(1967 год)

       Весной нашу сценарную мастерскую (Галич-Гребнев) пригласили на семинар молодых сценаристов в Репино под Ленинградом. Васса Петровна меня милостиво отпустила за свой (мой) счёт.
       Был апрель, погода стояла чудесная. Но, похоже, творческую киноэлиту ни апрель, ни погода не колыхали.
 С утра – семинары в прокуренных комнатах, споры, амбиции. Потом обед, тихий час. А после полдника – традиционная пьянка по интересам и группировкам. Снова с выяснением отношений, а то и скандалами.
Творить элита тоже особенно не рвалась. Разве что Володя Маканин, запершись в номере, дятлом долбал пишущую машинку.

       Александр Аркадьевич к обеду брал в буфете бутылку коньяку и потчевал нас, сидящих с ним за одним столиком. Ему пить было нельзя, приходилось разделять компанию, чтоб мэтру меньше досталось.
 Иногда мы прогуливались с ним небольшой процессией на композиторские дачи, где поэт Ким Рыжов, которому врачи под угрозой ампутации ног строго-настрого запретили курить, наслаждался тем, что подносил кому-нибудь сигарету, зажигал спичку и жадно нюхал дым.

 Однажды с мэтром, с миловидной сценаристкой кавказского происхождения и, кажется, Толиком Найманом, мы съездили в Ленинград.
Побродили по городу, зашли в полутёмный собор (службы не было), поставили свечи.
 Южная дама, рухнув на колени, вдруг стала неудержимо рыдать, потом умчалась куда-то в такси с этим самым Толиком-Нетоликом.
 А мы с мэтром наведались к какому-то Глебу, у которого была полная коллекция магнитофонных записей Галича. Посидели, послушали.
 Затем Глеб выдал Александру Аркадьевичу гитару, кое-что перезаписал и попросил исполнить “из новенького”.
 Помню, как меня удивило, что бард снова строго-настрого велел мне “ничего не рассказывать Ангелине Николаевне”.
 Так и не поняла, почему. Вроде бы, ничего крамольного не происходило. Но, разумеется, пообещала.
 Может, речь шла о южной даме или о его запрещённых плёнках. Недавно в Новосибирском академгородке с большим успехом прошёл его концерт, зал аплодировал стоя, после чего появилась грозная статья: “Песни – тоже оружие”.
 Александр Аркадьевич бодрился, читал нам её вслух. Похохатывая, разливал коньяк, на щеках пятнами загорался румянец.
 А ночью ему опять вызывали неотложку.

       По приезде в Москву время от времени проходил слух о его аресте, тучи сгущались. Но в Репино борьба шла, в основном, с коньяком.
 Однажды я перехватила мэтра по дороге в буфет и уговорила что-нибудь сымпровизировать на рояли в холле. Напомнив, как он на переделкинской даче у Ореста Мальцева пел “Дорогую пропажу”, а я, девчонка, даже “пустила слезу”.

 Он тоже это вспомнил, впал в лирическое настроение и неожиданно заиграл мою любимую мелодию “Зелёные холмы”. А я промурлыкала советский вариант про “Город детства”.
 Потом он бесподобно пел Вертинского, собрался народ, и получился чудесный вечер. Главное, без алкоголя и крамолы.
 Ангелина Николаевна была бы довольна.

       Мне кажется, Александр Аркадьевич, несмотря на имидж вальяжного “барина”, никогда не рвался ни к роскоши, ни к западным ценностям. Как, впрочем, и к советским.
 Он тоже “гулял сам по себе” и не случайно крестился незадолго до эмиграции.

 Зловещее перерождение номенклатуры – главная тема его “обличений” и причина диссидентства.
 Фильмы “На семи ветрах” и “Дайте жалобную книгу” – чистые и искренние, как и его песни оттуда.
 “Добрый вечер! - а что это значит? Значит, день был по-доброму начат, значит, день был по-доброму прожит, и умножил счастливые дни...”.

