Заметки писателя, сменившего профессию.

(2000 год)

       Зарабатывая на издание книги, я лишалась возможности её дописать. Хроническая нехватка времени.
 Пришлось опять переключиться на “несанкционированную цветочную торговлю”. То есть на вокзал.

 Означало это вечную беготню с неподъёмными вёдрами от ментов всех мастей. Омоновцев, муниципалов, метровских, патруля – до сих пор толком не разобралась.
 Одни охраняли вокзал и требовали, чтобы мы не переходили за белую черту к тротуару. Другие охраняли проезжую часть и гнали нас в противоположную сторону.
Третьи блюли интересы легального цветочного базарчика перекупщиков при вокзале, который “горел”. Потому что цены у нас, “дачников”, были значительно ниже, и простой народ “пасся” именно в несанкционированной зоне.

 Нужно было всё время держаться возле белой черты вдоль тротуара и делать шаг то вперёд, то назад в зависимости от ситуации.
 Иногда собирали по двадцатке неизвестно кому.
 Иногда приезжало “начальство”. Тут нам просто приказывали “сгинуть” во избежание тяжёлых последствий, и приходилось метаться с вёдрами по проезжей части, в буквальном смысле рискуя жизнью. Не только своей и покупателей, но и пассажиров проносившихся мимо машин.
 Здесь же на коленке вязали букеты – на свадьбы, дни рождения и – всё чаще – на похороны.
 Время от времени кто-то выбывал из борьбы.
 Но на место сломавшейся или усопшей вставала в строй дочь или невестка.
 Отступать было некуда. За этими вёдрами укрывались от нищеты целые семьи с неотложными стройками и ремонтами, зубными протезами, операциями и прочей бытовухой.

 А главное – “генофонд”, который надо было хорошо кормить, одевать, учить в гимназиях и колледжах.
 Ну и плюс всевозможные безработные родичи, заболевшие или вдруг ставшие “иностранцами”. О собственных болячках уже никто не думал. Сунешь под язык таблетку – и порядок. На войне как на войне.

       “Генофонд” подрастал свирепым и хищным.
 Иногда они подходили к матерям и бабкам – хорошо упакованные, длинноногие, холёные, с жёсткой улыбочкой уголком рта.
 Стрельнут сотню-другую, а то и полностью карман опустошат на какие-нибудь “шузы”, и гордо удаляются.
 Бабок своих генофонд стыдился. Мол, уж мы-то пойдём другим путём. Будем, как эти в мерсах, чьим тёлкам корзины с фиалками на дом возят...Тоже всех потрясём.
 А не выйдет – держитесь, приватизаторы!
Выпустим джинна из бутылки – мало не покажется.

*   *   *

       И вот на дворе сентябрь. Сижу за компьютером и отвечаю самой активной зарубежной стороннице Изании, которую так и зову про себя Активисткой.
 Она эмигрировала из СССР, тоскует по Родине, сравнивает:
 - С утра до ночи, по 10-12 в день люди на работе, обслуживают и создают технику, блага которой потом покупают на заработанное.
Свободное время проводят, в основном, в покупках этих товаров или за телевизором.
 А что для души? Живая душа здесь не нужна.
У многих – неудовлетворённость работой и в то же время страх её потерять...
 А дети не видят смысла жизни, у них нет идеалов.

       Вечереет, завтра у меня торговый день.
 Выключаю компьютер – надо успеть срезать цветы и навязать букеты.
 К полуночи справляюсь, ставлю на шесть будильник.
 Краем уха слышу, что на солнце какая-то вспышка, завтра ожидается магнитная буря. Надо принимать лекарства и лучше вообще не выходить из дома.
Утром на всякий случай глотаю пару таблеток.
Муж в Москве – развозит по торговым точкам мои “нетленки”, а вёдра с водой и цветами тяжеленные.
 До станции меня провожает дед-сосед с вырезанным лёгким. Ведро тащит с трудом, но не ропщет.
 Он тоже заинтересован в проекте Изании. Требует, чтобы она обязательно взяла на себя ритуальные услуги на случай кончины участников – тогда отбою не будет.

