(1967-71 годы)
Подробно я описала свою жизнь в Немчинове в мистерии “Дремучие двери” (Иоанна в Ильичёвке). Дача Брежнева действительно была на холме неподалёку за сплошным бетонным забором.
Домашние и знакомые считали мою деревенскую жизнь дурью и мазохизмом.
Борис, правда, тоже приобщился к бегу, но приезжал, в основном, на выходные, что меня устраивало – общения я ни с кем не жаждала.
Вику же плотно опекала свекровь, которая полагала (кстати, вполне справедливо), что для ребёнка в домике отсутствуют необходимые удобства.
После начала каникул дочка у меня гостила недельку-другую, а затем моя мама брала её с собой на Оку или на Рижское взморье - в литфондовский дом творчества.
Только вот времени на повесть почти не оставалось.
По счастью, вскоре меня перевели в только что созданное творческое объединение “Экран” на должность редактора-сценариста (Мамедов меня запомнил и сдержал слово).
Потом и вовсе была организована при “Экране” сценарная мастерская, где со мной работали и Юрий Визбор, и Борис Шустров, и другие творческие личности.
Поначалу приходилось служить, в основном, редактором. А так как авторский контингент был чаще всего “вторичным” (приходили в “Экран” те, кому не повезло в кино), то лично мне иногда проще было самой написать за автора, чем добиваться от него нужного текста.
Помню, как однажды за несколько часов до звукозаписи текст к трёхчастёвке, где я была редактором, начисто отсутствовал. И тогда Марлен Мартынович Хуциев, бывший у нас худруком, махнул рукой:
– Ладно, сочиняй сама.
До этого долго не позволял – может, боялся, что потребую гонорар.
Текст был утверждён, записан. Я не получила ни копейки, но не дёргалась – фильм прошёл, и ладно.
Обижало другое – время от времени обрушивались на нас всякие дисциплинарные репрессии – у входа записывали, кто когда явился, опоздавшим объявляли выговора или лишали премий.
Я никак не могла смириться с такой казарменной муштрой, тем более что делать порой на работе было совершенно нечего.
Летишь, бывало, вверх по эскалатору метро, затем с риском для жизни – через дорогу к троллейбусу... А отметилась, плюхнулась на рабочее место, отдышалась – можешь краситься, чесать язык, чаи гонять, никому до тебя дела нет.
Но не дай Бог уйти раньше шести!
Вот тогда я и приспособилась, заткнув уши восковыми импортными затычками, продолжать сочинять странную свою повесть про Землю-Бета.
“Она должна прийти сегодня...”
Помню, как торговались с писателем Кузнецовым, с которым мне было велено заключить договор на пять тысяч за экранизацию его повести “Огонь”, опубликованной в “Юности”.
Бледный неврастеничный автор требовал шесть.
Шесть ему дали, но он их так и не получил, потому что махнул через пару недель в Лондон и там остался.
Только нервы зря мотал.
Меня в “Экране” начальство с некоторых пор побаивалось.
За одно из опозданий мне вынесли выговор. Я ужасно разозлилась, промолчала, но, как говорили девчонки, взглядом метала “громы и молнии”.
От этих “громов и молний”, по их мнению, тут же увезли на скорой с внезапным приступом удушья мою непосредственную начальницу, патологически здоровую молодую даму.
Другая дама, подписавшая приказ, покрылась на следующий день не менее странной сыпью.
А самый наш главный начальник, Хессин, расписавшийся в выговоре третьим, вообще куда-то сгинул на пару недель.
Как потом выяснилось, отлеживался в “Кремлёвке” в предынфарктном состоянии.
Я не очень верила слухам о своих колдовских способностях, но на всякий случай старалась с тех пор “не метать”, прощая личным обидчикам, как велит заповедь.
Как-то засиделась в Останкино, увлекшись работой над повестью, до глубокого вечера.
И вдруг до меня дошло, что на этаже никого нет.
Охватил панический страх, сердце колотилось.
Наскоро заперев ящик стола и дверь, помчалась по безлюдному коридору к лифту.
И вдруг из своего кабинета вышел Хессин, изумлённо вскинул брови:
- А вы что здесь делаете?
- Вкалываю! - буркнула я.
И добавила что-то про выговоры, которые несправедливо влепляют отдельным горящим на работе сотрудникам за ничтожные опоздания.
“Субординации” я так и не научусь.
