Дверь 4. Бесы

 

О море в Гаграх!

 

*   *   *

Вот уже несколько лет, как уехал Ганя.
Жизнь шла себе и шла, они исправно выпускали в год по серии.
Популярность семейного союза Градов-Синегина росла.
И росла прямо пропорционально интенсивность военных действий на семейном фронте.
Всё злее будут жалить завистливые киношные языки, что, мол, Градова "сделала" жена, припоминая скандальный его провал с единственной самостоятельной лентой, что будет в общем-то несправедливо.

Денис был, безусловно, талантлив. Трагедией его, как режиссёра, стала прикованность к телевизионной многосерийности. Он тоже оказался в кабале и всегда тосковал по большому экрану.
И там, где ему удавалось, как он говорил, "высунуться в форточку", прекрасно справлялся один, не хуже других.
И возможно, стал бы в кино звездой первой величины, не будь этой их роковой короткометражки о бригаде Стрельченко. И его не менее роковой страсти к многосерийному детективному "подполью".

Конечно, до него доходили шуточки, типа "Этот град трошки синеват" или "Он не гений, он синегий", обыгрывающие их фамилии.

В победах на любовном фронте Денис, видимо, бессознательно или сознательно самоутверждался - и в собственных глазах, и в глазах общественного мнения.

Однажды, когда они ещё не заре туманной юности выясняли отношения, Иоанна опрометчиво заявила, что не будет считать изменой, если он с кем-то переспит, на это ей глубоко плевать.
Но взяла с него слово, что если кого-то полюбит, то скажет правду.
Иоанна играла вроде бы наверняка - предполагать, что Денис способен на сильные чувства, было всё равно что представить,будто их холодильник полюбит другую хозяйку.

В денисовой душе морозилось всё - курица, рыба, свинина... Морозилось и охлаждалось.
У него была одна-единственная страсть - работа, один-единственный идол.
Для всего прочего он держал постоянную температуру, близкую к нулю.

Но Иоанна неожиданно обнаружит, что ошиблась не в Денисе, а в себе.
Она оказалась патологически старомодной собственницей - пусть холодильник, пусть морозит, но это МОЙ холодильник!
Его измены, как выяснилось, приводили её в ярость.
Но поздно, слово вылетело.
Если б она хоть однажды дала ему почувствовать свою позорную бабью ревность, он бы, скорее всего, утихомирился, перестал комплексовать и равновесие было бы установлено.
Но куда там!
Чем отчаяннее Иоанна убеждала Дениса, себя и других, что ей плевать на его баб, тем больше их появлялось.

И она в бессознательной ярости мстила, пересказывая ему эти шуточки, что "град синеват". И вообще старалась незаметно унизить, куснуть в самое уязвимое место - самолюбие.
И наслаждалась, видя, как вибрирует этот прибор со знаком качества и тоже не показывает вида. Хоть и перегревается, но температуру держит.

И вот уже на полках фрукты, шампанское, устрицы заморские, и ещё невесть что, и всё чужое. А когда ей об этом докладывают, надо тоже равнодушно улыбаться и "держать температуру".
И эта тайная дурацкая кровавая и детская война разгорается. А киношная публика уже предвкушает очередной "ручеёк".

Так Иоанна наречёт периодический распад той или иной элитной супружеской пары в верхах, в результате чего освобождалось два вакантных места и неизбежно начинались новые перестановки, распады и формирования.

Весь бомонд приходил в движение. Расходился, сходился, скандалил, но не очень. Скандалить считалось моветоном. И, в конце концов, всё утрясалось до очередного "ручейка".
"Ручейки" обычно случались в замкнутом узком кругу или близких кругах - киношном, писательском, театральном. Поэтому здесь никто особенно не страдал, разве что дети и собаки.
Игра эта придавала жизни остроту и пикантность. Каждый участник получал, в конце концов своё новое место при общем постоянном количестве играющих.

Хуже бывало, если в отлаженную систему попадал чужой из сопутствующей элите среды - научно-технической, общеобразовательной или общепитовской.
Когда кто-либо выбирал официантку, манекенщицу, учительницу сына или передовую доярку - такое тоже однажды было.
Тогда в системе неизбежно оказывался лишний. И какое-либо милое очаровательное создание, оказавшись не у дел и недоумевая, в чём оно провинилось перед фортуной, попадало почему-то в денисов холодильник.

Там, правда, жертва быстро разбиралась, что к чему, что здесь ей не светит, и, мобилизовавшись, затевала новый "ручеёк".
А Яна напряжённо следила за передвижениями, вычисляя грядущую претендентку на её собственность, ненавидя и себя, и Дениса за это унизительное состояние.
Но ничего не могла с собой поделать.

Хельге из Тарту, которая играла у них однажды контрабандистку-англичанку /уж так заведено было - брать на роль иностранцев прибалтов/ будет не из "круга".
Костистая, белесая, веснушчатая, с намертво уложенной причёской, неизменно строгой тёмной юбкой и неожиданно смелыми полупрозрачными блузками, сквозь которые просвечивала маленькая безупречная грудь, - она займёт в Денисовом холодильнике обычное рядовое место.
И почему именно из-за неё сорвётся Иоанна - неизвестно.

Будет бархатный сезон, Денис с группой уедет на натуру в Гагры.
Они обычно предусматривали натуру на Юге или Взморье, чтобы заодно немного отдохнуть, искупаться...На нормальный полновесный отдых времени вечно не хватало, и Яна, автор сценария, ездила с группой.
Но на этот раз всё одно к одному не заладится. Ей придётся остаться, чтобы побывать на интересном судебном заседании.

К тому же начальству сценарий очередной серии покажется чересчур мрачным, придётся садиться за письменный стол и "осветлять".
Конечно же ей, Иоанне, в то время как Денис в перерывах между солнечными и морскими ваннами кое-что снимает.

Перспектива торчать в душной Москве не очень соблазняла.
Но, разумеется, не в ваннах было дело. А в том, что позвонит из Гагр Лиловая, та самая бессменная Денисова ассистентка, успевшая сменить за эти годы несколько мужей, квартир и причесок...Но оставшаяся верной Денису и цвету помады.

Позвонит и сообщит, что приехала "эта конопатая б...", хотя никакой роли у неё на этот раз нет.
Приехала, как говорит, отдохнуть на Пицунде, но путёвки у неё никакой тоже нет.
И вообще она на Пицунду не думает ехать, а сняла комнату в Гаграх и всё время вертится на съёмках.

- Господи, кто приехал?

- Ну эта, как её... Шкаф!

Речь шла о Хельге. Так действительно именовался модный в то время сервант, за которым гонялась вся Москва.

- И ты представляешь, у Гиви в субботу пятидесятилетие, он вечером на вилле собирает банкет.
Из Пицунды приедут, даже из Москвы, ну и нас он пригласил.
А тут эта спрашивает:
"Как ты думаешь, мне в вечернем платье идти, или попроще?"
"В задницу, говорю, тебе идти, - так и сказала, честное слово. - Кто тебя приглашал?"

А она эдак хмыкает нагло мордой своей в горошек,
- Денис, - говорит, - Я с Денисом пойду.
- Нет, ты представляешь? Денис её пригласил...

Яна попросит не забивать ей мозги и рассказать о деле, - что успели отснять, какая погода и всё такое...
Но звонок сделает своё черное дело.
Она, значит, должна сидеть в душной Москве над поправками и в судах, лаяться со свекровью из-за Филиппа, которого та совсем распустила, лаяться с самим Филиппом, который слушает разве что своих битлов...

Ради того, чтоб загорелый Денис повёл свою загорелую прошлогоднюю шлюху в дом, где сам Гиви, милый хлебосольный грузинский писатель, их друг, присылающий к новому году вино "Изабелла", а также все знакомые и незнакомые, будут лицезреть этот триумф иоанновой беспросветной глупости.

Именно незанятость Хельге на картине, то, что она приехала "просто так", приехала к Денису, и особенно этот их предстоящий "семейный" визит в гости к Гиви доведут Иоанну до белого каления.

Всю ночь духи зла будут нашёптывать ей планы мести.
И к утру она сочинит, наконец, сценарий, где зловещая изощрённость замысла подберётся воистину к шекспировским высотам.

Духи эти помогут ей, обычно ужасной копуше, в какие-то полчаса покидать в сумку всё необходимое, ничего не забыв, включая джинсовую денисову куртку и самое своё сногсшибательное платье - последний писк из-за бугра.
Будто рыбья чешуя, облепляющая тело.
И купальник, и даже солнечные очки.

Потом они, дУхи, обмотают её своими щупальцами, усадят в такси и помчат через весь город к аэропорту. Где раздобудут мигом билет несмотря на разгар сезона, запихнут в самолёт и там, на, высоте семи тысяч метров, окончательно ею овладеют, распаляя страстной своей злобой, упоительными картинами землетрясения, которое она собралась учинить.

И когда самолёт вдруг ухнет в воздушную яму, она испугается не возможной своей гибели, а того, что задуманное злодейство в этом случае не состоится.

- Совсем я, кажется, спятила,.. - вяло подумается ей.

Но и мысль эта, и хлопковые нагромождения облаков под крылом, и попутчики в такси Адлер-Гагры, - свекровь и невестка, везущие домой палас с жутким названием "медно-аммиачный"...
и не менее жуткий запах чудища, и их темпераментный трёп с шофёром, утробные резкие звуки с часто повторяющимся, единственно знакомым словом "ара" - "нет, нет"... и петляющая горная дорога, и, наконец, блеснувший за поворотом голубой осколок моря, - всё это будет лишь необходимым изобразительным рядом.

А подлинное действо снова и снова разыгрывалось в ней самой, внутри, во многократном сладострастном прокручивании кровавого завтрашнего спектакля.

У хозяйки, где она, то одна, то с Денисом, несколько раз жили "дикарями", свободной комнаты не оказалось.
- Ай, почему не написала, кацо?
- Да вы не беспокойтесь, тётя Назия, я всего на пару дней, пристройте где-нибудь...

Индийский платок в подарок, и Яне достаётся комнатушка Отарика.
Вход туда прямо из сада, головокружительно крутая лестница, но зато увитый "Изабеллой" балкон и полная автономия.

Яна довольна, недоволен лишь Отарик. Ему придётся на эти два дня переселиться к бабушке, которая "ворчит и храпит".

Но Яна знает, чем задобрить Отарика - какой советский мальчишка, будь он Отариком, Петькой или Шамилем, если у него есть телевизор, не бредит Павкой Кольчугииым - Антоном Кравченко?
Бесстрашным, хитроумным и непобедимым сыщиком, суперменом и мстителем, от которого не уйдёт ни один гад?
Эдаким советским Джеймсом Бондом...

Были даже тревожные статьи о поголовной "антонизации" подростков, которые носят рубашки, кепарики-"антонки", лихо сигают с крыш, порой ломая конечности, палят из самоделок и дерутся до крови, подражая своему кумиру, мастеру спорта по самбо и спортивной гимнастике, чаще всего обходящемуся без каскадёров.
Употребляют его словечки и пишут на пыльных автомобильных капотах заглавное "А".

То есть "Иду на вы! Антон".

Разумеется, Отарик не только знал, что в городке снимается сам Кравченко, но и поведал взахлёб содержание всех отснятых эпизодов, - непонятно было, когда он успевает ходить в школу и готовить уроки.
Просьбу Яны передать Павке, то есть Антону Кравченко, записку Отарик, разумеется, встретит с восторгом.
И, конечно, мигом простит ей вторжение в свои покои.

- Только тайно, чтоб никто-никто... - шепнула Яна, сунув в его тонкие раскрытые клювом пальцы запечатанный конверт.

Пальчики сжались, проглотив добычу. В горячих угольных глазах Отарика заплясали колдовские огоньки, и он исчез, будто и не было мальчика.

И так же неправдоподобно быстро - Яна едва успела переодеться с дороги, - появился вновь по невероятно крутой, ведущей на балкон лестнице.
Как юный Ромео.
Изобразит пальцами букву "V" - "Победа! Всё в порядке" - тоже Антонов жест. И покажет прямо на рукаве футболки размашистый автограф своего кумира.

Она назначила Антону встречу на заваленном пустой тарой клочке пляжа, сразу за второразрядной хачапурной, где и перекусила в ожидании.
Хачапури были суховатыми и пересоленными, но зато с пылу-с жару, а кофе и вовсе приличный.
По всем правилам, на жаровне с раскалённым песком и хозяином с такими же угольно-калёными, как у Отарика, глазами.

Время тянулось медленно, до шести оставалось ещё четверть часа.
Она вспомнила о море.
Оно в нескольких шагах, а она ещё даже не искупалась.
Она совсем забыла о море, хотя прежде всегда первым делом, бросив как попало вещи, бежала в "стихию".

"О, море в Гаграх!.."

Реки наводили на неё тоску. Да и другие моря - Азов, Прибалтика.
Даже Крым.
Гагры с их неправдоподобной красотой вызывали мысли о рае, они были волшебством, а она обожала чудеса.
Она приезжала сюда, как в рай и уезжала всегда со слезами.

Она томилась по "морю в Гаграх" на любом другом курорте - в Паланге, Варне, Коктебеле, Пятигорске...По которому однажды долго бродила, любуясь красотами и всё больше мрачнея.  Денис, наконец, взорвался - чего она, собственно говоря, ищет?
А она призналась - "моря".

Мысль, что где-то здесь должно быть море, досаждала, пока она, плюнув, не взяла два билета на самолёт, хотя до смерти боялась летать.
Выслушала стойко всё, что думает по этому поводу Денис, и через час уже окуналась в "стихию".

И вот она совсем забыла про море.

За хачапурной, за пустыми ящиками, оно было не слишком чистым. Возможно, здесь неподалёку в него сливали всякую дрянь, да и погода была не ахти. И хоть и одела она купальник, но белья сухого не взяла, и полотенце забыла.

А когда доплыла до буйка и легла на спину, глядя на расплывающееся над головой вечернее облако с золотисто-розовыми краями, она исцелилась на мгновенье. Жизнь снова стала жизнью, море укротило демонов.

Но лишь на мгновенье, пока она не увидала прыгающего по ящикам Антона в тёмных очках и надвинутой на лоб бейсболке, и не свистнула ему особым "павкиным" свистом.

Он махнёт рукой.
Действие второе.
Ваш выход, Иоанна.

- Ну ты даёшь, - он целует её в щёку. - Фу, лягушка. Где полотенце? Как это нет? Рандеву на помойке. Что вообще происходит?

Она прыгает на одной ноге, вытрясая из уха воду, натягивает на мокрое тело сарафан, ловко освобождается от бикини, трусики падают к ногам.

С Антоном она не церемонится, они с незапамятных времён как брат и сестра, на съёмках чего только ни бывало.
И спали на одном матрасе, и в деревенской бане приходилось наскоро мыться всем скопом.
Мальчики, отвернитесь; девочки, отвернитесь.

Обсыхая на остывающем солнце среди пропахших помидорами и хурмой ящиков, хоть и невелика была вероятность, что кто-то из общих знакомых или антоновых фанатов заберётся на эту свалку, хоть и козырёк с очками закрывают ему поллица, но бережёного Бог бережёт, - она изложит ему третье действие и его непосредственную роль.

Он даже очки снял и смотрел на неё во все глаза - разыгрывает она его, что ли?
Потом в панике принялся вытирать лицо лифчиком сохнущего бикини.
Лифчик она отобрала.

- Ну ты даёшь!.. Нет, это, мать, без меня... Ты меня не подставляй. Он не поймёт.

Она заверила, что не собирается его подставлять, что всё берёт на себя.
Что с юмором у Дениса в порядке, а осенившая её в Москве идея гениальна, она вон за тысячу километров специально прилетела, хоть и самолёта боится, как чумы - неужели всё зря?
И Гиви будет сюрприз, на всю жизнь запомнится...

Да уж запомнится!.. Не, мать, я в эти ваши игры...

Конечно, он подумал о "Шкафе", об этой Хельге.
Но на сей случай у Яны было заготовлено несколько отвлекающих реплик, из которых следовало, что присутствие денисовой подружки в городе, которое ей, само собой, известно, колышет её не более присутствия в городе этой вот мухи.

Она предвидела, разумеется, что Антон заартачится, но у неё всё продумано, отработан текст и подтекст.
По сценарию в конце третьего действия Антон должен сдаться, что, в конце, концов, и происходит.
Антон, при всём своём патологическом упрямстве, принадлежал им - ей и Денису. И никуда от этого не денешься.

Это он, Денис, углядел в совсем ещё желторотом провинциальном мальчишке из КВН, великолепно крутящем на сцене сальто, будущего великого и непревзойдённого Павку Кольчугина, хотя пробы были не очень.

И она, да и худсовет поначалу никак не могли понять, почему такой странный выбор.
Хотя где-то в мистических глубинах её подсознания таился ответ - Яна это чувствовала интуитивно, но никак не удавалось ей ухватить свою догадку за хвост.

Так или иначе - Антон Кравченко вот уже второе десятилетие принадлежал им. Из года в год, от серии к серии - сердце телесериала!
Антон старел вместе с Павкой, это была его первая и основная жизнь.

Маленький театрик там, в родном городке, откуда наотрез отказалась ехать жена его Нина, завлабораторией в "Ящике", был как бы между прочим, между съёмками.
И семейная жизнь, и уютный коттедж на две семьи, и отцовство /обожаемые мальчишки-близняшки/ - на всё это почти не оставалось времени.

И хотел Антон или не хотел, он всё более становился Павкой Кольчугиным.
Она, Иоанна, лепила, придумывала ему эту главную жизнь - подвиги, мысли, женщин.

О, разумеется, Антон был идолом и должен был принадлежать всем и никому - это Яна отлично понимала.
И у неё была трудная задача: с одной стороны, советский супермен должен быть безупречно нравственно чист. С другой - сводить женщин с ума, оставаясь при этом непобедимым.
Но и не вызывая сомнений в своей мужской потенции и мощи.

Она придумала ему некую таинственную возлюбленную, иностранку-коммунистку, под разными крышами работающую на нашу разведку, которая появлялась чудесным образом всякий раз, когда Павка оказывался один на один с опасным и трудным заданием, связанным с международной мафией.

То под видом стюардессы, то танцовщицы, то роскошной светской дамы, она всегда спасала, снабжала ценными сведениями и вообще всячески "содействовала", каждый раз гримируясь и скрывая от зрителей лицо.
Узнаваемая лишь по шраму за ухом под роскошными волосами и ещё кое-каким деталями, из которых следовало, что таинственная незнакомка - опять "та самая".

Подруга детства, может быть, даже невеста или тайная жена, но об этом ни гу-гу.

И каждый раз после поцелуя в диафрагму подруга детства-иностранка снова исчезала в волнах житейского моря до следующей серии, оставляя Павку-Антона вновь свободным на радость героиням и телезрительницам.

Как ни крути, она, Яна, творила судьбу Павки-Антона даже в большей степени, чем Денис, - Антон чувствовал эту власть и тяготился ею.
И бунтовал, порой с ослиным упрямством отстаивая свои идеи и "находки", которые иногда были "в яблочко", чаще - оказывались бредом.
И тогда Денис психовал, а Яна терпеливо давала Антону самому почувствовать, что гребёт он не туда и повернуть надо "туда".

Денис ломал его. Антон Дениса ненавидел и побаивался.
Яна подозревала, что он и её в глубине души ненавидит, но, чисто по-женски заставляя его захотеть то, чего хочет она, добивалась куда большего, чем Денис.

Вот и сейчас в этом единоборстве она перетягивает Антона на свою сторону, используя заготовленные в самолёте аргументы.

Кино развивается по плану. Теперь Антон должен уговорить Надежду Савельевну, гримёршу, и, если заупрямится, вывести на сцену ещё одно действующее лицо - Лиловую, закадычную подругу Надежды Савельевны.

В поддержке Лиловой Яна, разумеется, не сомневалась.

- Что я, в конце концов, зря летела? Поправки сдавать, времени в обрез, так хорошо придумала, всё бросила, и летать боюсь, теперь вот ещё обратно...
Думала - всем сюрприз, ты, во всяком случае, оценишь, а ты... Серый ты, Кравченко! - орала она ему вслед, уже прыгающему прочь по ящикам, скользящему по некондиции из перезревшей хурмы и помидоров...
Уже сообщнику.

Он обернётся и в бессильной досаде покрутит пальцем у виска.

- Балда, я всё беру на себя! - крикнет она вдогонку.

Он исчезнет, а она опять полезет в море.

Ей было то жарко, то холодно.
И тогда, и ночью на узкой койке Отарика, где она проворочается почти без сна, то затворяя, то распахивая балконную дверь.
И запах зреющей "Изабеллы", и треск цикад.

И, как конец света, налетающий время от времени огненный грохот проносящегося поезда...
И упоительно-мазохистская мысль, что Денис и эта, "Шкаф", конечно же, сейчас вместе, и его рука на её маленькой точёной груди, и сплетённые тела извиваются, как осьминог...
И окно, как у неё, то открыто, то закрыто.
И трещат цикады, и пахнет "Изабеллой", и грохочет поезд...

Всю ночь напролёт будут терзать её демоны, снова и снова прокручивая в воспалённом мозгу адскую эту эротику. И она будет пить и пить из ядовитого сосуда, всё более пьянея разрушительной злобой.
Это будет захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.

 

 

200 наших городов подлежали атомной атаке.

 *   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ -Ангел-Хранитель
АГ - Ангел-Губитель.

 

СВИДЕТЕЛИ: Сергий Булгаков. В.Молотов. Г.Жуков. Н.Яковлев.

*   *   *
"За период зимней кампании 1942-1943 годов Красная Армия нанесла серьёзные поражения гитлеровским войскам.
 Уничтожила огромное количество живой силы и техники врага, окружила и ликвидировала две армии врага под Сталинградом, забрала в плен свыше 300 тысяч вражеских солдат и
офицеров и освободила от немецкого ига сотни советских городов и тысячи сёл.

Зимняя кампания показала, что наступательная сила Красной Армии возросла.
Наши войска не только вышибли немцев с территории, захваченной ими летом 1942 года, но и заняли ряд городов и районов, находившихся в руках врага около полутора лет.
Немцам оказалось не под силу предотвратить наступление Красной Армии".
/И. Сталин/

"Навсегда сохранит наш народ память о героической обороне Севастополя и Одессы, об упорных боях под Москвой и в предгорьях Кавказа, в районе Ржева и под Ленинградом, о величайшем в истории войн сражении у стен Сталинграда.

В этих великих сражениях наши доблестные бойцы, командиры и политработники покрыли неувядаемой славой боевые знамена Красной Армии и заложили прочный фундамент для победы над немецко-фашистскими армиями".
/"Правда", 23 февраля, 1943 г./

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

"Суд же состоит в том, что свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы.

Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идёт к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы;

А поступающий по правде идёт к свету, дабы явны были дела его, потому что они в Боге соделаны".
/Иоан. 3, 19-21/

То есть оправданы будут ИДУЩИЕ К СВЕТУ, ПОСТУПАЮЩИЕ ПО ПРАВДЕ.
Ибо дела ПОСТУПАЮЩИХ ПО ПРАВДЕ В БОГЕ СОДЕЛАНЫ.

Это напрямую относится к советским людям.
Иосифу удалось своим "жезлом железным" худо-бедно создать Антивампирию.
Семью народов, противостоящую мировому злу, царству Маммоны.

"...Простите, но я в этом отсутствии самого вкуса к провинциализму, в неумении и нежелании устраиваться своим меленьким мирком, какою-нибудь там самостийностью вижу всё-таки печать величия нашего народа, и его духовного превосходства.
По крайней мере, в призвании.
Единственный в мире народ вселенского сознания, чуждый национализма...
И вообще в этом залог великого будущего.
А всё великое трудно, и даже опасно".
/протоирей Сергий Булгаков/

Капитализм - более-менее цивилизованный мир хищников, поделивший территорию на "зоны владения".

Социализм - гостиница с равными правами для всех, но с отдельными номерами люкс. Не имеющие их завидуют имеющим, что потенциально порождает возможность реставрации капитализма.

Коммунизм в идеале - дружная семья народов, спаянная любовью.
"Все за одного, один за всех". "Хлеба горбушку, и ту пополам".

Царствие Небесное - семья сынов Неба, спаянная любовью.
В Доме Отца.

*   *   *

Есть вечные ценности пред Богом.
Это, прежде всего, добрые дела:
Накормить голодного, дать крышу над головой бездомному, одеть нагого, исцелить болящего.
Сеять "разумное, доброе, вечное", "избавлять от лукавого"...

Ну и, конечно, защита богоугодного, спасающего Отечества.
Все основные советские конфессии благословили свою паству защищать Антивампирию-Родину.
"Кто душу положил за други и до конца всё претерпел..."
"Пароходы, строчки и другие ДОЛГИЕ ДЕЛА".

Каждый день советских людей, прожитый "по правде", превращал личное историческое, тленное время в ВЕЧНОСТЬ.
В вечную ценность, благословлённую Небом.
Это прекрасно понял Пастернак в обращённых к Иосифу стихах:

Я понял: всё живо.
Векам не пропасть,
И жизнь без наживы -
Завидная часть.

Спасибо, спасибо
Двум тысячам лет,
В трудах без разгиба
Оставившим свет.

 

- Постой, почему "Двум тысячам"? - перебил АГ.

- Двухтысячелетняя история христианства, сын тьмы. Послушай дальше:

 

Я понял всё в силе,
В цвету и соку.
И в новые были
Я каплей теку.

И вечным обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне

И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.

 

Суд будет над мироощущением, "состоянием души" каждого.

Сумел ли человек за свой земной путь если не выздороветь от порождённого самостью вампиризма, то хотя бы понять, что БОЛЕН?

Или по-прежнему дерзает отнимать у Творца детей Его, их время и души...А свою жизнь тратит, пируя за их счёт и даже самого Всевышнего...

"Чтоб служила мне рыбка золотая, и была бы у меня на посылках"...

Мироощущение малой части вселенского восходящего Целого - Богочеловечества, самоотверженно служащего этому Целому...
Оно, осознанно или интуитивно, имелось у советского народа.

Это был уже НАРОД, а не стадо.

Состояние души, сердца, осознавших себя как "малое в великом", его соответствие Замыслу.

Всякая малая клетка, самоотверженно служащая всякому живому организму на земле, частью которого она является, получает в награду жизнь.
Временную, земную. Цветок, дерево, птица. Любые клетка и орган человеческого тела...

- Кроме аппендикса, - хмыкнул АГ.

- Смешки неуместны, всё слишком серьёзно.
Жизнь земная - награда за соответствие Замыслу на земле.
Жизнь вечная - награда человекам в Царствии.

"Сейте разумное, доброе, вечное"...
Эта формула спасения заложена в традиционных христианских ценностях и в других основных религиозных конфессиях.

Было ли это мироощущение у "товарищей" с их "мечтой прекрасной, ещё не ясной"?
Вне всякого сомнения.
Оно являлось, прежде всего, заложенной в сердцах тоской по Свету.

Отвергнув буржуинскую Вампирию, где можно за счёт других дать волю своим низменным инстинктам, возмечтав о Тайне, - они тем самым стали на Путь.

И Господь неведомо шёл рядом.
И рождалось в сердцах Царствие, давая ощущения счастья, полноты истинного бытия.
Выхода в бессмертия и приобщения к Великому Целому.

А насколько при этом были соблюдены "права человека"...

*   *   *

"Мои пути - не ваши пути"...

Позволительно ли добру быть с кулаками?
В схватке с тем, кто способен когтем перевернуть землю, если дать волю...
С его армией тьмы...
С сидящем в каждом оборотнем первородного греха...
С потенциальным вампиром, убивающим прежде всего своего хозяина?

Иосиф раз и навсегда ответил для себя на этот вопрос.

Его ветхозаветное мышление поставило сверхзадачу:
Пасти их, вверенных ему Богом, "жезлом железным", отстреливаясь от волков, внутренних и внешних.
Поставить на Путь и гнать вперед, вверх, отсеивая /пусть не без ошибок,/ "паршивых овец".

И взять за это всю ответственность перед Всевышним.

Главное - "избавить от лукавого", пичкающего обманными ядовитыми плодами.
Увести от Вампирии.
От "рабства египетского" у дурной количественной бесконечности и родовой необходимости. От "работы вражия"...

И служила его паства "заре коммунизма", не надеясь на бессмертное Царствие (упование паствы  церковной).
"Хомо советикус" исполнял заповеди бескорыстно - не только согласно партийному уставу, постановлению партбюро или комсомольского собрания, но по велению сердца...
Не веря также в адские муки загробные.

То есть не из-за страха, не за награду, не как рабы или наёмники, а как сыны...
Что делало их подвиг особенно ценным перед всевидящим оком Божьим...

* * *

Приказ Народного Комиссара Обороны:

"23 февраля 1943 года гвардии рядовой 254 Гвардейского стрелкового полка Гвардейской стрелковой дивизии Александр Матвеевич Матросов, в решающую минуту боя с немецко-фашистскими захватчиками за дер.Чернушки, прорвавшись к вражескому ДОТу, закрыл своим телом амбразуру.
Пожертвовал собой и тем обеспечил успех наступающего подразделения...

...Героя Советского Союза гвардии рядового Александра Матвеевича Матросова зачислить навечно в списки 1-й роты, 254 Гвардейского полка имени Александра Матросова".
Народный Комиссар Обороны, Маршал Советского Союза И.Сталин.