       День действительно плохой.
 У поезда низкие ступени - едва втащили тележку.
Прибываем на третий путь, откуда уже с тележкой и ведром самой приходится спускаться по ступенькам в тоннель.
 Но самое неприятное – сегодня “гоняют”.
 То есть предстоит со всей поклажей бегать от ментов вдоль вокзала, на бегу ловя покупателей.
 А цветов, как назло, море – последние тёплые дни, дожди прошли...
Успеваю продать лишь несколько букетиков и слышу, как мент грозит “пригнать трактор”.
 Дело плохо – жди автобуса, куда периодически грузят “цветочников” и увозят в направлении каких-то карательных мер.
 Я в “тракторе” ни разу не была – всегда есть возможность рвануть по проезжей части к оптовым киоскам. Но нынче одолевает какая-то апатия – наверное, из-за проклятой вспышки на солнце.
 Ну и пусть забирают. Мент даже удивлён: чего это я не удираю.
 А вот не удираю, и всё.
 День такой.
       - Тащи её сюда! – орёт издали начальник, - На всех протоколы, а потом в суд по полной программе. Достали уже, мать их!.
 - Есть такой анекдот, - говорю, залезая в автобус, мне снизу передают вёдра, - Один споткнулся и : “Ах ты ж , мать твою… Во, кстати, вспомнил, надо маму поздравить”.

 Чёрный мой юмор никто не оценил – кто плачет, кто жалуется на жизнь.
 Наловили одних стариков с бабками – молодёжь успела то ли смыться, то ли откупиться. Разговоры идут о том, что всем сейчас тяжело, надо кормить семью, то да сё...

       - А почему вы не боретесь? – сурово спрашивает главный, - Надо на митинги ходить, а вы тут торчите. Вам что, пенсии мало?
 Кажется, это он в мой адрес.
Огрызаюсь, что борюсь книгами, на издание которых зарабатываю этой самой несанкционированной торговлей. А на митинге ещё пристрелят – кто их тогда издаст?
 Сам-то он почему не борется?
 Мент поясняет, что бороться не имеет права, так как обязан защищать существующий порядок. Логично.
 - Про что книжки-то? – улыбается он, - Про цветочки?
 – Про ягодки.

       Приехали. Бывалые говорят, что в милицию.
 Выгружаемся и тащим вёдра к подъезду. У нас забирают паспорта и пенсионные.
 У Лёши, ветерана войны, кардиостимулятор в сердце.
 У Нелли, кандидата сельскохозяйственных наук, тоже куча каких-то удостоверений и дипломов. Но писари (их двое) говорят, что никакие регалии не помогут – закон есть закон.

 После составления протоколов нас снова грузят с вёдрами в автобус и везут в суд.
 Едем долго.
 В суде за длинным столом трое стражей порядка что-то на нас строчат.
 Интересно, сколько может стоить рабочий день, по крайней мере, двух десятков изловивших, доставивших и осудивших нас взрослых мужчин?\
 А прогон автобуса?
 А подорожавший нынче бензин? Не говоря уже о чернилах и бумаге.

       Цветы уже кто поломал, кто из вёдер воду слил – всё равно конфискуют.
 А мне жалко. Красивые.
 Вспоминаю, как до полуночи мастерила букеты, как их дед с одним лёгким тащил к станции – осторожно, чтобы не помялись.
 Чтоб мы поскорей заработали на Изанию с образцово-показательными ритуальными услугами, включая отпевание...
Пока ожидаем суда, рассказываю Нелли про Изанию.
 -Утопия, - обречённо улыбается она, - Сколько их было. Никто нам ничего не позволит. Вот дочка моя давно в Греции, к себе зовёт, а я всё никак...
 И показывает фото хохочущей красавицы на берегу, наверное, Адриатического моря.

       Наконец, предстаю перед судьёй. Молодой интеллигентный мужчина.
 Собираюсь присесть – не позволяет:
 - Станьте вон там.
  Ну да. Здесь полагается стоять и обращаться: “Гражданин начальник”.

 - Иванова Ю.Л.?
 – Да.
 – Пенсионерка?
 – Да.
 – Образование?
 – Высшее.
 – Когда вас забрали, торговали цветами?
 – Нет, я там всё написала.
 – Но приехали торговать?
 – Да.
 - Почему в неположенном месте?
 – А где оно, наше место?

       Но судья к философии не склонен. Он устал, и у него свои проблемы.
 Объявляет, что я приговариваюсь к штрафу в 15 рублей с конфискацией имущества, то есть цветов.
 Подпись и дата – 15 сентября 2000 года.
 Россия, рубеж двух миллениумов...