Но Хессин не обидится. Понемногу я стану заключать договора и на свои сценарии – документальные, короткометражные игровые и даже полнометражки – в соавторстве с одним “классиком”.
Я писала текст – классик обеспечивал проходимость и первую категорию.
Неожиданно нашёлся режиссёр из Волгограда на многострадальный сценарий “Откройте – свои”.
Со мной заключили договор. Написала несколько вариантов, съездила в Волгоград, где сценарий одобрили.
Но на каком-то этапе опять всё прикрыли.
Традиционно получила деньги, очередную душевную травму и, как Гоголь, сожгла сценарий в немчиновской печурке, чтобы уже никогда к нему не возвращаться.
Лишь один эпизод - “Велосипед” войдёт впоследствии в мистерию “Дремучие двери”.
Библиотека
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть I
- Просмотров: 549
На фото: Тот же балкон... Юля - слева
Осенью сорок третьего вместе с институтом мы вернёмся и заживём странной семьёй – я с бабушкой и папой. В тех же двух комнатах, что до войны.
На институтском складе сохранятся кое-какие прежние вещи и даже детский зонтик от солнца, с которым меня возили в Евпаторию.
Это будет прекрасное время, несмотря на карточки, хлеб пополам с мёрзлой картошкой и обновы из старых юбок, - время приближающейся Победы.
К нему мы все будем отныне причастны.
Торжественные “От Советского информбюро” из чёрной тарелки репродуктора. Салюты над Москвой, которые все, и дети, и взрослые, лазили смотреть на чердак нашего дома.
Святые наивные фильмы и песни тех лет…
Жизнь уже без мамы.
И отец, и бабушка будут ждать, что она образумится. Что-то нескладно врать - и мне, и соседям.
Но в апреле сорок пятого бабушка прочтёт мне из маминого письма ошеломляющую новость - у меня родилась сестрёнка!
И прежде, чем успеет удержать, я уже понесусь вниз по лестнице, делясь своим счастьем с каждым встречным-поперечным.
Меня будут выслушивать с кривыми улыбочками, задавать осторожные вопросы, на которые я сама изобрету ответы. А ребята постарше и вовсе будут отпускать двусмысленности и сальности.
Но мне, совсем потерявшей голову от счастья и гордости, будет на них глубоко плевать.
Сестрёнка!
Только станет ясно, что мама не вернётся никогда.
Мы встретимся 9 мая, в День Победы. Посмотрим салют на Красной площади, будем петь, обниматься и плакать. И все вокруг будут целоваться и плакать.
А потом отправимся пешком до Белорусского вокзала, где мама с отчимом и одномесячной Надькой снимали крохотную комнату.
Толпа понесёт нас, как река. Можно будет просто поджать ноги – не упадёшь.
В комнатке умещалась только кровать, на которой мы переночуем вчетвером. Бельевая корзина для сестры, застланная вместо пелёнок газетами, и школьный столик, на котором отчим напишет свой первый роман.
Стул, когда укладывались спать, пришлось подвесить на гвоздь в стене.
В июле сорок пятого мне подарят на день рождения роскошную немецкую куклу с пепельными волосами и в белых туфельках, – тогда на рынке было много трофейных вещей.
Кукла стоила восемьсот рублей, а полбуханки хлеба – сорок пять.
Цены я буду помнить все и на всё - с того первого похода на рынок.
Мама с отчимом приедут меня тайком повидать в августе сорок пятого. Устроят пикничок на берегу химкинского канала.
Мама будет в шёлковой цветастой кофточке, очень красивая и весёлая.
На разостланном байковом одеяле будут бутерброды, яблоки и бутылка вина, заткнутая тугой пробкой, потому что бутылка постоянно падала.
Взрослые будут говорить про атомную бомбу, которую американцы сбросили на Хиросиму. О том, что теперь жди новой войны.
Но бабушка, “сверкнув очами”, заявит:
- Да есть она и у нас, бомба. А нет, так завтра будет. Ещё похлеще.
Поди, у нашего в Кремле уже последнюю гайку привёртывают…
И отхлебнёт прямо из горла никак не желающей стоять бутылки.
Все поймут, о ком речь, как-то сразу успокоятся и заговорят о Надьке, оставленной на попечение перебравшейся в столицу бабки Лёли.
Мол, надо срочно снимать на зиму угол в Подмосковье, потому что в комнате на Белорусской нет места.
