B БЕСЕДКЕ С: Игнатьковым М.Е. и Михаилом Юрьевичем

 
Игнатьков М.Е. (с форума Кураева): Ответ на статьи “Размышления о Царстве Небесном” и “Вторая смерть”:

- Предположение о том, что мусорная корзина не является конечной точкой нахождения мусора, говорит о том, что при вынесении конечного решения о людях Бог может ошибаться в своём окончательном определении, т.е. несовершенен в своих решениях.

 Единственный возможный вариант избавления от вечной смерти дан человеку до Второго суда, когда его живые друзья, родственники или потомки, обращаясь к милосердному Богу и творя добро за ушедшего, могут вымолить и выкупить из Царства Небытия попавшего туда человека.

Что касается формы уничтожения мусора, то она известна – сожжение.
 Под нашими ногами в чреве Земли находится пылающая бездна.
 Крест – символ выбираемого нами пути - своим нижним концом указывает это направление – в бездну. Человек живёт и находится на тонкой границе между огнём и небом и может выбрать свой путь.
 Других путей нет.

2003-08-23

*   *   *

ЮЛЯ, ВЫ МОЛОДЧИНА!

Михаил Юрьевич (с форума Кураева ):
 - Юля! Вы молодчина!!!!

Ибо, даже у мужчин, от Бога предназначенных быть священниками, редко встретишь такое понимание Божьих истин.
 Не во всём Вы правы, ещё ощущается власть догматов, но уже одно понятие, что все, в том числе и Бог, пребывало, пребывает и будет пребывать в развитии, непременно приведёт Вас к полному освобождению от них (и к анафеме от ортодоксальных верующих).

 Вы верно понимаете, что человек – дитя Бога. Так держИтесь этой мысли, сделайте её стержнем своих рассуждений.

Тогда поймёте, что нет у Бога места, предназначенного для уничтожения своих детей (ад – земная жизнь и “озеро огненное” – вид красно-оранжево-жёлтой ауры планеты Земля в глазах духов, но есть много обителей, где дети продолжают расти и совершенствоваться).

Спасибо, что вынесли эту весьма нужную просветительскую работу, на страницы газеты!

 “ибо не прячут свечу под сосуд, или – под кровать, а ставят на подсвечник, чтобы входящие видели свет”.

2003-08-25

*  *   *

Композитор:
 - Мерси за быстрый ответ, но зря дали Кураеву.
Там Вас за намёк на реинкарнацию будут долго прорабатывать, как на собрании.
 Польщён, что мой вопрос послужил поводом для статьи в “Завтра”. Ещё раз благодарю за ответ.

2003-08-23

*   *   *

 СВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ

“ДВУХТОМНИК ЮЛИИ ИВАНОВОЙ ПРИОБРЕТЁТ ЧЕРЕЗ 5-10 ЛЕТ ВСЕМИРНОЕ ЗНАЧЕНИЕ"

А книги, между тем, продолжаю раздавать. Отзывы пока что положительные – от туманных: “Да-а, интересно” (небось, едва пролистали) - до восторженных:

А.Х. Карагезов, доктор экономических наук, лауреат Государственной премии СССР:

“Двухтомник Юлии Ивановой приобретёт через 5-10 лет всемирное значение среди историков, философов, литераторов и миллионов простых читателей, которые будут искать правду на полках библиотек, в кинофильмах, старых подшивках газет о деятельности И.В. Сталина.

Роман Юлии Ивановой написан интересным языком, понятным для всех поколений Советского Союза и России.
 В романе автором даны объективные научно-обоснованные оценки происходящего, карающие интеллигенцию за развал страны Советов.

Автор романа Юлия Иванова затратила ценное жизненное время для обобщения богатого исторического материала и “испекла” философский фантастический пирог.
Не для еды, а для изучения, чтобы ослеплённый и обманутый народ наконец-то протрезвел и проснулся и перестал бы совершать исторические ошибки.

Люди, проснитесь и объединяйтесь! Вас дурят политики-шельмователи и олигархи-жулики. Разделение людей по национальному признаку – дорога к смерти государства и в целом общества.

И в заключение будет справедливо отметить, что каждый гражданин России и СНГ обязан иметь в своей библиотеке книгу Юлии Ивановой “Дремучие двери”, если мы не хотим повторно быть обманутыми.
Указанная книга должна путешествовать из рук в руки по всей планете, а автор достойна высоких наград”.

Двухтомник выставили на стенде издательства.
Народ приходил и покупал. Некоторые из работающих в здании, где располагался Союз писателей России, просто брали почитать и возвращали.
 Иногда не возвращали, но я не обижалась.