 Вторая часть приговора немедленно приводится в исполнение.
Смотрю, как бойкие девчонки куда-то утаскивают мои букетики.
 Преодолеваю низменное желание – я себя знаю, стоит лишь со злостью посмотреть вслед цветам – ох, не принесут они им радости.
 Но нет, никакой злобы.
 Плывите, мои цветики. Подарите доблестной нашей милиции и самому справедливому в мире суду с их жёнами, детьми и девушками, только доброе и хорошее.
Терпения им и мужества в борьбе с настоящими врагами.

       Благородство моё вознаграждено.
 Вернувшись домой, узнаю, что дражайший мой супруг, не застав меня на вокзале, решил, что я на даче.
 Но, не найдя ни меня, ни ключа на обычном месте, перепугался, что “случилось страшное”, и в панике полез на балкон по самодельной лестнице. С которой благополучно свалился.

 “Благополучно” – безо всякой иронии, ибо без единой царапины.
 Тогда он то ли с горя, то ли с радости решил отправиться к деду-соседу и как следует напиться.
 Но тут ко всеобщему благу и прибыла я с пустыми вёдрами.
 Потому что мужу моему пить нельзя, равно как и деду с одним лёгким, и вообще всем нашим мужикам с одним сердцем.
 А если бы мои цветы не конфисковали, я бы обязательно отправилась доторговывать на тот же вокзал.
 И всё могло бы закончиться весьма печально.

       А так получилось, что “неблагоприятный” день оказался очень даже ничего. Потому что не всякий раз удаётся свалиться со второго этажа без единой царапины и не напиться, когда есть повод.
 И я, возблагодарив Господа, перекусив и отдохнув, снова села за компьютер творить Изанию, вернувшись к посланию Активистки:

       “Ведь человек обеспокоен не только тем, что его когда-нибудь не будет. Ну, пусть он бессмертен в ином мире, иной жизни... но всё равно, годы здесь проходят, а он словно бы не жил.
 Не сделал ничего замечательного. Не нужен никому, кроме своей семьи...”
       “И дети там учатся в школе, и долго живут старики…”
       2000 год.

16 ноября 2009г.

Сейчас, когда я пишу эти строки, почти никого из героев статьи уже нет в живых.
Дед-сосед помер, так и не дождавшись Изании.
 Его наскоро спалили и долго не могли захоронить урну - наследникам было некогда.
Однако продали дом мгновенно.

 Дедовых коз его я пристроила в переделкинскую церковь (так он просил).
Дом вместе с нажитым за всю жизнь добром, грамотами и наградами новые хозяева разобрали и сожгли. Мусор вывезли на контейнерах.

А был ли дед?

И Нелли так и не выбралась к своей дочке в Грецию.
Стали мне позапрошлым летом рассказывать подробности её смерти, но тут подошёл покупатель и было уже не до неё.

Фронтовик Лёша, правда, всё ещё бегает от ментов со своим кардиостимулятором. Но уже не с ведром, а с баночкой невесомо-солнечных японских гладиолусов.

И мужа моего нет. Скоро уж полгода.

Вечная им память.

"И дети там учатся в школе. И долго живут старики"...

(1967-71 годы)

       Подробно я описала свою жизнь в Немчинове в мистерии “Дремучие двери” (Иоанна в Ильичёвке). Дача Брежнева действительно была на холме неподалёку за сплошным бетонным забором.
       Домашние и знакомые считали мою деревенскую жизнь дурью и мазохизмом.
Борис, правда, тоже приобщился к бегу, но приезжал, в основном, на выходные, что меня устраивало – общения я ни с кем не жаждала.
 Вику же плотно опекала свекровь, которая полагала (кстати, вполне справедливо), что для ребёнка в домике отсутствуют необходимые удобства.
 После начала каникул дочка у меня гостила недельку-другую, а затем моя мама брала её с собой на Оку или на Рижское взморье - в литфондовский дом творчества.

       Только вот времени на повесть почти не оставалось.
 По счастью, вскоре меня перевели в только что созданное творческое объединение “Экран” на должность редактора-сценариста (Мамедов меня запомнил и сдержал слово).

 Потом и вовсе была организована при “Экране” сценарная мастерская, где со мной работали и Юрий Визбор, и Борис Шустров, и другие творческие личности.
 Поначалу приходилось служить, в основном, редактором. А так как авторский контингент был чаще всего “вторичным” (приходили в “Экран” те, кому не повезло в кино), то лично мне иногда проще было самой написать за автора, чем добиваться от него нужного текста.

