Юстас:
- В основе любой религии лежит “я сам обманываться рад”, о чём я уже упоминал, и чему есть характерные примеры в Ваших текстах.
1. К Вашему выводу, что я и сам “верю в нечто таинственное”, не позволяющее стать вампиром” и потому пишу слово смысл с большой буквы, заявляю:
Да ничего подобного!
(Сам же писал: “Что-то или кто-то есть” – Юлия).
- Смысл жизни (потому и с большой буквы, что итоговый смысл) – глубоко естественен для животного, наделённого разумом, коими мы и являемся.
Именно делая что-то большое и осмысленное, я – уже человек.
А быть вампиром носителю разума не позволяет не только совесть, штука тоже естественная (сотканная из животного сострадания, инстинктов коллективного выживания в стае и разума), но и элементарная скука гробить жизнь на примитивные цели, потому что у вампиров других нет.
Велики цели, но по горизонтали.
(Потрясающе, но здесь вы, Юстас, интуитивно пришли к символике Креста, как пересечения двух начал в человеке – плотского и небесного.
Только порыв в Небо – это вовсе не от разума, не от инстинктов, а от Духа. – Юлия).
- 2. И уж совершенно не с чего мне, как Вы мне это вменяете, “сознавать, что в смертной жизни смысла нет”.
Именно в ней-то и есть.
И смысл этот в том, чтобы “что-то в жизни совершить”, затем, чтобы “остаться в доброй памяти людей” и в делах, послуживших помощью другим человекам и поколениям.
А вы говорите “без веры в личное бессмертие неизбежно возникает вопрос: “Зачем?”. Возникает. Если испуганное животное внутри нас, благодаря появившемуся разуму оказывается вдруг перед открытием, что жизнь не вечна. И кричит оттуда, изнутри: “А как же я?”.
И мы придумываем ему сказку, чтоб обманулось и успокоилось.
(А мне вспоминается великий Пушкин:
Дар напрасный, дар случайный,
Жизнь, зачем ты мне дана?
Иль зачем судьбою тайной
Ты на казнь осуждена?
Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал,
Душу мне наполнил страстью,
Ум сомненьем взволновал?..
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
(Значит, Юстас, вы всё же признаёте эту невозможность разума примириться со смертью, которую не заглушить зачастую никакой “памятью людей”. Тем более, что она вовсе не гарантирована?
“Веленью Божию, о муза, будь послушна, обиды не страшась, не требуя венца”, - призывал всё тот же Александр Сергеевич.
Человек, как правило, совершает духовно-нравственный подвиг вовсе не “ради славы” и даже не “ради жизни на земле”, а по велению сердца.
Куда каким-то необъяснимым чудом вписана потребность, допустим, “глаголом жечь сердца людей”.
Творчество вообще никакими разумно-животными причинами не объяснишь. – Юлия).
- Юстас:
Но плохо, когда это животное жалкое цепляние за жизнь управляет разумом настолько, что мы и сами начинаем верить. И пестуем и лелеем свою слабость.
Этого вы вольны не признавать, но уж заблуждения по моему поводу очевидны.
А Ваш воспалённый ум во всём видит какое-то таинство. Симптом - с.
Не про то ли таинство говорил местный Человек, которое “возможно только в Церкви”, что сродни безумству болельщиков на стадионе?
Самовозбуждению толпы, переходящему в психоз?
(Митрополит Филарет ответил на пушкинские стихи:
Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана,
Не без воли Бога тайной
И на казнь осуждена.
Сам я своенравной властью
Зло из темных бездн воззвал,
Сам наполнил душу страстью,
Ум сомненьем взволновал.
Вспомнись мне, Забвенный мною!
Просияй сквозь сумрак дум —
И созиждется Тобою
Сердце чисто, светел ум! - Юлия)
Юстас:
- 3. Вас “изумляет у материалистов отстаивание смертности, как великого блага”. Не это мы отстаиваем. И то, что Вы этого не хотите понимать, показательно.
Мы отстаиваем истину. Пусть горькую.
Но трезво и ясно видеть, что жизнь твоя коротка (и оттого особенно ценна), лучше, чем пребывать в пьяной эйфории верующих, одурманенных сладкими обещаниями.
Из-за которой “некоторые из нас так рвутся в Небо”. Ну не мыслят “некоторые” себя без бессмертия, как алкаш без бутылки.
Оправдываются - вот почему я пью? Не просто так.
Я полезно расслабляюсь от нервов.
Вношу в жизнь праздник.
Душой соединяюсь с космосом (нужное подчеркнуть).
А, по сути, к этому ведут не размышления, а цепь ощущений:
“Когда я пью, мне хорошо. Пусть всегда будет хорошо. Не хочу знать неприятного”.
И не взять на себя ответственность, а переложить её на Бога удобно. Бегство от действительности.
От той действительности, которая лично мне нравится, может быть, поменьше Вашего.
Но я тут следую Вашему: “казаться или быть – вот в чём вопрос”. В пользу “быть”.
Есть многое, что говорит за то, что жизнь, увы, одна.
И также, увы, ничего вразумительного не говорит за то, что это не так.
А потому Ваша религия – это болезнь.
И больны сами – не заражайте других.
Действуя вашими изанскими методами, давайте и религию - в карантин.
Запритесь себе в вашей изанской кабине для сексуальных наслаждений и тешьте там свои религиозные комплексы. Опасные для других.
Что видно на примере следующей цитаты:
“Согласитесь, что между пассажиром, полагающим, будто единственная и настоящая жизнь происходит в купе, из которого его рано или поздно высадят в “вечное ничто”, и верующим в подлинное и прекрасное бытие именно там, вне поезда, - “две большие разницы”.
Да, соглашусь. А теперь представьте, что, увы (и к тому есть весьма веские основания), кроме жизни в купе у пассажира ничего не будет.
