Фото Виктории Банновой
(начало восьмидесятых)
Инна сообщила, что ей был то ли сон, то ли глас с небес:
-Юля, освяти дом!
Я рассказала об этом отцу Владимиру, который, несмотря на крайнюю занятость, согласился немедленно приехать.
Борис был дома. Никакого протеста не высказал и даже пожелал после освящения поговорить с батюшкой о своём крещении.
Разговор у них получился долгим, и я сразу поняла – что-то произошло, потому что обоим после разговора явно было не по себе.
Мы проводили батюшку на станцию.
На мои расспросы Борис вдруг разрыдался и объявил, что батюшка сказал, что его не то что крестить, в порядочный дом нельзя пускать...
Потому что он – страшный грешник.
Что у него, по сути, вторая семья. Что клятву покончить с той прежней связью он не только не сдержал, но и усугубил ситуацию, потому что девчонка ушла от мужа и родила Борису дочь.
И теперь он не может ех бросить, а меня тоже не может.
Но отец Владимир сказал, что выбор всё же сделать придётся. И, скорее всего, в пользу младенца, которому нужен отец.
А молодой матери – муж, иначе она пойдёт по рукам...
И виной тому будет мой, то есть уже не мой Борис.
Юля же, мол, – сильная.
Она с Богом и всё выдержит с Его помощью.
И рассудит по-Божьи, раз уж так получилось.
Странная у меня была реакция.
Внезапный шок, вроде удара током, минутная клиническая смерть.
Но затем – абсолютное спокойствие и лёгкость необычайная от ощущения вдруг открывшейся мне непривычно-пьянящей свободы, от которой захватило дух.
“Туда, где гуляют лишь ветер, да я…”.
Однажды я уже от Бориса уходила – после того, как он как-то не явился домой ночевать.
Быстро забрала все вещи и фотографии, Вику, и уехала к маме.
Решила отдать Вику в детсад на пятидневку, потом кого-то там срочно полюбить. Даже забыла, кого именно.
Помню лишь эйфорию от этой ледяной свободы, от которой неожиданно для себя загуляла и пошла вразнос.
Борис разыскал меня где-то а кабаке на ипподроме. Буквально скрутил, кому-то то ли набил, то ли обещал набить морду и привёз домой с клятвами любви и верности.
Оттуда, где гуляли “лишь ветер да я”.
А на сей раз я взяла бумагу, паркер и стала…побыстрей делить имущество.
Дача мне, квартира и машина – тебе. Гараж – тебе, антиквариат – мне…
Звонок в дверь – приехали Вика с мужем Андреем.
Как потом обнаружится (из области мистики), их свадьба пришлась в аккурат на тот самый день, когда у “разлучницы” родилась дочь.
Молодожёнов надо было принимать, кормить, улыбаться и делать вид, что ничего не происходит.
Борис был на это совершенно не способен. Пришлось ребятам сказать, что он после визита батюшки устал и лёг отдохнуть.
Втроём мы сели обедать, болтали о том о сём.
Я слушала краем уха, мечтая, как теперь буду вольготно жить и буквально пьянея не столько от домашнего вина, сколько от с каждым глотком распахивающихся передо мною горизонтов и возможностей.
Вплоть до устройства личной жизни с тем, о ком прежде и помышлять себе не позволяла.
Время от времени поднималась к Борису в комнату, находя его всё более невменяемым.
Он пытался описать мне весь ужас и двусмысленность своего положения. Необходимость постоянно лгать и притворяться, смятение и страдание.
Он ждал, что я его пожалею, успокою и, как всегда, найду выход.
Это был взрослый ребёнок (отец Владимир потом его так и охарактеризует), чем когда-то меня и покорил. И я всё время как бы крепко держала его руку, переводя через петляющую улицу собственной жизни.
Но теперь он сам эту руку отверг.
А я рванула вперёд, оставив его одного на разделительной полосе в состоянии полнейшей паники.
Слыша за спиной его всхлипы, я мысленно уже неслась навстречу новой жизни на той стороне улицы. Не желая ничего знать, передав его другой женщине (его выбор) и находясь отныне в полном согласии с совестью.
Так обычно у меня получалось – любила лишь то, что мне принадлежит.
А когда это “что-то” выходило за пределы зоны моего поля, забывала сразу и насовсем.
Ну, отрезало палец. Больно, конечно, но что толку плакать?
Буду жить без пальца, эка невидаль.
Может, новый отрастёт...
Но, в данном случае, речь шла не о “пальце”, а о нашей без малого четверти века совместной жизни.
Борис порой недоумевал, ворчал, роптал, но всегда неотлучно шёл рядом по синусоиде моих блужданий и шараханий.
Конечно, я чувствовала в последнее время – что-то не так.
Но сознательно отмахивалась от выяснения отношений, могущих помешать Делу – тому, что в данный жизненный момент было для меня единственно главным.
Может быть, подсознательно давала возможность нарыву созреть, лопнуть и разом освободиться от боли, осложнений и сепсиса.
Но чем решительней я отпускала супруга с миром: (“Завтра утром уедешь и всё, общаться будем только по делу, письменно или по телефону. Развод дадут быстро в виду сложившихся обстоятельств”), тем ясней видела, что уходить он отнюдь не собирается.
Это нАчало меня раздражать.
Борис был уже “не мой”. Я жаждала как можно скорее выбраться из “житейского омута”, куда он меня затащил.
Гуляла по лесу с ребятами. Потом они смотрели телевизор, пили чай.
Мы вместе поднялись к нему – он беспробудно дрых с подушкой на голове, наглотавшись каких-то таблеток.
Затем я проводила их, так ничего и не заподозривших, на станцию.
Выбралась из своего убежища Инна и поздравила меня с освящением дома.
Заверив, что теперь всё в нашей жизни пойдёт по-Божьи, “во всяком благочестии и чистоте”.
Я усмехнулась про себя.
Вернулся Толик (он халтурил у кого-то на даче).
