Библиотека

(конец семидесятых)

 Я по-детски нетерпеливо ждала скорого чуда.
 И оно явилось в лице женщины, снимавшей дачу на соседней улице. Назовём ей Инной.

 Мы были едва знакомы, поэтому её внезапный ко мне визит, да ещё с чемоданом, удивил. Инна сказала, что ей надо срочно уехать на месяц-другой.
 За дачу она расплатилась, вещи пока там побудут. Да и вещей этих – постельное бельё и посуда.
 А вот чемодан она просит разрешения пока оставить у меня. Был ей на сей счёт то ли сон, то ли знак свыше. Потому что в нём самое дорогое, что у неё есть, и ни в коем случае не должно пропасть.

Чемодан был тяжеленный.

- А что здесь? – спросила я не без опаски.

- Книги. Вот ключ. Если хочешь, можешь почитать.

Чемодан я открыла в тот же вечер.
 Там действительно лежали бесценные и недоступные в конце семидесятых сочинения святых отцов (Максима Исповедника, Иоанна Лествичника, Исаака и Ефрема Сирина, Игнатия Брянчанинова, Феофана Затворника, Филарета Московского и других).
 Всевозможные жития и толкования, “Добротолюбие”, “Исповедь” Блаженного Августина.

 И русские религиозные философы от Хомякова и Владимира Соловьёва, Евгения Трубецкого и Сергия Булгакова до Павла Флоренского и Николая Бердяева.

Я впилась в них и, забросив все дела, читала запоем.
Умирая от ужаса, восторга и бессилия постичь.
 Обливаясь слезами и ледяной водой, чтоб хоть как-то остудить терзающую меня лихорадку.
 Конечно же, в первую очередь “набросилась” на философов.
И лишь потом поняла, что у “отцов”, в сущности, о том же самом, только гораздо проще.

Они воистину были о “самом-самом”...
Ответы на эти вопросы, того не ведая, я искала всю жизнь.
 Поначалу пробовала конспектировать. Переписывала целые страницы, потому что всё казалось важным. Потом сдалась.
 И, когда Инна вернулась, взмолилась не забирать их у меня на любых условиях.
 Потому что и я, и мы все – слепые котята.
 Что надо немедленно написать книгу, лучше в художественной форме. Скажем, о пути человека к Богу. Где доступно и сжато довести главное до ума и сердца…

Инна улыбнулась и сказала, что давно это делает, хоть и не в художественной форме. Печатает на машинке, составляет брошюрки по темам и развозит по церквам, где батюшки их раздают прихожанам.
 Рассказала про типографию, которая в своё время вовсю печатала такую литературу, включая молитвенники, Евангелие, сведения о праздниках и таинствах.
 Но затем была внезапно прикрыта. Людей начали арестовывать.
И тогда она, захватив с собой лишь этот чемодан и кое-какие ценности, исчезла из собственной квартиры в центре. А теперь вынуждена искать по углам пристанище. Потому что за ней следят и хотят схватить или убить.

 В последнее не очень-то верилось.
Тогда она поведала в доказательство несколько воистину леденящих кровь мистических историй из личной жизни, тоже достаточно невероятных.

Но когда одна из первых московских красавиц и модниц, жена известнейшего человека, вдруг после некоего потустороннего переживания (по словам Инны, ей было показано “вечное ничто”, ад) резко рвёт с прежней жизнью, скитается по монастырям и церквам, жертвует все личные деньги на храмы, - какие ещё нужны доказательства?

Короче, Инна поселилась у меня.
 Она велела прежде всего купить тяжёлые светонепроницаемые шторы на окна. И, когда кто-либо приходил, затаивалась в своей комнате на втором этаже, стараясь не двигаться, чтоб не скрипели половицы.
 Из дому выходила крайне редко, только иногда ездила к своему духовнику в Лавру.
   Строго постилась, подолгу молилась и целыми днями составляла и печатала на моей “Эрике” религиозного содержания брошюрки, которые затем отвозила в Лавру.

 А я продолжала изучать содержимое чемодана.
 Мы с Инной вели долгие душеспасительные разговоры, в которых она меня убеждала в необходимости “воцерковления”, просвещая о смысле церковных таинств, праздников и постов.

  Но лишь сами таинства помогли мне преодолеть устоявшееся предубеждение против церкви как “вместилища злобных чёрных старух”, многочасовых изнурительно-непонятных ритуалов и измождённо-суровых иконных ликов на стенах.
 Всё это в моём сознании не имело никакого отношения к чуду, что открылось той июльской ночью и перевернуло всю мою жизнь:

“Твоё созданье я, Создатель! Твоей премудрости я тварь! Источник жизни, благ податель, душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было, чтоб смертну бездну преходило моё бессмертно бытиё.
Чтоб дух мой в смертность облачился и чтоб чрез смерть я возвратился, Отец! в бессмертие Твоё”.

Эти замечательные строчки Державина я тоже отыскала в заветном чемодане и упивалась ими, заучивала наизусть, как и многое другое, переполнявшее душу счастьем веры в бессмертие и добро.
 Смысл подлинного Бытия был только в их сочетании.
 Потому что и вечное зло, и смертное добро – земные стороны одной обесцененной первородным грехом медали.
Которую можно было назвать наградой лишь в насмешку.

И вот сижу над старой викиной тетрадкой, из которой вырвала два первых листа с тройкой с минусом за диктант, и пишу грехи, готовясь к первой за тридцать лет исповеди.