Однажды Сергей Артамонович Лыкошин (из руководства Союза, - мы тогда ещё не были знакомы) попросил при мне у моего издателя что-либо почитать.
 Тот предложил “Дремучие двери”.
 Через некоторое время мы встретились в коридоре.
Сергей Артамонович охал и ахал, говорил всякие лестные слова. Предложил выделить несколько экземпляров для начальства на предмет моего вступления в Союз – прежде всего, Михаилу Петровичу Лобанову.
 Спросил, кто мог бы дать рекомендации.
Остановились на возможных кандидатурах - Виктора Сергеевича Розова, Станислава Куняева и отца Димитрия Дудко.

Снова спешно развожу фолианты по учреждениям и квартирам.
 Раздаю, собираю отзывы, а в голове одно: Изания.
 Время-то идёт, ясно, что выборы оппозиция проигрывает на ровном месте, в программе ничего нового.
 Хоть бы статью об Изании тиснули в своей прессе - мол, бескровная альтернатива вампирской цивилизации и Новому Мировому Порядку…

Но и Дума, и “Совраска”, и прочие “левые” безмолвствовали, а надоедать было тошно.
 В отчаянии проникла в кабинет к Проханову.
Вот, Александр Андреевич, новая идеология, живое конкретное дело, способное сплотить народ вокруг оппозиции, вернуть утраченное доверие…

Александр Андреевич, как всегда, убийственно ироничен.
 Ну да, конечно, сейчас самое время выдернуть Зюганова из избирательной компании и отправить куда-нибудь на солнечный пляж читать Иванову.
Действительно, смешно, и я смеюсь.
Но что-то в моём лице, видно, трогает стальное прохановское сердце.

- Я прочёл, - говорит он и неожиданно осеняет себя крестом, - Ей Богу, прочёл.

- Ну и? – сердце у меня ёкает.

- Интересно. Но есть программы лучше.

- Какие, у кого?

- Есть. Читайте нашу газету.

Бормочу, что пусть все цветы расцветают, в том числе и Изания.
 Что он, Проханов, - командир, а у меня патроны…

- А у меня газета. Двадцать пять часов в сутки.

Он ещё скромно умалчивает о своих книгах, о бурной общественной деятельности – я всегда восхищалась воистину космической энергией Александра Андреевича, который действительно тащит неподъёмный воз и делает невозможное.

И однако дерзаю проворчать на прощанье, что и наши газеты, и книги, и митинги с демонстрациями, и прочие цветочки, включая выборы – ценны не сами по себе, а должны единым фронтом ковать Победу.
Ради которой, собственно, весь сыр-бор…

- Ну хотите, дадим рекламу на ваши “Двери”?

Ещё бы не хотеть! Мне легчает, хоть и ужасно неловко.

Однако ощущение, “что-то неладно в ридном Датском королевстве” не пропадает. Воз и ныне там, завязая глубже и глубже.
Вспоминаются не только лебедь, рак и щука, но и потустороннее назидание Иосифа Виссарионовича из того сна:

“Зачэм волам вытаскивать тэлэгу, которая везёт их на бойню?”

*   *   *

БЫЛ МЕСЯЦ СЕНТЯБРЬ

B БЕСЕДКЕ С: Владимиром К., Игорем Жуковым,
Львом Колодным и свежей прессой.

“ПОТРЯСАЮЩАЯ ТРАКТОВКА ТОГО, ЧТО ЕСТЬ ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ"

Владимир К.:
- Юлия Иванова предложила потрясающую трактовку того, что есть Царство Небесное!
 С одной стороны – православию не противоречит (по моему скромному разумению), с другой стороны – за такой рай для себя и других и умереть не жалко.

 Самое главное то, что это опять-таки во многом совпало с моими личными установками, представлениями о Боге и идеальном.
 Я не люблю спорить о вере, переубеждать, проклинать, противопоставлять себя другим и представлять себя носителем “мудрости” перед “убогими”.
Но её текст – вещь, в некоторой степени отображающая и мой внутренний мир тоже.
Спасибо, Юлия!

2003-09-16

*   *   *

СОЗИДАНИЕ МУЗЫКИ СФЕР

И. Жуков:
 - Мне импонирует такая трактовка жизни будущей. Не просто пение ангельское, а созидание музыки сфер, управление мирами (соучастие в управлении мирами).

Прости, Господи, если не так сказал!

