Фото Виктории Банновой
* * *
Слушая спустя несколько лет рассказ Геннадия Фёдоровича, я только тогда вспомнила, что со слов Артура записала этот его грех в тетрадку (нарушение клятвы, данной на могиле матери).
Ужаснулась и тут же забыла.
А наутро в ту зиму отец Герман долго читал мелко исписанные страницы, потом так же мелко порвал их и причастил больного.
Помню его слова:
- Ну вот, Артемий, - твоя первая встреча с Христом. В жизнь вечную, аминь...
И как улыбнулся Артур, показав редкие прокуренные зубы, и как у меня от этой улыбки защипало в горле...
А потом мы все пили чай с “долгоиграющими” леденцами (был рождественский пост).
И батюшка рассказывал, как случилось, что пограничник Саша стал отцом Германом.
Через пару недель в храме, уже под конец праздничной рождественской службы, отец Герман сам помахал мне издали:
- Юлия, подойди. Надо бы Артемия соборовать. Я к нему приеду девятнадцатого.
- Хорошо, батюшка.
Но затем сообразила, что ведь девятнадцатого января – Крещение. То есть он будет наверняка целый день занят в храме.
- Да, верно, запамятовал. Ну, тогда после решим.
Но я знала по опыту: отец Герман ничего просто так не скажет.
Неужели Артур помрёт на Крещенье?
Вечером 19-го были с Борисом на службе. Вернулись усталые, с бидонами освящённой воды.
А у меня Артур из головы не выходит.
- Надо, говорю, к нему зайти, воды отнести.
Борис против:
- Поздно, утром навестим.
- Тогда пойду одна.
На улице тьма кромешная, Артур живёт у леса.
Ворча, Борис поплёлся следом.
В доме свет не горит. Постучали.
Ещё раз, ещё.
Наконец, сонным голосом отозвалась Анюта: “Мы, мол, спим”.
Я успокоилась, а Борис меня всю обратную дорогу пилил.
Назавтра проснулись поздно, позавтракали и собрались гулять с собакой.
Я сказала, что надо захватить с собой крещенскую воду для Артура и идти не в лес, как обычно, а сразу к нему.
Все попытки Бориса меня урезонить опять ни к чему не привели.
Я знала, что надо немедленно идти туда и только туда.Беспокойство было ещё сильней, чем вчера.
- Отдадим воду и уйдём, – твердила я.
В конце концов, Борис опять сдался.
На этот раз сама Анюта кинулась нам навстречу, в слезах поведав, что с Артуром что-то неладное. Закатил глаза, часто дышит и на вопросы не отвечает.
Я сразу поняла - ничего уже сделать нельзя.
Борис закричал, что надо вызвать скорую.
Какая там скорая!
Прежде мы не раз пытались устроить Артура в больницу - пока главврач доверительно не пояснила мне:
- Поймите, коек на всех не хватает...Так разве я имею право отказать в койкоместе прорабу или отцу семейства, чтобы неизвестно зачем продлевать существование вашему циррознику?
Возразить ей было нечего.
Я велела Борису бежать домой за молитвенником (обязательно чёрным, где есть канон при разлучении души от тела), а также захватить из холодильника пузырёк соборного масла.
- Он умирает.
Анюта запричитала, завыла.
Приказала ей замолчать и вместе просить Казанскую Богоматерь (картонная иконка висела на стене ещё с посещения отца Германа), чтоб смерть подождала.
Подошла к Артуру, стала поить с ложечки крещенской водой.
Он часто дышал, поворачивая голову то вправо, то влево, но воду глотал с жадностью.
Бориса не было очень долго, минут сорок...Что-то не сразу нашёл, да и пришлось на нервной почве посетить туалет.
И всё это время смерть медлила.
Я ощущала её ледяное дыхание совсем рядом...Хоть теоретически и было, наверное, вполне допустимо, чтоб такое бессознательное состояние длилось у больного несколько часов или даже дней.
При мне ещё никто никогда не умирал.
В конце концов, появился Борис. Артур был всё в том же положении.
Я зажгла свечи, надела анютину тёмную косынку.
Начертила Артуру прямо пробкой от пузырька масляные кресты - на лбу, щеках, глазах...
У губ, на шее, груди, ладонях, ступнях, вспомнив, как это делали кисточкой на соборовании священники.
Тогда мы собрались перед чистым четвергом на квартире у кого-то из духовных чад, и отец Владимир сказал, что помазаться надо каждому семь раз.