А отчиму – поскорей заканчивать роман, так как нет денег.
И что делать нам с бабой Ирой, если папа надумает жениться?
Жениться отец надумал через три года. А до того всё приводил невест на смотрины – мне и бабушке. Своих студенток и аспиранток, одну краше и моложе другой.
В доме у нас стали частыми шумные застолья. Меня сажали за общий стол, несмотря на бабушкины протесты. Кандидатки наперебой пичкали меня сладостями, помогали делать уроки, чтоб “замолвила словечко”.
Женщинам отец по-прежнему нравился, хоть и катастрофически лысел.
Я наглела, привыкая быть в центре внимания, пыталась, не имея ни слуха, ни голоса, петь.
А однажды под шумок нализалась сладкого “Спотыкача” и буянила.
Я не понимала, почему иногда среди общего веселья папа вдруг прибегал в нашу с бабушкой комнату и плакал на её груди. И она тоже роняла слёзинки на его лысеющую голову.
Наверное, он всё же очень любил маму, несмотря на ту злосчастную губную помаду.
Повезёт ему лишь с третьей женой, интеллигентной симпатичной ленинградкой, всё бросившей ради тогда уже начисто обобранного дамами и лысого библиографа “марксизма-ленинизма”.
И родит ему сына Гришу. А мне - брата.
Вторая жена была, кстати, тоже красоткой. Похожей уже не на Любовь Орлову, как мама, а на Жанну Прохоренко. И пела замечательно.
Но по характеру оказалась сущей, как теперь говорят, стервой.
Первой жертвой стала моя бабушка, которая, впрочем, тоже спуску не давала.
Отец метался между ними, пробовал мирить, защищал меня, хотя лично на меня нападок не было. Просто я бросалась на защиту бабушки.
Потом началось между “молодыми” открытое противостояние с метанием посуды и холодного оружия в виде ножей-вилок.
Когда отец в очередной раз схватился за бабушкины портновские ножницы (в гневе он был воистину страшен), я в панике удрала во двор.
Был поздний вечер, ни души.
Помню, что не плакала, только по-щенячьи дрожала, впервые в жизни не представляя, что же теперь делать.
Бабушка в тот день ночевала на Белорусской.
Отец выскочил следом. Пробормотал, чтоб я не обращала внимания. Что в жизни всякое бывает.
Но домой нам обоим идти не хотелось.
Тогда он принёс трофейный фонарик и том Лермонтова.
И прямо на лестнице читал мне вслух “Мцыри”.
Я знал одну лишь думы власть,
Одну, но пламенную страсть:
Она как червь во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
“Стерва” тоже родит отцу сына, а мне брата Сергея.
Но я так его никогда и не увижу.
Не довелось, хотя спустя много лет он меня разыскивал.
Вскоре отец разведётся.
Но ещё раньше мама с отчимом снимут часть дачи в подмосковном Пушкине.
Где я пожелаю креститься в деревенской церквушке. Крёстной моей станет баба Лёля.
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть I
- Просмотров: 523
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Стихи
- Просмотров: 583
* * *
Мне снились сразу оба сна:
Была и осень, и весна...
Терзал нагую рощу ветер,
Но майский сад спал - бел и светел...
А ты...был тоже в двух местах:
В лесу, в трепещущих кустах,
И в гамаке средь звездопада -
В объятиях моих и сада...
Там - в ноябре.
Здесь - в мае, рядом,
Хранимый мной и вечным садом...
Но... лес продрогший - тоже ты,
В плену ветров и пустоты...
На крик летела я из сада
В кромешный сумрак типа ада, -
Спасать тебя...
Так было надо.
И сладкою была награда, -
Найти тебя в предзимье том
И отогреть своим теплом...
Но вновь твой зов - уже из сада,
Из райского, другого сна,
Где тьма светла, гамак, весна, -
Где пребывать мне тоже надо,
Храня тебя от звездопада...
От сна ко сну перелетать
Ночною птицей
И не спать!
НЕ СПАТЬ.
НЕ СПАТЬ...
Мне снились сразу оба сна:
Была и осень, и весна...
Терзал нагую рощу ветер,
Но майский сад спал - бел и светел...
А ты...был тоже в двух местах:
В лесу, в трепещущих кустах,
И в гамаке средь звездопада -
В объятиях моих и сада...
Там - в ноябре.