* * *

" -Я недавно был в Венгрии, мне говорили, что у них в коммунизм никто не верит,

- Венгры?
Мещане они глубокие, мещане.
У русского же есть какое-то внутреннее чутьё, ему нравится размах.Уж если драться, так по-настоящему, социализм - так в мировом масштабе...

Особая миссия... В данном случае, да.

- Как Достоевский говорил, народ-богоносец.

- Богоносец, да. У него - своё...
Всё-таки решились, не боялись трудностей, открыли дорогу и другим народам...

Вот рядом живут разные народы, дышат по-разному.
Для одних социализм - великая цель, для других - приемлемо и не слишком беспокоит".

- Сталин вёл дело к гибели империализма и к приближению коммунизма, - говорит Молотов. - Нам нужен был мир. Но по американским планам двести наших городов подлежали одновременной атомной бомбардировке.

Сталин рассуждал так:
"Первая мировая война вырвала одну страну из капиталистического рабства.
Вторая мировая создала социалистическую систему.
А третья навсегда покончит с империализмом."
/Молотов - Чуев, 1983 г. /

- А что, ежели иметь в виду грядущий апокалипсис - последнюю революцию Божию,.. гибель Зверя и Вавилонской блудницы, - Иосиф, наверное, прав в своем предсказании, - подытожил АХ,-
  Окончательная победа мировой Антивампирии над вселенским злом,..

*   *   *

"Перед первой послевоенной сессией Верховного Совета кто-то из маршалов, кажется Василевский, спросил у него, как он представляет коммунизм?

"Я считаю, сказал Сталин, - начальная фаза или первая ступень коммунизма практически начнётся тогда, когда мы начнём раздавать населению хлеб задаром".

И вот, по-моему, Воронов спрашивает:
- Товарищ Сталин, как же - задаром хлеб, это невозможное дело!

Сталин подвёл нас к окошку:
- Что там?
- Река, товарищ Сталин.
- Вода.
- Вода.
-А почему нет очереди за водой?

Вот видите, вы и не задумывались, что может быть у нас в государстве такое положение и с хлебом.
Походил, походил и говорит:
- Знаете что, если не будет международных осложнений, а я под ними понимаю только войну, я думаю, что это наступит в 1960 году.

И чтобы у нас у кого-нибудь тогда было сомнение, Боже упаси!

Страна была разрушена, люди жили бедно, голодали, а у нас был огромный золотой запас скоплен. И платины было столько, что не показывали на мировом рынке, боясь обесценить!" /Молотов - Чуеву /.

*   *   *

"Сталин сам вёл большую работу с оборонными предприятиями, хорошо знал десятки директоров заводов, парторгов, главных инженеров, встречался с ними...

Потеря Смоленска была тяжело воспринята Сталиным. Он был вне себя.
Мы, руководящие военные работники, испытали тогда всю тяжесть сталинского гнева.

Сталин внёс большой личный вклад в дело завоевания победы над фашистской Германией. Авторитет его был чрезвычайно велик...

Он умел внимательно слушать, когда ему докладывали со знанием дела.
Сам он был немногословен и многословия других не любил...
Говорил тихо, свободно, только по существу вопроса.
Был лаконичен, формулировал мысли ясно.

За долгие годы войны я убедился, что Сталин вовсе не был таким человеком, которому нельзя было ставить острые вопросы или спорить с ним, твердо отстаивая свою точку зрения.

Сталин во время беседы производил сильное впечатление.
Лишённый позёрства, он подкупал собеседника простотой общения.
Свободная манера разговора, природный аналитический ум, большая эрудиция и редкая память заставляли во время беседы с ним даже очень искушённых людей внутренне собраться и быть начеку.

Смеялся Сталин редко, а когда смеялся, то тихо, как будто про себя.
Но юмор понимал и умел ценить остроумие и шутку.
Писал, как правило, сам от руки.
Читал много и был широко осведомлённым человеком в самых разнообразных областях знаний.

Заслуга Сталина состояла в том, что он быстро и правильно воспринимал советы военных специалистов, дополнял и развивал их и в обобщённом виде незамедлительно передавал в войска.
Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим".
/Маршал Г.К. Жуков/.

*   *   *

"После Курской битвы стало ясно, что наш превосходный танк Т-34, равного которому по своим боевым качествам не было ни у врагов, ни у союзников, нуждается в более мощной пушке, чем 76-мм калибра.
К декабрю 1943 года В.Г. Грабиным была отработана и изготовлена 85-мм танковая пушка с начальной скоростью полёта снаряда 800 метров в секунду.
Сталин торопил нас с новым заказом. Нервничал он сам, его нервозность передавалась и нам...

Утром, часов в девять, мне позвонили с полигона и сообщили, что после окончания испытаний по одному из узлов противотанковых приспособлений орудия получены неудовлетворительные результаты.
И поэтому пушка считается не выдержавшей испытаний и подлежит доработке.

...малоприятный факт утаивать от И.В.Сталина было нельзя. Сталин молча выслушал меня и, ничего не сказав, положил трубку.
Вечером в своём кабинете Верховный медленно прохаживался по комнате, останавливался против меня и, сурово глядя, грозил мне пальнем;
вновь прохаживался, опять останавливался и снова грозил.
Потом сказал:

- Это вам урок на будущее.

Д.Ф.Устинов счёл необходимым выехать на завод и сутками не выходил из цехов.
Под его наблюдением на четвёртые сутки была готова очень сложная деталь пушки - стальная люлька, которая буквально за десятки часов прошла путь от "белков" /чертежей/ до отливки и окончательной отделки.

Так создавалась эта пушка".
/Маршал артиллерии Н.Д. Яковлев/.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Он был похож на Дениса!

 *   *   *
Всю ночь напролёт будут терзать её демоны, снова и снова прокручивая в воспалённом воображении адскую эту эротику. И она будет пить и пить из ядовитого сосуда, всё более пьянея разрушительной злобой.
Это будет захватывающе-мучительно, как заглядывание в пропасть.

Зато следующий день она почти весь проспит на диком пляже, на брошенном на гальку халате.
Плавала, жевала купленные у мальчишки-разносчика сливы, варёную кукурузу, и опять погружалась в сон, умудрившись сгореть даже в тени.

И потом, уже в комнате Отарика, снова заснёт, предупредив хозяйку, что ей должны звонить.
И злоба будет спать вместе с ней, уже как бы отделившаяся от неё, но принадлежащая ей. И она всё время будет чувствовать её грозную тяжесть, как спрятанный за пазухой револьвер.

- Тётя Жанна, быстрей! Это он звонит! Он!..

"Жанной" Отарик назовёт её, разумеется, вслед за Антоном.
Антон доложит, что всё в порядке и что он заедет за ней на машине около восьми. Гиви назначил в семь, гости уже будут за столом, но ещё не успеют надраться.

Антон явно не в себе, хоть и говорит вполне разумно.
Эти короткие нервные смешки... Как барышня перед клеткой с макаками.
Он переживал некий шок. Таким она его прежде не знала и припишет всё дерзости их замысла.

Но когда она сама, дрожа от злости и страха, чувствуя себя убийцей, праведной мстительницей, при полном параде, так что проходящие мимо южные люди восторженным вороньём слетались, перекликаясь по-своему, сверкая горячими глазами и цокая клювами, - когда она сама нырнёт, наконец, в спасительное Антоново такси... И увидит его на заднем сиденье /он всегда садился сзади - какая-то гадалка не велела садиться рядом с шофёром/ - его повёрнутое к ней знакомое и незнакомое лицо с выступившими из-под грима бисеринками пота...
- "О, Боже!", - только и скажет она.

И он закивает согласно-смущённо:
- "Да, мать, именно так. О, Боже!".

И она разом поймёт и его телефонное смятение. И то, что её саму безотчётно озадачивало во внешности Антона Кравченко.

Рядом с ней на заднем сиденье гагринского такси сидел вылитый Денис.

Он был похож на Дениса!
Он всегда был на него похож.

Может, и сам Денис выбрал его тогда на роль советского супермена Павки Кольчугина, бесстрашного борца со злом, каким-то указующим перстом подсознания.

И сейчас авантюрная её выдумка, грим Дениса, лицо Антона, чуть подправленное и подчёркнутое умелыми руками Надежды Савельевны, проявили вдруг их природное сходство с такой наглой убедительностью, что был в шоке и сам Антон, и сама Надежда Савельевна, как она потом признается, и статист Гена, случайный свидетель этого перерождения.

А больше всех сама Иоанна.

- Признайся, ведь ты нарочно... ты знала, - по-прежнему нервно хихикнул Антон, когда она застёгивала на нём кнопки всем известной денисовой джинсовой куртки, привезённой ею из Москвы, - и пальцы не слушались, и машину швыряло на поворотах.

И она подхихикивала ему: "конечно, мол, знала".

Пусть так думает, оно и лучше.

Потом они приедут. Благополучно пройдут сквозь строй машин у подъезда /ну прямо приём в иностранном посольстве!/, через пустой холл, если не считать снующих с блюдами женщин, - в зал, откуда доносился хохот, аплодисменты, прерывающие зычный голос тамады.

Перед дверью она в последний раз придирчиво осмотрит Антона-Дениса, поправит кое-какие штрихи.
Накинет ему на голову, как на статую, большой кусок тоже привезённой из Москвы марли, и перевязав всё это оранжевой лентой, протолкнёт, уже сломленного и смирившегося, в зал.

Безнадёжный провинциал - Антон всегда безмерно стеснялся своей провинциальности и боялся её обнаружить в элитарных киношных кругах.
Видимо, это и сработало, заставив его согласиться на экстравагантную выходку Яны.

- Дорогой Гиви!.. - Яна не узнает свой голос, скрипнувший диссонансом по монотонно-весёлому гудению зала, как игла по пластинке.
Пластинка зашипит, останавливаясь.
Тамада замолчит на полуслове, застынет, как с флажком, с болтающимся на вилке ломтем красной рыбины.
Постепенно стихнет и зал, огромный даже по грузинским меркам, - с расставленными каре столами, арабскими, с высокой спинкой, стульями, старинной бронза-хрусталь люстрой с лампочками-свечами.
Разноцветные мазки женских платьев, ещё не скинувшие пиджаки мужчины - черно-белые, как у пингвинов, крахмальные груди...

Взгляд Яны мгновенно найдет Дениса, тоже в темносером пиджаке.
А рядом, как и следовало ожидать, - белесо-мальчишечьи вихры Хельге.

Ага, все в сборе.
Волнение сразу пройдёт.
Эрительный зал на месте, главные действующие лица тоже.
Конечно, завернутому в подарочную марлю Антону хорошо бы подождать за дверью, но Яна боится, что он сбежит.

Итак, действие третье.

- Жанна, дорогая... Слушай, когда приехала, а? Вот сюрприз! - Гиви протягивает к ней руки, широко улыбаясь, но глазами вгрызаясь недоумённо в завёрнутую в марлю фигуру.
Что-то бормочет по-грузински, озирается на гостей.
Те тоже после секундного шока хихикают, перешёптываются.

- Слушай, понимаешь, э... Что за привидение, а? - Гиви, похоже, даже испуган, хоть и улыбается.
Яна видит краем глаза, что и Денис сидит, не шелохнувшись, с одеревеневшей улыбкой.

А мадам Шкаф вообще не видно - под стол она залезла что ли?
Нет, сидит, выглядывает из-за чьей-то пингвиньей спины.

Яна всё видит. Яна смеётся.

- Это подарок, Гиви. Специально прилетела из Москвы. Мой подарок к твоему юбилею. Очень дорогой, дороже не бывает.
От себя отрываю. С кровью, можно сказать...

"Подарок" больно щиплет её за бок. Не зарывайся, мол.
Бедный Антон, он ещё ничего не знает!

- Разрежь ленточку, Гиви.

Вконец заинтригованный, хозяин опасливо берёт протянутые Яной ножницы.
Марля падает.

- Денис, дарагой...

Подвыпивший Гиви лезет было обниматься, гости ахают веселоююю
Но тут до них и до него доходит, что Денис, вот он, сидит всё с той же одеревеневшей улыбкой между Хельге и Лиловой, близких, кажется, к обмороку.

Несколько мгновений по-настоящему гробовой тишины.
Два совершенно одинаковых Дениса.
Антон в этой куртке даже, пожалуй, похож больше.

- Антон, что ли? - не слишком уверенно произносит, наконец, Денис настоящий. - Неслабо.

- Кравченко!.. Антон!... Кравченко, - отзывается зал. Тоже, впрочем, пока неуверенно. Антон, как и было задумано, стоит молча, неподвижно, как манекен.

- Ти-хо! - Иоанна поднимает руку. Разрядка обстановки в её планы не входит.
Спектакль только начинается.
То, ради чего, собственно, и городился огород.

В сумочке Яны лежит сложенный вчетверо листок. Текст в стихах, всего на страницу.
В злом угаре Яна умела лихо рифмовать эпиграммы, а в сумочке лежал шедевр.

Инструкция, приложенная к "подарку" - убийственно тонкая и злая характеристика Дениса, призванная уничтожить его, стереть в порошок.

О, разумеется, на первый взгляд это была ода, хвалебное вино. Но в вине был яд, рассчитанный на длительное действие.

Сейчас она вручит стихи юбиляру, листок пойдёт гулять по рукам, что-то запомнится, что-то запишется...
Истинный смысл дойдёт не сразу /здесь каждая строка имела двойное коварное дно/, но дойдёт всё-таки.

И станет Денис тем в их среде, кем она, Яна, заставит его быть, - он станет смешным.
Его двойник и этот сложенный вчетверо листок будут преследовать его по гроб жизни.

Убивают не гневом, а смехом.
Она, Яна, убьёт его.

Все смотрели на неё.
Безошибочным чутьём толпы они почуяли назревающий скандал и теперь жадно ждали.

Рука Яны нащупала в сумке хрусткий листок.
Она ненавидела Дениса, унизившего её.
Она чувствовала себя убийцей, рабой демона разрушительной злобы. И в этой жажде разрушения всего и вся таилось особое, незнакомое доселе наслаждение.

Кошка, сжимающая в когтях пойманную мышь.

Эта одеревяневшая улыбка Дениса... Он чувствовал, что ещё не всё, он всегда остро предвидел опасность и умел защититься.

Но теперь он не знал, откуда ждать удара, в глазах она увидела растерянность и страх.

Что-то в его лице...
Когти Яны-кошки все глубже погружались в сумочку.
Замерли на стенах развешанные ружья из коллекции Гиви, застыли в хищном ожидании гости, кувшины с вином...
Застыло время на старинных напольных часах в углу зала. Кроваво-красная "Изабелла" в кубке-роге в руке Гиви...

И тут посторонний незапланированный шум ворвался, нарастая, в зловещую паутину сотканной Яной сцены.
Денис вздрогнул, оторвался от её лица.
Вздрогнули гости, заплескалось вино в кубке, задрожали ружья и кувшины.

Всего лишь шальной поезд-дракон, летящий по побережью из пункта "А" в пункт "Б", Сухумский или Батумский.

Но что-то изменилось.
Яна вслушивалась в себя, чувствуя, как только что переполняющая душу, рвущаяся наружу, в мир, злоба стремительно, без остатка утекает.
И вот уже легко и пусто.
Лишь облегчённо-испуганное "Боже мой!" от того бреда, который она собиралась учинить видимо в состоянии помрачения.

Она протягивает руку к наполненному рогу.

- Твоё здоровье, Гиви! Пусть это - она указывает на Антона, - символизирует три наших сЕрдца, соединённых любовью к тебе.
Моё, Дениса и Антона!

И отхлебнув, сколько хватает дыхания, заставляет отпить Дениса, а затем до дна - Антона.

Гиви в восторге, что всё так славно обошлось, он разражается столь же витиеватой ответной речью.
И у Дениса, наконец, постепенно сползает с лица страх.
И Хельге принялась за гранат, и Лиловая подмигивает Яне, а гости...

Разочарование гостей компенсирует уже потешающий публику Антон, после "штрафной" окончательно освоившийся с ролью денисова двойника.

Сидя визави в бесконечном восточном застолье, они перекинутся несколькими фразами.
Если Денис и был шокирован двойником, то держался неплохо.

"Неслабо... Когда прилетела? Где остановилась?"

И, конечно же, про поправки, съёмки, худсовет...

- Завтра, - отмахнётся она, сославшись на усталость.

Но не усталость это будет, а удручённое: "Зачем я здесь?"

Она теперь действительно недоумевала, какая такая холера заставила её бросить дела, Филиппа и лететь за две тысячи километров, чтобы переодеть Антона в Дениса и раздавить на троих рог "Изабеллы"?

Вино, правда, было отменным, не говоря о закуске. И она "сделала из свинства отбивную" - принялась есть и пить.
Застолью не было конца, и Яна, в конце концов, напилась, и все напились.
Хельге куда-то исчезла, а Денис с Лиловой заплетающимися языками обсуждали завтрашнюю массовку.

Яне хотелось отключиться, - это она умела в гостях, в театре, в очереди - просто коснуться некой глубинной клавиши и оказаться наедине с собой, чтобы подумать и разобраться.
Особенно это нужно было сейчас, но почему-то никак не удавалось.
Будто попала в тёмную комнату, где вдруг что-то разбилось.
Где вроде бы всё до мелочей знакомо, но продвигаешься с вытянутыми руками, и опасность может быть отовсюду, и сама себя боишься.

Ибо что-то ведь происходит, что-то почему-то разбилось...

Сосед справа, грузинский киношник, все пытался втянуть ее в высокоинтеллектуальный разговор об эстетике кино, сосед слева тискал колено.
В довершение всего Антон с гостями затеяли стрельбу из окна по зреющей в саду хурме, похожей на оранжевые ёлочные шары, покачивающиеся в волшебно-призрачном свете фонаря.

Мигом протрезвевший Денис - он сразу трезвел, когда надо, безуспешно пытался его урезонить. Похоже, запасы ума, терпения и юмора у её супруга были на исходе.

Ведь многие гости то ли спьяну, то ли по незнанию вообще не поняли, что его двойник, который сейчас хулиганит, - это Кравченко в гриме, считали их просто близнецами.
А то и вообще путали, думая, что это московский режиссёр Денис Градов палит, как последний псих, из старинного ружья по хурме.

А если и не он, то его брат. А если даже не брат, а актёр Кравченко, - всё равно группа гуляет.
То есть жди на Студию телегу из доблестной гагринской милиции.

- Не вибрируй, я его попрошу меня проводить, я действительно засыпаю.

- Точно, забери его. Может, я с вами?

- Гиви обидится.
И потом, как сказал бы вождь, зачем мне два Градова? Перебор.
Да ещё "под мухой"...

Денис легонько шлёпнул Яну по бедру.

- Тогда до завтра. Молодец, что приехала... А ты, мать, в порядке, загореть где-то успела... И платьице на ней...
Может, всё же вместе уедем?

Похоже, он собрался изменить с ней Шкафу. Забавно.
Понял он, что родился в рубашке, или, по своему обыкновению, вообще не хотел понимать ничего, не имеющего отношения к производственному плану?
Этого Яна так и не узнает.

Уйдёт она по-английски.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сталин снится в разрушенном городе.

*   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ - Ангел-Хранитель
АГ - Ангел-Губитель

 

СВИДЕТЕЛИ: А.Яковлев. Б.Ванников. В.Молотов..

*   *   *
 
"Результаты и последствия побед Красной Армии далеко вышли за пределы советско-германского фронта, изменили всё дальнейшее течение мировой войны и приобрели крупное международное значение".
И. Сталин

"Горячо поздравляю рабочих, инженеров, техников и служащих Енакиевского металлургического завода "Красный Октябрь" с успешным восстановлением и вводом в действие двух доменных печей.
Своей образцовой работой вы положили начало восстановлению чёрной металлургии Донбасса и доказали, что трудная задача восстановления промышленности и ликвидации последствий варварского хозяйничанья немцев может быть решена в короткий срок.
Желаю вам дальнейших успехов в вашей работе".
И. Сталин, 31 декабря, 1943 г.

"Поздравляю коллектив строителей и металлургов сталинградского Ордена Ленина металлургического завода "Красный Октябрь" с успешным восстановлением и вводом в действие блюминга.
Ваш героический труд по восстановлению цехов разрушенного металлургического завода в Сталинграде, где Красная Армия одержала великую победу над немецко-фашистскими захватчиками, является ярким свидетельством всё нарастающей мощи нашего тыла.

Желаю вам дальнейших успехов в деле восстановления всех цехов и сооружении металлургического завода "Красный Октябрь" на полную его производственную мощность".
И. Сталин 2 апреля 1944 г.

"Поздравляю строителей и монтажников Челябинской теплоэлектроцентрали с окончанием монтажа мощного турбогенератора в 100 тысяч киловатт и пуском в работу шестого котла.

Непрерывным увеличением мощности электрических станций советские энергетики обеспечивают бесперебойную работу растущей оборонной промышленности..."
И. Сталин. 6 января 1944г.

"Поздравляю рабочих, работниц и инженерно-технических работников московского Ордена Ленина Метростроя с успешным окончанием в трудных условиях военного времени строительства третьей очереди московского метрополитена.

Строительство метрополитена в условиях войны имеет не только хозяйственное, культурное, но и оборонное значение. Партия и правительство высоко ценят самоотверженный труд метростроевцев".
И. Сталин. 21 января 1944г.

"Можно с полным основанием сказать, что самоотверженный труд советских людей в тылу войдёт в историю, наряду с героической борьбой Красной Армии, как беспримерный подвиг народа в защите Родины".
И. Сталин.

*   *   *

Свидетельствует авиаконструктор А.С.Яковлев:

"Не было уверенности, что защита Москвы с воздуха обеспечивается надёжно. Забота о судьбе Москвы владела всеми.

И в кабинете Сталин опять сказал:

- Может быть, так и надо... Кто его знает?

А потом несколько раз повторил:

- Людей нет, кому поручишь... Людей не хватает...

Когда Сталин заговорил о людях, Дементьев шепнул мне:

- Давай попросим за Баландина.

Я кивнул ему, и мы воспользовались паузой в разговоре.

- Товарищ Сталин, вот уже больше месяца, как арестован наш замнаркома по двигателям Баландин. Мы не знаем, за что он сидит, но не представляем себе, чтобы он был врагом. Он нужен в наркомате - руководство двигателестроением очень ослаблено.
Просим вас рассмотреть это дело, мы в нём не сомневаемся.

- Да, сидит уже дней сорок, а никаких показаний не даёт. Может быть, за ним и нет ничего... Очень возможно... И так бывает, - ответил Сталин.

На другой день Василий Петрович Баландин, осунувшийся, остриженный наголо, уже занял свой кабинет в наркомате и продолжал работу, как будто с ним ничего и не случилось".

*   *   *

"...спустя менее месяца после нападения гитлеровской Германии на нашу страну мне в тюремную одиночку было передано указание И.В.Сталина письменно изложить свои соображения относительно мер по развитию производства вооружения в условиях начавшихся военных действий...

Так или иначе, записка, над которой я работал несколько дней, была передана
И.В. Сталину. Я увидел её у него в руках, когда меня привезли к нему прямо из тюрьмы. Многие места оказались подчёркнутыми красным карандашом, и это показало мне, что записка была внимательно прочитана. В присутствии В.М.Молотова и Г.М.Маленкова Сталин сказал мне:

- Ваша записка - прекрасный документ для работы наркомата вооружения. Мы передадим её для руководства наркому вооружения.

В ходе дальнейшей беседы он заметил:

- Вы во многом были правы. Мы ошиблись... А подлецы вас оклеветали"...
/Нарком боеприпасов Б.Ванников/.

*   *   *

"Сталин очень болезненно переживал наши неудачи в Испании. Его неудовлетворённоcть обратилась против тех, кто совсем ещё недавно ходил в героях, был осыпан вполне заслуженными почестями.
После финала испанской трагедии, когда оказалось, что наша авиация по боевым качествам уступает немецкой, ЦК и правительство осуществили полную перестройку авиационной промышленности и науки. Сталин установил тогда фантастически короткие сроки для создания новых, стоящих на вполне современном уровне самолётов. И волей партии фантастика стала реальностью.

Первое впечатление от кабинета Сталина врезалось в мою память. Признаться, я был как-то разочарован: меня поразили его исключительная простота и скромность.

Сталин задал несколько вопросов. Его интересовали состояние и уровень немецкой, английской, французской авиации. Я был поражён его осведомлённостью. Он разговаривал как авиационный специалист. Он очень интересовался вооружением немецких самолётов.
Разговор затянулся до поздней ночи и закончился уже на квартире Сталина за ужином...

Я заметил в Сталине такую особенность: если дела на фронте хороши - он требователен и суров; когда неприятности - шутит, смеётся, становится покладистым. Он понимал, видимо, что когда тяжело, людей нужно поддержать, подбодрить.

С ним можно было спорить. Если вы твердо убеждены, что правы и сумеете доказать свою правоту, никогда не считайтесь с чьим-то мнением, а действуйте так, как подсказывает разум и ваша совесть".
/А. С. Яковлев/

*  *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Психология многих воцерковлённых прихожан:
"Я буду вести праведную жизнь и попаду в рай, а вам, буржуям, уготован ад и муки вечные", и злорадство по этому поводу - ужасно, недостойно христианина.

Гораздо ближе к Замыслу стремление к устроению общества, в котором в принципе невозможна Вампирия.

Ибо у многих вроде бы "истинно верующих" получается своеобразный вампиризм под личиной праведности:
"Я, мол, спасусь за счёт твоей погибели, я добровольно и покорно подставляю себя тебе на съедение, соблазняю тебя собой, как бы злорадствуя:
"Жри, губи свою душу, зато я в загробном мире полюбуюсь на твои мучения в аду!"

Нет и нет, не может быть в этом Божьего Замысла, это очередная сатанинская подмена.

Истинный христианин понимает незаменимость и самоценность каждой человеческой жизни.
Каждая клетка /монада/ в единой вселенской душе богочеловечества несёт свою неповторимую сверхзадачу, и гибель её для вечности - крушение мира, трагедия.

Не говоря уже о том, что желать, тайно или явно, такой погибели - тяжкий грех. Это - не "прощение долгов наших", а злоба и месть.

Нельзя строить своё спасение в вечности на погибели другого. Осознание этого записано в сердце и часто входит в противоречие с социальной церковной проповедью. Во всяком случае, с новозаветной.
Равно как и запугивание адскими мучениями.

Страх Божий может быть лишь дрожжами, закваской, "началом премудрости".
А затем приходит благодать - счастье ребёнка, который из страха не ушёл без спросу в лес и теперь радуется жизни, глядя из окна на снующих вблизи дома голодных волков...

И страх, и корысть - приманки ветхозаветного мышления:
- соблюдай предписания, инструкцию от и до и спасёшься.
Соблюдение инструкции, конечно, необходимо, но это лишь СРЕДСТВО СПАСТИ, лекарство, как и пост.
Чтобы у тебя спала температура, опухоль, прошла боль и ты почувствовал, как прекрасно быть здоровым, ощутить радость мира и света в душе, покоя и чистоты.
И, как следствие - награда.
Благодать Божья.

Только ВОЗНЕНАВИДЕВШИЙ САМУ БОЛЕЗНЬ, пусть даже и не выздоровевший, - лишь такой пригоден для Царствия.
А не глотающий лекарства и соблюдающий диету лишь из-за страха перед неприятными последствиями болезни.
Например - лишиться работы за профнепригодностью.

Любовь к выздоровлению - блаженный удел святых, отдавших этому новому /или хорошо забытому старому/ состоянию первозданности "сердце своё", молящих о нём Небо.

А прочие обычно носятся со своей болезнью, холят её и лелеют, хоть и мучаются, и страшатся, но... запретный плод сладок!
Иосиф заставил их принимать лекарства и соблюдать диету, а дальше - вопрос тайны, чуда, благодати... Дальше - Воля Божья.
"Мои овцы знают Мой голос".

Да, он практически вырубил в своём государстве деревья с ядовитыми плодами, чтобы "избавить от лукавого" вверенное ему стадо.

Либеральный демократ или жёсткий диктатор, нарушающий "права человека" пожирать ядовитые плоды, - кто из них виновнее перед Богом?"

Это решит Суд.
Во всяком случае, Иосиф никогда не впадал в соблазн объявить себя рупором, исполнителем Воли Божьей. Хотя, особенно в конце его правления, по всей стране открывались храмы и религия была фактически легализована.

А соблазн был - взять богово. Ведь Иосиф всё и всегда заставлял работать на свою Антивампирию!

Но он этого не сделал, в отличие от предыдущих и последующих правителей страны.
Вопреки некоторым наветам, Иосиф никогда не провозглашал себя ни Богом, ни Его рупором.
Он просто исполнял предназначение свыше, он слушал Волю и подчинялся ей - с-пасти стадо.
И только Бог ему судья.

Иосиф предоставил каждому право самому решать вопрос о Боге.
Партийная и чиновничья карьера предусматривала не отречение от Бога, а указание держать свои верования при себе, своего рода "прайвити".
И это плохо лишь на поверхностный взгляд.

Ибо в условиях схватки не на жизнь, а на смерть с внутренней и внешней Вампирией приходилось всему аппарату быть "ассенизаторами и водовозами" революции, исполнять грязную и кровавую работу, порой грубо ошибаясь.
Летели во все стороны щепки от этой рубки, и хороши были бы, к примеру, работники карательных органов НКВД, открыто посещающие церковь!