Инна нажарила на всех картошки, поужинали.
Толик сел смотреть хоккей, Инна отправилась стучать на “Эрике” очередную душеспасительную брошюру.
А я – снова наверх, надеясь, что Борис спокойно проспит до утра.
Завтра ему на работу, и эта морока, наконец, кончится.
Но Борис не думал ни спать, ни, тем более, давать мне свободу.
На все мои разглагольствования о морально-этической и экономической выгоде перспективы разбежаться навеки он вдруг изрёк с полными слёз глазами:
- Значит, всё это враньё. Нет никакого Бога. Я так ждал этой исповеди, я всё честно рассказал, …так просил, чтоб Бог спас меня. Чтоб ты спасла…
Ведь она совсем, совсем неверующая...
Я хотел креститься... А ты...о каких-то шкафах…
Опять этот удар током.
Опять мгновенная клиническая смерть, из которой я выхожу уже с твёрдым осознанием, что всё, бывшее минуту назад – полная чушь.
Что нет ничего на свете важнее борисовой души. Которую, как бесценного ребёнка, Господь сейчас поручил мне, вложив в её уста единственно верные слова...
А все мои личные радужные перспективы по сравнению с этим – тлен и прах.
Я сказала, что, раз такое дело, подождём, пока он определится с крещением.
Обещала сделать всё, чтоб ему в этом помочь.
Библиотека
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 467
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Стихи
- Просмотров: 478
* * *
За что ж вы Ленина-Ульянова?
Ведь он вас, хлопцы, породил...
Чтоб то ли сдуру, то ли спьяну ли
Сынок батяню зарубил!
Пора бы к месту "Бульбу" вспомнить, -
Тарас, Андрей...
Хотя б припомнить
Живучий старый анекдот:
Чем породил, тем и убьёт!
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 482
Фото Банновой Виктории
Наутро Борис уехал.
Мы договорились пожить врозь, пока будет решаться вопрос с крещением.
Первым делом я бросилась к отцу Владимиру, который сказал, что креститься Борису ещё рано. Что он должен вначале решить, как и с кем намеревается жить дальше.
Именно на это мой “сорокалетний ребёнок” был совершенно неспособен, впал в отчаяние и депрессию и не нашёл ничего лучше как обратиться к знакомому психиатру.
Тот прописал курс какой-то сильнодействующей дряни, от которой Борис погрузился в состояние сонной одури.
Забросил все дела, всё забывал, терял документы и вещи. А по телефону лишь тяжко вздыхал или мычал нечто нечленораздельное.
Казалось, целый мир был против продолжения нашего брака - мои родители, знакомые... Особенно борисова родня, давно считающая, что ему нужна нормальная жена. А эта того гляди ещё и в монастырь затащит...
Даже дочь Вика посоветовала отцу выбрать из нас двоих “разлучницу”, которая приезжала к ним в гости и всем понравилась.
Благо и своя приличная жилплощадь у неё имелась.
Мне в московскую квартиру даже ехать не хотелось.
Договорились встретиться где-то в метро.
При виде Бориса я ужаснулась – постаревший, опухший, какой-то “мешком вдаренный” – больно глядеть.
Я позвонила отцу Владимиру и попросила срочной аудиенции, наказав Борису ждать меня в метро.
Сказала батюшке, что Борис на грани безумия, а может, и самоубийства, что надо немедленно его крестить.
Однако тот был непреклонен:
- Тебя Господь призывает, а ты...
Отпусти его с миром, положись на волю Божью и думай о своём спасении.
Я вопреки всем правилам дерзнула вступить в полемику.
- Ты знаешь, что такое послушание? – строго спросил батюшка.
Я упрямо молчала. Я думала лишь о Борисе - сломленном, не похожим на себя, ждущим меня на станции метро...
И это беспрецедентное несогласие с духовным отцом, чтобы не сказать неповиновение, протест, росло с каждой секундой.
Отец Владимир понял – со мной что-то неладное.
- Давай-ка вместе помолимся.
Я мотнула головой. Мне надо было быстрее туда, к Борису.
- А крест можешь поцеловать?
- Могу.
Я поцеловала крест, даже руку батюшки. И он, немного успокоившись, - видимо, по поводу вселившегося в меня беса, отпустил меня.
Я помчалась вниз по лестнице.
Борис ждал внизу на скамье не помню какой станции – в той же позе, что я его оставила. Согбенный под тяжестью снега медведь в глубокой спячке.
Спрятавшийся от нагрянувшей зимы и связанных с нею непосильных проблем в это странное полудохлое состояние
Ещё не мёртвый, но уже и не живой.
Втолковывать ему что-либо было бесполезно.
Я велела ему ехать домой, – он покорно кивнул.
Впихнула его в переполненный вагон и отправилась на дачу, чувствуя одно – больше так не могу.
Вот сейчас быстро соберу вещи, отключу отопление. Собаку и цветы поручу соседям, запру дом. И пошли они все на...
“Они все” – то есть моя нынешняя жизнь – непосильная развалившаяся повозка, которую я должна по-прежнему волочь.
А в ближайшей телефонной будке – лишь набрать номер, по которому меня всегда ждут...
Или уже не ждут, без разницы.
Важно это дивное предвкушение свободы, апокалиптический хруст летящей под откос повозки за спиной.
И вперёд, стряхнувший путы одинокий конь, - в неведомые дали, в новую жизнь!
Туда, где гуляют лишь ветер да я...
Запихивала вещи в сумку, и всё пело. Свобода, наконец-то!
Дрожали руки. Боялась – кто-то войдёт, остановит...Никто не вошёл.
И тут суровое – останавливаться-то придётся самой.
Но почему, Господи?
А потому, что ты это знаешь не хуже Меня…
Да, знаю. Но понимаю с ужасом, что уже себе не принадлежу.
Скорей туда, на станцию. Прыгнуть в электричку и прочь, навсегда.