В пропасть идёт поезд.
А вы пассажиру говорите: сиди смирно в уголке, нечего в окно глазеть и радоваться жизни. Займи башку молитвой. И руками давай - чисти нужник, умерщвляй плоть.
(Во-первых, я такого не говорю.
Я говорю: сей “разумное, доброе, вечное”.
Твори, украшай, благоустраивай Землю.
Неси свет, подготовляя мир и других пассажиров для достойного будущего - неважно, на этом или на том свете.
А во-вторых, если на то пошло, “глазеть в окно и радоваться жизни”, когда поезд идёт в пропасть, нормальный “хомо сапиенс” вряд ли способен.
Он водку будет жрать с тоски и страха.
Поэтому ему верить в более оптимистическую конечную цель движения жизненноважно. А предмет веры – это уже детали.– Юлия)
Юстас:
- И вашими стараниями пассажир потеряет ВСЁ, что имел – свою реальную жизнь.
Вы что, считаете себя вправе лишить его жизни?
И не его, а их. Множество, посаженное Вами на иглу.
И даже, если Вы отчего-то там уверены в загробной жизни, но доказать не можете, одна эта недоказанность должна была бы остановить Вас.
Т.к. Вы не имеете права даже рисковать чужими жизнями. Только своей.
(Итак, поезд летит в пропасть, а вы мне отказываете в праве даже предположить – “мол, послушайте, ребята, а может, дело обстоит не столь уж трагично?
Ведь доказательств ни у той, ни у другой точек зрения никаких.
Просто одна предполагает, что мы – боги, а другая, - черви. Неизвестно почему, кем и зачем наделённые способностью это сознавать”.
Нетушки, товарищ Иванова, - пропасть, и точка.
А пока извольте вместе со всеми радоваться “процессу” этого движения. Глазеть в окно и не мутить народ. – Юлия)
Юстас:
- 4. Замечательно ваше утверждение:
“…У животных природа иная, здесь вы правы.
Но она и у них извращена грехопадением человека, который из доброго царя-хранителя природы (по замыслу) превратился сначала в её идолопоклонника (всякие там языческие боги), а затем – в хищнического потребителя.
Вот она и мстит. И кинги кушают берберовых”.
Опять слышится Златов. Зачем объяснять просто, когда можно сложно?
Если б тот лев умел понять, из каких высоких мотивов он, оказывается, кушал хозяев, он бы очень возгордился.
Выйдите на улицу и спросите любого человека, считает ли он, что “природа животных извращена грехопадением человека?”.
Запомните выражение его лица.
Юстас:
-5. “Чувство собственного достоинства – утверждение и охрана в себе образа Божия”.
Вас, Петровых, не поймёшь.
Гордость и самость – плохо, а чувство собственного достоинства – хорошо. И, оказывается, неспроста.
Может, мы с вами и чего-то разное под этим понимаем?
(“Самость” – самоутверждение против Бога и Его замысла о мире и человеке. “Достоинство” – осознание своего “богоподобия” в русле Замысла, вот и вся разница. Капля, которая кричит, что она “как Океан”. И капля, которая мечтает слиться с Океаном, чтобы стать Его частью. – Юлия).
Юстас:
- Любая живность пытается сохранить собственные представления о своём положении – достоинстве. И статус в стае, и территорию. Ей бы разуму, она бы это делала в пиджаке и словами.
Ну какие уж тут божественные корни!
(Вы же сами признаёте, что человека от животных кое-что отличает. И не только разум.
Чтобы написать “Бориса Годунова” или “Пятую симфонию”, нужно кое-что ещё. – Юлия).
Юстас:
- Показательно, в смысле идеализации реальности, и приведение вами цитаты из Блока, где он публично оконфузился, утверждая, что “гадят в усадьбах, потому что там пороли и насиловали девок”.
Сунуть бы этого идеалиста в наши подъезды и спросить, а почему тут теперь гадят и насилуют девок!
И почему теперь с тем же непонятным наслаждением в деревнях разрушают здания клубов, которые для них же построили.
Снять бы с него розовые очки да наплевать в ясны очи, глашатаю революции хренову…извиняюсь.
Хлебнул он потом от тех, кого воспевал, так ему и надо.
(Вот тут-то мы с вами и добрались до разрушительно-иррациональной, тёмной человеческой изнанки. Которую можно укротить, лишь когда человек сам этого захочет и попросит о помощи Высшие Силы. – Юлия).
А в ответ митрополиту Филарету Пушкин написал «Стансы»:
В часы забав иль праздной скуки,
Бывало, лире я моей
Вверял изнеженные звуки
Безумства, лени и страстей.
Но и тогда струны лукавой
Невольно звон я прерывал,
Когда твой голос величавый
Меня внезапно поражал.
Я лил потоки слез нежданных,
И ранам совести моей
Твоих речей благоуханных
Отраден чистый был елей.
И ныне с высоты духовной
Мне руку простираешь ты,
И силой кроткой и любовной
Смиряешь буйные мечты.
Твоим огнем душа палима
Отвергла мрак земных сует,
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе поэт.
2000-09-25
Библиотека
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Дверь в потолке. Часть II
- Просмотров: 496
Фото Виктории БанновойСВЕТЛОЕ БУДУЩЕЕ.
(2000 год)
А выборы всё ближе...
Кто же у них там занимается идеологией?
Вроде бы, актёр Николай Губенко, бывший министр культуры.
Узнаю номер домашнего телефона, подходит жена.
Я её помню – Жанна Болотова. Такая вся из себя не от мира сего.
Вспоминается большеглазая, жертвенная и светлая девочка из “Дома в котором я живу”.