Иосиф не раз повторял, что "Прошлое принадлежит Богу".

Только Ему судить дерево по окончательным плодам, только Ему принадлежит жатва.

Во всяком случае, в военные и послевоенные годы отношение Иосифа к церкви не просто лояльное, но покровительственное. А в макет второго издания своей биографии 1947 года Иосиф вносит исправление.
Во фразу о себе "поступил в том же году в тифлисскую духовную семинарию" вписывает слово "православную".

Своей же рукой он вычёркивает из текста гимна "нас вырастил Сталин, избранник народа" и вписывает "на верность народу".
То есть утверждает не избранничество СНИЗУ, а СВЫШЕ во имя одной миссии - с-пасти овец, и научить их так же быть верными общему "народному Делу".
Освобождению от царства Маммоны.

Многонациональная паства Иосифа была у него в послушании, он взял на себя всю полноту ответственности перед Небом, как настоящий пастырь.
Только у священника приход - верующие воцерковленные прихожане, а у Иосифа - неверующие или по-разному верующие.
Многомиллионный и многонациональный народ огромного государства, за который он взял на себя ответственность перед Небом, оградив от "Лукавого".

Иосиф полагал, что задача пастыря всеми силами бороться за такое мироустройство, при котором была бы максимально исполнена воля Творца:
"Хощеши всем спастися и в разум Истины придти".

Он расправлялся с "вампирами" их же руками, зачастую используя в этой кровавой драке почерпнутые из Ветхого Завета жёсткие методы борьбы.
В том числе и худшие, отвратительные черты падшего человеческого естества - жадность, сластолюбие, трусость, предательство, зависть, властолюбие - имя им легион.

Он с волками "выл по-волчьи". Но даже на Ветхий Завет никогда не ссылался, взяв на себя, повторяю, всю полноту ответственности перед Небом.
Он исполнял ДОЛГ.

"Не беспокойся обо мне, - писал он матери, - Я свою долю выдержу..."

*   *   *
Здесь кровью святые омыты утёсы.
Здесь славой овеян бетон батарей,
Здесь курс на бессмертье держали матросы
В боях за свободу отчизны своей.

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1944 г. Приказ в связи с прорывам обороны немцев и освобождением города Мга войсками Ленинградского фронта.
Участие в работе десятой сессии Верховного Совета СССР.
Приказ в связи с завершением операции по уничтожению немецких войск в районе Корсунь-Шевченковский.

Приказ в связи с выходом войск 2 Украинского фронта на гос. границу СССР - реку Прут. Приказы в связи с форсированием реки Днестр и выходом войск 1-ого Украинского фронта на государственную границу с СССР с Чехословакией и Румынией, а также в связи с прорывом обороны немцев и форсированием реки Прут.

Приказ в связи с освобождением Севастополя и полным очищением Крыма от немецких захватчиков войсками 4-ого Украинского фронта.
Доклад о 27-й годовщине Великой Октябрьской соц. революции.

Беседа с президентом Академии Наук СССР В.Л. Комаровым о задачах Академии Наук.
Принимает делегацию Варшавы и символический бронзовый герб Польши в знак благодарности польского народа за помощь в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками.

*   *   *

"У Сталина была поразительная работоспособность... Я это точно знаю. То, что ему нужно было, он досконально знал и следил. Это совершенно правильно. И смотрел не в одну сторону, а во все стороны.
Это политически важно было, скажем, авиация - так авиация... Пушки - так пушки, танки - так танки, положение в Сибири - так положение в Сибири, политика Англии - так политика Англии.
Одним словом, то, что руководитель не должен был выпускать из своего поля зрения.

А с другой стороны, стоит вспомнить постановления Совета Министров и ЦК.
В Совете Министров их принимали очень много, в неделю иногда до сотни. Эти все постановления Поскрёбышев в большом пакете направлял на дачу на подпись.

А пакеты, нераспечатанные, лежали на даче месяцами. А выходили все за подписью Сталина. Когда мы обсуждали, он расспрашивал, что вы там сегодня делали, какие были вопросы...
Ну, мы обедали, обсуждали, разговаривали, а поспорить - спорили, делились между собой и с ним.
Естественно, вопросы выяснялись, если они были неясными, но читать ему все эти бумаги, конечно, было бессмысленно.
Потому что он просто стал бы бюрократом".
/Молотов - Чуев/

"Чем больше нападают на него, тем выше он поднимается, Сталин.
Идёт борьба.
Огромное в Сталине не видят, - говорит Молотов, - Более последовательного, более великого человека, чем Сталин, после Ленина не было и нет!..
Свою роль Сталин выполнил - исключительно важную. Очень трудную".

"Сталин говорил:
- Менгрелец не скажет, что украл лошадь - лошадь меня унесла!

-Сталин снится?

- Не часто, но иногда снится.
И какие-то совершенно необычные условия. В каком-то разрушенном городе...
Никак не могу выйти... Потом встречаюсь с ним.
Одним словом, какие-то странные сны, очень запутанные".
/Молотов-Чуев/.

*   *   *

- Значит, это выявилось на фронте только перед лицом противника?

- Да, это так.

- Да знаете ли вы, что так мог поступить только самый коварный враг. Именно так и поступил бы. Выпустив на заводе годные самолёты, чтобы они на фронте оказались негодными!
Враг не нанёс бы нам большего ущерба, не придумал бы ничего худшего.
Это работа на Гитлера!

Он несколько раз повторил, что самый коварный враг не мог бы нанести большего вреда...

Трудно себе представить наше состояние в тот момент. Я чувствовал, что холодею. А Дементьев стоял весть красный и нервно теребил в руках кусок злополучной обшивки.

Несколько минут прошло в гробовом молчании. Наконец, Сталин, походив некоторое время в раздумье, несколько успокоился и по-деловому спросил:

-Что будем делать?

Дементьев заявил, что мы немедленно исправим все самолёты.

Что значит немедленно? Какой срок?

Дементьев задумался на какое-то мгновение, переглянулся со мной.

- В течение двух недель.

Я ушам своим не верил. Мне казалось, что на эту работу потребуется по крайней мере месяца два.

Срок был принят. Однако Сталин приказал военной прокуратуре немедленно расследовать обстоятельства дела.

После чего Сталин обратился ко мне:
- А ваше самолюбие не страдает? Как вы себя чувствуете? Над вами издеваются, гробят вашу машину, а вы чего смотрите?

Когда мы выходили из кабинета Сталина, я облегчённо вздохнул, но вместе с тем не мог не сказать Дементьеву:

-Слушай, как за две недели можно выполнить такую работу?

- Там разберемся, а сделать надо, - ответил Дементьев".
/Авиаконструктор А.С.Яковлев/.

 

 

Бесы.

*   *   *
Уйдёт она по-английски

- Антон, ты мне нужен. Да нет, секрет... Чего-чего - проводи меня, вот чего. Куда-куда - в койку. Дениса Гиви не отпускает, а у меня всё, отбой.

В холле, сидя на подоконнике открытого окна, одиноко курила Хельге. Она почти со страхом смотрела на приближающуюся Яну. Яна вслушивается в себя - всё та же беззвучная пустота.

Она просит Хельге принести куртку Дениса, которую они забыли на спинке стула, та стремглав бросается исполнять.
 Как у них там, в Тарту, где и реки и кровь текут медленно - вцепляются жёны в светлые кудряшки мужниных подружек? Или травят каким-либо колдовским зельем?
Или, как сейчас Яна, улыбаются им улыбкой Джиоконды и отпускают о миром?

Такси они с Антоном решили не ловить и проветриться - всего-то пешком четыре-пять километров.
Ночь тёплая, цикады трещат, море неподалёку плещется.
Шли весело, обоих слегка пошатывало, болтали, мурлыкали разные песенки - так им и прежде доводилось вместе возвращаться с какого либо коллективного мероприятия.

То, да не то. Что-то смущало Яну. И этим "чем-то" был грим Дениса, парик, куртка и запах Дениса. Его гримасы и словечки, которыми окончательно вжившийся в роль Дениса Антон успешно забавлялся.
Но её это уже не смешило, а смущало - слишком он был похож. Даже не на нынешнего, а на того экзотического Павлина, сердце которого она когда-то безуспешно штурмовала.
Так или иначе его рука на талии волновала её. Этого ещё не хватало!

- Сними ты этот дурацкий грим, жарко же!

- Зато автографа никто не просит. Смотри, не пристают, даже не оборачиваются.
Нет, я пожалуй, так и останусь. Представь, являюсь завтра так на съёмку, всем общий привет... Так, господа хорошие, а где у нас Кравченко?

Яна так и покатилась со смеху, до того он похоже передразнил Дениса. Изловчившись, сорвала с него парик Дениса лысеющего, и Антонов золотистый, вечно обесцвеченный для съёмок есенинский чуб вырвался на свободу, и Денис стал Антоном.
Платком она соскабливала с его лица грим, он со смехом отбивался, всё более становясь Кравченко, и вот уже какой-то жигулёнок резко затормозил, чья-то восторженная физиономия возникла в рамке бокового окна:

- А я гаварю - Кольчугин!.. Павка, Антон, садитесь!.. Куда везти, дарагой?..

Они в панике бежали к морю, пробрались на какой-то ведомственный пляж. Антон пошёл в стихию отмываться и надолго исчез. Она слышала только, как он блаженно плещется и горланит.
Не удержалась и тоже полезла в воду, поплавала у берега. Вода была по-летнему тёплая, воистину бархатная, крупные южные звёзды над головой, огоньки карабкающегося на гору волшебного города - о, море в Гаграх!..
Она вылезла первой, обтёрлась кравченковской майкой, сбросила мокрое бельё и натянула на голое тело фирменное своё платье.

Кравченко, наконец, тоже выбрался из воды. Он был великолепно сложён, и они всегда на съёмках придумывали ему выигрышный выход из воды - моря, реки, бассейна, ванны. Выходящий из воды Павка Кольчугин давным-давно был для неё штампом.

Но сейчас опять что-то изменилось, она будто увидала его впервые. Отныне ей суждено было видеть в нём Дениса, улучшенную изрядно помолодевшую копию.
Это было как наваждение. Почему она раньше не замечала этого поразительного сходства? Она подала ему влажную майку, смотрела краем глаза, как он вытирается, потом курит, сидя рядом на кипе тоже влажных поролоновых ковриков...

- Ладно, пошли, - вставая, она протянула ему руку, - Одевайся, простынешь.

Он перехватил руку, вскочил рывком, резко потянул на себя, и она не удержавшись, свалилась ему на грудь в железные лапы, которые не замедлили сомкнуться.

Обычно сдержанный Антон, "непьющий, морально устойчивый, характер нордический", если напивался изредка, неизменно наглел и давал рукам волю, какая бы юбка ни оказывалась в тот момент на его искривленном лишними градусами жизненном пути.
Яну он, случалось, тоже зажимал где-нибудь в углу тайком - это уже стало своеобразным ритуалом, надо было лишь щёлкнуть его по носу - "Отвяжись, балда!"

Он ждал, когда она щёлкнет, одёрнет, оттолкнёт, рука медленно скользила по платью, под которым ничего не было. Их разделяла лишь эфемерно-шелковистая чешуя французского изделия, купленного Яной из-под полы в комиссионке на Герцена.

Его лицо в полутьме так походило на Денисово...
Теперь всё перемешалось, - это был то Денис, то Антон, то придуманный ею несгибаемый Павка.
И вспыхнувший вдруг незнакомый хищный блеск в Антоновых глазах, по которому она так томилась в объятиях Дениса...
Сладостно-мучительное, предсмертное торжество добычи, которую жаждет охотник, и тем самым безраздельно принадлежит своей добыче, так её одурманило, что она упустила, проморгала условно разделяющее их мгновение.
За которым невозможное становилось возможным.

Он всегда подсознательно хотел её, вершительницу своей судьбы. Здесь были замешаны и их ругань на съёмочной площадке, и зависимость от их с Денисом воли, и неосознанная ненависть к Денису да и к ней.
Бунт свободы, бунт создания против творца...

Короче, она с ужасом увидела, как умеренно пьяненький, умеренно нахальный и вполне управляемый Антон превратился вдруг в эдакого огнедышащего монстра.
Это пламя уже пожирало и её, и его самого. Освобожденную вдруг тёмную стихию уже невозможно было загнать обратно в бутылку.

Яна попыталась вырваться - он зарычал, будто тигр, у которого дрессировщик отбирает кость, он стал совершенно невменяемым.
Один ад знал, какие сдавленные в кравченковском подсознании запреты, помыслы и желания вырвались на свободу из-за неосторожного её поведения. Глаза, губы, руки требовали от неё жертвы, одновременно кладя свою голову на плаху.

- Ну всё... - подумала она.

Искажённое страстью лицо Дениса. Невероятно! Пылающий гибнущий лёд, по которому она всегда томилась.

Она подумала, что они, наверное, здорово пьяны. Мысль-алиби.
"Скотина, животное, пьянь", - в Антонов адрес - тоже алиби.

И наконец, покорно-злобное "ну и пусть" - так в детстве она смотрела на двойку в тетрадке, на вымазанное в луже или порванное платье.
Раз так, ну и пусть. Она тогда вообще порвёт тетрадку, и платье, и весь мир в клочья, и себя.
Сладкая жажда гибели, саморазрушения - когда вонзились когти.

Ну и пусть, - подумала она и перестала сопротивляться.

То, что произошло в ту ночь на куче влажных поролоновых матов какого-то ведомственного пляжа, совсем сбило её с толку.

- Животное!..- думала она уже о себе, лёжа, как выжатая тряпка, в когтях рехнувшегося огнедышащего Антона. Будто и не она это, а лишь её шёлковая шкурка - такая блаженно-мёртвая пустота внутри.

"Я - животное..." - это шокирующее открытие /она всегда мыслила о себе как о существе высокодуховном, с презрением относясь к "жрецам плоти"/ - почему-то не слишком её опечалило.
Просто констатировала факт.

Кравченко шевельнулся.

- Только попробуй вякнуть!.. - зашипела она.
Но он не собирался вякать, у него теперь одно было на уме. Он, разумеется давно протрезвел, но мастерски притворялся пьяным - так было выгоднее.

"И только хмель один всё разрешает", - как пелось в любимом ею в детстве романсе.

Джинн вырвался из бутылки. Наконец-то не они с Денисом монопольно и унизительно стряпали на семейной кухне его, кравченковскую судьбу, - этот эпизод на мокрых поролоновых матах не был предусмотрен в сценарии.
Теперь автором стал он, Кравченко.
Наступил его звёздный час, он решил это доказать и плевать ему было на всё. Хоть дерись, хоть кусайся.

Ей удалось направить события хотя бы в цивилизованное русло, пообещав перенести место действия в комнату Отарика.
Когти нехотя разжались.
Пришлось отказаться от попытки добраться берегом - Антон поминутно останавливался и тискал её, как юнец, дорвавшийся до одноклассницы.
Она выволокла его на дорогу, заставив снова напялить парик и очки, - редкие ночные прохожие теперь не обращали на них ни малейшего внимания. Мало ли на курорте подгулявших странного вида парочек?

Антон всё не унимался, он опять всё более походил на Дениса, от него пахло Денисом, его лосьоном.
Денисова куртка болталась то на его, то на её плечах, то и дело сваливаясь на тротуар, когда он её лапал, всё более наглея.

- Перестань притворяться пьяным, балда!

У витой чугунной калитки она сделала последнюю отчаянную попытку спровадить его в гостиницу - куда там!
Только комната Отарика, потом хоть гильотина.

Она убеждала его перестать разыгрывать "Египетские ночи", грозила Денисом, который может нагрянуть в любую минуту.
Антон только хохотнул и сказал, что даже если Денис их застанет в одной койке, ему и в голову не придёт что-то такое подумать. И это было чистой правдой.

Кравченко пошёл вразнос. Напоминание о Денисе подействовало на него, как кумач на быка. Впрочем, как и на Яну. Выплыло из тьмы конопатое личико Хельге, а затем и прочие денисовы подружки закружились в дьявольском хороводе вокруг них...

Яны и Антона с лицом Дениса, Дениса с лицом Антона, вцепившихся в неё мёртвой хваткой бульдога с давлением челюстей в столько-то там атмосфер.

- Уймись, хозяев разбудим!..

Но и этот последний козырь лишь ещё более окрылил сорвавшегося с цепи Антона. Как же - она его боится! Она в его власти... И пусть весь дом проснётся, Гагры проснутся, мир проснётся - ему плевать.
Ибо пробил его час.

Она увязала всё глубже, пока вовсе не оказалась в ловушке - в этой мансарде, спичечном коробке, где от Кравченко уже спасения не было. Где даже отбиваться от него нельзя было, чтобы не поднимать шума. Где можно было лишь терпеть, стиснув зубы, в надежде, что должен же он, наконец, угомониться и заснуть!

Однако эта её вынужденная покорность лишь подливала масла в огонь. В этом его упоении неожиданно подвернувшейся власти над ней безусловно было нечто бесовское.
Хуже всего было то, что ему удавалось снова и снова поджигать и её бесовским этим пламенем.
Не жертвой она была, но соучастницей. Равноправным игроком в сложной амурной игре на нескольких досках - с Антоном, Денисом, Хельге, денисовыми подружками и собственными комплексами.
Где Денис-Антон наконец-то принадлежал ей.
Где обретая, она освобождалась от него. Где мстя, - прощала его.

И вместе они, она и Кравченко, мстили Денису, освобождаясь от него, и были заодно в этой игре.
Ненавистное двуликое божество, довлеющее над Антоном - Яна-Денис, вдруг надкололось. Это теперь он, Антон, разрушал его. Теперь богом был он.

Каждая искра, которую ему удавалось высечь из тела пленённой Яны, была его трофеем, прометеевым огнём, украденным с Олимпа, от которого он возжигался.

Лишь на рассвете, когда закричат хозяйские петухи, Антон, как и подобает нечистой силе, исчезнет.
С утра была назначена съёмка в райском местечке в нескольких километрах от Гагр. Где были и волшебно раскрашенные южной осенью горы, и стремительная горная река, и висячий мост...И сакля на берегу реки с костром посередине, над которым жарилась на вертеле козлятина для гостей, пыхтела в котле мамалыга, вино подавали в восточных кувшинах с высоким узким горлом.

Где супермен Кольчугин уходил от заманивших его в ловушку бандитов - лихая классическая сцена погони, столь обожаемая и Денисом, и Антоном, и зрителями.
С хлещущими из простреленных бочек кровавыми винными струями, с прыжками по столам и крутым горным склонам, с моста в пенную реку, с яростной схваткой где-нибудь над пропастью... И, наконец, с автогонками по горной дороге - Яна всё это терпеть не могла - дешёвка!

Но, увы, "пипл хавал", как будут говорить спустя много лет. И приходилось сочинять эти дурацкие погони.
Лихой режиссёр, лихой оператор, лихие дублёры, а чаще всего и сам Кравченко без дублёра, - лихая натура, - сцены эти на просмотрах неизменно срывали аплодисменты.

Всё было захватывающе и красиво в этом райском уголке - особенно полёт бандита в пропасть на белой "Волге" был красив.
Даже загубленного старого корпуса "Волги" - не жалко - вон сколько "Волг", белых и разных, вылизанных, увешанных всевозможными побрякушками носилось взад-вперёд от одного застолья к другому!

Потом, много лет вперёд, здесь будет война.
Кровь, танки, пожары, обезумевшие лица беженцев, бегущих через мост...

Тогда сама мысль о чём-то подобном казалась абсурдной, ничего такого не могло случиться ни здесь, где группа была всё-таки дома, хоть и в гостях, ни в любом уголке страны.

И кавказцы, когда приезжали в Москву, хоть и были гостями, но это была и их столица.

А когда Шеварнадзе лютовал по поводу разложения грузинских верхов, Яна во время съёмок на Рижском взморье встретила в "Жемчужине" весёлую компанию южан, удравших от всевидевшего секретарского ока под крылышко братьев-прибалтов. Которые на их кошт весьма весело с ними гудели.
И Хельге была дома, приезжая на лето к южному морю и солнцу.

"Мой адрес не дом и не улица, мой адрес - Советский Союз!", - всё это было, её страна со всеми нелепостями и недостатками, которую она всем сердцем любила.
И вообще нелепо доказывать лягушке, что море лучше болота, или белому медведю, что его родное Заполярье хуже тропиков, ибо там холодно и нет лиан.

Но до грядущего, хоть и было "подать рукой", но оставалось ещё полтора десятилетия. И Яна, заставив себя в тот безумный день всё-таки притащиться на съёмку по жаре на местном дребезжащем автобусе, подставила щёки для поцелуев - одну Денису, а другую - несгибаемому Павке Кольчугину.
Которому, к счастью, как и всей группе, как и всегда на съёмках, до неё уже не было никакого дела.

Придуманный ею мир жил своей жизнью. Группа нервничала, спешила, опасаясь, что погода вот-вот испортится, потому что ветер с моря.
Все умчались снимать графоманский денисов шедевр - сцену над пропастью, где Кольчугин в смертельной схватке одолевал пастуха, владельца тайного макового поля, почему-то каратиста, - этот эпизод Яна ещё в Москве обозвала "над пропастью во лжи".

Оставив их снимать над пропастью невыспавшегося Кравченко, Яна просидит в одиночестве несколько часов в киношном рафике, на стоянке возле туалета.

"Дети разных народов", прибывшие на отдых по профпутёвкам и дикарями по баснословно дешёвым авиабилетам и по ещё дешевле - железнодорожным, наевшись и напившись до отвала за какой-нибудь червонец с носа /мамалыга с сыром и аджикой, копчёное мясо, зелень, вино и форель, да, да форель!/ - шныряли мимо в туалет, покуривали "Яву" по 40 коп. пачка и кадрились.

Не подозревая, что живут в империи зла и тюрьме народов.
Что не за горами счастливое время, когда они упорной борьбой завоюют право больше никогда не появляться в этом волшебном краю.
Когда у каждого будет свой собственный край-рай, выбраться из которого большинству будет не по карману.

Да и многие прекрасные края станут фронтами, где можно будет вволю пострелять друг в друга за свободу отказаться от большого дома во имя отдельной суверенной комнаты.

И на месте, где сейчас стоит рафик, тоже в разгар бархатного сезона будет лежать убитый чернокудрявый подросток - грузин или абхазец - кто их разберёт? - в окровавленной футболке с Микки Маусом.
И эта весёлая мышь в алом подтёке на ткани покажется особенно страшной.

Но тогда самая мрачная шизофреническая фантазия не могла ни до чего такого додуматься. Тогда Яне, одиноко сидящей в киношном рафике и пребывающей в тупой сонной одури, казался самым важным ответ на вопрос:
- Что же теперь будет?

Ответ явится сам собой, вульгарно-примитивный, как дважды два, и почему-то в образе облезлой дворняги, мусолящей в пыли перед рафиком козлиную ногу.
Яна свистнула ей в открытое окно, просто так.
Собака лишь чуть скосила глазом, поглощённая костью.

- Да ничего не будет. Ни-че-го, - не то, чтобы услышала, но и не сама себе сказала.

- Ни-че-го... Ни-че-го, - хрустела собака кистью.

-А почему, собственно, что-то должно быть? - подумала Яна, - Ни-че-го...

И сразу что-то изменилось. Уже в каком-то новом качестве она отправилась с проснувшимся шофёром рафика жевать копчёное мясо с мамалыгой, запивая терпким вином, а тут и группа вернулась, в отличном настроении.

Кравченко всю обратную дорогу спал на плече у гримёрши, а обмякшая от вина Яна дремала на плече Дениса, облачённого в ту самую джинсовую куртку, которая в горах пришлась весьма кстати - там гулял ветер.

Потом, само-собой, она оказалась в денисовом номере "Гагрипша", и Денис продемонстрировал ей, что соскучился, или неплохо это сыграл.

А она, впрочем, не очень-то и сыграла, будто продолжалась прошлая ночь.
И то ли Денис стал ненасытным Антоном, то ли Антон - Денисом.
А кем была она?

- Шлюха, - подумала она, засыпая, - Я - шлюха.

Но и это не потрясло, не задело. И где-то в подсознании грызло, как собака ту кость:

-Ничего не случилось. Ни-че-го!

 

 

Это было что-то страшное.

*   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ (Ангел-Хранитель).
АГ (Ангел-губитель)

 

СВИДЕТЕЛИ: В.Молотов. В.Семёнов. Г.Флёров. С.Каштанов. Г.Жуков. Артём, приёмный сын Иосифа. Д.Волкогонов. Н.Бердяев. У.Черчилль.

 *   *   *

"Наши бойцы, воодушевлённые сознанием своей великой освободительной миссии, проявляют чудеса героизма и самоотверженности. Умело сочетают отвагу и дерзость в бою с полным использованием силы и мощи своего оружия".
И. Сталин.

*   *   *

КЛЯТВА.

"Дорогой Иосиф Виссарионович, вступая в бой по освобождению Белорусской земли, я Вам клянусь бить врага храбро, мужественно, до тех пор, пока сердце бьётся в моей молодой груди.
Я буду мстить за смерть матерей и родных.
С Вашим именем мы непобедимы".
/Коммунист Г. Рыбанд/ 21 июня, 1944г.

*   *   *
"Красная Армия достойно выполнила свой патриотический долг и освободила нашу Отчизну от врага.
Отныне и навсегда наша земля свободна от гитлеровской нечисти.
Теперь за Красной Армией остаётся её последняя заключительная миссия: довершить вместе с армиями наших союзников дело разгрома немецко-фашистской армии, добить фашистского зверя в его собственном логове и водрузить над Берлином Знамя победы".
И.Сталин

"Подобно тому, как Красная Армия в длительной и тяжёлой борьбе одержала военную победу над фашистскими войсками, труженики советского тыла в своём единоборстве с гитлеровской Германией и ее сообщниками одержали экономическую победу над врагом".
/И. Сталин/.

*   *   *

"Сталин был не военный, но с руководством вооружёнными силами справился хорошо.
Хорошо.
Никакой нарком не руководил авиацией, а руководил Сталин.
И военно-морскими делами руководил Сталин.
И артиллерией - Сталин.

Были и ошибки. Они неизбежны, но всё шло. И это накачивание новой техники военной - под его началом.
Этого почти никто не знает".
/Молотов-Чуев/

"Мне рассказывал Чрезвычайный и полномочный посол В.Семёнов, что на большом собрании в Кремле Хрущёв заявил:
- Здесь присутствует начальник Генерального штаба Соколовский. Он подтвердит, что Сталин не разбирался в военных вопросах.
Правильно я говорю?
- Никак нет, Никита Сергеевич, - ответил маршал Советского Союза В.Соколовский".
/Ф.Чуев/

*   *   *

"Во всех иностранных журналах полное отсутствие каких-либо работ по этому вопросу.
Это молчание не есть результат отсутствия работы...
Словом, наложена печать молчания, и это-то является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идёт сейчас за границей...

Нам всем необходимо продолжить работу над ураном".
/из письма академика Г.Н.Флёрова И.Сталину/

"Единственное, что делает урановые проекты фантастическими - это слишком большая перспективность, в случае удачного решения задачи.

В военной технике произойдёт самая настоящая революция...
Если в отдельных областях ядерной физики нам удалось подняться до уровня иностранных учёных и кое-где даже их опередить, то сейчас мы совершаем большую ошибку, добровольно сдавая завоёванные позиции".
/Г. Флёров/

"Докладывая вопрос на ГКО, я отстаивал наше предложение.
Я говорил: конечно, риск есть. Мы рискуем десятком или даже сотней миллионов рублей...

Если мы не пойдём на этот риск, мы рискуем гораздо большим: мы можем оказаться безоружными перед лицом врага, овладевшего атомным оружием.

Сталин походил, походил и сказал:
- Надо делать.
Флёров оказался инициатором принятого теперь решения".
/Уполномоченный ГКО по науке С.Каштанов/

*   *   *

"В ходе конференции глава американской делегации президент США Г.Трумэн, очевидно, с целью политического шантажа однажды пытался произвести на И.В.Сталина психологическую атаку.

Не помню точно какого числа, после заседания глав правительств Г.Трумэн сообщил
И.В.Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав её атомным оружием.

В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У.Черчилль впился глазами в лицо И.В.Сталина, наблюдая за его реакцией.
Но тот ничем не выдал своих чувств,сделав вид, будто ничего не нашёл в словах
Г.Трумэна.
Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали впоследствии, что, вероятно, И.В.Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения.

На самом деле, вернувшись с заседания, И.В.Сталин в моём присутствии рассказал
В.М.Молотову о состоявшемся разговоре с Г.Трумэном.
В.М.Молотов тут же сказал:

- Цену себе набивают.

И.В.Сталин рассмеялся:
- Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Я понял, что речь шла об атомной бомбе.
/Г.Жуков/

*   *   *

Молотов - Чуеву:

- Конституция СССР целиком Сталиным создана. Он следил, направлял.
По его плану сделана, под его непосредственным, постоянным руководством.

*   *   *

...Был ли Яков коммунистом? Наверное, был коммунистом, но эта сторона у него не выделялась.
Работал на какой-то небольшой должности. Красивый был, немножко обывательский. Служил в артиллерии.
В плену вёл себя достойно. Погиб героем.
Сталин не стал выручать его, сказал: "Там все мои сыны".

*   *   *

Приемный сын Сталина - Артем:

- Однажды собрал сыновей: Якова, Василия и меня:
- Ребята, скоро война и вы должны стать военными!