Неведомая неодолимая сила. Огненное искушение, которому невозможно противиться…
“А цыганская дочь за любимым в ночь…”
Да не цыганская я дочь, и не за любимым, просто наваждение какое-то...
Но уже пишу записку соседям как кормить собаку, вкладываю им в конверт деньги.
Мало, потом добавляю ещё столько же...
Электричка – через полчаса.
Господи, да что же это?
Необходимо остановиться, но как?
- Молиться надо было, - скажет духовно подкованный читатель, - “Не введи в искушение, но избави от лукавого”...
Всё правильно.
Но я не хотела избавляться от искушения, я жаждала в него впасть! Одновременно понимая, что это совершенно недопустимо.
Так, наверное, в восторге и блаженстве летит парашютист к земле в свободном падении, зная, что должен в последнюю секунду дёрнуть за кольцо.
И тогда я сделала то, что и моя героиня Иоанна из “Дремучих дверей”.
Вернее, она сделала то же, что я, только совсем по иному поводу.
Измотать вселившуюся в меня нечисть её же методами.
Лечить подобное подобным.
Первым делом я залпом опрокинула полстакана водки, запив холодной заваркой прямо из чайника.
Затем включила магнитофон. Поставила кассету, под которую обычно разминалась по утрам. Отплясала всё подряд, от “Барабан был плох” и “Эй вы там, наверху”, до Элвиса и Битлов.
Никакого впечатления, разве что пса чуть не довела до инфаркта.
Марс поначалу прыгал вокруг меня, поскуливал, а потом, тяжело дыша, задрал голову и завыл.
Плеснула ещё в стакан, повыла вместе с Марсом, а в мыслях одно – не опоздать бы на очередную электричку.
А что потом?
Да суп с котом. В этом “супе с котом” и была, как теперь говорят, “фишка”.
Отчаявшись, я применила последнее средство – пошарила по рабочим курткам, где всегда можно было найти среди гвоздей смятую пачку “Примы” с недокуренными “бычками”.
Выбрала, который побольше, жадно затянулась.
Второй раз после моего зарока в пасхальную ночь и несчастья с Димкой Шельговым.
Подействовало.
Вокруг поплыло, замутило.
Едва успела вырубить магнитофон и добраться до дивана, который кувыркался вместе с комнатой.
- Ага, не любишь, - пробурчала я неизвестно кому. И прямо так, в одежде и одной туфле, провалилась в кромешный сон.
Пробудилась среди ночи в состоянии куда худшем, чем Иоанна - сердце колотилось, не хватало воздуха.
Чёрный прямоугольник заветной двери в потолке едва различимо плыл над головой. И золотисто-голубая полоска нездешнего света из-под неё звала и манила…
- Господи, помилуй...
Я повторяла Иисусову молитву снова и снова, пока не успокоилось сердце и дверь в потолке не растворилась в предрассветном дурмане.
Наутро Борис уехал.
Мы договорились пожить врозь, пока будет решаться вопрос с крещением.
Первым делом я бросилась к отцу Владимиру, который сказал, что креститься Борису ещё рано. Что он должен вначале решить, как и с кем намеревается жить дальше.
Именно на это мой “сорокалетний ребёнок” был совершенно неспособен, впал в отчаяние и депрессию и не нашёл ничего лучше как обратиться к знакомому психиатру.
Тот прописал курс какой-то сильнодействующей дряни, от которой Борис погрузился в состояние сонной одури.
Забросил все дела, всё забывал, терял документы и вещи. А по телефону лишь тяжко вздыхал или мычал нечто нечленораздельное.
Казалось, целый мир был против продолжения нашего брака - мои родители, знакомые... Особенно борисова родня, давно считающая, что ему нужна нормальная жена. А эта того гляди ещё и в монастырь затащит...
Даже дочь Вика посоветовала отцу выбрать из нас двоих “разлучницу”, которая приезжала к ним в гости и всем понравилась.
Благо и своя приличная жилплощадь у неё имелась.
Мне в московскую квартиру даже ехать не хотелось.
Договорились встретиться где-то в метро.
При виде Бориса я ужаснулась – постаревший, опухший, какой-то “мешком вдаренный” – больно глядеть.
Я позвонила отцу Владимиру и попросила срочной аудиенции, наказав Борису ждать меня в метро.
Сказала батюшке, что Борис на грани безумия, а может, и самоубийства, что надо немедленно его крестить.
Однако тот был непреклонен:
- Тебя Господь призывает, а ты...
Отпусти его с миром, положись на волю Божью и думай о своём спасении.
Я вопреки всем правилам дерзнула вступить в полемику.
- Ты знаешь, что такое послушание? – строго спросил батюшка.
Я упрямо молчала. Я думала лишь о Борисе - сломленном, не похожим на себя, ждущим меня на станции метро...
И это беспрецедентное несогласие с духовным отцом, чтобы не сказать неповиновение, протест, росло с каждой секундой.
Отец Владимир понял – со мной что-то неладное.
- Давай-ка вместе помолимся.
Я мотнула головой. Мне надо было быстрее туда, к Борису.
- А крест можешь поцеловать?
- Могу.
Я поцеловала крест, даже руку батюшки. И он, немного успокоившись, - видимо, по поводу вселившегося в меня беса, отпустил меня.
Я помчалась вниз по лестнице.
Борис ждал внизу на скамье не помню какой станции – в той же позе, что я его оставила. Согбенный под тяжестью снега медведь в глубокой спячке.
Спрятавшийся от нагрянувшей зимы и связанных с нею непосильных проблем в это странное полудохлое состояние
Ещё не мёртвый, но уже и не живой.
Втолковывать ему что-либо было бесполезно.
Я велела ему ехать домой, – он покорно кивнул.
Впихнула его в переполненный вагон и отправилась на дачу, чувствуя одно – больше так не могу.
Вот сейчас быстро соберу вещи, отключу отопление. Собаку и цветы поручу соседям, запру дом. И пошли они все на...