Вкратце объясняю, в чём дело - хотелось бы передать лично в руки Николаю Николаевичу мою книгу, по сути, идеологическую, которая могла бы пригодиться для победы на предстоящих выборах.
Особенно намеченный там проект выхода из социальной и духовной катастрофы ...
В общем, сказка про белого бычка
- Так вы, наверное, будете на вечере оппозиции в Доме Литераторов – там и передадите. Мы с Николаем Николаевичем обязательно придём, будем выступать в концертной программе. Это – самое надёжное, он ведь очень занят.
Я проведу вас за кулисы.
- Большое спасибо. Буду караулить внутри, у входа.
Сама по уши в делах, я не собиралась ни на какой такой вечер и впервые о нём услыхала. Я вообще одичала за двадцать лет дачного затвора, избегая любых тусовок.
Но тут подумалось, что в ЦДЛ соберётся, наверное, много полезных людей для моего неприкаянного изанского дитяти, и помчалась в “Завтра” добывать билет.
Кое-как привела себя в порядок – получилось что-то среднее между Пугачёвой и митинговой бабкой. Фиолетовое платье-свитер чуть выше колен, чёрные лосины, ботинки со шнуровкой и на платформе. Плюс спортивная чёрная сумка через плечо, куда я запихнула двухтомник.
Отметив, что мне, как и “Примадонне”, не мешало бы скинуть с десяток килограммов и лет, прежде чем показывать коленки…
Ну, килограммчик-другой я наверняка скинула уже в битве у подъезда ЦДЛ – толпа рвалась в двери, спрашивали лишний билетик, в ход шли мускулы и локти.
Поразил Михаил Петрович Лобанов, с которым мы волей толпы оказались рядом – для своих лет он держался и шёл в атаку как настоящий воин, и даже меня умудрился оберегать.
Может, потому что хорошо отнёсся к моему роману, в котором я использовала немало документальных свидетельств о Сталине, взятых из его книги.
В ЦДЛ не была целую вечность. А ведь прежде хаживала каждый день, когда училась напротив на Высших Сценарных Курсах в Доме Кино.
Хаживала и сиживала, дурея от кофе с коньяком и бесконечных окололитературных пересудов и разборок между западниками и славянофилами, равно мне чуждых.
К Михаилу Петровичу кинулся здороваться Владимир Бондаренко.
Лобанов счёл нужным меня ему представить со всякими лестными словами по поводу “Дремучих дверей” – Бондаренко рассеянно кивал.
Я давно передала ему роман через его сына, когда ещё лежал в больнице с сердцем. Потом нас не раз знакомили.
Я для него почему-то была пустым местом, хоть и входила в столь интересующую его плеяду “детей 37-го”.
Конечно, мечталось – вот бы прочёл, дал рецензию в своём “Дне литературы”...
До сих пор не понимаю, по какому принципу определённая категория людей отбирает себе фаворитов, иных в упор не видя.
Я, в конце концов, обозлилась и тоже перестала читать кого бы-то ни было.
Только некоторые нужные статьи. И себя, любимую.
Но тогда ещё верила в близкую помощь. Пожимала руки, выслушивала похвалы, записывала телефоны и раздавала свои – московский и дачный, по которым никто никогда не позвонит.
Приехал Зюганов со свитой. Толпа в вестибюле поредела, все кинулись занимать места согласно билетам.
А вот и Жанна Болотова. Худенькая, воздушная, вся в чёрном.
Идём за кулисы.
Губенко на месте, но весь в хлопотах, отмахивается. Вручаю книги Жанне.
Она открывает первую страницу, читает эпиграф, взятый из Евангелия от Иоанна:
“Суд же состоит в том, что свет пришёл в мир; но люди возлюбили более тьму, нежели свет, потому что дела их были злы”.
Жанна бегло пролистывает первый том. Вижу, как выражение её лица меняется явно не в мою пользу.
- Боюсь, вы попали не по адресу. Мы с мужем - убеждённые атеисты, а тут у вас... Мы к религии не имеем никакого отношения.
Вот те на! Неужто ничего не изменилось в “руководящей и направляющей” и Емельяны Ярославские снова жаждут порулить?
Можно сказать, “ум, честь и совесть” нынешней оппозиции... Не говоря уж про духовность…
Немного оправившись от шока, хамлю:
- Но вы, надеюсь, не считаете, что произошли от обезьяны?
Жанна, оторопев от такой постановки вопроса, секунду колеблется. Однако всё же решает не обижаться и натянуто улыбается:
- Ну, в общем-то, нет…
- Значит, вы с нами, мастера культуры. Книга написана для всех, кто не от обезьяны.
Запихиваю фолианты назад в сумку. Молния заедает, не застёгивается.
- Погодите, можете это оставить. Мы подумаем, куда и кому направить...
Позвоните мне через недельку.
- Большое спасибо, обязательно позвоню, - бормочу уже в дверях. И, оказавшись в полутёмном коридоре, прижимаю ладони к пылающим щекам.
Сердце колотится – наверное, давление. Глотаю прямо из пузырька валокордин.
Господи, как же отсюда выбраться?
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Июльский веник
- Просмотров: 519
Идёт охота на людей,
Правителей и их детей...
То - моя боль,
Моя вина...
Пусть промолчит моя страна
Пусть балом правит сатана -
За личную свою вину
Я объявляю вам
ВОЙНУ!
И хоть пируете вы вновь,
Из кубка зла лакая кровь
У Вельзевула на обеде,.. -
В своей уверена
ПОБЕДЕ!
Правителей и их детей...
То - моя боль,
Моя вина...
Пусть промолчит моя страна
Пусть балом правит сатана -
За личную свою вину
Я объявляю вам
ВОЙНУ!
И хоть пируете вы вновь,
Из кубка зла лакая кровь
У Вельзевула на обеде,.. -
В своей уверена
ПОБЕДЕ!
