Высшие Сценарные Курсы при Государственном Комитете по Кинематографии.
(1962 год)

НА СНИМКЕ: НА ЗАНЯТИЯХ. В ПЕРВОМ РЯДУ: ЮЛИЯ ИВАНОВА И МАКСУД ИБРАГИМБЕКОВ.
ВО ВТОРОМ РЯДУ ВТОРОЙ СЛЕВА - ИЛЬЯ АВЕРБАХ, ВАДИМ МИХАЙЛОВ И ОЛЕСЬ АДАМОВИЧ.

       Тем летом 62-го, казалось, весь Дом Литераторов ринулся поступать на Высшие Сценарные Курсы, только что организованные при Министерстве культуры и Союзе работников кинематографии СССР.

 Условия были шикарные – занятия в Доме Кино напротив, просмотры лучших отечественных и зарубежных фильмов плюс фантастическая по тем временам стипендия – 120 рэ.

 Предполагалось набрать по нескольку человек от каждой Союзной республики, всего около пятидесяти мест. Из них москвичам, кажется, предоставлялось три.
 Короче, шансов практически не было, но я всё же сдала документы и свои напечатанные работы (предварительно был отборочный творческий конкурс).
 И с радостным изумлением узнала, что допущена к экзаменам.

       Вначале мы должны были написать рецензию на просмотренный фильм.
 Затем – прямо в зале сочинить новеллу на заданную тему, где проявилось бы твоё кинематографическое видение.
 И, наконец, - собеседование, на котором следовало продемонстрировать почтеннейшей комиссии свой духовно-культурный уровень.

       С рецензией было легче всего.
Нам показали запредельный фильм Файнциммера под названием “Ночь без милосердия”.
Я озаглавила работу “Фильм без милосердия” и разнесла по кочкам.
 Мол, нельзя после “Баллады о солдате”, “Летят журавли” и “Мир входящему” снова потчевать продвинутого советского зрителя такой низкопробной стряпнёй о войне.
За рецензию получила “отлично”.

       На следующем испытании были заданы три темы киноновелл: “Зависть”, “Ревность”, “Ночь без сна”.
 Я выбрала последнюю, решив взять за основу ту реальную бессонную ночь с оголтелым командировочным Ромео, когда я героически отвергла все мыслимые и немыслимые приставания и посулы, оставшись верной мужу.
 Надо было как-то встряхнуть, шокировать рецензентов, не уронив “морального облика”.

       Рядом за экзаменационным столиком сидел грустный смуглый юноша и грыз ручку.    Потом решительно написал:
“Небо было похоже на серую извёстку”.
 Я не удержалась, прочла, скосив глаза, и стала ждать продолжения.
 Он посидел минут пять, затем вышел и больше не вернулся, оставив “серую извёстку” на столе.
На обратной стороне было крупно написано: “Зависть”.

       А у меня получилась, вроде бы, славная комедия.
 Правда, про “телегу” я написать не успела – время вышло. Но всё равно, когда я спросила о результатах члена комиссии, знакомого своего Валю Ежова (сценариста фильма "Баллада о солдате", вместе в преферанс игрывали), тот хохотнул:
       - Это где баба всю ночь динамо крутит? Вслух читали.
 Что ж ты так, мужики обиделись, поставили пятёрку с минусом.
 Или четвёрку с плюсом, не помню.

       Всё правильно. Пятёрка по поведению, минус – за “динамо”.

       Невероятно, но у меня появились шансы!
 Перед последним экзаменом – собеседованием, проглотила для храбрости сразу две таблетки, которыми мама пичкала меня ещё во время студенческих сессий, потому что я всегда тряслась.
 Таблетки подействовали. Я точно рассчитала момент, когда комиссия совсем сомлела от жары и республиканских кадров, и свежим ветром ворвалась к ним. Шалая и раскрасневшаяся от маминых таблеток, в небесного цвета платьице, с загорелыми руками и коленками.
 С ловко загримированной физиономией и светлой начёсанной гривой – а ля Бриджитт Бардо.

 Взмахнула приветственно белой сумочкой с ремешком через плечо, плюхнулась на стул и, нагло уставившись в голубые глаза Алексея Каплера, председателя комиссии, представилась:
       - Юлия Иванова.

       Я очень боялась, что меня спросят про Дзигу Ветрова, как предыдущего абитуриента. О котором тоже понятия не имела.

       Каплер улыбнулся.
 Я тогда не знала, что его теперешнюю жену тоже зовут Юлией. Поэтесса Юлия Друнина, впоследствии покончившая с собой, не выдержав развала России.