Здесь - в мае, рядом,
Хранимый мной и вечным садом...
Но... лес продрогший - тоже ты,
В плену ветров и пустоты...
На крик летела я из сада
В кромешный сумрак типа ада, -
Спасать тебя...
Так было надо.
И сладкою была награда, -
Найти тебя в предзимье том
И отогреть своим теплом...
Но вновь твой зов - уже из сада,
Из райского, другого сна,
Где тьма светла, гамак, весна, -
Где пребывать мне тоже надо,
Храня тебя от звездопада...
От сна ко сну перелетать
Ночною птицей
И не спать!
НЕ СПАТЬ.
НЕ СПАТЬ...
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Стихи
- Просмотров: 561
Я в Интернет, как на войну,
Иду сражаться за страну.
Твердят: - Страна твоя убита,
Давно всё предано, забыто,
Чужие здесь теперь живут,
И даже куры не клюют
Их деньги-грязь...Закрыто дело
И поле битвы опустело.
* * *
Но я с рассветом ухожу
Сражаться за свою страну...
Шинель, сума чрез плечо,
Плечо болит. И горячо
Ему от раскалённых слов,
В суму набитых до краёв.
Взрывоопасные, как мины -
Фольга, запал...За мандарины
Принять их можно, что висели
На детской новогодней ели,
Но лишь дотронуться захочешь -
Огнём опалит и отскочишь.
О нет, не трупно-ледяных -
Иду искать ещё живых,
Таких, как ты. Таких, как я -
Одна судьба, одна семья...
И в искупленье за вину
Тащу слова на ту войну.
И то ль на счастье, то ль на муку
Сума оттягивает руку.
* * *
Запал от сердца поджигаю,
И слово-мина улетает
В тоннель-поисковик. Спешу,
В кромешной тьме своих ищу.
Средь мЕрсов, джипов, вилл, витрин,
Среди базаров и руин,
Средь мёртвых душ, бездушных тел
Зову того, кто уцелел.
Ищу раздавленных нуждой,
И неподъёмной суетой,
Враньём, оплёванной мечтой,
Бесстыдно-жалкой наготой
И беспросветной пустотой...
Ищу поверженных, больных,
Совсем бездвижных, но живых.
Не просят ни воды, ни хлеба,
В глазах распахнутых - лишь небо.
* * *
О Боже - что слова творят!
Взрывают плиты, мрак крушат,
Врачуют и животворят,
И запускают вновь сердца,
И раздвигают небеса.
И кто не хочет слышать - слышит,
И кто дышать не может - дышит!
Путаны зябнут на панели -
Вдруг их глаза поголубели.
Толстяк в элитном кабаке
Запел про кеды в рюкзаке...
Уже сума скользит с плеча,
Легка, но так же горяча -
Лежит на дне, в путь гонит снова
Одно оставшееся слово.
* * *
Сеть лабиринтов, выход, вход -
Поисковик опять ведёт.
А наверху Москва кайфует -
Бузит, ворует и шикует.
Банкует, пьёт, палит, бомжует,
И балагурит, и жирует,
Слезам не верит,
Знай - пирует.
* * *
А я спешу - есть тайный ход
К стене Кремлёвской,
Где в поход
На смерть шли юные бойцы,
Их братья, деды и отцы -
Не за Тельца и драг металл,
Покровом снег их заметал
От вражьих птиц...
Не видно лиц.
И тихий голос приказал:
- Врага не пустим за порог.
Назад ни шагу!
С нами Бог.
* * *
Там голубые ели ждут,
Когда куранты бить начнут,
В снегу две розы расцветут,
И вечным трепетным огнём
Взметнётся слово над вождём:
- Мы не рабы! Бессилен враг.
Прости нас и живи в веках!
* * *
Темнеет.Кликнула "домой",
А дома - свой домашний бой.
Там - беспробудные дела,
Там хвори, дрязги, маята,
Там непотребные слова,
От шума кругом голова,
А я и так едва жива.
Мне бы навеки отдохнуть,
Не быть, не мыслить и уснуть...
Но кто-то силы вновь даёт,
С рассветом в бой труба зовёт,
Где рот, присыпанный землёй,
Шепнёт:
- Сестрёнка, я живой...
* * *
Мы - не рабы.
Наступит срок -
Воскреснем, встанем.
С нами Бог!
Иду сражаться за страну.