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Июльский веник
- Просмотров: 487
Мне снился ад...
Засохший сад,
Плоды там чёрные висят.
Пчёл нет. И птицы не поют.
В тоске все пробужденья ждут...
Там мёртвым сном царевна спит.
Принц не приедет.
Он убит.
Засохший сад,
Плоды там чёрные висят.
Пчёл нет. И птицы не поют.
В тоске все пробужденья ждут...
Там мёртвым сном царевна спит.
Принц не приедет.
Он убит.
- Информация о материале
- Юлия Иванова
- Категория: Лунные часы
- Просмотров: 595
Шли мы, шли, куда глаза глядят, дошли до развилки и стали спорить, чьи глаза целенаправленнее. Петрова с Макаром говорят - надо налево, мы с Суховодовым - направо. А Варвара ничего не говорит - просто ей до смерти любопытно, чьи глаза победят.
- Вам налево, - вдруг послышался чей-то хриплый голос. Огляделись - никого. Только лошадь неподалёку траву щиплет.
- Вам налево, - повторил Голос. Теперь уже сомнений не оставалась - говорящая лошадь!
Мы поудивлялись, поблагодарили и пошли налево. И началось.
Налево была Пустыня. Солнце над головой печёт нещадно, песчаные кулички раскалились, ядовитые змеи кишат и шипят, львы рычат, кактусы колются - всё, как в пустыне.
И народу никого. Еды купить негде, воды достать негде. Жарища. И запасы наши кончились. Только Суховодову хоть бы что. Идёт свеженький, чистенький - смотреть противно. Напрасно Суховодов уверял, что больше всего на свете хотел бы разделить наши мучения, что такое неравенство ему что нож острый, а наши физические страдания бледнеют по сравнению с его душевными. Мы ему всё равно не верили - очень уж он не был похож на страдальца!
Зато на Макара страшно было глядеть. Он то и дело наступал на ядовитых змей, которые его нещадно жалили, цеплялся за кактусы, которые до крови царапали. Пролетавший орёл уронил ему на голову черепаху - в результате чего Бедный Макар стал похож на одну сплошную шишку.
Потом мы повстречали высохшего темнолицего старика в чалме и бурнусе, который сказал, что его зовут Магомет и что он идёт к Горе, потому что Гора не идёт к нему. Что Пустыня как раз ведёт к Горе, а к Лесу надо было идти от развилки направо. Что говорящая лошадь - это Сивый Мерин, Который Всегда Врёт. Поэтому, коли Мерин указал налево, нам надо было идти направо. Такие пирожки.
Повернули мы назад. Петрова совсем повисла у меня на руке, хныкала и пилила, что настоящий мужчина должен разбираться в лошадях и отличать бессовестного сивого мерина от правдивых говорящих животных, как, например, наш Ворон. Ворон польщённо кружил над головой Петровой вместо тени и каркал:
- Дор-рогу осилит идущий!
Ему бы передовицы в "Пионерку" писать.
И вдруг мы заметили странную тропинку - ровненькую, поросшую мягкой зелёной травой. Как на газонах, по которым "ходить запрещается". Тропинка начиналась прямо от места, где мы остановились передохнуть, петляла, исчезая среди песчаных куличков, звала и манила.
Петрова села на траву и заявила, что тропинка наверняка ведёт к Лесу, потому что она зелёная. Варвара сказала, что даже если не ведёт к Лесу, всё равно интересно сходить и поглядеть, куда она всё-таки ведёт.
Бедный Макар сказал, что после черепахи у него совсем мозги не варят, и чтоб мы думали за него.
Я предложил вернуться к развилке, ну и Суховодов меня поддержал, сказав, что лично он никогда бы не стал сворачивать на тропинку. Тогда Петрова заорала, что, конечно, легко так говорить, когда тебе всегда ни холодно, ни жарко, а что другие совсем из сил выбились, Суховодову начхать. И, мол, мы как хотим, а лично она пошла.
И Петрова пошла по зелёной тропинке. Варька за Петровой, а мы за Варькой - не оставлять же девчонок одних.
- Лес! - запрыгала Петрова, - Я же говорила!
- По-моему, это мираж, - сказал Суховодов.
Но это был не Лес и не мираж. Тропинка привела нас к чудесному острову, зелёному оазису среди песков. Вода в речке была белая, как молоко, и когда мы её попробовали, оказалось, что это и есть самое настоящее молоко. Холодное, вкусное - такое я пил только однажды в деревне, прямо из погреба. У самого берега оно было слаще и чуть розоватым. Оказалось, что кромка берега и дно сделаны из киселя. Моего любимого, клюквенного.
Молочная река, кисельные берега!
Мы наелись, напились, а потом мне ужасно захотелось спать. Я увидел, что другие тоже зевают, а Макар - тот вообще уже растянулся на травке и посапывает. Только я собрался последовать его примеру, как увидел, что к берегу плывёт лодка, а в ней малый с огромным половником вместо весла. Так и гребёт половником. А потом зачерпнул молока с киселём, отправил в рот, машет нам:
- Что это вы на земле устроились? Ведь жёстко. Садитесь, я вас к матушке отвезу. Там постели мягкие, перины пуховые...Тишь, гладь да Божья благодать.
Суховодов (он один был бодрый, сна ни в одном глазу) напрасно кричал, что нам угрожает опасность, что на Куличках нельзя останавливаться и что спать среди бела дня совсем ни к чему. Мы ответили, что это лично ему ни к чему, раз ему никогда ничего не делается, даже усталость не берёт. Суховодов обиделся и сказал, что одиночество, зависть и непонимание - его печальный жребий, и замолчал. Потом я понял, что в молоке и кискеле действительно было зелье, от которого мы не то чтоб совсем заснули, а вроде как обалдели и потеряли волю.