 Почему-то показалось совершенно невозможным не только их отстукать на Эрике, но и использовать для этого обычный машинописный лист.
 Пришлось перерыть полдома в поисках школьной тетрадки, и тогда паркер сам забегал по бумаге.
 Вот как я поведала в “Дремучих дверях” аналогичный эпизод из жизни героини мистерии:

“Иоанну потрясло, что она так хорошо это помнит, все свои детские грехи, подростковые, юношеские!
 Она писала мельче и мельче, боясь, что не хватит тетрадки.
 А память выискивала всё новые чёрные крупицы прошлого. Будто мышиный помёт в горсти зёрен, отбирая, просеивая свою жизнь.
Как, оказывается, умела она, память,безошибочно отделять зёрна от плевел!
 От всего, что отлучало от Бога, от Жизни.
 Всё меньше оставалось зёрен – сплошная чёрная груда ядовитого мусора...А она всё вспоминала...
  Если действительно нам даровано Небом такое чудо – посеянное тобой в мире зло сжечь, вычеркнуть, если не из бытия (хотя Богу возможно всё), то хотя бы из собственной судьбы, - как можно продолжать таскать с собой улики прошлых преступлений?

  Только брать, хапать...
   Тщетно силилась Иоанна отыскать хоть какие-то свои добрые дела – их просто не было! На память приходило лишь нечто смехотворное - вроде мелочи нищему или кому-нибудь десятку в долг до получки.

  “Я - зло и тьма, но мне почему-то не страшно, - признавалась тетрадке Иоанна, - Я больна и безумна, но не страдаю от этого.
Я умираю и не чувствую боли.
 Похоже, я никого не люблю, даже себя.”
 (конец цитаты).

 Тетрадка кончилась.
 Я исписала ещё и обложку и остановилась перед самой таблицей умножения.
 Инна сказала, что к причастию меня вряд ли допустят. Назначат епитимью месяца на три, а может, и на полгода.
 Но на всякий случай велела поститься и накануне прочесть молитвенное правило перед святым причащением.

  А дальше началось то, что она называла “искушением”.
 Слова молитвы расплывались.
 Я засыпала стоя – пришлось плеснуть в лицо холодной водой.
 Тогда ужасно захотелось есть. Причём именно жареного мяса с луком – чувствовала во рту его вкус и умирала от голода.
 Пришлось отломить кусочек алоэ и пожевать – от едкой горечи неистовый аппетит прошёл.   Однако комната вдруг наполнилась запахом сигаретного дыма.

 В доме никого не было, кроме Инны, которая сроду не курила.
 Я на всякий случай осмотрела все комнаты – пусто.
Но запах курева всё усиливался. Даже, кажется, дымок появился, запершило в горле.
 
   Пришлось будить Инну.
 Она спросонья спросила, курила я когда-нибудь и не забыла ли, что это тоже грех? Пришлось снова искать место для записи. Запах улетучился.
 Наконец, я закрыла тетрадь и отправилась спать.

Не тут-то было.
Едва удалось задремать, в кровать ко мне стал ломиться какой-то верзила с гнусными предложениями.
 Я отбивалась, уверяя, что в данный момент это совершенно неуместно и недопустимо. А верзила врал, что он мой муж, Борис, а значит, всё по закону.
 И скороговоркой что-то цитировал в подтверждение, якобы из Библии, пряча лицо.

 Когда я уже готова была сдаться, он торжествующе полоснул по стене огненно-чёрным взглядом, вагонка задымилась.
 Я в ужасе оттолкнула его и проснулась с бешено колотящимся сердцем.
 Всё было так реально – и спальня, и сбитое одеяло, и ощущение на теле его раскалённых лап.
 И даже тёмная полоса на стене, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении просто разметкой, по которой мы с Антоном Васильевичем прибивали вагонку к доске.
 Я долго колебалась, стоит ли рассказывать читателю обо всей этой бесовщине. Когда рядом с чудесным, таинственным и великим сосуществует чистой воды мракобесие - повод посмеяться над автором и покрутить пальцем у виска.

 И всё же решила, что умолчать не имею права.
 Хотя бы потому, что никогда бы не рискнула чётко прочертить грань подлинного бытия и зыбкого воображения – вот так же, гвоздями по карандашной разметке.
 Пусть уж о том судит читатель, которому собралась поведать “правду, ничего, кроме правды”.

Я потянулась было к привычной склянке с валокордином, но вспомнила, что и лекарства после двенадцати под запретом.
Так, промаявшись всю ночь, встала совершенно разбитой.
 И тут меня охватил настоящий мандраж – тряслись руки, зубы, коленки...
 Я готова была отдать всё на свете, лишь бы не идти на эту самую исповедь. Которая ещё вчера представлялась чем-то вроде пустяковой прививки против кори – так, формальность, на всякий случай…

Но именно эта неожиданно бурная, если не сказать паническая реакция на предстоящую “прививку” меня поразила и не позволила отступить.

Что со мной?
 Я должна была понять, разобраться.

И вот я в исповедальне.
Дальнейшее описала в мистерии, рассказывая о первой исповеди Иоанны.
Моего священника звали не отцом Тихоном, а Василием.
 Постник и молитвенник, принявший в конце жизни схиму. Царствие ему Небесное.

“Она убеждалась, что надо всё сделать именно так, как принято.
 Надеть строгое платье, платок и туфли без каблуков, чтобы выстоять длинную службу.
И что так и должно быть – почти бессонная ночь над тетрадкой, по-осеннему моросящий дождик, путь к храму по мокрому шоссе – почти бегом, чтоб не опоздать, потому что опоздать было нельзя.
 Ещё пустой полутёмный храм, лишь кое-где зажжённые свечи...И женщины, не обращающие на неё никакого внимания, и подмокшая тетрадь – вода накапала с зонта.
 И неуместно яркий зонтик, который она не знает, куда сунуть. И стук сердца – кажется, на весь храм.
И умиротворяющий запах ладана...

И смиренное ожидание в дальнем углу храма. И страх, что отец Тихон про неё забыл.
 И опять страх, когда он пришёл и снова исчез в алтаре. Потом появился, но на неё не смотрит...
Он читает долгие молитвы, подзывает мальчика.
 Потом бабку, другую.
 Будто её, Иоанны, и нет вовсе.