Мы с Яковом стали артиллеристами, Василий - летчиком.
Все трое пошли на фронт с первого дня. Сталин позвонил, чтобы взяли нас немедленно.
Это была единственная от него привилегия как от отца.

Сохранились письма Василия к отцу.
В одном из них, с фронта, Василий просил выслать ему денег - в части открылся буфет, и, кроме того, хотелось сшить новую офицерскую форму.
На этом письме отец начертал такую резолюцию:

1.Насколько мне известно, строевой паёк в частях ВВС КА вполне достаточен.

2.Особая форма для сына тов.Сталина в Красной Армии не предусмотрена".

То есть денег Вася не получил.

- Сталин очень строго к этому относился. Его и хоронить-то не в чем было.
Рукава обтрёпанные у мундира подшили, почистили...
/Молотов/.

*   *   *

" Во время войны Сталин однажды случайно увидел, что в сейфе его помощника
А.Н. Поскрёбышева находится большая сумма денег.

- Что это за деньги? - недоумённо и в то же время подозрительно спросил Сталин, глядя не на пачки купюр, а на своего помощника.

- Это ваши депутатские деньги. Они накопились за много лет. Я беру отсюда лишь для того, чтобы заплатить за вас партийные взносы, - ответил Поскрёбышев.

Сталин промолчал, но через несколько дней распорядился выслать Петру Копанадзе, Григорию Глурджидзе, Михаилу Дзерадзе довольно большие денежные переводы"...

*   *   *

- Так это же его однокашники по духовному училищу и семинарии! - всплеснул удивлённо АГ чёрными ручками.

- То-то и оно. Сталин на листке бумаги собственноручно написал:

"1. Моему другу Пете - 40000.

2. 30000 рублей Дзерадзе.

3. 3.30000 рублей Грише.
9 мая 1944 Сосо".

И в тот же день набросал ещё одну коротенькую записку на грузинском языке:
"Гриша! Прими от меня небольшой подарок.
9.05.44 Твой Сосо".

*   *   *

"В личном архиве Сталина сохранилось несколько аналогичных записок. На седьмом десятке лет в разгар войны, Сталин неожиданно проявил филантропические наклонности.
Но характерно, что вспомнил он друзей из далёкой молодости: по учёбе в духовном училище и семинарии.

Это тем более удивительно, что Сталин никогда не отличался склонностью к сентиментальности, душевности, нравственной доброте.
Правда, мне известен ещё один филантропический поступок, который совершил Сталин уже после войны. "Вождь" направил письмо такого содержания в посёлок Пчёлка Парбигского района Томской области:

"Тов. Соломин В.Г.

Получил Ваше письмо от 16 января 1947 г., посланное через академика Цицина.
Я ещё не забыл Вас и друзей из Туруханска и, должно быть, не забуду.
Посылаю Вам из моего депутатского жалования шесть тысяч рублей. Эта сумма не так велика, но всё же вам пригодится. Желаю вам здоровья.
И. Сталин".
/Свидетельствует Д. Волкогонов/.

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Евангелие, Благая Весть - провозглашение начала Царствия Божия на земле в сердцах людей, просветлённых верой.
Царствие на земле - напрасно кто-то видит в этом гордый вызов Богу.
Разве не молим мы:
"Да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя на земле как на Небе?"

Грех и вызов Творцу - как раз добровольное подчинение "лежащему во зле" миру во главе с князем тьмы.

Не с Богом, нет - с самим дьяволом схлестнулся Иосиф по сути один на один в этой неравной смертельной схватке.
В отличие от народа своего, думающего, что никакого другого врага, кроме классового, нет, - он-то знал, что есть они, силы злобы поднебесной.
И есть Змей, их хозяин.
И что силы эти, в отличие от него,Иосифа, бессмертны...
А он слабеет, уже под семьдесят.

И наступит рано или поздно полночь, перевернётся та роковая страница Истории, и явится Некто с пятном...
И откроет все окна и двери в его крепости. И они, рогатые, хвостатые, клыкастые и когтистые ринутся в его царство.

И всё разрушат, осквернят, разорвут на части...

И его учёные будут служить Вампирии, его комсомолки торговать колониальным барахлом и своим телом, герои войны - рыться в помойках и просить милостыню...

Кто он, "с пятном"? - наверное, уже в школу ходит.
И другие оборотни, жаждущие своего часа, чтобы впиться в шею, притворяющиеся "верными" - как распознать их?..

"Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву.
Тут Левко стал замечать, что тело её не так светилось, как у прочих: внутри его виделось что-то чёрное.
Вдруг раздался крик: ворон бросился на одну из вереницы, схватил её, и Левку почудилось, будто у неё выпустились когти и на лице её сверкнула злобная радость.

"Ведьма!" - сказал он, вдруг указав на неё пальцем и оборотившись к дому."

"Внутри его виднелось что-то чёрное..."

ИОСИФ любил Гоголя.

А ему... Как распознать их?

"Выйди от неё, народ мой".

Пока Иосифу удавалось держать своих охранников в узде - страна на деле исповедовала "узкий Путь" и шла по нему, порой сама того не ведая.
И Господь был рядом, и благословлял, и хранил, и святой огонь горел в сердцах людей...

Россия воскресала, возрождались души.
Они строили государство без хищников. Но князь тьмы со своей свитой знали своё дело, помня, что "рыба тухнет с головы".

Номенклатура Иосифа, лучшие из лучших... Всё меньше огня оставалось в их сердцах, всё более притворства, лицемерия, жадности. Желания самим поживиться, не пасти народ, не спасать, а "резать и стричь".

Всё чаще Иосиф замечал в их глазах хищные вампирьи огоньки, которые трусливо гасли, послушные взмаху его бича.
Он периодически устраивал чистки во имя сохранения огромной своей империи, но волков становилось всё больше.
Без церковных таинств одолевала тёмная сторона в душах человеческих падшая природа. Да и не было веры в бессмертие, ради которого стоило идти на жертвы.
Потихоньку, а затем всё более наглея, они при случае старались урвать, оттянуть на себя жизненные соки, образуя своего рода раковые опухоли, разлагающие Целое.

Непросветлённый божественным огнём охранник так или иначе являлся потенциальным волком в овечьей шкуре, которую он жаждет при первом удобном случае скинуть и вцепиться в чьё-либо горло.
И грезит втайне о Забугорье, где волки ходят свободно, ворочают миллионами, рекламируют содомский грех, а стадо пускают на шашлык...

К сожалению, приобщение народа к Евангельскому учению и церковным таинствам оборвалось, едва начавшись, со смертью Иосифа.

Многое указывает на то, что в России после войны могло начаться настоящее религиозное возрождение...
ИОСИФ никогда не боролся с Церковью, как Божьим Вселенским учреждением, он боролся с церковью социальной. С "реакционным духовенством", как он часто повторял, активно прежде вмешивавшимся в политику на стороне угнетателей.

Для него разрушенное здание храма было не "Домом Божьим", а частью системы порабощения человека человеком, попирающей Замысел, противной его пониманию Евангелия.

Для него, бывшего семинариста, а затем революционера, столкнувшегося лицом к лицу с оскорбляющим Бога религиозным и нравственным фарисейством, лицемерием, жестокосердием к "малым сим" - резко разделились в сознании храм, как обитель Бога, и церковь, как человеческое учреждение.
Часть "лежащего во зле" мира, часть машины" для угнетения человека человеком", отдающей Богово кесарю.

А интеллигентская элита тем временем призывала его "более солидно поставить дело пропаганды безбожия".
/Горький, Письмо к Сталину/

Когда окончилась земная жизнь Иосифа, наследники - пастыри нерадивые сменяли друг друга, волки ещё какое-то время продолжали по инерции пасти и стеречь.

Следили друг за другом, боялись друг друга, натягивая усохшие, поеденные молью овечьи шкурки на отрастающие постепенно клыки и когти и разыгрывая умильные пасторали под свирель, завидуя своим собратьям из-за бугра.

Которые открыто исповедовали, что человек пришёл на землю, чтобы быть волком, выть по-волчьи. Служить себе - волку, резать овец для себя, волка...

А свободу понимали не как освобождение от служения Маммоне и дурных страстей, которому учила многовековая христианская культура, а как свободу осуществлять свои волчьи права и не слушаться Бога.

"Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой."
/Н.Бердяев/

*   *   *

"Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками.
Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше предложение о создании второго фронта и не хотим нарываться на четвёртый отказ. Поэтому вы не должны ставить вопрос о втором фронте перед Рузвельтом. Подождём момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами".
/И. Сталин - Литвинову/

*   *   *
Свидетельствует У.Черчилль /Из беседы со Сталиным /:

- Скажите мне, - спросил я, - на вас лично также тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?

Эта тема сейчас же оживила маршала.

- Ну нет, - сказал он, - политика коллективизации была страшной борьбой.

-Я так и думал, что вы считаете её тяжёлой, - сказал я, - ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей.

- С десятью миллионами, - сказал он, - подняв руки, - Это было что-то страшное.
Это длилось четыре года, но для того, чтобы избавиться от периодических голодовок, России было абсолютно необходимо пахать землю тракторами.

Мы должны механизировать наше сельское хозяйство. Когда мы давали трактора крестьянам, то они приходили в негодность через несколько месяцев. Только колхозы, имеющие мастерские, могут обращаться с тракторами.

Мы всеми силами старались объяснить это крестьянам. Но с ними было бесполезно спорить... он всегда отвечает, что не хочет, что не хочет колхоза и лучше обойдётся без тракторов.

-Это были люди, которых вы называли кулаками?

- Да, - ответил он, не повторив этого слова, - После паузы он заметил:
- Всё это было очень скверно и трудно, но необходимо.

- Что же произошло?" - спросил я.

- Многие из них согласились пойти с нами, - ответил он, - Некоторым из них дали землю для индивидуальной обработки в Томской области, или в Иркутской, или ещё дальше на север.
Но основная их часть была весьма непопулярна и они были уничтожены своими батраками.

Наступила довольно длительная пауза. Затем Сталин продолжал:

- Мы не только в огромной степени увеличили снабжение продовольствием, но и неизмеримо улучшили качество зерна.
Раньше выращивались всевозможные сорта зерна.
Сейчас во всей нашей стране никому не разрешается сеять какие бы то ни было другие сорта, помимо стандартного советского зерна. В противном случае с ними обходятся сурово. Это означает ещё большее увеличение снабжения продовольствием.

 

 

Кавказская пленница Дубль2.

 *   *   *
Ни-че-го... Ни-че-го, - хрустела собака костью.

 

Назавтра Иоанна улетела, оставив Дениса на попечение Хельге.
Представит их вместе и ничего не почувствует. Пусть себе. Она даже готова держать свечку. Даже пикантно.
Она ужаснётся своим мыслям, но опять как бы со стороны.

Подобное излечилось подобным, падение падением.
Тяжкое бремя ревности обернулось незнакомым дурным состоянием беспредельной вседозволенности.
Где то, что ей прежде представлялось не то чтобы отвратительным - она не была пуританкой, - но просто постыдным мартовско-кошачьим синдромом, недостойным человека... от чего она, во всяком случае считала себя полностью застрахованной, как от выгребной ямы где-то на задворках бытия, - вдруг станет к себе манить именно своей постыдностью и непристойностью.
И спешащие к самолёту мужчины, которых она раньше в упор не замечала, разве что у кого нос на затылке, стали притягивать её взгляд то мощной багровой шеей, то волосатыми руками, то резким запахом курева или пота.

Самолёт летел к Москве, а она, откинувшись в кресле в мучительно-сладкой полудрёме, кралась к этой отвратительной яме, набитой жадно тянущимися к ней руками, мокрыми ртами, потными безликими телами, извивающимися, как змеи.
Шла, дрожа от страха и нетерпения, сбрасывая на ходу одежду, предвкушая со сладким ужасом, как эти отвратительные безликие руки, когти, рты, исступлённо хрюкая и сопя, растерзают её в клочья.

Это не была сладостно-вожделенная грёза о ком-то конкретном - это видение было ей сладостно именно своей мерзостью, ужасом и безликостью.
Какая-то кровавая массовка из низкопробного триллера.
Болезненное наваждение, от которого она не то чтобы не могла, - не хотела избавиться.

Через несколько часов, окунувшись с головой ещё в одну бездну, на этот раз беспросветных дел, она опять вылечит бездну бездной и посмеётся над той дурью. И забудет про неё.
Пройдёт неделя-другая.
И вот однажды утром...

- Жанна, я только с самолёта. Денис со всеми будут послезавтра, вечером лечу к своим... Остановился тут у одних, все на работе.
Слушай адрес.

Кравченко тараторил, не давая ей возразить, описывая какие-то закоулки-переулки, по которым она должна рвануть, сломя голову, в его медвежьи объятия.
И хуже всего была даже не наглая кравченковская уверенность, что она, бросив дела, попрётся ни свет ни заря в эти дурацкие Мневники, а то, что она сразу поняла, что да, попрётся.
Та же хворь, что заставила его лететь в Новосибирск через Мневники, гнала и её через всю Москву.
Машина, казалось, сама находила дорогу.
Она слилась со взбунтовавшимся телом Яны, требующим Кольчугина, придуманного ею советского сверхчеловека. Его медвежьих ненасытных объятий, так странно и взрывоопасно соединившихся отныне в её подсознании с привычным обликом непробиваемо-сдержанного Дениса.

- Я - шлюха... - опять уже привычно констатировала она, таким примитивно-грубым и неодолимым было желание.
И уже не было оправдания, что мол там, на юге, сработали стрессовое состояние, шампанское и "море в Гаграх".

Если бы ещё можно было ни о чём с Кравченко не говорить, не выяснять отношения!..

"Ты едешь пьяная, и очень бледная по тёмным улицам совсем одна..."
Вот анекдот.
И даже хлебнуть нельзя - за рулём. Она не знала, плакать или смеяться.
Она боялась себя такую и презирала.

Дверь была приоткрыта.
- Входи, я говорю по телефону, - отозвался Антон откуда-то из глубины квартиры.

Щёлкнул за спиной замок.
В квартире - тьма кромешная, окна глухо зашторены, как в войну.

Ощупью она шла куда-то, на что-то натыкаясь, пока не наткнулась на Антона, который, едва положив трубку, обрушился на неё, как стихийное бедствие, тоже, видимо, предпочитая не выяснять отношения.
От него, как от пирата, пахло морем, кубинским ромом и порохом.

Всё было, как тогда, разве что кромешная тьма вокруг, и не надо было ничего говорить, - она страшилась любого слова. И Антон, умница, то ли опять был пьян, то ли разыгрывал пьяного, в общем, с него были снова взятки гладки.

И потом, когда она везла его в аэропорт, - тоже то ли спал, то ли притворялся спящим.
Лишь когда объявили посадку на Новосибирск, ожил и заговорил о делах киношных, будто и не было никаких мневников.

И деловито-дружеский, как всегда, поцелуй в щёку.

Так продолжился их роман.
Встречи на случайных квартирах, а потом и у Антона, в его двухкомнатной кооперативной хате недалеко от Ленкома, куда его наконец-то возьмут.
Хоть и каждый раз в любом спектакле зал будет весело оживляться при его появлении:
- Павка, Павка!..

Интеллектуальная антонова жена Нина, к тому времени уже лауреат Ленинской премии, в Москву будет наведываться раз в два - три месяца, в перерывах между сериями опытов.
Да и кто вообще дерзнёт их заподозрить в каких-то шашнях после доброго десятка совместных телесерий!

Общественность ничего не подозревала, ибо игра шла не по правилам.
Их могли застать вместе где угодно - для всех они были чем-то вроде осточертевших друг другу супругов, ветеранов на пороге серебряной свадьбы, им удастся сохранить полное инкогнито.
Денис чувствовал, видимо, что у неё "кто-то есть", и даже переживал по-своему, но меньше всего подозревал Кравченко.
Она совсем перестала его ревновать, но ему, похоже, не очень-то нравилась эта неожиданная свобода.
В отместку Денис потуже натянул удила совместной творческой упряжки. Он, что называется, вошёл в творческую форму.

Идеи, планы, замыслы помимо сериала с Кравченко, рождались нескончаемым серпантином, как из шляпы фокусника. И все это, разумеется, наматывалось на неё, связывая по рукам и ногам, пеленая, как кокон, пожирая - какие-то бесконечные договоры, заявки, либретто...

И чем большим трудоголиком он становился, тем более ненавидела она пишущую машинку, а потом и компьютер.
Но ничего не могла поделать. Она должна была бежать в этой упряжке, которая без неё не сдвинулась бы с места.
Она была денисовой рабыней, негром. Хоть и всё, слава и деньги, были общими, она ничего этого не хотела.
Она ненавидела эти его дурацкие идеи и замыслы.

Знакомое ещё со времён Лёнечки чувство тошноты накатывало всё чаще, но приходилось насиловать себя, тем более, что тяготила и вина перед Денисом.

Постепенно возбуждающий гибрид Денис-Антон иссяк и устарел, Кравченко становился в её глазах просто Кравченко, она охладевала и уже радовалась, что тело вновь обретает свободу.
Антон был очень одинок в Москве, несмотря на фантастическую свою популярность. В её к нему отношении появилось нечто материнское, тем более что свекровь окончательно узурпировала Филиппа, нещадно его баловала.
Раздражение против свекрови распространялось и на сына, его место всё более занимал Антон, которого хотелось воспитывать и опекать.

Он читал ей свои басни про разных зверюшек - она слушала с удовольствием и советовала начать всерьёз писать для детей.
Но странно - чем теплее она относилась к Антону-человеку, тем холоднее отзывалось тело на его прикосновения.
Яна ликовала, предвкушая свободу, однако разбуженная чувственность давала о себе знать.
Однажды Кравченко, приревновав её не без основания, едва не отлупил.
Обретая душевную близость с Яной, он терял её тело. Антон инстинктивно понял это и выбрал тело.
Эпоха искренности кончилась.
Кравченко перестал быть Кравченко, перестал быть Кольчугиным, но и Денисом он уже не был.
Он затеял новую любовную игру с переодеваниями, перевоплощениями, со сменами декораций, проявляя не только незаурядное актерское, но и режиссёрское, литературное и живописное дарование.
Он будил её воображение, заставляя участвовать в этих экзотически-эротических спектаклях в своей малогабаритной квартире.
Яна поначалу отбивалась, но постепенно втянулась, увлеклась, слишком поздно заметив новую искусную кравченковскую ловушку.
Чтобы опять поработить её, вернуть утраченную было власть.

- Павка! Павлик, - посмеивался с любовью зал.

Великий актёр Кравченко мстил ей за этого придуманного Павку, погубившего его дар, карьеру.
Обречённый навеки оставаться Кольчугиным в глазах публики, он гениально менял маски, преображался в любовных играх с нею и ликовал, когда и она, переставая быть собой, чувствуя, что теряет рассудок, испытывала наиболее острое наслаждение.

Их роман мог бы, наверное, послужить темой для докторской диссертации какого-либо фрейдиста, психиатра и сексолога.
Денис-Яна-Антон. Она увязала всё глубже в этом бермудском треугольнике.

Всё круче становилась её тогдашняя жизнь - популярность, достаток, благополучная по нынешним меркам семья... Бомонд, любовник, премьеры, просмотры, вечеринки, семинары в Репине и Болшево - всё это было у неё, как и у многих других в годы застоя, - советская власть досаждала разве что очередями да цензурой.
Но чем благополучнее становилась жизнь, тем тошнее ей становилось.

Полноценная творческая, деловая, материальная и чувственная жизнь - как скажут в начале девяностых - вожделенный набор состоявшейся судьбы, успеха - все это у неё было в семидесятых.
И именно тогда она это уже люто ненавидела.

У кого она тогда была в рабстве?
У Дениса? У Антона? У себя самой?

Она не умела жить иначе, не могла да и, наверное, не хотела. Она добросовестно пыталась жить "на полную катушку", но ничего не получалось.

И когда она мчалась куда-то на тогда ещё новеньком "жигулёнке" - в Останкино, на Мосфильм, к Антону или домой, разыскивала по дружкам пропавшего Филиппа, всё чаще возникало у неё жгучее желание врезаться на скорости в какой-либо столб и разом избавиться ото всех этих рабств - компьютер, всевозможное начальство, дом, быт, муж, сын, любовник, свекровь...

И более всего она сама, загнавшая себя во все эти рабства...
Пожирающие её разум, талант, плоть, время, душу.
Всю её жизнь...

Сам процесс бытия представлялся ей теперь невидимым монстром с десятками щупальцев-присосков - слова, прикосновения, клавиатура, телефонные звонки - она физически ощущала, как утекают в эти присоски её силы, энергия, время, жизнь.

Будто клавиатура печатает кровью, кровью пахнут поцелуи Антона, рукопожатия в Доме Кино, заключения худсовета и мучительное ожидание возвращения неизвестно где шляющегося Филиппа - пытка вроде средневековой дыбы.

- Он уже взрослый и нравится девочкам, - отметала её ночные страхи свекровь, переворачиваясь на другой бок.
- Куда он денется? - сонно отмахивался и Денис, - Спи, не валяй дурака.

А ей казалось, что стрелка старинных часов в спальне пульсирует не на циферблате, а у неё в грудной клетке, среди нервов, аорты, сосудов.

И когда, наконец, Филипп появлялся под утро как ни в чём не бывало и она влепляла ему традиционную оплеуху, а он был непробиваемый, как отец, и румяный, как она в его годы, - она забывалась в полном изнеможении и молилась обо всех своих монстрах.

Филипп ещё что-то жевал из холодильника, плескался в ванной, мурлыкал...
И она была счастлива, что этот людоед, пожирающий её вместе с котлетами, не погиб от рук шпаны, как ей мерещилось, или под машиной, но будет ещё долго вместе со всей компанией терзать её. Пока не сожрёт окончательно.

Самым ужасным была полная невозможность что-либо изменить в этом многоликом рабстве, называемом полноценной благополучной жизнью.
Весь мир играл в эти игры, привычно-скучные, или азартные, рискованные, находил в них смысл, выигрывал или проигрывал и, похоже, ухитрялся ими наслаждаться.

Ей пожаловаться было некому, разве что "лишним людям", которых они проходили в школе. Эти бы, может, и поняли. Окружающие - вряд ли.

А может, они тоже притворяются? - думалось иногда Иоанне, - Скучают и мучаются у игральных автоматов просто потому, что нельзя встать и уйти?

Все вокруг были в рабстве - карьеристы, трудоголики, чиновники, партийцы, вынужденные часами слушать какого-либо полуживого старца.
Сам этот несчастный старик, в муках перемалывающий искусственной челюстью груды мёртвых слов вместо того, чтобы играть где-нибудь на лужайке с внуками.

Рабы-бабники, алкоголики, меломаны, гурманы, наркоманы, картёжники, коллекционеры, модницы, спортсмены и энтузиасты подлёдного лова, часами коченеющие над прорубью, чтобы поймать какую-нибудь несчастную рыбёшку.

Господи, кто безумен - она или они, не желающие замечать своего безумия?

- Это жизнь, - думала она, - все так живут. Жизнь есть рабство у своих амбиций, желаний и обязанностей и, наверное, мое открытие банально.
Люди просят у Бога спасения от болезни, опасности...
У меня всё хорошо, но хочется кричать.
Господи, спаси меня!
От чего?

Ответа не было. Всякие там прекрасные слова о служении ближним навевали ещё большую тоску и скуку.
Ближние - те же монстры.

Она вспоминала жуткий фильм о прекрасной чистой девушке, которая пустила в свой дом калек и нищих, которые напились и надругались над ней.
Так что же? Неужели только на скорости в столб, когда станет совсем невмоготу?

-Спаси меня, Господи! - по-детски молилась она, - Почему так тошно?

Если получаешь удовольствие, почему бы не продаться в рабство?- так думают многие. Рабство у идолов, рабство у желаний.

Но почему это рабство, это право выбора своего игрального автомата, к которому присохнешь и будешь служить, как последняя рабыня - почему мир называет это свободой?

Потом, спустя годы, одни из них будут бороться за возможность удесятерить число автоматов и вкалывать по-чёрному, зарабатывая на жетоны, другие - разделят комнату, растащат по углам автоматы и всё разрушат, продолжая играть на пепелище.

Но это потом. А пока что терзаемая многоруким монстром Яна мечтала о выходе из игры.
Однако выхода, похоже, не было.

Выйти означало "не быть".
Мысль о спасительном бетонном столбе постепенно переставала пугать.

Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности.
- У меня всё хорошо, но душа кричит о помощи... значит, я больна и в опасности, - молилась она,
- Спаси меня, Господи...

 

 

Что с вами будет без меня?

*   *   *

 

ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ (Ангел-Хранитель)
АГ (Ангел-Губитель)

СВИДЕТЕЛИ:В Молотов. В Бережков. Мольер. "Дас Шварце Копф", Голованов. Вл. Солоухин. Василевский. М. Лобанов.

*   *   *
"Завершив освобождение родной земли от гитлеровской нечисти, Красная Армия помогает теперь народам Польши, Югославии, Чехословакии разорвать цепи фашистского рабства и восстановить их свободу и независимость".
 /И. Сталин/

"Теперь, когда Отечественная война идёт к победоносному концу, во всем величии встаёт историческая роль советского народа.
Ныне все признают, что советский народ своей самоотверженной борьбой спас цивилизацию Европы от фашистских погромщиков.
В этом великая заслуга Советского народа перед историей человечества".
/И. Сталин/

"Народы СССР уважают права и независимость народов зарубежных стран и всегда проявляли готовность жить в мире и дружбе с соседними государствами.
В этом надо видеть основу растущих и крепнущих связей нашего государства со свободолюбивыми народами".
/И. Сталин/

*   *   *

- Голос Америки передал, что умер убийца Троцкого.
Отсидел двадцать лет, получил Героя Советского Союза, пожил у нас недолго, а умер на Кубе.
Это было по вашему указанию?

- Конечно. Троцкий перед смертью сказал о Сталине:
"Он и здесь меня нашёл".
/Молотов - Чуеву/.

*   *   *

Сталин спросил у метеорологов, какой у них процент точности прогнозов.
- Сорок процентов, товарищ Сталин.
- А вы говорите наоборот, и тогда у вас будет шестьдесят процентов.

*   *   *

В.Бережков, личный переводчик И.Сталина:

- Надо признать, что при всех своих отвратительных качествах Сталин обладал способностью очаровывать собеседников. Он, несомненно, был большой актёр и мог создать образ обаятельного, скромного, даже простенького человека.

В первые недели войны, когда казалось, что Советский Союз вот-вот рухнет, все высокопоставленные иностранные посетители, начиная с Гарри Гопкинса, были настроены весьма пессимистически. А уезжали из Москвы в полной уверенности, что Россия будет сражаться и в конечном итоге победит.

А ведь положение у нас было действительно катастрофическое.
Враг неотвратимо двигался на Восток. Чуть ли не каждую ночь приходилось прятаться в бомбоубежищах.
Что же побуждало Гопкинса, Гарримана, Бивербрука и других опытных и скептически настроенных политиканов менять свою точку зрения?
Только беседы со Сталиным.

Несмотря на казавшуюся безнадёжной ситуацию, он умел создать атмосферу непринуждённости, спокойствия.
В кабинет, где царила тишина, едва доносился перезвон кремлёвских курантов. Сам "хозяин" излучал благожелательность, неторопливую обстоятельность, уверенность.
Казалось, ничего драматического не происходит за стенами этой комнаты, ничто его не тревожит.
У него масса времени, он готов вести беседу хоть всю ночь. И это подкупало.

Его собеседники не подозревали, что уже принимаются меры к эвакуации Москвы, минируются мосты и правительственные здания. Что создан подпольный обком столицы, а его будущим работникам выданы паспорта на вымышленные имена.
Что казавшийся им таким беззаботным хозяин кремлёвского кабинета прикидывает различные варианты на случай спешного выезда правительства в надёжное место.

После войны он в минуту откровения сам признался, что положение было отчаянным. Но сейчас умело скрывает это за любезной улыбкой и внешней невозмутимостью.

Говоря о нуждах Красной Армии и промышленности, Сталин называет не только конкретную военную продукцию, оружие, но и запрашивает оборудование для предприятий, целые заводы.

Поначалу собеседники недоумевают: их военные эксперты утверждают, что советское сопротивление рухнет в ближайшие четыре-пять недель. О каком же строительстве новых заводов может идти речь?
Даже оружие посылать русским рискованно - как бы оно не попало в руки немцев.

Но если Сталин просит заводы, значит, он что-то знает, о чём не ведают ни эксперты, ни сами политики.
И как понимать олимпийское спокойствие Сталина и его заявление Гопкинсу, что если американцы пришлют алюминий, СССР будет воевать хоть четыре года?
Несомненно, Сталину виднее, как обстоят тут дела!

И вот Гопкинс, Бивербрук, Гарриман заверяют Рузвельта и Черчилля, что Советский Союз выстоит и что есть смысл приступить к организации военных поставок стойкому союзнику.

Сталин блефовал, но по счастью, оказался прав.
Так же как и тогда, когда после посещения британским министром иностранных дел Энтони Иденом подмосковного фронта во второй половине декабря 1941 года, заявил:

- Русские были два раза в Берлине, будут в третий раз...

*   *   *

"... Сталин на протяжении нескольких военных лет время от времени донимал маршала вопросом: почему его не арестовали в 1937 году?
Не успевал тот раскрыть рот, как Сталин строго приказывал:
- Можете идти!
И так повторялось до конца войны.