“Они все” – то есть моя нынешняя жизнь – непосильная развалившаяся повозка, которую я должна по-прежнему волочь.
А в ближайшей телефонной будке – лишь набрать номер, по которому меня всегда ждут...
Или уже не ждут, без разницы.
Важно это дивное предвкушение свободы, апокалиптический хруст летящей под откос повозки за спиной.
И вперёд, стряхнувший путы одинокий конь, - в неведомые дали, в новую жизнь!
Туда, где гуляют лишь ветер да я...
Запихивала вещи в сумку, и всё пело. Свобода, наконец-то!
Дрожали руки. Боялась – кто-то войдёт, остановит...Никто не вошёл.
И тут суровое – останавливаться-то придётся самой.
Но почему, Господи?
А потому, что ты это знаешь не хуже Меня…
Да, знаю. Но понимаю с ужасом, что уже себе не принадлежу.
Скорей туда, на станцию. Прыгнуть в электричку и прочь, навсегда.
Неведомая неодолимая сила. Огненное искушение, которому невозможно противиться…
“А цыганская дочь за любимым в ночь…”
Да не цыганская я дочь, и не за любимым, просто наваждение какое-то...
Но уже пишу записку соседям как кормить собаку, вкладываю им в конверт деньги.
Мало, потом добавляю ещё столько же...
Электричка – через полчаса.
Господи, да что же это?
Необходимо остановиться, но как?
- Молиться надо было, - скажет духовно подкованный читатель, - “Не введи в искушение, но избави от лукавого”...
Всё правильно.
Но я не хотела избавляться от искушения, я жаждала в него впасть! Одновременно понимая, что это совершенно недопустимо.
Так, наверное, в восторге и блаженстве летит парашютист к земле в свободном падении, зная, что должен в последнюю секунду дёрнуть за кольцо.
И тогда я сделала то, что и моя героиня Иоанна из “Дремучих дверей”.
Вернее, она сделала то же, что я, только совсем по иному поводу.
Измотать вселившуюся в меня нечисть её же методами.
Лечить подобное подобным.
Первым делом я залпом опрокинула полстакана водки, запив холодной заваркой прямо из чайника.
Затем включила магнитофон. Поставила кассету, под которую обычно разминалась по утрам. Отплясала всё подряд, от “Барабан был плох” и “Эй вы там, наверху”, до Элвиса и Битлов.
Никакого впечатления, разве что пса чуть не довела до инфаркта.
Марс поначалу прыгал вокруг меня, поскуливал, а потом, тяжело дыша, задрал голову и завыл.
Плеснула ещё в стакан, повыла вместе с Марсом, а в мыслях одно – не опоздать бы на очередную электричку.
А что потом?
Да суп с котом. В этом “супе с котом” и была, как теперь говорят, “фишка”.
Отчаявшись, я применила последнее средство – пошарила по рабочим курткам, где всегда можно было найти среди гвоздей смятую пачку “Примы” с недокуренными “бычками”.
Выбрала, который побольше, жадно затянулась.
Второй раз после моего зарока в пасхальную ночь и несчастья с Димкой Шельговым.
Подействовало.
Вокруг поплыло, замутило.
Едва успела вырубить магнитофон и добраться до дивана, который кувыркался вместе с комнатой.
- Ага, не любишь, - пробурчала я неизвестно кому. И прямо так, в одежде и одной туфле, провалилась в кромешный сон.
Пробудилась среди ночи в состоянии куда худшем, чем Иоанна - сердце колотилось, не хватало воздуха.
Чёрный прямоугольник заветной двери в потолке едва различимо плыл над головой. И золотисто-голубая полоска нездешнего света из-под неё звала и манила…
- Господи, помилуй...
Я повторяла Иисусову молитву снова и снова, пока не успокоилось сердце и дверь в потолке не растворилась в предрассветном дурмане.
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 488
В тему с моим стихом "На смерть Победы"."Предстояние перед властью".
(МК о фильме Никиты Михалкова)
"Фильм сделан в первую голову - для начальства. Его важнейшая идея (хотя и весьма древняя, конечно):великую войну выиграли не советская власть и даже не народ - её выиграли чудом.
Эта идея сейчас для начальства очень важна:она позволяет ПРИВАТИЗИРОВАТЬ Победу, объявив при этом НЕСОВЕТСКОЙ И НЕКОММУНИСТИЧЕСКОЙ.
Больше того:идея чуда как единственного и бессубъективного двигателя истории исцеляет наше нынешнее начальство от тайного и страшного недуга самозванства.
Как объяснить, что сегодняшние правители России пришли к власти и так надолго у неё задержались?
Чудо, только чудо - оно спасает Россию и её власть.
Недавно, отвечая на вопрос о выходе из Союза кинематографистов группы больших мастеров -Рязанова, Германа, Сокурова и других, председатель союза Михалков сказал нечто типа: да пускай идут себе куда угодно, недвижимость-то всё равно остаётся у меня!
Это - ответ полностью соответствующий эпохе. Ответ успешного человека.
В наше время - кому нужны таланты и личности?
Главное - недвижимость".
(См. также мой стих "Романс о наличности". Кстати, в исполнении того же Михалкова.
Ну, разве не чудо)?
Станислав Белковский, политолог.
"Московский комсомолец", 12 мая 2010
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Лунные часы
- Просмотров: 525
Про то, как Петрова разбудила меня после восхождения, и что из этого вышло. Про похищенную Тайну и дыру во времени.
- Слышишь? - вдруг толкнула меня Петрова, высунувшись из спального мешка, который я ей с таким трудом застегнул.
Я ничего не слышал и вообще уже спал. И ребята спали - вся наша "великолепная семёрка", не считая инструктора Малики и примкнувшей к нам, то есть ко мне, Петровой. У нас был трудный день - сегодня мы совершили первое в жизни восхождение. Гора была, конечно, не Эверест, но настоящая, откуда видно и "потоков рожденье", и "обвалов движенье", и даже свирепый Терек. И снега выше облаков, и ослепительное солнце, позолотившее наши имена на скале. Даже Петрова дотянулась и расписалась, забравшись мне на спину, будто на табуретку.