  Помню, как однажды за несколько часов до звукозаписи текст к трёхчастёвке, где я была редактором, начисто отсутствовал. И тогда Марлен Мартынович Хуциев, бывший у нас худруком, махнул рукой:
  – Ладно, сочиняй сама.
 До этого долго не позволял – может, боялся, что потребую гонорар.
 Текст был утверждён, записан. Я не получила ни копейки, но не дёргалась – фильм прошёл, и ладно.
       Обижало другое – время от времени обрушивались на нас всякие дисциплинарные репрессии – у входа записывали, кто когда явился, опоздавшим объявляли выговора или лишали премий.

 Я никак не могла смириться с такой казарменной муштрой, тем более что делать порой на работе было совершенно нечего.
 Летишь, бывало, вверх по эскалатору метро, затем с риском для жизни – через дорогу к троллейбусу... А отметилась, плюхнулась на рабочее место, отдышалась – можешь краситься, чесать язык, чаи гонять, никому до тебя дела нет.
 Но не дай Бог уйти раньше шести!
 Вот тогда я и приспособилась, заткнув уши восковыми импортными затычками, продолжать сочинять странную свою повесть про Землю-Бета.
       “Она должна прийти сегодня...”

       Помню, как торговались с писателем  Кузнецовым, с которым мне было велено заключить договор на пять тысяч за экранизацию его повести “Огонь”, опубликованной в “Юности”.
 Бледный неврастеничный автор требовал шесть.
 Шесть ему дали, но он их так и не получил, потому что махнул через пару недель в Лондон и там остался.
Только нервы зря мотал.

       Меня в “Экране” начальство с некоторых пор побаивалось.
 За одно из опозданий мне вынесли выговор. Я ужасно разозлилась, промолчала, но, как говорили девчонки, взглядом метала “громы и молнии”.
 От этих “громов и молний”, по их мнению, тут же увезли на скорой с внезапным приступом удушья мою непосредственную начальницу, патологически здоровую молодую даму.
 Другая дама, подписавшая приказ, покрылась на следующий день не менее странной сыпью.

 А самый наш главный начальник, Хессин, расписавшийся в выговоре третьим, вообще куда-то сгинул на пару недель.
 Как потом выяснилось, отлеживался в “Кремлёвке” в предынфарктном состоянии.
 Я не очень верила слухам о своих колдовских способностях, но на всякий случай старалась с тех пор “не метать”, прощая личным обидчикам, как велит заповедь.

       Как-то засиделась в Останкино, увлекшись работой над повестью, до глубокого вечера.
И вдруг до меня дошло, что на этаже никого нет.
Охватил панический страх, сердце колотилось.
 Наскоро заперев ящик стола и дверь, помчалась по безлюдному коридору к лифту.
 И вдруг из своего кабинета вышел Хессин, изумлённо вскинул брови:
       - А вы что здесь делаете?
       - Вкалываю! - буркнула я.
И добавила что-то про выговоры, которые несправедливо влепляют отдельным горящим на работе сотрудникам за ничтожные опоздания.

       “Субординации” я так и не научусь.
 Но Хессин не обидится. Понемногу я стану заключать договора и на свои сценарии – документальные, короткометражные игровые и даже полнометражки – в соавторстве с одним “классиком”.
 Я писала текст – классик обеспечивал проходимость и первую категорию.

       Неожиданно нашёлся режиссёр из Волгограда на многострадальный сценарий “Откройте – свои”.
Со мной заключили договор. Написала несколько вариантов, съездила в Волгоград, где сценарий одобрили.
Но на каком-то этапе опять всё прикрыли.
 Традиционно получила деньги, очередную душевную травму и, как Гоголь, сожгла сценарий в немчиновской печурке, чтобы уже никогда к нему не возвращаться.

       Лишь один эпизод - “Велосипед” войдёт впоследствии в мистерию “Дремучие двери”.

B БЕСЕДКЕ С: Кулигиным Н.В.

ИЗАНИЯ И ТЕРРОРИЗМ

Юлия
: - Мы уже писали о преимуществах закрытой системы взаимопомощи Изания в самых различных экстремальных ситуациях:
 природно-чиновничьих катаклизмах (компактные поселения),
 краха той или иной валюты (одновременный перевод всех членов Изан-банка на другую, более устойчивую).
 Глобальных эпидемий (изане покупают только у своих по системе заказов, ездят на своём транспорте и практически не пользуются наличными, которые являются при передаче из рук в руки основным разносчиком инфекции).

