Дверь 3. Игнатий

Мы с вами где-то встречались

* * *

Это был день, когда Радик Лифшиц, в то время художник на их фильме, затащил её в одну из московских квартир, где Дарёнов, неофициальная ленинградская знаменитость, выставил некоторые свои картины.

- Ты их больше никогда не увидишь, - горячился Радик. - Всё это на днях уплывает. Туда.

Дарёнов у них нарасхват, а эти наши - муд.. и, - Радик употребил не совсем цензурное слово, - их судить надо.
Неандертальцы! Дарёнов - гений!
3наешь, почём там его картины?

- У тебя все гении, - ворчала Иоанна, разогревая машину, - Тебя туда подвезти, так и скажи. А ещё лучше - вон такси.
Дать пятёрку? Безвозмездно.

Радик оскорблённо молчал, и Иоанна сдалась.
Они поехали "на хату".

Тогда всё происходило "на хатах".
Выставлялись скульпторы и художники, читались стихи и проза, всевозможные сенсационные лекции.
Проводились встречи с опальными экономистами, лекарями, футурологами, спасителями "гибнущего мира".
На квартирах пели под гитару барды, демонстрировались фильмы и даже разыгрывались спектакли.
В этой подпольной жизни культурной элиты была, как во всяком запретном плоде, своя сладость.

По дороге купили две бутылки водки и огромный арбуз.

"ЛюдЯм", - сказал Радик с ударением на втором слоге.

Дарёнов же, по его словам, вообще в завязке. С тех пор как они с женой, ленинградской манекенщицей, глупой, но феноменально эффектной бабой, "которая его мизинца не стоила и которую он терпел только ради дочки", ехали навеселе с какого-то банкета.

Жена сидела за рулём, дочка - рядом.
Дарёнов спал на заднем сиденье и проснулся через пару дней в реанимации.
Уже без жены и дочери.
С тех пор он ни грамма, хотя он-то тут при чём?
Его Алка, земля ей пухом, вообще не просыхала, вечно гоняла навеселе.
Пользовалась тем, что гаишники от одного её вида свисток проглатывали.
Дочку жалко...

А жён этих у Дарёнова - что килек в банке, и все дерьмо.
Регина эта, например, меценатка, муж ей кучу денег оставил, а квартира - сама увидишь...
Лужники, а не квартира!
Тагеев, министр такой был, слыхала?

Иоанна попросила Радика заткнуться и не мешать вести машину.
Она устала, хотела есть и уж совсем было собралась высадить Радика с его болтовней, водкой и арбузом у ближайшей остановки такси, когда тот объявил, что приехали.

Дверь открыла сама хозяйка - рослая, костистая, с длиннющими ногами, в серебристо-голубом брючном костюме, под цвет голубовато-серебряных волос - она походила на породистого дога.
Регина по-мужски крепко пожала Иоанне руку, с одобрительным кивком забрала арбуз и водку и, указав на распахнутую слева дверь:
-Экспозиция там, раздеваться здесь, - удалилась.

Картины - их было десятка два, а может, и меньше, стояли прямо на стульях вдоль стен, умело освещённые расставленными и развешанными тут и там светильниками.

Гости входили и выходили, вполголоса переговаривались.
Были и иностранцы - двое итальянцев и пожилой скандинав с переводчицей. Наверное, покупатели.
Во всяком случае, скандинав молча стоял перед одной из картин, то отступая, то подходя ближе, справа, слева. И вид у него был, будто он жалеет, что у картины нет зубов, которые можно было бы осмотреть во избежание подвоха.
Итальянцы же одобрительно цокали, бегали от картины к картине, чуть ли не на вкус пробовали.
Восхищаясь, насколько поняла Иоанна, "чего-то там совершенством".

Наверное, совершенство это действительно было - картины ошеломляли каким-то невероятным сочетанием предметов, их назначений и размеров.
Некоторые просто хотелось потрогать, до того они были правдоподобно неправдоподобными.

Но Иоанна не была знатоком живописи, всех этих течений, стилей, направлений...
Да и другие виды искусств она воспринимала сугубо эмоционально, дилетантски.
Мнения своего высказывать не любила, впрочем, и мнения-то, собственно, не было...Так, ощущение, личное приятие или неприятие.

А не принимала Иоанна, например, напрочь, мрачные натуралистические сцены - просто сгорали предохранители.
В детстве она отказывалась впускать в свою жизнь всякие жалостливые истории про животных, стариков и детей.
Терпеть не могла "Аленький цветочек", "Му-му", сбегала иногда с самых престижных просмотров со сценами жестокости, насилия и чересчур откровенного секса.
И выходила из комнаты, когда начинали рассказывать всякие ужасы.

Знакомые знали эту её странность, тщетно пробовали перевоспитать.
Иоанна понимала, что подобное восприятие искусства недостойно профессионала, но ничего не могла с собой поделать.
Даже слишком натурально снятые Денисом сцены из собственных сценариев она предпочитала не смотреть.
И, к собственному стыду, питала тайную слабость к коммерческим лентам с традиционным "хэппи-эндом".

Картины Дарёнова оказались "те самые".
Страшные, неприемлемые для её восприятия, хотя в них вроде бы не было ни крови, ни трупов.
Кроме "Восходящего чудовища" шокировал "Прыжок" - как бы надвое разделённая картина.

Слева - фигурка спортсмена под ликование толпы взлетающего над планкой, где всё пронизано солнцем, молодым и радостным ощущением взлёта.
А справа вместо матов - провал, бездна.

И далеко внизу, будто с крыши высотного дома, видна городская улица с ползущими муравьями - автомобилями.

"Двое", где сплетённые среди фантастических цветов тела влюбленных, начиная от пояса, как бы постепенно рассыпаются, переходя в песок.
И вот уже перед нами пустыня, белесые дюны, уходящий вдаль караван.
А эти двое - всего лишь мираж.

Особенно потрясающе был написан этот переход крепких юных тел в нечто рассыпающееся, тленное и неживое.

Совершенство кисти, техника письма...
Иоанна не понимала, как можно рассуждать о технике, когда страшно и тошно.

А страшно и тошно становилось ото всех картин Дарёнова.

Там, где даже не было никакого сюжета - просто от зловещего сочетания предметов, красок, от нарушения привычных пропорций.
Что бы он ни рисовал - пустую комнату, тёмное окно, улицу, коридор учреждения - везде присутствовало тревожное ожидание катастрофы.
Неведомого рока, подстерегающего за углом в виде едва заметной тени, блика на оконном стекле или вдруг неизвестно почему плывущего по безоблачно-голубому небу птичьего яйца.

Яйцо было чуть надтреснуто, что-то из него уже вылуплялось, и вот это "что-то" при внимательном взгляде было, конечно, никакая не птица.

И опять становилось страшно, а взгляд не мог оторваться от тёмной щели в скорлупе яйца, от тени за углом, от загадочного блика на стекле.
От дробящегося в разбитом зеркале лица Есенина.

В этих тенях, щелях и бликах на картинах Дарёнова была некая гибельная притягательность. Они манили как пропасть, бездна, колёса мчащегося поезда.
Нечто по ту сторону бытия.

Сбежать на сей раз не удалось.
Иоанна в тоске переходила от картины к картине, чувствуя, как они душат её своей беспросветностью.
Абсурдный, призрачный, разваливающийся мир, трагизм которого ещё больше подчёркивали нарочито близко к реальности выписанные предметы.
Чем реальнее, тем абсурднее в совершенно абсурдном интерьере.

Вроде огромных новеньких блестящих галош, почему-то стоящих на бескрайней снежной равнине.
Больше ничего - только уходящий за горизонт снег и галоши с чернильным пятном какой-то фабрики на пятке.

Народ входил и выходил, хлопала входная дверь, какие-то восторженные девицы делились сведениями о Дарёнове.
Иоанна узнала, что он вообще-то художник-оформитель, а живопись его по понятным причинам зажимают, выставляться не дают.
Недавно вообще был скандал, приходила милиция, а может, и "оттуда".
Тут девицы перешли на шепот, и Иоанна злобно подумала, что "правильно приходила".
Даже разбить нос карается законом.
А если вы от такой живописи загремите в дурдом или намылите верёвку?

Галоши её доконали.
Чувствуя, что ещё долго не избавиться ни от них, ни от других шедевров Даренова, оттиснутых в памяти подобно чернильной печати на этих самых галошах, Иоанна собралась "сделать ноги".
Радика она решила не звать - пусть на осле добирается, дубина, вместе со своими вернисажами...

Но в прихожей её перехватила Регина.
Обворожительно улыбаясь /бывают же такие породистые фемины!/ сказала, что никуда её не отпустит.
Что скоро придет Володя /Высоцкий/ и другие интересные люди. Что она, Регина, оказывается, знакома с Денисом /ещё когда муж Регины был жив/, какая-то там экзотическая поездка в горы на трёх ЗИМах с блеющим бараном для шашлыка и бочонком "Изабеллы".

Регина весело рассказывала подробности этой поездки, а Иоанна устало гадала, что ей надо.
Сниматься самой или составить протекцию-рекламу Дарёнову с его опальнымикартинами...
Или кому-то ещё.
"Некоммуникабельная коммуналка" - сказал бы Денис.
Никто никому не нужен, но всем друг от друга что-то нужно.

- Я передам от вас привет, - Иоанна безуспешно пыталась дотянуться до куртки. - Или позвоните ему сами, хорошо?
У вас есть наш телефон?

Регина наизусть отчеканила номер и рассмеялась. Как прилежная школьница.

- Не думай, ничего плохого. Мне только что Радик сказал, а я запомнила.

От этого неожиданного "ты", от исходящего от Регины серебристо-голубого сияния, от умопомрачительных её духов Яна совсем раскисла.

- Хочешь выпить? - предложила Регина, - На брудершафт?

- Домой хочу, - взмолилась Яна. - Есть хочу. И в койку.

- А хочешь пельменей? Весь день лепила.

Яна не была чревоугодницей, но домашние пельмени...
Короче, она сдалась.
Подумать только - если б не эти шарики из теста и мяса с луком / перец и соль по вкусу/, она бы так и уехала.
Навсегда связав с именем Игнатия Дарёнова лишь тягостный шок от его картин, которые хотелось поскорее забыть, как навязчивый кошмар.

Пельмени оказались отменными.
Регина пообещала через несколько минут принести горячих, но Яна набросилась на холодные, прямо из супницы /их там осталось с десяток/.
Чистой тарелки не было, вилки тоже, зато были уксус и сметана.
Она ела прямо из супницы столовой ложкой, и ей было плевать, пусть смотрят, хотя никто не смотрел.
Гости уже встали из-за стола, а кто не встал, тот спорил и пил.
А кто встал, те тоже спорили, пили и курили у небольшого столика в глубине комнаты.

В этих кругах всегда пили, курили и спорили. Обычно было невозможно понять, о чём, потому что никто никого не слушал.
А если вдруг начинали слушать, всё обычно кончалось мордобоем.

На диване в окружении жён и почитателей сидел сам Дарёнов.
Вид у него был совершенно разбойничий.
Лицо худое, смуглое, одну половину, подобно пиратской повязке, закрыла прядь спутанных волос.
Глаз, незакрытый волосами, с нескрываемой ненавистью так и вонзался в гостей.

- Где-то я его уже видела, - подумалось Яне, но тут Регина принесла горячие пельмени.

А когда тарелка опустела и Яна снова глянула в сторону Дарёнова, на коленях у него уже сидела, опять не давая разглядеть лицо, странная, восточного вида дама.
Цыганка - не цыганка, в невероятно узком чёрном платье, с массивными золотыми кольцами в ушах...
Её низкий грудной голос звучал будто со дна колодца:

- Кудри твои, сокол, что ручьи в горах - пальцы холодят да в пропасть влекут...
Глаза твои, сокол, что мёд в горах - и светлые, и тёмные...
И сладкие, и горькие...

- Ганя, Володя приехал! - крикнула из передней Регина.
Дарёнов пересадил цыганку-нецыганку на колени к итальянцу ( тот шумно возликовал) и пошёл встречать Высоцкого.

- Видела. - снова подумалось Иоанне, - Очень давно.

Их глаза встретились.
Дарёнов чуть замедлил шаг.
Обернулся и неуверенно кивнул.

Происходило нечто непонятное.
Стало вдруг очень важно установить, откуда она знает Дарёнова. Важнее всего на свете.

И пока подпольный бард осматривал подпольную выставку, пока его потчевали пельменями, арбузом и ледяной водкой из запотевшей бутылки, пока бард пел, облепленный гостями, окутанный табачным дымом и винными парами, Иоанна, забившись в дальний угол комнаты с альбомом импрессионистов, ломала голову, оживляя в памяти разбойничье лицо Дарёнова.

И не могла отделаться от наваждения, что и он смотрит в её сторону, решая ту же шараду.

Водка лилась рекой.
Наверное, только они двое и были в этой компании трезвыми - Дарёнов, похоже, действительно блюл зарок, а Яна была за рулём.
Давно бы ей пора домой, песни эти володины она уже не раз слышала...

- Всё, встаю, - твердила она себе, продолжая сидеть.
Между тем в комнате откуда-то появился огромный негр. Напоили и негра.

Грянул магнитофон во все колонки, негр пустился в пляс, за ним и гости.

Квартира ходила ходуном.
На призывы Регины: - Не топайте, ребята, Васька опять милицию вызовет! - никто не реагировал.

Васькой был живущий внизу академик.

Дарёнов вообще куда-то девался, и Яна, так ничего и не вспомнив, приподнялась было с кресла.
Но тут же опять села.
Он шел к ней.
Его лицо приближалось, выплывало из всеобщего гвалта и табачного дыма, становясь с каждым его шагом всё более знакомым и прекрасным.

Он пришёл прямо со стулом.
Поставил стул и сел напротив, глядя на неё в упор. Серьёзно, почти испуганно.

Теперь при свете торшера можно было разглядеть каждую деталь - тени на худых скулах, мягкую линию подбородка и твёрдую - рта, с чуть выдвинутой вперёд верхней губой, будто обведённой карандашом.
Сползающие на лоб пряди густых спутанных волос и такого же цвета глаза - золотисто-коричневые, будто освещённые откуда-то изнутри.

И светлые, и тёмные...

Ганя.

- Почему-то не могу вспомнить, - сказал он виновато, - Иоанна, очень редкое имя, у меня никогда не было знакомых, чтоб так звали...
Вы не меняли имя?

Она покачала головой.

Расспрашивал о ней? Регину? Радика?
Ломающийся голос его, как у подростка, высоко-звонкий на одних звуках, вдруг падал до застенчивой хрипотцы.
И сердце её сладко отозвалось, будто на зов самого что ни на есть прекрасного и знакомого далёка.

- Но мы ведь знали друг друга? Не молчите, пожалуйста.

Его лицо ещё приблизилось - оно совсем не было красивым. Это-то Яна чётко понимала.
И вместе с тем казалось ослепительно совершенным.

- Тоже... Не могу вспомнить, - наконец-то удалось ей выдавить.
А он вдруг, словно отвечая на её мысль, сказал, что люди, которых мы когда-то очень близко знали, или похожие на них, кажутся спустя много лет красивыми - вы не замечали? - есть такая странная закономерность,..

И прежде чем Яна успела смутиться, а потом сообразить, что это скорее всего комплимент в её адрес, Дарёнов положил ей на колени карандашный рисунок.

На обычном машинописном листке была несколькими линиями изображена в профиль девушка с причёской "конский хвост".
Возможно, Иоанна и была когда-то такой, во всяком случае, "конский хвост" носила. Да и кто не носил его в конце пятидесятых...
Так или иначе, сходство, безусловно, было.

- Это я? Откуда это у вас?

- Да вот сейчас вспоминал и набросал. Почему-то я вас помню в профиль, а здесь в волосах что-то голубое...

Люськино пластмассовое кольцо, стягивающее на затылке волосы. Похожее на челюсти некой экзотической рыбы с частоколом острых зубов.

- Вспомнили?

-Да. То есть... Кольцо помню.
А это что?

В углу рисунка скакала игрушечная лошадка со светлой гривой, в уздечке с бубенчиками.

Яна вдруг поняла, что именно эта лошадка, вроде бы совсем с другого рисунка, и есть самое главное, ключ ко всему.
Лошадка мгновенно ожила перед ней в красках, в мельчайших подробностях.

В жизни есть мгновения, соединённые будто с самой пуповиной, и прикосновение к ним вызывает такое же обострённое ощущение...
Так вот, лошадка была соединена именно с пуповиной - лишь в этом была уверена Иоанна.
Но больше ничего не могла вспомнить.

- Почему вы её нарисовали?

- Это я вас должен спросить, почему. Да вспоминайте же!

Они избегали прямо смотреть друг на друга.
Всё происходящее было из области мистики, тайны. Оба вдруг это разом осознали и испугались.

Явилась потребность в реальности. И волна выбросила их из неведомого опять в прокуренную комнату, где снова звучала володина гитара, где серебряной молнией промелькнула, ревниво скосив на них глаза, Регина.
Где внизу за окном громыхали грузовики, заглушаемые взрывами хохота.

Они тоже сели поближе слушать Володю и смеялись. Песни были действительно смешные.

А потом стало твориться что-то уж совсем странное.
Откуда ни возьмись, на коленях у Дарёнова опять появилась цыганка-нецыганка.
Она извивалась, что-то приговаривая ему на ухо, узкое чёрное платье шуршало жалобно, скрипело, трещало...

- Отвяжись, Светка, со своими гаданиями, - вяло отбивался он. - Вот помоги нам вспомнить, если вправду что-то умеешь...

- Что вспомнить, сокол?

- Ты не спрашивай, ты помоги.

Дама скосила на Яну шальные развесёлые очи в разводах чёрно-зелёной косметики, стремительным движением шлёпнула ей на лоб руку.

- Закрой глаза, красавица.

Яна повиновалась.
Рука была неожиданно прохладная, пахла чем-то сладко-дурманящим.
Яна вдруг почувствовала, что страшно устала и, как ей показалось, на мгновенье провалилась в сон.
И тут же открыла глаза, с удивлением обнаружив, что сжимает в пальцах фломастер.

- Вот и вспомнила, - улыбнулась дама, сверкнув золотым зубом.

- Что вспомнила?

- Что написала, то и вспомнила.

На обратной стороне дарёновского рисунка было старательным детским почерком выведено:

ДИГИД

- Что это значит?

- Сама написала, а спрашивает. Вон сокол наш ясный зна-ает...

Дарёнов молча уставился на листок.
Вид его оставлял желать лучшего.

Что происходит? Что она такое написала? ДИ-ГИД... Чушь какая-то. Да и она ли?
Может, они её разыгрывают?

- Скучно с вами, господа, - сказала дама, - пойду-ка напьюсь.

- Может, всё-таки скажете? - Яна дёрнула за рукав Дарёнова, который будто заснул.

Он замотал головой.

- Этого никто не мог знать, кроме меня. Почему вы это написали?

- Да что "это"?

Подошла Регина и сообщила, что скандинав собирается уходить и ждёт окончательного разговора.
Она говорила, а сама поглядывала на Яну с недоуменной тревогой: - Что происходит?
Та ответила таким же взглядом.

Если бы она знала! 3нала бы, почему уже битый час сидит в незнакомой прокуренной комнате с раскрытым на коленях альбомом Дега, с прикрывшим танцовщицу рисунком девушки в профиль, с деревянной лошадкой и таинственным словом ДИГИД.

С Дарёновым, с его загадочным сходством с кем-то таинственно и напрочь забытым.
С их обоюдным неожиданным умопомрачением, заставляющим вот так глупо, забыв все приличия, сидеть напротив друг друга, всё больше увязая в непроходимых лабиринтах безответной памяти.

- Так что ему передать?

- Чтоб шёл на...- Дарёнов выругался.
Регина предпочла не услышать.

- Ладно, скажу, что сейчас будешь...

Она исчезла. Подошёл Радик справиться, не собирается ли Яна отчаливать.
Даренов и его послал, но Радик продолжал стоять над ними, покачиваясь и пьяно улыбаясь.

- Ста-ри-ик...

- Да отцепитесь вы все! - Дарёнов в ярости вскочил и выдернул Иоанну из кресла.
Рисунок она успела подхватить, импрессионисты же грохнулись на пол.

- Да вы что?

- Надо разобраться, - надтреснутый его голос прозвучал почти панически. И Яна подумала, что женщины, видимо, воспринимают всякого рода мистику гораздо спокойнее.

Она уже вспомнила.
И девушку из прошлого с конским хвостом, перехваченным на макушке люськиным пластмассовым кольцом, и деревянную лошадку в пустом вагоне, с бубенчиками и светлой гривой, хозяин которой пошёл в тамбур покурить.

И многовагонную гусеницу летящей к Москве электрички, прогрызающую ночь...

Инвалид с лошадкой сойдёт, когда в вагоне никого не было, и на этой же остановке сядут другие...

Дарёнов не мог её тогда видеть!
Рисунок был чудом, как и всё, происходящее с ними.
Яна это поняла и вместила в отличие от Дарёнова, который был в панике.

Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД, которое она нацарапала, усыплённая цыганистой дамой.

 

Похвальное слово цензуре.

ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ(Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель).
СВИДЕТЕЛИ: М.Шолохов. С.Аллилуева. Л. Троцкий. Зиновьев. Б.Пастернак. А.Пушкин.

 

* * *
Свидетельство сына Михаила Шолохова:

"Отложив в сторону газету, где был помещён какой-то очередной материал, бичующий "культ личности", отец задумчиво заговорил:

- Помню, в одну из встреч с ним, когда деловая беседа уже закончиласъ и перед прощанием пошли короткие вопросы-ответы о том о сём, я под разговор возьми и спроси, зачем, дескать, вы, Иосиф Виссарионович, позволяете так безмерно себя превозносить? Славословия, портреты, памятники без числа, и где попадя? Ну, что-то там ещё ляпнул об услужливых дураках..

Он посмотрел на меня с таким незлобивым прищуром, с хитроватой такой усмешечкой: "Что поделаешь? / Отец неумело попытался изобразить грузинский акцент/ - Людям нужна башка".

Меня подвёл этот его акцент, послышалось "башка", голова то есть... Потом уже, когда из кабинета вышел, понял - "божка", божок людям нужен.
То есть дал понять, что он и сам, дескать, лишь терпит этот культ. Чем бы, мол, дитя не тешилось... И ведь я этому поверил. Да, признаться, и сейчас верю. Уж очень убедительно это им было сказано".

* * *

"Отец вообще не выносил вида толпы, рукоплескающей ему и орущей "ура", - у него перекашивалось лицо от раздражения".
/Светлана Аллилуева/

"Мне всегда было ужасно стыдно даже от скромных "ликований" у нас в Москве, в Большом театре или на банкетах в честь семидесятилетия отца.
Мне становилось страшно, что сейчас отец скажет что-нибудь такое, что сразу всех охладит, - я видела как его передёргивает от раздражения. "Разинут рот и орут, как болваны!.." - говорил он со злостью.
Может быть, он угадывал лицемерность этого ликования? Он был поразительно чуток к лицемерию, перед ним невозможно было лгать..."

"... В углу стояла железная кровать, ширма, в комнате было полно старух - все в чёрном, как полагается в Грузии. На кровати сидела старая женщина.
Нас подвели к ней, она порывисто нас всех обнимала худыми, узловатыми руками, целовала и говорила что-то по-грузински... Понимал один Яша, и отвечал ей, - а мы стояли молча.

Мы скоро ушли и больше не ходили во "дворец", - и я всё удивлялась, почему бабушка так плохо живёт? Такую страшную чёрную железную кровать я видела вообще впервые в жизни.

У бабушки были свои принципы, - принципы религиозного человека, прожившего строгую, тяжёлую, честную и достойную жизнь. Её твёрдость, упрямство, ее строгость к себе, её пуританская мораль, её суровый мужественный характер, - всё это перешло к отцу".