Храм тем временем наполняется людьми, пора начинать службу.
 У Иоанны подкашиваются ноги.
 Может, он не узнал её? Этот дурацкий плащ, платок...
 И непреодолимое желание сбежать.

- Подойди, Иоанна.

Стукнуло сердце. Взять себя в руки не получается.
 Да что это с ней, в конце концов?

- Не ходи, умрёшь! – будто шепчет кто-то, - Извинись, что плохо себя чувствуешь, и бегом отсюда. Всё плывёт, ты падаешь...

Всё действительно плывёт. Но отец Тихон уже взял тетрадку, надел допотопные, перевязанные проволокой очки.

- Что, худо? Сейчас пройдёт, это духовное. Это он, враг, сейчас не знает, куда деваться, тошно ему.
 Ну-ка подержи мне свечу. Ближе.

Он читает её жизнь, шевеля по-детски губами.
 Они только вдвоём в исповедальном углу.
 Полная народу церковь ждёт, монотонный голос псаломщика читает “часы”.
 Потом начинается служба. Отец Тихон в нужных местах отзывается дьякону, не отрываясь от тетрадки.
Ей кажется, все смотрят на неё.
 Господи, тут же целый печатный лист!
 Он до вечера будет читать...

Отец Тихон по одному вырывает листки, скомкав, бросает в блюдо на столе и поджигает свечкой.
 Корчась, сгорают листки, чёрные страницы иоанновой жизни.
Листки полыхают всё ярче, на всю церковь.
 Настоящий костёр - или ей это только кажется?..
Так надо. Что останется от тебя, Иоанна?
 Господи, неужто всё прочёл? Так быстро?
 Это невозможно...

Но сама понимает, что возможно.
 Здесь совсем иной отсчёт времени.
 Отец Тихон снимает очки. На блюде корчится, догорая, последний листок с таблицей умножения.
Отец Тихон отдаёт ей титульный лист и промокашку, которые Иоанна машинально суёт в карман плаща.

- Прежде матерей-убийц в храм не пускали, у дверей молились, - качает головой отец Тихон.
И Иоанна уже готова ко всему – пусть выгонит, опозорит на весь храм, лишь бы скорее всё кончилось...

Но происходит нечто совсем неожиданное.

- Разве можно так себя ненавидеть? Надо с грехом воевать, а она – с собой.
 Бедная ты, бедная…

Это ошеломляет её, привыкшую считать себя самовлюблённой эгоисткой.
 Как прав батюшка!
 Ведь она уже давно ненавидит себя...
С какой злобой она себя тащила, упирающуюся, в яму на съедение тем, кого не получалось по-христиански любить.
 И они охотно жрали, насиловали её, как плату, жертву за эту нелюбовь.
 Но разве они виноваты, имеющие право на подлинник, а не эрзац?
Она сама ненавидела этот эрзац – Иоанну одновременно изощрённо-чувственную и ледяную. Рассудочную, самовосстанавливающуюся всякий раз подобно фантому для нового пожирания.

Не они виноваты - лишь она, Иоанна Падшая, достойна казни.
 Сейчас отец Тихон осудит её, прогонит, назначит долгую епитимью.
 Он не должен жалеть её. Не должен так смотреть…

Опираясь на её руку, отец Тихон медленно, с трудом опускается на негнущиеся колени.
 Вся церковь ждёт.
 Псаломщик начинает читать по-новой, пока батюшка с истовой жалостью молится о “заблудшей рабе Иоанне".
Невесть откуда взявшиеся слёзы заливают ей лицо.
“Бедная ты, бедная!” Годами убивающая себя и не ведающая, что творящая.
 Или ведающая?
 По его знаку она опускается рядом.

- Нельзя на коврик, для батюшки коврик! – шипит кто-то в ухо.
 Она послушно, без обиды отодвигается. У;мирая от жалости, ненависти и любви к бедной Иоанне Падшей”.
 (конец цитаты).

- Неужели сразу причаститься разрешил? – изумится Инна, - Ему теперь за тебя перед Богом отвечать, если сорвёшься. Всё равно, что разбойника на поруки.
 Слишком мягкий он, отец Василий, добрый...
 Прости меня, Господи, батюшке, конечно, видней.
 Но у тебя теперь будет огненное искушение – жди.
 Это случается, когда сразу к причастию...
Взрыв бывает. Мир и антимир.

Так напророчествовала искушённая в духовных делах Инна, и предсказание её с лихвой сбылось.
 Но прежде был упоительный период эйфории неофитки. Полагающей, что стОит лишь открыть миру глаза на то, что открылось тебе, и он, этот несчастный заблудший мир, мгновенно встрепенётся, пробудится и оживёт.
 Подобно заколдованному сказочному царству, которое спас поцелуй любви.

Советский плакат из Интернета

(начало восьмидесятых)

  Лиля была красивой статной девахой с западной Украины. В Подмосковьи осела давно, меняя мужей и родив двух дочек.
 Мужья пили, отбывали срок, возвращались.
Снова пили и сидели, но Лиля не унывала – бралась за любую работу, девчонок воспитывала в строгости.
Ко мне приходила помочь по хозяйству – всё у неё в руках горело, спорилось.
- А ну, давай шевелись, кляча! – весело подгоняла она на совместных садово-огородных штурмах. И я рядом тоже “подпитывалась”, вкалывая по-ударному.

Однажды надо было перекопать участок под картошку (две сотки примерно в километре от дачи).
Лиля взяла лопату и ушла первой. А мы с двумя мужиками ещё что-то корчевали, потом обедали и, наконец, собрались на поле.
Навстречу – Лиля.

- А мы тебе обед несём, - сказала я, - Ну ладно, ребята пусть идут, а ты дома поешь.

- Чего им идти, разве что за бутылкой. Можно сажать.

- Так надо же докопать…

- Говорю, - вскопано.