       А его “Фингалия” – просто пророческая. О том, как “убеждённый марксист” получает из-за границы наследство, но вдруг в стране Фингалия, где проживала его умершая тётушка, происходит революция, и по телевизору объявляют о национализации всех богатств страны:

       “Я гляжу на экран, как на рвотное. То есть как это так – “всё народное”? Это ж наше, кричу, с тётей Калею, я ж за этим собрался в Фингалию!
 Негодяи, бандиты, нахалы вы! Это всё, - я кричу, - штучки Карловы”! (имеется в виду Карл Маркс).

       Не представляю себе Александра Аркадьевича оголтелым “перестройщиком”. Странная всё же и трагичная у него судьба. И смерть мистическая...

       Но это потом. А тогда в Репино, смывшись с очередной пьянки, я уныло сидела в холле, листая какой-то самиздат, который был ещё скучнее тусовки.
 Сбежал оттуда и тогда ещё никому не известный Эдик Тополь, подсел ко мне и спросил, кивнув на дверь:
       - Тебе всё это не осточертело?
       Я ответила, что очень даже.
       - Тогда есть предложение. Завтра встаём пораньше – раз. Спортивная форма и кеды – два. Бегом до залива и гимнастика – три. Бегом успеваем к завтраку. Идёт?

       Я сказала, что, во-первых, у меня нет спортивной формы и кедов. А во-вторых, я эту самую “форму” потеряла и не добегу.
       - Как потеряла, так и обретёшь. Надень брюки, свитер, а кеды беру на себя. По рукам?
       Утром я проснулась с ощущением, что мне предстоит дуэль. Хорошо бы, Эдик проспал...
Как бы не так! Стук в дверь. В руках у Эдика были кеды.
 Пистолеты заряжены, господа.

       И мы побежали. Вернее, потрусили по асфальтовому серпантину.
 По канавам справа и слева журчали ручьи, пахло озоном. Мы переходили на шаг и снова трусили.
Эдик признался, что уже давно бегает, но и для меня испытание оказалось неожиданно вполне по силам.
Во всяком случае, мы благополучно достигли залива. Сделали на берегу гимнастику и даже обмылись до пояса ледяной водой, докрасна растеревшись одним на двоих полотенцем. Затем потрусили обратно.
 Тело горело, душа пела, журчали ручьи во все концы.
“И даже пень в апрельский день...”.

       Так мы стали бегать – каждое утро в любую погоду до конца семинара.
 Киношный народ, толпящийся на террасе в ожидании завтрака, встречал нас двусмысленными шуточками и хиханьками-хаханьками.
 Но мы с Эдиком их презирали – пузатых и скособоченных, дымящих сигаретами и мучающихся синдромом похмелья после вчерашних излишеств.
 И беззлобно сулили им в отместку грядущие инфаркты и инсульты. Не подозревая, что, к сожалению, недалеки в своих предсказаниях от истины.

       В первый же день “новой жизни” я впервые за несколько месяцев не почувствовала приступа отвращения к чистому листу бумаги – так достали меня хождения по номенклатурным киномукам и “сценарным делам ОТЦ”.
Я снова ощутила эту внутреннюю дрожь – предвкушение сказки, которую нашепчет мне вскоре Господь. Чтобы, распахнув сердце, глаза и уши, схватив перо, я успела, пока приоткрыта “дверь в потолке”, воплотить мелодию в ноты-слова.

       Я одиноко слонялась по Репино, мимо журчащих ручьёв и ещё заколоченных дач, ничего не видя и не слыша.
 И сама дивилась невероятной странной истории с нездешними судьбами и именами, что ткалась в душе, в мозгу, в воображении...
Которую я послушно плела, путала и распутывала разноцветные нити, вязала концы с концами.

 А потом прокралась в свой номер, мимо двери, где шёл творческий семинар. Стащила со стола у южной дамы несколько чистых листков и вышла на балкон.
Было прохладно и ветрено, слепило солнце.
 Закутавшись в байковое одеяло, села в шезлонг и быстро нацарапала первую фразу:

       “Она должна прийти сегодня...”