2003-08-28

(1967 год)

       Весной нашу сценарную мастерскую (Галич-Гребнев) пригласили на семинар молодых сценаристов в Репино под Ленинградом. Васса Петровна меня милостиво отпустила за свой (мой) счёт.
       Был апрель, погода стояла чудесная. Но, похоже, творческую киноэлиту ни апрель, ни погода не колыхали.
 С утра – семинары в прокуренных комнатах, споры, амбиции. Потом обед, тихий час. А после полдника – традиционная пьянка по интересам и группировкам. Снова с выяснением отношений, а то и скандалами.
Творить элита тоже особенно не рвалась. Разве что Володя Маканин, запершись в номере, дятлом долбал пишущую машинку.

       Александр Аркадьевич к обеду брал в буфете бутылку коньяку и потчевал нас, сидящих с ним за одним столиком. Ему пить было нельзя, приходилось разделять компанию, чтоб мэтру меньше досталось.
 Иногда мы прогуливались с ним небольшой процессией на композиторские дачи, где поэт Ким Рыжов, которому врачи под угрозой ампутации ног строго-настрого запретили курить, наслаждался тем, что подносил кому-нибудь сигарету, зажигал спичку и жадно нюхал дым.

 Однажды с мэтром, с миловидной сценаристкой кавказского происхождения и, кажется, Толиком Найманом, мы съездили в Ленинград.
Побродили по городу, зашли в полутёмный собор (службы не было), поставили свечи.
 Южная дама, рухнув на колени, вдруг стала неудержимо рыдать, потом умчалась куда-то в такси с этим самым Толиком-Нетоликом.
 А мы с мэтром наведались к какому-то Глебу, у которого была полная коллекция магнитофонных записей Галича. Посидели, послушали.
 Затем Глеб выдал Александру Аркадьевичу гитару, кое-что перезаписал и попросил исполнить “из новенького”.
 Помню, как меня удивило, что бард снова строго-настрого велел мне “ничего не рассказывать Ангелине Николаевне”.
 Так и не поняла, почему. Вроде бы, ничего крамольного не происходило. Но, разумеется, пообещала.
 Может, речь шла о южной даме или о его запрещённых плёнках. Недавно в Новосибирском академгородке с большим успехом прошёл его концерт, зал аплодировал стоя, после чего появилась грозная статья: “Песни – тоже оружие”.
 Александр Аркадьевич бодрился, читал нам её вслух. Похохатывая, разливал коньяк, на щеках пятнами загорался румянец.
 А ночью ему опять вызывали неотложку.

       По приезде в Москву время от времени проходил слух о его аресте, тучи сгущались. Но в Репино борьба шла, в основном, с коньяком.
 Однажды я перехватила мэтра по дороге в буфет и уговорила что-нибудь сымпровизировать на рояли в холле. Напомнив, как он на переделкинской даче у Ореста Мальцева пел “Дорогую пропажу”, а я, девчонка, даже “пустила слезу”.

 Он тоже это вспомнил, впал в лирическое настроение и неожиданно заиграл мою любимую мелодию “Зелёные холмы”. А я промурлыкала советский вариант про “Город детства”.
 Потом он бесподобно пел Вертинского, собрался народ, и получился чудесный вечер. Главное, без алкоголя и крамолы.
 Ангелина Николаевна была бы довольна.

       Мне кажется, Александр Аркадьевич, несмотря на имидж вальяжного “барина”, никогда не рвался ни к роскоши, ни к западным ценностям. Как, впрочем, и к советским.
 Он тоже “гулял сам по себе” и не случайно крестился незадолго до эмиграции.

 Зловещее перерождение номенклатуры – главная тема его “обличений” и причина диссидентства.
 Фильмы “На семи ветрах” и “Дайте жалобную книгу” – чистые и искренние, как и его песни оттуда.
 “Добрый вечер! - а что это значит? Значит, день был по-доброму начат, значит, день был по-доброму прожит, и умножил счастливые дни...”.

       А его “Фингалия” – просто пророческая. О том, как “убеждённый марксист” получает из-за границы наследство, но вдруг в стране Фингалия, где проживала его умершая тётушка, происходит революция, и по телевизору объявляют о национализации всех богатств страны:

       “Я гляжу на экран, как на рвотное. То есть как это так – “всё народное”? Это ж наше, кричу, с тётей Калею, я ж за этим собрался в Фингалию!
 Негодяи, бандиты, нахалы вы! Это всё, - я кричу, - штучки Карловы”! (имеется в виду Карл Маркс).