"У неё было много детей, но все умерли в раннем детстве, - только отец мой выжил. Она была очень набожна и мечтала о том, чтобы её сын стал священником. Она осталась религиозной до последних своих дней и, когда отец навестил её, незадолго до её смерти, сказала ему: "А жаль, что ты так и не стал священником"...

Он повторял эти её слова с восхищением; ему нравилось её пренебрежение к тому, чего он достиг - к земной славе, суете...

Но он был плохим, невнимательным сыном, как и отцом, и мужем... Всё его существо целиком было посвящено другому, - политике, борьбе, - поэтому чужие люди всегда были для него важнее и значительнее близких".
С.Аллилуева.

* * *

"Власть есть аппарат, в который надо проникать, который надо сближать, через который надо действовать.
Одно только не сказано: аппаратом КАКОГО КЛАССА является данная власть? Между тем только с этого вопроса и начинается марксизм ...
Сталин усвоил в примитивном виде только ленинскую концепцию централизованного аппарата. Когда он овладел этим аппаратом, теоретические предпосылки оказались для него по существу безразличными..."
/Лев Троцкий/

* * *

"Наша марксистская партия при отсутствии мировой революции держится на честном слове". /Зиновьев/

* * *

"... собственное его возвышение кажется ему, не может не представляться результатом не только собственных упорных усилий, но и какого-то странного случая, почти исторической лотереи...
Та лёгкость, с какой он справился со своими противниками, могла в течение известного короткого периода создать у него преувеличенное представление о собственной силе, но в конце концов должна была при встрече с новыми затруднениями казаться ему необъяснимой и загадочной".
/Троцкий/

"Сталин не умён в подлинном смысле слова. Все низшие стороны интеллекта /хитрость, выдержка, осторожность, способность играть на худших сторонах человеческой души/ развиты в нём чудовищно.
Чтобы создать такой аппарат, нужно было знание человека и его потайных пружин, знание не универсальное, а особое знание человека с худших сторон и умение играть на этих худших сторонах...
Сталин умеет неизмеримо лучше использовать дурные стороны людей, чем их творческие качества. Он циник и апеллирует к цинизму. Он может быть назван самым великим деморализатором в истории".
/Троцкий/

"Великие люди всегда больше того, что они совершили.
О Сталине этого ни в коем случае сказать нельзя. Если его оторвать от его дела, то от него не останется ничего... Там же, где речь идет о больших исторических задачах, отражавших движение классов, он оставался особенно нечуток, безразличен"...

"Перспективе "перманентной революции" бюрократия противопоставила перспективу личного благополучия и комфорта. В Кремле и за стенами Кремля шла серия секретных банкетов. Политическая цель их была сплотить против меня "старую гвардию".

"Через систему сообщающихся сосудов я знал в последние годы моей московской жизни, что у Сталина есть особый архив, в котором собраны документы, улики, порочащие слухи против всех без исключения видных советских деятелей".
/Троцкий/

* * *

А в те же дни на расстояньи
За древней каменной стеной
Живёт не человек - деянье:
Поступок ростом с шар земной.

Судьба дала ему уделом
Предшествующего пробел.
Он - то, что снилось самым смелым,
Но до него никто не смел.
/Борис Пастернак/

* * *

СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

Провозглашая "соцреализм", Иосиф полагал, что если мы будем просто кричать о злобе, убогости и бессмыслице мира, толку не будет.
Он призывал работников культуры словом, музыкой, красками, идеями строить проект Нового Мира. Светлого Царствия, которое вначале "внутри нас есть", ибо "Вначале было Слово". Надо показать народу, как достойно и прекрасно можно жить, и тогда будем строить светлое будущее вместе. Вы - инженеры, они - строители.

Седьмой день творения, когда Господь "почил от трудов", отдан человеку для творчества и созидания на земле. И прежде всего - формированию человеческих душ "по образу, подобию и Замыслу".
"Нельзя одновременно служить Богу и Маммоне". Иосиф избавил от служения Маммоне вверенный ему народ, воздвиг крепость посреди Вампирии и нанял "инженеров человеческих душ" для строительства Антивампирии.

Кого нанял, кого запугал и заставил работать на Дело, ибо мало было "избранных", служителей "Царству Свободы" по велению сердца.
Да и времени у Иосифа оставалось мало. Теперь он знал - рано или поздно все они предадут Дело, пустят в крепость золотого тельца, который окажется конём троянским... Променяют первородство на чечевичную похлёбку.

Конечно, он поверил в Российский Апокалипсис с украденной тобой, сын тьмы, Страницы Истории. Ибо ещё с семинарии наизусть знал Писание, знал, что в каждом сидит потенциальный оборотень первородного греха.
Со времён Каина и Авеля, Иуды, толпы, то орущей "Осанна!", то "Распни его!.."

Но он знал, что есть и Свет, есть "Образ и Подобие", есть записанный в сердце Закон... Он видел, какие чудеса творит народ его, и поклялся своему Богу сохранить вверенное ему стадо до самого часа смертного.
Сберечь дУши для Дома Отца, куда не войдут "ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники".
Ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, НИ ХИЩНИКИ - Царства Божия не наследуют.

Он должен успеть вывести свой народ из пустыни, пока не пробило полночь и охранники его не обернулись волками. А писатели его - шакалами на пиру волков...
Но "других писателей" у него не было...

И он напряжённо вглядывался в их глаза, в души, стараясь разглядеть внутри то самое "пятно", о котором проболтался ваучёртик со Страницы Истории.

- С ксерокса, - поправил АГ.

- Пусть ксерокса. Только не думай, что я делаю из Иосифа святого - он попускал разрушать храмы, гонения на священников, и ответит за это на Суде...
Но одно могу сказать с достоверностью - он боролся не с Богом, а с "реакционным духовенством". Как он выражался - с "религиозными предрассудками".

"Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков, потому что это есть одно из главных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам".
(И.Сталин).

Когда Церковь стала соответствовать его представлению о Замысле, по которому: "Кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою;.. Так как Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих"./Мф. 20, 26, 28/ - Иосиф совершенно изменил к ней отношение, не так ли?

- Я бы взглянул на проблему слОва ещё вот в каком аспекте:
Пушкин, к примеру, написал в свое время "Гавриилиаду". Трагическая шалость молодости. Затем покаялся, отрёкся, слезы лил... Упоминать об этой, с позволения сказать, "поэме" означало стать злейшим врагом Александра Сергеевича.

Личный свой грех Александр изгладил, исповедал, простилось ему. Но ведь сколько душ последующих поколений соблазнилось этой злосчастной "Гавриилиадой". Вслух читали, богохульничали...
Ну ладно, в православной царской России цензура была на высоте, стали "Гавриилиаду" забывать помаленьку. Ну и у Иосифа с безобразиями такого рода было глухо. Никаких Барковых, "Лолит", Арцыбашевых.
Короче, никакой "демократии"...

Но думается, что будут благодарны на Суде товарищу Сталину товарищи Пушкин, Барков и Набоков. Сколько душ уберёг товарищ Сталин от соблазна богохульства и непотребств, не говоря уже о самих авторах, которые отвечают за злые свои всходы до конца истории...
Ибо "горе тому, от кого исходят соблазны".

Ну а теперь, при "демократах"?
Тогда были сотни, ну тысячи экземпляров, а нынче сотни тысяч, плюс миллионы кино и телезрителей, плюс интернет...
Авторы давно покинули землю, а гнилое их слово продолжает служить твоему, АГ, хозяину, усугубляя их грех и пожирая новые жертвы.

Вот что такое слово, помилуй их, Господи...

* * *

Господь учил нас разговаривать притчами. Один взял билет на поезд, но не поехал. Другой не взял, но поехал...
Один в пустыне сказал: "Верю, впереди море", но не пошёл. Другой: "Не верю", но пошёл. И дошёл.

Советская идеология шла от записанного в сердце Закона. Весь советский народ - товарищи-братья. Осуждались роскошь, корыстолюбие, безнравственность, национализм и другие формы идолопоклонства. Требования идеологии во многом совпадали с побуждениями совести, а религиозные убеждения, если их активно не пропагандировать, считались личным делом каждого.

Народ - паства, партия - охрана, вождь - пастырь, интеллигенция - посредник между народом и Небом. Удерживающий.
Ибо, в который раз повторяю: "культура" - от слова "культ".

Итак, да здравствует цензура, похвальное ей слово!

Антитьма ещё не есть Свет, но она всё-таки лучше, чем тьма.

* * *

"Высший свет"... - слова-то какие! Призванный в своё время светить, освещать, просвещать народную тьму, а не РАЗВРАЩАТЬ. Раз-врат. Распахнутые ворота, куда может войти каждый враг и грабитель, охотник за душами.

"Кому больше дано, с того больше спросится".
Задача элиты - служение Делу Божию на земле, служить мостом между Небом и невоцерковлённым народом.
Но элита, вместе с другими хищниками, не пасла народ, а стригла, резала и пожирала. Не только тела, но и души, заставляя "купленных дорогой ценой" детей Неба работать на свою похоть, а не на Замысел, развращая души, подобно князю Нехлюдову.
Сеяли тлетворную разрушительную заразу неразумного безудержного хотения, ответную жажду крови и революций.

Это - осуждённый всей передовой русской совестью "высший свет" и примкнувшие к нему сословия. Вампирия царей, дворян и обслуги. А также, к сожалению, определённая часть духовенства, освящавшего чуждый Замыслу строй.

Передовая часть общества стала называться интеллигенцией. Якобы ставка на разум, ибо родовитость себя не оправдала.
В конце концов, всё смыла волна гнева Божия, революционный девятый вал.

Скинув иго вампиров в лице так называемого "света", оказавшегося тьмой, народ попал в рабство уже собственной тьмы и бездуховности.
Стал не свободным, а "отвязанным", сорвавшимся с цепи зверем, и растерзал многих своих освободителей-безбожников, которые, имея отрицательную программу, не могли предложить ничего конкретно положительного.

Но оставался вписанный в сердца Закон, вековые православные соборные традиции, народная память о некогда Святой Руси, на которую, сознательно или интуитивно сделал ставку Иосиф.
Пастырь, ведомый высшей силой.
И моя задача доказать - Божией, а не дьявольской.

Он использовал змеиные приёмы, его добро было с кулаками, он выл с волками по-волчьи, но плоды - несколько поколений советских людей, друживших, чисто любивших, защищавших Родину, строивших, кормивших голодных, воспитывавших детей в рамках заповедей, врачевавших бесплатно, - жатва Господня от этого дерева была обильной и, в основном, "доброй", несмотря на огромное количество невинных жертв...

Хотя есть ли невиновные в этом едином по Замыслу человеческом Целом?

"Инженеры человеческих душ" призваны были совершить внутреннюю революцию на основе православной этики - освобождение от рабства Маммоны /неразумного гиперболизированного хотения, нарушающего Замысел, звериных инстинктов, права сильного/.
Утверждение нравственной чистоты, осуждение эгоизма, эгоцентризма, зазнайства, идолопоклонства...

То есть власть фактически призывала интеллигенцию вершить дело Божье на земле, называя это построением Светлого Будущего, коммунизма.

Борьба с вампирами, внутренними и внешними, строительство "крепости", ликвидация голода, неграмотности, богопротивных сфер бизнеса, обслуживавших некогда похоть правящих классов, общечеловеческий грех...
Здоровье народа, физическое и моральное, спорт.
Формирование новой идеологии на основе Замысла.

А тем временем уже с первых шагов новой власти появились первые советские оборотни.

Итак, советская интеллигенция являлась по замыслу Иосифа интеллектуально-творческой элитной частью населения, призванной охранять народ от "враждебной идеологии" окружающей Вампирии.
Буржуазные "свободы", по убеждению Иосифа, защищали несметные богатства и права Вавилонской апокалиптической блудницы.

"Выйди от неё, народ Мой".
* * *

Дар слова - величайший у Неба.
"Я сказал: вы - боги и сыны Вышнего все вы"..
"Твори, выдумывай, пробуй!".
Твори новый мир - людей, обстоятельства, события, великое и малое, леса и города, хижины и дворцы...
Новые миры сходят с твоего пера и волшебным образом живут своей, уже неподвластной тебе жизнью. Живут среди людей, влияя на их судьбы, преобразуя сознание целых поколений, поддерживая, укрепляя идущих, освещая им путь к Истине...

Вот что такое слово - "полководец человечьей силы".
"Марш, чтоб время сзади ядрами рвалось,"- как написал Владимир Владимирович...

В этой жизни умирать не ново.
Сделать жизнь - значительно трудней.

Творить людей, часто более реальных, чем мы, живые. Во всяком случае, бессмертных.
Давно уже нет Александра Сергеевича, его эпохи, современников, два столетия прошло, а Германн до сих пор в каждом из нас жаждет узнать три карты.
И в отчаянии и надежде ждёт его юная Лиза...

* * *

И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый...

И Бога глас ко мне воззвал:
"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей".

Иосиф сделал противостояние Маммоне не личным подвигом каждого, а образом жизни страны.

"Сделать жизнь значительно трудней"...

Они, к сожалению, перерождались или стрелялись...

Александр Сергеевич как никто понимал, особенно к концу жизни, эту страшную смертельную схватку Света с тьмой, добра со злом, являющуюся главным содержанием истории.
И высокую миссию обладающего даром слова, из-под пера которого выходят порой не только "звуки сладкие"...Нет, - стрелы огненные, пушечные ядра, ракеты иных миров, способные нести людям жизнь или смерть. Творящие своё губительное или благое действо в течение многих веков после выстрела.

"Горе тем, от кого приходят соблазны"... И если исторический процесс - это многократно повторяемый цикл "посев-жатва", то позвольте вопрос к обладающим даром слова: "Что же вы сеете, господа?"
Вопросик этот воистину становится обвинительным или оправдательным актом вселенского значения, ибо человеческая душа ценнее Творцу всей материи мира. А ты удерживаешь от пропасти или толкаешь в неё тысячи современников и потомков.

И чем талантливее произведение, тем страшнее автору заблудиться в главном:

На кого работаешь?

* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1937г. Участие в работе Чрезвычайного 17 Всероссийского съезда Советов. Доклад на пленуме ЦК "О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистов и других двурушников". "Письмо "Об учебнике истории ВКПб".

Обсуждение плана беспосадочного перелёта Москва - Северный полюс - Соединённые Штаты Америки. Участие в совещании с работниками текстильной промышленности. Выдвигается по всей стране первым кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР. Участие в совещании руководящих работников и стахановцев металлургической промышленности.

 

Несказанное.

* * *
Лишь спустя много лет Иоанна узнает, что означало таинственное ДИГИД, которое она нацарапала, усыплённая цыганистой дамой.

 

Это был Ганин код, никому не известный пароль, своеобразная игра с самим собой. Так он себя ободрял, успокаивал, обличал в зависимости от ситуации, иронизировал.

ДИГИД - таинственное слово, читающееся туда-сюда одинаково, могло означать бесконечно много.

Дарёнов Игнатий Готов Идти Дальше.

Дамы и Господин Игнатий Дарёнов.

Дурно Играете, Господин Игнатий Дарёнов!

Долги и Горести Игнатия Дарёнова.

Дарёнов Игнатий - Гроза Известных Дураков.

Дарёнов Игнатий - Гордец и Дубина.

Ну и так далее.

Обычно перед сном, или когда было особенно трудно, он играл с этим словом, составляя для себя очередной рецепт бытия.

Знал о нём он и только он - одна из немногих истин, в которых он был уверен. В незримой стене, охраняющей внутреннее "Я" от прочего мира, не подвластной, казалось, никаким внешним стихиям и грабежу, где-то образовалась брешь! Бедный Ганя всё ещё пытался произвести расследование.

Он выхватил у неё листок, в который уже косил осоловелые глаза Радик, и сунул в карман.

- Стойте, куда вы меня тащите?

- Будем танцевать. Может, оставят в покое...

Танцы происходили в полутёмном холле необъятной тагеевской квартиры. Обстановка была богемной - свечи, пушистый ковёр под ногами.

- Сапоги велено снимать, - предупредили их.

Дамы и впрямь были в чулках.

Уже ничему не удивляющаяся Иоанна послушно стянула сапоги под нетерпеливым взглядом Дарёнова. Руки не слушались.
Перспектива оказаться в его объятиях повергла её в смятение. Если это "то самое", да ещё возведённое в энную степень, тогда надо срочно бежать.

С некоторых пор она, в отличие от большинства человечества, ненавидела это рабское состояние зависимости от другого, болезненную жажду сближения, всё более интимных прикосновений, от которых земля уходила из-под ног.
Это сулящее невесть что предвкушение неизведанного напитка, а в результате традиционное пресыщение или ещё большая жажда.
Выражаясь циничным карточным языком - или недобор, или перебор, но чтоб "очко" - никогда.

Собственно говоря, - пришла к выводу Иоанна, - такова трагедия всех наших вожделений, всех мечтаний, начиная с тарелки пельменей и кончая самыми высокими устремлениями вдохновения и ума.
Или ты ещё голоден, или уже объелся; едва достигнув цели, уже скучаешь и ищешь глазами другую цель.
Мысль же, что удовольствие и смысл - в самом процессе хотения, вызывала у Яны тоску.

Во всём этом угадывался некий дьявольский обман, особенно в любовных делах, когда в момент, казалось бы, наивысшего единения, экстаза, вдруг низвергаешься в пропасть беспросветного одиночества.
Изощрённый секс, своего рода эротическое гурманство, как и всякое гурманство, хоть и якобы продлевало "процесс", но если с великим трудом достал билет на Баха, вряд ли тебя удовлетворит кордебалет.
Пусть самого что ни на есть экстракласса.

И добропорядочная семейная идиллия, дети, родовая необходимость, венчающие акт любви, вызывали у неё едва ли не больший протест, чем кордебалет вместо Баха.
Собственно говоря, она ничего не имела против добропорядочной семьи или изощрённого секса, но эти два возможных венца любви /впрочем, иногда прекрасно уживающиеся/, не имели к любви никакого отношения.

Результат ни в коей мере не соответствовал чаяниям, он просто был принципиально иным. Допустим, ловишь синюю птицу, а в руках оказывается курица, пусть жареная и вкусная.
Или аист с ребёнком.

Пройдут годы и, отбиваясь от комаров на балконе лужинской дачи, Иоанна услышит с нижней террасы кое-какие мысли, помогающие разгадать тайну любви.

Но это потом. А пока Яна, утопая в синтетической траве ковра, с ужасом шагнула в нетерпеливо протянутые руки Дарёнова.
Так, наверное, она бы шла в объятия питона.

А он, похоже, думал только о своём ДИГИДе.

Первое прикосновение, начало мучительной обманной игры, начало не знающей утоления жажды, сладкого рабства и болезни.
Ухабистой дороги в никуда...

Однако вышло совсем не так.

Не было ни искры, ни флюидов, ни молний, предвестников надвигающегося пожара.

Не было ни огня, ни льда, ни начала, ни конца.
Когда Иоанна положила ладони на плечи Дарёнову, в первую секунду ощутив обострённо изломанную колючесть свитера, когда его руки сомкнулись на её спине где-то на уровне лопаток, когда он притянул её к себе, и щека её ткнулась в тёплый вырез на шее свитера, с этого момента время остановилось.

В остановившемся времени их "Я" растворились друг в друге мгновенно и полно, как два случайно соприкоснувшихся шарика ртути.

Новое их состояние не определялось словом "МЫ".
Это было "Я", их общее "Я", единое и нераздельное.
Непостижимым образом не просто соединившее два прежних "Я", но преобразовавшее их в нечто третье, качественно иное, исцелённое от одиночества и вечной жажды своего другого "Я".
Как бы воссозданное заново из осколков, в прежней полноте какого-то неземного первозданного бытия.

Новое "Я" было до краёв наполнено счастьем.
Казалось, одно неосторожное движение, и счастье польётся через край на нейлоновую траву под ногами, по которой призрачными силуэтами двигались танцующие.

Оба молчали, потому что все слова, включая и таинственное ДИГИД, ничего не значили в этом новом бытии. Растворившем без остатка прежние их жизни в блаженной полноте вечно пребывающего счастья.

Сколько это длилось? Минуту? Пять? Час?
Голубовато-серебряная Регина, как девятый вал, гневно обрушилась на них, снова рассекла пополам и смыла Ганю.
Именно смыла, как показалось Иоанне, будто после кораблекрушения очнувшейся на поросшем нейлоновой травой берегу.

Магнитофон продолжал мурлыкать, но танцующих уже не было - все опять убежали слушать Высоцкого, у которого открылось второе дыхание.
Он пел за стеной про Нинку с Ордынки.
Рядом с Яной колыхался "тепленький" Радик с её сапогами в одной руке и альбомом Дега в другой.

В машине он признается, что альбом ему уступила по себестоимости Регина при условии, что через четверть часа Синегина исчезнет из тагеевской квартиры.

Награду Радик заработал честно.
Яна понимала, что всякое чудо должно когда-либо кончиться, и безропотно дала себя увести по-английски.
Она гнала машину по ночной Москве в направлении дома Радика, храпящего рядом в обнимку с альбомом. Размышляла, как вручить неподъёмный груз свирепой его супруге /лучше всего, наверное, прислонить к стене у двери квартиры, нажать кнопку звонка и шмыгнуть назад в лифт/.
А чудо продолжало жить в ней.

Не Ганя во плоти, как полчаса назад, но и не голодная память о нём.
Верный залог чуда - волшебное слово, заменяющее лампу Алладина.
Поворот пространства и времени - и чудо опять состоится.
Оно принадлежит ей, как эта лампа, как Синяя Птица, которая летает себе где-то в подземелье...
Но стоит лишь подумать "Ганя", и слышна небесная музыка её полёта, и голубое сияние пробивается в тишину сквозь заляпанные октябрьской грязью стёкла.

Так будет и вечером в машине, и утром следующего дня, и потом в Болшеве, куда она назавтра уедет писать очередную серию.
У себя в номере за письменным столом. Или прогуливаясь взад-вперёд по асфальтовым дорожкам в бурых заплатах мёртвых листьев, в спутанных хвойных, как медвежья шерсть, клочьях, - все это вместе зябко шевелилось, вздрагивало от ветра и срывающихся с деревьев капель...
Или в столовой среди жующих ртов, словесных бурь в тарелках супа, сражений ножей и вилок...
Кому кусок пирога побольше, кому с какой начинкой, а кому и с терновым венцом из шоколада...
В этом храме творчества, где полагалось творить на полную стоимость путёвки, Иоанна вдруг в самые неожиданные минуты слышала пенье Синей Птицы и вновь оказывалась в поднебесье на нейлоновой траве тагеевской квартиры.

И останавливалось время, и сценарные джинны, жаждущие материализации, согласно договорным срокам и производственному плану, все дела земные уже не могли прорваться к её душе сквозь магический круг по имени Ганя.

Но дела всё-таки делались, персонажи материализовывались.
И в последующие месяцы, вернувшись из Болшева, Яна будет часто встречать в мосфильмовских коридорах Регину, оказавшуюся художницей по костюмам, причём по отзывам, весьма талантливой.
Во всяком случае, собственные регинины туалеты были сногсшибательными, ни разу не видела её Яна в одном и том же наряде.

На Мосфильм Регина устроилась со скрипом "и не без помощи твоего благоверного", как она не без подтекста сообщила Иоанне.
Это была месть за альбом Дега. Выпад достиг цели - Яна почувствовала знакомый укол ревности, но почему-то в отношении Гани привычное это чувство полностью молчало.

Просто встреча с Региной приманила Чудо-Птицу.Такое же действие произвела бы, наверное, ганина учительница, его зубной врач, мольберт, авторучка - всё, имеющее к нему какое-то отношение.
Регина говорила о том, о сём, ожидая, когда Иоанна сама спросит о Гане. А та слышала где-то над пеналами мосфильмовских коридоров шелест дивных крыльев и отсутствующе улыбалась.
Наконец, сдавшись, Регина всё же переводила разговор на Дарёнова.
Слушала Яна охотно, задавала вопросы, но ничего крамольного в этих вопросах Регина не обнаруживала, что как раз и казалось ей самым что ни на есть подозрительным.
И сбитая с толку Регина удалялась в мосфильмовский буфет пить кофе в полной уверенности, что Синегина ведет какую-то чересчур тонкую игру.