Твердят: - Страна твоя убита,
Давно всё предано, забыто,
Чужие здесь теперь живут,
И даже куры не клюют
Их деньги-грязь...Закрыто дело
И поле битвы опустело.
* * *
Но я с рассветом ухожу
Сражаться за свою страну...
Шинель, сума чрез плечо,
Плечо болит. И горячо
Ему от раскалённых слов,
В суму набитых до краёв.
Взрывоопасные, как мины -
Фольга, запал...За мандарины
Принять их можно, что висели
На детской новогодней ели,
Но лишь дотронуться захочешь -
Огнём опалит и отскочишь.
О нет, не трупно-ледяных -
Иду искать ещё живых,
Таких, как ты. Таких, как я -
Одна судьба, одна семья...
И в искупленье за вину
Тащу слова на ту войну.
И то ль на счастье, то ль на муку
Сума оттягивает руку.
* * *
Запал от сердца поджигаю,
И слово-мина улетает
В тоннель-поисковик. Спешу,
В кромешной тьме своих ищу.
Средь мЕрсов, джипов, вилл, витрин,
Среди базаров и руин,
Средь мёртвых душ, бездушных тел
Зову того, кто уцелел.
Ищу раздавленных нуждой,
И неподъёмной суетой,
Враньём, оплёванной мечтой,
Бесстыдно-жалкой наготой
И беспросветной пустотой...
Ищу поверженных, больных,
Совсем бездвижных, но живых.
Не просят ни воды, ни хлеба,
В глазах распахнутых - лишь небо.
* * *
О Боже - что слова творят!
Взрывают плиты, мрак крушат,
Врачуют и животворят,
И запускают вновь сердца,
И раздвигают небеса.
И кто не хочет слышать - слышит,
И кто дышать не может - дышит!
Путаны зябнут на панели -
Вдруг их глаза поголубели.
Толстяк в элитном кабаке
Запел про кеды в рюкзаке...
Уже сума скользит с плеча,
Легка, но так же горяча -
Лежит на дне, в путь гонит снова
Одно оставшееся слово.
* * *
Сеть лабиринтов, выход, вход -
Поисковик опять ведёт.
А наверху Москва кайфует -
Бузит, ворует и шикует.
Банкует, пьёт, палит, бомжует,
И балагурит, и жирует,
Слезам не верит,
Знай - пирует.
* * *
А я спешу - есть тайный ход
К стене Кремлёвской,
Где в поход
На смерть шли юные бойцы,
Их братья, деды и отцы -
Не за Тельца и драг металл,
Покровом снег их заметал
От вражьих птиц...
Не видно лиц.
И тихий голос приказал:
- Врага не пустим за порог.
Назад ни шагу!
С нами Бог.
* * *
Там голубые ели ждут,
Когда куранты бить начнут,
В снегу две розы расцветут,
И вечным трепетным огнём
Взметнётся слово над вождём:
- Мы не рабы! Бессилен враг.
Прости нас и живи в веках!
* * *
Темнеет.Кликнула "домой",
А дома - свой домашний бой.
Там - беспробудные дела,
Там хвори, дрязги, маята,
Там непотребные слова,
От шума кругом голова,
А я и так едва жива.
Мне бы навеки отдохнуть,
Не быть, не мыслить и уснуть...
Но кто-то силы вновь даёт,
С рассветом в бой труба зовёт,
Где рот, присыпанный землёй,
Шепнёт:
- Сестрёнка, я живой...
* * *
Мы - не рабы.
Наступит срок -
Воскреснем, встанем.
С нами Бог!
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть I
- Просмотров: 535
На фотке: - Ну что, Альма, как тебе новая жизнь?
(конец семидесятых)
Похоже, новое название сценария - “Завтра, после моей смерти” стало символичным для перспективы реализации большинства моих творений.
Ну что ж, хотя бы приносило деньги...
И вместо “паучка” я купила себе старинный письменный столик с инкрустациями, который тут же потребовал новую спальню.
В мебельном такую приглядела– “Людовик 14-й”, не больше, не меньше. Но продаже он почему-то не подлежал – только для дипкорпуса и нашей элиты по спецразрешению.
Огромная белая кровать с обивкой вишнёвого шёлка в мелкозолотую розочку, вместительный шкаф и трюмо под старину, с золотистой отделкой и золотыми ключиками, пара тумбочек и пуфик с резными ножками.