 Теперь возникает ещё и проблема терроризма, рассчитанного на массовые передвижения и скопления людей.
 Отравленные продукты, всевозможные “распыления” ядов, бактерий и т.д.

Проблема стоит очень остро, потому что подобные негативные явления во всём мире будут только множиться.

Для члена развитой Изании передвижение по городу общественным транспортом значительно сократится.
Всё необходимое (еду, покупки, учёбу, врачебную помощь, занятия с детьми, уход за больными и престарелыми, любые справки и т.д.) он сможет получить через нашу Службу в Интернете, не выходя из дома.

 Для изан, работающих и учащихся в разных точках города, будут дежурить в часы пик наши маршрутки в определённых узловых пунктах, мобильно связанные с изанской транспортной диспетчерской и потенциальными пассажирами.

Для единоличной поездки можно будет заказать персональный рейс. Или иметь на службе по договору своего шофёра (ежедневно привозить и отвозить, остальное время – свободен). В общем, вариантов много.

Автор проекта продолжает оставаться в убеждении, что Изания - реальная альтернатива не только глобальному людоедству, но и террористическому интернационалу.

2004-02-08

*   *   *

ПИСЬМО ОТ ЧИТАТЕЛЯ

Кулигин Н.В.: (Самарская обл.)

 - Уважаемая Юлия Львовна!

Здравствуйте, с искренним уважением к Вам ваш читатель Кулигин Николай Васильевич. Я получил ваши книги и прочитал их.
 Ваш роман “Дремучие двери” удивительно мудрый.
 Мне кажется, что он в какой-то степени автобиографичен, ведь написать так – это вложить частицу своей души, своего мировоззрения.
 Сердечное спасибо Вам.
Изучая фигуру Сталина, я тоже пришёл к выводу, что Сталин был богоданный вождь, что он защитник всех слабых.

Благодаря вашей книге, я стал ближе к вере.
 По крайней мере, стал задумываться о смысле жизни, а ведь воспитан я атеистом, как и многие.

Уважаемая Юлия Львовна, если есть у вас время, пожалуйста – вышлите мне список религиозно-философской литературы. Начну приобретать и внимательно читать.

С уважением.

2004-02-02

Юлия:
 - Уважаемый Николай Васильевич! Большое спасибо за добрые слова по поводу моих книг - ради таких слов от читателей, собственно, и стоит жить.
 Очень порадовало, что удалось в чём-то изменить Ваше мировоззрение, особенно в отношении веры.

С удовольствием выполняю Вашу просьбу - порекомендовать список религиозно-философской литературы.
Правда, начать всё же советую с Евангелия (Новый Завет) – на русском и лучше с толкованием. Читайте не спеша, перечитывайте, вдумывайтесь.
 Если будет что-то непонятно, составляйте периодически перечень таких мест и можете присылать вопросы мне – постараюсь по мере сил отвечать.

Теперь о религиозно-философской литературе.
 Начните с ранней работы Владимира Соловьёва “Духовные основы жизни”.
Затем попробуйте достать Семёна Людвиговича Франка “Смысл жизни”, “Два града” Сергия Булгакова (не путать с Михаилом Булгаковым).
 Отец Сергий был марксистом, потом стал священником, официальная церковь к его работам относится терпимо.
 Также она благосклонна – к отцу Павлу Флоренскому (это – гений с трагической судьбой, тоже учёный-священник).
 Если достанете, читайте те места, которые по силам, остальное пропускайте – может, потом станут доступны.
 Я сама так читала.

Лично я очень люблю Николая Бердяева, хотя церковь его не слишком жалует, и вообще рекомендует прежде всего читать не философов, а святоотеческую литературу.

 Может, это и правильно, но у нас уже так испорчены мозги, что Святые Отцы порой кажутся “наивными”.
 И только потом понимаем, что у “философов”, по сути, то же самое, только “заверчено”.

Если встретите у любого из названных мной авторов учение о “Софии” - смело пропускайте. Ересь.

Желаю успехов и да хранит Вас Господь. Пишите.

