл в совершенный восторг, сообщив, что это его лошади, и я точно определила фаворита. И сходу предложил руку и сердце с совместным проживанием в Штатах на ковбойском ранчо.
Ни о каком отказе он слышать не хотел и всё норовил надеть мне на палец своё кольцо, которое сваливалось в опилки.
Пришлось обнадёжить.
С визиткой в руке, на которой он написал и номер своего телефона в гостинице, я вернулась на трибуну, где со смехом рассказала о ковбое Борису.
Ему, в отличие от меня, эта история совсем не понравилась. Он рявкнул, что надо немедленно ехать домой, что за американцем наверняка хвост, что за контакт с иностранцем меня могут арестовать, и всё такое.
А визитку порвал в мелкие клочья.
Как растерзал однажды и мой портрет, написанный Борисом Бланком, мосфильмовским художником, а нынче режиссёром.
Визитку мне было не жаль. Хрен с ней, со “страной жёлтого дьявола”, хоть ковбой был хорош, а кони его ещё лучше. Но из-за портрета расстроилась, потому что он отражал, по словам супруга, “тёмную мою изнанку”.
С портрета зло и затравленно смотрело некое похожее на меня существо явно из семейства кошачьих. Готовящееся не к защите, а к атаке, прыжку.
Фосфоресцирующая зелень в прищуре глаз, неудобная поза, кривой напряжённый рот...
Хороший портрет, хоть и не слишком лестный – именно такой я теперь иногда видела себя в зеркале.
И начальник мужа как-то осторожно поинтересовался:
- А ты видел, какое у Юлии иногда бывает выражение лица, когда она забывает, что не одна в комнате?
В одно из воскресений, когда мы традиционно собирались на бега, позвонила редакторша с Мосфильма, очень милая женщина, и сказала, что я должна подписать какую-то бумагу.
Что, мол, пятьдесят процентов гонорара за свой не пошедший в производство сценарий я получила и никаких претензий к Мосфильму не имею.
Должна, так должна. Мы договорились встретиться с Натальей Николаевной в павильоне метро “Белорусская”, чтоб оттуда на 20-м троллейбусе ехать на Беговую.
Она с лучезарной улыбкой протянула мне бумагу. Я занесла над ней ручку, но тут муж Боря буквально выхватил из-под ручки листок.
- К чему такая спешка – ведь сегодня выходной. Завтра внимательно почитаем и привезёшь на Мосфильм.
Я попыталась протестовать – чего там тянуть. Мне было неловко перед женщиной, которая потратила ради нас воскресенье...
Куда там! Борис уже сунул листок в программку сегодняшних заездов и распрощался.
А действительно, почему в воскресенье?
Назавтра Борис отправился к известному юристу по авторским правам и выяснил, что, поскольку сценарий не реализован “по не зависящим от автора причинам”, студия обязана выплатить ему, автору, в лице Ивановой Ю.Л., все сто процентов гонорара.
- Передайте Сизову, что Вакман сказал: “Надо платить”.