       Не представляю себе Александра Аркадьевича оголтелым “перестройщиком”. Странная всё же и трагичная у него судьба. И смерть мистическая...

       Но это потом. А тогда в Репино, смывшись с очередной пьянки, я уныло сидела в холле, листая какой-то самиздат, который был ещё скучнее тусовки.
 Сбежал оттуда и тогда ещё никому не известный Эдик Тополь, подсел ко мне и спросил, кивнув на дверь:
       - Тебе всё это не осточертело?
       Я ответила, что очень даже.
       - Тогда есть предложение. Завтра встаём пораньше – раз. Спортивная форма и кеды – два. Бегом до залива и гимнастика – три. Бегом успеваем к завтраку. Идёт?

       Я сказала, что, во-первых, у меня нет спортивной формы и кедов. А во-вторых, я эту самую “форму” потеряла и не добегу.
       - Как потеряла, так и обретёшь. Надень брюки, свитер, а кеды беру на себя. По рукам?
       Утром я проснулась с ощущением, что мне предстоит дуэль. Хорошо бы, Эдик проспал...
Как бы не так! Стук в дверь. В руках у Эдика были кеды.
 Пистолеты заряжены, господа.

       И мы побежали. Вернее, потрусили по асфальтовому серпантину.
 По канавам справа и слева журчали ручьи, пахло озоном. Мы переходили на шаг и снова трусили.
Эдик признался, что уже давно бегает, но и для меня испытание оказалось неожиданно вполне по силам.
Во всяком случае, мы благополучно достигли залива. Сделали на берегу гимнастику и даже обмылись до пояса ледяной водой, докрасна растеревшись одним на двоих полотенцем. Затем потрусили обратно.
 Тело горело, душа пела, журчали ручьи во все концы.
“И даже пень в апрельский день...”.

       Так мы стали бегать – каждое утро в любую погоду до конца семинара.
 Киношный народ, толпящийся на террасе в ожидании завтрака, встречал нас двусмысленными шуточками и хиханьками-хаханьками.
 Но мы с Эдиком их презирали – пузатых и скособоченных, дымящих сигаретами и мучающихся синдромом похмелья после вчерашних излишеств.
 И беззлобно сулили им в отместку грядущие инфаркты и инсульты. Не подозревая, что, к сожалению, недалеки в своих предсказаниях от истины.

       В первый же день “новой жизни” я впервые за несколько месяцев не почувствовала приступа отвращения к чистому листу бумаги – так достали меня хождения по номенклатурным киномукам и “сценарным делам ОТЦ”.
Я снова ощутила эту внутреннюю дрожь – предвкушение сказки, которую нашепчет мне вскоре Господь. Чтобы, распахнув сердце, глаза и уши, схватив перо, я успела, пока приоткрыта “дверь в потолке”, воплотить мелодию в ноты-слова.

       Я одиноко слонялась по Репино, мимо журчащих ручьёв и ещё заколоченных дач, ничего не видя и не слыша.
 И сама дивилась невероятной странной истории с нездешними судьбами и именами, что ткалась в душе, в мозгу, в воображении...
Которую я послушно плела, путала и распутывала разноцветные нити, вязала концы с концами.

 А потом прокралась в свой номер, мимо двери, где шёл творческий семинар. Стащила со стола у южной дамы несколько чистых листков и вышла на балкон.
Было прохладно и ветрено, слепило солнце.
 Закутавшись в байковое одеяло, села в шезлонг и быстро нацарапала первую фразу:

       “Она должна прийти сегодня...”

       B БЕСЕДКЕ С: Игорем Игнатовым, Александром,
                              Иоанной и Денисом

Вокруг – пляска нечисти

       Игнатов Игорь: “Вокруг – пляска нечисти”.

       Юлия:
 - Благодарю за возможность вместе помечтать о “сообществе единомышленников, в кругу которых можно было бы “преломить хлеб”, а не только “распределять заказы”.
 Мы же пока лишь на теоретической стадии поиска “хлеба насущного”.

       Вокруг действительно “пляска нечисти”.

       Что касается Вашей просьбы, могу посоветовать вот что.
 Помогает “снисхождению Святого Духа, силы и благодати” прежде всего известная молитва Святому Духу, она есть в православных молитвенниках.