(Извините за плохую печать – принтер барахлит)

 

БЫЛ МЕСЯЦ МАРТ

Второй месяц Великого поста.
 Продолжаю корпеть над книгой, борясь с собственной дохлостью и Борисовыми “вредными привычками”.
 Он то срывается от судебно-соседских и собачьих нападок в “расслабуху”, то люто страдает от последствий.
 Страдаем, само собой, оба.
 Тогда Джина прогуливать вообще некому и приходится просить хохлов-строителей, живущих у деда-козовода. Ребята приезжают не первый год – строят “крутым” фазенды, а гражданам попроще – заборы, колодцы и сараюшки.

 В посёлок понаехали со всего бывшего Союза – узбеки, таджики, молдаване. Сейчас не сезон, конкуренция большая, вкалывать порой приходится просто за кусок хлеба. Украинцы у деда живут по изанским принципам – заготавливают ему для коз на зиму сено и выполняют прочую неотложную работу.
 Мы тоже их жалеем, подкармливаем. И они то парник помогут накрыть, то с Джином от соседских собак отбиться, то ещё что….

До храма за весь пост так и не добрались. Спасибо сыну соседки Юрию, церковному старосте – привёз батюшку. Пособороваться на Страстной, правда, не получилось – отец Василий был занят, спешил на панихиду. Причастились, и слава Богу.

Сразу посветлело на душе, полегчало, и сон приснился под Пасху странно-дивный.
Будто напротив, вместо чёрного забора-развалюхи – невиданная изгородь из золотистой карельской берёзы с синими листьями, а вдоль забора ходит соседка - молодая, красивая, и улыбается, и я ей улыбаюсь

…Мы обнимаемся и говорим, перебивая друг друга, что какие раньше были дуры – давно б посадили в ряд такие вот стелющиеся берёзки, и не надо никаких границ, столбов, рулеток и метров...
Красиво, гуляй туда-сюда, скамеечку можно поставить. И пахнет карелка лучше всяких духОв…

(На самом деле карелка, вроде бы, без запаха)

А глаза у соседки добрые и синие, что эти берёзовые листья из сна…

Проснулась – щёки мокрые – это души наши обнялись.
Она мне почему-то всегда хорошо снилась, а злилась я вовсе не на неё, а на этих мучителей наших, населивших Нехороший Дом.
 Которые, дай им волю, землю могут когтями перевернуть …

31 марта

Маргарита родила девочку. Нарекли Ангелиной, вес – 3.700. А я невыездная – когда-то доведётся повидать?

Дед–козовод сказал, что за Ангелину мне теперь простятся все грехи. Хорошо бы.

*   *   *

 БЫЛ МЕСЯЦ АПРЕЛЬ

11 апреля

Пасхальное всенощное бдение смотрели по телевизору, молились, зажгли свечи. Почему-то богослужение отключили раньше обычного – сразу после ухода президента.
 Что бы это значило?

*   *   *

СЫГРАТЬ В ТЕЛЕЯЩИК

B БЕСЕДКЕ С: прессой, Александром Минкиным


РАЗРУШЕНИЕ ВЕРЫ

“Еда для живота – в холодильнике. А духовная пища?
На книжной полке?

 Детективы, сериалы, эротика и прочий глянец – это такая же духовная пища, как гуталин – икра.
В телевизоре?
Нет. И там для живота и ниже – жвачки, проститутки, майонез.
 А для головы – контрольный выстрел.
И новости для гробовщиков: где сколько убито, куда поставлять товар.
По количеству мертвецов телевизор – просто супергроб.

Ещё не кончив разрушать мысли и чувства, ящик взялся за разрушение человеческих инстинктов. Это совершенно откровенная тенденция – не оставить в двуногих ничего человеческого.
 Превратить нас в ходячую покупательную способность.

Уже не только душой нашей занимаются и не умом, а спинным мозгом. А душа давно оставлена без еды. Или кормят её такой дрянью…

Но вот Пасха. Трансляция из Храма.
 Это уж точно для души.

Верующие и неверующие в полночь у ящика. Сейчас из него подадут нам духовную пищу.

Неверующие смотрят: кто в храме Христа Спасителя рядом с президентом (в фаворе), кого нету (в опале).
Раньше так разглядывали трибуну Мавзолея Ленина: кто рядом с Генсеком.

Верующие смотрят на величайший христианский праздник.

И все – верующие и неверующие – видят роскошь храма.
Пудовые свечи, оклады и слышат голос патриарха.
 Очень странный голос.

Лица тех, кто стоит впереди, тоже странные.
 Тысяча голосов восклицает: “Христос воскресе!”, а лица наших правителей угрюмы.
 Никто не сияет от счастья, никто даже не улыбается.
А ведь провозглашается самая великая Радость.