“Во имя Отца и сына и Святого Духа”...
Артур реагировал на прикосновение прохладной пробки, никаких перемен.
Но я велела Борису с Анютой стать рядом и читать канон при разлучении души от тела.
Анюта опять запричитала, Борис возмутился:
- Что ты живого человека хоронишь?
А я уже читала.
Одно могу засвидетельствовать – всё происходило не то чтоб вне моей воли, но по какому-то высшему распорядку, которому я просто в благоговейном ужасе подчинялась.
Шесть страниц канона, минут десять неторопливого чтения.
Я видела краем глаза, как постепенно разглаживается лицо Артура, тише и ровнее становится дыхание.
С последним “Аминь” он глубоко вздохнул и закрыл глаза.
- Уснул, - прошептал Борис.
- Умер, - я отложила молитвенник. Анюта снова завыла.
- Опять ты за своё, - Борис прикоснулся к щеке Артура, - Тёплая. Так не умирают.
Я тоже думала, что “так не умирают” - без корчей, хрипов и стонов.
Если б мне рассказали, что такое возможно – просто навеки заснуть под молитву и будто по заказу, секунда в секунду, я б тоже не поверила.
Но сейчас я знала - бывает.
Однако не знала, что так же спокойно, безболезненно, под ту же мою молитву из того же чёрного молитвенника, уйдёт из жизни Борис.
От той же болезни.
И со словом "Аминь" вздохнёт в последний раз.
И в комнате вдруг остановятся часы.
Это случится в воскресенье.В мой Год Быка.
В ДЕНЬ МОЕГО РОЖДЕНИЯ!
Но пока у Бориса в запасе ещё многие годы...
- Есть зеркальце?
Приложила к губам Артура поданный Анютой осколок,перед которым хозяин прежде брился.
Ясное, незапотевшее.
Всё.
Перекрестилась.
Потрясённый Борис рухнул на колени и стал бормотать какие-то обрывки молитв.
Я велела Анюте не выть, а сбегать к живущей неподалёку Аньке-цыганке, чтоб помогла обмыть и собрать усопшего.
Сама же прочла “Последование по исходе души”, явственно чувствуя присутствие где-то рядом этой трепещущей артуровой жизни, навсегда покинувшей тело.
- Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба Твоего, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная...
Чудеса продолжились.
И цыганка оказалась дома, и даже не одна, а сидела у неё в гостях Лиля.
Так что женщины втроём с Анютой быстро обмыли и обрядили тело.
А мы с Борисом пошли звонить в милицию и артуровой сестре Аде.
В день похорон, с утра, я заказала заочное отпевание. Привезла покойнику в дальний путь молитву в руку, венчик на лоб и горсть земли, которую полагалось крестом посыпать поверх савана.
На сами похороны не пошла – Ада, важная дама в дорогой шубе, смотрела на меня подозрительно – не претендую ли на наследство?
Я попросила об одном – чтоб поставила на могиле крест, в чём она и поклялась.
Но, по словам Лили, знавшей, где могила, обещание Ада так и не сдержала.
Вскоре холм совсем зарастёт бурьяном и сравняется с землёй.
Мы с Борисом как-то соберёмся привести могилу в порядок да так и не отыщем (Лиля тогда уже тоже будет лежать где-то неподалёку).
Поминать Артемия я буду в вечерних и утренних молитвах, вместе со своими “усопшими сродниками”, а также с “убиенной Ниной”.
Потом с “усопшей Лилией” и другими своими подопечными бедолагами. Подавать за них записочки на поминальные службы.
Но это тоже будет потом.
А тогда отец Герман уверенно скажет по поводу чудесного спасения заблудшей души Артура:
- Кто-то есть у него там, на Небесах. Сильный заступник.
Я вспомнила про атеиста Генриха Антоновича и про артурову мать, которая в церковь не ходила, хоть и молилась тайком под одеялом.
Батюшка покачал головой.
- Уж больно всё дивно сложилось. Кто-то Пречистую умолил...
Спустя пару лет я случайно встречусь с Лилей в электричке – она будет ехать в Москву со своей приятельницей.
Разговор зайдёт об Артуре, затем о его семье, историю которой женщина, оказалось, знает, потому что тоже из тех мест.
И выяснится, что артурова матушка - из семьи высоких чинов духовного звания. Что отец её был там, на Западной Украине, чуть ли не митрополитом.
Правда. Ничего,кроме правды.