Лодка покачивалась на белых волнах. Я зевал и казался себе ужасно тяжёлым, будто перенёсся на Юпитер.
- А ты...кто? - спросила Варвара малого. Язык у неё еле ворочался.
- Тит я, - парень вновь зачерпнул половником молока с киселём и отправил в рот.
- А почему ты...не гребёшь совсем?
- Пущай сама гребёт, торопиться некуда. Тише едешь - дальше будешь.
Я сообразил, что это, наверное, тот самый Тит, у которого, как работать, всегда болит брюхо, а насчёт киселя - так "где моя большая ложка?" Куда же он нас везёт? На том берегу раскинулся городок, уютный, но совсем безлюдный.
- А где...жители? - зевнув,- спросила Варвара.
- До-ома, - тоже зевнул Тит, - Лежат на печи да едят калачи.
- А работают ночью?
- Зачем работают? Ночью спят. А некоторые ночью лежат на печи да едят калачи, а днём спят. У нас свобода.
- А когда же работают? - спросил я.
Тит глянул на меня, как на дурачка, махнул рукой и задремал.
По городу были развешаны плакаты:
НИКОГДА НЕ ОТКЛАДЫВАЙ НА ЗАВТРА ТО, ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ ПОСЛЕЗАВТРА!
НЕ БЕРИСЬ ЗА ГУЖ!
ЗАВТРА, ЗАВТРА, НЕ СЕГОДНЯ - ТАК ГОВОРИМ МЫ!
...так ленивцы говорят...
- Это город ленивцев! - шепнул я Суховодову.
- Хуже. Это Сонное Царство Матушки Лени. Вон и её дворец.
В глубине острова возвышалось странное сооружение в виде огромной подушки с кружевами. Дремлющий у ворот Стражник еле-еле разлепил глаза и прворчал:
-Вот жизнь - спишь, спишь, а отдохнуть некогда. Пароль скажите.
- Лень, отвори дверь - сгоришь, - сказал Тит пароль.
- Хоть сгорю, а не отворю, зевнул Стражник, - Ладно, свои, проходите.
Движущийся тротуар повёз нас ко дворцу. На площади лежал здоровенный камень.
- А это...что? - зевнула Варвара.
- Главный наш памятник. Лежачий Камень, под Который Вода не Течёт.
Перед дворцом висел портрет толстой-претолстой тётки с десятью подбородками и крошечными заплывшими глазками.
- Матушка моя, Лень, - зевнул Тит.
ЛЕНЬ ПРЕЖДЕ НАС РОДИЛАСЬ. СЛАВА МАТУШКЕ-ЛЕНИ! - было начертано под портретом.
Матушка Лень приняла нас в парадном зале. Она возлежала в гамачище от стены до стены, который медленно раскачивался при помощи каких-то мощных механизмов, и была до того габаритная и толстая, что от этой качки весь зал ходил ходуноми и наклонялся, как корабль на волнах, - то вправо, то влево.
- Входите, голубчики, входите, родимые! Сейчас вам матушка постелит, накормит, спать уложит. Здесь, в Сонном Царстве, не нужно никуда идти, спешить, стремиться. Только отдыхать, отдыхать, отдыхать...
Никогда бы не подумал, что у этой громадины может быть такой голосок. Прежде я , конечно, слыхал выражение "сладкий голос", но не очень-то представлял, что это такое. Бывает голос приятный и неприятный, сердитый, ласковый. Но чтоб сладкий...
Так вот, у Матушки Лени был самый настоящий сладкий голос, прямо-таки медовый. Когда она говорила, можно было пить чай без сахара.
Мне вдруг стало тошно, будто пирожных объелся, и я понял, что Суховодов прав, что отсюда надо немедленно бежать.
- Спасибо, но нам...к сожалению...Дела у нас, - я зевнул.
- Дела не волк, в лес не убегут. Погостите у меня хоть денёчек..Не понравится - уйдёте себе.
- В самом деле, - зевнула Петрова, - Всё иди да иди. В конце концов, просто невежливо отказываться, когда нас так любезно...Только денёчек, единственный. Ну, Алик!
Я хотел ей сказать, что "Алики в валенках", но говорить было лень. Я зевнул.
- Хоть денёчек, - зевнул Макар, - А шишек не будет?
- Какие шишки, ежели вовсе не двигаться? - пропела Матушка Лень, - Отдыхать будешь от шишек.
- Вовсе не двигаться - это так любопытно, - зевнула Варвара, - Никогда не была в гостях у Лени.
- Немедленно вставай, Олег! - тормошил меня Суховодов. - А то будет поздно. Мы вперёд, они - за нами. Ну же, ну!
- Иду, - зевнул я, - сейчас.
Но со мной творилось неладное. Так бывает, когда поутру прозвенел будильник, пора в школу, а вставать жуть как неохота. Приказываешь себе подняться, воображаешь, будто встал давно, а сам, оказывается, дрыхнешь себе, и тебе просто снится, что ты давно встал, убрал постель и зарядку делаешь.
В общем, пока мне снилось, что мы с Суховодовым увели всех из дворца, что переплыли молочную реку и продолжаем штурмовать пустыню, на самом деле нас под сладкие речи Матушки Лени проводили в покои, раздели-разули и уложили в гамаки на пуховые перины.
Покои походили на беседку. Круглые стены и потолок сплошь были обвиты виноградом "Дамские пальчики" - без косточек. Кисти качались прямо над головой. Раскрывай рот и ешь, сколько влезет.
А надоест виноград - протяни сквозь лозу руку, и в руке - жареная курица. Или банан, уже очищенный. Или эскимо на палочке, уже развёрнутое, без фольги. Или очищенная вобла. Даже без костей.