 Я смотрела на него и думала, что этого человека любила дочь самого Сталина!
 Ничего, симпатичный, но дочь Сталина...

 Я вспомнила, как более десяти лет назад, когда отчим получил Сталинскую премию, а потом по этому роману поставили оперу и была премьера, мне показали в антракте стройную красивую девушку с гладко уложенными рыжими волосами и строгим лицом. Сказав, что это Светлана.
 Рядом с ней ошивался какой-то тип, а она, скользя невидящим взглядом по нему и толпе, была настолько откровенно погружена в себя, в какой-то свой мир, не имеющий никакого отношения к данной тусовке, что я потом перед зеркалом долго играла “в Светлану”.
 Пытаясь изобразить это её вызывающее: “существую лишь я и мои ощущения”.
 Но у меня ничего не вышло.

       - Ну и чем товарищ Иванова собирается осчастливить советский кинематограф? – спросил Каплер.
Люся Каплер.
Неужели дочь Сталина тоже звала его “Люсей”?

       И тут меня понесло. Я стала выдавать самые убойные сюжеты, которые когда-либо приходили мне в голову, или услыхала от кого-то – всё подряд.
Трагические, шокирующие, смешные, абсурдные...

 Трещала без умолку, пересказывая то эпизоды своих командировок, куда вошли, конечно, и съёмки в совхозе “Россия”, и урок чистописания в Буреполоме, и байка про фельетон о безобразиях в Егоровском районе.
Который при проверке оказался Егорьевским.
 Назревал скандал, газета собралась писать опровержение и извиниться, под кем-то уже качалось кресло...
Как вдруг из Егоровского района бац телеграмма: “Признаём свои ошибки”.

       Комиссия пересмеивалась, переглядывалась. Сдержанно улыбался изысканно-томный Маклярский, будущий директор Курсов.
 Каплер выводил какие-то иероглифы на широком машинописном листе.
 Сейчас спросит про Дзигу Ветрова...

       И я в ужасе начала излагать свежий семейный сюжет про билеты на Баха и бутылку коньяка, зарытую в сугробе возле консерватории.

       Как только дошла до “снегоочистителей”, Каплер, вытирая голубые свои глаза кончиком платка, замахал мне рукой в сторону двери.

       Я растерянно замолчала, не понимая, что это значит.

       - Пошла отсюда! – уже совсем грубо рявкнул кто-то из комиссии, и я выкатилась.

       - Чего спрашивали? – окружили меня представители союзных республик.
 А я осознаю, что ничего не спрашивали. Потому что не дала комиссии рта раскрыть.
 Что же теперь будет?
Дёрнуло меня принять две таблетки!

       Через несколько дней мучительного ожидания нахожу себя в списке “счастливчиков” и вскоре получаю удостоверение под номером 13.

 На фото – новоиспечённая сценаристка с шалыми, подведёнными “под Бриджитт” глазами и взбитой копной светлых волос.

*   *   *

Мечта правителей - бараны:
Ни загородки, ни охраны...

Да, чтут баранину тираны!

*   *   *

Рвались бараны в НАТО -
Оно щедро и свято!

Шампуры, нож подарит
И на мангал добавит...

И поведет на бойню,
Где вечное застолье.

*   *   *

На фото:

Стадо баранов покидает стойло. Ограды нет, только ворота. Но нечто гонит их именно в ворота.

*   *   *

Украина и Грузия имеют реальные шансы на вступление в Североатлантический Альянс, заявил директор информбюро НАТО в РФ Роберт Пшель.

«Думаю, что перспектива реальна. У нас политика открытых дверей, а не экспансия НАТО», — сказал Пшель в субботу в интервью радиостанции «Коммерсант FM», говоря о перспективе вступления в НАТО Украины и Грузии.

(Лента новостей).

На снимке: 15 букетов на продажу в одном флаконе.

       Был канун 79-го.
 Под Рождество мне приснился удивительный сон.
 Будто в такую же ясную морозную ночь я с кем-то разговариваю у станции и вдруг чувствую - надо поскорей домой, там что-то случилось...
 Бегу, как обычно во сне, не чуя ног. И вижу у нашей калитки, среди сугробов, покойную бабку Аксинью. То есть Ксению, жену соседа, Дмитрия Осиповича.
 Понимаю, что она “оттуда”. Что ей просто дозволено под Рождество побывать на земле.
 Но почему пришла ко мне, если её калитка напротив?

       Обнимаю бабку и спрашиваю, как ей “там”?
 И вдруг она начинает убиваться и плакать - мол, очень плохо, ужасно.
 И шепчет:
- Не умирай...