- Всё?!

- Поди, вас буду ждать.

  Я, честно говоря, не поверила.
Но огород действительно был не только перекопан, но и подготовлен граблями под посадку.
Какие такие гномы помогли Лильке –до сих пор не ведаю.

  Подкосила её всё та же водка.
Я, заметив эту слабину, старалась, как и Нинку, её “воцерковить”, брала с собой на исповеди, на службы.
Потом покрестили Наталью, лилину младшую, хрупкую и болезненную. Я была крёстной.
  - Обещай, что не оставишь Наташку, если со мной что случится. Я пообещала.

  “Что-то" случалось с Лилькой довольно часто. Тогда Наталья ночевала, а то и подолгу жила у меня.
Я готовила с ней уроки, занималась, подключая Бориса, английским...И скоро привыкла к мысли, что у меня не одна дочка, а две.
Тем более, что к Вике и Рите подступиться было невозможно – в Москве их воспитание окончательно и бесповоротно узурпировала свекровь.

  Ну а сгубил Лилю тот самый роковой “котяра” и злостный алиментщик Васька, которого я в своё время устроила в психушку, спасая от тюрьмы.
Лиля втрескалась по уши в наглую его усатую морду, всё время выясняла отношения с его женой (кстати, тоже молодой и пригожей).
Пару раз богини даже дрались на виду у всех.
А Васька их не разнимал, молча ждал исхода схватки с видом Париса... Только вместо яблока в прокуренных пальцах была “Прима”.

Так котяра и переходил из рук в руки.
Лиля страдала, сохла и спивалась с ним за компанию.
Однажды я долго пыталась её урезонить, толковала про всякие высокие материи, пока, зарыдав, она не рухнула на колени перед иконами.
Но я даже не успела порадоваться долгожданному её “покаянию”, как она воскликнула, стукнув в пол лбом:

- Господи, верни мне Ваську! Пусть Васька будет мой, и я поверю в Тебя. Господи, миленький, сделай это! Христом богом молю…

  Ну что тут скажешь?
Я жалела Лильку и всё ей прощала.
Как-то, вернувшись из Москвы, застала свою дачницу Софью Григорьевну в растерянности и смущении и выслушала детективную историю.
Что Лиля выцыганила у неё четвертак (“только бутылку боржоми куплю, живот болит, сдачу сейчас принесу), выскочила из дома прямо в домашних тапках и куда-то пропала.
Я лишь руками развела.Деньги дачнице, само собой, вернула.
А Лилька отыскалась лишь через неделю. Помятая, с фингалом под глазом и опять брошенная Васькой, на опохмелку которого и стрельнула злосчастный четвертак.

Дачников своих я тоже пыталась “одухотворить”. Иногда это удавалось, как в случае с упомянутой Софьей Григорьевной, превратившейся из атеистки в истово верующую.
Однако чаще аудитория только раздражалась, и постепенно я научилась благоразумно отступать.
Помню, как один старичок, доцент технического вуза, взапой прочёл всю мою духовную библиотеку, включая Флоренского.
Делал в особой тетради пометки, дискуссировал, говорил, что это “гениально”.
Но к концу сезона пришёл к выводу, что к его личной судьбе Создатель не имеет ровным счётом никакого отношения.
Будто курс лекций прослушал.

Вспомнилась забавная история.
Тогда Мосфильм заключил со мной очередной договор под маститого режиссёра.
Опять я выполняла бесконечные поправки и ходила по вечерам звонить ему на станцию (телефон нам ещё не провели).
Улица была едва освещена.
И вот на дороге наткнулась на лежащее тело.
Оно было не мёртвое, но мертвецки пьяное. Ворочалось в луже и материлось, безуспешно пытаясь подняться.
Что делать, ведь задавят! На улице – ни души.
С трудом оттащила на обочину.

Позвонила режиссёру (Царствие ему Небесное).
Возвращаюсь – тело с обочины скатилось в канаву.
А на дворе то ли поздняя осень, то ли оттепель – грязь, талый снег, ледяная вода.
Гляжу – фонарик приближается. Женщина с мальчиком.
-Помогите, - говорю, из канавы вытащить, ведь замёрзнет.
- Ну и ...с ним, некогда нам, - и мимо.

Стою, жду. Никого, хоть бы машина какая.
Возвращаются эти двое с фонариком. Я уж молчу.
Но тут женщина сама лезет в канаву, фонариком телу в лицо...

- Мой, мать его! Ах ты, ирод, тудыт-растудыт. Где зарплата, скотина?

Теперь пришла её очередь командовать парадом.
Втроём мы поставили тело вертикально и шаг за шагом перекантовали домой – мальчик впереди корректировал направление.

Не знаю, какое это имеет отношение к Лильке и моим дачникам, но почему-то именно сейчас вспомнилось.

  Василий, в конце концов, прислОнится к женщине постарше, с жильём. Которая будет его кормить, умеренно поить, обстирывать и держать в узде, отгоняя дружков-алкашей, что ему явно пойдёт на пользу.
  А к Лиле вернётся очередной муж после отсидки. Она переедет с Натальей к нему (старшая дочь выйдет замуж).
Потом прогонит, найдёт нового выпивоху...
Наталья снова будет часто у меня ночевать и готовить уроки, поскольку в доме вечные пьянки-гулянки да материны оплеухи по пьяной лавочке.
  Однажды после очередной бессонной ночи на улице, в одном платьишке, окончательно ко мне сбежит.
  А через несколько месяцев явится её подружка и сообщит, что Лиля умерла прямо на улице от приступа эпилепсии – некому было вовремя оказать помощь.

Так Наталья у меня и останется второй дочкой.
Окончит школу, поступит на завод – что-то, связанное с самолётами.
Все новые и старые Лилины мужья тоже кончат плохо – кто сгорит на пожаре, кого прирежут.
А её четвертина пристанционного барака с печным отоплением так и будет стоять с заколоченными окнами, ожидая сноса.