Они часто встречались, они искали встречи друг с другом.
Яна - чтобы послушать о Гане, Регина - выяснить, что же всё-таки произошло с тех пор, как она уступила по себестоимости альбом Дега.

Регина рассказывала, как Дарёнову завидуют, как его затирают и третируют, о ценах на его картины, которые потом за бугром продают втридорога.
О друзьях-нахлебниках и бабах-прилипалах, о каких-то Маше и Даше, ленинградских шлюхах, которые никак не могут его поделить и устраивают между собой публичные разборки - Яна слушала, улыбалась и видела дивные голубые отблески на скучных стенах.

А потом что-то произошло. Регина надулась.
Пришёл конец их странной дружбе, совместным визитам в буфет и изнурительно-волнующим разговорам вокруг да около.
Регина заняла глухую оборону, шипела при её приближении и показывала зубы.
А ведь Регина недавно была в Ленинграде...

И вот однажды, когда в буфет завезли чешское пиво, Яне удалось захватить Регину врасплох за второй бутылкой и, вместе распив третью, кое-что выяснить.

Из реплик Регины - то язвительно-ироничных, то на грани площадной ругани, то трогательно-обиженных, как у обманутой девочки, стало очевидно, что на какой-то из новых своих картин Дарёнов изобразил её, Яну.

Что выставка проходит в заводском клубе. Что вокруг, как всегда, ажиотаж, иностранцы, что назревает скандал.
Что за картину с мадам Синегиной дают круглую сумму, но Дарёнов её пока не продаёт.
И, надо отдать должное, картина ему удалась.
Но вот вранья она, Регина, не терпит... Ведь ей ни от кого ничего не надо, только не надо вранья.
Неужто вам не противно самим, товарищи, и так вокруг одна ложь, так хотя бы между собой...

Глаза её, готовые вот-вот брызнуть слезами, смотрели с мольбой и страхом и не желали знать никакой правды.
Она жаждала, чтоб Яна её разуверила, пусть солгав.
А Яна молчала. Правды она сама не знала.
Любое утверждение относительно Гани казалось ложью или кощунством, а говорить что-то надо было.
Ситуацию спас внезапно появившийся в буфете Денис, как всегда стремительный, отрешённый от всего, кроме дела, и весь в делах.
"Ледокол", как его называли на студии.
Он беспрепятственно прошёл, разрезав плечом очередь, к буфетчице, и пока та металась под стойкой и за стойкой, - бифштекс, салат, кофе, - серо-стальные глаза его проплыли над толпой.
На секунду задержались на жене и, как подозревала Яна, любовнице, выясняющих отношения, и тут же переключились на более интересный объект.

- Юра, ты меня слышишь? На сегодня всё отменяется, предупреди людей. Буду через пять минут.

И направился с подносом на ближайшее свободное место.

Но обстановка уже разрядилась.
Глаза у Регины высохли, она проводила долгим взглядом спину Дениса и чуть заметно улыбнулась якобы чему-то своему.
Но улыбка была адресована Яне. Выпад, выигранное очко.
Яна воспользовалась передышкой и бежала с поля боя.

Таинственная ганина картина не давала покоя.
Назавтра, сославшись на необходимость навестить за городом больную приятельницу, Яна села в ночной ленинградский поезд с намерением:
1. Позвонить на Ленфильм и узнать адрес клуба, где выставка Дарёнова.
2. Посмотреть картину.
3. Остаток дня провести в Эрмитаже и вечером отбыть домой.

Вначале всё шло по плану. С обратным билетом в сумочке Яна подошла к обшарпанному закопчённому зданию на окраине Ленинграда. Часы показывали без пяти десять.
Сердце, казалось, тукало в одном с ними бешеном ритме.

Гардеробщица сказала, что выставка закрыта.
Директор клуба, он же, видимо, руководитель балетного кружка, рафинированный молодой человек в чёрном трико и толстых шерстяных носках, которого все звали Илья Ильич, попутно отдавая команды и показывая па, сообщил Яне, что выставка закрыта до особого распоряжения.

Что вокруг слишком много ненужной шумихи. Что такой ажиотаж только вредит Дарёнову, что он сам распорядился пока никого не пускать.
Что от таких вот несознательных посетителей, вроде Иоанны - и из Москвы, и подальше, и с востока, и с запада приходится ежедневно отбиваться, а надо просто немного подождать, иметь терпение, когда страсти улягутся, и тогда милости просим...
Простительно им не понимать, забугорным, но вы-то свои.
Зачем же обострять?..

Яна сказала, что ждать не может, что сегодня уезжает. И предъявила билет и удостоверение союза кинематографистов.

- Ну хоть на пять минут, никто не узнает...

- Сами же раззвоните. Люба, ну что вы такое изображаете?..

С её билетом в руке Илья Ильич смерчем пронёсся по залу под хмуро-завистливые взгляды танцоров. И снова притормозил возле Яны, тяжело дыша.

- В общем, только с разрешения Дарёнова. Хотите - ждите, попробуем позвонить в перерыв.

Иоанна ждала, зачем-то продолжая сжимать в руке билет.
Телефон был на первом этаже в директорском кабинете, заваленном знамёнами, кубками, вымпелами и спортинвентарём.
Клуб жил своей жизнью - где-то прыгали, топали, стучали по мячу, по клавишам пианино и пели хором.

- Игнатий, это Илья. Тут одна дама рвётся, из Москвы. Вот и я говорю, никаких дам. Объясни ей по-русски, мне уже надоело.

Он суёт Иоанне трубку. Ганя на том конце провода.
Сердце подпрыгнуло и остановилось в горле, не давая дышать.

- Это я... Иоанна...

Трубка молчала.
Только это молчание по имени "Ганя" да застрявшее в горле сердце.
Потом она услышала его голос. Тихий, будто с того света:

- Кто это?

- Иоанна. Я только на один день.

Снова молчание, долгое, как затяжной прыжок без парашюта.
Наконец, парашют раскрылся.
Теперь голос прозвучал неожиданно близко. Всего одна надтреснутая где-то на полуслове фраза:

- Дай Илье трубку.

Трубка будто вросла в ладонь. Заставила себя разжать руку, почти ненавидя Илью Ильича, отобравшего у нее ганин голос.

Она уже позабыла, к чему, собственно, весь сыр-бор, и шла за директором с балетной его походкой снова на второй этаж, с трудом соображая, куда и зачем её ведут.
Синяя птица осталась внизу, в директорском кабинете, заливая теплом трепетного голубого дыхания флаги, вымпелы, выцветшие плакаты и спортинвентарь.
У неё был ганин голос:

"Дай Илье трубку"...

Щёлкнул в замке ключ.

- Экспозиция была в двух залах, пока всё собрано здесь. Надеюсь, вы не клептоманка и не вандалка.
Не обижайтесь, у нас тут кого только не отлавливали - и милицию вызывали, и скорую... Гений - явление космическое, обострённо действует на психику окружающих. Как луна, например.
Слыхали, что с некоторыми творится в полнолуние?

- Илья Ильич!.. - разнеслось по коридору.

- Извините, мне на репетицию. Я вас запру минут но сорок - Дарёнов велел запереть. И не вздумайте курить.

- Некурящая и без комплексов.

Перспектива оказаться замурованной среди ганиных картин ужасала, но иного пути не было. Никаких комплексов.
Стихли в коридоре шаги Ильи Ильича.
Стараясь не вглядываться в развешанные и расставленные повсюду мрачные порождения ганиной фантазии - кое-что она уже видала у Регины, - Яна обошла комнату и сразу нашла, что искала.
Картина висела особняком, низко, примерно в метре от пола. Сбоку падал свет от окна.

Она подходила всё ближе, постепенно погружаясь в картину, как в сон...

 

И вырвал грешный мой язык...

* * *
Присутствовали:
АХ (Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель).

 

Свидетели:
М.Сванидзе, Леон Фейхтвангер, Карл Радек, А.Пушкин, М.Лермонтов, Вл.Маяковский, Вяч. Иванов, Мих.Шолохов, Корней Чуковский, Лев Троцкий, В. Корнев, Георгий Жуков, В Куйбышев, В. Вахирев, А.Марке, А.Куприн, генерал К.Типельскирх.

* * *

"Женщина, которая летом ещё говорила, что без накрашенных губ чувствует себя хуже, чем если б она пришла в общество голой - перестала делать маникюр, красить губы и делать причёску.
- Невестка великого человека".
/ Из дневника М. Сванидзе/.

* * *

"Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты - да ещё какие! - в местах, к которым они не имеют никакого отношения.
Как, например, на выставке Рембрандта.

Тут он становится серьёзен.
Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его.

- Подхалимствующий дурак, - сердито сказал Сталин, - приносит больше вреда, чем сотня врагов.
Всю эту шумиху он терпит, заявил он, только потому, что он знает, какую наивную радость доставляет праздничная суматоха её устроителям.
И знает, что всё это относится к нему не как к отдельному лицу, а как к представителю течения, утверждающего, что построение социалистического хозяйства в Советском Союзе важнее, чем перманентная революция".
/Леон Фейхтвангер/

" Глава 2 Конституции - Государственное устройство - перечисляет множество национальностей.
И, когда на московском съезде видишь перед собой всю эту разнообразную массу голов - грузинских, туркменских, узбекских, киргизских, таджикских, калмыцких, якутских, - только тогда становится ясно, какую непомерно трудную задачу представляла проблема объединения этих национальностей под знаком серпа и молота.

На разрешение национальной проблемы Союзу понадобилось некоторое время.
Но теперь он её окончательно урегулировал; он доказал, что национализм с интернационализмом сочетать возможно".

" Любовь советских людей к своей родине не уступает любви фашистов к их родине.
Но тут любовь к СОВЕТСКОЙ родине, а это означает, что любовь эта зиждется не только на мистическом подсознании, но что она скреплена прочным цементом разума".
/Леон Фейхтвангер/

* * *

Из показаний подсудимого Радека:

"Если спросить о формуле, то это было возвращение к капитализму, реставрация капитализма. Это было завуалировано.

Первый вариант усиливал капиталистические элементы.
Речь шла о передаче в форме концессий значительных экономических объектов и немцам и японцам, об обязательствах поставки Германии сырья, продовольствия, жиров по ценам ниже мировых.
Внутренние последствия этого были ясны. Вокруг немецко-японских концессионеров сосредоточиваются интересы частного капитала в России.

Кроме того, вся эта политика была связана с программой восстановления индивидуального сектора, если не во всём сельском хозяйстве, то в значительной его части.
Но если в первом варианте дело шло о значительном восстановлении капиталистических элементов, то во втором - контрибуции и их последствия, передача немцам в случае их требований тех заводов, которые будут специально ценны для их хозяйства.

Так как он (Троцкий) в том же самом письме отдавал себе уже полностью отчёт, что это есть возрождение частной торговли в больших размерах, то количественное соотношение этих факторов давало уже картину возвращения к капитализму, при котором оставались остатки социалистического хозяйства.
Которые бы тогда стали просто государственно-капиталистическими элементами".

* * *

Радек:
- О содержании письма Троцкого я говорил с полной точностью.

Вышинский:
- Какие там стояли вопросы?

Радек:
- Победа фашизма в Германии, усиление японской агрессии, неизбежность войны этих государств против СССР.
Неизбежность поражения СССР, необходимость для блока, если он придёт к власти, идти на уступки.

Вышинский:
- Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришёл к поражению?
Как это было сказано в письме Троцкого?

Радек: - Поражение неизбежно, и оно создаёт обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в ускорении войны.
Вывод: мы заинтересованы в поражении.

Вышинский:
- А вы были за поражение или за победу СССР?

Радек:
- Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я помогал поражению.

Вышинский:
- Эти ваши действия были сознательными?

Радек:
- Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда.

Вышинский /К Радеку/:
- Вы сказали, что было и второе письмо - в декабре 1935 года. Расскажите о нём.

Радек:
- Если до этого времени Троцкий там, а мы здесь, в Москве, говорили об экономическом отступлении на базе Советского государства, то в этом письме намечался коренной поворот.

Ибо, во-первых, Троцкий считал, что результатом поражения явится неизбежность территориальных уступок, и называл определённо Украину.
Во-вторых, дело шло о разделе СССР.

В-третьих, с точки зрения экономической, он предвидел следующие последствия поражения:

отдача не только в концессию важных для империалистических государств объектов промышленности, но и передача, продажа в частную собственность капиталистическим элементам важных экономических объектов, которые они наметят.

Троцкий предвидел облигационные займы, т.е. допущение иностранного капитала к эксплуатации тех заводов, которые формально останутся в руках советского государства.

В области аграрной политики он совершенно ясно ставил вопрос о том, что колхозы надо будет распустить.
И выдвигал мысль о предоставлении тракторов и других сложных с.-х. машин единоличникам для возрождения нового кулацкого строя.
Наконец, совершенно открыто ставился вопрос о необходимости возрождения частного капитала в городе.
Ясно было, что речь шла о реставрации капитализма.

В области политической новой в этом письме была постановка вопроса о власти.
В письме Троцкий сказал:
"Ни о какой демократии речи быть не может".

Рабочий класс прожил 18 лет революции, и у него аппетит громадный.
А этого рабочего надо будет вернуть частью на частные фабрики, частью на государственные фабрики, которые будут находиться в состоянии тяжелейшей конкуренции с иностранным капиталом.
Значит - будет крутое ухудшение положения рабочего класса.
В деревне возобновится борьба бедноты и середняка против кулачества.
И тогда, чтобы удержаться, нужна крепкая власть, независимо от того, какими формами это будет прикрыто.

* * *

Леон Фейхтвангер:
"И мне тоже, до тех пор, пока я находился в Европе, обвинения, предъявленные на процессе Зиновьева, казались не заслуживающими доверия.

Мне казалось, что истерические признания обвиняемых добываются какими-то таинственными путями.
Весь процесс представлялся мне какой-то театральной инсценировкой, поставленной с необычайно жутким, предельным искусством.

Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились, как соль в воде.
Под влиянием непосредственных впечатлений от того, что говорили подсудимые и как они это говорили.

Если всё это было вымышлено или подстроено, то я не знаю, что тогда значит правда.

После тщательной проверки оказалось, что поведение, приписываемое Троцкому обвинением, не только не невероятно, но даже является единственно возможным для него поведением, соответствующим его внутреннему состоянию.

Троцкий бесчисленное множество раз давал волю своей безграничной ненависти и презрению к Сталину.
Почему, выражая это устно и в печати, он не мог выразить этого в действии?

Действительно ли это так "невероятно", чтобы он, человек, считавший себя единственно настоящим вождём революции, не нашёл все средства достаточно хорошими для свержения "ложного мессии", занявшего с помощью хитрости его место?
Мне это кажется вполне вероятным.

Русским патриотом Троцкий не был никогда.
"Государство Сталина" было ему глубоко антипатично.
Он хотел мировой революции.
Если собрать все отзывы изгнанного Троцкого о Сталине и о его государстве воедино, то получится объёмистый том, насыщенный яростью, ненавистью, иронией, презрением.

Что же являлось за все эти годы изгнания и является и ныне главной целью Троцкого? Возвращение в страну любой ценой, возвращение к власти".

* * *

"Не подлежит никакому сомнению, что это чрезмерное поклонение... искренне.
Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, своё беспредельное восхищение.

Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и за создание армии, обеспечивающей это благополучие...
К тому же Сталин действительно является плотью от плоти народа".
/Леон Фейхтвангер/

* * *

СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

- Итак, да здравствует цензура! Во всяком случае нравственная, идеологическая, противостоящая царству Маммоны.

Я уже говорил о том, что, отделив церковь от государства, Иосиф взял на себя лично всю вину перед Богом за неизбежные в революционной ситуации кровь, репрессии, насилие.

Грязную работу должен делать кесарь вне церковной ограды.
Честь и слава Иосифу, что он не стал вмешивать церковь в кровавые разборки и террор.

Цензура - благословение кесаря.
Кесарь-пастырь как бы берёт на себя ответственность за растиражированное слово - самое грозное оружие, способное на самое страшное - убийство душ:
"И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне".
/Мф. 10, 28/ .

"Смотри, чтобы слово твоё не сгубило ничьей души"!

"Веленью Божию, о муза, будь послушна..."
А.Пушкин

Это осознали, наверное, к концу жизни все великие поэты "в земле российской просиявшие".

* * *

М. Лермонтов "Кинжал":

Игрушкой золотой он блещет на стене -
Увы, бесславный и безвредный!

В наш век изнеженный не так ли ты, поэт,
Своё утратил назначенье,
На злато променяв ту власть, которой свет
Внимал в немом благоговенье?

Бывало, мерный звук твоих могучих слов
Воспламенял бойца для битвы;
Он нужен был толпе, как чаша для пиров,
Как фимиам в часы молитвы.

Твой стих, как Божий дух, носился над толпой,
И отзыв мыслей благородных
Звучал, как колокол на башне вечевой
Во дни торжеств и бед народных.

Но скучен нам простой и гордый твой язык,
Нас тешут блестки и обманы;

Как ветхая краса, наш ветхий мир привык
Морщины прятать под румяны...

. . .

К добру и злу постыдно равнодушны,
В начале поприща мы вянем без борьбы;
Перед опасностью позорно-малодушны,
И перед властию презренные рабы.

Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдём без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.

И прах наш с строгостью судьи и гражданина
Потомок оскорбит презрительным стихом
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.

/М.Лермонтов/

* * *

Я знаю силы слов, я знаю слов набат.
Они не те, которым рукоплещут ложи,
От слов таких срываются гроба.
Шагать четвёркою своих дубовых ножек.
(Вл.Маяковский)

* * *

Светить всегда, светить везде
До дней последних донца...
/Вл. Маяковский/

* * *

Свидетель Вячеслав Иванов:

"Если бы меня спросили, какова была государственная идеология того писательского круга, с которым я был хорошо знаком с детства, коммунистическая или антикоммунистическая /говоря на популярном теперь языке/, я бы, не задумываясь ответил: ни та ни другая.

Господствовал цинизм.

Для многих литература была выгодным промыслом.
Писатели /да и актёры, и люди других искусств/ сознательно шли на сделку, ни во что не веря.
И даже не очень это скрывая /как, например, Алексей Толстой, часто встречавшийся с моими родителями перед войной и во время нее/".

* * *

"Так повелось, так будет и впредь, товарищи, что и в радости, и в горе мы всегда мысленно обращаемся к нему, к творцу новой жизни.

При всей глубочайшей человеческой скромности товарища Сталина придётся ему терпеть излияния нашей любви и преданности.
Так как не только у нас, живущих и работающих под его руководством, но и у всего трудящегося народа все надежды на светлое будущее человечества неразрывно связаны с его именем".
/Мих. Шолохов/.

* * *

Корней Чуковский о разговоре с Тыняновым:

"Говорил ему свои мысли о колхозах.
Он говорит: я думаю то же.
Я историк. Я восхищаюсь Сталиным как историк.
В историческом аспекте Сталин как автор колхозов - величайший из гениев, перестраивавший мир.
Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин называться гениальнейшим человеком эпохи.
Человек скромный, Тынянов тут же добавил:
- Но, пожалуйста, не говорите об этом никому.
- Почему?
- Да, знаете, столько прохвостов хвалят его теперь для самозащиты, что, если мы слишком громко начнём восхвалять его, и нас причислят к той же бессовестной группе".

* * *

АХ:
-Иосиф пытался из нагромождения человеческой руды извлечь крупицы золота. Образа и подобия.
Пусть порой варварскими способами, но пытался.

Неосторожное обращение со словом...
Боже, что вы творите, играя атомной бомбой слова как футбольным мячом!
Слово служит вам скатертью-самобранкой, альковной подушкой, трамплином для карьерного прыжка.
А чаще всего - рыночным товаром.
Как вы безумны, господа-товарищи... Ведаете ли, что Иосиф Кровавый спас вас?
Что жёсткая цензура была той смирительной рубашкой, которую надевают на безумцев, желающих пошвыряться бомбами?

И это вы называете свободой?

Отойдите подальше от дальних и ближних, играйте так сами или с такими же чокнутыми.

Взорвитесь же, наконец, вы имеете на это право...
Но вы жаждете взорвать всё вокруг, погубить, испакостить в людях образ Божий на много поколений вперёд...

И при этом, как тот Змей, уверяете:
"Ешьте, не умрёте, но будете, как боги..."

Вы множите ядовитые плоды древа познания, заставляя потребителей вашей продукции погружаться в неведомые доселе глубины греха, всплывшего со дна вашей смердящей души.
И хорошо ещё, если вы при этом предупреждаете: "Яд!"

Но чаще всего вы уверяете себя и весь мир, что не только не больны, но можете лечить других.
А если и больны, то чем-то редкостным, упоительным и изысканным, а не банальным омерзительным вампиризмом - жаждой чужой крови, чужой плоти, чужой жизни...
Противным Богу хищничеством, раковой опухолью падшего человечества, закрывающей путь в Царствие.

Вы множите плоды зла, извлекая семена из подполья вашей погибающей души, уже атрофированной адским холодом и не чувствующей боли...
И стряпаете из них экзотические блюда.
Розово-голубые, садомазохистские, разгульно-балдёжные, наркоодуряющие, со свежей кровью, потрохами, монте-карлами, шальными бабами, несчастными отвязанными девками...

Блюда, о которых народ прежде слыхом не слыхал - спасибо, приготовили. Угощаете.
"Ешьте, не умрёте, солгал Бог..."
И называете этот сатанизм свободой.

Ведаете ли, что творите, господа новоявленные, соблазняя "малых сих"?
Превращая и их в вампиров?
Это их кровь на ваших губах; это ваша кровь на их губах...
Вводя в эту ядовито-сладкую запретную дверь своих читателей и зрителей, вы сполна заплатите за каждого.
За каждого, кто не найдёт обратной дороги.

Чем будете расплачиваться с Господином, когда последуют за вами в вечность страшные счета?
Ибо, как известно, "Рукописи не горят".

"...и вырвал грешный мой язык, и празднословный, и лукавый..."

Господа-товарищи писатели! Самовлюблённые и жадные, тщеславные и сластолюбивые, любители женщин, выпивки и трёпа...
Озабоченные дачным и квартирным вопросом, соблазнённые всеми возможными грехами за ширмой атеизма.
Ибо чтобы "всё было дозволено", надо "убить Бога"...

Не на страницах какого-нибудь бесноватого издания, а В СЕБЕ.

"Сказал безумец В СЕРДЦЕ СВОЕМ: нет Бога".

Или, ещё хуже, приспособит Истину, как старуха золотую рыбку, "служить на посылках". Что давно пытается провернуть международная Вампирия.

Тот из них, кто "ведает, что творит", получит больше осуждения, чем наивные атеисты иосифова царства, распевавшие:

Если любишь и веришь;
Если цели ясны,
Океаны измеришь,
Долетишь до луны.
* * *

И когда б меня спросили:
- Где живёшь ты? Назови,
Я б сказал: - Проспект счастливых
В светлом городе любви!
* * *

Или:

Я друзей соберу, -
Пусть берут всё, что есть в рюкзаке,
И опять я в пути налегке.

Или:

С пути ты собьёшься, и некому руку
Тебе протянуть, ты слабеешь в борьбе,
Но сердце хорошего, верного друга
Укажет дорогу тебе.

Или:

На прощанье небес синевою,
Чистотою студёной воды,
Голубою заветной полярной звездою
Поклялись в нашей верности мы.

Или:

То, что ждёт в коммунизме нас,
Сердце видит раньше глаз.

* * *

"Других писателей" у Иосифа не было.
Порой приходилось ему самому мастерить "новых людей" из полена.