Я возжелала этого “Людовика” и пилила Бориса, пока он не отправился к самому Трегубову, начальнику Главного управления торговли Мосгорисполкома, о котором когда-то что-то писал.
Трегубов санкцию дал. И вот заветный оплаченный чек у меня в кармане.
Доставка магазинная, но сборка...
Я так устроена, что помню все цены со времён полбуханки хлеба, которую мы с бабушкой купили на послевоенном химкинском рынке за сорок пять рублей.
“Людовик” стоил две тысячи сорок, запакованный в ящиках. А за сборку его магазинные ребята потребовали десять процентов. То есть две месячных редакторских зарплаты.
Мы, само собой, отказались.
Привезли ящики домой, распаковали. Всё бы ничего, но в деталях какие-то странные углубления, нужна специальная отвёртка. Позвонили соседу Володе, капитану дальнего плавания.
- Пару пузырей нам с Борисом поставишь?
- О чём речь!..
За несколько часов спальня была собрана и обмыта.
На сэкономленные деньги я купила старинную картину “Цыганка с бубном” и повесила над трюмо. А на кровать “Людовик” водрузила покрывало в мелкую розочку под номером 565 484.
Так я отметила похороны своего очередного несостоявшегося фильма.
Периодические безумства хоть в какой-то мере помогали отвлечься от этого кошмара. Осознания своей полной беспомощности в руках имеющих власть людей, начиная с режиссёров и кончая начальством всех уровней.
Написала я у нас в “Экране” документальную короткометражку о знаменитой когда-то гимнастке Урбанович. Сценарий приняли, включили в план, назначили никому не известного режиссёра. (Не хочу называть фамилии, потому что теперь-то он достаточно известный).
Я понимаю мальчика, он воспользовался моим сценарием как трамплином, чтобы попасть в план. У него были совсем другие намерения, и снял он свой, действительно очень талантливый фильм про совсем другого тренера по гимнастике.
По договору я имела право на сто процентов (сценарий не реализован по не зависящим от автора причинам), и упёрлась: - деньги на бочку.
Я научилась жёсткости.
Впоследствии мне это припомнили, когда отсрочили приём в Союз Кинематографистов – мол, получила деньги не за свой сценарий.
Но мне было плевать, больше я в Союз заявлений не подавала.
Вступила в Комитет Литераторов, чтобы шёл стаж, и успокоилась.
Деньги и связи всё уверенней “правили бал” в “нашей юной прекрасной стране”, надо было только изловчиться делать их, где возможно.
Так что “перестроилась” я задолго до Горбачёва и постепенно поняла, что гораздо “надёжней, выгодней, удобней” торговли пером иные способы заработка.
Трегубов ещё однажды всплывёт в нашей жизни, когда Борис придёт его просить о “Волге”.
В приёмной будет сидеть расстроенный Ролан Быков, присмотревший себе мебельный гарнитур за энную сумму, который, как ему сказали в магазине, “уже выписан”.
По слухам, мебель на днях должна была подорожать вдвое, и Быков высказал трегубовскому помощнику подозрение, что продавцы нарочно придерживают гарнитур, чтобы продать подороже.
Борис изобразил, как помощник всплеснул руками, округлил глаза и воскликнул:
- Что вы, разве может такое быть? Это же обман народа!
У него был потёртый ремень и стоптанные туфли – тоже, как и коллекционер Вишневский, оказался одним из богатейших людей в Москве.
Не ведаю, чем кончилась эпопея с гарнитуром, но Борису Трегубов сказал:
- Потом, поезди пока на Жигулях.
И подписал соответствующую бумагу, чему мы всё равно были рады.
А через некоторое время Борис, зайдя к приятелю, у которого была “кремлёвка”, попросил разрешения позвонить в Главное управление торговли, чтоб напомнить насчёт “Волги”.
Тот разрешил.
- Кому звонить-то?
– Трегубову.
– Клади трубку, Боря. Дядя пошёл на посадку.
Так и случилось.
“Волгу” мы купим перед самой “перестройкой” – честно, дали от АПН.
Вот я и буду метаться между “Людовиком”, приёмной антиквариата на Октябрьской, Останкинскими коридорами, пишущей машинкой и дачным “концлагерем”, в котором всё ужесточался каторжный режим, прибавлялось работы.