Может, им кажется, что радоваться несолидно? Но стоять с мрачной физиономией, когда Христос воскресе, ещё неприличнее.

Или они просто ничего не слышат, не видят (“Покрыты мздою очеса” - Державин).

 Заняты: непрерывно решают свои кадровые и иные земные проблемы. Ничем не отвлечёшь.
 А может – бесы?
 Мрачно присутствующие при Воскресении своего Врага, пощады от Которого им не будет.

Прервав пасхальную службу – самую главную службу, - патриарх в прошлый раз вдруг обратился лично к Владимиру Владимировичу:

- Ваше превосходительство, глубокоуважаемый Президент Российской Федерации Владимир Владимирович!
 В эту пасхальную ночь я хочу приветствовать и поздравить Вас от лица Епископата, духовенства и православного народа нашей страны!
 От народа Божия, который присутствует здесь, в этом соборном храме, и который по лицу земли русской и в ближнем и дальнем зарубежье прославляет воскресшего Господа Спасителя…

 И мы молитвенно желаем, чтобы радость о воскресшем Господе Спасителе помогла бы и Вам нести Ваше высокое служение на благо нашего отечества, на благо народа земли нашей!

Я приветствую Вас радостным пасхальным приветствием, которое идёт от времён апостольских и передаётся из рода в род, из поколения в поколение.
 Христос воскресе!
И как символ пасхальной радости я хочу передать Вам пасхальное яйцо, как символ жизни!

Не станем комментировать, ибо не уверены, действительно ли апостолы прерывали богослужение для поздравления земных владык или это неприличное новшество.

А через несколько часов – в светлое Христово Воскресенье – РТР в “Вестях” коротенько (несколько секунд) показывает крестный ход, службу.
 А потом закадровый голос диктора (ликующий, как Левитан при взятии Берлина) возглашает:

- И вот наступает Кульминация Пасхальной Радости.
 Патриарх обращается с приветствием к Президенту России В.В. Путину!!!

И полностью повторяется, полностью звучит всё то, что вы прочли выше.
 Видимо для тех, кто проспал “кульминацию” или был в эту ночь в любой другой православной церкви мира, кроме Христа Спасителя, куда строго по именным билетам.

До сих пор казалось, что кульминация Пасхальной Радости - это Христос воскресе.

Нехристи?
Так думать нельзя. И писать об этом нельзя.
 Только соберёшься – сразу чудится буглаковский Понтий Пилат, у которого от нелояльных мыслей начинала болеть голова и в ушах раздавался гнусавый голос палача:
 “Закон об оскорблении величества!”

Будь они в своём кругу, церковные и земные владыки, (как сто лет назад), - было бы не так тяжело.
 Но сейчас всё это происходит на виду у телекамер – то есть на виду у всей страны.

Президент у нас в стране всемогущий и самый главный. Но всё же не царь, не помазанник Божий.
 Он раб Божий, а не Президент Божий.

И духовенство – хоть на Пасху – должно бы служить не кесарю.
 Папа Римский в торжественные дни обращается urbi et orbi ( к городу и миру).
 Он не поздравляет ни Берлускони, ни даже Буша (чемпиона по числу подданных-христиан).

Чуткость слуха к фальши ещё выше, чем чуткость обоняния к тухлятине. У человека внутри камертон.
 А маленького ребёнка обмануть вообще невозможно. У него слух на фальшь абсолютный, а мозги ещё не запудрены, ещё нет рабского поклонения перед авторитетом.
 И потому именно ребёнок кричит: “Король-то голый!”

Человек слышит фальшь. И для этого не требуется ум или опыт.
 Это инстинктивное “не верю!”
В этом смысле интонации патриарха ещё хуже, чем его слова. Он старается, чтобы голос звучал максимально торжественно, а в результате он звучит неискренне.

То, что этой интонацией окрашена лесть властям, - пусть.
 Но те же ноты – и в его словах о вере. Впрочем, может, хоть что-то одно он произносит от души.

Президент, депутаты, министры – светские власти – материальная жизнь.
 Патриарх – духовное окормление.
 Материальная у нас не очень. А с духовной ещё хуже.
 Кто окажет сопротивление цинизму и растлению?
 Патриархия, которая торгует табаком и водкой?

Где та сила, которая бы встала на пути безудержного разврата – рекламы, ТВ, порно и товарного насилия?