Масоны – они не дураки

       Юлия - Игорю Игнатову:
 - Добрый день, Игорь. Извините, что не было времени раньше ответить.
 По-русски мне, разумеется, общаться легче, хоть и жаль “английской практики”. Редко удаётся поговорить и по-английски, и по-французски, на котором я когда-то довольно бойко объяснялась.
 Отдаю должное вашей тактичности по поводу моего “хорошего английского” - я в таких случаях всегда предпочитаю “нас возвышающий обман”.

       По поводу “градов” и поселений.
 В общем-то, если вы читали “Двери”, “Изания” так и была поначалу задумана.
 Только не “дачный комплекс”, а что-то вроде “дома творчества” для невостребованных, разобщённых, сбитых с ног лавиной “бытовухи”.
 “Островом спасения” для других, потерявших всё в кровавом болоте постсоветской Вампирии.

 Потом Златогорье очень быстро превратилось в “штаб” - благо был там и лидер Егорка Златов, и американка Айрис. И нашлась пассионарная молодёжь, которая ринулась по городам и весям спасать страну от вампирского засилья и насаждать повсюду “изании”.

 Но с самого начала Изания была не ОБЩИНОЙ, предполагающей автономное ПОСЕЛЕНИЕ, а неким идеологическим воинствующим центром. Где, правда, готовились не террористы, а воины-спасатели нашей цивилизации.

       Оговорюсь сразу – для меня “русскость” – не национальность, а шкала ценностей, и “наша цивилизация” – указанный Спасителем путь: “Выйди от неё, народ Мой” (то есть из “Вавилона”).
А в данный момент мы, как и еврейский народ – народ павший, изменивший своему призванию.
 Так что снова восклицать: “Ты проснёшься ль, исполненный сил?”, конечно, можно, но шансов услышать в ответ нечто вразумительное мало.
 Разве что пьяный храп и тот самый “стон бесконечный”.

       Меня справедливо упрекали в утопичности Изании – мол, где взять столько “наших”? Однако другая, не воинствующая Изания была мне неинтересна.
Может, потому, что вообще не умею “наслаждаться жизнью”, как процессом, а родилась “военнообязанной”. С ощущением, что должна.
 Не конкретно родным и близким, не комсомолу и партии, не отечеству...А какой-то сидящей во мне, как заноза, компасной стрелке, которая толкала и жалила, ежели я пыталась “расслабиться”.

        Кстати, заметьте, в истории удавались лишь те человеческие единения, когда на горизонте маячила высокая цель (неважно, праведная или ложная), но только не корысть.
 Великие войны, сражения, катаклизмы, рывки высь.
Вот и Союз развалился (или дал себя развалить), как только марш-бросок превратился в длительный привал.

       Я вообще не отношусь столь уж восторженно к общинным поселениям, которыми сейчас многие увлечены. Я знаю много людей, интереснейших, талантливейших, и даже наших убеждений, которым бы охотно помогла стать на ноги и реализоваться - и словом, и делом, и средствами, но...
 Жить с ними бок о бок, даже на одной улице – увольте.
 Человек этот замечателен именно на своём месте, в своей стране, со своей сверхзадачей.  Всё это предопределено ему свыше. И, по-моему, именно таков замысел Творца, а не “совместные поселения”.
 Потому что, извините за банальность, если человечество – единый организм, то всякие суверенитеты здоровых клеток от больных на уровне механического перемещения и кучкования проблемы не решат.
 Любая “здоровая” община будет рано или поздно снова заражена общей гангреной.

       Я всё больше прихожу к убеждению (и теоретически, и эмпирически), что будет гораздо результативнее создание автономной системы кровообращения в больном теле.
 Союз здоровых клеток - клеток рук, ног, глаз, ушей, печени, мозга, сердца.
 Отдельных граждан из разных районов, городов и стран.
 И не надо никуда перемещаться, надо просто на первых порах помогать друг другу осуществлять свою работу и сверхзадачу в соответствии с общей целью – современные средства связи это вполне позволяют.
 Вот что такое для меня Изания.

       Вот я сейчас общаюсь с вами за тысячи километров, но на внутреннее сближение между нами расстояние не оказывает никакого влияния.
 Да и с точки зрения безопасности всякие совместные поселения чреваты наездами, разгромами и даже бомбометаниями.
 А так – мы везде. Помните? “В Казани он –татарин, в Алма-Ате – казах, в Полтаве – украинец и осетин в горах”?

       Масоны – они не дураки, хоть нам с ними и не по пути.
 Так давайте по совету товарища Сталина учиться у врага.
 Я опять же не говорю об общинах религиозных, или по воспитанию детей-сирот (Китеж под Калугой). Есть совместные поселения беженцев, закрытые научные городки и т.д.
 Но нам-то зачем подставляться? Ведь “выйти из Вавилона” можно гораздо проще и результативнее (об этом ниже).

       А совместное проживание, согласитесь, Игорь, даже на семейном уровне - не всегда сахар. Оно чаще разделяет внутренне людей, чем сближает. Потому что ко всяким высоким материям общей цели (иногда и её нет) примешивается неустроенность, бытовуха, несходство характеров, вредные привычки, самость и прочая падшесть человеческой природы.

 А на расстоянии эти мелочи не достают, не раздражают, потому и не приходится бороться с полчищами так называемых “мелких бесов”, а можно бросить все силы на главное.
 Как нам с вами помочь “исполнить долг, завещанный от Бога”, друг другу и ещё таким же чудикам, и находить их, строить планы и осуществлять их.
 И встречаться “вживую”,когда захочется и возникнет необходимость, и даже селиться вместе.
 Но не раздражаться ежедневно, что у одного единомышленника ребёнок хулиганит, другой – на мою жену поглядывает. А третий (тоже мне – Эйнштейн!) всё норовит от мытья лестницы в подъезде увильнуть.
       Именно на бытовых мелочах ловит нас бес, именно здесь проявляются наши слабости. Сколько они порушили общин, супружеских союзов и прочих “поселений”, не говоря уже о государствах!