       Ещё монахи от “пляски нечисти” рекомендуют следующее:

       “Крест честной, на весь мир освящённый благодатью и Кровью Господа нашего Иисуса Христа, данный нам на попрание всех врагов, видимых и невидимых. Во имя Отца и Сына и Святого Духа”.
 С последними словами широко крестите (можно мысленно) людей, углы комнаты – всё, что Вас смущает.
Очень сильная молитва.
       Ну и, конечно, великопостная молитва Ефрема Сирина - “Господи, владыка живота моего”. Тоже есть в молитвенниках.
 О ней чудесно написал Пушкин:

       Отцы пустынники и жёны непорочны,
       Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
       Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
       Сложили множество божественных молитв.

       Но ни одна из них меня не умиляет,
       Как та, которую священник повторяет
       Во дни печальные Великого поста;
       Всё чаще мне она приходит на уста
       И падшего крепит неведомою силой:

       Владыка дней моих! Дух праздности унылой,
       Любоначалия, змеи сокрытой сей,
       И празднословия не дай душе моей.

       Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
       Да брат мой от меня не примет осужденья,
       И дух смирения, терпения, любви
       И целомудрия мне в сердце оживи.

       Ну а “раскрытию канала” мне больше всего помогает доброе дело в ответ на чью-нибудь пакость.
 Разумеется, это касается только личных обид. Простишь, ответишь добром – сразу Господь рядом.
       И, конечно же, для достижения “высоких состояний” очень помогает Причастие.

       Вы спрашиваете, нужна ли помощь.
 События не тороплю – Господь обычно сам указывает, что и когда.
 А впрочем, приглядитесь к окружающим – может, отыщутся “наши”?
 Когда проект Изании будет более-менее завершён на бумаге, хотелось бы перевести текст на английский.

       Храни Вас Господь, Игорь, держитесь.
 Я Вас понимаю – “Бывали хуже времена, но не было подлей”.
Когда станет особенно трудно, представляйте себя “благоразумным разбойником”, распятым на Кресте рядом со Спасителем.
 Верьте и помните, что именно Крестом Он (они оба) победили смерть.
       2002-02-04

*   *   *

       Александр:
 - “Бомбить” – это методы исключительно коммунистические (“если враг не сдаётся, его уничтожают”).
 Помните, как СССР помогал устанавливать мир во всём мире с помощью танков и самолётов?

       Юлия:
 - Каемся, запамятовали.
 Но зато прекрасно помним, как Штаты бомбили “исключительно коммунистическими методами” Вьетнам, Камбоджу...
Затем Ирак, Югославию, теперь вот по Афгану за Бен Ладеном гоняются, все горы раскурочили.
 Уж полночь близится, а Ладена всё нет...
 Вы нам поведайте, бдительный вы наш, какие такие коммунисты завелись в ЦРУ, Пентагоне и Белом Доме, что за Штирлицы?
 Мы их быстренько разоблачим, а за вознаграждение хоть Китежу поможем заплатить за телефон и электричество.
       А пока разрешите Вашими устами на нашем форуме передать злобным коммунякам, пробравшимся в ангелоподобное НАТО, призыв Христа:
       “Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас”.
       Может, послушаются, аспиды. А то ведь грозятся вдарить по Саудовской Аравии, Ираку, Ирану, Пакистану.
 А там, глядишь, и до Москвы доберутся...

       Александр:
 - Да и территории у Изании нет, так что технически бомбардировки не осуществимы.

       Юлия:
 - Вот потому-то и приходится конструировать глобально-всемирный вариант спасения.
 Чтоб в каждой ихней Гаване – по “нашему человеку”.

       Александр:
-Так что я б изанцев не бомбил (чего уж, коль нет территории – Юлия). Я б их, будь моя воля, на ТВ снял и по всему миру показал, на манер передачи “Последний герой”.
 Вот, мол, полюбуйтесь, до чего эксперименты доводят.
 Пусть другие смотрят и не повторяют ошибок.

       Юлия:
 - Ну, спасибо, человеколюбивый вы наш.
 Нынче по ящику - то бомбёжки, то разборки, то колются, то трахаются, то города замерзают, то дети прямо на полу на вокзалах спят.
То в Нью-Йорке башни взрывают, то в Москве многоэтажки...
То учёные с тоски пускают пулю в лоб – приелась зрителю эта идиллия, ему ужастики про Изанию подавай.
Ну что ж, снимайте – в “Дремучих дверях” уже и сценарные наработки есть.

Добро пожаловать в Златогорье – штаб Изании.
Кстати, после окончания съёмок можно разбомбить.

       “Когда врачи сочли возможным перевезти Дениса в Златогорье, она без колебаний переехала туда, оставив дом и Анчара (собаку) в надёжных руках.
 Это тоже было чудом – обычно так трудно найти подходящих людей. А тут и дом под присмотром, и всякие неполадки, мелкий ремонт – будто по мановению волшебной палочки вершится сам собой.