Что толку было проповедовать циничной своей интеллигенции, что она должна по Замыслу служить эмоционально-многоцветной радугой между Небом и землёй?
Радугой по имени Красота, Вдохновение, Добро...
Воздействовать на разум и сердце, когда молчат дух и благодать...

Большинство понимало лишь кнут и пряник.
Но и этих Иосиф заставил работать на Дело. Если не на Небо, то хотя бы против Вампирии.

Шла смертельная схватка с самим князем тьмы, иногда его же методами.
Катилось колесо, девятый вал истории, сметающий и крушащий всё и вся.

То была волна гнева Божия, ибо без Его Воли "и волос с головы не упадёт", и безвинно погибшие безвинно получат свой венец в Царстве.
Но кто, кроме самого Творца, может определить эту вину каждого в мире, где всё взаимосвязано?
Где "нам не дано предугадать" и дети порой искупают вину отцов и дедов...

"Несправедливо,.." - скажет кто-то.
Но сам Спаситель показал нам этот единственный путь избавления, омовения от греха безвинной Своей Кровью.
Без чего нет преображения, а следовательно и Путь в Царствие закрыт.

Шла смертельная схватка за судьбу первой в мире Антивампирии, православного по духу отечества, несмотря на все "измы".
Великой земли Российской.
И назовите мне хотя бы один опус, за исключением разве что Емельяна Ярославского да нескольких откровенно богоборческих книжонок, которые сам Иосиф презрительно назвал "мукулатурой"... который ты, АГ, мог бы предъявить на Суде как "хулу на Духа"? - единственное непрощаемое?..

- Есть кое-что, есть, - проворчал АГ.

- Я говорю, разумеется, не о качестве "соцарта", где было много всякого, всевозможной конъюнктуры от кнута и пряника.
Я говорю о сути.

Какие первичные продукты, доброкачественные или отравленные, заложил автор в основу блюда?
Иосиф это всегда прозревал, чего нельзя сказать об его чрезмерно услужливых цензорах...

Были Горький, Алексей Толстой, Шолохов, Фадеев, Маяковский, Пастернак.
Прекрасные фильмы, музыка, театр, балет, живопись, скульптура, архитектура.
И всё это если не всегда несло высоту Духа /что от Бога/, то, благодаря цензуре, хотя бы воевало на нашей стороне.

"С кем вы, мастера культуры?"

- Лакировка, враньё, - прошипел АГ.

- Повторяю, сын тьмы, что метод соцреализма - попытка моделировать, преобразовывать действительность.
Выдавать "желаемое за действительное" в хорошем смысле слова.
Роман, балет, поэма, фильм - не статистический или бухгалтерский отчёт, где грех фантазировать...
Мечта, откровение, прорыв в будущее на уровне интуиции или наёмного труда - какая разница! Главное - копать клад в нужном месте.

Пусть мечты эти чаще всего бледные, неубедительные, но они звали в Небо, а не в преисподнюю.
И худо-бедно, до сих пор поются, читаются и смотрятся.

Слово шло впереди событий, было во многом зачинателем всяких движений. Героям, пусть вымышленным, подражали...

"Слово - полководец человечьей силы..."

В конце концов, с точки зрения таких "критиков и реалистов", весь Замысел Творца о богочеловечестве - утопия. Ибо заложенная в каждом идея осуществляется далеко не полностью нашей свободной грешной волей.

Именно Слово нас зовёт, поднимает с колен, даёт силы на восхождение.

* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1938 г. Избран членом Президиума Верховного Совета СССР. Выступление с речью перед участниками Первого Всесоюзного совещания работников высшей школы.
Книга "Краткий курс ВКПб" "печатается в "Правде".
Проводит совещание руководящих работников металлургических заводов.

1939 г. Руководство работой 18 съезда ВКПб. Избран председателем комиссии по изменению программы партии.
Избран членом ЦК, секретарём ЦК, членом Политбюро и Оргбюро ЦК. Избран почётным членом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук. Избран почётным членом академии наук СССР.

* * *

"В Советском Союзе существует правящая иерархия, строго централизованная и совершенно независимая от так называемых Советов и народа.
Подбор идёт сверху вниз.
Сталин имеет в своих руках власть абсолютного самодержца.
Он подбирает себе Центральный Комитет партии, который он затем истребляет в промежутке между двумя съездами партии Советов.
Съезды созываются тогда, когда Сталину и его клике необходимо санкционировать свершившийся факт.

Бюрократия располагает огромными доходами не столько в денежном, сколько в натуральном виде: прекрасные здания, автомобили, дачи, лучшие предметы употребления со всех сторон страны.
Верхний слой бюрократии живёт так, как крупная буржуазия капиталистических стран. Провинциальная бюрократия и низшие слои столичной живут, как мелкая буржуазия.

Бюрократия создаёт вокруг себя опору в виде рабочей аристократии; как герои труда, орденоносцы и пр., все они пользуются привилегиями за свою верность бюрократии, центральной или местной.
Все они пользуются заслуженной ненавистью народа".
/Лев Троцкий/

* * *

"Мы вынуждены наскоро, буквально на ходу переучивать совершенно неквалифицированных людей и подготавливать из них квалифицированных, на удовлетворение хотя бы минимальных потребностей наших предприятий".

"Школы начального обучения в текущем году охватывают 11638 тысяч учащихся.
Процент грамотности по СССР доведён до 62 процентов.

Главное теперь перейти на обязательное первоначальное обучение.
Я говорю "главное", так как такой переход означал бы решающий шаг в деле культурной революции".
/И. Сталин/

* * *

Свидетельствует В. Корнев:

"Классы у нас были большие, человек по сорок, но приходили далеко не все.
Часто детишки болели, особенно малярией. У многих не было теплой одежды, в морозы приходилось оставаться дома. Другие сидели с младшими, когда родители работали.

Для начальных классов выдавали бесплатные завтраки в рабочей столовой, куда водили на большой перемене. Завтраки были маленькие, а аппетиты большие. Для некоторых эти завтраки служили и обедом, и ужином.

Шёл голодный 1934 год вслед за голодным 1933-м."

В 1939 году показатели грамотности в Советском Союзе достигли 87 процентов - наивысшего в мире.

"Вспоминая и обдумывая школьные годы, не могу не поймать себя на мысли, что всё в нашей школе было хорошо и правильно.
Не было тогда спортивных залов, лабораторий, дорогого оборудования, но была Школа с большой буквы, которая в трудные годы в здоровой жизнеутверждающей атмосфере учила наше поколение труду, добру, патриотизму.
И были люди, бескорыстно отдававшие этот свой труд, талант, любовь, жизнь.

Большое спасибо вам за это!
Едва ли не самая крепкая, неприступная оборона, о которую разбилось фашистское нашествие, была проложена вами, самыми мирными, самыми скромными людьми на Земле - нашими учителями".
/ В. Корнев/

* * *

"В целом СССР по объёму промышленного производства, по техническому оснащению вновь построенных предприятий вышел на первое место в Европе и на второе место в мире.
Мощная база обороны страны была создана".
/Маршал Жуков/

* * *

"Спасение челюскинцев показало, что в любой момент вся наша страна поднимется на защиту, когда это нужно будет, и что многих и многих героев сможет она дать.
Спасение челюскинцев показало, насколько мы можем рассчитывать на собственные силы..."
/В. Куйбышев/

"Поезд мчался как бы по аллее цветов"

/оператор Н. Вихирев о встрече челюскинцев/.

" В 1934 году в СССР побывал французский художник А. Марке. По возвращении в Париж, на расспросы он ответил:

- А мне понравилось.
Подумайте - большое государство, где деньги не решают судьбы человека!
Разве это не замечательно?.."
/В. Корнев/

* * *

" В 1935 году был утверждён генеральный план реконструкции Москвы.
Ни один из крупных городов земли не знал такого великого обновления.
По этому плану сносились целые районы старой застройки и возводились новые проспекты, мосты, уникальные здания.
Центр города, улица Горького, Садовое кольцо, набережные перестраивались заново...
При этом некоторые здания перемещали целиком, без разборки. Около 60 километров набережных рек Москвы и Яузы покрыли гранитом...

Был тогда у строителей лозунг "Строим на века!"
Всего за два года было построено 10 мостов, в том числе Крымский, Москворецкий, Новый Каменный, Краснохолмский и другие.

Построены:
театр Красной Армии, концертный зал им. Чайковского, библиотека им. Ленина, стадион "Динамо", здание Дома Правительства, гостиница "Москва".

Построены 400 школ, более 400 детских садов и ясель, новые больницы, родильные дома, дома пионеров, фабрики-кухни, хлебозаводы-автоматы.
Прекрасные общественные здания были построены в столицах Союзных Республик и других городах.

В то же время строилась и благоустраивалась столица Пионерской Республики - Артек в Крыму...
Народ отдавал самое лучшее детям. По всей стране в самых красивых местах строили тысячи пионерских лагерей.
/В. Корнев/

* * *

"Я в Москве.
Я никак не могу поверить: я в Москве.
Вы не знаете, насколько остро я ощущал вину перед русским народом, чудесно строящим новую жизнь..."
/А. И. Куприн по возвращении на Родину/.

О московском метро:

"Впечатление такое, что находишься в хрустальном дворце, озарённом солнцем, а не глубоко под землёй".

* * *

"Противоположность мировоззрений, которая отделяла оба государства друг от друга, не уменьшилась в результате заключения ими договора 1939 года.

Советский Союз оставался в глазах Гитлера идеологическим врагом Германии".
/ Немецкий Генерал К. Типельскирх/

По ту сторону.

* * *
Она подходила все ближе, постепенно погружаясь в картину, как в сон.

 

Пробуждение - нежданные слезы. Они текли за уши, в уголки губ, за ворот. Горячие и неудержимые, откуда-то из самых сокровенных глубин её "Я".

Иоанна отошла к окну.
Параллельные потоки машин и прохожих, серенькое промозглое питерское небо, донесшийся невесть откуда огуречный запах корюшки понемногу успокоили.
Она подвинула к картине единственный в комнате стул, села, упершись локтями в колени, стиснув ладонями горящие щёки.
И смотрела, смотрела...

Вагон электрички. Сидящий спиной мужчина, похожий этой самой спиной на Ганю.
За окном в синеющих сумерках отражается противоположная часть пустого вагона и женский лик, как если бы женщина сидела напротив и отражалась в стекле.
Но на скамье никого нет, кроме раскрашенной лошадки из папье-маше с льняной гривой.

Вот и всё.
Центром картины был этот неизвестно откуда взявшийся женский лик за окном. Таинственно-прекрасное видение, мираж, пронизанный каким-то трепетным светом.
Не лицо, а именно лик.
И всё же это было несомненно лицо её, Иоанны, с поразительно переданным портретным сходством. И вместе с тем как бы условное, без возраста.
С летящими в синие сумерки волосами, перехваченными не голубым кольцом из пластмассы, а старинным витым шнуром. С удивлённо приоткрытым детским ртом - Денис всегда подшучивал: "Закрой, ворона влетит".

С огромными глазами, будто впитавшими в себя и синеву сумерек за окном, и недавнюю зелень едва различимого в сумерках хвойного леса.
Они смотрели как бы из самой вечности в трогательно-безнадёжном порыве догнать, обрести плоть, воссоединиться с летящим в ином измерении миром.
Обречённые на вечную разлуку по ту сторону бытия.

Иоанна не смогла бы сказать, нравится ли ей картина.
В живописи она себя справедливо считала полным профаном, никогда на эту тему не разглагольствовала.
На выставках просто ходила молча и смотрела, совершенно непредсказуемо отдавая предпочтение работам, казалось бы, самых разных направлений и степеней таланта.

Грубоватые, нарочито небрежные мазки, обозначающие Ганину спину, кусок скамьи, лошадку из папье-маше - такая манера её обычно отпугивала.
На призывы друзей "разобраться, изучить, проникнуться и врубиться" Яна отвечала, что любая область знаний, культуры, или даже просто какого-либо ремесла окажется необычайно интересной, если её "изучить и проникнуться"...
Будь то высшая математика, всякие там эксперименты в искусстве и науке, пчеловодство или искусство высшего пилотажа в авиации.
Но где взять на всё это время, товарищи?

Однако здесь мрачная, тяжеловесная структура картины как бы подчёркивала идеально-призрачную красоту видения за окном.

Неяна с лицом Яны.
Казалось, черты её, как маска, как переводная картинка приложены к лику той, другой, от которой остались лишь глаза.
Именно эти глаза, их непередаваемое выражение вызвали у Яны неудержимые слёзы.
Что она оплакивала? Кого?
Себя? Ту, другую? Или их обеих?..

Заворочался в замке ключ.
Яна вскочила, оттолкнув ногой к стене стул, будто её застали за чем-то постыдным. Стул с грохотом упал.
Мысль, что заметят её сходство с той, за вагонным стеклом, и будут сравнивать, была невыносимой.

Вошедший Илья Ильич подозрительно оглядел комнату, лежащий на боку стул, прячущую лицо зарёванную Иоанну и объявил, что звонил Игнатий.
Что он сейчас приедет и просил подождать.
Но ждать лучше внизу, потому что Дарёнов, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?

Снова затяжной прыжок, пока в директорском кабинете среди вымпелов, стенгазет и спортинвентаря не материализовался вдруг Ганя в распахнутой короткой дублёнке, без шапки, с тающими снежинками в цыганской гриве - из затяжного прыжка, как и она.

Он молча сжал её руку, и парашют над ними раскрылся, и сразу стало легко и спокойно.
И снова поразило Иоанну это дивное ощущение их глубинной нераздельности, отвергающей все атрибуты обычной любовной игры-войны во имя соединения, нарастающей мучительной жажды - одновременно господства и рабства.

Их парашют раскрылся и парил в небесах высоко над миром.
И пока Илья Ильич обсуждал с Ганей какие-то текущие дела, а Яна ждала конца их разговора, изучая фотогазету со спортивными достижениями клуба, она всё время чувствовала спиной его взгляд.
И знала, что он не слышит ни слова из того, что втолковывает ему Илья Ильич.
И что он знает, что и она ничего не видит, кроме его взгляда.

Парашют нёс их неведомо куда, и с этим ничего нельзя было поделать...
В упоительной подлинности этого полета не было места ни страху, ни игре, ни рассуждениям, ни даже косметике, к которой Яна за весь тот день так ни разу и не прикоснётся.
Хотя и убедилась, проходя мимо зеркала, что похожа на мокрую курицу.

- Иоанне не нравятся мои картины, - услышала она, - она любит Левитана и "Девочку с персиками", музыку Вивальди и коммерческий кинематограф с хэппи-эндом.

Это означало, что Ганя освободился.
3абавно, что насчёт неё он был недалёк от истины. Илья Ильич усомнился:

- Не может быть. Свидетельствую, она от восторга сломала стул.

- От негодования, Илюха, - сказал Ганя, вставая.

- Господи, Иоанна, что же вам могло не понравиться?

- Стул, - сказала Яна.

Это было, пожалуй, единственное их в этот день упоминание о выставке, включая и причину её приезда.
Первое время они вообще не говорили ни о чём, хотя шли пешком от клуба до центра. Рука об руку, как влюблённые подростки.
Разве что те бывают счастливы обычно предвкушением ещё большего. Для них же это состояние счастья было абсолютным и предельным, уже где-то на грани невозможного.

Так же будут они бродить спустя годы по лужинскому лесу, пожираемые комарами, пока тропинки не сотрёт полностью тьма, а единственным ориентиром не станет далёкий хор лужинских собак.

А пока - коробки новостроек, постепенно сменяющиеся умирающими особнячками питерских окраин. Хлюпающие снежной кашей тротуары, регулируемые и нерегулируемые перекрёстки.

Такая же снежная каша из-под колёс, плывущие мимо силуэты прохожих, будто по снежному экрану.
Плывущее мимо пространство и время, где единственная реальность - снежинки в Ганиных волосах, тепло его руки сквозь кожу перчатки.
И иногда мгновенное, как черкнувшая в ночи золотая звезда, касание его взгляда.

Потом они обедали в каком-то то ли кафе, то ли ресторане.
И как-то само собой подразумевалось, что им нельзя ни к нему домой, ни в места, где их знают, ни куда бы то ни было.
Что у каждого из них своя жизнь. Но то. что с ними происходит, не имеет к этой жизни никакого отношения.
Вновь эта как бы надмирность их сближения не давала возможности осознать, что же, в конце концов, происходит.
МОя руки в туалетной комнате этого то ли кафе, то ли ресторана, почему нельзя взять, например, и подкрасить губы, как она сделала бы в любой другой ситуации?
Почему нельзя болтать с Ганей о том, о сём?
Почему вообще стало нельзя, что всегда было можно?

Впоследствии она не могла вспомнить, что они ели, и ели ли вообще что-нибудь.
Наверное, ели, не сидеть же они пришли вот так, напротив друг друга на гОре официанту!

А ей только и запомнилось, что официанта звали Олегом.
Прямо перед ней светилось лицо Гани, неправдоподобно прекрасное и совершенное. Совсем рядом, на расстоянии протянутой руки.

Она знала, что нельзя смотреть всё время, заставляла себя отводить глаза.
И смотрела снова, зная, что и сама сейчас так же светится от этого превышающего человеческие силы счастья.
Видеть на расстоянии протянутой руки светящийся, будто из самой вечности, Ганин лик, ощущать каждой клеткой неодолимое притяжение таинственной тёмно-янтарной глубины его глаз.

Яна вспомнила, что он не пьёт, и тоже наотрез отказалась. Зато они выпили очень много кофе
Тогда-то и началась, кажется, их обоюдная исповедь, которая продолжалась и потом, во время их бесконечного кружения по городу, по каким-то скверам, скамейкам, кладбищам и кафе-мороженым.
Всё, что лежало годами на самом дне души и предназначалось только для личного пользования, было вытряхнуто и свалено к ногам Гани.
С ним исключалась просто болтовня о том, о сём, любая игра и фальшь, - всё, что она прежде рассказывала другим.

Произошёл безошибочный мгновенный отсев, который выяснил, что существуют две Иоанны.
Та, что кружила по городу с Ганей, была, возможно, даже хуже той, оставшейся по ту сторону бытия. И не разобраться, какая же из них истинная - та, что лжёт, или та, что говорит правду.

Правда лежала на дне колодца. Там была грязь и всякие посторонние предметы и, возможно, золотые монеты на дне.
Она торопливо наполняла внизу вёдра, боясь, что не успеет, а Ганя терпеливо вытаскивал ведро за ведром.
Если бы он разжал руку, ведро, нагруженное грязью со дна души, убило бы её, стоящую внизу.
Это была бы смерть.
Но Ганя не уходил.
Он слушал, слушал, и, как ей казалось, не проронил ни слова.
Однако, когда они сидели в вокзальном ресторане, ожидая, когда объявят посадку на её поезд, она уже тоже знала о нём всё.
И это, конечно же, тоже было чудом. Потому что она могла бы поклясться, что говорила лишь она.

И по мере того как очищался колодец и тайное становилось явным, и золотисто-янтарный свет ганиных глаз проникал всё глубже, пока не достиг самого дна её души, коснулся чего-то ей самой неведомого, какой-то глубинной тайны её "Я", мгновение опять остановилось.

Оно останавливалось всякий раз, когда Ганя поднимал голову от невесть какой по счёту чашки с эмблемой МПС или пепельницы МПС, куда он стряхивал пепел невесть какой по счёту сигареты.
И тёплые золотисто-янтарные отблески, скользнув по её душе, снова гасли, когда его волосы, как пиратская повязка, обрушивались на лоб, закрыв пол-лица...
Тяжёлые влажные пряди, впитавшие тысячи растаявших снежинок того дня.

Номенклатурный мальчик.

* * *

 

Жил-был Ганя, баловень судьбы, номенклатурный мальчик.
Сын ответственного партработника из большого уральского города - папы с персональным шофёром, регулярными командировками и вызовами в Москву.Спецраспределителями и прочими номенклатурными благами.

Папа, кстати, был убеждённым аскетом, фанатом "летящего вперёд паровоза".
Пусть меняются машинисты, ошибаются, прут на красный свет, давят отдельных граждан, а то и целые народы - не становись на рельсы!
Рельсы проложены правильно, остановка только в коммуне и "иного нет у нас пути".
А в случае чего и винтовка в руках имеется.

Этому летящему к светлому будущему локомотиву отец и молился.
Это был смысл его жизни, за который сражался в гражданку дед, а потом и он вкалывал, голодал, проливал кровь уже на второй мировой.
И опять строил, руководил, не спал ночами - иногда на работе, иногда дома, ожидая ареста.

Отец бы, наверное, предпочёл сам быть раздавленным этим локомотивом, чем потерять в него веру. Лиши его этой веры, отец бы, наверное, застрелился.

Потом настал конец восьмидесятых, времена разоблачения.
Когда бывшие единоверцы стали поклоняться уже не цели, не светлому будущему, даже не локомотиву, а самим рельсам.
Которые якобы были когда-то проложены правильно, но полоумные злодеи и маразматики-машинисты умудрились каким-то образом угнать с них паровоз, разъезжая по окрестным полям и деревням, давя массу народа и вообще творя уйму бед.
А теперь весь смысл в том, чтоб вернуть его на рельсы.

Цели, правда, уже не видно, но рельсы-то правильные!

Их будет искренне жаль, оставшихся в конце восьмидесятых и позже растерянно стоять на рельсах, по которым промчалась их жизнь.
И мучительно размышлять - куда же они всё-таки приехали?
Или по инерции одиноко бредущих вперёд по шпалам, уже без пущенного под откос паровоза.

Брести, пока хватит сил...

Но тогда, в конце пятидесятых, отец был на коне, а вечно во всём сомневающийся Ганя пробовал дискуссировать.
Но тот обрезал:

- Вот сдам тебя, контру, куда следует!

В шутку, конечно. А мать пугалась.

- Молчи, Ганечка. Думай, как хочешь, только молчи.

Отец тоже считал, что каждый имеет право думать. Но молча.
Верь себе пожалуйста хоть в марсиан, но с рельсов сойди и не мешай правильному движению.

- Почему ты считаешь, что оно правильное?

- Потому что верю. А во что ты-то веришь? - огрызался отец. - В корыто с икрой? В мешок золота? В капитализм?
Что там хорошего, в их капитализме? Изобилие!..
Ну представь - всё твоё. Заходи в любой магазин, покупай что хочешь и сколько хочешь.
Ну обожрёшься икрой, а дальше что?

- А в светлом твоём будущем разве не так? Каждому по потребностям. Мало ли у кого какие потребности!
А если я обжора?

- Моё будущее, сын, светлое, а не сытое, - отец молитвенно поднимал палец, - светлое!..

- Ты хоть знаешь, что это такое? Это же, папуля, абстракция. Прекрасный мираж.

- Лучше уж верить в прекрасный мираж, чем в корыто.

- Ты, бать, как Пушкин. "Тьмы низких истин мне дороже нас возвышающий обман".

С этого, пожалуй всё и началось. С необходимости достойно ответить отцу и самому себе.

Куда идти? Какую цель поставить вместо "мечты прекрасной, ещё не ясной", обильно политой потом и кровью нескольких поколений?

Итак, "наш паровоз вперёд лети".
Если не в коммуну, то куда?

Ганя с удивлением обнаружил, что современное человечество над этим не очень-то задумывается.
Никто не хочет, естественно, глобальных катастроф, атомных или экологических...Ну а вообще-то едем и едем...
Некоторые ещё верят в прогресс, хотя с развитием цивилизации вероятность полететь под атомный, экологический или прочий откос весьма возрастает.

Другие с удовольствием повернули бы паровоз назад и строят насчёт этого всякие радужные планы.
Ну а большинство просто едет в неизвестном направлении, зная лишь одно - рано или поздно из поезда тебя выкинут.
Навсегда.

А он помчится себе дальше, поезд смертников.
Над каждым тяготеет смертный приговор. Уж сотни поколений сменили друг друга, и ни сбежать, ни спрятаться.
Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

А пассажиры стараются вести себя так, будто им ехать вечно.
Поудобнее устраиваются в купе, меняют коврики, занавесочки, знакомятся, рожают детей - чтоб потомство заняло твоё купе, когда выкинут тебя самого.