Но не в табуретке дело, а в том, что из-за неё, Петровой, всё и случилось. Если б она к нам, то есть ко мне, не примкнула и не разбудила среди ночи, - кто знает...
"Мы" - это ребята со всего Союза, премированные тем летом 72-го путёвками в Крым и на Кавказ "за высокие достижения в области детского творчества", как было написано на путёвках. Достижения эти были у каждого свои. К примеру, я, Олег Качалкин из Москвы и Янис из Даугавпилса разделили первое место на соревновании управляемых авиамоделей. Мы с Янисом сразу подружились и попросились в один срок по одному маршруту, туристскому, а не в оздоровительный лагерь. И нисколько об этом не жалели, так как вдоволь наговорились, обменялись идеями и опытом и даже решили поступать в МАИ после школы, чтобы потом вместе работать в над проектом истребителя-невидимки, который практически невозможно обнаружить и сбить.
Олесь из Гомеля и Кристина из Львова победили на математической Олимпиаде, Тимур из Душанбе - на конкурсе скрипачей, а Василь с Карпат - на выставке юных фотографов. Василь даже спал с фотоаппаратом и собирался послать на следующую выставку репортаж "Семеро смелых" - про наше путешествие. Шестнадцатилетний Керим из Казахстана, самый старший в группе, прославился тем, что их студенческий отряд строил город где-то за Полярным Кругом. Стройотряд поехал в Болгарию на Золотые пески, а Керим оказался с "мелюзгой" из-за красавицы Малики, в которую влюбился ещё в прошлом году в Домбае, когда приезжал кататься на горных лыжах.
Мы об этом знали, но помалкивали. Мы все были влюблены в Малику, такая она была красивая, бесстрашная и весёлая. Она учила нас преодолевать любые препятствия и трудности, никогда не теряться, не хныкать и держаться друг за друга, что бы ни случилось. И когда плетёшься с рюкзаком по шоссе, а мимо курортники проносятся, машут из окон автобуса - привет, мол, орлятам-ишачатам! И в горах на ночёвке, когда от холода зуб на зуб не попадает, а днём от страха трясёшься, что не сумеешь через ледниковую трещину перепрыгнуть. И на узкой крутой тропе вверх, где срываются из-под ног камни, попадаются змеи и скорпионы, а вниз вообще глядеть запрещено.
Малика любила повторять, что не только она за нас отвечает, но и мы друг за друга, и за природу вокруг, даже за этих кусачих змей и скорпионов, хоть они и гады. Потому что горы - их дом, а мы как бы у этих гадов в гостях и должны их уважать.
В общем, у нас была замечательная группа и двенадцать незабываемых дней, а на тринадцатый, преодолев трудности и личные недостатки, все ледники, турбазы и исторические достопримечательности, мы наконец-то вышли к морю. Разбили две палатки на живописной площадке в скольких-то там километрах над уровнем моря, которое волшебно и таинственно плескалось внизу, отражая всё явственней и дорожку восходящей луны, и звёзды, и огни раскинувшегося внизу города, и фары прогулочных катеров у берега. Мы разожгли костёр по всем правилам бывалого туриста, доели остатки каши с тушонкой, допили чай с сушками и сгущёнкой, допели оставшиеся песни...
Впереди была замечательная неделя там внизу, у моря - уже настоящего заслуженного отдыха среди этих лунных дорожек, волн и прогулочных катеров. С экскурсиями, южными базарами, абрикосами-персиками. И никаких "надо"! И я был бы совершенно счастлив, если б не примкнувшая ко мне Петрова.
Петрову из 86-й квартиры навязали мне давным-давно - как только мы переехали в новый дом и наши "предки", выпускники горного института, поселились на одной лестничной площадке. Дружили они с первого курса, жили в одном общежитии. Мамы наши были москвичками, а папы - иногородними, жили в одном общежитии, ходили к нашим мамам обедать, писали на всех четверых шпаргалки, вместе ездили на практику, потом по экспедициям. Потом поженились.
Потом между экспедициями родился я, а через несколько месяцев - Петрова. Предки получили по квартире в новом доме и тут же снова отбыли в экспедицию, оставив нас бабушкам. Бабушки поначалу очень тосковали по старым комнатам в коммуналках, которые пришлось сдать государству, но потом пообвыкли и тоже сплотились на ниве машинной вязки. Купили одну японскую машинку на двоих и стали одевать весь дом, а потом и район в первоклассные свитера, костюмы и спортивные шапочки.
В общем, все были при деле, все заняты, а мне, сколько себя помню, всё время навязывали Петрову - то играй с ней, то гуляй, то помоги задачку решить...Во-первых, мол, ты старше, а во вторых - мальчик, мужчина. И до того меня доставали с Петровой, что я стал с горя удирать в Дом Пионеров в кружок авиамоделей. Петрову к нам, слава Богу, не приняли, свободные места были только в ансамбле Народного танца, куда никто не шёл. Так она мне назло записалась в этот ансамбль и каждый вечер топала над головой свои "бульбы" и "гопаки", а мне ничего не оставалось, как подняться к ней и засесть вместе за её задачки. А бабушки внизу стрекотали вязальной машинкой и наслаждались тишиной.
Но, в конце концов, Петрова до того дотопалась, что её бабушка тоже сбежала к какому-то чужому дедушке в связанном ею свитере, а маме Петровой пришлось устраиваться на работу в Москве и самой её воспитывать.
Но без бродячей жизни и петровского папы она стала тосковать, психовать, а моя бабушка сказала, что нечего заводить детей, если не собираешься их воспитывать, что она тоже могла бы сбежать к какому-либо дедушке, если б не было нашего. Что им с дедушкой тоже пора отдохнуть от нас и съездить хотя бы на родину, на Кубань. А я обиделся и сказал - ну и скатертью дорожка, только не навязывайте мне Петрову.