С ранней весны приходилось пахать и сажать, развозить “торф, песок, навоз” под разрастающиеся деревья и кустарники, добавлять смесь в проваливающиеся грядки. Полоть, перестраивать, пристраивать.
К тому же я ещё и кур завела для полного счастья, соблазнившись дешёвым зерном и комбикормом – всё это часто привозили в посёлок.
(конец семидесятых)
Похоже, новое название сценария - “Завтра, после моей смерти” стало символичным для перспективы реализации большинства моих творений.
Ну что ж, хотя бы приносило деньги...
И вместо “паучка” я купила себе старинный письменный столик с инкрустациями, который тут же потребовал новую спальню.
В мебельном такую приглядела– “Людовик 14-й”, не больше, не меньше. Но продаже он почему-то не подлежал – только для дипкорпуса и нашей элиты по спецразрешению.
Огромная белая кровать с обивкой вишнёвого шёлка в мелкозолотую розочку, вместительный шкаф и трюмо под старину, с золотистой отделкой и золотыми ключиками, пара тумбочек и пуфик с резными ножками.
Я возжелала этого “Людовика” и пилила Бориса, пока он не отправился к самому Трегубову, начальнику Главного управления торговли Мосгорисполкома, о котором когда-то что-то писал.
Трегубов санкцию дал. И вот заветный оплаченный чек у меня в кармане.
Доставка магазинная, но сборка...
Я так устроена, что помню все цены со времён полбуханки хлеба, которую мы с бабушкой купили на послевоенном химкинском рынке за сорок пять рублей.
“Людовик” стоил две тысячи сорок, запакованный в ящиках. А за сборку его магазинные ребята потребовали десять процентов. То есть две месячных редакторских зарплаты.
Мы, само собой, отказались.
Привезли ящики домой, распаковали. Всё бы ничего, но в деталях какие-то странные углубления, нужна специальная отвёртка. Позвонили соседу Володе, капитану дальнего плавания.
- Пару пузырей нам с Борисом поставишь?
- О чём речь!..
За несколько часов спальня была собрана и обмыта.
На сэкономленные деньги я купила старинную картину “Цыганка с бубном” и повесила над трюмо. А на кровать “Людовик” водрузила покрывало в мелкую розочку под номером 565 484.
Так я отметила похороны своего очередного несостоявшегося фильма.
Периодические безумства хоть в какой-то мере помогали отвлечься от этого кошмара. Осознания своей полной беспомощности в руках имеющих власть людей, начиная с режиссёров и кончая начальством всех уровней.
Написала я у нас в “Экране” документальную короткометражку о знаменитой когда-то гимнастке Урбанович. Сценарий приняли, включили в план, назначили никому не известного режиссёра. (Не хочу называть фамилии, потому что теперь-то он достаточно известный).
Я понимаю мальчика, он воспользовался моим сценарием как трамплином, чтобы попасть в план. У него были совсем другие намерения, и снял он свой, действительно очень талантливый фильм про совсем другого тренера по гимнастике.
По договору я имела право на сто процентов (сценарий не реализован по не зависящим от автора причинам), и упёрлась: - деньги на бочку.
Я научилась жёсткости.
Впоследствии мне это припомнили, когда отсрочили приём в Союз Кинематографистов – мол, получила деньги не за свой сценарий.
Но мне было плевать, больше я в Союз заявлений не подавала.
Вступила в Комитет Литераторов, чтобы шёл стаж, и успокоилась.
Деньги и связи всё уверенней “правили бал” в “нашей юной прекрасной стране”, надо было только изловчиться делать их, где возможно.
Так что “перестроилась” я задолго до Горбачёва и постепенно поняла, что гораздо “надёжней, выгодней, удобней” торговли пером иные способы заработка.
Трегубов ещё однажды всплывёт в нашей жизни, когда Борис придёт его просить о “Волге”.
В приёмной будет сидеть расстроенный Ролан Быков, присмотревший себе мебельный гарнитур за энную сумму, который, как ему сказали в магазине, “уже выписан”.
По слухам, мебель на днях должна была подорожать вдвое, и Быков высказал трегубовскому помощнику подозрение, что продавцы нарочно придерживают гарнитур, чтобы продать подороже.
Борис изобразил, как помощник всплеснул руками, округлил глаза и воскликнул:
- Что вы, разве может такое быть? Это же обман народа!
У него был потёртый ремень и стоптанные туфли – тоже, как и коллекционер Вишневский, оказался одним из богатейших людей в Москве.