Жена маршала после каждого подобного случая готовила ему узелок с тёплыми вещами и сухарями, ожидая, что её супруг вот-вот угодит в Сибирь.
Настал день Победы.
Сталин, окружённый военачальниками, произносит речь...

- Были у нас и тяжёлые времена, и радостные победы, но мы всегда умели пошутить. Неправда ли, маршал...

И он обращается к злополучному объекту своих "шуток".
/В. Бережков/

*   *   *

"... внутри его виделось что-то чёрное..." (Гоголь). Страница Истории.
"Пятно у него"...
Кто же он, предатель-генсек?
И собутыльники-шутники всех времён и народов, что дерзнут "раздавить на троих" великую тысячелетнюю страну, собранную самоотверженным трудом и кровью многих поколений, благословенную Небом?...

"Не страну, а вселенную"...

И агрессивно послушное большинство - промолчавшее, отсидевшееся?

"Мы ответственны не только за то, что делаем, но и за то, что не делаем"!
/ Мольер/.

*   *   *

"Нам кажется чудом, что из необъятных советских степей встают все новые массы людей и техники. Как будто какой-то великий волшебник лепит из уральской глины в любом количестве большевистских людей и технику".

/"Дас шварце копф", 1943г/

*   *   *

"Когда-нибудь спросят:
- А что вы, собственно, можете предъявить?
И никакие связи не помогут сделать ножку маленькой, душу - большой и сердце справедливым"...
/из фильма "Золушка"/
*   *   *

"Кто стреляет в своё прошлое из пистолета, тот стреляет в своё будущее из пушки". /Премудрость/.

*   *   *

- Выдержал наш строй, партия, народы наши и, прежде всего, русский народ, который Сталин назвал наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.
И в этом не было проявления великодержавного шовинизма, а была историческая правда.

Кто-кто, а Сталин разбирался в национальном вопросе.
И правильно назвал русский народ той решающей силой, которая сломала хребет фашизму. Сталин, как никто, понимал великое историческое предназначение и тяжёлую миссию русского народа.
То, о чём писал Достоевский, - что ко всемирному всечеловеческому объединению народов сердце русское может быть более других предназначено...

- Маршал Голованов мне говорил, что не встречал человека, который бы больше болел за русский народ, чем Сталин...

- Мне наши полководцы рассказывали, что Сталин перед сражением, напутствуя, обычно говорил: "Ну, дай Бог!" или "Ну, помогай Господь!"

А писатель Владимир Солоухин, служивший во время войны в Кремле, рассказывал: "Выходит на крыльцо Иосиф Виссарионович. По левую руку - патриарх Алексий, по правую - ... "
- Наверное, Молотов?- спросил я.
- Митрополит Крутицкий и Коломенский, - не моргнув, ответил Владимир Алексеевич, - А что ты смеёшься? 0н попов уважал. Сказывалось семинарское образование..."
/Молотов - Чуев/

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Убежав от Вампирии - отделившись, оградившись и укрепившись, Иосиф начал расшатывать остатки её изнутри, лишая фундамента, притягательности.

О, если бы "инженеры человеческих душ" по-настоящему помогали ему в этом великом Божьем деле конструирования новой действительности, умножения жатвы Господней!
А не мечтали в абсолютном своём большинстве с "кукишем в кармане" о "загнивающем Западе".

Но так или иначе, удалось извлечь у народа колоссальный внутренний резерв сил духовных и творческих, освободив его из-под власти дурной материи, служения Маммоне.
Пусть они не славили вслух Творца, но зато на каждом шагу ниспровергали и развенчивали Вампирию, тем самым ослабляя царство тьмы и косвенно работая Творцу на Замысел.

Даже сейчас культурный пласт того времени продолжает работать на Дело Божие - восстановление Богочеловечества, ослабление "демократической" Вампирии.

Иосиф очень быстро разочаровался в классовом подходе и понял, что раб, пролетарий - всего лишь вывернутый наизнанку господин. И время от времени в эпохи революций они просто меняются местами.
Он внутренне вернулся к религиозным истокам бытия, а может, и не уходил от них.
Просто по разным причинам не мог сразу об этом объявить во всеуслышание.

Он стал действовать, опираясь не на классовые, национальные или "общечеловеческие" ценности, даже не на марксистские /хоть и умело использовал при случае любые догмы/,а на духовные.

Он развивал в народе чувство ДОЛГА, предусмотренное ЗАМЫСЛОМ.
ДОЛГ - то, что взято у Отца и что должно вернуть безвозмездно через служение Делу умножения жатвы Господней.
Служение людям в высоком смысле слова - освобождение человечества от власти дурной количественной бесконечности Маммоны.

*   *    *

- Что с вами будет без меня, если война? - спрашивал он уже после войны, - Вы не интересуетесь военным делом. Никто не интересуется, не знает военного дела.
Что с вами будет? Империалисты вас передушат".
/Молотов/.

*   *   *

- Вольский писал Сталину примерно следующее:
"Дорогой товарищ Сталин, считаю своим долгом сообщить вам, что я не верю в успех предстоящего наступления. У нас недостаточно сил и средств для него.

Я убеждён, что мы не сумеем прорвать немецкую оборону и выполнить поставленную перед нами задачу.
Что вся эта операция может закончиться катастрофой. Что такая катастрофа вызовет неисчислимые последствия, принесёт нам потери, вредно отразится на всём положении страны.
И немцы после этого смогут оказаться не только на Волге, но и за Волгой"...

- Сталин закончил обсуждение вопроса, которым они занимались, поднял на меня глаза и спросил:

- Ну, что вы скажете об этом письме, товарищ Василевский?

Я сказал, что поражён этим письмом.

- А что вы думаете насчёт предстоящих действий после того, как прочли это письмо?

Я ответил, что... наступление надо начинать в установленные сроки, по моему глубокому убеждению, оно увенчается успехом.

- А как вы объясняете это письмо?

- Я сказал, что не могу объяснить это письмо.

- Как вы оцениваете автора этого письма?

Я ответил, что считаю Вольского отличным командиром корпуса, способным выполнить возложенное на него задание.

- А теперь, после этого письма? - спросил Сталин, - Можно ли его оставить на корпусе, по вашему мнению?

Я несколько секунд думал над этим. Потом сказал, что я лично считаю невозможным снимать командира корпуса накануне наступления и считаю правильным оставить Вольского на его должности.
Но, конечно, с ним необходимо говорить.

Через некоторое время Вольского нашли.

Сталин взял трубку.

- Здравствуйте, Вольский. Я прочёл ваше письмо. Я никому его не показывал, о нём никто не знает.
Я думаю, что вы неправильно оцениваете наши и свои возможности. Я уверен, что вы справитесь с возложенными на вас задачами и сделаете всё, чтобы ваш корпус выполнил всё и добился успеха.
Готовы ли вы сделать всё, от вас зависящее, чтобы выполнить поставленную перед вами задачу?

Очевидно, последовал ответ, что готов.

Тогда Сталин сказал:

- Я верю в то, что вы выполните вашу задачу, товарищ Вольский. Желаю вам успеха.

Он говорил всё это абсолютно спокойно, с полной выдержкой.
Я бы сказал даже, что говорил он с Вольским мягко.

Надо сказать, что я видел Сталина в разных видах и, не преувеличивая, могу сказать, что знаю его вдоль и поперёк. И если говорить о людях, которые натерпелись от него, то я натерпелся от него как никто.
Но надо сказать правду, что бывал и таким, каким был в этом случае.

После того, как он кончил разговор, он сказал, что я могу отправиться на фронт.

Вольский действовал решительно и удачно, полностью выполнил свою задачу. Когда оба фронта соединились в районе Калача, через день или два после соединения я впервые вновь увидел Вольского.

Я был ещё на Юго-Западном фронте и докладывал Сталину о соединении фронтов и об организации внутреннего и внешнего фронта окружения. При этом докладе он спросил меня, как действовал Вольский и его корпус. Я сказал так, как оно было, что корпус Вольского и его командир действовали отлично.

- Вот что, товарищ Василевский, - сказал Сталин, - раз так, то я прошу вас найти там, на фронте, хоть что-нибудь пока, чтобы немедленно от моего имени наградить Вольского. Передайте ему мою благодарность, наградите его от моего имени и дайте понять, что другие награды ему и другим - впереди.

После этого звонка я подумал: чем же наградить Вольского?

У меня был трофейный немецкий "вальтер", и я приказал там же, на месте, прикрепить к нему дощечку с соответствующей надписью. И когда мы встретились с Вольским, я поздравил его с успехом, поблагодарил за хорошие действия, передал ему слова Сталина и от его имени этот пистолет.
Мы стояли с Вольским, смотрели друг на друга, и с ним было такое потрясение, что этот человек в моём присутствии зарыдал, как ребёнок".
/Из беседы К.Симонова с маршалом Василевским/.

*   *   *

"25 февраля 1943 года из Ульяновска в Кремль Сталину патриарший местоблюститель митрополит Сергий написал:
"Верующие в желании помочь Красной Армии охотно откликнулись на мой призыв: собрать средства на постройку танковой колонны имени Дмитрия Донского. Всего собрано около 6000000 рублей и, кроме того, большое количество золотых и серебряных вещей.
Примите эти средства как дар от духовенства и верующих русской православной церкви в день юбилея Красной Армии".

Ответ Сталина Сергию был направлен в тот же день:
"Прошу передать православному духовенству и верующим, собравшим 6000000 рублей, золотые и серебряные вещи на строительство танковой колонны имени Дмитрия Донского, мой искренний привет и благодарность Красной Армии".

Прямо с дачи Карпов связался по телефону с митрополитом Сергием и сообщил, что правительство СССР готово принять его вместе с митрополитами Алексием и Николаем.

Через два часа Сталин принял их в Кремле. На беседе, кроме Карпова, присутствовал
В.М. Молотов.
Сталин начал беседу с того, что высоко отозвался о патриотической деятельности православной церкви, отметил и тот факт, что с фронта поступает немало писем с одобрением такой позиции духовенства и верующих.
Затем поинтересовался проблемами церкви.

Митрополит Сергий отметил, что главная проблема - это вопрос о патриархе, подчеркнув ненормальность ситуации, когда 18 лет не занимается этот высший пост, а также длительное время отсутствует Синод.
Всё это, заключил Сергий, ставит как первоочередную задачу скорейшее проведение Поместного Собора.

Сталин одобрительно отозвался о проведении Собора.
Спросил, как будет называться патриарх, когда может быть созван Собор, нужна ли помощь правительства с транспортом, доставкой участников, размещением.
Предложил финансовую поддержку.

Сергий высказался, чтобы патриарх назывался Московский и всея Руси, а не всей Руси, как было при Тихоне.
Сталин согласился с этим.

Затем Сергий сказал, что для подготовки Собора потребуется никак не менее месяца: время
военное, а собрать необходимо всех епископов, существуют трудности в передвижении по стране и т. д.
Финансовую помощь Сергий отклонил.

Когда Сергий затронул вопрос о сроках, необходимых для подготовки Собора, Сталин спросил:

- Нельзя ли проявить большевистские темпы?

Обратившись к Карпову, попросил помочь руководству церкви с быстрейшим приездом епископов на Собор, привлечь для этого авиацию, другой транспорт.
Карпов заверил Сталина, что вся необходимая работа будет проведена и Собор можно открыть через три-четыре дня. Тут же Сталин и митрополиты договорились назначить открытие Собора на 8 сентября.

Следующий вопрос, который поднял Сергий, был о кадрах священнослужителей.
Поделившись трудностями их подготовки, когда перестали существовать духовные школы, семинарии, академии, он сказал, что было бы неплохо открыть несколько епархиальных библейских курсов.
Сталин согласился с этим и предложил открыть не курсы, а духовные академии и училища.
На это Сергий и митрополит Алексий ответили, что на открытие академий и училищ пока у церкви денег нет.
Выслушав, Сталин сказал:
- Как хотите, но правительство не будет возражать и против открытия семинарий и академий.

Затем Сергий обратился к Сталину по поводу необходимости издания ежемесячного церковного журнала. А также дополнительного открытия приходов в епархиях, отметив, что их осталось недостаточно для удовлетворения нужд верующих.
В этой связи он сказал, что желательно наделить властью по решению этих вопросов местные Советы и епархиальные управления.
Сталин заявил, что препятствий не будет.

Патриарший местоблюститель коснулся и такой проблемы, как освобождение архиереев, духовенства, находящихся в ссылках, лагерях, тюрьмах. А также о возможности нести службу, свободно передвигаться по стране тем священникам, которые отбыли наказания в местах лишения свободы.

Сталин предложил Карпову изучить этот вопрос, а Сергию подготовить список священников, находившихся в заключении.
Сергий особо остановился на важности открытия в епархиях свечных заводов, мастерских по изготовлению церковной утвари.

Сталин не возражал.
Он заверил, что церковь вполне может рассчитывать на помощь СНК СССР.
Митрополит Сергий выразил просьбу о передаче церкви игуменского корпуса в Новодевичьем монастыре в Москве для размещения патриархии. Была высказана и просьба помочь с транспортом.
Что же касается продуктов, то они просят не беспокоиться: всё необходимое можно купить на рынке.

Сталин ответил, что... старый игуменский корпус мало подходит под размещение патриархии: в нём сыро, холодно, темновато.
Поэтому правительство, обдумав всё это, пришло к выводу предоставить церкви другое помещение, в которое можно въезжать хоть завтра.

Это резиденция бывшего германского посла Шулленбурга в Чистом переулке со всей мебелью.

- Здание наше, советское, - специально оговорил Сталин".

/Свидетельствует М. Лобанов/.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Побег.

*   *   *

Душа кричит о помощи, когда больна и в опасности.
 У меня всё хорошо, но душа кричит о помощи.
Значит, я больна и в опасности, - молилась она - Спаси меня, Господи...

И вот однажды...

Нет, она не врезалась в столб, просто помяла крыло, "поцеловавшись" с такси.
Конфликт разрешили полюбовно. Таксист взялся отремонтировать машину и сделал всё в лучшем виде, но Яне пришлось с недельку поездить на такси, а то и городским транспортом.

Однажды она в спешке вскочила наугад в битком набитый автобус, который почему-то промчал сразу несколько остановок, в том числе и нужную ей, где надо было забрать из ремонта принтер до конца рабочего дня.
Возмущаясь и колотя в кабину шофёра / - Да не остановит он, теперь только за мостом/ - она вдруг осознала, что колотит по репродукции, приклеенной к стеклу, отделяющему кабину от салона.

Это была ганина "Иоанна".

Цветная, большого формата, прекрасно отпечатанная где-нибудь за бугром и видимо, вырванная из настенного художественного календаря.

У неё были ганины альбомы, - драгоценные подарки вездесущей Регины, - покровительницы муз, однако небольшого формата - / "Сама понимаешь, там это дорого, а валюты дают нам только, чтоб не подохли"/.
На одном была и "Иоанна", выгоревшая, тускловатая. А тут...

- Женщина, вы что же?.. Вы что, не выходите? Что ж ты, дура, орала, стучала?
Да пусти же, люди выходят!. . Дурдом!

Намертво вцепившись в ручку кабины, получив несколько тычков и оборвав на плаще пуговицы, Яна чудом устояла в извергнувшемся из автобуса пассажирском вулкане.

Она стояла, не отпуская ручки, на самом проходе, - словно боясь, что чудо исчезнет.
Её толкали то входящие, то выходящие, поругивали, возмущались...

И так невероятно близко темнела едва обозначенная спина Гани, глядящего на неизвестно откуда взявшийся таинственно-прекрасный лик за окном, с летящими в синие сумерки неправдоподобно длинными волосами, перехваченными старинным витым шнуром.
С удивлённо приоткрытым детским ртом и огромными глазами, смотрящими как бы из самой вечности.
В трогательно-безнадёжном порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином измерении миром.
Обречённую на разлуку с ним, по ту сторону бытия.

Что делать, как завладеть "Иоанной"?
Сердце понемногу успокоилось.
Яна заставила себя оторваться, наконец, от ручки, села на переднее освободившееся место и стала ждать конечной остановки, чтобы наедине поговорить с шофёром.

Но автобус был, разумеется, волшебный.
Он ехал и ехал себе, всё реже останавливаясь.

Потянулись новостройки, миновали кольцевую, а он, ссаживая последних пассажиров, летел уже по какому-то странно узкому шоссе в оправе младенчески-зелёных майских берёз.
Летел будто туда, в саму вечность, где покачивался перед Яной в лучах заходящего солнца таинственно-прекрасный девичий лик.

И когда она осталась в салоне одна и поняла, что автобус не остановится никогда, они приехали.

- Всё, конечная. Или назад к "Универсаму" поедем? Вы же там хотели сойти, хулиганили... И без билета.

- Я взяла, вот.

- До Ильичёвки десять копеек, а не пять. Вот как оштрафую... Вам куда надо-то?

- Никуда, - сказала Яна, - Продай мне это, шеф!

-Что продать? Картинку? Это не моя, напарника. А тебе зачем?

- Продай, это же так, репродукция. Он пьёт?

- Кто?

- Да этот твой напарник, - Яна извлекла из сумки бутылку виски, предназначенную для расплаты за принтер, - Вместе разопьёте, а шеф?
Это же так, бумажка, это мне интересно, больше никому. Художник знакомый...
А вы Гурченко повесьте. Или Пугачёву.
Ну, шеф?..

Она почувствовала, что краснеет. Шофёр смотрел на неё в упор.
Потом на "Иоанну". Снова на неё.

Она была уверена, что узнать её уже невозможно, и всё же впала в панику. С отчаянной решимостью сунула ему за пазуху куртки бутылку, отодрала скотч от стекла и скатала репродукцию в рулон.

- Опять хулиганишь?.. Ладно, выпьем за твоё здоровье. Только я назад через полчаса поеду, пойду в пруд окунусь. Тут пруд хороший.

- "Ильичёвка" это что, от "Ильича"?

- Кто его знает... Тогда уж скорее от Леонида Ильича, а не Владимира. Вон там на холме, говорят, его дача, отсюда не видно. А ещё говорят - помещик тут был, Ильичёв. Место - будь здоров. И пруд хороший...

- Так ведь холодно ещё купаться!

-Ничего, я морж. Хочешь, пока погуляй.

Несколько пассажиров на остановке покорно смотрели, как он бежит к пруду, размахивая полотенцем.

Зажав под мышкой "Иоанну", Яна взобралась на холм и остолбенела, так прекрасна была раскинувшаяся перед ней Ильичёвка. В белорозовой пене цветущих садов, в серебристой зелени ивняка над невесть откуда взявшейся речушкой в рамке поросших лесом холмов.
За холмами вдали лениво плыли прочь от города хлопья облаков.

Прошло стадо коров с розовыми от закатного солнца боками. Нещадно матерящийся пастух размахивал почему-то не кнутом, а транзистором, откуда неслись "Опавшие листья" в исполнении Ива Монтана.

И Яна поняла, что останется в Ильичёвке навсегда.

Ей сигналил на стоянке шофёр. Ещё, ещё... Яна махнула рукой, чтоб уезжали.
Автобус уехал.

Не сидеть же тут, в самом деле, раскармливая комаров! Надо попытаться хотя бы снять дачу.

Была уже середина мая, небось, сданы не только приличные дома, но и сараи...

Но Яна знала, что не может ей не повезти в этот волшебный день. И уже на краю деревни набрела, наконец, на тётю Любу, которая посреди улицы ругалась с соседкой из-за комбикорма:

- А я тебе сразу сказала: бутылка - мешок, иначе не отдаст.

- Что им, опиться? Нет у меня больше!

-  Деньгами давай, раз нету. Гони ещё три червонца.

- Нету у меня, говорят тебе, вчера песок свалила. На вот пятёрку.

- На кой мне твоя пятёрка, мой мене из дому наладит. Ну ты аферистка, мать твою...

- Хватит ругаться, девочки. У вас дача не сдаётся?

- Вон сдай ей времянку и расплотишься.

- Не сдаю я, - буркнула тётя Люба, - Насдавалась. Я в калитку, а они малину да крыжовник жрать.

- Кто, дачники?

-Пацаны ихние, ворье.

- Нет у меня пацанов, я одна.

-Все клянутся, а потом понаедет цельный табор.

Яна заверила, что сын уже взрослый, на дачу его не загонишь. А у неё на малину с детства аллергия.

- Что ж я с тебя одной сто тридцать возьму? У меня времянка сдаётся, Хорошая, с печкой. А задаток захватила?

Яна протянула три хрустящих червонца.

- Как раз тридцатник, за комбикорм расплатитесь...

- Вот и денежки Бог послал, - поддержала соседка.

- Погоди ты, может, дамочке не понравится. Пошли покажу, ладно уж...

Крохотная терраска и комната с печкой. Пружинный матрац на ножках, шкаф без ножек, стол и две самодельных табуретки.

- Замечательно, - вполне искренне сказала Яна.

- Мы здесь с хозяином жили, пока не построились. Ещё свекровь и старшенький. Вчетвером.

- И зимой?!

- А кто нас табором на квартиру пустит? И денег не было. Печку натопим, и ничего. Хозяин мастер был печки класть, зверь-печка.
Ты когда переедешь-то?

- На днях, - сказала Яна, садясь на матрац, - На днях можно?

- А мне что, живи. Тебя как звать?

- Яна.

- Ладно, Яна, ты только паспорт не забудь, у нас милиция проверяет. Если что - моя племянница.

- Хорошо, тётя Люба. Можно я ещё посижу?

- Сиди, мне-то что?

Матрац был сырой и бугристый. Из-под пола тянуло могильным холодом, обои кое-где отошли. Единственное подслеповатое окошко смотрело на сараи.

Обрывками прежнего скотча она приклеила "Иоанну" к стене напротив окна, снова села, слыша, как бьётся в стекло в неправдоподобной тишине муха.
И разревелась, как тогда в питерском клубе.

*   *   *

На днях, много лет назад, как только выправят крыло, она действительно сбежит из Москвы.

Приедет с постельным бельём, посудой и "Эврикой". Быстро приберётся, повесит на окно занавеску, оранжевый пластмассовый абажур за 4 рэ.

Протопит печку, ощущая, как с каждой минутой становится легче. Как душащая паутина беспричинного внутреннего страха ослабевает, рвётся.
И можно просто лечь на этот сырой продавленный матрац, послушать первозданную тишину, не боясь ни дверных, ни телефонных звонков.

Без телевизора и магнитофона, без гудения лифта, без голоса свекрови с её бриджистками.
Без Филиппа с его переходным возрастом, Дениса с его договорами, без очередей, "комков" и премьер.
Без именин, похорон, свадеб, без званых и незваных гостей...

Она испытывала почти физическое наслаждение от ощущения своей недосягаемости.

Господи, как мало оказывается, надо.
Взять и сбежать.

Побег её прошёл как-то незаметно. Денис снимал в Коломне, Кравченко в перерывах между съёмками и спектаклями занимался изданием своей первой "звериной" книжки. Филипп - битлами, экзаменами и девочками, свекровь - беготнёй по врачам.
Так уж совпало, или это тоже было чудом? Просто она сообщит, что сняла домик, где можно спокойно работать.
И сойдёт.
Потом, через пару недель, когда они спохватятся, будет уже поздно.
Она окажется вне зоны досягаемости, в другом измерении.
Будет звонить с почты, иногда появляться по неотложным делам и снова удирать в Ильичёвку.

Стопка денисовых замыслов, набросков, заявок пылилась на шкафу.
Все, в основном, про одно и то же. Энное количество персонажей, из которых один - состоявшийся преступник, остальные - потенциальные.

Кольчугину или каким-то будущим ловцам и душителям крыс "чёрного подполья" предстоит этого "состоявшегося" вычислить, а Яне - доказать, что каждый белый лебедь - потенциально чёрный.
И каждый добропорядочный законопослушный семьянин - потенциальный Ионесян по кличке "Мосгаз", серийный маньяк и убийца, терроризировавший когда-то Москву.

Сегодня ты, а завтра - я.
Мир потенциальных преступников - денисов конёк, её же постоянная задача - катать на этом коньке зрителей. Ради этого она ездила в колонии, изучала тамошний быт, язык, моталась по судам, листала дела.

У неё создавалось обратное впечатление, что каждый преступник - случаен. Впрочем, это было, наверное, диалектическое противоречие. Обе стороны медали.
Всякое преступление одновременно случайно и закономерно.

Чем омерзительней удавалось ей слепить персонаж, тем довольнее были Денис и зритель. Начальство пугалось "очернительства", а Денис доказывал, что крысы должны быть крысами.

А бегать по подполью с сачком и ловить бабочек смешно.

Она лепила Денису этот уродливый падший мир, как на ранних ганиных картинах. Наверное, он такой и был, этот мир, вместе с нею, в нём живущей и его творящей.

Вот и пусть катится в задницу!

Патологоанатом-профессионал, потрошитель душ в поисках неизбежной патологии - ей это осточертело, обрыдло.
Она нырнула в первую попавшуюся щель и теперь мечтала просто отдышаться.

Яна охотно помогала тёте Любе полоть огород, клеить обои, решать с её внуком Васей задачки к осенней переэкзаменовке.
Читала "Жизнь животных" Брема, чудом оказавшуюся в скудной сельской библиотеке.
Гоняла на васькином велосипеде, загорала у пруда или речушки, просто ничего не делала.

Что угодно, только не возвращаться в прежнюю жизнь.

Она понемногу выздоравливала.
Больше всего она полюбила бегать по ильичёвским холмам и лесам, до изнеможения, по пять-шесть километров. Утром, днем, вечером - в любую погоду.

Дыхание постепенно выравнивалось, сердце отсчитывало метры, и пропадало ощущение тела.

Ею овладевало какое-то блаженное отупение, сродни наркотическому, она сливалась с землёй, деревьями, дождём и ветром. Она была их пульсом, выстукивающим на лесных тропах кардиограмму их слитно-таинственного, животворящего бытия.

Потом она плескалась в ледяной речушке, растиралась докрасна холщовым полотенцем и то ли плыла, то ли летела в десятиметровую убогую свою обитель.
Воздушно-невесомая, едва касаясь земли старыми кедами, которые она откопала в своём барахле - ещё теми, школьными, в которых она брала призы на районных спартакиадах.
Или горящими босыми пятками шлёпала по щербатому асфальту, как когда-то в детстве.

Ей вообще казалось, что она туда если не вернулась, то впала, в какое-то приближенное к той розовой поре мироощущение.
Больше всего ей нравилось общаться с Васькой, который тоже называл её Яной и пояснял, почему за высоченным бетонным забором Леонида Ильича растёт малина, которой нигде в окрестностях больше нет.

- А то он выйдет за калитку - ничего нет. За забором всё - а тут - сразу ничего. Пусть хоть малина... Вот ему и посадили.

Она выздоравливала.
Взнузданное тело тоже окрепло, смирилось и перестало бунтовать. В Ильичёвке мир принадлежал ей, а она не принадлежала никому и ничему.

С ужасом ждала она осени. И когда осень действительно пришла, не пожелала смириться. Заплатила тёте Любе ещё полторы сотни /с учётом стоимости дров/, положила на пол толстый ковёр, хозяин вставил вторую раму, накидал на чердак дубовой листвы.
Она привезла пуховый спальный мешок и лыжи и в не очень морозные дни опять исчезала из Москвы при первой возможности.

Только вместо бега были лыжи, вместо купания - обтирание снегом. И шушуканье баб, что, мол, у Любки дачница "с припятью".
И в семье, похоже, были с ними согласны. И знакомые, и "бомонд", где она перестала появляться.
Конечно, дела делались, сценарии писались, выполнялись заявки и договора, варились супы, стиралось бельё, да и за Филиппом приходилось следить в оба глаза, особенно когда свекровь была в больнице.

И даже с Кравченко пришлось пару раз встретиться, но всё это было уже как старое платье, из которого она давно выросла. Однако приходилось его натягивать снова и снова и терпеть, хотя теснило и жало.

Она прорастала в каком-то новом качестве, сама ещё не очень понимая, что с ней.
И дело было даже не в Ильичёвке.
Какая-то неведомая сила властно уводила её от всего составляющего прежнюю жизнь, и невозможно  было этому противостоять.

Яна срывалась и удирала в Ильичёвку просто потому, что больше было некуда.
Сворачивала от кольцевой на пустынное скользкое шоссе.
Темнело рано, слепили встречные машины, скрипели о стекло "дворники", отшвыривая мокрый снег.
Влево-вправо - будто секунды в вечность.

Восторженным лаем встречал хозяйский Джек - в Ильичёвке всех собак звали Джеками. Любкин Джек, Маруськин Джек...
Хозяева обычно уже спали, они ложились сразу же, после программы "Время", послушав погоду.

Яна отпирала заледеневший домик, затапливала первым делом печь сложенными на терраске дровами.
И "плакало" окно, отсыревали, нагреваясь, обои, кипел на плите чайник.

Яна бросала в него разные заготовленные летом травки и пила чай - обжигающе-горячий, колдовски пахнущий летом и пионерскими кострами из детства. Потом гасила свет и забиралась в мешок с грелкой-бутылкой.

Постепенно мешок согревался.
Огненные сполохи метались по стенам, по ганиной "Иоанне", выхватывая из тьмы то летящий в вечность лик, то лошадку с льняной гривой, то сутулую спину Гани, непостижимым образом оказавшегося там, где его никогда не было.
В вагоне электрички, умчавшей её в ту ночь от предначертанной Небом половинки, если верить древнему преданию.