Из книжки-фишки "Найди Тайну"(по мотивам "Лунных часов")
Рисунок автора.

*   *   *

Убойное вы племя -
Убить хотите время!
Толочь водицу в ступе,
Таская в решете.

У моря ждать погоды -
И месяцы, и годы.
И поспевать за модой,
И строить на песке...

Убить меня желая,
Жизнь всуе прожигая,
Дотла испепеляете.
И вот в нежданный час -

Песок весь истекает,
Стекло запотевает,
Сжимается пружина
И лопается враз…

И стрелки замирают,
Минуты исчезают,
Мгновенья тихо тают,
Впадают звуки в транс,

Секунды растекаются,
И цифры рассыпаются,
И пламя затухает,
И уголёк погас…

Убойное вы племя -
Убито ВАШЕ время.

Ведь я не умираю.

Я убиваю вас!

B БЕСЕДКЕ С: Л.Хачатуровым и Игорем (С.К-М)

Других мозгов у меня для вас нет…

Л.Хачатуров:
 - Представьте себе такую фантастическую ситуацию, что клетки Вашего организма поднимут бунт против мозга на том основании, что мозг слишком много себе власти взял.

Юлия:
- Да не “слишком много власти” хапает нынче мозг, а слишком много жизненных соков у прочих клеток.
 К тому же использует эти “соки” не во благо всего организма и даже не на себя лично, а обзаводится многочисленной “семьёй”, роднёй и прочими вампирскими клетками соратников... 
 Которые разрастаются в чудовищную раковую опухоль и дают всё новые метастазы.
  Вот и получается, что избавиться от такого “мозга” можно только с помощью гильотины, что не раз случалось в истории.
 Я уже приводила Вам выше предостережение из Библии по поводу царской власти.
 Но, как сказал бы “отец народов”: “Других мозгов у меня для вас нэт”.
 Поэтому давайте пока что попробуем с Божьей помощью обходиться своими мозгами и слушаться приложенной к человеку свыше инструкции.

 Л.Хачатуров:
- Чтобы вылезти из “болота”, надо напрячься, организоваться, что скорее всего приведёт к появлению некоего организующего начала.
 Которое скорее всего будет воплощено в некоем Вожде или Царе, которого “бегемот” должен будет слушаться.

 Юлия:
 - По-моему, Изании никакие “цари” не нужны. Только лидеры-организаторы, сподвижники, которых можно будет легко поменять при необходимости.
 Приказывают тому, кто не может повиноваться самому себе.
 Изане добровольно подчиняются высшему Закону и этим свободны.
 А вот народу-бегемоту безусловно необходим царь-пастырь.
 Но, во-первых, как вы уже писали, “бегемот не хочет вылезать из болота”.
 А во-вторых, где этого самого пастыря взять?

*   *   *

 Чего же надо и не надо бояться?

 Л.Хачатуров:
 - Поэтому сейчас не “барина” надо бояться, а того, что “болото” нас и наших детей окончательно “обегемотит”.

 Юлия:
- Бояться надо и того, и другого.
 Но более всего – нашего равнодушия (теплохладности), “из-за которого происходят все преступления на земле”.

  Да, народ не хочет “вылезать из болота”.
 Но этого хотят отдельные человеки (личности), с которыми нам и предстоит работать.
    Сейчас они сами выбраться на сушу не могут, придавленные “бегемотным монолитом”. 

  Наша цель – постепенно их освобождать, сделать недоступными и несъедобными для “вампиров”.
 Не говорить: “Это невозможно, ибо запрещено законом”, а искать оптимальные варианты совместной защиты от таких законов.