Своеобразная иллюзия бессмертия!
Детей, в свою очередь, заменят внуки, внуков - правнуки..

Бедное человечество!
Поезд жизни, ставший поездом смерти.
Мёртвых, уже сошедших, в сотни раз больше, чем живых.
Да и они, живущие, приговорены.
Вот шаги проводника - за кем-то пришли. Не за тобой ли?

Пир во время чумы. Едят, пьют, веселятся, играют в карты, в шахматы...
Собирают спичечные этикетки, набивают чемоданы, хотя на выход здесь требуют "без вещичек".
А иные строят трогательные планы переустройства купе, своего вагона или даже всего поезда.
Или вагон идёт войной на вагон, купе на купе, полка на полку во имя счастья будущих пассажиров.
Досрочно летят под откос миллионы жизней, а поезд мчится себе дальше.
И эти самые безумные пассажиры весело забивают козла на чемоданах прекраснодушных мечтателей.

Вот такая невесёлая картина открылась юному Гане после долгих размышлений о смысле жизни.
Получалось, что всякая конкретная жизненная цель оборачивается величайшей несправедливостью и бессмыслицей.
Самоутвердись и исчезни.

Потратить жизнь, чтобы облагодетельствовать будущих пассажиров и освободить им место. Красиво!
Но они-то тоже смертны, эти будущие пассажиры.
Всё человечество состоит из смертных, значит, жизнь твоя посвящена смерти.
А если кто-то из людей и достигнет бессмертия - разве справедливо бессмертие на костях миллионов?

Ладно, возьмём общество потребления.
Самый идеальный вариант - отдаю по способностям, получаю по потребностям.
Могут быть, конечно, самые ужасные потребности, да и способности тоже...
Жить, чтобы жить.
Ешь, пей, веселись, рожай, ходи в театр или там на бега...
Оставь после себя гору пустых бутылок, стоптанных башмаков, грязных стаканов, прожженных сигаретой простыней...

Ну а если крайности отбросить...
Заходи в поезд, садись на своё место, веди себя прилично, занимайся, чем хочешь, только не мешай другим пассажирам. Уступай дамам и старикам нижние полки, не кури в вагоне.

Перед тем, как уйти навсегда, сдай проводнику постельное бельё и выключи свет.

Всё в любом случае оканчивалось нулём. Смысла в жизни не было.

Да, именно в Светлое Будущее верил отец в душе.
Не в экономическое изобилие и не в политические права, а в некую прекрасную сказку, грядущий рай на земле.
В котором непременно найдётся место и ему, Петру Дарёнову.

Потому это и была абстракция. Потому-то отец и тысячи других его единоверцев не смогли бы объяснить, что конкретно подразумевают под Светлым Будущим.
Но здесь соединились извечная русская, да и не только русская мечта о свете и бессмертии.
Ёмкое слово "Свет", соединившее в себе понятия Истины, Праведности, Добра и Красоты, и слово "Будущее", обещающее этот Свет всем, живым и мёртвым.
Никакая конкретная земная цель ничего подобного не сулила.
Это была наивная детская вера. Новая религия, заменившая отнятого Бога.

Не набитое брюхо, не вседозволенность и вседоступность - отец был аскетом, сторонником жёсткого воспитания и твёрдой власти.
Он жаждал этой железной непогрешимой руки, заменяющей опять-таки Бога, которой можно по-детски слепо довериться, и лишь подбрасывать угли в топку ведОмого ею паровоза.

Обычный земной человек для этой цели не годился. Нужен был сверхчеловек, которому они и поверили.

После смерти сверхчеловека его роль отчасти заменила идея непогрешимого и всеблагого государства.
Всё это воистину было опиумом для сбившейся с пути, страдающей народной души.
Опиумом для тех, которым удалось не спиться и не потонуть в обывательской трясине.

Для тех, у кого вызывали тоску, по выражению Лермонтова, "скучные песни земли".
Сводящие роль человека к роли травы, выросшей на навозе предшествующих урожаев и призванной лишь удобрить собой последующие.

Это Ганя по-настоящему поймёт потом, а тогда он так и не нашёл, что ответить отцу.
Возможность наслаждаться жизнью даже в самом комфортабельном поезде смертников, когда вокруг пустеют купе и в любую погоду могут придти за тобой, представлялась ему весьма сомнительной.
Жизнь - шутка, не только "пустая и глупая", но и трагическая, - к такому выводу пришёл юный Ганя.

Но есть в ней избранники судьбы, - думал Ганя. - Которым не надо погрязать в суете, химерах или пьянстве, чтобы избавиться от ужаса жизни.
Наделённые даром творчества.
Только в творческом вдохновении человек может вырваться из давящего житейского тупика и улететь к звёздам.
И он, Ганя, - этот избранник.

Он не помнил, когда начал рисовать...Казалось, рисовал всегда - на дверях, окнах, обоях. Пальцами, карандашами, углём, мелом, украденной у мамы губной помадой или куском свёклы из винегрета.
Что-то поражало его, он хватал, что попадётся под руку, и рисовал.
Ему удавалось двумя-тремя линиями или цветовым мазком схватить самое главное.
Ганя ещё ходил в детсад, когда его посланная в Москву на конкурс детского творчества акварель "Печка" получила премию.
Коричневый прямоугольник в оранжево-красной рамке, обозначающей гудящее за дверцей пламя.

Сначала ганины кисти просто пели, как птицы на ветках.
О красоте мира, природы, человеческого тела, лицА и о содержащейся в этой красоте тайне.

Его первые портреты, пейзажи, натюрморты напоминали чуть приоткрытые шкатулки с драгоценностями, где под неброской росписью крышки скрывается истинная красота, таинственная и недоступная.
Он тогда увлекался спортом /летом - байдарка, зимой - горные лыжи /, лихо отплясывал рок-н-ролл. Увязывался на улице за красивыми девчонками и взрослыми дамами, не раз бывал бит, сам бил.
И рисовал, рисовал...

Всё, вроде бы, шло, как надо. Отца неизвестно откуда взявшееся дарование сына и радовало, и страшило - опасался богемы.

Богему Дарёнов Пётр Михайлович представлял в виде Любови Орловой из "Цирка", лихо отбивающей чечётку на пушке в трико из какой-то рыбьей чешуи.
Однако, когда ганины работы выставили среди прочих в музее подарков Сталину, напечатали в "Пионерской Правде" и даже послали куда-то за рубеж, отец стал постепенно склоняться к уговорам матери отпустить Ганю учиться в Ленинград.
Где проживала сестра отца, старая дева и тоже "номенклатура", и была бы счастлива поселить у себя одарённого племянника.

После смерти вождя отец окончательно сдался - ему было не до сына.
Физическая кончина своего бога потрясла его гораздо больше, чем развенчания двадцатого съезда. Отец тогда похудел, ушёл в себя.

Интересно, что именно Сталин, а не Ленин был человекобогом Петра Дарёнова.

Итак, в середине пятидесятых Ганя оказался в Ленинграде.

Пятая колонна.

* * *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ - Ангел-Хранитель
АГ - Ангел-Губитель.

 

СВИДЕТЕЛИ:
Вышинский.Радек.Леон Фейхтвангер. А Гитлер. А.Суков. А.Карева. Н.Ложечникова. Вл. Маяковский. В.Крымов. Дм. Дудко.

* * *

Вышинский:
- Значит, эта реставрация капитализма, которую Троцкий называл выравниванием социального строя СССР с другими капиталистическими странами, мыслилась, как неизбежный результат соглашения с иностранными государствами?

Радек:
- Как неизбежный результат поражения СССР, его социальных последствий и соглашения на основе этого поражения.

Вышинский:
- Дальше?

Радек:
- Третье условие было самым новым для нас - поставить на место советской власти то, что он называл бонапартистской властью.
А для нас было ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий чужому финансовому капиталу.

Вышинский:
- Четвёртое условие?

Радек:
- Четвёртое - раздел страны.
Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье - Японии.

Вышинский:
- Насчёт каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда?

Радек:
- Да, были углублены те решения, о которых я уже говорил.
Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров.
Затем - сначала он сказал это без цифр, после более определённо - известный процент обеспечения победившим странам их участия в советском импорте.
Всё это в совокупности означало полное закабаление страны.

Вышинский:
- О сахалинской нефти шла речь?

Радек:
- Насчёт Японии говорилось - надо не только дать ей сахалинскую нефть, но обеспечить её нефтью на случай войны с Соединёнными штатами Америки.
Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.

* * *

" Не следует также забывать о личной заинтересованности обвиняемых в перевороте.
Ни честолюбие, ни жажда власти у этих людей не были удовлетворены.
Они занимали высокие должности, но никто из них не занимал ни одного из тех высших постов, на которые, по их мнению, они имели право; никто из них, например, не входил в состав "Политического Бюро".

Правда, они опять вошли в милость, но в своё время их судили как троцкистов, и у них не было больше никаких шансов выдвинуться в первые ряды.
Они были в некотором смысле разжалованы, и "никто не может быть опаснее офицера, с которого сорвали погоны", говорит Радек, которому это должно быть хорошо известно".
/Леон Фейхтвангер/

"Уличающий материал был проверен нами раньше и предъявлен обвиняемым, - отвечали советские люди Фейхтвангеру. - На процессе нам было достаточно подтверждения их признания.
Пусть тот, кого это смущает, вспомнит, что это дело разбирал военный суд и что процесс этот был в первую очередь процессом политическим.

Нас интересовала чистка внутриполитической атмосферы.
Мы хотели, чтобы весь народ, от Минска до Владивостока, понял происходящее.
Поэтому мы постарались обставить процесс с максимальной простотой и ясностью...
Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, мы вели его для нашего народа".

"В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, ещё худших пыток были вынуждены к признанию.

Однако эта выдумка была опровергнута несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием.

Таким образом, скептики были вынуждены для объяснения "невероятного" признания прибегнуть к другим источникам.
Обвиняемым, заявили они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали и подвергали действию наркотических средств.

Однако ещё никому на свете не удавалось держать другое существо под столь сильным и длительным влиянием.
И тот учёный, которому бы это удалось, едва ли удовольствовался бы положением таинственного подручного полицейских органов; он несомненно, в целях своего удельного веса учёного, предал бы гласности найденные им методы.

Тем не менее противники процесса предпочитают хвататься за самые абсурдные гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое простое.
А именно, что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют истине".

"Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им рассказывают об этих гипотезах.
Зачем нужно было нам, если мы хотели подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания?
Разве не было бы проще подделать документы?
Не думаете ли вы, что нам было бы гораздо легче, вместо того чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи, представить миру его изменнические письма, документы, которые гораздо непосредственнее доказывают его связь с фашистами?

Вы видели и слышали обвиняемых, создалось ли у Вас впечатление, что их признания вынуждены?"

"Этого впечатления у меня действительно не создалось.
Людей, стоявших перед судом, никоим образом нельзя было назвать замученными, отчаявшимися существами, представшими перед своим палачом.
Вообще не следует думать, что это судебное разбирательство носило какой-либо искусственный или даже хотя бы торжественный, патетический характер".

"Помещение, в котором шёл процесс, невелико, оно вмещает, примерно, триста пятьдесят человек.
Судьи, прокурор, обвиняемые, защитники, эксперты сидели на невысокой эстраде, к которой вели ступеньки.
Ничто не разделяло суд от сидящих в зале.
Не было также ничего, что походило бы на скамью подсудимых: барьер, отделявший подсудимых, напоминал скорее обрамление ложи.

Сами обвиняемые представляли собой холёных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринуждёнными манерами.
Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику.
По общему виду это походило больше на дискуссию, чем на уголовный процесс.

Дискуссию, которую ведут в тоне беседы образованные люди, старающиеся выяснить правду и установить, что именно произошло и почему это произошло.
Создавалось впечатление, будто обвиняемые, прокурор и судьи увлечены одинаковым, я чуть было не сказал спортивным, интересом выяснить с максимальной точностью всё происходящее.

Если бы этот суд поручили инсценировать режиссёру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью.

Короче говоря, гипнотизёры, отравители и судебные чиновники, подготовившие обвиняемых, помимо всех своих ошеломляющих качеств должны были быть выдающимися режиссёрами и психологами".
/Леон Фейхтвангер/

* * *

"Мы заканчиваем вечное движение германцев на Юг и Запад Европы и обращаем взор к землям на восток.
Мы кончаем колониальную торговую политику и переходим к политике завоевания новых земель.
И когда мы сегодня говорим о новой земле в Европе, то мы можем думать только о России и подвластных ей окраинах.
Сама судьба как бы указала этот путь..."
/А. Гитлер/

* * *

"Под гром восторженных оваций в честь творца Конституции великого Сталина Чрезвычайный Восьмой съезд Советов единогласно постановил:
"Принять за основу... проект Конституции".

"Трудно описать, что делалось в Кремлёвском зале. Все поднялись с мест и долго приветствовали Вождя.
Товарищ Сталин, стоя на трибуне, поднял руку, требуя тишины.
Он несколько раз приглашал нас садиться. Ничего не помогало.
Мы запели "Интернационал", потом снова продолжалась овация.
Товарищ Сталин обернулся к президиуму, наверное требуя установить порядок, вынул часы и показал их нам, но мы не признавали времени".
/А. Суков, рабочий/

* * *

"Мне и Дусе сказали: завтра с вами будет беседовать товарищ Сталин.
Не знаю, какое у меня было лицо, но Дуся вся вспыхнула, засветилась, глаза у неё буквально засияли".
/Ткачиха А. Карева/

"Спешу поделиться с вами величайшей радостью: в Кремлёвском дворце я увидела самого дорогого нам человека на Земле.
Сидела как очарованная и не могла оторвать взгляда от лица товарища Сталина".
/Н.Ложечникова, ткачиха/

* * *

"Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает.
На безрыбье даже "Дни Турбиных" - рыба...

Пьеса эта... не так уж плоха, ибо она даёт больше пользы, чем вреда.
Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителя от этой пьесы, есть впечатление благоприятное для большевиков: если даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав своё дело окончательно проигранным, - значит, большевики непобедимы".
/И. Сталин/

* * *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Творец сошёл на землю, "стал человеком, чтобы мы обожились"...
Распял Свою земную плоть и жизнь, чтобы соединить человека со своей божественной природой.
"Возьми свой крест и иди за мной..."
То есть распни свою земную жизнь, жертвенно служа Замыслу о грядущем богочеловечестве.

Умри для служения Вампирии, Маммоне, убив в себе алчного блудливого зверя и эгоиста - без этого соединение в Доме Отца невозможно, ибо туда "не войдёт ничто нечистое".

Однажды Лев Толстой нарисовал на листе бумаги треугольник, на вершине которого - Бог, а два угла в основании - люди.
И сделал вывод, что в процессе сближения человека с человеком оба автоматически тем самым сближаются с Богом, ибо высота короче сторон...

Думается, Лев Николаевич тут не совсем прав, ибо большинство людей сближаются во грехе - фашисты, например.
Идолопоклонники, сексуальные меньшинства, бандиты всех мастей, монополии и т. д.

У Иоанна Лествичника есть книга о духовном пути человека к Богу, о восхождении постепенном по внутренней духовной лестнице /лествице/, выше и выше.

Думается, что не на плоскости "лежащего во зле мира", не в сближении в совместном грехе возможно восхождение к Небу, а в совместном движении к Вершине.

Не треугольника, нет, а горы или ПИРАМИДЫ, по которой избранникам предназначено, завещано, каждому своей тропой, подниматься, восходить...

То есть освобождаться от "притяжения дурной материальности", бесконечности страстей и желаний, от зверя в себе.
В милости и добре к другим, восходящим рядом с тобой. В связке с ними и взаимопомощи.

Только так, разными тропами, но ВОСХОДЯ, мы сближаемся друг с другом и с Вершиной. Пирамида...
Не в этом ли разгадка её мистических свойств?

Смею утверждать, что Советский Союз был именно восхождением в связке.
Идея коммунизма сознательно или интуитивно была принята народом как раз соответствием своим глубинному восприятию православно-русской идеи - соборному восхождению налегке к Царствию Любви и Свободы от земных пут...

Восхождению налегке согласно Писанию:

"Не берите с собою ни золота, ни серебра, ни меди в поясы свои,
Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха. Ибо трудящийся достоин пропитания".
/Мф. 10, 9-10/

Идея коммунизма привлекала именно высокими принципами служения ради великого общего дела
Пусть ради счастья грядущих поколений, где тебе не будет места. То есть жертва по велению сердца, что особенно ценится Творцом.
Акт чистой Любви...

И нет сомнения, что Господь и Царствие Его жили в сердцах таких избранников.
Они были счастливы, служа стране, ближним и дальним, ибо жизнь их соответствовала вписанному в сердце Закону и Замыслу.

* * *

Мало знать чистописания ремёсла,
расписать закат или цветенье редьки.
Вот когда к ребру душа примёрзла,
ты её попробуй отогреть-ка!

. . .

И когда это солнце разжиревшим боровом
взойдёт над грядущим без нищих и калек
- Я уже сгнию, умерший под забором,
Рядом с десятком моих коллег.

Вл. Маяковский

- Ха-ха-ха! - как сказал бы Иосиф, - заболтал чёрными ножками АГ, - многого хочет Владимир Владимирович!
Грядущее-то получилось "ИЗ", а не "БЕЗ" нищих и калек!

Грядущее из нищих и калек...

"Бойтесь ваших желаний, они иногда осуществляются", - как предостерегали мудрецы.
Ладно, ладно, продолжай, Позитив.

- Великое могущественное государство, самоотверженный творческий труд во имя высокой цели.
Каждому - хлеб насущный.
Школы, институты, библиотеки, театры...
Охрана народной нравственности, развитие национальных культур, сохранность и доступность лучшего в духовном российском наследии...

"Спасать", правда, приходилось кнутом и пряником.
Но Иосиф был пастырем многонационального невоцерковлённого /чтобы не сказать "неверующего"/ стада.
И Господь его будет судить как пастыря-кесаря.
Это и Булгаков признавал, написав "Пастыря" - о юном вожде.

Они были счастливы, потому что он поставил их на Путь, оградил от погибели духовной, от рабства у Маммоны.

Можно ли запретить верить?
Сама постановка вопроса - хула на Бога, сомнение в Его Божественности.
Вписанные в сердце Закон и Замысел подвластны лишь Творцу.
Разумеется, можно человека соблазнить, сбить с пути, запугать, наконец, но не запретить веру, о чем свидетельствует вся история христианства.

Бог всё равно прорастёт в сердце стоящего на Пути.

Да, нельзя было активно верующим сделать чиновничью карьеру, но разве можно одновременно служить Богу и Маммоне?
Сколько душ Иосиф уберёг от соблазна стяжания, зависти, ненависти, злобы, блуда!

Много было крови, греха, насилия и убийства, но пастырь - Иосиф взял на себя грехи государства, своей паствы, бывшей у него в послушании.
Во имя сохранения Антивампирии.

Кстати, святому Владимиру, который страшился производить казнь преступника, духовный отец сказал:
- Чадо, Господь взыщет, если ты помилуешь, а он соблазнит народ.

* * *

Однажды Иосиф получил письмо. От В. Крымова, писателя-эмигранта из России:

"Я пишу Вам, как одному из самых крупных государственных деятелей в современной России. Я пацифист и интернационалист, но всё-таки я люблю Россию больше всякой другой страны. Мне отсюда м.б. видно кое-что, что Вам не так ясно, при всей Вашей осведомлённости изнутри...

Нужно во что бы то ни стало сохранить власть в Ваших руках, вожаков пролетариата, ничего не щадя.
Помните: "Кто не способен на злодейство, тот не может быть государственным человеком".

Прежде всего армия. Она не должна воевать, но она должна быть.
Все должны знать о ней преувеличенное. Чем больше всяких военных демонстраций, тем лучше...

Никаких средств не надо щадить в заботах об увеличении населения России и полном его воспитании.
Это самое страшное оружие против капиталистического мира.
Сегодня ясно, что современная Россия может дать новый закон истории: размаха маятника в другую сторону может и не быть; он может навсегда остаться слева...

Не нужно лжи, но нужны две правды, и о большей умолчать на время и тем заставить верить в меньшую; а когда понадобится, малая отступит перед большой.

Не надо притеснять религию, это УКРЕПИТ её.

Привлекайте частный капитал. Пока государственная власть у вас - это не представляет никакой опасности...

Проявление современного русского творчества нужно поддержать, не жалея затрат. Скажем, литературу, м.б. балет.
Нужно бросить в остальной мир яркие кристаллики современной России: этим можно иногда сделать больше, чем самой широкой пропагандой...

Революция сделала уже колоссально много. Но эксперимент затягивается, нужны какие-нибудь реальные результаты".

Автор просил не публиковать его письма. Иосиф почти каждую строчку подчеркнул красным карандашом и положил письмо в особую папку.

* * *

- Ладно, продолжу СЛОВО:

На земле душа в плену - у собственной падшей плоти, необузданных желаний и страстей /кстати, "страсти"- переводятся как "страдания"/.
У родовой необходимости, у "лежащего во зле" мира.
У дурной взбесившейся материальности.

Человек в плену, кроме того, у самого себя.
Он в клетке с открытой дверью, в которой томится, мечется, бьётся, но выходить не хочет.

Хотя душа, дух, образ Божий рвутся на волю, ввысь, к Небу.

Они грезят не о свободе клетки золотой, просторной, комфортной, не о свободе таскать корм у других птиц, уводить их подружек и заставлять малых птичек чистить себе, любимому, перья.
Это - свобода вообще НЕ ХОТЕТЬ клетки со всеми её привилегиями и благами.

Не свобода куролесить и бесчинствовать в комфортной клетке, а СВОБОДА ОТ КЛЕТКИ.
Свобода Неба, свобода вылететь в дверцу, открытую Спасителем.
Который заплатил за эту возможность свободы Своей Кровью.

Это - СВЯТАЯ СВОБОДА в отличие от "дурной".
И всякая душа живая стремится к ней, тоскует и мечтает о ней тайно или явно.

"Ты создал нас для Себя и не успокоится душа наша, пока не найдёт Тебя"...
Вечная жажда соединения с Творцом. Иного, подлинного бытия.

Часто несвобода внешняя приводит к свободе внутренней.
Часто в ссылках, лагерях, тюрьмах под замком внешним случались чудеса достижения вершин свободного духа.
То есть несвобода от свободы "дурной" /будем называть её для удобства "отвязанностью"/ приводила к свободе СВЯТОЙ.
А вкусивших её уже не загонишь обратно.

Поэтому так трудно бывших "совков" загнать в дурную количественную бесконечность буржуазного рая.

Образ, Дух Божий в человеке жаждет бесконечности качественной.

Мечты, Истины, Бессмертия...
Любви и Света, наконец, хоть ты опять меня попросишь "не говорить красиво"...

В сердце каждого есть некий чудесный, почти, как правило, пересохший, забытый и заброшенный ключ. Который оживает и наполняется волшебной живительной влагой лишь когда прикасаешься к Истине, к вечному Источнику.
Делами добра, милосердия, высокого творчества. Когда выходишь "на работу жаркую, на дела хорошие"...

И оживает, радуется неземной радостью душа.
Это то самое "Царствие внутри нас", тот самый невидимый индикатор счастья, который срабатывает каждый раз, когда мы становимся на Путь, называемый Жизнью.
Бытие подлинное.

Никакие гонения, запреты, декреты и лекции по научному атеизму не могут убить в человеке Образ Божий, тайное ведение о Замысле - "все да едины будут в Любви, Свете и Истине".

Это не вопрос деклараций, анкет и даже не вопрос хождения или нехождения в Церковь, хотя церковные таинства - исповедь, причастие, миропомазание, крещение, соборная молитва и т. д. имеют огромное значение для верующих в их исцеляющую животворящую силу.