Комната наполнялась блаженным теплом, дрова потрескивали всё тише, и спальный мешок плыл вместе с бугристой койкой, среди уже голубоватых слабеющих сполохов -  туда, где ждало чудо.
Она уже не сомневалась, что оно непременно наступит. Что таинственная сила, исцеляющая ее от прежней жизни, где-то совсем близко.
И если это смерть, то она желала её.

Ирония судьбы - именно теперь сбитый с толку Денис стал думать Бог знает что.
Ей пришлось привезти его однажды в Ильичёвку.
Он вышел из машины, поглядел на занесённую снегом покосившуюся времянку, на зашедшегося в радостном визге Джека. Выпил под домашний огурчик стопку самогонки с тетей Любой, смущенной появлением важного гостя - Денис всегда производил впечатление эдакого барина...
И снова полез в машину, не пожелав даже откопать от снега аппартаменты Яны и зайти, чему она была весьма рада.

Ей не хотелось, чтобы он видел "Иоанну".

На обратном пути он положил на ее лежащую на руле свою, погладил виновато.
Это было так непохоже на Дениса! За что он просил прощения - за ее бегство или свой визит?
Уточнять она не стала.

 

 

Праздник со слезами на глазах.

 

 *   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ (Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель)
СВИДЕТЕЛИ: М.Лобанов. Василевский. Материалы Тегеранской конференции. Приказ №227.

 

 *   *   *
"Ушли в прошлое и не вернутся больше тяжёлые времена, когда Красная Армия отбивалась от вражеских войск под Москвой и Ленинградом, под Грозным и Сталинградом.
Ныне наши победоносные войска громят вооружённые силы противника в центре Германии, далеко за Берлином, на реке Эльба.

За короткий срок освобождены Польша, Венгрия, большая часть Чехословакии, значительная часть Австрии, столица Австрии - Вена.

Красная Армия овладела при этом Восточной Пруссией - гнездом немецкого империализма, Померанией, большей частью Бранденбурга и главными районами столицы Германии - Берлина, водрузив над Берлином Знамя Победы...

Блестящие победы, одержанные советскими войсками в Великой Отечественной войне, показали богатырскую мощь Красной Армии и её высокое воинское мастерство.
Наша Родина в ходе войны получила первоклассную кадровую армию, способную отстоять великие социалистические завоевания нашего народа и обеспечить государственные интересы Советского Союза".
/И. Сталин. Приказ Верховного Главнокомандующего I мая 1945 года/

*   *   *

Надписи бойцов Советской Армии на стенах германского рейхстага:

"Мы пришли с мечом в Берлин, чтобы навсегда отучить немцев от меча".

"Пусть эти развалины долгие годы напоминают немецким разбойникам о богатырской силе Красной Армии".
/Ткарлий, С. Еравреба, С. Голуюн/

"Мечтали добить зверя в его берлоге и добили".

"9 мая - за кровь отца".
Ивченко.

"Мы защищали Одессу, Сталинград, пришли в Берлин!"
Лётчики 2-й воздушной.

"Слава Русскому народу. Здесь были Ивошкин, Бобрышев, Григори, Шалаев, Леденев, Козмина, Сергеев, Волков, Моршенко, Жиголи и др".

"Здесь были из Ленинграда: майор Андреев, Охрименко, Михайлин. Мы пришли сюда за тем, чтобы Германия к нам не ходила".

"Были и мы. Из Якутии, из Донской обл., из Чувашии Коннов Ф.Ф."

"Слава советским богатырям! Конст.Исаев Новосибирская обл. Сибирь-Берлин".
"Великому Сталину, водрузившему Знамя Победы над Рейхстагом УРА!
Саранск -Берлин, л-т Горохов Н.Н."

*   *   *

"Наступил великий день победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побеждённой и объявила безоговорочную капитуляцию...

Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил окончательный день окончательного разгрома Германии, день великой победы нашего народа над германским империализмом.

Великие жертвы, принесённые нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряжённый труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь отечества, - не прошли даром и увенчались полной победой над врагом.
Вековая борьба славянских народов за своё существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.

Отныне над Европой будет развиваться великое знамя свободы народов и мира между народами.

Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей.
Он прямо заявил:
-Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться.
Это было три года назад.

Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны развеял их в прах.
На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чём бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Германские войска капитулируют.
Советский Союз торжествует победу, хотя он не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию.

Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе кончился. Начался период мирного развития.

С победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!..

СЛАВА НАШЕЙ ГЕРОИЧЕСКОЙ КРАСНОЙ АРМИИ, ОТСТОЯВШЕЙ НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ РОДИНЫ И ЗАВОЕВАВШЕЙ ПОБЕДУ НАД ВРАГОМ!

СЛАВА НАШЕМУ ВЕЛИКОМУ НАРОДУ, НАРОДУ - ПОБЕДИТЕЛЮ!

ВЕЧНАЯ СЛАВА ГЕРОЯМ, ПАВШИМ В БОЯХ С ВРАГОМ И ОТДАВШИМ СВОЮ ЖИЗНЬ ЗА СВОБОДУ И СЧАСТЬЕ НАШЕГО НАРОДА!
/Обращение И. Сталина к народу 9 мая 1945г/

*   *   *

- А это что, опять ваучёрт приволок? - АХ недоумённо уставился на экран, - Гроб какой-то в лентах, на лентах надписи... Что за дела?

- Его работа. Листовка со Страницы Истории лет сорок спустя. Это по случаю годовщины образования СНГ. Народная расшифровка аббревиатуры. Промотать?

- Чего уж, пусть себе пророчит...

СНГ:

Сбылись Надежды Гитлера.  Страна На грани Гибели.

Сбылись Надежды Геббельса, Вот

Смерть На нас Грядёт.

Сбылись Надежды Геринга. Вот

Саван Нам Готов.

Свобода Народ Грабить... Свобода Немощных Губить,

Сжигать Насиженные Гнёзда.

Сколочен Нами Гроб!

Страна Наша Горбатая. Страна Наша Горемычная...

Свора Надменных Государств. Схватка Неразумных Голов.

Скоро Настанет Горе. Скоро Налетит Гроза. Скоро Нагрянет Гибель.

Скоро Наведается Господин. Светильник Не Горит.

Спаси Нас, Господи!

АХ перекрестился.

- Крылья оторву! - рявкнул АГ, - Ведь обещал не нервировать оппонента.

- Ладно, больше не буду. Там ещё что-то есть...

- Не что-то, а Гимн Демократов. Слова народные.
Оркестр, давай музыку Александрова!

Гибни, отечество, стадо покорное!
Свалка народов сгорит и сгниёт.
Знамя советское, знамя народное
Вождь наш на рынке продаст и пропьёт! - прогремел хор.

- Но это потом, а покуда... Тут ещё военные материалы...

Оба вытирали слезы. АХ - белые, АГ - чёрные.

АХ - с горя, АГ - со смеху.

*   *   *

"Сталин подчеркнул, что Совет по делам Русской православной церкви будет представлять собой орган связи между правительством и патриархией.
При этом он сказал Карпову:
  - Подберите себе двух-трёх помощников, которые будут членами вашего Совета, создайте аппарат.
Но только помните, во-первых, вы не обер-прокурор Синода, а во-вторых, своей деятельностью БОЛЬШЕ ПОДЧЕРКИВАЙТЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ЦЕРКВИ.

Обратившись к Молотову, Сталин заметил:
- Надо довести до сведения населения о нашей встрече, а также потом сообщить в печати об избрании патриарха.

Встреча завершилась.
Митрополит Сергий и сопровождающие его иерархи ещё раз поблагодарили за приём и поддержку нужд церкви правительство СССР, лично Сталина,
заверили его в полной поддержке духовенством и верующими политики партии и государства, ведущих борьбу с жестоким агрессором".
/М. Лобанов/.

*   *   *

"Сталин:
- Большую операцию в мешке не спрячешь.

Черчилль:
-  Нужно было бы, чтобы наши штабы подумали о том, чтобы замаскировать эти приготовления и ввести неприятеля в заблуждение.

Сталин:
- Мы в таких случаях обманываем противника, строя макеты танков, самолётов, создавая ложные аэродромы. Затем мы при помощи тракторов приводим эти макеты танков и самолётов в движение.
Разведка доносит противнику об этих передвижениях, причём немцы думают, что именно в этом месте готовится удар. В то же время там, где действительно готовится наступление, царит полное спокойствие.

Все перевозки производятся ночью. Мы создаём в ряде мест до 5-8 тысяч макетов танков, до 2 тысяч макетов самолётов, большое число ложных аэродромов. Кроме того, мы обманываем противника при помощи радио. В тех районах, где не предполагается наступление, производится перекличка между радиостанциями.

Эти станции засекаются противником и у него создаётся впечатление, что здесь находятся крупные соединения войск. Самолёты противника иногда день и ночь бомбардируют эти местности, которые в действительности совершенно пусты.

Черчилль:
- Правду приходится охранять путём неправды. Во всяком случае, будут приняты меры для того, чтобы ввести врага в заблуждение".
/ Материалы Тегеранской конференции/.

*   *   *

"Рузвельт:
- В Соединённых Штатах может быть поднят вопрос о включении Прибалтийских республик в Советский Союз.
И я полагаю, что общественное мнение сочтёт желательным, чтобы когда-нибудь в будущем каким-то образом было выражено мнение народов этих республик по этому вопросу.

Поэтому я надеюсь, что маршал Сталин примет во внимание это пожелание.
У меня лично нет никаких сомнений в том, что народы этих стран будут голосовать за присоединение к Советскому Союзу так же дружно, как они сделали это в 1940 году.

Сталин:
- Литва, Латвия и Эстония не имели автономии до революции в России. Царь был тогда в союзе с Соединёнными Штатами и Англией, и никто не ставил вопроса о выводе этих стран из состава России.
Почему этот вопрос ставится теперь?"

*   *   *

Из ПРИКАЗА №227:

"Враг бросает на фронт всё новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население.

Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке... Такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.

Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны.
Территория Советского государства - это не пустыня, а люди - рабочие, крестьяне, интеллигенция - наши отцы, матери, жёны, братья, дети.
После потери Украины, Белоруссии, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, - стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик.

Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год.
У нас уже сейчас нет преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба.
Отступать дальше - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину.

Из этого следует, что пора кончать отступление.
Ни шагу назад!

Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.

Можем ли мы выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад?
Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает всё больше и больше самолётов, танков, артиллерии, миномётов.

Чего же у нас не хватает?

Не хватает порядка и дисциплины в ротах, в батальонах, в полках, в дивизиях, в танковых частях, авиаэскадрильях.
Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину".

Предписывалось также снимать командующих армиями, командиров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск.
Те же меры предполагалось применять и к командирам и комиссарам полков и батальонов за оставление воинами без приказа боевых позиций. Этим приказом вводились штрафные батальоны.

"Я, как и многие другие генералы, видел некоторую резкость и категоричность оценок приказа, но их оправдывало очень суровое и тревожное время.

В приказе нас прежде всего привлекло его социальное и нравственное содержание.
Он обращал на себя внимание суровостью правды, нелицеприятностью разговора наркома и Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина с советскими воинами, начиная от рядового бойца и кончая командиром.
Читая его, каждый из нас задумывался над тем, все ли силы мы отдаём борьбе.

Мы сознавали, что, жестокость и категоричность требований приказа шла от имени Родины, народа.
И важно было не то, какие будут введены меры наказания, хотя и это имело значение, а то, что он повышал сознание ответственности у воинов за судьбы своего социалистического Отечества.

А те дисциплинарные меры, которые вводились приказом, уже перестали быть непременной, настоятельной необходимостью ещё до перехода советских войск в контрнаступление под Сталинградом и окружения немецко-фашистской группировки на берегу Волги.
/Маршал Василевский/.

*   *   *

"...По моему глубокому убеждению, И.В.Сталин, особенно со второй половины Великой Отечественной войны является самой сильной и колоритной фигурой стратегического командования.
Он успешно осуществлял руководство фронтами, всеми военными усилиями страны на основе линии партии и был способен оказывать значительное влияние на руководящих политических и военных деятелей союзных стран по войне.
Работать с ним было интересно и вместе с тем неимоверно трудно, особенно в первый период войны. Он остался в моей памяти суровым, волевым военным руководителем, вместе с тем не лишённым и личного обаяния.

И.В.Сталин обладал не только огромным природным умом, но и удивительно большими познаниями. Его способность аналитически мыслить приходилось наблюдать во время заседаний Политбюро ЦК партии, Государственного Комитета Обороны и при постоянной работе в Ставке.
Он неторопливо, чуть сутулясь, прохаживается, внимательно слушает выступающих, иногда задаёт вопросы, подаёт реплики. А когда кончится обсуждение, чётко сформулирует выводы, подведёт итог.
Его заключения являлись немногословными, но глубокими по содержанию и, как правило, ложились в основу постановлений ЦК партии или ГКО, а также директив или приказов Верховного Главнокомандующего".
/Василевский/

"Думаю, Сталин в период стратегического наступления Советских Вооружённых Сил проявил все основные качества советского полководца.
Он умело руководил действиями фронтов.
И всё советское военное искусство за годы войны доказало силу, творческий характер, было значительно выше, чем военное искусство хвалёной на Западе немецко-фашистской военной школы.

Большое влияние Сталин оказал на создание делового стиля работы Ставки.
Если рассматривать этот стиль начиная с осени 1942 года, то его характеризовали: опора на коллективный опыт при разработке оперативно-стратегических планов, высокая требовательность, оперативность, постоянная связь с войсками, точное знание обстановки на фронтах.

Составной частью стиля работы И. В. Сталина как Верховного Главнокомандующего являлась его высокая требовательность. Причём она была не только суровой, что, собственно, оправданно, особенно в условиях войны.
Он никогда не прощал нечёткость в работе, неумение довести дело до конца, пусть это допустит и очень нужный и не имевший до того ни одного замечания товарищ".

*   *   *

"... Сталин ответил:

- Если это так, то и не надо наступать сразу всюду.
Поставьте Толбухина в оборону, ограбьте его и отдайте всё, что можно, Малиновскому, пусть он наступает.
Потом, когда основные задачи, стоявшие перед Малиновским, будут решены, поставьте его в оборону, ограбьте его, отдайте максимум возможного Толбухину и толкайте его в наступление.
Вот это и будет правильная координация сил двух фронтов.

Я нарочно оставляю без изменений выражения, применённые Верховным, чтобы передать читателю обычный колорит его речи.
Он говорил, как правило, точно, скупо и прямо".
/Маршал Василевский/.

 

 

Правду охраняют батальоны лжи.

*   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ(Ангел-Хранитель). АГ (Ангел-Губитель).

СВИДЕТЕЛИ: В Молотов. Василевский. Устинов Д.Ф. С.Штеменко. А. Громыко.

*   *   *

"Выиграть войну с Германией значит осуществить великое историческое дело.
Но выиграть войну ещё не значит обеспечить народам прочный мир и надёжную безопасность в будущем.
 Задача состоит не только в том, чтобы выиграть войну, но и в том, чтобы сделать невозможным возникновение новой агрессии и новой войны, если не навсегда, то по крайней мере в течение длительного периода времени".
И.Сталин

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1945г. Приказы в связи с освобождением войсками 1-го Белорусского фронта столицы Польши - Варшавы; войсками 1-го Украинского фронта - городов Пшедбуж, Радомско, Ченстохов.
Участие в работе Крымской конференции США, Великобритании и СССР.

Подписание в Кремле "Договора о дружбе, взаимной помощи и послевоенном сотрудничестве между СССР и Кольской республикой".
Приказы в связи с прорывом обороны немцев войсками 1-го Белорусского фронта, ворвавшимися в Берлин с востока.
В связи с прорывом обороны немцев на реке Нейсе войсками 1-го Украинского фронта, ворвавшимися в Берлин с Юга.
В связи с овладением войсками 4-го Украинского фронта городом Опава /Чехословакия/.

Приказ в связи с полным окружением Берлина войсками 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронта, соединившимися северо-западнее Потсдама, и в связи с овладением войсками 3-го Белорусского фронта городом и крепостью Пиллау.
Присутствие на первомайском параде.

Приказ в связи с овладением городом Берлин, в связи с завершением ликвидации группы немецких войск под Берлином и в связи с овладением городами Росток, Варнемюнде, Рибнитц, Марлов, Лааге, Тетеров, Миров.

Приказ в связи с освобождением Праги.
Приказ по войскам Красной Армии и Военно-Морскому флоту в связи с победоносным завершением Великой Отечественной войны. Выступление по радио с обращением к советскому народу. Речь на приёме в Кремле.
Осмотр в Кремле новых образцов послевоенной продукции, выпущенных Горьковским автозаводом.
Участие в работе 12 сессии верховного Совета СССР 1 созыва.

Присутствие на Параде Победы в Москве. Выступление с речью на приёме в Кремле. Присвоение высшего воинского звания - Генералиссимус Советского Союза.
Приём в Кремле участников юбилейной сессии Академии Наук СССР.

Участие в Берлинской конференции трёх держав. Обращение к Советскому народу в связи с успешным окончанием войны с Японией. Приказ по войскам в связи с завершением войны с Японией.

*   *   *

- Однажды Берия предупредил Сталина, что дача заминирована.
"Ну что ж пойдём искать мину", - сказал Сталин. Взял с собой солдата с миноискателем и вдвоём направились вокруг дачи. Ничего не обнаружили.

- Сталин был по природе человек не робкого десятка и очень любил людей талантливых и храбрых. Таких, как, скажем Рокоссовский, - говорит Молотов.

- Первые годы охраны, по-моему, не было. Тогда все ходили пешком. И Сталин.
А вот когда начались новые покушения в 1928 году... На границе были пойманы с бомбами. Эсеровского типа люди. Они, террористы, смелые...

А тогда достаточно было убить Сталина, ещё двух-трёх, и всё могло рухнуть.

Помню, метель, снег валит, мы идём со Сталиным вдоль Манежа. Это ещё охраны не было. Сталин в шубе, валенках, ушанке. Никто его не узнаёт.
Вдруг какой-то нищий к нам прицепился: "Подайте, господа хорошие!"

Сталин полез в карман, достал десятку, дал ему и пошли дальше. А нищий нам вслед:
- У, буржуи проклятые!
Сталин потом смеялся:
- Вот и пойми наш народ! Мало даёшь - плохо, много - тоже плохо!
/Молотов -Чуеву/.

*   *   *

"У Сталина была удивительно сильная память. Я не встречал людей, которые бы так много помнили, как он.
Сталин знал не только всех командующих фронтами и армиями, а их было свыше ста, но и некоторых командиров корпусов и дивизий.
А также руководящих работников Наркомата обороны, не говоря уже о руководящем составе центрального и областного партийного и государственного аппарата.
В течение всей войны И.В.Сталин постоянно помнил состав стратегических резервов и мог в любое время назвать то или иное формирование".

Вспоминает Маршал Василевский:
- Сталин позвал меня к телефону. Он попросил меня напомнить, где находится Иваново-Вознесенская ополченская дивизия. "Я что-то забыл", - добавил он.

Я не жаловался в те времена на свою память, но замешкался - дивизия передислоцировалась, и я не смог сразу назвать точно место её нахождения на данный момент.
Сталин немного подождал, а потом говорит:
- Ладно, не надо, я вспомнил, - и повесил трубку.

Такая память давала Сталину преимущество как Верховному Главнокомандующему.
Он не нуждался в постоянных справках, хорошо знал обстановку на фронтах, положительные стороны и недостатки военачальников.
Возможности промышленности удовлетворить запросы фронтов, наличие в распоряжении Ставки запасов вооружения, артиллерии, танков, самолётов, боеприпасов, горючего, так необходимых войскам.
И сам распределял их по фронтам".

*   *   *

"Полностью согласен с Г.К.Жуковым по поводу злополучного глобуса.
Его в рабочем кабинете И. В. Сталина не было, он находился в его комнате отдыха, а туда мало кто приглашался.
У Сталина всегда имелись подготовленные Генштабом рабочие карты по всем направлениям и театрам войны, в каких была необходимость...

Сталин прочно вошёл в военную историю.
Его несомненная заслуга в том, что под его непосредственным руководством как Верховного Главнокомандующего Советские Вооружённые Силы выстояли в оборонительных кампаниях и блестяще провели все наступательные операции.

Но он, насколько я мог наблюдать, никогда не говорил о своих заслугах.
Во всяком случаев, мне этого не приходилось слышать.
О просчётах же, допущенных в годы войны, он сказал народу честно и прямо в своём выступлении на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии 24 мая 1945года...

Иногда Сталин прерывал доклад неожиданным вопросом, обращённым кому-либо из присутствующих:
- А что думаете вы по этому поводу? Или:
- А как вы относитесь к такому предложению?

Причём характерный акцепт делался именно на слове "вы".
Сталин смотрел на того, кого спрашивал, пристально и требовательно, никогда не торопил с ответом.
Вместе с тем все знали, что чересчур медлить нельзя. Отвечать же нужно не только по существу, но и однозначно.
Сталин уловок и дипломатических хитростей не терпел.
Да и за самим вопросом всегда стояло нечто большее, чем просто ожидание того или иного ответа...

У него был аналитический ум, способный выкристаллизовать из огромной массы данных, сведений, фактов самое главное, существенное.
Свои мысли и решения Сталин формулировал ясно, чётко, лаконично, с неумолимой логикой. Лишних слов не любил и не говорил их".
/Устинов Д.Ф./.

*   *   *

"Я не смог скрыть удивления тщательностью, с которой Ставка анализировала боевые действия, и у меня невольно вырвалось:

- По каким же картам следит Верховный за нашими действиями, если видит больше и глубже нас?
Николай Фёдорович улыбнулся:
- По двух и пятисоттысячным за фронтом и по стотысячным за каждой армией.
Главное же, на то он и Верховный, чтобы подсказывать нам, поправлять наши ошибки..."
/Генерал армии С. Штеменко/.

*   *   *

"Сталин симпатизировал Рузвельту как человеку, и он ясно давал это нам понять, рассуждая о болезни президента. Нечасто Сталин дарил симпатии деятелям другого социального мира и ещё реже говорил об этом.

Были и другие случаи выражения чувств со стороны Сталина по отношению к тем или иным людям.
Например, Сталин в период Потсдамской конференции при всех участниках расцеловал скрипачку Баринову и пианиста Гилельса, которые прекрасно выступили после официального обеда".
/А. Громыко/

"Военные знают - бывало так в боях - высаживают два десанта: один основной, а другой дополнительный, второстепенный, отвлекающий.
Развиваются боевые действия, и вдруг этот второстепенный со временем становится значительным, а порой важным и, наконец, главным.

Так бывает не только во время войны, но и обычные дни мирной жизни: делаешь сразу два дела - своё, повседневное и, кроме того, что-то попутное.
И глядишь, то, что считал чем-то для себя личным, если хотите, интимным, через некоторое время становится особым, значительным, необходимым и для людей.

Вот и кажется мне теперь, что рассказ о нестандартной фигуре Сталина, к которой не раз ещё будут обращаться историки, представляет интерес, особенно если об этом вспоминают люди, с ним общавшиеся.
/А Громыко/.

"Что бросалось в глаза при первом взгляде на Сталина?
Где бы ни доводилось его видеть, прежде всего обращало на себя внимание, что он человек мысли.
Я никогда не замечал, чтобы сказанное им не выражало его определённого отношения к обсуждаемому вопросу.

Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет.
В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы чётко сформулировать мысль.

Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо.
Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд ещё острее.
Но этот взгляд таил в себе тысячу загадок.

Сталин имел обыкновение, выступая, скажем, с упрёками по адресу того или иного зарубежного деятеля или в полемике с ним, смотреть на него пристально, не отводя глаз в течение какого-то времени.
И надо сказать, объект его внимания чувствовал себя в эти минуты неуютно.
Шипы этого взгляда пронизывали".
/А Громыко/.

*   *   *

СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Дело Господне - наложить табу Закона на запретные плоды.
Дело сатаны - нашёптывать:
- Ешьте, не умрёте, солгал Бог.
Дело человека - выбор.
Что слушать - Голос, Зов Творца или льстивые лукавые нашёптывания.

Дело пастыря, государственного деятеля - по возможности оградить, избавить свой народ от этих смертоносных нашёптываний, а не усиливать их многократно.
"Избавлять от Лукавого", а не толкать неразумных детей в пропасть многотрудного полуживотного существования в рабстве у дурной материальности.
Такой кесарь, пастырь-государственник становится орудием, рупором соблазна, полководцем в армии сатаны, приведшим на сторону тьмы своих подданных.

Не только за себя, но и за их души будет такой кесарь отвечать на Суде.

Чтобы пробудить дремлющие в человеке дионисийские силы - тёмную, изнаночную стихию первородного греха, нужны определённые условия.
Так вот - угодный Богу пастырь должен соблюдать противопожарную безопасность в своём государстве, а не раздувать огонь и не бездействовать.

"Молчанием предаётся Бог".

Народ не очень-то представлял себе, что такое хорошо, ибо даже в среде духовенства не всегда находил свет. Но он знал, что такое плохо, искал Путь методом от противного. А это уже очень много.

Раз в десять-пятнадцать лет оборотни из партии власти, заражённые вампиризмом овцы -
/"зажиревшие" по Евангельскому определению/ - отбраковывались, отделялись от здоровых.

После смерти вождя оборотни постепенно расплодились, заразили всё стадо и страна рухнула.

*  *   *

- Какие, на ваш взгляд, у Сталина были отрицательные черты?

- Отрицательные? Я такой вопрос себе не ставил никогда, - говорит Молотов, - Так сразу не ответишь, потому что однобоко будет выглядеть.
Он крутой по характеру человек. Но в то же время справедливый очень был.

А его всё равно любили. Его очень любили...

- Сталин называл людей "винтиками"...

- Винтики-то винтики, но важно, в какую сторону они вращаются, - говорит Молотов, - Его искренне любили. Это не просто накачивание. Хорошее отношение к нему было.

Сталин говорил: "Правду охраняют батальоны лжи".

Хрущёв намекнул, что Сталин убил Кирова.
Кое-кто до сих пор в это верит. Зерно было брошено.
Была создана комиссия в 1956 году. Человек 12 разных смотрели много документов, ничего против Сталина не нашли.
А результаты не опубликовали.
/Молотов-Чуев/.

*   *   *

"Лидеры этих группировок /и некоторых более мелких/ с годами превратились в жалких буржуазных перерожденцев, запуганных империализмом, потерявших веру в социализм.

Они зашли настолько далеко в борьбе против партии и её руководства, что фактически превратились в оголтелых врагов партии и дела социализма , в группы и банды заговорщиков, поставивших своей целью свержение Советской власти.

Они всё больше сближались между собой, готовили гнусный контрреволюционный заговор и военный переворот, чтобы вернуть страну к капитализму.
К восстановлению власти буржуазии, как видно, рассчитывая удобнее устроиться при такой власти.
При вынужденно безотлагательном проведении решительных мер по выкорчёвыванию и разгрому упомянутых контрреволюционных группировок и организованных ими преступных банд, готовивших государственный переворот, - а это было признано самими обвиняемыми на открытых судебных процессах - имелись, конечно, и серьёзные ошибки и неправильности, которые не могут не вызвать глубокого сожаления.

Особенно по той причине были возможны такие ошибки, что на отдельных стадиях расследование попадало в руки тех, кто затем сам был разоблачён в предательстве и разных враждебных антипартийных и антисоветских делах.

Эти запоздало разоблачённые перерожденцы-предатели в органах госбезопасности и в парторганизациях, как это очевидно, иногда сознательно толкали к некоторым неправильным мерам, направляя их против честных партийцев и беспартийных.

Партия, Советское государство не могли допускать медлительности или задержек в проведении ставших совершенно необходимыми карательных мероприятий".
/В. Молотов/.

*   *   *

"В движениях Сталин всегда проявлял неторопливость. Я никогда не видел, чтобы он, скажем, заметно прибавил шаг, куда-то спешил.
Иногда предполагали, что с учётом обстановки Сталин должен поскорее провести то или иное совещание, быстрее говорить или торопить других, чтобы сэкономить время.
Но этого на моих глазах никогда не было.

Казалось, само время прекращает бег, пока этот человек занят делом.
/А. Громыко/

"Однажды разговор зашёл о бессмысленности упорства гитлеровского командования и сопротивления немцев в конце войны, когда дело фашизма уже было проиграно. Только слепые не могли этого видеть.
Говорили об этом несколько человек.
Сталин внимательно всех выслушал, а потом, как будто подводя итог услышанному по этому вопросу, сказал сам:

- Всё это так. Я согласен с вами. Но в то же время нельзя не отметить одно характерное для немцев качество, которое они уже не раз демонстрировали в войнах, - упорство, стойкость немецкого солдата.

Тут же он высказал и такую мысль:

- История говорит о том, что самый стойкий солдат - это русский; на втором месте по стойкости находятся немцы; на третьем месте...

Несколько секунд он помолчал и добавил:
- ... поляки, польские солдаты, да, поляки".
/А. Громыко/

"Сталин относился к той категории людей, которые никогда не позволяли тревоге, вызванной теми или иными неудачами на фронте, заслонить трезвый учёт обстановки. Веру в силы и возможности партии коммунистов, народа, его вооружённых сил.