  Потому что власть власти рознь.
 Бывает власть спасающая, оберегающая народ (не только в религиозно-нравственном, но и территориальном смысле, в плане “хлеба насущного”).
 Бывает власть одержимая, когда народ организуют и используют для осуществления той или иной, чаще ложной идеи-фикс.
 Но хуже всего власть вампирская, разлагающая, как у нас сейчас.
 Слава Богу, что она пока шаткая.
 Что может быть страшнее хорошо организованной “людоедской фермы”?

2002-05-07

*   *   *

 А как быть с классиками?

 Игорь (К-М): “А Вы всё ищете хозяев на свою голову. А в России люди всегда были свободные”.

- Я, кажется, чётко написал – “в России люди всегда были свободные”.
 Да забыл вставить маленькое примечание – кроме того небольшого периода конца 19 – начала 20 века, когда Россию, как сейчас, начал было разъедать капитализм”.

 Юлия:
 - Про кого ж тогда писал Михаил Юрьевич:
 “Прощай, немытая Россия, страна рабов, страна господ”?
 И что будем делать с крепостным правом?
 С некрасовскими “У парадного подъезда” или “Кому на Руси жить хорошо”?
 С “Воскресением” Льва Толстого?
 Да и с самим Александром Сергеевичем:
 “Тираны мира, трепещите, а вы, мужайтесь и внемлите, восстаньте, падшие рабы!”
 Задолго ведь сказано до “проклятого капитализма”.

 Игорь:
 - Есть серьёзные сомнения в том, что “Прощай, немытая Россия” написал Лермонтов.

  Юлия: - Он, он! В этих строчках гораздо больше любви к России и боли за неё, чем в розановских воплях-соплях.

*   *   *

  Одной ногой – в Изании, в Вампирии – другой...

 Игорь:
- Внутри Изании вовсе нет необходимости дублировать громоздкий институт частной собственности “внешнего” мира.
 Ведь каждый сознательный член Изании может иметь частную собственность во “внешнем” мире”, но использовать её во благо Изании.

  Юлия:
 - Теперь я Вас поняла.
 То есть группа врачей-изан может приобрести во “внешнем мире” больницу в собственность (просто чтобы иметь возможность ею распоряжаться по своему усмотрению).
 Но внутри Изании в данной больнице вступают в действие законы “теремка”.
 То есть взаимного “отпущения долгов” (взаимозачёты).
 Где никто ни на ком не наживается, а наши врачи лечат членов Изании, получая взамен полную программу жизнеобеспечения от своих пациентов - людей других профессий.

  Смогут ли они одновременно принимать на лечение пациентов “с улицы” за наличные?
 Ведь в этом случае придётся вступать с “внешним миром” в деловые отношения, включая налоги.
 Но и отказываться от наличных нельзя – они нам необходимы для закупки медицинского оборудования, лекарств...
  Может быть, даже для создания специальных реабилитационных центров для наших больных - ведь сейчас вокруг сплошные рвачи и жульё.

  Короче, придётся, наверное, подготовить с помощью специалистов проект создания таких учреждений, стоящих одной ногой в Изании, а другой – в Вампирии:
 (лечебницы, пункты питания, детсады, различные курсы для детей и взрослых, гаражи, дома-пансионаты гостиничного типа и т.д.)
 И взвесить наши права и возможности.

*   *   *

  Так да не будет!

  Игорь: “Счастливую и великую родину любить – невелика вещь.
 Нет, мы должны любить её, когда она мала, глупа, унижена, наконец, даже порочна. Именно, именно когда наша “мать” пьяна, лжёт и вся запуталась в грехе, мы и не должны отходить от неё.
  Но и это ещё не последнее.
 Когда она, наконец, умрёт и, обглоданная евреями, будет являть одни кости – тот будет русский, кто будет плакать возле этого остова, всеми заброшенного и всеми плюнутого. Так да будет”.

 Как актуальны эти слова выдающегося русского мыслителя 20 века В.В.Розанова сейчас.