Просто никакое правительство, никакая власть, земная и неземная, не говоря уже о советской, не могут "отлучить нас от любви Божией"...

"...скорбь или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч... Но всё сие преодолеваем силою Возлюбившего нас...
Ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь..."
/Рим. 8, 35, 37, 38/.

Человек может отречься лишь сам, сознательно, ведая, что творит.
Никто не может вмешаться в отношения Творца и человека "по образу и подобию".

Свет или тьма?
Это вопрос судьбы в вечности, пригодности для Будущего Века, соответствия Замыслу - беззаветное служение восходящему Целому.
Богочеловечеству, зреющему в историческом процессе меняющихся поколений.

"Дорога к солнцу от червя..."

И кесарь, и государство, отлучив свою паству от ведения о Боге и от таинств, берут ответственность за находящихся в послушании подданных, вот и всё.
Перед Небом.

Прислушивающийся к показаниям вписанного в сердце Закона совести, идущий на Зов обязательно встретится с "Неведомым Богом"...
"ищите и найдёте; стучите, и отворят вам..."
/Мф. 7, 7/

Внутренний компас в человеке чутко реагирует на уклонение от Пути и на приближение к Пути - тоской или высокими состояниями покоя или "радости духовной".

Благодати, которые не спутаешь с земной "душевностью".
Такие состояния случаются часто в периоды величайших жертв и страданий, войн, длительного заключения.
Лосев, например, писал, что никогда так свободно и раскованно не мыслил, как в концлагере.

Несколько армий сражаются в великой битве Добра со злом у Дверей Царствия.
Дверь - Спаситель, Христос.
"Я есть дверь"...
Только Он может судить, кто войдёт в Царство.
Армии - разные религиозные конфессии и одинокие воины.
А также так называемые "атеисты", верящие в Закон Неба без веры в собственное бессмертие, в награду или наказание "там".

Пригодное к жизни в Будущем Веке состояние души, свободный выбор души - пропуск в Царствие.
Оно, как мне кажется, может быть дано благодатью Спасителя и невоцерковлённым по тем или иным причинам праведникам, стоящим на Пути.

Я выбираю Путь и пытаюсь идти, и мне помогает Господь, как помогает каждому избранному. "Много званых, но мало избранных".
В подлиннике Евангелия - не "избранных", а "избравших".

То есть "избравших Путь"...

Само по себе воцерковление означает лишь, что я записался в армию Христову.
Но если я при этом дезертирую и не собираюсь воевать - разве я "избравший"?
Разве не приму ещё большее осуждение?

ИЗБРАННИКИ - избравшие Путь - вот что главное.
Церковь в данном случае лишь лечебница, где каждый, сознающий себя больным и немощным на Пути, обращается к врачующим таинствам и к Спасителю, взявшему на Себя грехи мира.

Преодолеть свою падшую природу человек может лишь чудом благодати Божией.
"Без Меня не можете творить ничего".
Просто личность свободной волей или избирает Путь, пытается идти, и тогда Господь невидимо становится рядом и помогает.
Или человек, сознавая себя погибающим, взывает ко Христу. Который ставит его на Путь и даёт силы идти.

Можно закричать, как тонущий Пётр: "Господи, погибаю!" и схватить протянутую Руку...

Можно идти на Зов, не ведая, чей Он...
Но именно Пути, состояния сердца ждёт от нас Господь.
Вечного устремления ввысь, на Зов. К прекрасному и непостижимому.

Вопрос спасения - не теоретический и не юридический - это вопрос чуда, тайны.
Любви Небесной и ответной свободной любви твари к своему Творцу и Спасителю.
Ожившего, растопленного сердца, побеждённого жертвенным подвигом Самого Бога.

Первая ступень, начало премудрости - страх Божий /рабы/.

Вторая ступень - разумный расчёт, например, у Паскаля - "пари на Бога".
Что выгоднее - верить или не верить, упование на награду в Царствии /Это - наёмники/.

Третья, высшая ступень - сыновство, ответная любовь детей Неба к Творцу и Его Замыслу.

Когда же вы поймете, что всякую добрую мысль вам посылает Господь?..

И когда вы строили дома, в тайге или в пустыне, сажали сады, выращивали хлеб, лечили, учили, сеяли "разумное, доброе, вечное".
Или защищали противостоящее царству Маммоны отечество,то есть право всё это делать, - "работу жаркую, дела хорошие", а не гнаться за длинным рублём, высасывая кровь у ближнего.
Господь тогда был рядом с вами.
Его Образ в вас, Его Дух Святой в вас.

Это прекрасно знают все, кто делал когда-либо бескорыстное благо для других.
Не из расчёта, а просто по велению сердца...
Прекрасно знают это особое дивное состояние души, близости Господа.
Его Божественного прикосновения, когда не нужно никакой иной награды...
Только бы остановилось мгновенье...

Церковь же по замыслу - стык Божьего и человеческого.
Божественная благодать изливается на каждого, на добрых и злых, как солнечный свет, но грех препятствует её проникновению в душу, делает её омертвелой, непроницаемой.

Церковь помогает излечить душу и тело для восприятия благодати.

Если государство препятствует человеку в его греховной жизни, оно, порой в лице самого "удерживающего" кесаря, тоже помогает расчистить почву для восприятия благодати.

То есть является помощником, соратником Церкви, 3амысла.
Угодное Богу государство ограничивает степень падения подданных и наоборот.

Тут проблема в мере вмешательства в такие сферы, в средствах, в исторической обстановке...
В степени причастности кесаря к Замыслу, осознания своей роли в свершении Замысла.
В степени "ведОмости" Творцом, немощи и одновременно силы Божьей, проявляемой в "немощи". Не дающей пастырю и кесарю впасть в прелесть.

Есть молитва старцев:
"Господи, дай мне силы свершить то, что я могу изменить; терпение - перенести то, что я не могу изменить. И мудрость отличать одно от другого".

Не может человек, приносящий плоды добрые, действовать от имени сатаны, какую бы веру он ни исповедовал.
Не может полководец сражаться против собственной армии, ибо разделившееся в себе царство не устоит.
Не может человек, искренне служа Небу, приносить злой плод.

Патриархи Сергий и Алексий Первый называли Иосифа Сталина богоданным вождём.
Крупный учёный и богослов архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), кстати, сидевший при Сталине, тоже считал его богоданным...

* * *

- Передо мной документы особой важности, которые помогут разобраться в событиях по отношению к Православной Церкви и лучше понять личность Иосифа Виссарионовича Сталина.

Вот они, эти документы.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК от 12.09.33 г.

1. В период с 20-30 годов в Москве и на территории прилегающих районов полностью уничтожено 150 храмов.
300 из них (оставшихся) переоборудованы в заводские цеха, клубы, общежития, тюрьмы, изоляторы и колонии для подростков и беспризорников.

Планы архитектурных застроек предусматривают снос более чем 500 оставшихся строений храмов и церквей.

На основании изложенного ЦК считает невозможным проектирование застроек за счет разрушения храмов и церквей, что следует считать памятниками архитектуры древнерусского зодчества.

Органы Советской власти и рабоче-крестьянской милиции обязаны принимать меры вплоть до дисциплинарной и партийной ответственности по охране памятников архитектуры древнерусского зодчества".
Секретарь ЦК И.Сталин

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ЗАСЕДАНИЯ ПОЛИТБЮРО ЦК от 11.11.39 г.

Вопросы религии

В отношении к религии, служителям Русской Православной Церкви и православно верующим ЦК постановляет:

1) Признать нецелесообразным впредь практику органов НКВД СССР в части арестов служителей русской православной церкви, преследование верующих.

2) Указание товарища Ульянова (Ленина) от 1 мая 1919 года за №13666-2 "О борьбе с попами и религией", адресованных пред. ВЧК товарищу Дзержинскому и все соответствующие инструкции ВЧК-ОГПУ-НКВД, касающиеся преследования служителей русской православной Церкви и православно верующих, - отменить.

3) НКВД произвести ревизию осужденных и арестованных граждан по делам, связанных с богослужительской деятельностью.
Освободить из-под стражи и заменить наказание на не связанное с лишением свободы осужденным по указанным мотивам, если деятельность этих граждан не нанесла вреда советской власти.

4) Вопрос о судьбе верующих, находящихся под стражей и в тюрьмах, принадлежащих иным конфессиям, ЦК вынесет решение дополнительно".
Секретарь ЦК И.Сталин

При внимательном чтении этих документов становится ясным, кто такой Сталин.
Какую роль он сыграл в деле спасения православных храмов от окончательного разрушения, и как он сумел сохранить жизнь, если не многим, то важным деятелям православной Церкви.

Притом надо учесть, что по инициативе Ленина (читай - и Троцкого) затеяно было тотальное разрушение храмов и уничтожение русских православных людей.
Сталин отменил это: в протоколе заседания Политбюро так и написано - ОТМЕНИТЬ.

Представить нужно, какую борьбу провел этот человек, чтоб, "построив социализм в одной стране", возвысить Россию в огромную державу, которая победила фашизм, а теперь после смерти Сталина лежит в развалинах.

Не сразу Сталин осознавался как русский гений.
Не случайно он обладал скромностью и бессребреничеством, нравственными устоями.

Нам, православным людям, испытавшим гонение за веру, нужно забыть обиду, как и подобает христианам, и с должным вниманием и любовью посмотреть на все.

Скажу о себе. Я тоже не понимал Сталина как следует и в своих юношеских стихах писал:
"И вы мне кажетесь палач, их погубивший, самый первый".

Теперь я готов посмертно попросить у него прощение.

Нет, он не был палач, он многим спас жизнь, таким, как Шолохов.
Его уже должны были убить, и только своевременное вмешательство Сталина спасло его.

Также и Булгакова он спас, может быть тоже от смерти, да и Пастернака и других.
Этот список может быть длинным. Впоследствии беспристрастным историкам надо разобраться в этом.
И я, сидевший при Сталине и Брежневе, как и владыка Лука, готов воскликнуть:
"Сталин - богодарованный вождь России".

И скажу более, он был верующим.
По-православному, может быть, в какое-то время он и терял веру, но потом во всех борениях укрепился в ней.
И не случайно во время войны он к людям обратился, как обращаются священнослужители: "Дорогие братья и сестры".
Не случайно ему и в Церкви провозгласили "Вечную память".

С него началось и то, что последующих генсеков отпевали в Церкви.
И в силу того, что он был православный (учился в духовной семинарии), грузин стал русским.
По выражению Достоевского, "православный - значит русский".

Наследие Сталина надо изучать и изучать, чтоб лучше понять, как нам уберечь Россию.

Враги наши это раньше нас понимают, и потому они льют на него такую грязь, чтоб из-за нее мы не видели, кто он такой.

Теперь о документах.
Удивительно, в первую очередь обращается внимание на православие, о других конфессиях, как сказано, ЦК вынесет решение дополнительно.

Вот дополнительно решение и выносят сейчас уже не ЦК, а противники ЦК.
Какая армия сектантов, вплоть до сатанинских, спущена на нашу страну.
Это страшнее всякого безбожия.

Хотя в безбожии Сталина обвинять не следует.
Впрочем, от безбожия люди приходят к вере.

Как покойный Солоухин любил повторять: вера - это гвоздь. Чем больше по нему бьют, тем глубже входит.

Сектантство не гвоздь. Мошкара, которая все залепляет и кусается страшно. Отбиваешься-отбиваешься от их укусов, и - дай Бог не ослабеть.

Я не политик, не ученый, я, если хотите, писатель-священник. И больше по интуиции почувствовал все это.
Я хочу пойти еще дальше.

Коммунизм, придерживающийся материалистической доктрины, в России приобретает другое значение, и нам не нужно сбрасывать его со счетов.

Не случайно теперь коммунист может быть верующим человеком, и в первую очередь должен быть патриотом своей страны.
Как и сказано у Апостола: кто не печется о своих, хуже неверного.

Да и само отношение к благам земным у коммунистов христианское: блага должны принадлежать всем.
Когда они принадлежат одному кому-то, это страшно.

Вот к ним и направлены слова ап. Иакова:

"Послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших находящих (на вас). Богатство ваше сгнило и одежды ваши изъедены молью.
Золото ваше и серебро изоржавело.
И ржавчина их будет свидетельством против вас, и съест плоть вашу, как огонь: вы собрали себе сокровище на последние дни"
(Иаков, гл.5, ст.1-3).

Коммунизм как история в России останется, это наша русская история.
В созидании богоносной страны, Святой Руси он будет играть не последнюю роль.

Сталин сыграл в этом первую роль.
Не случайно Сталин, по свидетельству Солоухина, в последние пять лет подписывался - не генсек, а просто: И.Сталин.
Современных коммунистов мы тоже должны понять, как близких нам, верующим.

Мне больно слышать, как некоторые священники (притом не испытавшие гонения) пылают к ним ненавистью.
Считаю ревность их не по разуму и не христианской.

Христианин должен быть сострадательным к заблудшим и к своим врагам, особенно если считает их таковыми, относиться с любовью.
Желаю процветания нашей матушке России, с нами Бог.
Оттого и безбожие у нас служит большему выявлению нашей веры.
Опубликовано:
Наш современник. 1999, №12. С.223-224.

* * *

"Сталин сохранил Россию, показал, что она значит для мира...
Поэтому я как православный христианин и русский патриот низко кланяюсь Сталину".
/Священник Дмитрий Дудко/.

* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1940 г. Принимает в Кремле участников героического дрейфа ледокола "Седов".

Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 6 сессии Верховного Совета СССР 1 созыва. Участие в работе 3 сессии Верховного Совета РСФСР I созыва. Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 7 сессии верховного Совета СССР I созыва.

Приём в Кремле представителей народов Бессарабии и Северной Буковины, членов Полномочных Комиссий сеймов Литвы, Латвии и Государственной думы Эстонии.

1941г. Руководство работой 18 Всесоюзной конференции ВКПб. Речь в Кремле на торжественном заседании, посвящённом выпуску командиров, окончивших военные академии.
6 мая -назначение председателем Совета Народных Комиссаров СССР.

Поезд в никуда.

* * *
Итак, в середине пятидесятых Ганя оказался в Ленинграде.
Приближалась хрущёвская оттепель - время выставок, отчаянных дискуссий, разного рода фестивалей и эрозии железного занавеса.
Вот в это-то отрадное для всей творческой интеллигенции, особенно студенчества, время Ганя начал замечать в себе полное отсутствие интереса к волнующим оттаивающее общество проблемам.
Когда стали говорить, что вождь оказался не "великим другом и вождём", не "полётом нашей юности", а совсем наоборот... что белое обернулось чёрным, добро - злом, а правда - ложью...Когда стали критиковать "порядки в вагоне", менять полки и занавески, бегать в запрещённый прежде вагон-ресторан и другие вагоны, иногда совсем туда перебираясь, срывать портреты и вешать новые, Ганя в те годы хрущёвской оттепели продолжал безучастно сидеть на прежнем месте у вагонного окна.

 

Он видел стремительно несущееся навстречу будущее, которое тут же за спиной превращалось в прошлое.
Если же сесть спиной к движению, увидишь лишь уносящееся прочь прошлое.

Настоящего за окном не было.
А суета в вагоне, брюзжанье, что пора бы новому проводнику нести чай, и заманчивый комфорт других вагонов, - всё это слишком казалось реальностью, чтобы быть ею.

Реальностью были лишь раз и навсегда проложенные рельсы, мелькающее за окном время.
И не их проводник, который был сам всего лишь пассажиром в этом поезде смертников, а Машинист, - безглазый бессмертный. Единственно ведающий, когда кому сходить навсегда из уютных вагонов в ночную тьму.

Безглазый, потому что рельсы надёжно вели в никуда, сойти с них поезду было невозможно. Бессмертный, пока есть работа, есть, кого убивать.
Бессмертный, пока идёт поезд.
Убийца всякой жизни, - он обрушится в никуда вместе со своим пустым поездом.
Как капитан, исполнивший долг до конца.

Только у него хранятся проездные билеты, нанизанные как чётки, на нить жизни.
Он дремлет, перебирая их костяшками пальцев, время от времени отрывая использованные и выбрасывая через открытое окно в несущееся прочь прошлое.

- Любопытно, - думал Ганя, - если бы эти билеты с проставленными датами казни были розданы пассажирам на руки - занимались бы они с таким же упоением купейно-вагонными общепоездными проблемами временного своего пристанища?
Скорее всего, нет.
Даже те, у кого были в запасе несколько десятков лет, наверное, с особой остротой осознали бы, что уходить придётся одному.

Точная дата - неужто она так много значит?
Ведь в любом случае через несколько десятков лет не останется никого среди едущих ныне. Почему они живут так, будто никогда не сойдут с поезда?
Что создаёт эту странную иллюзию бессмертия?

Мы - человечество? Пока оно живо - жив и я? Какой абсурд!
Почему все безумно боятся какого-то всеобщего конца света и не понимают, что начало и конец света у каждого свой, персональный?

Рождение и смерть.
Каждый - замкнутый в себе мир, имеющий начало и конец.
И когда рушатся прекрасные миражи вроде "нашего паровоза", летящего вперёд ко всеобщему счастью, когда трагическая обыденность жизни придавливает к земле, - остаётся лишь пировать во время чумы в ожидании, когда тебя позовут на выход "без вещичек".

Вкалывать, размножаться, развлекаться и отвлекаться, кто как может.
И даже пытаться превратить этот наш общий катафалк во всемирный образцово-показательный передвижной состав прогресса.

Одна из его картин так и изображала бесконечную вереницу сцепленных друг с другом катафалков, из которых торчали то ноги в чёрных чулках и спортивных шароварах, то рука с нанизанным на вилку недоеденным куском мяса.
Или с папкой для бумаг, с пистолетом и садовым секатором, мёртвые головы в бигудях, строительных касках и профессорских шапочках.

Жизнь - трагическая бессмыслица, это было ясно.
Но не рыать же теперь, в самом деле, целыми днями!

И если строить проекты счастливых, весёлых, передовых и технически оборудованных катафалков глупо и смешно, не говоря уже о том, чтобы во имя этих проектов проливать свою или чужую кровь, если постараться вести бездумно-животную жизнь пОшло, а эгоистически-элитарную - низко, то и спрыгивать раньше времени с поезда всё-таки не стоит.

- Я - художник, - в который раз убеждал себя Ганя, - Избранник. Я могу говорить с самим Творцом на языке творчества, а не задаваться бесполезными вопросами о смысле сотворённого Им мира.

И Ганя, не из конъюнктурных соображений, а чтобы просто утешить себя, старался по-прежнему замечать и писать лишь мажорное и прекрасное.
Но если прежде это удавалось само собой, то теперь приходилось искусственно поддерживать в себе жизнеутверждающее мироощущение.

Впрочем, он керосинил, как все, не больше, быстро шёл в гору. Ленфильм, Союз художников, персональные выставки, благожелательная пресса.
Тётка умерла, завещав ему квартиру.
Женился, родилась дочь, купили машину.
Алла получила права.

В том, что случилось, виноват он и только он.
Аллка спивалась - он это видел и ничего не предпринимал.
Она была с ним несчастна - она оставалась взбалмошным ребёнком, абсолютно не умеющим сдерживать свои чувства, неистовые и в горе, и в радости.

Эта её первобытная естественность, так его привлекавшая на заре их романа, обернулась для него ловушкой, исправительной колонией строгого режима.
Любое проявление неискренности, несправедливости, чёрствости с его стороны мгновенно замечалось ею. И, если он не подавал признаков раскаяния, выносилось на всенародное обсуждение - родственников, друзей, просто первых встречных.

Если он виноват, надо всем вместе помочь ему исправиться - искренне считала она.
И против этого трудно было возразить, если воспринимать мир и всех, как она, по-детски, изначально хорошими.
Где просто надо ставить друг друга в угол для обоюдной пользы
.
Ганя не поддавался, защищая своё право быть плохим и постепенно зверея.

Он перестал бывать дома.
Лукавство сменилось прямой ложью, несправедливость - злобой, чёрствость - жестокостью. Теперь тигр дрессировал свою дрессировщицу, приучая её к звериной своей природе. Защищая звериную свою свободу и право быть диким.

Внешне Алла вроде бы поддалась, но загнанный внутрь протест против несовершенства бытия в лице собственного мужа и действительности обернулся бегством от этой действительности.

Когда после пары бокалов шампанского / пила она только шампанское, сладкое или полусладкое/ раскрасневшаяся, с фосфоресцирующими, бесподобно подкрашенными глазами проповедница начинала призывать ко всеобщей любви, правдивости и целомудрию - вокруг сосредоточивалась толпа гостей.
Говорила Алла красиво и трогательно, детским чуть завывающим голосом и какими-то странными импровизированными притчами:
"А ещё жил однажды в Китае мальчик..."

Под "живущим в Китае мальчиком" подразумевался, разумеется, он, Ганя, - Алла всегда использовала для своих сюжетов особо тяжкие его проступки за последнюю неделю.

И хотя понятно это было только им двоим, Ганя приходил в бешенство.
Он специально купил ей машину и не стал сам учиться водить, но Алле удавалось укрощать самых суровых гаишников.
Она чмокала блюстителя порядка в щёку и просила прощения. Поцелуй бывал самый невинный, но это-то и срабатывало. И еще искренность.
Она никогда не говорила: "я больше не буду", не придумывала всяких оправдательных историй, как другие дамы за рулём.

"Выпила два бокала шампанского, - говорила она, - вот таких, больших. Пожалуйста, простите меня..."

В тот вечер она выпила гораздо больше...

Она стала пить дома и рассказывала свои притчи дочери.
Ирка оказалась ещё более благодарной слушательницей, чем гости, - она с рёвом требовала всё новых и новых сказок про мальчика из Китая и девочку с Бирмы и не желала без них ни есть, ни ложиться спать.
Когда Ганя оставался с Иркой один, на неё не было управы.
Ганя почувствовал, что начинает ненавидеть и дочь.

В тот вечер Ганя видел, что Аллка напивается. И нарочно дразнил её, флиртуя с именинницей, её подругой из Дома Моделей. Люто ненавидя и Аллу с её баснями из биографии Игнатия Дарёнова, и восхищённых слушателей, и своё унижение.
Задыхаясь от злобы, он налил себе полный стакан коньяку и разом опрокинул за здоровье "Елены Прекрасной" - именинницы.

Это была его последняя в жизни выпивка.

В бутылке, как потом выяснилось, оказался не коньяк, а коньячный спирт - подарок из солнечной Грузии.
Убойный напиток, от которого Ганя совершенно отключился и позволил не только Алле сесть за руль, но и посадить рядом Ирку.

Он пришёл в себя через несколько дней в реанимации, ломаный-переломанный.
Ему сказали, что они тоже в больнице.

Похоронили их родственники.

Потом он вернулся домой в тёткину квартиру.
В их квартиру, где всё оказалось нетронутым с того рокового дня.
Разбросанные чулки - Алла всё подбирала недраную пару, косметика, волосы в щётке, недопитая бутылка кефира в холодильнике и заплесневелый кусок булки на столе - Алла вернулась с подиума голодной и накинулась на еду, хотя их уже ждали в гостях...

Она пережила блокаду и совсем не умела переносить чувство голода.

Ганя тогда смотрел, как она давится хлебом и кефиром и злился.
Что-то сказал, она заплакала, не хотела идти.
Потом помирились, пришлось ей опять подкрашивать глаза...

Иркины книжки, игрушки вокруг разбросаны. Мать приказывала убрать - так и не убрала. Цветы в горшках засохли, повсюду сновали тараканы.

У него была срочная работа для новой ленфильмовской ленты. Ганя ушёл в свою комнату и стал писать.
Голова ещё кружилась, всё болело, но правая рука была, слава Богу, цела.
Он рисовал, рисовал...

Приехала с Урала мать. Поплакала, прибрала квартиру, набила холодильник продуктами, наготовила борща и котлет, пирожков на месяц вперёд.
Опять уехала...