Тут и лето наступило, и победа на соревнованиях, и эта путёвка на Кавказ. А бабушка с дедушкой уже и телеграмму на свою Кубань отправили - встречайте, мол, вагон такой-то...Но тут позвонила моя мама из экспедиции и сказала, что мама Петровой должна немедленно ехать туда к ним и спасать семью, что я уже большой мальчик и обязан понять, что поскольку Петрову не с кем оставить в Москве , мне надо взять её с собой. Что хотя Петрова далеко не отличница и не общественница, но из Дома Пионеров ей согласны выдать справку, и тогда можно будет выхлопотать вторую путёвку за наличные.
Я вообще-то реву редко, но тут заревел бы обязательно, однако не успел, потому что в дверь позвонила мама Петровой, сказав. что внизу её ждёт такси, что вот выписанная на Петрову путёвка и деньги на дорогу в конверте, что я не должен отпускать от себя Петрову ни на шаг, не разрешать ей сидеть на холодной земле, торчать в море больше пятнадцати минут , заплывать за буйки, есть немытые фрукты и больше трёх пачек мороженого зараз. Что квартиру она заперла, цветы и кота пристроила, а нам желает счастливого пути.
Из-за её спины выглядывала торжествующая Петрова с видом царевны-Лягушки, на которой я, реви-не реви, обязан жениться.
Мама Петровой расцеловала нас и умчалась "спасать семью".
- Алик, алло!..Что же ты молчишь? - кричала в телефон моя мама. Надо же - из тайги, из глуши, а слышно, будто рядом. Петрова вырвала у меня трубку.
- Здравствуйте, тётя Тоня. Не беспокойтесь, я за Аликом присмотрю...
Я тогда подумал, что кранты, жизнь кончена. Но даже Петровой не удалось испортить наше путешествие, хотя и приходилось тащить всю дорогу то рюкзак Петровой, то саму Петрову, то ей гриву расчёсывать, которая стала от походной жизни как шерсть у овец, что нам попадались в горах.
Насчёт "овечьей шерсти" Петрова обиделась, схватила ножницы и оттяпала себе полкосы.
- Ну, доволен?
- Теперь как пугало огородное, - сказал я.
Петрова стянула волосы на затылке аптечной резинкой и стала вылитый Чипполино. Тогда она захныкала, чтоб я ей немедленно купил шляпу, как у Утёсова из "Весёлых ребят". В утёсовской шляпе Петрова стала похожа на солнечное затмение - в центре нечто круглое, дочерна загорелое, а вокруг - корона из лохматого белого войлока.
Зеркало у нас имелось одно на всех - у Малики, да и то просто пустая пудреница. Петрова в утёсовской шляпе в нём не помещалась, но то, что помещалось, так ей понравилось, что она эту шляпу больше не снимала, даже спала в ней. Спальный мешок застёгнут до подбородка, а снаружи - голова в шляпе.
- Слышишь? - Петрова высунулась из мешка. Голова в шляпе так и поворачивалась туда-сюда, будто локатор.
Слух у Петровой был феноменальный - подсказки она слышала с последней парты.
Ребята крепко спали, сопели. Тимур даже похрапывал. Снаружи трещали цикады.
- Что я должен слышать? Дрыхни, а то завтра домой поедем!
Обычно это действовало безотказно.
- Труба, - шепнула Петрова, - Слышишь? Нас кто-то зовёт.
- Почему нас?
Но пока я выпутывался из мешка, чтобы привязать её руку к своей, (что я иногда делал в воспитательных целях и ради страховки от петровских сюрпризов), Петровой и след простыл.
Сияла полная луна, сияли крупные южные звёзды, снежные склоны и ледники, откуда мы недавно спустились. И огни белого города внизу, и море в огоньках катеров, в котором мы завтра вдоволь наплаваемся, и лунная дорожка до горизонта...
Трещали цикады. Но теперь и я слышал трубу, играющую побудку, где-то совсем неподалёку, и почему-то мне, как и Петровой, стало очевидно, что она зовёт на помощь. Даже не нас с Петровой, а именно меня, Олега Качалкина. Москва, улица Весенняя, дом 18, квартира 85, Советский Союз.
Вслед за Петровой я пошёл на звук. Ноги так и несли меня, мы побежали, потом почти полетели - так мне показалось, пока не очутились перед чёрной круглой дырой с откинутой, тоже круглой, дверью. Будто крышка от старинных карманных часов.
Петрова попятилась, дрожа от страха и любопытства. Глаза её из-под утёсовской шляпы аж светились, как у кошки.
- Лезь первый, ты же м-мальчик, - выдавила она, заикаясь, -Н-не б-бойся, я с тобой.
Вообще-то я трусом не был, но лезть в это подземелье-часы совсем не хотелось. К крышке была привязана то ли верёвочная лестница, то ли цепь - толстая и, вроде бы, серебряная. Она свисала вниз, как бы приглашая - ну же, скорей! Снова из чёрной дыры прозвучала труба. Эх, была - не была! Я стал спускаться, следом - Петрова, едва не наступая мне на макушку.
Под нами и впрямь был циферблат. Лунные часы - старинные светящиеся римские цифры и два серебряных лунных луча вместо стрелок. Луч короче и луч длиннее. Оба подползали к двенадцати.
- Они отсчитывают тьму, - услыхали мы ломкий мальчишеский голос, - Солнечные показывают свет, а эти - тьму. Ваше солнечное время заканчивается, грядёт лунное...Ночь и хаос. Кончилась эра светлых годов, товарищи!
Я сразу узнал этого сурового мальчика-воина из гайдаровской сказки - в шинели до пят, с винтовкой через плечо и в будённовке. Но дул он совсем не в горн и не в трубу, а в небольшую то ли флейту, то ли дудку, которая в лунном луче сверкала и переливалась, будто хрустальная.