  Юлия:
 - Во-первых, Игорь, Ваш “великий мыслитель” почему-то всё валит в одну кучу.
 Допустим, с первым утверждением согласиться можно – да, нельзя отходить и надо продолжать любить.
 Но для тех, кто разделяет идеалы Изании, и для меня лично, “любить” – означает спасать и отвоёвывать, а не пускать сопли и слюни над трупом.
 Кем будут обглоданы “кости”, евреями или “новыми русскими” – уже не столь важно.

  Здесь основное расхождение – в понимании слова “любовь”.
  Вам, наверное, известно изречение из Библии, что “Господь кого любит,того наказует”.   

  Вряд ли мы дерзнём утверждать, что любим Россию больше самого Господа.
 А Он всегда в минуты, когда она “пьяна, лжёт и вся запуталась во грехе”, насылал на неё страшные беды и катаклизмы, пока она не восставала из пепла.
 Это были страдания во имя очищения от грязи и дури. Во имя исполнения сверхзадачи, образа и замысла Божьего.
 Как в каждом из нас, так и в лике России.
  Это и есть любовь - спасающая в самом высоком смысле этого слова.

  Оставим войны, бури и катаклизмы Воле Господа, а сами попробуем создать Союз.
 Где русским будет не тот, кто просто “не должен отходить от неё, когда она пьяна, лжёт и запуталась во грехе”, а разгонит собутыльников, укроет мать в надёжном месте, протрезвит, отмоет и накормит, вернёт ей самоуважение.
 Запрёт на все замки окна, двери и ворота.
  А при необходимости и в бой вступит за её “честь и достоинство”, не щадя живота своего.

  Короче, мать надо немедленно спасать. А не сокрушаться в слезах, что ах, мол, её “обгладывают”.
  Такая позиция лично для меня отвратительна.
 Слова Розанова: “Так да будет” заменяю на слова: “Так да не будет”.

2002-05-22

*   *   *

Не менять, а защищать от Вампирии

 Игорь: -
 Пушкин ещё так сказал:
 “…но ни за что на свете не захотел бы я поменять отечество или иметь другую историю, кроме той, какую нам дал Бог”.

 Юлия:
 - Та же тема.
 Не надо менять ни отечество, ни историю, которая “не знает сослагательного наклонения”.
 
  Надо на том месте и в том времени, где Господь призвал тебя из небытия, это самое призвание осуществлять.
 То есть по возможности “творить историю” в нужном направлении.
 Ежели принять за аксиому, что смысл исторического процесса и смены поколений – в отделении “пшеницы от плевел”, то наша цель - умножение жатвы Господней.

 Игорь:
 - Конечно, если замечать одни недостатки – тогда действительно устройство царской России было ужасным.
 Однако именно крестьянская община Руси с её великим православным религиозным чувством и космическим мышлением русского крестьянина в дореволюционной России породили великий Советский Союз.

 Юлия:
 - Радищев охарактеризовал задолго до капитализма царское самодержавие:
 “Чудище обло, огромно, озорно, стозевно и лаяй” – чем не прообраз нынешней Вампирии?
 “Звери алчные, пиявицы ненасытные! Что мы крестьянину оставляем? То, чего отнять не можем – воздух. Да, один воздух”.

 Нынешние умудряются и воздух отнять.
 Это я к тому, что “крестьянская община Руси с её великим православным религиозным чувством и космическим мышлением” породила в борьбе с “чудищем” не только “великий Советский Союз с его коммунистическими коллективами”.
  Процитирую абзац из статьи священника Сергия Булгакова “На пиру богов”, которую я использовала в “Дремучих дверях”:

  “Погибло, всё погибло!
 Умерло всё, и мы умерли, бродим, как живые трупы и мёртвые души.
 До сих пор ничего я не понимаю, мой ум отказывается вместить.
 Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам.
 А теперь – это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость всему слетевшемуся воронью.
 На месте шестой части света оказалась зловонная зияющая дыра.
 Где же он, великодушный и светлый народ, который влёк сердца детской верой, чистотой и незлобивостью, даровитостью и смирением?
 А теперь – это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и грязи, - во всяком хамстве и скотстве.
  Свершилось какое-то чёрное преображение, народ Божий стал стадом гадаринских свиней”.