       Не надо никого никуда тащить и перетаскивать. Наверное, по замыслу, среди клеток во всех органах есть просто “званые” и есть “избранные”, то есть избравшие Путь.
 Тут уж – “ни иудея, ни эллина”, с такими нам и предстоит работать. С каждым на своём месте.
И когда взаимопомощь и общее дело нас объединят гораздо более прочными узами и доверием, чем совместное поселение, мы неизбежно начнём сближаться.

Сейчас мы просто не готовы к Изании – вот что я поняла, Игорь, за эти два года.
 Как и ни к жизни в альтернативной цивилизации.
 Всё это должно создаваться в процессе, и мы будем меняться в процессе совместного восхождения и взаимопомощи, становиться ближе, больше доверять друг другу.

       В моей книге есть образ горы, на которую люди начинают восходить, сцепившись руками вокруг подножья. Восходят каждый своей тропой, но не размыкают рук, поэтому восходят к одной вершине, постепенно сближаясь и, наконец, встречаясь.

       Сталь должна закалиться. Должен быть некий период виртуальной Изании, чтобы понять, кто есть кто.
 И не просто объединиться, чтобы выжить, или чтобы честно жить, но и ответить на вопрос: “Зачем”?
Новый человек рождается постепенно, в процессе добрых (Евангелие) и “долгих” (Маяковский) дел раскрывая в себе вечность и Царствие, которое “внутри нас”.
 Не мир мы должны перестраивать, а друг друга, начав немедленно совместное восхождение.

       А так никого мы толком не найдём. Сам Творец “сделал” себе человека и с ним намучился, не говоря уже о вождях “с бичом железным”.
 Ну а мы чем лучше?
 Избранники (избравшие) должны поработать для Жатвы. Кому больше дано, с того больше спросится.

       Простите, что опять вас утомляю теоретической говорильней, но, согласитесь, лучше сто раз проверить правильность дороги, чем свернуть “не туда”.
 Я думаю, что сейчас нам необходимо, прежде всего, совместно решить проблемы “бытовухи” (см. программу “Хлеб насущный”).
 Продолжить сбор банка данных о специалистах и мастерах во всех основных областях жизнеобеспечения, согласных сотрудничать с Изанией на разных уровнях (можно даже использовать газету “Из рук в руки”).
 О мастерах, о наших резервах и запросах.
 Сделать это совсем нетрудно – вот я сейчас пройдусь по нашему посёлку и, уверена, испишу целую тетрадь.
 Обработать всё в компьютере и начать подборку подходящих вариантов, попутно решая правовые, юридические, бухгалтерские и прочие вопросы “крыши” – это сейчас в России немаловажно.
Заводим каждому чековую книжку, продублированную в компьютере, где проставляется дебит-кредит в “иуе” (изанская условная единица). К чему её удобнее приравнять – решим. В ближайшее время начнём сбор банка данных и на сайте.

       Таким образом, создастся Касса Взаимопомощи Изании, где счета будут только в иуе. Но ежели кто-то захочет рассчитаться за наши услуги наличными, он вполне сможет это сделать. Сразу же оплатив первоочередные заявки “наших” на покупку стройматериалов, заграничного оборудования, лекарств, транспортных расходов (бензин-то мы вряд ли сами будем производить) и т.д.

 Главное правило: деньги в КВИ не лежат ни секунды, а сразу же перечисляются на оплату текущих заявок. Эти два параллельных потока (поступления нала – заявки) должны быть открыты налоговой инспекции. Никакого “роста капитала” - просто касса взаимопомощи.

       Поскольку всё будет на виду, произойдёт неизбежный отсев. Халявщики выявятся моментально. На первых порах на крупные работы придётся заключать договора.

       Если всё пойдёт хорошо и нам удастся создать автономную систему полного жизнеобеспечения для изан и освободить друг друга от всевозможных бытовых неурядиц и суеты, можно будет приступить ко второму этапу Изании - долги наши или осуществлению каждым того, о чём сокрушался ещё Печорин:
“А ведь было мне назначение высокое”!

       Думается, что, задействовав все имущественные, временные и силовые резервы, нам удастся добиться того, чтобы почти весь заработок на основной работе сможет быть использован на это назначение.
 Разумеется, для желающих.
Тогда появляется Инвестиционная Сберкасса Взаимопомощи Изании (ИСВИ) с теми же двумя параллельными потоками – заявки-поступления, только в гораздо более крупных масштабах.
 И направляемые уже не на выживание, а на всевозможные личные и коллективные проекты.
 На научные, медицинские, детские, духовные, культурные, экологические цели, на возрождение страны.

       Вот я, допустим, зарабатываю всё лето на цветах на издание своих книг, а впоследствии мечтаю и о фильмах. Рубли перевожу в зелёные и складываю в банку. А другие граждане несут их в банк, где их крутят вампиры всех мастей.
 А вечерами мы же, обливаясь слезами, смотрим по ящику истории про всяких замечательных изобретателях. Которым вот сейчас, немедленно нужны деньги, чтобы продолжить какое-нибудь потрясающее исследование, спасти коллекцию элитных семян или умирающих от голода детей.

       Когда будет Изания, я буду все свободные деньги переводить в ИСВИ, где они будут поступать на финансирование проекта, в который я верю. И другие верят и помогают финансировать, пока есть возможность.
 А когда придёт мне срок платить в издательство, я заранее извещу об этом заявкой, и ИСВИ всё сделает из чьих-то свободных поступлений на тех же условиях, просто вычеркнув из моего счёта эту сумму в иуе.
 Потом кину клич, найду режиссёра, оператора и даже актёров, если их заинтересует проект. Даже какого-нибудь кровельщика могу привлечь на паях к созданию моего фильма...
 И мы быстро соберём нужную сумму, не клянча у спонсоров, а просто каждый занимаясь своим текущим делом, не заботясь о куске хлеба и перечисляя деньги в ИСВИ.
 Где они будут не лежать, а работать “на дело”. Других и наше общее.
 Сближает, правда?