Я решил, что всё это мне снится, и ущипнул себя за руку. Больно. Тут же меня ущипнула Петрова, ещё больнее. Я наступил ей на ногу. Петрова взвизгнула и брыкнулась.
- Да не снюсь я, всё и вправду хуже некуда, - вздохнул Кибальчиш, - Вот слушал ваш разговор у костра, кто о чём мечтает, - и про самолёт-невидимку, и про город-сад в заполярье, и про элексир вечной молодости, который надумала изобрести эта барышня...
Петрова заявила, что никому и никогда про этот элексир не рассказывала, хоть и мечтала про себя.
- Рассказывала-не рассказывала - какая разница, всё равно уже ничего не сбудется. Ни страны нашей больше не будет, ни дружбы народов, ни "человек проходит, как хозяин", ни пионерлагерей, ни самих пионеров...И белый город у моря, и эти горы содрогнутся от взрывов и покраснеют от крови. И снова проклятые буржуины всех одолеют, предадут, всё прожрут и пустят по ветру...Щипайся-не щипайся, Качалкин, - никакой это не сон.
Тут Кибальчиш так больно наступил мне сапогом на ногу, что я заорал, что ладно, пусть не сон, только что же теперь делать?
Мальчиш сказал, что когда подслушал у костра наши мечты и планы, то подумал: вот настоящие ребята, готовые на подвиг, которые могут попытаться спасти великое дело борьбы за освобождение человечества. Что он долго звал, играл нам побудку, но все дрыхли.
- Лишь ты, Качалкин...
- Он тоже дрых, это я услыхала, - перебила Петрова. - Только нет у нас и в помине никаких буржуинов, всё-то ты врёшь, Мальчиш. А если б и были, то никак не сумели бы нас победить, потому что страна наша - самая сильная, могучая и несокрушимая в мире, которую даже фашистские полчища не одолели.
Мальчиш печально сказал, что полчища не одолели, а горстка буржуинов одолеют, потому что вся наша сила была в Тайне, которую знали даже дети. Но проклятый Плохиш всё же изловчился и похитил Тайну, чтобы продать буржуинам за бочку варенья и корзину печенья. А без тайны мы против них бессильны. И уже движется на нас снова со всех сторон рать невидимая, выглядывает "из-за спины РСДРП мурло мещанина", прячутся пока что изменники за высокими заборами да кремлёвскими стенами, но вот-вот пробьёт их час. Час тьмы...
Петрова заявила, что не верит ни одному его слову, что он псих и паникёр, и вообще, если б не его героическая биография, надо бы заявить куда следует. Я же сказал, что не может быть психом и паникёром павший смертью храбрых. А Мальчиш добавил, что и вруном никогда не был. Просто он всё видел своими глазами, потому что сам тоже из сказочного измерения, куда утащил проклятый Плохиш нашу Тайну. Что он, Мальчиш, бросился в погоню и уже почти догнал жирного Плохиша, но ворюга из гайдаровской сказки смылся к Чёрту на Кулички. А эти Чёртовы Кулички - самое страшное и опасное место в сказочном измерении, там собран весь отрицательный опыт человечества, коварные ловушки на каждом шагу.
- О, если б я мог туда попасть! - воскликнул он, - Но у меня нет главного - времени. Моё время кончилось. Ни минуты не осталось, ни секундочки...А ты богач, Качалкин, у тебя вся жизнь впереди. Ты ещё можешь всех спасти...Ровно в полночь в полнолуние седьмого месяца седьмого дня тот, у кого вся жизнь впереди, может войти в пролом во времени и попасть на эти самые Кулички.
Сколько их побывало в этих местах, всевозможных туристов и отдыхающих! Одни дрыхли, не слышали, другим лень было вставать...То трусили, то не верили. Или были слишком стары...Времени всё меньше, Качалкин, буржуины приближаются - глаза завидущие, руки загребущие...Точат зубы на народное добро. Видишь зарево за морем? Это они. И если ты тот самый герой...
- Да! Алик - "тот самый", - перебила Петрова, - Но ни на какие Кулички ему нельзя. Я тёте Вале обещала...
- Скоро полночь, - Мальчиш обращался только ко мне, - Ровно в двенадцать сомкнутся два лунных луча и на несколько секунд расступится время. И пока часы будут бить полночь, ты сможешь пролезть в чёрную дыру во времени. За час ты должен разыскать и добыть Тайну и успеть вернуться. Не успеешь - останешься в сказочном измерении навсегда.
- За ча-ас! - ахнула Петрова, - Да за час только до палаток сбегать туда-сюда...
Мальчиш пояснил, что у них в сказочном измерении земная минута равна году. То есть час - это шестьдесят лет.
- Не пущу-у! - заревела Петрова, - Он что же, стариком вернётся? А я как же? Или вообще не вернётся...Женится там у вас на какой-нибудь Василисе Прекрасной!
- Василиса Прекрасная давно замужем за Иванушкой, - сказал Мальчиш. - Кстати, тебя ведь тоже Василисой зовут, да? Вернётся непременно твой Алик и станешь Василисой Качалкиной - кое-что я умею предсказывать.
У меня от такой перспективы аж в глазах позеленело. Я сказал, что согласен на какие угодно Кулички, хоть ни во что подобное, разумеется, не верю. А про себя подумал - вдруг и вправду этот мальчик псих или шпион? Но скорее всего, решил я, всё-таки это сон такой чудной после восхождения. То ли цветов каких надышался, а может, скорпион укусил - чего не бывает в горах! Ну и пусть, хоть во сне отдохну от Петровой.
Ни во что-то я, дурень, тогда не врубился. Насколько всё серьёзно. И наверное, до сих пор ничего не понимаю...
- Ты и вправду готов, Качалкин? - Луч луны упал на лицо Мальчиша, и я увидел его пронзительные суровые глаза. Как у красноармейца на плакате тех лет: "ТЫ - записался добровольцем?"
- А чего тут...Надо, так надо.