  Вот где воистину “актуальные слова”!
 В те годы Господь смилостивился и дал России пастыря, который пусть варварскими методами, но вернул народу “образ и подобие”, которые мы сейчас вновь бесславно утратили.
  Теперь мы не то что Советский Союз, - Изанию никак не родим.
 Закончу из этой же статьи:

  “Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его недостойна, а поэтому пала. И падение её было велико, как велико было и призвание”.

 Игорь:
- Это всё так, когда сбросили царя русские мужики, оставшись на некоторое время без царя и в голове.
 Это есть свидетельство величайшей трагедии народа.

 Но то, что русский народ-богоносец, очень быстро превратившийся в “разбойничью орду убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и в грязи, - во всяком хамстве и скотстве”... на месте “зловонной зияющей дыры” в столь короткое время сумел построить вторую экономику планеты и дать непревзойдённые образцы стойкости духа, подвижничества и самопожертвования, наконец, целостного жизнеустройства, где нет места делению людей на избранных и отверженных, – говорит скорее об его избранности.

2002-05-22

Юлия:
 - Не забывайте – тогда ему был дарован свыше великий пастырь с “бичом Божиим”.
 А что происходит с “избранником” сейчас?

(2000 год)

 Прочла я как-то в “Совраске” беседу Виктора Кожемяко с Михаилом Антоновым на тему “Коммунизм и христианство”.
Дозвонилась до Кожемяко и сказала, что хочу написать отклик. Получила “добро” страниц на семь.
Вот отрывки из этого отклика:

  “Спасибо за “Православную страницу”. Где мы, “советские православные люди”, можем, наконец-то, обсудить самую сейчас актуальную для тысяч людей тему – коммунизм и Небо.

Не космическое, а которое “не от мира сего”, обещающее человеку выход в подлинное бессмертие.
Думается, что лишь разобравшись в плюсах и минусах монархического и советского прошлого нашей страны, отделив “пшеницу от плевел”, мы сможем вместе построить новую идеологическую крепость – коммунизма с Богочеловеческим лицом.

Согласна с участниками беседы – основная причина распространения атеизма в царской России и оскудения веры – церковная проповедь “непротивления злу”, искажающая смысл слов Христа.
  Который учил “не противиться “злому”, а не “злу”.
Совесть обличала - официальная церковь предпочитала закрывать глаза.
В результате – массовый поиск Истины вне храма.

  Трудно согласиться с М.Антоновым, что “Христос не оставил нам норм идеального устройства общества и государства”.
Оставил!
  Для внимательного ока инструкции разбросаны повсюду: всякое растение, птица, наше тело, любой живой организм свидетельствует о Замысле...

Вот корень, ствол, ветви, каждый лист - всё взаимосвязано, поддерживает и питает друг друга.
Всё на своём месте, самоотверженно работает на Целое, а Целое – на каждого.
  Здесь даже самые первые листья , которые когда-то осенью давным–давно отпали, продолжают жить в дереве – в его настоящем и будущем.”

  Далее я поведала про Изанию - что она “могла бы стать прообразом нового обновлённого Союза, о котором многие из нас мечтают.
В его основу легла бы не столько социальная, сколько духовная революция.
  Объединение в противостоянии Новому мировому порядку, царству Зверя.
  Ведь Творец завещал нам “выйти из Вавилона” дурных страстей и материальных “тленностей”, построив новое здание на камне “во главе угла”, который в своё время так опрометчиво отвергли строители.
В результате чего всё и рухнуло”.

*   *   *

  Я передала статью в редакцию, где её, само собой, благополучно потеряли.
Пришлось отлавливать лично товарища Кожемяку.
Виктор Стефанович встретил меня сумрачно, пролистал опус и сказал, что ежели мне нужна реклама Изании, то надо было написать несколько строчек, а не семь страниц.
  Я ответила, что Изания необходима вовсе не мне, а людям, так сказать, человечеству.