       Ей дали комнату в бывшем главном здании профилактория – гостиничного типа, с балконом. Комната и совмещённый душ с туалетом.
 В коридоре стояли три газовые плиты – если надо что-то разогреть, вскипятить чайник или сварить кофе. Посудомойка и контейнер для мусора.
А вообще питались в столовой.
 Напоминало советские дома творчества.
Меню заказывалось на три дня вперёд, еда была простая и вкусная, в том числе и диетическая.
 Шведский стол – капуста, чеснок, свежие овощи и зелень из златогорьевской теплицы.

 Работающие вдали от Златогорья получали при необходимости специальный “тормозок” – обед в лёгком компактном изан-термосе.
 По возвращении – ужин.
Так что принцип “хлеба насущного” соблюдался неукоснительно.

 В комнате – двуспальная кровать, встроенный платяной шкаф, письменный стол-секретер с откидной шторкой, типа шведского.
 Также встроенный в стену небольшой холодильник и что-то вроде телевизора, по которому, однако, кроме обычных телепередач, можно было заказать и посмотреть любой фильм, художественный или учебно-познавательный.
 Отсюда же осуществлялась связь со всем Златогорьем. И с любыми точками системы Изан-нет.

       Можно было не ходить в столовую и попросить принести обед или завтрак в номер. Или заказать деликатес (за дополнительную плату), принять гостей.
 Для большого торжества – арендовать специальный зал.
Если сумма превышала предел разумной нормы, тебя предупреждали, а потом могли и исключить за “несоблюдение принципов Союза”.
В общем, можно было позволить себе всё, что разрешалось среднему советскому гражданину – кроме загульного пьянства.
Плюс дозволялись ещё кое-какие “слабости”, связанные с развлекательными поездками, индивидуально-бытовой техникой, фирменной косметикой и даже приобретением пса редкой породы.
       Но жили в Златогорье, в основном, аскетичные фанаты-трудоголики. Которые, дорвавшись, наконец, до возможности выкладываться на полную катушку, не отвлекаясь на быт и прочие досадные мелочи жизни, самозабвенно это делали.

       Они-то и составляли основной контингент первых изан вместе с романтической молодёжью, - егоркиными фанами – фиалочками и сизарями.
Верующими различных конфессий, пассионариями всех мастей, жаждущими живого дела.
 Здесь все вполне уживались, поскольку религиозные и национальные споры были строго запрещены.
       Очень важным для Изании было – состояние земли, бережное к ней отношение.
 Родина – вверенная тебе Небом экологическая ниша. Защита детей и немощных, участие в различных прогрессивных начинаниях, движениях, протестах.

 И вообще – тактика вытеснения “хищников”, вампирского сознания из жизни, включая твоё собственное сознание.
Поэтому подразумевалось, что бороться с излишками и низменными желаниями изанин должен сам, коли встал на этот путь.
Кстати, куда более либеральный, чем толстовство, не говоря уже о монашестве.

       Уборка и смена белья производились регулярно, как в гостинице.
 Обои, шторы, светильники, весь интерьер легко мог быть заменён по желанию жильца.
Был небольшой набор посуды, на балконе – кресло-качалка, которое Иоанна тут же перетащила в комнату.
 Работалось здесь дивно – любая книга, любая информация.
Иногда ей удавалось выкроить час-другой для английского.
 Слушала она и музыку – классику и старый джаз, особенно когда Денису отменили больничный режим.
       Златогорье спасло её. Снова хотелось жить – ненасытные и зубастые уже не внушали ужас.
Нет, они никуда не делись.
С чревом, напитанным чужой кровью, дорогим коньяком, омарами и спермой, они продолжали свой сатанинский пир над растерзанной Родиной, не веря в свой грядущий ад.
 Не в тот дантовский, мрачно-величественный, а пошлый, с кипящими котлами и сковородками, шустрыми гоголевскими чертями с кисточками на хвостах.

       Да, плохо и тошно...Да – мешают, да – распродают, грабят и разоряют землю... Да – заражают всё и вся вокруг своим непотребством...
 Но ведь и мы, те, которым тошно – смотрите, как нас много...
 Мы ходим и дышим по своей земле.

 Пусть захваченной упырями, как тараканами или клопами, но ведь повсюду всегда можно найти людей, для которых не национальность, не сословность, не цвет кожи или степень набитости кошелька имеют подлинную ценность.
 А некая глубинная стрелка, зовущая и ведущая сквозь все соблазны, ухабы и трясины бытия в “даль светлую”, в “царство Свободы”.
 Мимо мнимых ценностей по восходящей дороге “к солнцу от червя”.