Когда он, наконец, решился покинуть своё убежище, поел знаменитого материнского борща с пирожками, вспомнив забытый с детства вкус, привык к удобно переставленной ею мебели, к необычной чистоте и тишине, к уютному абажуру над обеденным столом - мать купила сразу два - ему и себе на Урал, - Ганя впервые заплакал.

Не столько над ними, мёртвыми, сколько над собой.
Он был более мёртвый, чем они, он ничего не чувствовал.
Ничего, кроме усталости, тупой боли во всём теле и целительного постепенного погружения в непривычную тишину и чистоту квартиры, в забытую сладость свободы.

Так жили они когда-то вдвоём с тёткой...

Пусть его брак был неудачным, пусть он не был хорошим отцом, но неужели он действительно не любил их, свою жену и свою дочь?

Полгода назад, когда Ирка болела, он в панике метался по городу, пока не достал нужное лекарство.
Что это было - животный инстинкт, страх за потомство?
А теперь, когда их будто волной смыло и от него уже ничего не зависит - никакой боли. Будто отломился искусственный зуб и рана даже не кровоточит.

Господи, уж не чудовище ли он? Кого он вообще любит или любил?
Себя?
Нет, себя он презирал и ненавидел. Он оплакивал свою мёртвую бесчувственность, своё кромешное одиночество, которое только сейчас осознал - он всегда был им болен, сколько себя помнит.

Кровеносные сосуды, связывающие его "Я" с прочим миром, оборвались или вообще отсутствовали.
Он был чужеродным черенком, отторгающим дерево и потому умирающим.

Это было странное чувство - он мыслил, ощущал окружающий мир и одновременно отторгал его.
Самозащита, приведшая к полной беззащитности.
Свобода и смерть.

Он содрогался от отвращения и жалости к себе, а главное, от бессилия что-то в себе изменить. Потом достал из книжного шкафа спрятанную когда-то от Аллы бутылку шампанского, и тут его осенило.

Он придумал, как себе отомстить!
Подсудимый и обвинитель в одном лице, он сам вынес себе приговор - ни капли спиртного пожизненно.
И сам взял себя под стражу.

На сороковины Ганя сжёг мосты, объявив на поминках присутствующим о своём решении. Аллину бутылку и ещё авоську купленной водки распили друзья и родственники, Ганя же под недоверчивые взгляды присутствующих тянул приготовленный тёщей компот из сухофруктов и мрачно упивался сознанием, что наконец-то заставил себя страдать.

Невыносимыми были и разговоры за столом, и сами гости, и весь этот исполненный фальши похоронный ритуал.
Но ещё невыносимее - перспектива остаться наедине с собой, когда все уйдут. И мысль, что он трус и не может просто спрыгнуть с поезда.

Наказание в самом деле оказалось не по силам.
Действительность без привычно защитного "кайфа" вновь обрушилась на него бессмысленной вагонной суетой летящего в никуда поезда.
Бессмысленной была возня вокруг жалких жизненных благ, вокруг идиотских худсоветов - бега вверх по идущему вниз эскалатору...В конце концов неизбежно выдыхаешься, садишься на ступени и покорно съезжаешь вниз вместе со всеми.
Вокруг жалких кулуарных разговоров за столами и столиками, все это "можно - нельзя", все эти "измы", пути-горизонты и бои местного значения вокруг путей-горизонтов.

Вагон - детский сад, инкубатор с похотливыми приворовывающими воспитателями.

Ганя заперся дома, отключил телефон и сочинил для себя новую жизненную программу - правильный образ жизни, гимнастику, самоограничение, разрыв с прежними компаниями.

Свобода. Вне времени, пространства, хищных ограниченных проводников, прежних ненужных связей и семейных обязанностей.

Две недели он занимался йогой, обливался ледяной водой из-под крана, боролся с желанием пойти в привычно-злачные места, кому-то позвонить, кого-то навестить.
Давился овсяной кашей, работал без отдыха над поправками и пожеланиями начальства.

Когда, наконец, он всё исправил, поправил, когда тело избавилось от прежних недомоганий, а душа - от страстей и суеты, когда он изгнал из себя всех чудовищ себялюбия и приготовился наконец-то наслаждаться подлинным покоем и свободой, он вдруг с ужасом обнаружил, что его, Игнатия Дарёнова, больше нет.
Только оздоровленная йогой и аскезой телесная оболочка и пустота внутри. Страшная леденящая пустота.
Даже не пустота, а ничто.

Может быть, это и было то самое "божественное ничто".
Блаженная нирвана - то самое состояние, которого надо было не пугаться, а слиться, раствориться, исчезнуть в дурной бесконечности вселенной.

Но Ганя, неожиданно осознавший, что кроме тех самых чудовищ себялюбия, страстей и суеты, которых он возненавидел и изгнал, в нём ничего нет; что он безнадёжно пуст - только телесная оболочка и ледяное дурное ничто, - этот Ганя просто в панике бежал.

Пусть чудовища, страсти, сомнительные связи, надоевшие споры и унизительно-тупая вагонная суета - лишь бы не это.
Он покинул своё купе, пробрался в тамбур и распахнул наружную дверь.

Таков, наверное, ад, если он есть.
Умчался поезд, навсегда оставив тебя наедине с собой.

Лишь твоё "Я", пронизанное ледяным кромешным "ничто".

Исповедь перед казнью.

* * *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ- АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ. АГ - АНГЕЛ-ГУБИТЕЛЬ

 

СВИДЕТЕЛИ:
Леон Фейхтвангер. Пятаков. Радек. Норкин.К. Черанков. Георгий Жуков.Бухарин. Каменев. Сокольников. Конев. Вяч.Молотов. А Хамер.

* * *

"Невероятной, жуткой казалась деловитость, обнажённость, с которой эти люди непосредственно перед своей почти верной смертью рассказывали о своих действиях и давали объяснения своим преступлениям.
Очень жаль, что в Советском Союзе воспрещается производить в залах суда фотографирование и записи на граммофонные пластинки.
Если бы мировому общественному мнению представить не только то, что говорили обвиняемые, но и как они это говорили, их интонации, их лица, то, я думаю, неверящих стало бы гораздо меньше".
/Леон Фейхтвангер/

"Признавались они все, но каждый на свой собственный манер:
один с циничной интонацией, другой молодцевато, как солдат, третий внутренне сопротивляясь, прибегая к увёрткам, четвёртый - как раскаивающийся ученик, пятый - поучая.
Но тон, выражение лица, жесты у всех были правдивы".

О Пятакове:

"Спокойно и старательно он повествовал о том, как он вредил в вверенной ему промышленности.
Он объяснял, указывал вытянутым пальцем, напоминая преподавателя высшей школы, историка, выступающего с докладом о жизни и деяниях давно умершего человека по имени Пятаков и стремящегося разъяснить все обстоятельства до мельчайших подробностей.
Охваченный одним желанием, чтобы слушатели и студенты всё правильно усвоили".

О Радеке:

"... очень хладнокровный, зачастую намеренно иронический,.. он при входе клал тому или другому из обвиняемых на плечо руку лёгким, нежным жестом,..

Выступая, немного позировал, слегка посмеиваясь над остальными обвиняемыми, показывая своё превосходство актёра, - надменный, скептический, ловкий, литературно образованный.

Внезапно оттолкнув Пятакова от микрофона, он встал сам на его место.
То он ударял газетой о барьер, то брал стакан чая, бросал в него кружок лимона, помешивал ложечкой и, рассказывая о чудовищных делах, пил чай мелкими глотками.

Однако, совершенно не рисуясь, он произнёс своё заключительное слово, в котором он объяснил, почему он признался.
И это заявление, несмотря на его непринуждённость и на прекрасно отделанную формулировку, прозвучало трогательно, как откровение человека, терпящего великое бедствие.

Самым страшным и трудно объяснимым был жест, с которым Радек после конца последнего заседания покинул зал суда...
Показались солдаты; они вначале подошли к четверым, не приговорённым к смерти.

Один из солдат положил Радеку руку на плечо, по-видимому, предлагая ему следовать за собой.
И Радек пошёл.
Он обернулся, приветственно поднял руку, почти незаметно пожал плечами, кивнул остальным приговорённым к смерти, своим друзьям, и улыбнулся.

Да, он улыбнулся..."

"Трудно также забыть подробный тягостный рассказ инженера Строилова о том, как он попал в троцкистскую организацию.
Как он бился, стремясь вырваться из неё, и как троцкисты, пользуясь его провинностью в прошлом, крепко его держали, не выпуская до конца из своих сетей..."

"Потрясающее впечатление произвёл также инженер Норкин, который в своём последнем слове проклял Троцкого, выкрикнув ему "своё клокочущее презрение и ненависть"...

Впрочем, за всё время процесса это был первый и единственный случай, когда кто-либо закричал; все - судьи, прокурор, обвиняемые - говорили всё время спокойно, без пафоса, не повышая голоса".

"Своё нежелание поверить в достоверность обвинения сомневающиеся основывают, помимо вышеприведённых возражений, тем, что поведение обвиняемых перед судом психологически необъяснимо.

Почему обвиняемые, спрашивают эти скептики, вместо того, чтобы отпираться, наоборот, стараются превзойти друг друга в признаниях?
И в каких признаниях!

Они сами себя рисуют грязными, подлыми преступниками.

Почему они не защищается, как делают это обычно все обвиняемые перед судом?

Почему, если они даже изобличены, они не пытаются привести в своё оправдание смягчающие обстоятельства, а, наоборот, всё больше отягчают своё положение?

Почему, раз они верят в теории Троцкого, они, эти революционеры и идеологи, не выступают открыто на стороне своего вождя и его теорий?

Почему они не превозносят теперь, выступая в последний раз перед массами, свои дела, которые ведь они должны были бы считать похвальными?
Наконец, можно представить, что из числа этих семнадцати один, два или четыре могли смириться.
Но все - навряд ли".

"То, что обвиняемые признаются, возражают советские граждане, объясняется очень просто.

На предварительном следствии они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы для них бесцельно.

То, что они признаются все, объясняется тем, что перед судом предстали не все троцкисты, замешанные в заговоре, а только те, которые до конца были изобличены"...

"Я должен признаться, что, хотя процесс меня убедил в виновности обвиняемых, всё же, несмотря на аргументы советских граждан, поведение обвиняемых перед судом осталось для меня не совсем ясным. Немедленно после процесса я изложил кратко в советской прессе свои впечатления:

"Основные причины того, что совершили обвиняемые, и главным образом основные мотивы их поведения перед судом западным людям всё же не вполне ясны.
Пусть большинство из них своими действиями заслужило смертную казнь, но бранными словами и порывами возмущения, как бы они ни были понятны, нельзя объяснить психологию этих людей.
Раскрыть до конца западному человеку их вину и искупление сможет только великий советский писатель".

Однако мои слова никоим образом не должны означать, что я желаю опорочить ведение процесса или его результаты.
Если спросить меня, какова квинтэссенция моего мнения, то я смогу, по примеру мудрого публициста Эрнста Блоха, ответить словами Сократа, который по поводу некоторых неясностей у Гераклита сказал так:

"То, что я понял, прекрасно.
Из этого я заключаю, что остальное, чего я не понял, тоже прекрасно".

"Советские люди не представляют себе этого непонимания. После окончания процесса на одном собрании один московский писатель горячо выступил по поводу моей заметки в печати. Он сказал:
"Фейхтвангер не понимает, какими мотивами руководствовались обвиняемые, признаваясь. Четверть миллиона рабочих, демонстрирующих сейчас на Красной площади, это понимают"...

Ввиду того, что советский писатель, который мог бы осветить мотивы признаний, пока ещё не появился, я хочу сам попробовать рассказать, как я себе представляю генезис признания...

Суд, перед которым развернулся процесс, несомненно, можно рассматривать как некоторого рода партийный суд.

Обвиняемые с юных лет принадлежали к партии, некоторые из них считались её руководителями.
Было бы ошибкой думать, что человек, привлечённый к партийному суду, мог бы вести себя так же, как человек перед обычным судом на Западе.

Даже казалось бы, простая оговорка Радека, обратившегося к судье "товарищ судья" и поправленного председателем "говорите гражданин судья", имела внутренний смысл.

Обвиняемый чувствует себя ещё связанным с партией, поэтому не случайно процесс с самого начала носил чуждый иностранцам характер дискуссии.

Судьи, прокурор, обвиняемые - и это не только казалось - были связаны между собой узами общей цели.
Они были подобны инженерам, испытывающим совершенно новую сложную машину.

Некоторые из них что-то в этой машине испортили, испортили не со злости, а просто потому, что своенравно хотели использовать на ней свои теории по улучшению этой машины.

Их методы оказались неправильными, но эта машина не менее, чем другим, близка их сердцу, и поэтому они сообща с другими откровенно обсуждают свои ошибки.
Их всех объединяет интерес к машине, любовь к ней.

И это-то чувство и побуждает судей и обвиняемых так дружно сотрудничать друг с другом.

Чувство, похожее на то, которое в Англии связывает правительство с оппозицией настолько крепко, что вождь оппозиции получает от государства содержание в две тысячи фунтов". /Леон Фейхтвангер/.

* * *

- А сам-то ты что по этому поводу думаешь, Позитив? - неожиданно поинтересовался АГ.

- Наверное то же, что и ты, сын тьмы...

Это была добровольная коллективная исповедь партийных грешников священнику от революции.
Показательный Страшный Суд в отдельно взятой Антивампирии устроил пастырь-кесарь Иосиф.

Над "врагами народа", предавшими Дело с большой буквы. Которое, как известно, свято, а вина искупается лишь покаянием и кровью.

Это была мистическая жертва во имя спасения Дела. Где кровь невинных,/а они, разумеется, были/ и грешников, покаявшихся перед смертью, служила во спасение.

-А как же "не убий"?

- Вот я и говорю - на высшем Суде казнённый может оказаться оправданным, ибо уже понёс на земле наказание.
А палач...

Палач вглядывался в нескончаемый хоровод бывших соратников, силясь разглядеть то самое "пятно", о котором проболтался ваучёрт со "Страницы Истории".

Чёрная метина внутри, на душе, - печать князя тьмы...

"...врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрёт запоры твои.

Князья твои - как саранча, и военачальники твои - как рои мошек, которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдёт солнце, то разлетаются - и не узнаешь места, где они были".

И вот спустя чуть более полувека:

"...Случилось небывалое горе.
Родина, страна наша, государство великое, данные нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнут, ломаются, погружаются во тьму и небытие.

И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии.
Неужели окаменели наши сердца и души и нет ни в ком из нас мощи, отваги, любви к Отечеству?..

Что с нами сделалось, братья?
Почему лукавые и велеречивые властители, умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, глумясь над нашими верованиями, пользуясь нашей наивностью, захватили власть?

Растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего - обрекают на жалкое прозябание в рабстве и подчинении у всесильных соседей?...

Братья, поздно мы просыпаемся, поздно замечаем беду, когда дом наш уже горит с четырёх углов, когда тушить его приходится не водой, а своими слезами и кровью..."

Это "Слово к народу" со Страницы Истории, скопированной ваучёртом, Иосиф помнил наизусть.
Знал, что это непременно случится. Только не знал, когда...

Часы пробьют полночь, карета обернётся катафалком, кони - крысами, кучер - могильщиком, бальный наряд - саваном...

А у знатных гостей на балу начнут прорастать когти звериные, шерсть, клыки...

* * *

"Героя гражданской войны Шмидта вызвали в наркомат и отправили на командную должность в провинцию. Он созвал своих бывших сотоварищей со всей Эсесесерии ехать с ним. Собрался целый эшелон. С весёлыми пьяными песнями эшелон двинулся от Казанского вокзала. На первой же станции вагон отцепили от паровоза, и в него вошли люди в форме НКВД". /Свидетель К. Чуранков/

* * *

"Если бы, к примеру, покончивший с собой Гамарник был последовательным контрреволюционером, я бы на его месте попросил бы свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя".
/И. Сталин/

* * *

Георгий Жуков. Свидетельство о предвоенном времени:

"Оно отличалось неповторимым своеобразным подъёмом настроения, оптимизма, какой-то одухотворённостью и в то же время деловитостью, скромностью и простотой в общении людей.

Хорошо, очень хорошо мы начинали жить.
И какой экономист, философ или писатель сможет достоверно обрисовать, как расцвела бы наша страна сегодня, как далеко мы ушли бы вперёд, не прерви война широкое, мирное и могучее течение тех лет..."

* * *

Страна встаёт со славою
Навстречу дня!

И радость поёт, не смолкая,
И песня навстречу идёт,
И люди смеются, встречая,
И встречное солнце встаёт.

* * *

Бухарин. Из перехваченной беседы с Каменевым и Сокольниковым:

"Наши потенциальные силы огромны.
Рыков, Томский, Угланов абсолютно наши сторонники.

Я пытался оторвать от Сталина других членов Политбюро, но пока получается плохо.

Орджоникидзе не рыцарь. Ходил ко мне и ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал.
Ворошилов с Калининым тоже изменили нам в последний момент. Я думаю, что Сталин держит их какими-то особыми цепями.
Оргбюро ЦК ВКПб наше.
Руководители ОГПУ, Ягода и Трилиссер тоже, Андреев тоже за нас".

* * *

И ты улыбнёшься друзьям,
С которыми труд и работа,
И встречи, и жизнь - пополам...

Такою прекрасною речью
О правде своей заяви,
Мы жизни выходим навстречу,
Навстречу труду и любви...

* * *
"Из уничтоженных командиров:
Тухачевский, Егоров, Якир, Корк, Уборевич, Блюхер, Дыбенко...
Современными военачальниками можно считать только Тухачевского и Уборевича.
Большинство из них было под стать Ворошилову и Будённому. Это герои гражданской войны, конармейцы, жившие прошлым.

Блюхер провалил Хасанскую операцию, Ворошилов провалил финскую войну.
Если бы они все находились во главе армии, война сложилась бы по-другому".
/Маршал Конев/

В. Молотов в беседе в Ф. Чуевым:

"Я считаю Тухачевского очень опасным военным заговорщиком, которого в последний момент только поймали. Если бы не поймали, было бы очень опасно. Он наиболее авторитетный...

Участвовал ли каждый из обвинённых и расстрелянных в том заговоре, который готовил Тухачевский?
Я не сомневаюсь, что некоторые из них участвовали, некоторые могли попасть и ошибочно...
Но что касается Тухачевского и наличия у него группы военных, связанных с троцкистами, правыми, готовящими заговор, тут сомнений нет".

"Придёт время, разберутся. В лидерах партии были свои солженицыны. И тогда приходилось их терпеть, и теперь.
К 1937 году они потеряли платформу и поддержку народа. Голосовали за Сталина, а были двурушниками.
На процессе показано, как по указанию правых отравили Куйбышева, Горького.
Ягода, бывший начальник ОГПУ, участвовал в организации отравления своего руководителя в ОГПУ Менжинского ".

* * *

Я тебе приношу и сомненья свои и тревоги,
Перед совестью мира в глубоком раздумье стою
На пороге зари, у грядущих времён на пороге
Ты возьми моё сердце и слушай присягу мою.

/ "Красная площадь"/

* * *

Британская энциклопедия:

"В течение 10-летия СССР действительно был превращён из одного из самых отсталых государств в великую индустриальную державу; это был один из факторов, который обеспечил советскую победу во второй мировой войне".

* * *

А. Хаммер:

"В 1930 году мои деловые контакты с Россией фактически прекратились.
В вашей стране активно развивался государственный сектор экономики. Считалось, что государство больше не нуждается в помощи частного предпринимательства.

Должен признать, что, хотя и последовал очень жёсткий для народа период, вы добились своего и построили мощное государство".

* * *

"В 1935 году, перед лицом возрастающего процветания Советского Союза обвиняемые должны были признать банкротство троцкизма.
Они потеряли, по словам Радека, веру в концепцию Троцкого.

В силу этих обстоятельств, в силу самой природы вещей признания обвиняемых прозвучали как вынужденный гимн режиму Сталина.
Обвиняемые уподобились тому языческому пророку из Библии, который, выступив с намерением проклясть, стал, против своей воли, благословлять".
/Фейхтвангер/

И мандарины пахли звёздами.

* * *
Умчался поезд, навсегда бросив тебя наедине с собой.
Лишь твоё "Я", пронизанное ледяным кромешным "ничто".

 

Ганя вернулся в вагон к прежней жизни, оставив, однако, приговор в силе.

По-прежнему непереносимо было с людьми, ещё непереносимей, как оказалось, без них.
И, как всегда, только в избранности своей, в творчестве - выход и спасение.
Пусть в мире нет смысла, но есть, в конце концов, красота.

Пусть Ганя плох и эгоистичен, пусть неспособен к любви - была чувственность и обострённая тяга к женской красоте в сочетании с паническим страхом перед ней. Перед возможными узами и вообще перед тёмной стихией пола, делающей его романы недолговечными и мучительными.

Но Красота, призванная "спасти мир", оставалась и его, Гани, единственной верой.
В самые, казалось бы, беспросветные минуты морозная россыпь на стекле, первозданная чистота снега, грациозная поступь кошки и крики чаек над Невой...напоённое голубизной небесное озерцо в просвете между домами свидетельствовали о неведомой светлой тайне, пленённой злым миром.
Будто заколдованная царевна, посылала Красота время от времени улыбки подданным своим - улыбки сквозь слёзы.
Истерзанная, связанная и обречённая.

Теперь он писал Красоту Погибающую.
Съедаемую временем, суетой, тлением, порочной хищной цивилизацией и чудовищами, которых он пытался из себя изгнать во время неудачного двухнедельного самоусовершенствования.

Он писал юные лица и тела. Тронутые, изуродованные распадом, будь то физическое уродство или фантастически просвечивающие, прорастающие из тел звериные клыки, когти, шерсть, детали машин, приборов.
Такие же спирали и болты ввинчивались, вгрызались в Неву, в гладь Финского залива, в стволы деревьев.
Дымно-чёрные краски наплывали на зелень и голубизну.

Гибельное разрушительное начало в себе и окружающем мире, всесилие этого начала и невозможность ему противостоять.
Неравная схватка Красоты со смертью, - что бы ни писал теперь Ганя - эта тема стала его манией, проклятием.
Его избранничество, бывшее прежде неким элитарным творческим убежищем от неразрешимости жизни, обернулось ловушкой, избрав предметом творчества саму эту неразрешимость.

Сбежав от мира, он не смог сбежать от себя.

Распять себя вместе с чудовищами и кошмарами на подрамнике и передать холст миру, как в старину передавали другому лихорадку, чтобы самому получить облегчение.
Не очень-то благородная роль, но именно с тех пор Игнатий Дарёнов стал знаменитостью.

Мир отдавал ему своих чудовищ, Игнатий возвращал сторицей.

- Вот и этот безнадёжно болен, - утешался зритель, - Как и я. Как и мы все.

- Им нравится, значит, это им нужно, - думал Ганя, и ему становилось вроде бы легче.
На миру, как известно, и смерть красна.

* * *

Примерно таким было её вЕдение о Гане, когда объявили посадку на её поезд.
Ведение, неизвестно как полученное во время их странно-ирреального кружения по городу, сидения на скамьях в Летнем саду и за столиками.

Он потом скажет, что говорил как раз всё время он. А она молчала.

В купе ещё никого не было.
Ганя вдруг заявил, что тоже поедет в Москву, и прежде, чем она успела отреагировать, исчез.
Вернулся он через несколько минут, сказав, что всё в порядке и что место девочки сообщат, когда поезд тронется.
"Девочками", видимо, были проводницы.

Ганя закрыл дверь, и впервые они оказались наедине в хрупкой коробочке купе.
Их внешнее отделение от мира было скорее чисто символическим, пластмассово-фанерным, но всё же оно было.
Пространство замкнулось.