А потом мы ведь по телефону обговорили объём...

  Ни о какой договорённости он, разумеется, уже не помнил. Да и про тему “Христос и коммунизм” думать забыл, сообщив, что сейчас занимается совсем другим (кажется, Шолоховым).

   Я возразила, что Шолохов Шолоховым, а Бог - Богом. И в вопросах идеологии топтаться на месте смерти подобно.
  Тут он стал закипать. На лице появилось то самое: “Ходют тут всякие”, когда у занятых людей через полчаса совещание. И попробовал учинить мне разнос, как в добрые старые времена.
Пришлось снова помянуть про “патроны”.
   
  Виктор Стефанович немного смягчился.
  Я спросила, как он себя чувствует, не дать ли что-нибудь от сердца?
Выглядел он действительно неваженецки - лицо серое, мешки под глазами...
Таблетку анаприлина проглотил сразу.
Мне стало его жаль, посоветовала отказаться от совещания. Он уныло отмахнулся. Короче, полыхал на работе.
Я стала прощаться.

- Может, всё-таки дадим рекламу? – вздохнул он.

- Да ладно, спасибо. “Завтра” уже давало.

  Я тогда не обиделась. Приносила им ещё какие-то частушки к президентским выборам, где, помнится, были такие строчки:

Кто вы, В.В.Путин?
Путь али Распутин?
Что-то от Дзержинского,
Что-то от Бжезинского...”

  Снова ни ответа, ни привета. Красно-коричневая дыра.
“Совраску” я выписывала с тех пор, как она стала считаться оппозиционной, но в конце концов, каюсь, даже в руки брать не желала, постепенно докатившись до стремительно левеющего МК.
  Со временем и “левым” в Думу перестала названивать.
  До сих пор скорблю, сколько денег извела по межгороду.

  Боже, какими мы были наивными!..
  Хоть уже далеко не молоды.

  В поисках соратников до упора обзванивала внесённые в список кандидатуры.
Развозила книги, некоторым дарила. Одни читали, хвалили. Другие просматривали, предлагали при случае встретиться и серьёзно обсудить...

  Но как-то не получалось. Все были заняты (в том числе и я), и постепенно телефонное общение сводилось на нет.
  Шёл белый бычок по доске...
  Вот Марлену Мартыновичу Хуциеву (он был худруком в телевизионном “Экране”, когда я там работала сценаристом) оставляла по договорённости с дарственной надписью все свои книги в киоске кинематографистов на Васильевской.

Звоню до сих пор, скорее уже по традиции:

- Да, Юля, помню, обязательно надо поговорить. Но я сейчас убегаю (сплю, болею, у меня люди, пишу сценарий, уезжаю).
Так что позвони через час (вечером, завтра, через недельку, через месяц).

  Я забываю, не звоню. Потом всё повторяется.
И каждый раз вспоминается некий таинственный “Женя”, с которым героиня хуциевского “Июльского дождя” так же “сотрясала воздух” по телефону.

  Отдала “Двери” Станиславу Куняеву в “Наш современник”.
Он при встрече сказал, что роман гуляет по редакции и что я “выдумщица”.

Леонид Бородин (“Москва”), наверное, так и не прочёл – не знаю. Обратно удалось вернуть лишь первый том, другой потерялся.

  Прочёл Виктор Алкснис (вынашивала какие-то утопические планы по поводу развёртывания Изании в Одинцовском районе, где он был избран депутатом).
  Но поговорить серьёзно так и не пришлось – то Виктор Имантович был всю дорогу занят, то я одумалась, сообразив, что есть Одинцовский район и какие там ставки на кону.

Замочат ни за грош.

  Состоялся интересный разговор с Александром Зиновьевым на его кафедре в МГУ. К роману он отнёсся очень хорошо, но счёл Изанию “утопией”.