Революция 1989-1991 года была безыдейна.
Она отрицала коммунистическую идею (догму), но предложила взамен не другую идею, а еду.

 Гордые собой, молодые упитанные реформаторы развернули лозунг: “ Я пришёл дать вам колбасу!”
Потом схватили свечку и побежали в церковь (где их уже ждали телекамеры) и – на Пасху! – поздравляли подданных с Рождеством Христовым.

Демократическую (?) Россию возглавили не идейные противники бесчеловечного режима (теперь, через 15 лет, он кажется добрым дедушкой), а партийные аппаратчики и пропагандисты.
 Не историки, не юристы, не философы, а бессовестные специалисты по научному коммунизму, воинствующему атеизму и политэкономии социализма.

Но если главный враг – пустые прилавки, а символ новой жизни – колбаса, то дальше всё идёт само собой.
 Путь колбасы – только вниз.

Кое-кто морщился. Но стремительно богатеющие реформаторы говорили:
- Вы чего нос воротите? Это путь естественный, природный!
 Во всём мире этот процесс происходит одинаково! И нам – туда же!

Вниз было очень легко. С ликованием, со свистом, на горных лыжах.
Съехали. И оказалось, что подъёмник не только не работает, он даже не построен.
 И как теперь вверх?

Духовная пища существует. Вот она, бесплатно.
 Но кто может её усвоить?
 Бездушному она – как беззубому орехи: не угрызть.
 А с непривычки – и невкусно, и скучно, и утомительно жевать.
А если духовная пища не усваивается, откуда же возьмётся та сила, которая должна победить цинизм, равнодушие и многомиллиардные интересы торговцев?

То, что происходит в России, нельзя объяснить олигархами, их стычками между собой и Кремля с ними.
Страна по уровню производства находится в 1960-х.
 Но не ужасайтесь, это чепуха.
По образу жизни мы, похоже, в 1460-х. Не на сорок лет съехали, а на пять веков.

Полстраны отапливаются дровами, месяцами не моются, сами о себе говорят “выживаем” – то есть все силы уходят на поиск хлеба. Особенно скудного по сравнению с изобилием шоколада на экране.
“Россия – щедрая душа”.

О какой душе, о какой чести можно говорить? Но говорят.
И говорливые политмехники находят разницу между плохим Березовским и хорошим Гайдаром.
 Как рыцари Круглого стола времён короля Артура, у которого была полная свобода слова обсуждать, какой дракон опасней: вилохвостый или винтохвостый.

Мораль общества может улучшаться и ухудшаться. У нас всё делается, чтобы она ухудшалась.

Свечка теперь, как и комсомольский значок, обозначает верность кесарю, а не веру.
 Вчера теннис и свечка, сегодня лыжи и свечка.
 Но если свечки – пустая формальность, то держащие их – фарисеи, те самые, которым гореть.

И вот, год за годом, сияние лампад, свечей, драгоценных окладов и странный голос, не дающий верить, мешающий верить, разрушающий веру.

Многие перестали смотреть, ибо зрелище не даёт радости.
 Только горечь, насмешку и прочие не подходящие в святую ночь чувства.
И, видя статистику убывания числа верующих, думаешь: не эти ли телепередачи отталкивают?

На вопрос “Смотрели трансляцию?” все, кого спрашивал, отвечали:
 - На что там смотреть? На подсвечники?
 Подсвечниками у нас называют больших начальников, стоящих со свечками в праздничные дни.
 Верят начальники в Бога или нет, но народ не верит в их искренность – вот в чём дело.
 И никто (из тех, кого я спрашивал), не испытывал благоговейных чувств, глядя трансляцию из храма Христа Спасителя.
Никто не думал о Воскресении; все – о лицемерии.

Да и кто у телевизора в эту ночь? Искренние и глубоко верующие сами молятся в церкви вместо того, чтобы смотреть, как молятся другие.

 У телевизора – или неверующие, или слабые духом. Или настолько уставшие, что у них нет сил на крестный ход, на несколько часов ночной службы…
И вот они-то, запертые, слабые и уставшие, - вместо духовной пищи получают разрешённую передачу – позолоченное фальшивое яйцо.

...Через телевизор нам предлагается определённый образ жизни.
 Такой, где душа не нужна. Хуже того – она мешает.
Тут ничего не сделаешь. Власть живёт по своим законам.
 Это всегда и всюду так. Это нельзя изменить.
Но это можно не показывать".

2004-04-26, МК