Патриотизм советских людей, их священный гнев в отношении фашистских захватчиков вселяли в партию, её Центральный Комитет, в Сталина уверенность в конечной победе над врагом. Без этого победа не стала бы возможной.

Позже выяснилось, что напряжение и колоссальные трудности военного времени не могли не подточить, физические силы Сталина.
И приходится лишь удивляться тому, что, несмотря на работу, которая, конечно, изнуряла его, Сталин дожил до победы.

Заботился ли о своём здоровье Сталин?
Я, например, ни разу не видел, чтобы во время союзнических конференций трёх держав рядом с ним находился врач".
/А. Громыко/

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Царь не напрасно меч носит.

*   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ(Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель).
СВИДЕТЕЛИ: Г.Жуков. А.Громыко. И.Конев.И.Грозный. В.Молотов, С.Леваневский.

 

*   *   *

"От главных конструкторов, директоров военных заводов, многих из которых он знал лично, И.В.Сталин, требовал производства образцов самолётов, танков, артиллерии и другой важнейшей техники в установленные сроки таким образом, чтобы они по качеству были не только на уровне зарубежных, но и превосходили их.

Без одобрения И.В.Сталина, как я уже говорил, ни один образец вооружения не принимался и не снимался.
 С одной стороны, это ущемляло инициативу наркома обороны и его заместителей, ведавших вопросами вооружения Красной Армии.
Однако, с другой стороны, следует признать, что такой порядок во многих случаях помогал быстро внедрять в производство тот или иной новый образец боевой техники.

Меня часто спрашивают, действительно ли И.В.Сталин являлся выдающимся военным мыслителем в области строительства вооруженных сил и знатоком оперативно-стратегических вопросов?

Могу твердо сказать, что И.В.Сталин владел основными принципами организации фронтовых операций и операций групп фронтов и руководил ими со знанием дела, хорошо разбирался в больших стратегических вопросах.
Эти способности И.В.Сталина, как Верховного Главнокомандующего, особенно раскрылись начиная со Сталинградской Битвы.

В руководстве вооружённой борьбой в целом И. В Сталину помогали его природный ум, опыт политического руководства, богатая интуиция, широкая осведомлённость.
0н умел найти главное звено в стратегической обстановке и ухватившись за него, оказать противодействие врагу, провести ту или иную наступательную операцию.
Несомненно, он был достойным Верховным Главнокомандующим".
/Маршал Жуков/.

*   *   *

"Музыку Сталин любил. Концерты, которые устраивались в Кремле, особенно с участием вокалистов, он воспринимал с большим интересом, аплодировал артистам.
Причём любил сильные голоса, мужские и женские.
С увлечением он - я был свидетелем этого - слушал классическую музыку, когда за роялем сидел наш выдающийся пианист Эмиль Гилельс.
Восторженно отзывался о некоторых солистах Большого театра, например, об Иване Семёновиче Козловском.

Помню, как во время выступления Козловского на одном из концертов некоторые члены Политбюро стали громко выражать пожелание, чтобы он спел задорную народную песню.
Сталин спокойно, но во всеуслышание сказал:

- Зачем нажимать на товарища Козловского. Пусть он исполнит то, что сам желает.
А желает он исполнить арию Ленского из оперы Чайковского "Евгений Онегин".

Все дружно засмеялись, в том числе и Козловский. Он сразу же спел арию Ленского. Сталинский юмор все воспринимали с удовольствием".
/А. Громыко/.

*   *   *

"Сталин несколько раз прерывал нас, говорил: "Садитесь", а потом сказал о себе в третьем лице:

- Хотите присвоить товарищу Сталину звание генералиссимуса.
Зачем это нужно товарищу Сталину? Товарищу Сталину это не нужно.
Товарищ Сталин и без этого имеет авторитет.

Это вам нужны звания для авторитета. Товарищу Сталину не нужны никакие звания для авторитета.

Подумаешь, нашли звание для товарища Сталина - генералиссимус. Чан Кай Ши - генералиссимус, Франко - генералиссимус.
Нечего сказать, хорошая компания для товарища Сталина.

Вы маршалы, и я маршал. Вы что, меня хотите выставить из маршалов? В какие-то генералиссимусы?
Что это за звание? Переведите мне.

Пришлось тащить разные исторические книги и статуты и объяснять, что это в четвёртый раз в истории русской армии после Меншикова и ещё кого-то и Суворова.

В конце концов он согласился.
Но во всей этой сцене была очень характерная для поведения Сталина противоречивость: пренебрежение ко всякому блеску, ко всякому формальному чинопочитанию и в то же время чрезвычайное высокомерие, прятавшееся за той скромностью, которая паче гордости".
/Из бесед К. Симонова с маршалом И.С. Коневым/.

*   *   *

Из выступления И.В.Сталина на приёме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии /24 мая 1945 года/:

"Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа.
/Бурные, продолжительные аплодисменты, крики "ура"/

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он - руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение...

У нашего Правительства было немало ошибок.
Были и моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам сёла и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики. Покидала, потому что не было другого выхода.

Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь. Мы поставим другое Правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой.

Но русский народ не пошёл на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства. И пошёл на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии.
И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, - над фашизмом.

Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!

За здоровье русского народа!
/Бурные, долго не смолкающие аплодисменты/".

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

"Выйди от неё, народ Мой!"
"ИЗБАВИ НАС ОТ ЛУКАВОГО!"

ЖЕЛЕЗНЫЙ ЗАНАВЕС был стеной, оградой от армии тьмы.
Иосиф, пастырь-кесарь невоцерковленного народа, исполнил повеление свыше.

"В чём застану, в том и судить буду..."

Смерть заставала людей на поле боя при защите православного отечества, в поле, в цехах, за письменным и чертёжным столом.
Так и говорили:
"0н умер на боевом посту".

- И в лагерях, - хмыкнул АГ, - И в застенках Лубянки...

- Разреши ответить на твою реплику, сын тьмы, выписками из Первого послания Ивана Грозного Андрею Курбскому :

"... Апостол сказал:
"К одним будьте милостивы, отличая их, других же страхом спасайте, исторгая из огня".
Видишь ли, что и апостол повелевает спасать страхом?
Даже во времена благочестивых царей можно встретить массу случаев жесточайших наказаний.
Неужто ты, по своему безумному разуму, полагаешь, что царь всегда должен действовать одинаково, независимо от времени и обстоятельств?..

... Царь страшен не для дел благих, а для зла.
Хочешь не бояться власти, так делай добро;
а если делаешь зло - бойся, ибо царь не напрасно меч носит - для устрашения злодеев и ободрения добродетельных"...

Прервусь, чтобы точно процитировать место из послания к Римлянам, глава 13, о котором говорит Грозный:

"Ибо начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро и получишь похвалу от неё;

Ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло - бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое.

И потому надобно повиноваться не только из страха наказания, но и по совести".

- То есть пока требования кесаря соответствуют вписанному в сердце Закону или совести. Пока от тебя не требуют отдавать кесарю богово.

"... Посмотри на всё это и подумай, какое управление бывает при многоначалии и многовластии.
Ибо там цари были послушны епархам и вельможам, и как погибли эти страны!
Это ли и нам посоветуешь, чтобы к такой же гибели прийти?

И в том ли благочестие, чтобы не управлять царством, и злодеев не держать в узде, и отдаться на разграбление иноплеменникам?
Или скажешь мне, что там повиновались святительским наставлениям?
Хорошо это и полезно!

Но одно дело - спасать свою душу, а другое дело - заботиться о телах и душах многих людей;
одно дело - отшельничество, иное - монашество, иное - священническая власть, иное - царское правление...

... Господь наш Иисус Христос сказал:
"Если царство разделится, то оно не может устоять".
Кто же может вести войну против врагов, если его царство раздирается междоусобными распрями?
Как может цвести дерево, если у него высохли корни?

Так и здесь: пока в царстве не будет должного порядка, - откуда возьмётся военная храбрость?
Если предводитель не укрепляет постоянно войско, то скорее он будет побеждённым, чем победителем.
Ты же, всё это презрев, одну храбрость хвалишь; а на чём храбрость основывается - это для тебя не важно; ты, оказывается, не только не укрепляешь храбрость, но сам её подрываешь.
И выходит, что ты - ничтожество; в доме ты - изменник.
А в военных делах ничего не понимаешь, если хочешь укрепить храбрость в самовольстве и междоусобных бранях, а это невозможно...

... А всеми родами мы вас не истребляем, но изменников повсюду ожидает расправа и немилость; в той стране, куда ты поехал, узнаешь об этом подробнее.

А за ту вашу службу, о которой говорилось выше, вы достойны многих казней и опалы.

Но мы ещё милостиво вас наказали, - если бы мы наказали тебя так, как следовало, ты бы не смог уехать от нас к нашему врагу. Если бы мы тебе не доверяли, ты не был бы отправлен в наш окраинный город и убежать бы не смог.

Но мы, доверяя тебе, отправили в ту свою вотчину. И ты, по собачьему обычаю, изменил нам...

... По суетным же замыслам мы ничего не решаем и не делаем и на зыбкое основание не становимся ногами своими.
Но, насколько у нас хватает сил, стремимся к твёрдым решениям, опершись ногами в прочное основание, стоим непоколебимо..."

*   *   *

- Ну а если вспомнить про Страницу Истории, про разрушенную страну в результате страшного предательства, про неисчислимые бедствия, которые только начались, и ещё неизвестно, чем всё это кончится...
Во всяком случае, не нам судить Иосифа.

Шекспир воскликнул:

"Из жалости я должен быть суровым.

Несчастья начались - готовьтесь к новым..."

Теперь умирают в блудилище, за питейным или игровым столом, от пули завистливого, менее наворовавшего конкурента, за подсчётом банковских процентов...

Кстати, Творцом деньги в рост вообще запрещено давать. Прежде хоть люди за металл гибли, а эти - за нули и бумажки...

Я уверен - тысячи и миллионы "товарищей", не ставших хищниками, проститутками, наркоманами и рабами Маммоны придут на Страшный Суд свидетельствовать за Иосифа.
Чтоб простил ему Господь пролитую кровь ради спасения нескольких поколений.
Простил дровосеку "летящие во все стороны щепки" во имя спасённой для Царства "страны мечтателей и учёных".
Пригодной для Неба мироощущением жертвенного служения высокой цели, целомудрием, нестяжанием...
Просто не ведающей порой, что все эти годы отчаянной схватки с Вампирией, самоотверженного труда и героизма рядом незримо стоял Господь, - о чём свидетельствуют великие победы и плоды добрые.
Ибо "без Меня не можете творить ничего".

Там, где немощным человекам никогда бы не спастись,(обратимся, хотя бы, к нынешнему страшному времени вакханалии Лукавого, психотронных войн и прочей отравы), Иосиф защитил свой народ от так называемой "демократии".

Которую Нобель назвал "диктатурой подонков".

Иосиф спасал не сынов, не рабов, даже не наёмников Творца - он спасал бесхозных, заблудших, падших, рассеянных...

Спасал гонениями, бичом, тюрьмой, кровью и слезами, но спас!

Он спасал их часто по воле Неба, как Господь когда-то безумного Савла, гонителя христиан.
Ослепив, повергнув на землю, но поставив на Путь.

А вопрос Достоевского о "невинно замученном ребёнке" решается лишь выходом в вечность.
В Царствие, где Господь невинно убиенным даёт полноту жизни в Свете, где уже не будет слез.
И всё забудется, как забывает роженица о муках, "ибо родился человек в мир".

*   *   *

"В новых условиях Красная Армия должна бдительно охранять мирный созидательный труд советского народа, надёжно обеспечивать государственные интересы Советского Союза и сделать недоступными для врагов рубежи нашей Родины".
/И. Сталин/

*   *   *

"- Почему сидели Туполев, Стечкин, Королёв?

- Они все сидели. Много болтали лишнего. И круг их знакомств, как и следовало ожидать... Они ведь не поддерживали нас...

В значительной части наша русская интеллигенция была тесно связана с зажиточным крестьянством, у которого прокулацкие настроения, страна-то крестьянская.

Тот же Туполев мог бы стать и опасным врагом.
У него большие связи с враждебной нам интеллигенцией.
И, если он помогает врагу, и ещё благодаря своему авторитету втягивает других, которые не хотят разбираться, хотя и думает, что это полезно русскому народу... А люди попадают в фальшивое положение.
Туполевы - они были в своё время очень серьёзным вопросом для нас.
Некоторое время они были противниками, и нужно было ещё время, чтобы их приблизить к Советской власти.

Иван Петрович Павлов говорил студентам: "Вот из-за кого нам плохо живётся!" - и указывал на портреты Ленина и Сталина. Этого открытого противника легко понять. С такими, как Туполев, сложнее было.

Туполев из той категории интеллигенции, которая очень нужна Советскому государству, но в душе они - против.
И по линии личных связей они опасную и разлагающую работу вели, а даже если и не вели, то дышали этим.
Да они и не могли иначе!

Что Туполев? Из ближайших друзей Ленина ни одного около него в конце концов не осталось, достаточно преданного Ленину и партии, кроме Сталина.
И Сталина Ленин критиковал.

Теперь, когда Туполев в славе, это одно, а тогда ведь интеллигенция отрицательно относилась к Советской власти.
Вот тут надо найти способ, как этим делом овладеть.

Туполевых посадили за решётку, чекистам приказали: обеспечивайте их самыми лучшими условиями, кормите пирожными, всем, чем только можно, больше, чем кому бы то ни было, но не выпускайте.
Пускай работают, конструируют нужные стране военные вещи, это нужнейшие люди.
Не пропагандой, а своим личным влиянием они опасны.

И не считаться с тем, что в трудный момент они могут стать особенно опасны, тоже нельзя. Без этого в политике не обойдёшься.
Своими руками они коммунизм не смогут построить.

... выступил Сигизмунд Леваневский:
- Товарищ Сталин, я хочу сделать официальное заявление. Я считаю Туполева вредителем. Убеждён, что он сознательно делает самолёты, которые отказывают в самый ответственный момент.

По глубине подготовки, в данном случае технической, мне кажется, Туполев выше Ильюшина. Культура Туполева выше, я думаю.
Между ними было соревнование. Ильюшин хотел, чтобы самолёты под руководством коммуниста были не хуже, а может, и лучше, чем у беспартийного Туполева...

А были и такие случаи, как с Капицей. Мне пришлось его задержать в Советском Союзе.
Он хотел ехать в Англию, обратно, на один из международных конгрессов, а мы ему предложили остаться в Советском Союзе.
Он без особого энтузиазма принял это. Но никогда по этому поводу не выражал публично, по крайней мере, неудовольствия какого-нибудь.

- Мне рассказывали, что Иван Петрович Павлов тоже высказался против того, чтобы Капица ехал заграницу.

- Я думаю.

- Павлов ему напомнил, против кого он будет работать в Англии - против России! Хотя Павлов не любил коммунистов...

- Не любил, -согласился Молотов.

- А был патриотом России.

- Конечно... Он мне говорит, когда мы сидели с ним:
- Я хорошо знаю деревню и слежу, что выйдет из вашего эксперимента, - он экспериментом называл коллективизацию. - Я знаю хорошо крестьянина, знаю, что он может стонать и молчать, а вот вдруг он к старому захочет вернуться от ваших колхозов, что вы будете делать?"
/Молотов - Чуеву/.

*   *   *

"На кладбище мы пробыли с полчаса и поехали в дом на улице Грановского, где помянули Полину Семёновну.
- Мне выпало большое счастье, - сказал Молотов за столом перед гостями, что она была моей женой.
И красивая, и умная, а главное - настоящий большевик, настоящий советский человек.
Для неё жизнь сложилась нескладно из-за того, что она была моей женой.

Она пострадала в трудные времена, но всё понимала и не только не ругала Сталина, а слушать не хотела, когда его ругают. Ибо тот, кто очерняет Сталина, будет со временем отброшен как чуждый нашей партии и нашему народу элемент".
/Молотов - Чуеву/.

 

 

Письмо покойницы.

*   *   *

 

В начале лета следующего года она опять блаженствовала, бегая трусцой по ильичёвским холмам и лесам.
 Денис с Антоном снимали натуру в Прибалтике, свекровь лежала в больнице. А Филипп, вместо того, чтобы пойти вразнос в пустой квартире, неожиданно увлёкся радиотехникой и стал прилично зарабатывать, превратив свою комнату в мастерскую.

Наступил день, когда Яна привезла свекровь домой из больницы.
И та, вручив ей запечатанный конверт с надписью: "Передать в "Правду" или "Известия", cообщила, что это одна старая большевичка из соседней палаты, узнав, что свекровь имеет родственные связи со знаменитым детективным дуэтом, сунула ей конверт в коридоре.
Чтобы Яна или Денис передали по назначению.

- Что за бред - я ей что, курьер? Что там такое?

Свекровь не ведала. Она сказала, что лишь исполнила просьбу больной женщины, а теперь уж пусть Яна поступает, как хочет.

-Какая-нибудь шиза, а мне потом расхлёбывать!

Яна решительно вскрыла конверт.
Авторша жаловалась в самую что ни на есть центральную прессу, что в такой-то больнице персонал в лице медсестры Варвары Степановны Златовой вместо того, чтобы лечить больных передовыми научными методами, сбивает их с толку всякой святой водой, маслами, молитвами и прочим колдовством.
Чем наносит непоправимый вред их психике и здоровью.

А на днях и вовсе придумала, что к желающим под видом родственника может прийти священник.
И вообще ведёт религиозную пропаганду.
В том смысле, что Бог есть.

Больная, коммунистка и ветеранка, просила вышестоящие инстанции навести в больнице порядок, оградив пациентов от тёмных невежественных сил и сектантов.

Яна хотела сразу же порвать письмо. Но тут ей пришло в голову, что ведь стервозная бабка напишет снова, - в больнице делать нечего, пиши да пиши себе.
И какое-нибудь очередное письмецо найдёт своего дурака.
И тогда Варваре Степановне не поздоровится.

Узнав по телефону, когда дежурит Златова, Яна поехала в больницу.

Варвара Степановна показалась поначалу типичной "Марией".

Была у Дениса такая классификация женских типов, загадочная для непосвящённых, но в которой все работающие с Денисом прекрасно ориентировались.
По возрасту, степени интеллектуальности, комплекции, сексуальности, социальной среде и характеру женщины у него делились на 12 категорий:
Марья, Мария Петровна, Мария, Мэри, Маня, Маша, Машенька, Маруся, Муся и Мурка.

Если он говорил, что для съёмок нужны две Марьи, Маня и пять Маш, это означало двух бабок, простую женщину /Манья - из деревни, Маня - из города/. А пять Мань - девушки-
студентки.
"Мария" означало суховато-замкнутую тургеневскую молодую женщину, распростившуюся с иллюзиямию
Ну и так далее.

Стройная, закованная в снежно-белый халат и шапочку, без тени косметики.
Тугая коса скручена на затылке, молниеносно-цепкий, как бросок лассо, взгляд, не оставляющий никаких сомнений, что эта Мария "коня на скаку остановит".

Варвара Степановна мгновенно пробежала глазами "телегу".

- Так вы из газеты?

- Что вы, не бойтесь, - Яна вкратце рассказала, как к ней попала "телега", - А пишу я, в основном, для телевидения. Телесериал "По чёрному следу"...
Смотрели?

- Мы его выкинули. В смысле телевизор. Ничего такого, просто сгорел, и выкинули.
Спаси вас Господь, не знаю, как вас...

- Иоанна.

- Тогда я Варя. Присядьте вон там, я скоро освобожусь, чайку попьём. Варенье есть домашнее... Только халат наденьте, у нас тут строго.

Яна видела из-за ширмы, как она ловко орудует шприцем, бинтами-тампонами, колдуя над распростёртыми на кушетке жёлто-восковыми телами - шли, в основном, старики, видимо, заслуженные.
И препротивные - скандалили, хныкали, ворчали. Требовали кто отменить уколы, кто назначить, кто снотворное, кто свежие журналы.

- Ну и терпение у вас!

- Погодите, вот будете в их возрасте...
Знаете, когда всё болит? Вот и капризничают.
Больные - что дети. Больно, плохо, страшно, непонятно почему и за что... Вот и надо им чью-то руку подержать.
Вы ведь болели наверное, помните?

Нет, новая её знакомая была не совсем "Марией", скорее, "Машей". А может, даже "Машенькой".
Сколько ей? Тридцать? Тридцать пять, двадцать восемь?

Яна всё больше чувствовала с ней какую-то странную связь. Ей бы давно встать и ехать по делам, которых, как всегда, пропасть, а она сидит, как приклеенная в этой богадельне.

Потом они пили чай в подсобке, среди сеток с больничным бельём, склада уток и клистиров.

- Не бойтесь, никакая я не сектантка, упаси Боже. Я православная, с сектантами нас даже чай не благословляют пить.

- Со мной можно, - улыбнулась Яна, протягивая пустую чашку, - я тоже не сектантка. Какое изумительное варенье!

- С вишнёвым листом.
Вы... да, вы православная. Крестили в детстве - старорежимная бабуля или тётя, скорее, суеверная, чем верующая, но и то слава Богу.
С тех пор в храме вы, скорее всего, ни разу не были. Может, не хотите неприятностей, если в партии. Или считаете, что это место для тёмных фанатичных старух, а вера должна быть в душе...

Яна улыбалась и согласно кивала. Ей было интересно, куда Варя клонит.

- И душа ваша знает, что Бог есть. Вы Его вспоминаете, когда что-то случается, кричите: "Помоги!". .
А потом даже забываете поблагодарить. И опять не верите в Его к вам любовь.
А Евангелие у вас если и есть, то пылится на полке.
Так ведь?
Абсолютная идея, Высший разум... Компьютер, который глотает наши жизни, как этот...Ну, на картине...Ну, который пожирает своих детей.

Тут мне один говорит: "Проглатывает Бог нас с нашим жизненным опытом и совершенствуется". Из академии наук больной.
А зачем, говорю, богу совершенствоваться, если он - абсолютная идея? Если к нему не прибавить, не убавить?
Молчит. Лучше б Евангелие прочёл...

Вот вы тоже не читали. В лучшем случае пролистали разок, и в сторону. А его надо каждый день читать.
Вы не обижайтесь, вокруг все такие, не вы одна. Мы все смертельно больны, но никто об этом не желает слышать.
Вы уж простите...

- Да нет, всё правильно.

- Опять вот на человека накинулась, а так нельзя. Батюшка говорит, это от гордости. Ты, говорит, Варвара, самого Господа хочешь обойти. У каждого к Нему своя дорога, не гони лошадей...
Записанные в Книгу Жизни обязательно придут,когда срок подойдёт. Не гони...

Вот никак не слушаюсь. Дура я...

Она достала из кармана письмо большевички, разгладила на столе и вдруг расплакалась.

- Варенька, да вы что, из-за какой-то поганой старухи, - начала было Яна.

Но Маша-Машенька-Мария неожиданно принялась убеждать, что старуха эта чуть ли не святая. Что в войну она вытащила из боя сотни раненых, у неё самой несколько тяжёлых ранений, живого места нет.
И двоих сирот воспитала, которые в ней души не чают, приходили почти каждый день - "Мамочка да мамочка".
И от квартиры старуха отказалась в чью-то пользу...

Мария. Мария Петровна?. . С именами зашкалило.
Яне становилось всё интереснее.

- Что ж эта святая стукачка вас-то решила погубить?

Глаза у Вари мгновенно высохли. Она сказала, что всё, ей некогда, к сожалению, и вообще дальнейший разговор не имеет смысла, потому что дальше Яна всё равно не поймёт.

Потому что дальше этот самый невидимый барьер, когда глаза не видят, а уши не слышат.
Потому что дальше надо особоевосприятие мира. А Яна, если даже и верит в Бога, но силы тьмы для неё так, пустой звук.

- Может, вы и правы, но я очень хочу понять. Я попытаюсь, объясните...

- Ладно.
Что такое "духовная брань" - знаете? Брань - это "война".
Вся наша жизнь - непрерывная духовная схватка. За души.
С Богом ты или с дьяволом.

Не знаю, верил ли Достоевский в дьявола, но он тоже пишет, что сердца - поле битвы.
А у нас здесь, в больнице - последняя черта, передовая, понимаете?
Жизнь или смерть.
Здесь все силы ада восстают, только б не пустить душу к Богу. Тут великая осторожность нужна.
Бесконечно пожалеть и помочь. С любовью, смирением...

Это я виновата - поспешила со священником. А силы у меня слабые, и молитва слабая... Вот тьма и взяла верх, и погибло всё...

Опять слезы.

- Бросьте, Варенька. Хотите, я сама с ней поговорю? Я тоже знаю, как с ними надо, журналисткой работала.
Спасибо, мол, за сигнал, примем меры...

Удивлённый взгляд.

- Так ведь умерла она. Сегодня ночью.
Я думала, вы знаете...

Яна опять села.

-О, Господи! Значит, вы хотели ей позвать перед смертью священника...

- Игорь Львович сказал: ждите, скоро конец. И сама она знала. Она попросила сказать ей правду.

- Постойте, значит, она перед смертью пишет на вас жалобу и умирает без покаяния. Жалобу, что вы хотели ей помочь спасти Душу - так?
Полная шиза.
Ладно, пусть она неверующая - жаловаться-то на что?

Ну, придет священник на всякий случай,  - вдруг что-то там есть? Хоть пусть один шанс из миллиона - хуже-то не будет!
Дальше-то всё, абзац...
Так она эту свою яму с червями отстаивает, пишет жалобы. На смертном одре!
Это уже никакой не атеизм, это антивера какая-то...
Дурдом!

- Ну вот вы и поняли, что такое духовная брань,- устало вздохнула Варя, - Это когда вопят: "Нет вечной жизни, нет Бога, нет Царства Небесного. Есть только вечная смерть, гроб и черви.
И ради того, чтоб они нас сожрали вместе с душой нашей, мы отвергаем и Царствие, и бессмертие.
И пишем жалобы.
Ведь не просто не верим, горло перегрызём за свой нуль!
Про нуль - это у Достоевского...!

- Ну и хрен с ней, земля ей пухом.

- Эх вы, а говорили "пойму"... "Бред, мол, шиза"...
Что же вы усопшую-то не жалеете, если она в их власти? Если не в себе она была?
Не в себе, а с ними!

Ведь если вы верите в Свет, надо признать и тьму... Не может Бог творить все эти ужасы. Думать, что Бог виноват в зле - хула на Творца!

Есть они, и мы добровольно пляшем под их дудку. Нам вместе надо быть, добрыми, жалеть друг друга.
А мы даже мёртвых пинаем...

- Ладно, Варенька, письмо-то никуда не попало. Всё хорошо...

- Чего хорошего, если оно ей теперь в осуждение? Я её спровоцировала , ввела в грех богоборчества...
Моя вина, Господи...

-  Эй, Хохлова, что у тебя в палате под койками творится, а? 3адницу отъела, лень нагнуться.
Что "вытирала" - ты нагнись, нос-то сунь!

Последние слова относились к заглянувшей в подсобку нянечке.
Яне пришлось себе признаться, что образ Вари с постоянно меняющимся имиджем то восторженно-романтической немолодой девы, то смиренной богомолки, то по-бабьи жалостливой сиделки, то грубовато-деловой медички становился всё более расплывчатым и всё менее соответствующим её и без того смутному представлению о верующих.
И всё более интригующим.

- Но, Варя... Если она, как вы сказали, такая уж хорошая, а Господь милостив - разве Он не простит?

- Многое нам, конечно, неведомо, предстоит Суд...
Но зачем вообще нам дана жизнь, если не чтоб выбрать между Богом и дьяволом?
Если твоё время кончилось - как может Господь насильно забрать тебя в Свет? Это было бы против твоей воли, разве не так?

А нам дарована свобода. Бог не может отнять у нас свободу.

- Вот что, давай сожжём это проклятое письмо, - предложила Яна, - Вместе с конвертом. Нет его и никогда не было, а?
Это рукописи не горят. А жалобам - туда и дорога.

Мысль эта неожиданно Варе понравилась. Чиркнув спичкой, она перекрестилась.

- Господи, сотри мой грех и невольный грех чада Твоей новопреставленной перед Тобой. Моя вина, Господи, вычеркни эти слова из Книги Твоей.
Ты ведь всё можешь, Господи. Измени время, чтоб ничего не было, никакого письма...

- И ты проси! - приказала она Яне, -Креститься-то хоть умеешь?

Яна перекрестилась.

На блюде с кроваво-красными остатками варенья, корчась, погибало скомканное письмо покойницы.
По ставшему вдруг иконописным вариному лицу метались отблески пламени, и Яна вдруг явственно ощутила, что сейчас, в этой полутёмной подсобке, среди бельевых тюков и больничных "уток", действительно происходит нечто таинственно-непостижимое.
Связавшее вдруг её, Варю и чокнутую эту большевичку, брезгливая неприязнь к которой сменилась забытой щемяще-блаженной болью.

Болью где-то на самом дне души. Где хранилась лишь память о Гане, о детстве, первом крике Филиппа. Да ещё о двух-трёх прекрасных мгновениях, когда останавливалось время...

Уж не колдунья ли она, эта Варя? "Маша-Машенька -Мария"...

Всё в Яне замерло, задрожало от детски-явственного предвкушения чуда. Близкого, "при дверях".

- Я вас задержала, наверное? Хотите, домой отвезу?

- Спасибо, Яна, я на дачу.