       Если вы, Игорь, найдёте в Штатах наших сторонников, они смогут приехать к нам, пожить на всём готовом любой срок и вернуться, оплатив затем дома уже нашу заявку покупкой какого-либо насущного оборудования - на потраченную в России сумму в иуе.   Причём, поскольку наша валюта (иуе) полностью обеспечена плодами наших трудов, она не знает ни краха, ни инфляций.
       Ну вот, я совсем размечталась. А надо ещё отвечать другим сомневающимся и отчаявшимся.
       Конечно, вы правы – начинать надо немедленно, что мы и делаем в меру своих слабых сил.
 Если буду жива и Бог даст силы, по завершению книги смогу взяться за Изанию по-настоящему.
Кстати, Господь всегда даёт “зелёную улицу”, когда наступает положенный срок.
       2001-11-28

В БЕСЕДКЕ С: Крашем, Андреем, Александром

 и свежей прессой


ПОКА НЕТ ИЗАНИИ…

(из газет)

Любил Запад да комсомолочку…

  “Только по официальным данным немецкой полиции в прошлом году 1000 белорусских красавиц были проданы в Германию для работы проститутками.
  Реальное же количество вывезенных девушек в несколько раз выше.
  Главным образом, это молодые барышни из белорусской провинции.

 Поставляют живой товар на “улицы красных фонарей” целые синдикаты сексбизнеса, у которых хорошо налажены связи по всей Европе.
  Большинство белорусок были переправлены за границу легально и не догадывались о конечном пункте своего путешествия.

 Девушкам обещали работу официанток, посудомоек и нянь. Кроме того, многие из них отправлялись в Германию с целью выйти замуж, познакомившись со своими будущими “мужьями” через Интернет и газетные объявления. После пересечения границы у красавиц отбирали документы.
 Кроме белорусок за минувший год в сексуальное рабство в Германию попали 120 литовок, 130 украинок, 40 латышек, 85 гражданок Польши и 75 русских красавиц.

Любопытно, что, по оценкам западных спецслужб, из общего числа случаев торговли людьми на торговлю женщинами приходится 99%.

 Затем идёт насильственное усыновление детей, торговля человеческими органами и дешёвой рабочей силой.
 Последний пункт в этом списке – торговля спортсменами.
 Торговля людьми стоит на третьем месте по масштабам получения прибылей после торговли оружием и наркотиками”.

*    *    *

РОССИЯ СЪЕЛА ВСЕХ РОМАНОВЫХ

  “Знаменитая романовская овца на грани вымирания.
  В коже романовских овец пучки коллагеновых колонок расположены не горизонтально, а переплетены между собой, поэтому мездра имеет очень высокую прочность.
 А удачное сочетание ости и пуха даёт хорошие теплозащитные свойства.
 Овчина при носке не сваливается и не образует волокна.

 Эта овца – самая плодовитая, может приносить ягнят в течение всего года.
 Вес баранов достигает 108 кг, а от овцы в период лактации можно получить до 200 кг молока, которое превосходит коровье по качеству.
 
 Романовская овца не боится холода, в то же время плохо переносит сквозняки, сырость, грязь, склонна к бронхо-лёгочным заболеваниям.
  Её недопустимо содержать в душных бетонных промышленных комплексах со щелями в полах. Она болеет и вымирает.
 Крестьянин ведь как делал? Оставлял 5-6 ягнёночков самых жизнеспособных, остальных забивал на мясо. Первую поярковую шерсть срезал на носочки, овчина с завитком шла на тулупы.

  История романовской овцы уходит в далёкие времена. Официально ей 200 лет.
 В народе про шкуру романовской овцы говорили, что она: “тёплая, как заячий пух, красивая, как мех песца, и прочная, как волчья шкура”.

  В 70-е годы в Ярославском НИИ животноводства и кормопроизводства над сохранением и использованием генофонда этой овцы трудились более 50 человек.
  Сегодня этой овцой не занимается никто, кроме учёных-энтузиастов.
  В результате романовских овец осталось до смешного мало. В хозяйствах Костромской, Ивановской, Владимирской, Ярославской областей её насчитывается от 100 до 600 голов.
 В хозяйстве “Тутаево” – историческом центре романовского овцеводства – 100 голов.
(Год назад было 200, ещё через год, наверное, совсем не останется).

  Специалисты говорят, что такая ситуация объясняется развалом всей отрасли.

  - Производство в полном упадке. Дошли до критической точки, - говорит завкафедрой овцеводства и козоводства Тимирязевской академии Е. Карасёв, - дальше некуда.
  Пострадало Подмосковье – хозяйства разрушены.
  “Овцепрома” не существует, “наверху” отрасль никто не курирует.
  Государство отменило заказы на мясо, шерсть, овчину, в страну хлынула импортная продукция.
 Так что баранины нам не видать, будем есть ножки Буша. А одеваться в дублёнки, которые шьют в Турции, вывозя у нас дешёвое сырьё.

  Цены на энергоносители и корма выросли, а на шерсть упали.
 Реализационная цена за 1 кг шерсти 27,4 руб., дешевле килограмма баранины.
  Многие швейные предприятия, в том числе армейские, перешли на пошив изделий из синтетики.
  Военные, лётчики, подводники мёрзнут.