       Там, в римской клинике, было чувство не только утекающей жизни, но и утекающих денег. Что вызвало у всегда практичного и подозрительного Дениса (муж Иоанны – Юлия) некий невроз, которому ещё вроде бы не было названия.
“Брось, это дорого”! “А сколько это будет стоить?”
 Физиотерапия, массаж, тренажёры, компьютерное диагностическое кресло, которое Денис называл “электрическим стулом”, а всё вместе “живодёрней”, долго внушали ему страх.

 Пассажир, которого везут в морг, да ещё при этом щёлкает счётчик.
“Ничего не надо, я и так в порядке, эти блаженные (изане – Юлия) тебя разорят... Все эти утопии плохо кончаются.
 Бесплатный сыр – в мышеловке”...

       Иоанна терпеливо убеждала, что её занятия со златогорскими детьми, куда даже окрестные “крутые” охотно водят своих отпрысков, и сдача в аренду машины, гаража и лужинского дома с участком - не просто безболезненно для неё, но удобно и желанно. Что работа ей нравится, приносит удовлетворение.

А в Лужине у них живут хорошие люди. Они наконец-то приведут всё в порядок – что прежде простаивало и разваливалось.
Земля будет в надёжных руках, принесёт урожай, Бог даст.
 И попавшим под колесо постсоветского апокалипсиса – даст крышу, хлеб насущный.
 Ей же – свободу и непередаваемое ощущение мира с Небом, собой и окружающими.
 То самое “Царствие внутри нас”, которое всё чаще посещало её в Златогорье.

       Скептик Денис, может, никогда и не увлёкся бы Златогорьем, если б не болезнь и связанное с пережитым новое состояние души.
Прежде от всякой пакости он ждал ещё большего зла. Добро казалось ловушкой или лицемерием, и он чувствовал себя поначалу не в своей тарелке, как выпущенный из привычного болота в чистый пруд.
 Однажды Иоанна сказала:
 - Знаешь, а ты попробуй поверить, что вот, хомо сапиенсы действительно додумались наконец-то освободить друг друга.
 Меня – от хлопот по даче, хозяйству и участку – некоторые это умеют лучше меня.
 От бестолку простаивающей в гараже машины, от беготни по врачам и аптекам из-за больного мужа.

 Я их – от бездомья. От необходимости где-то доставать позарез нужный транспорт, нанимать дорогого репетитора для талантливых детей. Да и где они наймут писателя?

 Тебя – от страданий, от немощи и отчаяния по поводу корысти и бестолковщины эскулапов. А ты, глядишь, набрав силу, поверив в их благие намерения, тоже снимешь что-нибудь новенькое про доброго Кольчугина. В которого будут играть их дети, вместо того, чтобы баловать травкой в подъезде.
 И круг замкнётся...
 Почему бы нам не поверить, а?
Что тут такого невероятного - освободить друг друга от лишнего, нудного, недостойного? От этого обрыдлого быта, жрущего время и нас.

    -  У тебя нет иного выхода, как поверить златогорцам, - убеждала Иоанна, - Кто нас защитит?
 Согласись, когда висишь на нитке, а вокруг шастают эскулапы со скальпелями, глупо всякий раз трястись, что они возьмут да перережут нитку.
 Они б давно это сделали, если бы хотели.
Что из тебя здесь просто куют совершенство, отсекая лишнее...
 Чтоб ты стал полегче и не сорвался с этой самой нитки.
 И что, как это ни невероятно, ты им живой нужнее, а?

       Денис вымученно улыбался. Веря и не веря, что все эти заграничные и незаграничные сверкающие приборы, бережные руки, улыбки и драгоценное время врачей, составленный специально для тебя режим, уход, весь этот продуманный до мелочей, обволакивающий такой невероятной в наше время трогательной заботой мир - действительно твой.
Надо лишь принять его законы.

       Детская болезнь, страсть к сказочкам?
 “Будьте как дети” – повеление Неба, ибо скрытая от мудрецов Истина открыта младенцам. Туда вход по детскому билету.