- И мне на дачу. У вас где? Жаль, совсем в другую сторону. Тогда до вокзала, ладно?
Так хорошо, что мы познакомились...

Варя сдалась.

- Ладно, тогда подождите в коридоре, я из холодильника черешню возьму, ребятам купила. У меня их как-никак трое.

- Ого! Сколько же вам?

- Тридцать четыре, - ответила она без всякого кокетства, - Халат давайте.

В углублении, делящим коридор на два крыла, так что получался небольшой холл, стоял цветной телевизор, столик со стопкой газет и журналов.
Двое больных в пижамах играли в шахматы.

Чудо висело на стене между традиционными репродукциями васнецовской "Алёнушки" и левитановской "Золотой Осени".
Небольшой этюд, почему-то сразу приковавший взгляд Яны, хотя лишь подойдя вплотную, она разглядела в правом углу знакомое Ганино "ДИ".

Сердце кувыркнулось.
"Ди-и, Ди-и", - серебряно зазвенел в ушах колокольчик чуда.

Картина Гани?! Даже не картина - фрагмент.

Мёртвое бледно-восковое лицо в таком же бледном ореоле подушки и чья-то коснувшаяся лица рука - удивительно передано её движение.
Рука едва коснулась, она протянута откуда-то из светлой глубины картины, она будто выткана из этой разгорающейся светлости.

И вместе с тем это обычная рука, видны жилки, вены.
Но от того места, между сомкнутым глазом и сомкнутым ртом, где пальцы коснулись лица, начинается жизнь, движение жизни, едва уловимая наливающаяся розовость щеки.
Жизнь бежит от кончиков пальцев к уголку мёртвого глаза, ресницы вот-вот дрогнут, мёртвого рта - уголок ещё неживой, но уже и не мёртвый.
А дальше - мёртвая белизна другой щеки, лба, подушки, переходящая в густеющую тьму вечной смерти.

Эта неуловимая грань, таинственный порог - вечная ганина тема.
Только прежде из ганиных картин уходила жизнь.
Здесь - уходила смерть.

- Вот, повесила, иконы-то не разрешают, - услыхала Яна за спиной тихий Варин голос, - Пошли, я готова.
"Воскрешение дочери Иаира", евангельский сюжет. Вроде как картина, не икона, а мы её освятили. И больным помогает удивительно.
Некоторые даже тайком на неё крестятся и прикладываются.

- Варенька, откуда это у вас? - спросила Яна, чувствуя, что ей лучше не оборачиваться. Всякие обычные объяснения вроде "Я знаю Дарёнова" или "Дарёнов - мой друг" были в отношении Гани совершенно невозможны.

- Дарёнов... он же... Это что, у вас "оттуда"?..

Варя ответила, что всё расскажет в машине, потому что есть шанс успеть на электричку, а потом - большой перерыв. Следующая лишь через сорок минут.

В машине Варя сообщила, что Дарёнов уже почти полгода как вернулся /Яна подумала, что Регина, конечно, знала, но она, Яна, почти не бывает теперь ни на Мосфильме, ни в Домах этих, ни на вечеринках/. Что он учится в Духовной Академии в Загорске, но живопись не бросил, сейчас пишет серию на Евангельские сюжеты.
Квартиры у него своей пока нет, часть картин хранится у них в доме /Дарёнов с её мужем познакомились заграницей и теперь дружат/.

"Воскрешение" Ганя разрешил повесить в больнице, и ничего, сошло.
Но чтоб она, Яна, о Дарёновских картинах никому ни гу-гу /- Сама знаешь, религиозная тематика, за ним и так наверняка следят/.
И вообще Дарёнов никому специально не сообщил о своём приезде, ведёт крайне замкнутую жизнь /Варя сказала "почти в затворе"/, что для готовящегося стать священником вполне естественно.

Ганя, с которым она простилась навсегда - здесь... В это невозможно было поверить.

Не тот Ганя на дне души, некий символ, обозначение того несказанного состояния, которое зовётся счастьем, который был всегда с ней, а Ганя материализовавшийся.
До которого можно дотронуться, услышать голос...
Изменившийся, постаревший, как и она, но от этого не переставший быть Ганей.

Священник ли, пастух, космонавт, нищий, живой или мёртвый - он всё равно Ганя. Он
есть и будет.
Пока она есть - он с ней, и это главное. И если им лучше не видеться, значит, оно действительно лучше.
Так благоразумно думала Яна.
А Варе она просто сказала, что если Дарёнов захочет её увидеть, пусть даст знать через неё, Варю.

Они подъехали к вокзалу. До электрички оставалось десять минут, а Варя всё медлила выходить.
Потом сказала, что у Дарёнова, возможно, будут каникулы, они с мужем пригласили его пожить и поработать у них на даче.
И, если он скажет "добро" на встречу с Яной, Варя даст ей знать заказным на Ильичёвскую почту до востребования.

- Если Бог даст, ничего не случится...

- Вы уж, Варя, осторожней на своей "линии фронта". Небось, не раз вызывали, предупреждали?

- На войне, как на войне.

- Ещё хорошо, что письмо большевички ко мне попало.

- Так оно для тебя и писалось, - неожиданно сказала Варя, - Неужели не поняла до сих пор?..

 

 

Взял свою постель и пошёл в дом свой.

*   *   *

 

- Так оно и писАлось для вас, - вдруг сказала Варя, - Неужто до сих пор не поняла?

И помчалась на свою электричку, оставив Яну размышлять над неправдоподобным мистическим правдоподобием сказанного.

 Чем более невероятное творилось с ней за последнее время - "Иоанна" на стекле автобусной кабины, бегство в Ильичёвку, неожиданное возвращение Гани в ещё более невероятном новом облике, тем менее удивлялась она этим чудесам.

Она будто шла по знакомой улице, а вокруг всё явственней проступал совершенно иной таинственный пейзаж, неразличимый ни для кого, кроме неё. Она различала его всё более - очертания неведомых гор, бездонные пропасти, водопады...

И именно этот параллельный мир, где происходили немыслимые вещи, становился всё большей реальностью. А не тот, где змеились очереди за двухрублёвыми бананами, заседали худсоветы, бежали граждане на работу и с работы. И в баснословно дешёвых доперестроечных ресторанах отплясывали " барабан был плох, барабанщик - бог"...

Она знала одно - этот её новый путь - не просто кружение от поворота к повороту, без цели и смысла - она шла "куда-то".
Неведомое притяжение, одновременно радостное к пугающее, властно влекло её всё дальше от привычных атрибутов и мелочей бытия... Знакомые лица, будничные дела, разговоры, само земное время со всё увеличивающейся скоростью неслись мимо, досаждая, как метель в лицо.

Иногда ей приходила мысль - всё ли с ней в порядке?
Но ощущение движения - не от серии к серии, от осени к лету, от жизни к смерти, а детское предвкушение неведомо-чудесного впереди было настолько упоительным, что она решила: если это безумие, то да здравствует!

Принуждала себя делать повседневные дела. Снова бегала до изнеможения по ильичёвскому лесу и уже не ждала весточки от Вари, рассудив, что если б можно было, Ганя давно бы искал встречи.

Прошла неделя, другая, наступил июль.
На почту она заходила скорее по инерции. И, когда письмо пришло, полчаса собиралась с духом, чтобы распечатать,

Письмо было конспиративным.
"Гр.Синегина, посылку можете получить в любое время по такому-то адресу. Администрация".

Господи, за что ей это, она не заслужила...
Снова увидеть Ганю...

Счастье, оказывается, тоже бывает не по силам. Она боялась помереть, не доехав до дачного посёлка Лужино, так сдали нервы.

Всю ночь она не спала, снова и снова мысленно прокручивая их встречу и всякий раз умирая при любом варианте.
Утром заставила себя пробежаться - день был чудесный. Нырнуть с головой в ледяную речушку, даже не почувствовав холода, и выпить стакан чаю, забыв положить сахар.

Ганина "Иоанна" на стене печально глядела из вечности на лошадку с льняной гривой на скамье летящей к Денису электрички.

Она попыталась взглянуть на себя нынешнюю ганиными глазами - женщину около сорока типа Мэри Петровна, загорелую, довольно спортивную, с короткой стрижкой, кое-где с морщинками и сединой...
Но опять было почему-то совершенно невозможно подмалеваться и принарядиться.

Пусть так и будет - пропахшее бензином платье цвета хаки, поношенные лодочки без каблуков, которые она всегда надевала за рулём, руки без маникюра.
И выражение лица княжны Таракановой с одноимённой картины.

Долгий путь в Лужино лежал через всю раскалённую, изнывающую от жары Москву, по кольцевой, затем по шоссе, и ещё куда-то в сторону...
Яна запуталась в этих поворотах, устала расспрашивать, ошибаться, возвращаться, снова расспрашивать.
И ей уже стало казаться, что Лужино и Ганя - всего лишь мираж, подобный сказочному оазису в пустыне. А кукурузное поле, вдоль которого она ехала, - точь в точь, как Ильичевское.
И сейчас за поворотом покажется здание клуба, и всё вернётся на круги своя, мираж рассеется. И она, Яна, переоденется и пойдёт на пруд купаться.

Но за поворотом снова было поле, где-то в километре впереди - посёлок, куда шёл по шоссе прохожий, у которого Яна собиралась спросить дорогу.
И который, чем ближе она подъезжала, всё более становился похожим на Ганю...

Вместо тормоза она нажала не газ, машина, взревев, рванула.
Яна увидела в зеркале уносящееся ганино - теперь в этом не было сомнений, - лицо, скорее удивлённое, чем испуганное. Подумала только: "почти не изменился"...
А "жигулёнок" всё катился, пока не замер как-то сам собой.

Она вылезла и смотрела, не в силах сдвинуться с места, как Ганя приближается к ней.
Очень медленно, - это взаимное узнавание было мучительно-сладостным и волшебно-замедленным, как во сне.
Он был в рубашке с закатанными рукавами, вельветовых джинсах и каких-то забугорных шлёпанцах без пяток. В руке болталась авоська с буханками.

"Только много седины в его кудрях"... И бородка.

- Мало изменился, - снова подумала она, а может, сказала вслух. Потому что Ганя вдруг остановился, одеревенела на губах улыбка, мешая ему.
Он поднёс к лицу руку, словно пытаясь содрать её.
Авоська соскользнула к локтю.

Она стояла, ухватившись за раскалённый от июльского солнца багажник, готовая принять все условия нового Гани - пожать протянутую руку, поцеловать подставленную щёку...

- Иоанна,.. - сказал Ганя.

И рванулся к ней, - или она побежала.
Соединившее их мгновенное нераздельное объятие не было похоже ни на танец в салоне Регины /соединение душ/, ни на ночь в купе ленинградского поезда /соединение тел/...
Сочетая в себе и то, и другое, оно было чем-то иным, третьим. Не отделяя, как прежде, их объятия от мира, а как бы растворяясь в нём, мире.
В жарком июльском дне, кукурузном поле, шуме электрички где-то за кромкой леса.

Их объятие вмещало весь мир, растворяясь в нём.
Мгновение остановилось.

Подруливший ЗИЛ посигналил - они обнимались, оказывается, посреди шоссе.
Шофёр высунулся из кабины, сказал весело:

- Ребята, есть восемь кусков рубероида? Не нужно?

И, не дождавшись ответа, умчался.

Они сели в машину. Проехали несколько метров, остановились снова.

"Кудри твои, сокол, что ручьи в горах - пальцы обвивают, в пропасть влекут... Глаза твои, сокол, что мёд в горах - и светлые, и тёмные... И сладкие, и горькие..."

- Иоанна, - повторил Ганя.

Слезы текли у неё по щекам. За воротник, за уши, как в детстве.

- Ничего, я привыкну, - сказала она виновато.

- Значит, тебе легче.

Он сам сел за руль.
Она попыталась успокоиться и привести себя в порядок.
Остановились у сплошного высокого забора, ворота были такие же сплошные, массивные.

Ганя погудел как-то особенно, условно. Ворота не сразу открыл мальчик лет двенадцати, как потом выяснилось, Варин старший.
Пропустил "жигулёнка" и снова стал возиться с засовом.

- Заржавел, - сказал Ганя, - машины тут редкость.

Он пошёл помогать мальчику.

Старый бревенчатый дом, заросший диким виноградом и плетистыми розами. Ухоженный, наливающийся плодами сад, буйно цветущие ромашки вдоль ведущей к дому бетонной дорожки. Запах свежескошенной травы, разбросанной тут же, под деревьями, - всё это, конечно же, тоже было чудом.
Как и всё, связанное с Ганей.

- А, встретились... - сказала Варя, не вставая из-за стола, будто они с Яной давным-давно знакомы, - Давайте скорей обедать, всё остыло.
Дарёнова за смертью посылать.

Ганя сказал, что хлеба не было. Ждал, когда привезут и разгрузят.

Выглядели они оба, наверное, неважно. Сидящие за столом разом и деликатно отвели взгляд, лишь варин муж Глеб со взглядом Ивана Грозного смотрел так, будто опасался, что Яна сейчас вытащит из-за пазухи гранату.

Она ужаснулась, что не взяла с собой ни еды, ни гостинцев для детей.
Потом вспомнила, что в сумочке у неё, по счастью, лежит резиновый японский игрушечный кот, который, если надуть, покачивает хвостом и мурлычет.
Яна возила с собой таких котов для умиротворения гаишников - успех был стопроцентный, у всех были дети и женщины.
Сработало и на этот раз.
На кота сбежался весь дом, так что не пришлось никого специально звать к обеду. Гости сели за стол и занялись едой, а они с Ганей понемногу пришли в норму.

Перед едой прочли молитву.
Обед был без вина, мяса и рыбы, салат без сметаны - строгий Петровский пост, как потом выяснила Яна. За едой не разговаривали - не принято.

Она освоилась быстро - журналистский навык мгновенно адаптироваться в любой среде.
Как ещё недавно было бы ей интересно попасть в настоящую религиозную общину!
Но теперь она была полна Ганей. И эта непривычная трапеза, и огромный стол, и разноцветные окна веранды, причудливая игра цветовых пятен - было для неё лишь волшебной средой обитания нового Гани.

О, Господи, Ганя - священник!..

После обеда, когда они гуляли вдвоём рука об руку в блаженном своём измерении по лужинскому лесу, Ганя сам заговорил об этом.
Уже потом она поймёт - что это теперь единственное, о чём ему интересно говорить - и расскажет о чудесном своём обращении, обо всём, что было в той парижской жизни.

О ночной дороге на виллу за смертоносной ампулой, о странной поломке в машине, благодаря чему встретился он с Глебом и отцом Петром. И, наконец, о ночи на 9-е февраля в своей парижской квартире.

И она всё поняла, хотя он сказал лишь, что это был ОГОНЬ, с которым встретился и Блез Паскаль когда-то, и тоже круто изменил жизнь.

И ещё - распахнувшийся вдруг бескрайний мир, льющий на тебя неистово-жаркий поток любви.
В котором сгорает все, что мешает душе ответить этому потоку, слиться с ним - все убежища, одежды, само грешное непроницаемое тело.

И ты гибнешь, становясь всё более самим собой... И трудно, почти невозможно передать
это земными словами...

Его волнение, наэлектризованность мгновенно передадутся и ей.
Вспомнится тот вещий сон под старый новый год, Ганя на едущем в чёрную шахту эскалаторе.
Его обращённое к ней лицо, заваливающееся в черноту, её отчаянная за него молитва.

Потом они оба станут вспоминать, подсчитывать, и старый новый год окажется тем же, 77-м. И уже нисколько этому не удивятся.

Потом Ганя заговорит о другом, но всё о том же.

Нет, он не то чтобы изменился, - подумает Иоанна, - просто ЭТО, неведомое, коснулось его, как у Пушкина в "Пророке", и он стал видеть, чувствовать, понимать совершенно иначе.

Бесчисленное множество прямых через две точки - он их видит, эти прямые, прозревает, чертит и живёт в соответствии с тем, что недоступно окружающим.

И если это безумие - она его с ним разделит. И с этими лужинскими богомольцами. Любезно так воркуют, а смотрят - как на прокажённую...

Но с ней, а не с ними говорил сейчас Ганя о своём "обращении". И Господь её услышал в ту ночь 77-го.
И невозможно, чтобы Он желал разлучить то, что сотворил одним целым!

Она не должна сегодня уезжать, надо остаться хотя бы до завтра.
Она ещё не видела ганины картины.
И если в новом ганином состоянии, в его наполненности до краёв неведомым этим Огнём сохранился хоть один несожжённый мост, то это был мост их с Ганей. Узкая лужинская тропка, ведущая в Небо.

И они балансировали по нему рука об руку в тот лужинский вечер. Она жадно впитывала всё, что говорил Ганя.
И горела его огнём, и плавились стволы лужинских сосен, и плавилось закатное солнце.

Когда они вернулись, в доме было уже полно народу - и в саду, и на веранде, некоторые приехали с детьми.
Это было совсем непохоже на обычные дачные сборища - гости разбрелись по скамейкам, стульям, углам - кто полол, кто поливал, кто на кухне резал овощи, кто читал. Все были при деле, и всё тихо, молча, лишь некоторые шепотом беседовали по-двое, по-трое.
Будто на похоронах.
Много молодёжи, но тона одежды блеклые, женщины совсем без косметики, так что Яна дресс- код соблюла.
Волосы убраны под косынки, длинные юбки, лица серьёзны, редкие улыбки какие-то испуганные. Яна чувствовала себя чужой, чужим им казался и Ганя, хоть и старался "не возникать".
Всё это походило на гирлянду лампочек, где лишь одна - ганина - горящая.

Впоследствии Иоанна встречала и других "горящих".

- Мы - рабы, они - сыны, - говорил про таких Глеб.
То, что для одних было тяжким, хотя и результативным, но трудом, для "сынов" составляло наслаждение.
Это был прорыв к задуманному Творцом первообразу, в который они уже не играли, а органично жили в нём. В то время как другие лишь карабкались вверх, обдирая в кровь руки.

Что это было - изначальный дар, как у Моцарта, или более поздний, за какие-то личные качества?
Да, Господь любит всех, все - его дети...
Но почему одни горят ответной любовью, другие - тлеют, пока не вспыхнут, третьи так и уходят вечно тлеющими в вечность?
А четвёртые - вообще остаются дровами.

- Причина где-то в нас самих, - размышляла Иоанна, - Мы сами выбираем холод, тление или ОГОНЬ.

Сыновство - это ответная любовь к Отцу.
Сынам в Лужине не будут завидовать, их будут баловать, оберегать и всё им прощать.
Как детям, которые в тот вечер с визгом носились по дорожкам, рвали зелёный крыжовник, и никто их не останавливал.

Варя первая пошла в атаку и сказала, что следовало бы предложить Яне переночевать, но Яна сама видит, сколько понаехало народу...Спать будут буквально вповалку на веранде и в беседке на раскладушках и в спальных мешках, которые почти у всех привезены ещё в начале лета и хранятся от приезда до приезда в чулане под лестницей.

Яна ответила, что пусть хозяева не беспокоятся, она отлично переночует в машине.

Тут Варя окончательно перепугается и скажет, что нет, зачем же, раз такое дело, она поговорит с дядей Женей, владельцем дачи. На его половине свободная мансарда, и Варя надеется, что он не будет возражать.

Видимо, Варя вообразила, как Ганя ночью, когда все спят в своих мешках, крадётся к машине Яны с нехорошими намерениями.

Яна уже знает, что Ганя специально ездил в Лавру к своему духовному отцу за разрешением на встречу с ней, а Глеб, варин муж, уверенный в отказе, был потрясён либерализмом духовника.
И, не имея права осуждать духовное лицо, устроит головомойку Варе.

Ну и порядочки, почище партбюро!

Неужто они не понимают, что Иоанна скорее умрёт, чем встанет у Гани на пути? Что его путь так же свят для неё, как и для него.

Вернулась Варя и сказала, что дядя Женя не только не возражает насчёт мансарды, но и оказался поклонником их телесериала, который регулярно смотрит по ящику. Так что им будет о чём поговорить.
Она сообщила это не без иронии, но Иоанне было на её иронию плевать - теперь у них с Ганей был целый день в запасе!

После общего чая с вареньем и ржаными сухариками Глеб увёл Ганю в мастерскую - отдельный флигель в глубине участка. Спал Ганя тоже там.
А Яна пошла знакомиться с дядей Женей.

О котором уже знала от Гани, что он младший сын священника, отпрыска древнего и знатного рода, который Ганя по конспиративным соображениям не назвал.
Принявшего сан незадолго до революции, репрессированного в конце двадцатых. Потом ссылка, долгожданное разрешение на сельский приход, оккупация...
После войны - возвращение в Москву и даже орден - за то, что в церковном подвале скрывались в течение нескольких месяцев коммунисты, раненые, евреи - все, кому грозила опасность.

Двух сыновей /глебова отца и дядю Женю/ он воспитал в лояльности к советской власти и искренне исповедовал свой особый "христианский коммунизм" как земное устроение бытия.

Отец Глеба, иконописец и реставратор, умер рано, благословив сына продолжить своё дело. А дядя Женя, которого образованная матушка обучила нескольким языкам, пошёл по сугубо мирской стезе - преподавал в школе, давал частные уроки, делал переводы в научном издательстве.
Скопив деньги, осуществил давнюю мечту - купил дом в Подмосковье, чтобы дружно, всей семьей трудиться на земле...

Но дружно не получилось - семья у дяди Жени, хоть и многочисленная /дети с мужьями, жёнами и внуками/ была, по выражению Вари, "бесноватая".
И в городе от них старику не было покоя, а на даче и вовсе непрерывные склоки - из-за комнат, грядок, кто где вскопал и кто сколько сорвал...

Ещё пока была жива хозяйка, держалось кое-как, а после - чуть не драки.
Тут племянник и предложил - будем жить, ухаживать за участком и домом, платить сколько надо за аренду.
А деньги эти чтоб дядя Женя поделил между своими переругавшимися домочадцами, - пусть они на них снимают себе дачи кто на Юге, кто в Подмосковье, кто в Прибалтике - кому где угодно.

Подробности Яна узнает потом. А пока, с ксероксной книжкой, который сунул ей Ганя, чтоб почитала перед сном /Соловьёв, "Духовные основы жизни"/ Яна заявилась к старику, который не просто ждал её, а за накрытым столом.

- Садитесь, Яночка. Вы, наверное, не приучены к постам, а меня по немощи благословили на молочное. Сыр вот, масло мажьте, не стесняйтесь. Вино вот своё, домашнее - видели, у меня виноград растёт? Мелкий, правда, но настоящий, никаких морозов не боится.
Ну, со знакомством.

Он размашисто перекрестился, перекрестилась и Иоанна. Какой славный дед! Отхлебнула из рюмки.
Вино было сказочное, совсем как в сказочной стране Абхазии. Даже слабый запах "Изабеллы".

Она вдруг ощутит зверский голод и начнёт молотить бутерброды - старик едва успевал намазывать. Было очень стыдно, но она ничего не могла с собой поделать. У неё всегда от волнений просыпался волчий аппетит.

Выпили по второй.

- А я вас совсем иначе представлял. Эдакой бандершей в три обхвата, Сонькой Золотой ручкой. Вам-то этот мир откуда знаком? Жаргон их, нравы, вся эта братва - откуда это пошло?

Яна рассказала о своих поездках в зоны, про поразивший её урок чтения в колонии строгого режима, когда совершенно жуткие с виду громилы по-детски подсказывали друг другу, шалили, прилежно выводили по складам:
- Мама мыла раму. Баба ела кашу.
А потом один потянулся, хохотнул сипло, обнажив единственный зуб.
-  Щас бы бабу!..

Дядя Женя засмеялся.

- Ну и в судах сидела на процессах, с делами знакомилась, с заключёнными. Они, как правило, охотно идут на контакт...

- Да, у вас здорово закручено, и глубоко... На самом высоком уровне, я вам скажу. Я ведь люблю детективы, на языке читаю, избалован, можно сказать. А вас всегда смотрю с удовольствием.

- Ну спасибо, - Яна схватила ещё бутерброд.

- Нет, я серьёзно. Ешьте, ешьте... А главное... Как вы прекрасно знаете дно... Дно человеческой души. Этих демонов в каждом...

- Ну, демоны в каждом - это от режиссёра. Моего супруга и соавтора, - сказала Яна, - Это он их разводит. Кто кур, кто демонов.

- Думаю, вы их тоже чувствуете, - настаивал дед, - И вы их жалеете.

- Демонов?

- Нет, людей, которые им поддаются. И правильно.
Мир у вас такой страшный, жестокий - это я вам объективно, как зритель говорю. Повсюду власть бесовская губит людей...
А этот ваш мальчик, Павка... Муровец этот... Я так понимаю, - продолжатель Корчагина... - тот ведь тоже трагическая фигура, мученик... И этот - один против зла.

Жалко его, в жизни такие погибают... Но Господь - с ними. Это вы очень убедительно показываете...

- Знаете, а я об этом как-то даже не думала...

- Вот видите, не думали, а вышло так. Павке всё время вроде как чудо помогает. А Господь чудо и есть.

Такая неожиданная трактовка Иоанне нравится.

- Я вот что не пойму, Янечка, - как у вас всё это проскакивает?  Я цензуру имею в виду.

- Это тоже у нас товарищ Градов. Убеждает, пробивает, - это всё он.

- Пробить - самое главное. У вас ведь и сборник издан "По чёрному следу", так? Дефицит, не достать.

- Хотите я вам подарю? - у Иоанны вдруг мелькнула безумная идея, - с автографом? И у Кравченко автограф возьму, передам ваши комплименты. Ему будет приятно.

- В самом деле? Это для меня большая честь, - старик был в восторге.

- В следующий раз привезу. И детективов для вас захвачу, у нас много на языке. Муж английский знает, немного польский.

- Польский я тоже знаю. На французском можно.

- На днях привезу.

- Ну зачем вам беспокоиться, можно через Варю.

- Ничего, очень будет приятно ещё с вами повидаться, мне у вас так нравится. Вот приеду и погощу, если не прогоните.

- Помилуй Бог, - охотно вступил в игру дядя Женя. Кожа на его щеках дрябло алела от вина, как у чуть спущенного первомайского шарика. - Такую гостью, прогнать...

- Мансарда у вас свободна? - продолжала "играть" Иоанна.
Только бы не спугнуть!

- Для вас? Всегда!. .

- Вот и чудесно. Значит, я её снимаю до конца лета, вместе будем сочинять следующую серию. По рукам?

И, не давая старику опомниться, шлёпнула на стол пачку денег. Всё, что было в сумочке. Старик оторопело уставился на них, потом на Яну, которая продолжала лучезарно улыбаться.

"Господи, помоги мне... Ведь каникулы скоро кончатся..."

Дед даже обиделся.

- Уберите презренный металл, мадам. С вас - только детективы.

- И детективы будут, привезу полный примус. На французском, польском, австралийском...

- Такого нет.

- Для вас всё есть. Напишем.

"Откажется - падаю на колени", - подумала Яна, примериваясь, куда падать.

- Но... вы даже не видели комнату. Там днём очень жарко, вам не понравится.

- Понравится! - кричит Яна, чмокая его в щеку-шарик, - За нашу дружбу! А Варе с Глебом так и объясните - решили вместе писать детектив.

Они выпивают ещё по глотку. Старик встаёт, вынимает из комода комплект постельного белья.

- Сама подниметесь, Яночка? Только осторожно, за перила держитесь. И окно при свете не открывайте - комары налетят.

Крутая узкая лестница. Комната просторная - железная койка, шкафчик, стол и табуретка. Стены обиты вагонкой, по стенам развешаны пучки трав - мяты, ромашки и ещё каких-то неведомых, отчего густой, настоянный на июльской жаре воздух можно, кажется, пить, как чай.
На столе - оставленная кем-то косынка в горошек и "Новый завет". Зарубежное издание, такие только начали появляться в Москве.
Яна раскрывает наугад - так она иногда гадает.

"И он встал, взял постель свою и пошёл в дом свой".
/Мф. 9, 7/

"Постель"... Что-то связанное с бельём, которое она держит под мышкой?

"И он встал, взял свою постель и пошёл в дом свой"...

Что это означало, она поймёт через несколько лет.

И вспомнит эту фразу, уже будучи хозяйкой лужинского дома. И изумится до слез, как всегда при встрече с чудом Господним.
А тогда, улыбнувшись, совпадению "постелей", она постелит койку и, погасив от комаров свет, как велел дядя Женя, откроет стеклянную дверь на небольшой балкон.

Все уже спали - ни шороха, ни огонька.
Июльская ночь была тёплой и светлой, луна только всходила.
Деревья, грядки, клумбы, дорожки, ганин домик в глубине сада, весь сад казались таинственно-хрупкой декорацией.
Голубовато-белыми звёздами сияли цветы, волшебно пахло земляникой покачивающееся у балкона облако каприфоли.
А в нескольких десятках метров спал Ганя. Живой, тёплый, с запачканными краской пальцами.
Ганя, который вскоре, по окончании искуса, станет иеромонахом, священником, и будет служить Богу.
Она думала об этом со светлой радостью, ибо конечно, никому и ничему другому не мог принадлежать Ганя.
Лишь Богу.

А ей дана величайшая милость чудом попасть в этот дом и стоять сейчас на балкончике в нескольких метрах от Гани, отмахиваясь от свирепых лужинских комаров. И думать, что ещё полтора месяца впереди.
И благодарить Небо за неожиданно ниспосланное счастье.