  В конце 60-х французы закупили у нас большую партию романовских овец и сейчас имеют отличное хозяйство под Тулузой.
  Торгуют шерстью по всему миру, включая Северную Африку.
  А в Португалии местные мериносы породнились с романовскими баранами, испанцы любят романо-арагонских ягнят.
  В Италии и Аппенинах пасутся чистопородные романески.
  В Югославии проводят трехпородные скрещивания, в Венгрии создают мясо-шерстную породу. Монголия выводит жирнохвостых романовских овец.
  А у нас она не нужна”...

Юлия (комментарий):
 - Вот у моего 75 летнего соседа – заброшенный дачный участок, где он сам живёт, занимается козами.
 Была бы Изания, он охотно сдал бы участок, где желающие могли бы построить помещение для овец, заключив соответствующий договор.
  В счёт аренды деду бы, кстати, отремонтировали дом.
  Затем овцеводы взяли бы в изанской кассе взаимопомощи ссуду на молодняк и корма до лета (другие изане могли бы войти в пай с обязательством получить долг выделанными шкурками или готовыми изделиями).

 Затем тут же на дедовом участке можно было бы построить цех по выделке шкурок, наняв для этого сезонных специалистов, которые останавливались бы в отремонтированном доме деда и получали плату шкурками.

  Мясо и носки реализовались бы согласно заказам в нашей базе данных (по системе взаимозачётов). А шкурки отправлялись на нашем транспорте в наш пошивочный цех, где из них шили бы шапки, воротники, тулупы, телогрейки, дублёнки. А бабули-пенсионерки вязали бы из шерсти на дому носки.
 Распределялись бы изделия тоже согласно изанским заказам по всей России и странам СНГ, далее везде.

Мечты, мечты...

*   *   *

СВИНСКАЯ ЖИЗНЬ

  “- У нас за ночь померло 1444 новорождённых поросёнка, - рыдала в трубку работница, - Кормить скотину нечем, всех отправляем на мясокомбинат…”

  Когда-то достижения Талдомского комплекса гремели на всю страну.
 Племенные свиньи демонстрировались во всей мясо-сальной красе на ВДНХ, давали большие приплоды – по 16 поросят.
  Из восьми тысяч голов в начале этого года к концу осталось всего пять тысяч. Остальных вырезали.
 Скотину кормить нечем!

  Бразильская свинина, накаченная витаминами, оказалась хотя и менее полезной, зато более дешёвой.
  Мясокомбинаты скупают её всего по 38 рублей за кг, в то время как себестоимость отечественной – 55 руб., хозяйству приходится сдавать скотину за бесценок.

  Из-за несбалансированного питания рождаются поросята-рахитики.
 Когда мы приехали в хозяйство, гендиректор с помощниками занимался тем, что обзванивал по газетам и частным объявлениям фирмы, которые готовы дать комбикорм в долг.

- Нам не приходится выбирать, берём любой корм, который подешевле. Он не содержит и половины необходимых витаминов и минералов. Просто набиваем брюхо животным.

  Всё отопление в свинарнике – электрическое, поэтому хозяйство напрямую зависит от благосклонности “Мосэнерго”.
 Электрики народ жесткий –“лечат” должников отключениями.
 Новорождённые поросята обогреваются инфракрасными лампами, поэтому недавняя “темнота” унесла ещё 144 головы.

 Хозяйство ищет пути-выходы из кризиса. Инвесторов водят как на смотрины.
 Хотя и признают “кошельки”, что свинина знатная, но как увидят покосившиеся свинарники, работницы которых накрывают животных плёнкой от сырости, ноги в руки – и бегом.

 Племенных свинок хозяйство пока не распродаёт ни за какие деньги. Животные выживают исключительно благодаря свинаркам.
 В голодные дни из-за отсутствия комбикорма работницы варят кашу буквально из топора. Сыплют всё, что попадётся под руку: муку, крупу, которые несут из дома…

- В убыток работать невозможно, - говорит Николай Шерстюк, - Если к нам не повернётся государство, все “72 летние традиции” в начале будущего года сдадим за копейки на мясокомбинат!”

*   *   *

ДВА ЯЙЦА В ОДНОЙ КОРЗИНЕ

“Юбок, брюк, пиджаков, платьев и кофт – 8 штук на 4 года на все сезоны.
 По три штуки трусов и маек на 2,5 года, семь пар носков на 1,5 года.
 Пару обуви бедный россиянин должен таскать не меньше 3 лет…
 А отдыхать несчастному вообще не положено – по крайней мере, деньги на отдых в потребительскую корзину не закладываются.

  Сейчас правительство предлагает продлить действие этого “нищенского набора” ещё на два года – до конца 2004-го.
  Казалось бы, не всё ли нам равно, какие нормы записаны в этой бумаге?
 Оказывается, не всё равно.

 Потому что, исходя из стоимости убогой корзинки, правительство рассчитывает прожиточный минимум на каждый год.
 А эта цифра влияет на величину пособий, определение минимального размера оплаты труда, стипендий и прочих социальных выплат.

 Значит, чем меньше корзинка – тем меньше государству приходится тратить на социальные нужды...
 Есть и ещё одна очевидная выгода: появляются основания рапортовать об успехах в деле повышения уровня жизни населения.
 Ведь официальное число бедных и нищих россиян (тех, кто имеет доходы ниже прожиточного минимума) будет сокращаться”.

*   *   *

Краш:
 - В ожидании помощи Изании...
 Вот думаю – если бы вам, Ю.И., не рассуждать, а начать строить Изанию – быть первой.
 А то ведь никакой кассы взаимопомощи не будет.
 Помрут  овцы!

Андрей:
 - Давай, Краш, строить.

2003-01-21

*   *   *

Александр (Генриху Боровику):
 - И какие выводы?

Юлия:
 - Всё-то вам разжуй.
 Разве не говорит о многом, когда “отец народов” признаётся сыну в своём несоответствии предначертанному свыше идеальному образу Вождя? (“Даже я – не Сталин. Сталин – там”).

Так выпьем за то, чтобы наши возможности совпадали с нашими желаниями!