       Какая странная просьба! Пытаюсь её утешить, бормочу, что вроде бы пока не собираюсь. А она в ответ:
       - Не собираешься, а третья скоро…
       То ли “третья”, то ли “третье”.

       И добавляет, что вот тоже не собиралась, столько добрых дел сделала, и в семье вкалывала, и в колхозе...
 Достаёт какую-то книгу, читает о своих заслугах и плачет навзрыд.
 Просыпаюсь в полном ужасе: что за таинственное “третье” в вещем сне под Рождество?

       Третьего января, как раз после Нового Года, мне должны были в редакции вручать премию, которую, естественно, предстояло с ребятами обмыть.
 То есть о том, чтоб отсидеться третьего дома, не могло быть и речи.
 Да и кто может поручиться, что дома мне не свалится на голову кирпич – разве можно уйти от судьбы?

       В общем, купила я бутылку коньяку, сварила на закуску пару десятков яиц (тогда ещё держала кур), и, трясясь, поехала.
 Но ничего такого не случилось.
       А может, предупреждала Аксинья о вялотекущей Третьей Мировой? Которая начнётся через несколько лет безо всякого объявления, и на которой многим из нас предстояло погибнуть.
 Если не телом, то душой.
Или просто о наступающем третьем тысячелетии?

       Но тогда я ни о каких катаклизмах не помышляла - просто продавала всё, что можно, включая главы неоконченной рукописи.
 Вскоре нашёлся куда более результативный источник доходов – продажа цветов.

 Начала с выгонки тюльпанов и нарциссов к 8 марта, с продажи корней георгинов.
 А затем как-то ехала в электричке с симпатичной молодой женщиной по имени Галя. Которая похвасталась, что вот, она сама себе хозяйка, хоть и без образования.

 И нигде штатно не работает, но всегда имеет на хлеб с маслом и даже с икрой.
 Пригласила в гости. Продемонстрировала теплицы и мужа-сварщика, который их смастерил. А заодно и продала стаканчики с рассадой георгинов, стойких в срезке.
У меня не было мужа-сварщика, но теплица имелась – из старых террасных рам, которую соорудил местный алкаш Дима.
В теплице я выращивала огурцы. Урожай был рекордным, но куда их девать?
 Засолила бочку – испортились.
 А торговать огурцами - пОшло.
То ли дело – цветы!

       В общем, при первой возможности я оставляла своих работничков и уезжала с вёдрами и коробками к вокзалу.
 Возвращаться приходилось строго к обеду, иначе кадры начинали повсюду рыскать - не столько в поисках закуски, сколько традиционной бутылки.
 Как правило, находили, пока я не сообразила заложить тайник под крыльцом.

       На “цветочки” закупили мы асбестовые трубы , установили на крыше вентиляцию от плиты и АГВ, получили справку от пожарных.

 Я без конца бегала по соседям за консультациями, названивала, куда возможно.
 То заказанный для питьевой воды короб из нержавейки не поддаётся обычной сварке, нужна аргоновая, то мои студенты, управившиеся вчерне со вторым этажом, стонут: “А где нам взять такие окна”? Стандартные не подходят, заказывать – дорого, самим смастерить – слабО.

Я не спала ночами, размышляя, где будет дверь, где окна...Придумывала какие-то пандусы, сама не зная, что это так называется. Вычисляя, измеряя, изобретая.

       Впоследствии специалисты скажут, что, по крайней мере, с рациональной точки зрения планировка дома идеальна и удобна.
Я умудрилась вместить в “доме с мансардой” на первом этаже четыре комнаты (смежно-изолированные), зимний сад, большую прихожую, откуда лестница вела на второй этаж.

 Из прихожей - одна дверь на кухню, вторая – в туалет, третья – в отдельную комнату.
 Да ещё и кладовка для обуви получилась под лестницей.

 Из кухни одна дверь вела в столовую, а другая – в зимний сад, откуда налево можно было пройти в ванную, а направо – в комнату Вики.

 Вика, правда, на даче не прижилась – здесь никогда не удавалось добиться стерильной чистоты, а у неё была аллергия на шерсть животных, на паклю и всевозможные запахи.
 Она начинала чихать, кашлять, по ночам и вовсе задыхаться. И до сих пор, приезжая в гости, принимает антиаллергены.

       У меня тоже была в детстве аллергия (диатез), потом я мучилась с руками, которые от любой химии начинали чесаться и покрывались волдырями.
 Как только начала работать руками в земле, врачи настоятельно советовали надевать резиновые перчатки, выписывали разные мази и таблетки.
 Но у меня был свой метод: клин клином.
 Как ни странно, прошло.
Теперь я даже удобрения разбрасываю без перчаток.