Наелся - можешь по телевизору местные передачи поглядеть - на каком боку спать, как часто переворачиваться с боку на бок и всё такое. Или участвовать в конкурсе, кому сон интереснее приснился. Лучшие сны, цветные и чернобелые, показывали по телевизору.
А потом как зазвучит: "Спят усталые игрушки", диктор провозгласит славу в честь Матушки Лени и её Сонного Царства, гамаки начнут потихоньку покачиваться, и снова засыпаешь под сладкий голос Матушки.
Несколько раз мы видели по телевизору уже знакомого нам "великого танцора" Безубежденцева - он исполнял адажио из балета "Спящая красавица". Видимо, у Матушки Лени он служил по совместительству. И здорово служил. Глядя на его танцы, ещё больше хотелось спать.
В общем, сытно, тепло и не дует. Никуда идти не надо, ничего делать не надо, ни о чём думать не надо. Может, вы считаете - вот житуха, лучше не бывает! Мне тожде понравилось. И Петровой, и всем. Никуда мы, конечно, не ушли - ни на второй день, ни на третий. Поначалу ещё Суховодов, который один не заболел сонной болезнью, мог нас расшевелить, мы ещё переговаривались, что, мол, завтра отправимся в путь за Тайной, а потом как-то и разговаривать стало лень, да и не к чему.
Затем телевизор перестали включать и в конкурсах больше не участвовали - стало лень запоминать сны. Только ели да спали.Каждый раз перед сном я давал себе слово: как проснусь, встать и уйти отсюда. А потом позабыл, куда и зачем мне нужно идти, а вспоминать было лень.
Даже Ворон наш совсем обленился и всё больше дремал, изредка повторяя во сне:
- Безделье - мать всех пор-роков!
Мне очень стыдно рассказывать о том, что было дальше, но, как говорил папа, надо иметь мужество.
Дальше дни и ночи перепутались, превратились в одну сплошную серую дрёму. Время будто остановилось. Я только чувствовал, что делаюсь всё тяжелее, гамак подо мной всё больше прогибается, а руки стали такие толстые, что я уже не мог просовывать их сквозь прутья лозы за едой. Пища теперь сама спускалась мне в рот - в основном, манная каша и то, что можно было глотать, не жуя - жевать было лень, а глотать можно и не просыпаясь.
Сквозь сон до меня доносился голос Суховодова. Суховодов сердился, кричал, тряс меня за плечи, шлёпал по щекам. Потом отставал.
Но однажды он тряс уж очень сильно и долго, кричал чересчур громко, а потом гамак вдруг стал из-под меня вырываться, и я упал. Боли не почувствовал, потому что растолстел и был вроде как набит ватой.
Надо мной стоял Суховодов. Он сказал, что это он меня вытряхнул из гамака и не пустит назад, пока я его не выслушаю. Что нам всем грозит страшная опасность и он, Суховодов, призван нас спасти, поскольку является членом нашего коллектива и всё такое. И что он без нас никуда отсюда не уйдёт, в крайнем случае, вместе с нами погибнет.
Он говорил очень красиво, но соображал я с трудом и попросил его выражаться яснее и покороче - мне побыстрей хотелось назад в гамак.
Суховодов сказал, что мы все должны через два часа погибнуть, и надо немедленно бежать. Что пока мы спали, он ухитрился проникнуть во дворец и выведал у Безубежденцева, что Матушка Лень только с виду добрая, что мы все находимся в ужасной ловушке, в которую она заманивает проходящих путников. Помещает их в специальную камеру, откармливает в безделье, баюкает, усыпляет, а тем временем камера под тяжестью их жиреющих тел постепенно погружается в кисельное болото. И что её остров никакой не оазис, а сплошной обман, и наша камера уже почти совсем погрузилась в кисель, так что если мы отсюда немедленно не выберемся, будет поздно.
Может, я бы ему и не поверил - так удобно было не поверить, а забраться себе назад в гамак, задремать, и будь, что будет.
Но тут я увидел Варвару.
Она тоже проснулась и смотрела на нас из гамака бессмысленными, заплывшими жиром глазками. В них больше не было любопытства - вот чему я поразился. Только досада, что мы ей мешаем дрыхнуть. Варька, которая не задаёт никаких вопросов...Варька, которой ничего больше не интересно - это было так странно, что я...Я представил себе, как пионер Олег Качалкин, мечтающий стать авиаконструктором, и пионерка Петрова, мечтающая открыть элексир вечной молодости, и за которую я как-никак отвечаю, потому что она дурёха и слабый пол, и все мои новые друзья, за которых я тоже в ответе, - все сейчас потонут в сладком липком киселе, будто ленивые ожиревшие мухи.
Мне стало противно и страшно. Я выдернул из-под головы Макара наш походный рюкзак, достал дудку-побудку и так затрубил, что всё это храпящее Сонное Царство вмиг пробудилось, стало, кряхтя, сползать со своих гамаков, задавать вопросы, ахать и ужасаться.
Даже Ворон снова закаркал:
- Пр-рава ножка, лева ножка, - поднимайся понемножку!
Все мы были пузатыми, расплывшимися, будто в кривом зеркале в комнате смеха. Только никто не смеялся.
Что делать?
Суховодов сказал, что в крыше камеры есть крохотное отверстие величиной с игольное ушко, через которое он сейчас выберется наружу. Для него это пара пустяков. И попытается отвинтить крышку люка.
Он возился с крышкой долго, очень долго, а когда мы уже совсем потеряли надежду, люк со скрежетом открылся и мы замерли от ужаса. Потому что, во-первых, мы уже настолько погрузились в болото, что когда камера наклонялась, кисель стекал через люк на пол. А, во-вторых, отверстие люка было не шире сиденья стула. Прежде в такое мы бы пролезли запросто, но сейчас...