- Знаю, ты не трус, не дурак, с тобой можно пойти в разведку, но если дрейфишь - лучше ступай назад спать. Только нет у нас времени дрыхнуть - враг всё ближе. Не вернёшься с Тайной во-время - всё пропало. Одолеют страну буржуины, а ты навсегда останешься в сказочном измерении.
- Зачем он им там нужен? - всхлипнула Петрова, - Алик ведь не какой-нибудь мальчик-с-пальчик! Кем он там будет?
- Качалкиным, который так и не сумел раздобыть Тайну. Попадёт в какую-либо соответствующую сказку или пословицу про бедолагу или растяпу с благими намерениями - мало ли их народ насочинял! А может, новую сказку про него сложат. Вроде как про стойкого оловянного солдатика. И про его Василису, что ждала-не дождалась, да и выскочила за Змея-Горыныча...
- Не-ет! - снова заревела, вцепившись в меня Петрова, - Не пущу-у!
- Это всё сон, Петрова, - я безуспешно старался её отодрать от себя, - Просто нам снится одинаковый сон, это бывает в горах, может, маков нанюхались...Мальчиш отведёт тебя в палатку, утром проснёшься спокойненько...
- А тебя не-ет, - ревела Петрова, - Не хочу-у!
Тут длинный лунный луч коснулся короткого, послышался хрустский звук, будто льдина раскололась. Из образовавшейся под ногами чёрной дыры потянуло погребом.
- Ой, мамочки, - сказала Петрова и села на пол прямо на римское "три". "Потрясный сон", - уговаривал я себя, чтобы не дрожать. Лицо Мальчиша было совсем близко, и я подумал, что ему лет десять, не больше. Звезда на его будённовке была прострелена, на щеке запеклась струйка крови.
- Возьми, товарищ, это дудка-побудка, она зовёт в дорогу, не даёт порасти мхом. Слишком много вы привыкли спать, вот и Тайну проспали, а на Куличках останавливаться нельзя, понял? В случае чего - дуди во всю мочь, мёртвого подымет. Только учти - использовать её можно лишь трижды. И вот тебе часы - я их перевёл на час назад. Когда на них будет двенадцать, твоё время кончится. Прыгай! Будешь вниз лететь - старайся не дышать - там пыль веков... Скорее, пролом закрывается!
- Прощай, Мальчиш, - мы обнялись, - Прощай, Петрова! Петрова, ты где?
- Небось, спряталась со страху. Я о ней позабочусь, товарищ. Возвращайся с победой!
Чёрная дыра быстро сужалась. Я сделал ещё шаг, и тут меня втянуло в неё, будто в пылесос, завертело, закрутило...Потом я шлёпнулся на что-то мягкое, ничего не различая в тёмносерой мгле и стараясь не чихать, хоть в носу нестерпимо щекотало. Я боялся разбудить ребят, по-прежнему уверенный, что сейчас проснусь.
Подкатегории
Дремучие двери
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Не был ли Иосиф Гpозный, "тиpан всех вpемен и наpодов", напpавляющим и спасительным "жезлом железным" в pуке Твоpца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать "тирана всех времён и народов" на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие, попадает и Иоанна, ценой собственной жизни спасающая от киллеров Лидера, противостоящего Новому Мировому Порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторив путь от детства до седин, переоценить не только личную судьбу, но и постичь глубину трагедии своей страны, совершивший величайший в истории человечества прорыв из тисков цивилизации потребления, а ныне вновь задыхающейся в мире, "знающем цену всему, но не видящем ни в чём ценности"...
Книга Юлии Ивановой пpивлечет не только интеpесующихся личностью Сталина, одной из самых таинственных в миpовой истоpии, не только любителей остpых сюжетных повоpотов, любовных коллизий и мистики - все это сеть в pомане. Но написан он пpежде всего для тех, кто, как и геpои книги, напpяженно ищет Истину, пытаясь выбpаться из лабиpинта "дpемучих двеpей" бессмысленного суетного бытия.
Скачать роман в формате электронной книги fb2: Том I Том II
Дверь в потолке. Часть I
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Дверь в потолке. Часть II
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Последний эксперимент
Экстренный выпуск!
Сенсационное сообщение из Космического центра! Наконец-то удалось установить связь со звездолетом "Ахиллес-087", который уже считался погибшим. Капитан корабля Барри Ф. Кеннан сообщил, что экипаж находится на неизвестной планете, не только пригодной для жизни, но и как две капли воды похожей на нашу Землю. И что они там прекрасно себя чувствуют.
А МОЖЕТ, ВПРАВДУ НАЙДЕН РАЙ?
Скачать повесть в формате электронной книги fb2
Скачать архив аудиокниги
Верни Тайну!
* * *
Получена срочная депеша:
«Тревога! Украдена наша Тайна!»
Не какая-нибудь там сверхсекретная и недоступная – но близкая каждому сердцу – даже дети её знали, хранили,
и с ней наша страна всегда побеждала врагов.
Однако предателю Плохишу удалось похитить святыню и продать за бочку варенья и корзину печенья в сказочное царство Тьмы, где злые силы спрятали Её за семью печатями.
Теперь всей стране грозит опасность.
Тайну надо найти и вернуть. Но как?
Ведь царство Тьмы находится в сказочном измерении.
На Куличках у того самого, кого и поминать нельзя.
Отважный Мальчиш-Кибальчиш разведал, что высоко в горах есть таинственные Лунные часы, отсчитывающие минуты ночного мрака. Когда они бьют, образуется пролом во времени, через который можно попасть в подземное царство.
Сам погибший Мальчиш бессилен – его время давно кончилось. Но...
Слышите звук трубы?
Это его боевая Дудка-Побудка зовёт добровольцев спуститься в подземелье и вернуть нашу Тайну.
Волшебная Дудка пробуждает в человеке чувство дороги, не давая остановиться и порасти мхом. Но и она поможет в пути лишь несколько раз.
Торопитесь – пролом во времени закрывается!..