Не ведаю, чем кончилась эпопея с гарнитуром, но Борису Трегубов сказал:
- Потом, поезди пока на Жигулях.
И подписал соответствующую бумагу, чему мы всё равно были рады.
А через некоторое время Борис, зайдя к приятелю, у которого была “кремлёвка”, попросил разрешения позвонить в Главное управление торговли, чтоб напомнить насчёт “Волги”.
Тот разрешил.
- Кому звонить-то?
– Трегубову.
– Клади трубку, Боря. Дядя пошёл на посадку.
Так и случилось.
“Волгу” мы купим перед самой “перестройкой” – честно, дали от АПН.
Вот я и буду метаться между “Людовиком”, приёмной антиквариата на Октябрьской, Останкинскими коридорами, пишущей машинкой и дачным “концлагерем”, в котором всё ужесточался каторжный режим, прибавлялось работы.
С ранней весны приходилось пахать и сажать, развозить “торф, песок, навоз” под разрастающиеся деревья и кустарники, добавлять смесь в проваливающиеся грядки. Полоть, перестраивать, пристраивать.
К тому же я ещё и кур завела для полного счастья, соблазнившись дешёвым зерном и комбикормом – всё это часто привозили в посёлок.
Подкатегории
Дремучие двери
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Не был ли Иосиф Гpозный, "тиpан всех вpемен и наpодов", напpавляющим и спасительным "жезлом железным" в pуке Твоpца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать "тирана всех времён и народов" на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие, попадает и Иоанна, ценой собственной жизни спасающая от киллеров Лидера, противостоящего Новому Мировому Порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторив путь от детства до седин, переоценить не только личную судьбу, но и постичь глубину трагедии своей страны, совершивший величайший в истории человечества прорыв из тисков цивилизации потребления, а ныне вновь задыхающейся в мире, "знающем цену всему, но не видящем ни в чём ценности"...
Книга Юлии Ивановой пpивлечет не только интеpесующихся личностью Сталина, одной из самых таинственных в миpовой истоpии, не только любителей остpых сюжетных повоpотов, любовных коллизий и мистики - все это сеть в pомане. Но написан он пpежде всего для тех, кто, как и геpои книги, напpяженно ищет Истину, пытаясь выбpаться из лабиpинта "дpемучих двеpей" бессмысленного суетного бытия.
Скачать роман в формате электронной книги fb2: Том I Том II
Дверь в потолке. Часть I
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Дверь в потолке. Часть II
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Последний эксперимент
Экстренный выпуск!
Сенсационное сообщение из Космического центра! Наконец-то удалось установить связь со звездолетом "Ахиллес-087", который уже считался погибшим. Капитан корабля Барри Ф. Кеннан сообщил, что экипаж находится на неизвестной планете, не только пригодной для жизни, но и как две капли воды похожей на нашу Землю. И что они там прекрасно себя чувствуют.
А МОЖЕТ, ВПРАВДУ НАЙДЕН РАЙ?
Скачать повесть в формате электронной книги fb2
Скачать архив аудиокниги
Верни Тайну!
* * *
Получена срочная депеша:
«Тревога! Украдена наша Тайна!»
Не какая-нибудь там сверхсекретная и недоступная – но близкая каждому сердцу – даже дети её знали, хранили,
и с ней наша страна всегда побеждала врагов.
Однако предателю Плохишу удалось похитить святыню и продать за бочку варенья и корзину печенья в сказочное царство Тьмы, где злые силы спрятали Её за семью печатями.
Теперь всей стране грозит опасность.
Тайну надо найти и вернуть. Но как?
Ведь царство Тьмы находится в сказочном измерении.
На Куличках у того самого, кого и поминать нельзя.
Отважный Мальчиш-Кибальчиш разведал, что высоко в горах есть таинственные Лунные часы, отсчитывающие минуты ночного мрака. Когда они бьют, образуется пролом во времени, через который можно попасть в подземное царство.
Сам погибший Мальчиш бессилен – его время давно кончилось. Но...
Слышите звук трубы?
Это его боевая Дудка-Побудка зовёт добровольцев спуститься в подземелье и вернуть нашу Тайну.
Волшебная Дудка пробуждает в человеке чувство дороги, не давая остановиться и порасти мхом. Но и она поможет в пути лишь несколько раз.
Торопитесь – пролом во времени закрывается!..