       - Давай, Денис, на старости поиграем в сказку, - предлагала Иоанна.
 Она была влюблена в Изанию, в революцию Духа.
 Как когда-то жаждущие Истины были влюблены в революцию социалистическую, в Октябрь 17-го, в сладкое слово “Свобода”.
 Ещё не ведая, что, в конце концов, прекрасные пьянящие идеи, закиснув в обветшалом обывательском сознании, изойдут легковесной пеной. Разнесут эти мехи в клочья, забрызгав всё вокруг удушающей липкой кислятиной.
 И народятся в протухшей питательно-кровавой и уксусно-алкогольной среде бойкие кусачие твари, разбегутся по израненному жертвенному телу Руси-мученицы.

       Ты сам себе хозяин, хранитель кувшина.
И вино Изании – светлое, святое, настоящее – из того самого единого виноградника.

       “Я есьм истинная виноградная лоза, а Отец Мой – Виноградарь”...

       2002-02-08

*   *   *

       Юлия - Игнатову Игорю: “Наилучшие пожелания и поздравления с Новым годом и Рождеством!
Спасибо за хорошее письмо, во многом прозвучавшее для меня открытием.
 Желаю, чтоб Ваши русичи и мои изане когда-нибудь продолжили бы вместе возрастание великого древа Богочеловечества, о чём Гумилёв замечательно написал:

       О если бы и мне найти страну,
       В которой мог не плакать и не петь я,
       Безмолвно поднимаясь в вышину
       Неисчислимые тысячелетья!”

       Игорь:
 - По вашим сообщениям, Юлия, я убедился, что Вы считаете причастным к Руси каждого индивидуума с отметкой “русский” в паспорте.

       Юлия:
- Нет, “русский” для меня – это не национальная принадлежность, а мироощущение.

 И “русская способность - незримо возрождаться в зримом умирании, да славится в нас воскресение Христово!” – как сказал И.А.Ильин.
       2002-02-08

(1966 год)

       И снова унизительные хождения по мосфильмовским коридорам, где я повстречала известного сценариста Толю Гребнева и поведала о своих злоключениях.

На очередном киношном совещании Анатолий Борисович выступил, обрушившись на “мосфильмовских гангстеров”, грабящих талантливую молодёжь.
 Реакция зала была бурной, разразился скандал.

 Деньги мне выплатили. Такой суммы я отродясь не держала в руках - полный спортивный баул.
 Я шла с этим баулом по коридору Мосфильма, когда повстречала одного из прежних своих знаменитых “пассий”, роман с которым когда-то в панике оборвала.
 “Пассия” меня затащила, то есть затащил на просмотр то ли запрещённого, то ли обречённого на цензурную экзекуцию фильма.

 Мы сидели рядом, он взял мою руку. Сумку я запихнула под кресло.
 Не запомнила ни одного кадра и снова в ужасе ринулась в проход, как только зажёгся свет и грянули аплодисменты.
 О бауле вспомнила лишь в гардеробе, помчалась обратно. Зал уже был пуст, но, к счастью, не заперт.
       Самое интересное, что сумка моя так и стояла в проходе на самом видном месте - среди кресел с поднятыми сиденьями.
       Террористов тогда никто не опасался и залы не проверяли...

       Замечательный парень и боец Толя Гребнев призывал меня “творить, творить и творить”, ни на что не обращая внимания.

 Они тогда вместе с Александром Аркадьевичем Галичем организовали сценарную мастерскую при Союзе Кинематографистов, в которую пригласили и меня.

 Там были Виктор Мережко, Эдик Тополь, Ира Ракша, Шурик Червинский.
Мы готовили киносборник – от каждого по киноновелле.
Помню, как написала что-то весёленькое и фантастическое про “светлое будущее”, - обсуждали, хохотали, одобрили.
 Ещё заявку на сценарий под названием “Как Даша стала не Дашей”. Тоже всем понравилось. Излишне говорить, что никакой “киносборник” так и не состоялся.

       Видимо, многое из пережитого тогда и легло в основу рассказа “Валет, который не служит” – о гагринской собаке.
 Первым читателем был Александр Аркадьевич. Он похвалил мой опус, предложив отнести в какой-либо журнал.
 Я ткнулась сначала в “Юность”, к Мэри Лазаревне Озеровой, знавшей меня ещё девочкой.
 Мэри написала на первой странице:
 “Оч. хор. рассказ, но не для “Юности”. Молодец, Юля!”.

 Я так стосковалась по “доброму слову, которое и кошке приятно”, что это “Молодец, Юля!” прозвучало для меня дивной музыкой, несмотря на формальный отказ.
 Отнесла в старую свою “Смену”, где он сразу же прошёл на ура.
 На пляже в Гаграх журнал передавали из рук в руки, дамы вытирали слёзы.