- Я, наверное, застряну, - захныкала Петрова, - а Варька - та уж точно застрянет.
- Почему это ты "наверное", а я "точно"? Что же ты, стройней меня?
- А то нет!
- Ты?! Ну-ка пролезь, попробуй. Я погляжу, как ты пролезешь!
- Я-то пролезу, а вот ты - нет.
- Это я пролезу, а ты нет. Ну, лезь, лезь, что же ты?
Петрова презрительно фыркнула и полезла. Я даже смотреть не стал. Слушал, как она пыхтит и кряхтит, будто паровоз, и думал, что если Петрова застрянет, тогда уж наверняка всем крышка.
Но уж не знаю, как, а Петрова пролезла. А за ней и Варька. Вообще женщины, когда очень захотят, во что угодно могут втиснуться. Папа однажды купил себе джинсы, а мама рассердилась, что он ей не купил такие же, и сказала, что забирает себе эти. Тогда папа сказал, что они мужские. А мама сказала, что это ничего не значит, даже лучше, что мужские. Тогда папа сказал, что мама в них ни за что не влезет. Я тоже думал - не влезет! Мама вначале вправду не влезала, а папа над ней смеялся и радовался, что джинсы ему достанутся. Но он рано радовался. Мама тогда совсем перестала есть, не ела целых две недели, даже свои любимые блинчики с мясом не ела. И так исхудала, что джинсы стали ей велики. А папа так беспокоился о мамином здоровье, что ему было уже не до джинсов, и он даже обрадовался, что она, наконец-то, в них влезла и перестала худеть.
- Алик, давай! - скомандовала сверху Петрова, протягивая мне руку.
И я понял по её лицу, что пусть это невозможно, но она меня, пусть по частям, но всё равно из камеры вытащит. Потому что обещала тёте Вале за мной присматривать. И вообще, где она, Петрова, там быть и мне. И никуда не денешься.
Я схватил руку Петровой, и меня выдернуло из камеры, будто морковку из земли.
А Бедный Макар, конечно, застрял, хоть был ничуть не толще нас. Мы вчетвером дёргали его вверх изо всех сил, но бестолку, и всё больше погружались в кисель. Макар кричал, чтоб мы его бросили, иначе сами погибнем. Суховодов сказал, что ему лично это не грозит, чтоб мы отпустили Макара, а лично он будет тонуть вместе с ним и проверит, что же сильнее - его везение или макарово невезение.
Он крепко обнял Макара, и они вместе с камерой погрузились в кисельное болото. Девчонки хором заревели. Но Суховодово везение всё же победило. Неведомая волшебная сила стала выталкивать его из киселя, а поскольку Суховодов ни за что не хотел отпускать Макара, пришлось волшебной силе спасать их вместе и отбиваться от макаровой невезухи.
Мы ужасно обрадовались, когда они оба вынырнули, но особенно радоваться было некогда, потому что нас засасывало.
- Скорее к берегу! - скомандовал я.
Легко сказать - к берегу! А если у тебя под ногами жидкое липкое месиво, в которое ты проваливаешься с каждым шагом, а потом никак не можешь выдернуть ногу? Если хватаешься за кочки-клёцки, а они выскальзывают у тебя из рук? Если само твоё тело, твои мышцы, стали от долгогобезделья, как кисель, и не желают производить никакой работы? Если ты толстый, тяжёлый и неповоротливый, как,..как...
Нет, этого не расскажешь. Только тот меня поймёт, кто сам побывал в плену у Матушки Лени, а потом из этого плена выкарабкивался.
Крепко взявшись за руки, брели мы по кисельному болоту к берегу. Вместе падали, вместе поднимались, выдирая друг друга из отвратительно чавкающего клюквенного киселя (как он мог мне когда-то нравиться)? Одно скажу:- в одиночку мы бы не выбрались. И ещё. Если перевести в единицы энергии, то сколько мы бездельничали в Сонном Царстве, столько сейчас мучились и трудились.
Даже Ворон не переставая каркал, будто отрабатывал:
- Добр-рое начало - полдела откачало!
- Тер-рпение и тр-руд всё пер-ретр-рут!
- Губит лень, спасает тр-рудодень!
Ворон был, как всегда, прав. Чем больше мы тратили сил, преодолевая это проклятое болото, тем становились стройнее. Крепли мускулы, наливались силой, идти было всё легче. И когда, наконец, мы ступили на берег, кое-как оттёрлись от киселя и глянули друг на друга, мы все выглядели, как прежде. Только устали до ужаса, повалились на траву.
- Чего это вы на земле? Садитесь, я вас к Матушке отвезу. Там постели удобные, перины пуховые...
Тит из лодки призывно махал нам половником. Молочная река - кисельные берега, вдали огромная подушка - дворец Матушки Лени. Мы тут даже про усталость забыли да как бросимся бежать! Остановились, только когда вокруг опять зажелтели одни раскалённые пески. Всем было ужасно стыдно.
- У меня предложение, - сказала Петрова, - Давайте вообще про этот кисель забудем. Будто ничего такого с нами вообще не было. Чтоб совсем никогда не вспоминать. Давайте, а?
Все охотно приняли её предложение, а я не знал, как сообщить ей принеприятнейшее известие, которое сам только что узнал и аж похолодел. Дело в том, что в Сонном Царстве мне лень было смотреть на часы, а тут...Я бы сам с удовольствием забыл про кисель, но часы сразу напомнили, что мы-то с Петровой люди, а не сказочные персонажи, что для нас остановки на Куличках плохо кончаются.
Я отозвал Петрову в сторону.
- Как ты думаешь, Петрова, сколько времени мы гостили у Матушки Лени?
- Наверное, не меньше месяца.
- Только не падай в обморок. Пятнадцать лет.
В обморок Петрова не упала, но побледнела и напустилась на меня.
- Ну, ты даёшь, Петрова! Я, что ли, на эту тропинку полез? Я ныл, чтоб на перине поваляться? "Один денёчек, единственный..."?
- А кто тебе велел соглашаться? Ты же мужчина, у тебя знаешь какая воля должна быть? Стальная. Мол, нет - и всё!
И Петрова изобразила, какое выражение лица должно быть у настоящего мужчины, когда он говорит: "нет - и всё".
Я поблагодарил за совет и сказал, что в следующий раз отлуплю. Петрова заявила, что настоящий мужчина никогда не поднимет руку на девочку, что у него должна быть такая сила убеждения...
Я заорал, что я ненастоящий, что у меня нет силы убеждения, поэтому теперь чуть что - по шее.
- Нер-рвные клетки не восстанавливаются! - каркнул нам Ворон.
- Правильно, умница. Алик, ты слышишь?
- Алики в валенках, - огрызнулся я.
Подкатегории
Дремучие двери
Роман-мистерия Юлии Ивановой "Дpемучие двеpи" стал сенсацией в литеpатуpном миpе еще в pукописном ваpианте, пpивлекая пpежде всего нетpадиционным осмыслением с pелигиозно-духовных позиций - pоли Иосифа Сталина в отечественной и миpовой истоpии.
Не был ли Иосиф Гpозный, "тиpан всех вpемен и наpодов", напpавляющим и спасительным "жезлом железным" в pуке Твоpца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать "тирана всех времён и народов" на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие, попадает и Иоанна, ценой собственной жизни спасающая от киллеров Лидера, противостоящего Новому Мировому Порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторив путь от детства до седин, переоценить не только личную судьбу, но и постичь глубину трагедии своей страны, совершивший величайший в истории человечества прорыв из тисков цивилизации потребления, а ныне вновь задыхающейся в мире, "знающем цену всему, но не видящем ни в чём ценности"...
Книга Юлии Ивановой пpивлечет не только интеpесующихся личностью Сталина, одной из самых таинственных в миpовой истоpии, не только любителей остpых сюжетных повоpотов, любовных коллизий и мистики - все это сеть в pомане. Но написан он пpежде всего для тех, кто, как и геpои книги, напpяженно ищет Истину, пытаясь выбpаться из лабиpинта "дpемучих двеpей" бессмысленного суетного бытия.
Скачать роман в формате электронной книги fb2: Том I Том II
Дверь в потолке. Часть I
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Дверь в потолке. Часть II
Книга "Дверь в потолке" - история жизни русской советской писательницы Юлии Ивановой, а также – обсуждение ее романа-мистерии "Дремучие двери" в Интернете.
Авторские монологи чередуются с диалогами между участниками Форума о книге "Дремучие двери", уже изданной в бумажном варианте и размещенной на сайте, а так же о союзе взаимопомощи "Изания" и путях его создания
О себе автор пишет, выворачивая душу наизнанку. Роман охватывает всю жизнь героини от рождения до момента сдачи рукописи в печать. Юлия Иванова ничего не утаивает от читателя. Это: "ошибки молодости", увлечение "светской советской жизнью", вещизмом, антиквариатом, азартными играми, проблемы с близкими, сотрудниками по работе и соседями, метания в поисках Истины, бегство из Москвы и труд на земле, хождение по мукам с мистерией "Дремучие двери" к политическим и общественным деятелям. И так далее…
Единственное, что по-прежнему остается табу для Юлии, - это "государственные тайны", связанные с определенной стороной ее деятельности. А также интимная жизнь известных людей, с которыми ее сталкивала судьба.
Личность героини резко противостоит окружающему миру. Причина этого – страх не реализоваться, не исполнить Предназначения. В результате родилась пронзительная по искренности книга о поиске смысла жизни, Павке Корчагине в юбке, который жертвует собой ради других.
Последний эксперимент
Экстренный выпуск!
Сенсационное сообщение из Космического центра! Наконец-то удалось установить связь со звездолетом "Ахиллес-087", который уже считался погибшим. Капитан корабля Барри Ф. Кеннан сообщил, что экипаж находится на неизвестной планете, не только пригодной для жизни, но и как две капли воды похожей на нашу Землю. И что они там прекрасно себя чувствуют.
А МОЖЕТ, ВПРАВДУ НАЙДЕН РАЙ?
Скачать повесть в формате электронной книги fb2
Скачать архив аудиокниги
Верни Тайну!
* * *
Получена срочная депеша:
«Тревога! Украдена наша Тайна!»
Не какая-нибудь там сверхсекретная и недоступная – но близкая каждому сердцу – даже дети её знали, хранили,
и с ней наша страна всегда побеждала врагов.
Однако предателю Плохишу удалось похитить святыню и продать за бочку варенья и корзину печенья в сказочное царство Тьмы, где злые силы спрятали Её за семью печатями.
Теперь всей стране грозит опасность.
Тайну надо найти и вернуть. Но как?
Ведь царство Тьмы находится в сказочном измерении.
На Куличках у того самого, кого и поминать нельзя.
Отважный Мальчиш-Кибальчиш разведал, что высоко в горах есть таинственные Лунные часы, отсчитывающие минуты ночного мрака. Когда они бьют, образуется пролом во времени, через который можно попасть в подземное царство.
Сам погибший Мальчиш бессилен – его время давно кончилось. Но...
Слышите звук трубы?
Это его боевая Дудка-Побудка зовёт добровольцев спуститься в подземелье и вернуть нашу Тайну.
Волшебная Дудка пробуждает в человеке чувство дороги, не давая остановиться и порасти мхом. Но и она поможет в пути лишь несколько раз.
Торопитесь – пролом во времени закрывается!..