Они неуверенно поцеловались.
Поцелуй был вполне невинным, но оба сделали ещё одно ошеломляющее открытие - в этом поцелуе не было сковывающей остроты новизны.
Их губы, руки, тела, казалось, знали друг друга давным-давно.
А теперь они просто вспоминали, закрыв глаза, не дыша, будто разлучённые слепые возлюбленные, вновь прикоснувшиеся друг к другу спустя много лет.

В купе ворвались пассажиры - три южных человека, пропахшие вином и шашлыками.
Неся лоснящиеся щёки, усы и глаза, битком набитые чемоданы, белозубые улыбки и этот ресторанный запах, как некое знамя торжествующего эпикурейства.

Сидящая в купе целующаяся парочка была им понятна и близка.
Южные люди мгновенно распихали по полкам чемоданы, застелили постели и, предъявив проводнице, сообщившей Гане, что его место в последнем купе, билеты, ушли "покурить часок - другой".
Судя по всему, к тем же девочкам-проводницам.

Пространство вокруг опять сомкнулось, поезд набирал скорость.
И то ли от двусмысленного ухода эпикурейцев, то ли от оставленной ими на столике в порыве солидарности оранжевой россыпи мандаринов, то ли от включенного отопления,- в купе вдруг стало наэлектризованно и душно, как перед грозой.

Мандарины пахли новым годом и звёздами.
В раю, помнится, были яблоки...

Яне встала, чтобы снять шубу. Ганя - помочь её повесить.

Это её тоже двусмысленное чёрное вязаное платье на молнии из французского журнала "Эль" - шедевр её приятельницы Ниночки. Такое скромное, но расстёгивающееся сразу от глухого ворота до колен одним мановением руки...

Ганя опять притянул её к себе, рука легла на ворот платья, и Яна поняла, что он её уже не выпустит.
Она едва успела выключить свет, и платье свалилось к ногам лягушачьей кожей.

Оба вспыхнули мгновенно и разом, как два сухих стога - от первой же искры. Разлучённые когда-то любовники, чьи тела через тысячу лет снова нашли друг друга.

И, наконец-то, упоительное осязание тяжелых влажных прядей ганиных волос, в которые погружались её пальцы...

Вагон нещадно мотало. Казалось, сама земля разверзалась, с исступлённой жадностью заглатывая их сплетённые в беспамятстве тела, круша и переламывая.

В какое-то мгновение в разорвавших тьму огнях проносящейся станции Иоанна увидала над собой ганины огромные, черноУгольные, во все глаза, зрачки.

Наверное, она закричала.
Ганина рука зажала ей рот, вдавив голову в видавшие виды эмпээсовскую подушку.
И в её крике, и в его хриплом торжествующем стоне было нечто глубинно-первобытное, отозвавшееся из тьмы веков эхом некой изначальной вселенской катастрофы.
Конца и начала, свободы и рабства, жизни и смерти.

Чёрные дыры его зрачков неумолимо неслись на неё, и она гибла в их смертельном притяжении, в этом антимире. В последней блаженной муке бытия разваливаясь на куски...

Когда всё вернулось на круги своя и они опять сидели плечом к плечу на нижней полке номер 14, Иоанна вслушивалась в себя, обнаружив, что ровным счётом ничего не изменилось. Никакой качественно новой ступени вверх или вниз в их отношениях.

По-прежнему их новое "Я", единое и нераздельное, до краёв наполненное счастьем.
Остановившееся время в летящем к Москве замкнутом коробке принадлежащего им пространства, до предела насыщенное молчанием, в котором не годились никакие слова.

Разноголосый храп эпикурейцев с Юга казался волшебной музыкой, пропахшей мандаринами, винным перегаром и звёздами.

Иоанна вышла, а, когда вернулась, ей показалось, что Ганя спит. Она села поодаль, чтобы не мешать, но тут же услыхала недовольное:

- Иди ко мне...

Так они и просидели до рассвета, иногда проваливаясь в сон.
Но и снилось им место номер 14 в пребывающем в вечности купе, до краев наполненном храпом, звёздным запахом мандаринов и счастьем.

Они ни о чём не договаривались и не строили никаких планов на будущее.
Она не могла вообразить себе Ганю в роли штатного любовника, периодические вороватые свидания по случайным углам.
Она себя считала современной женщиной, но с Ганей узаконенный обществом адюльтер представлялся совершенно невозможным.
Однако ещё более невозможным - узаконенный брак, так называемые супружеские будни.

Почему?
Просто это была аксиома, не требующая доказательств.
Их "Я" с самого начала пребывало в каком-то надмирном пласте бытия. И теперь каждому предстояло вернуться в свою повседневную реальность, где им вместе места не было.

Он выглядел очень усталым.
Яна сказала, что ему надо где-то отоспаться - может, у Регины? Без тени ревности.
И он не удивился её предложению, не возмутился, только сказал, что должен вечером кровь из носу быть в Питере и сядет в первый же обратный поезд.

И никаких прощальных поцелуев. Только выдохнул, как заклинание:

- Иоанна...

Взял её руку, приложил к губам.
Тёплый янтарный отблеск скользнул по её лицу, шее, сердцу.

- Ну, иди.

И она пошла, не оглядываясь.

"Глаза твои, сокол, что мёд в горах... И светлые, и тёмные. И сладкие, и горькие..."

Советую сжечь книжку.

* * *
* * *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ - Ангел-Хранитель. АГ - Ангел-Губитель

 

СВИДЕТЕЛИ:
Леон Фейхтвангер. Бухарин. Рыков. Зиновьев. Каменев. Ал. Стаханов. К. Радек. Д.Волкогонов. Вышинский. Борис Чичибабин.
* * *

"Сотни революционеров перед судом Гитлера заявляют:
"Да, я совершил то, в чём вы меня обвиняете. Вы можете меня уничтожить, но я горжусь тем, что я сделал".

Таким образом, сомневающиеся правы, спрашивая: почему ни один их этих троцкистов так не говорил?
Почему ни один из этих троцкистов не сказал:
"Да, ваше "государство Сталина" построено неправильно.
Прав Троцкий. Всё, что я сделал, хорошо.
Убейте меня, но я защищаю своё дело".

"Достаточно только прочесть любую книгу, любую речь Сталина, посмотреть на любой его портрет, вспомнить любое его мероприятие, проведённое им в целях осуществления строительства, и немедленно станет ясно, что этот умный, рассудительный человек никогда не мог совершить такую чудовищную глупость, как поставить с помощью бесчисленных соучастников такую грубую комедию с единственной целью отпраздновать, при бенгальском освещении, своё торжество над повергнутым противником".

"Но главной причиной, заставившей руководителей Советского Союза провести этот процесс перед множеством громкоговорителей, является, пожалуй, непосредственная угроза войны.

Раньше троцкисты были менее опасны. Их можно было прощать, в худшем случае, - ссылать..."
/Л. Фейхтвангер/

* * *

"Остатки умирающих классов; частные промышленники и их челядь, частные торговцы и их приспешники, бывшие дворяне и попы, кулаки и подкулачники, бывшие белые офицеры и урядники, бывшие полицейские и жандармы... расползлись по нашим заводам и фабрикам, по нашим учреждениям и торговым организациям, по предприятиям железнодорожного и водного транспорта и главным образом - по колхозам и совхозам.

Расползлись и укрылись они там, накинув маску "рабочих" и "крестьян".
Причём кое-кто из них даже пролез в партию".
/И. Сталин/

* * *
"Коллективный рапорт бакинских нефтяников, обсуждённый на 40 митингах 20 тысячами нефтяников:
Нефтяная пятилетка усилиями рабочих и специалистов закончена в два с половиной года".

* * *

Магнитострой:
" На строительном участке доменного цеха родился совсем новый тип бригады - сквозная хозрасчётная бригада экскаватора.
Переход на хозрасчёт экскаваторов дал прекрасные результаты...
Хозрасчётные экскаваторы побили мировой рекорд загрузки машин".

* * *

Из речей на "Съезде победителей":

Бухарин:
- Сталин был целиком прав, когда разгромил, блестяще применяя марксо-ленинскую диалектику, целый ряд предпосылок правого уклона, формулированных прежде всего мною...

Обязанностью каждого члена партии является... сплочение вокруг товарища Сталина, как персонального воплощения ума и воли партии, её руководителя, её теоретического и практического вождя".

Рыков:
- ... он как вождь и как организатор побед наших с величайшей силой показал себя в первое же время.

Я хотел характеризовать то, чем товарищ Сталин в тот период сразу и немедленно выделился из всего состава тогдашнего руководства.

Зиновьев:
- Мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, - что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов...

Когда меня вернули в партию, то Сталин сделал мне такое замечание.
"Вам в глазах партии вредили и вредят даже не столько принципиальные ошибки, сколько то непрямодушие по отношению к партии, которое создалось у вас в течение ряда лет..."

Мы видим теперь как лучшие люди передового колхозного крестьянства стремятся в Москву, в Кремль, стремятся повидать товарища Сталина, пощупать его глазами, а может быть, и руками, стремятся получить из его уст прямые указания, которые они хотят понести в массы".

Каменев:
- Та эпоха, в которую мы живём, в которую происходит этот съезд, есть новая эпоха...

Она войдёт в историю - это несомненно - как эпоха Сталина...
Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева, который с1925 по 1933 год боролся с партией и с её руководством, политическим трупом.
Что я хочу идти вперед, не таща за собою по библейскому /простите/ выражению эту старую шкуру...
Да здравствует наш, наш вождь и командир товарищ Сталин!"

* * *

"На мавзолее Ленина, окружённый своими ближайшими соратниками - Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, Калининым, Орджоникидзе стоял Сталин в серой солдатской шинели.

Спокойные его глаза смотрели в раздумье на сотни тысяч пролетариев, проходящих мимо ленинского саркофага, уверенной поступью лобового отряда будущих победителей капиталистического мира...

К сжатой, спокойной, как утёс, фигуре нашего вождя шли волны любви и доверия. Шли волны уверенности, что там, на Мавзолее Ленина, собрался штаб будущей победоносной мировой революции".
/К. Радек/

* * *

"Тов. Андрееву /Детгиз ЦК ВЛКСМ/ и Смирновой /автору "Рассказов о детстве Сталина"/.

Я решительно против издания "Рассказов о детстве Сталина". Книжка изобилует массой фактических неверностей...
Но не это главное.

Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей /и людей вообще/ культ личностей, вождей, непогрешимых героев.
Это опасно, вредно.
Теория "героев" и "толпы" есть не большевистская, а эсеровская теория...
Народ делает героев - отвечают большевики...

Советую сжечь книжку".
И. Сталин.

* * *

Из последних писем Бухарина Сталину:

"Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не разоружаюсь.
Я, думая над тем, что происходит, соорудил примерно такую концепцию: есть какая-то смелая и большая политическая идея Генеральной чистки:

а/ в связи с предвоенным временем,
б/ в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а/ виновных, б/ подозрительных, с/ потенциально подозрительных...
Без меня здесь не могли обойтись...

Даже в размышлениях с самим собой я настолько вырос из детских пелёнок, что понимаю, что БОЛЬШИЕ идеи и БОЛЬШИЕ интересы перекрывают всё.
И было бы мелочным ставить вопрос о собственной персоне наряду с всемирно-историческими задачами, лежащими прежде всего на твоих плечах".

"Я не христианин, но у меня есть свои странности - я считаю, что несу расплату за те годы, когда я действительно вёл борьбу...
Больше всего меня угнетает такой факт.
Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил:
- Знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу?
Я говорю - да.
А в это время я бегал к Каменеву.
Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея..."

"Я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический лад...
Дайте возможность расти новому, второму Бухарину - ПУСТЬ БУДЕТ ОН ХОТЬ ПЕТРОВЫМ.
Этот новый человек будет полной противоположностью умершему, он уже родился.
Дайте ему возможность хоть какой-нибудь работы".

* * *

Из беседы Сталина с Г.Уэллсом:

"Коммунисты вовсе не идеализируют метод насилия.
Но они, коммунисты вовсе не хотят оказаться застигнутыми врасплох. Они не могут рассчитывать на то, что старый мир сам уйдёт со сцены.

Они видят, что старый порядок защищается силой. И поэтому коммунисты говорят рабочему классу: готовьтесь ответить силой на силу...

Кому нужен полководец, усыпляющий бдительность своей армии...
Полководец, не понимающий, что противник не сдаётся, что его надо добить?"

* * *

"Убийство Кирова явилось хорошим предлогом для ужесточения всего внутриполитического курса в стране.
Сталин не мог забыть, что четвёртая часть делегатов 17 съезда голосовала против него.
А сколько их во всей стране?
Тогда ещё мало кто мог предположить, что из 1225 делегатов с правом решающего и совещательного голоса 1108 скоро будут арестованы и большая часть их погибнет в подвалах НКВД и в лагерях.
Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на этом съезде, 98 человек будут арестованы и расстреляны...
Это была сознательная ликвидация старой "ленинской гвардии".
Д.Волкогонов.

* * *

"Тов. Шнеер!
Опасность реставрации капитализма у нас существует.
Правый уклон недооценивает силу капитализма. А левый - отрицает возможность построения социализма в нашей стране..."
И. Сталин.

* * *

"Когда в Москве происходил процесс сначала Зиновьева-Каменева, потом Пятакова и его банды, мы немедленно потребовали, чтобы их расстреляли.

В нашем посёлке даже те женщины, которые, кажется, никогда политикой не занимались, и те сжимали кулаки, когда слушали, что пишут в газетах.
И стар, и млад требовал, чтобы бандитов уничтожили.."
/Алексей Стаханов/

* * *

"Разнообразные вина - от советского шампанского до муската, сотни сортов колбасных и рыбных изделий, торты, пирожные, фрукты - всё это в большом количестве покупали вчера в магазинах москвичи.
Тысячи агентов "Гастронома", "Бакалеи" и других продовольственных магазинов были заняты доставкой на дом покупателям различных продуктов к новогоднему праздничному столу"...
/Новогодний номер "Правды". 1937 год/

* * *

"Чтобы выиграть сражение, может потребоваться несколько корпусов.
А для того, чтобы его провалить - несколько шпионов.
Чтобы построить железнодорожный мост, для этого нужны тысячи людей.
Чтобы его взорвать, нужно всего несколько человек".
/И. Сталин/

- А можно добавить? - хихикнул АГ, по-школьному подняв чёрную ручку с кошачьими белыми коготками, - Чтобы собрать страну, нужно несколько веков и поколений, реки слез, пота, крови...
А чтоб её разрушить и приватизировать - троих оборотней и зелёного змия.

А чтобы сломать партию - "спинной хребет рабочего класса и бессмертие нашего дела", нужен один-единственный генсек-оборотень.

- И чтоб "народ безмолвствовал"... - вздохнул АХ.

- Ну, это он завсегда. Молчание ягнят.
А потом опять реки слез, пота и кровушки...
Так что ищи пятно, Иосиф...
Ищи, пока не пробило полночь.

* * *

"...Признаю себя виновным в злодейском плане расчленения СССР, ибо Троцкий договаривался насчёт территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке.
Это факт, и я это признаю...

Я уже указывал при даче основных показаний на судебном следствии, что не голая логика борьбы позвала нас, контрреволюционных заговорщиков, в то зловонное подполье, которое в своей наготе раскрылось за время судебного процесса.

Эта голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением нас самих, перерождением людей.

Исторические примеры перерождений известны.
Стоит назвать имена Бриана, Муссолини и т. д.
И у нас было перерождение, которое привело нас в лагерь, очень близкий по своим установкам, по своеобразию, к кулацкому преторианскому фашизму.

Я около трёх месяцев запирался. Потом стал давать показания.
Почему?
Причина этому заключалась в том, что в тюрьме я переоценил всё своё прошлое.
Ибо, когда спрашиваешь себя: если ты умрёшь, во имя чего ты умрёшь?

И тогда представляется вдруг с поразительной яркостью абсолютная чёрная пустота.
Нет ничего, во имя чего нужно было бы умирать, если бы захотел умереть, не раскаявшись.

И наоборот, всё то положительное, что в Советском Союзе сверкает, всё это приобретает другие размеры в сознании человека.

Это меня в конце концов разоружило окончательно, побудило склонить свои колени перед партией и страной.
Я обязан здесь указать, что в параллелограмме сил, из которых складывалась контрреволюционная тактика, Троцкий был главным мотором движения.
И наиболее резкие установки - террор, разведка, расчленение СССР, вредительство - шли, в первую очередь, из этого источника,

Я априори могу предполагать, что и Троцкий, и другие союзники по преступлениям, и 2 Интернационал, тем более потому, что я об этом говорил с Николаевским, будут пытаться защищать нас.
В частности и в особенности меня.

Я эту защиту отвергаю, ибо стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом.
Чудовищность моих преступлений безмерна, особенно на новом этапе борьбы СССР.
С этим сознанием я жду приговора.
Дело не в личных переживаниях раскаявшегося врага, а в расцвете СССР, в его международном значении...

Ещё раз повторяю, я признаю себя виновным в измене социалистической родине, самом тяжком преступлении, которое только может быть. В организации кулацких восстаний, в подготовке террористических актов...

Я признаю себя далее виновным в подготовке заговора "Дворцового переворота".
Это суть вещи, сугубо практические.
Я говорил и повторяю сейчас, что я был руководителем, а не стрелочником контрреволюционного дела".
/Речь Бухарина на процессе/

- Сумел-таки Бухарчик положить свою жизнь на весы Антивампирии! - всплеснул белыми ручками АХ.

- Ты хотел сказать "смерть"?

- Я хотел сказать "жизнь"...

* * *

"Вся наша страна, от малого до старого, ждёт и требует одного: изменников и шпионов, продававших врагу нашу родину, расстрелять, как поганых псов!

Требует наш народ одного: раздавите проклятую гадину!

Пройдёт время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных советских людей, всего советского народа.

А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце.
Мы, наш народ, будем по-прежнему шагать по очищенной от последней нечисти и мерзости прошлого дороге во главе с нашим любимым вождём и учителем - великим Сталиным..."
/Из речи Вышинского на процессе/

* * *

И, чьи мы дочки и сыны
во тьме глухих годин,
того народа, той страны
не стало в миг один.

К нам обернулась бездной высь,
и меркнет Божий свет...
Мы в той отчизне родились,
которой больше нет.

/Б.Чичибабин - стихи со Страницы Истории/

Иди ко мне.

* * *

 

- Глаза твои, сокол, что мёд в горах... И светлые, и тёмные. И сладкие, и горькие...

Больше они не расстанутся, хотя снова увидятся лишь через девять лет.

У неё это не будет ни памятью, ни галлюцинацией, а каким-то особым состоянием души, радостно чувствующей его присутствие.
Стоило лишь вспомнить или подумать "Ганя", и тёплый золотисто-янтарный свет прорывался сквозь любую мерзлоту, заполняя, казалось, каждую клетку её "Я".
Время останавливалось на несколько секунд, а если повезёт, то и больше.

Она вызывала его, как вызывают духов.
Но иногда "он" приходил сам, особенно во время каких-либо неприятностей или болезни.
Потом Игнатий расскажет, что похожее происходило и с ним.
Что когда поднималась температура /а он, как большинство мужчин, начинал помирать при тридцати восьми/ ему представлялось её имя "Иоанна", куда он входил, как в прохладное голубое озеро.
И исцелялся.

Иногда он ей звонил. Чаще всего поздно вечером, когда Иоанна читала в постели, а Денис уже спал, положив на ухо подушку / он привык так спать, когда грудной Филипп орал по ночам/.
Ганя говорил: "Иоанна",.. - полным именем её больше никто не называл...
Или "Иди ко мне"...
Она прижимала трубку к щеке.
Звучала какая-нибудь любимая ганина музыка, и снова они плыли, обнявшись в прекрасном безвременье.

Все слова, даже самые высокие, становились там нестерпимой ложью, разговоры о текущих делах, светская болтовня - невозможными.
Весь обычный жизненный поток протекал где-то в ином измерении.

Потом, чтобы музыкальным молчанием не сбивать с толку телефонистку и слушать голос друг друга, они нашли прекрасный способ просто читать по очереди в трубку какие-либо нейтральные тексты, вроде сборника задач по алгебре.

Ещё лучше для этой цели подходили газетные передовицы, язык которых для Иоанны всегда был марсианским - она не могла уловить их смысла, как ни старалась.
Но в ганиных устах эти оболочки слов наполнялись музыкой и тайным смыслом.
Они пели их друг другу как две птицы на ветке райского дерева.

Иногда коктейль из московских и ленинградских передовиц давал неожиданный комический эффект.
Тогда они начинали смеяться.
Звёздная нить между Москвой и Питером натягивалась струной, звенела от их смеха, роняя звёздную пыль на головы запоздалых прохожих, проживающих в районе прямой линии, соединяющей два города.
И, пока ни раздавались в трубке короткие гудки, волосы и руки прохожих тоже пахли звёздами.

Потом однажды осенью его звонок разыщет её на Пицунде, в доме творчества.
Она помчится из расплавленной зноем столовой на неожиданный вызов, предполагая - что-то с Филиппом, и успокаивая себя тем, что свекровь бы, наверное, вызвала не её, а Дениса.
Схватит трубку, услышит ганино то ли спрашивающее, то ли утверждающее "Иоанна",..
И что он покидает Россию.

Что он уже давно ждал визу и потерял надежду. Что разрешение свалилось как снег на голову, и через несколько часов самолёт.
Поэтому проводить его она не успеет.
Что он уже неделю её разыскивает.
И если бы не Регина...

В трубке кричали, смеялись, бренчала гитара.
Наверное, гарем провожал Ганю на чужбину, наверное, и Регина была там...
Один он уезжал или с кем-то?
Какое это имело значение..

- Значит, меняешь вагон? - Яна вспомнила его сравнение жизни с мчащимся в никуда поездом.

- Палату, - отозвался он, - номер шесть на шестьсот шестьдесят шесть.

Она не врубилась тогда, что он говорит о "числе Зверя".

- Пожелай мне что-нибудь на дорогу. Иоанна... Иди ко мне и говори... Вот так. У нас ещё минута...
Таблицу умножения помнишь?

Эта лихорадочно-болезненная весёлость, пребывающая в нём и потом, когда он звонил ей уже "оттуда" и, давясь смехом и французским, пытался по традиции читать в трубку парижские газеты и спрашивал, какая в Москве погода...

И ещё потом, когда он, видимо, освоив "тот вагон", начнёт с одержимостью маньяка-путешественника менять полки, купе...
И в ночных звонках давиться английским, немецким, итальянским, невесть какой прессой.
И этим странным смехом, от которого в ней всё больше нарастало беспокойство, будто у собаки перед грядущим стихийным бедствием.
Хотелось завыть, всё бросить и бежать Гане на помощь.

А между тем, дела его, судя по "вражьим голосам" и достоверным источникам Регины, с которой после ганиного отъезда у неё опять установились дипломатические отношения, шли прекрасно.
Регина, украдкой и шёпотом /только так теперь можно было говорить о Гане/ рассказывала где-ни будь на просмотре на Васильевской об успехах его очередной выставки, о немыслимых ценах на картины, уточняя, кто купил и за сколько. О банкетах и приёмах у всяких важных персон.
И вообще, кажется, ждала своего часа, когда можно будет издать мемуары - как она раскопала, вырастила и подарила человечеству Игнатия Дарёнова.

Она показывала аккуратно разложенные по конвертам вырезки из газет и журналов, где ещё более заросший и похудевший Ганя возвышался среди собственных шедевров, высокопоставленных особ и иноземных красавиц, гордо глядя вдаль из-под обрушившихся на лоб волос, напоминающих пиратскую повязку.

Пират - победитель, путешественник и бунтарь.

Теперь Синяя Птица пряталась в сплетённой из верёвок сумке Регины.
Синие отблески делали руки Регины волшебными, и Иоанна ходила за Региной как пришитая в ожидании новых вестей о ганиных успехах.

Но проходил месяц, другой, и очередной ночной звонок был как "SОS!"

Он говорил: "Иоанна"... или "Иди ко мне..." и это их объятие, прорывавшее железный занавес и пограничные кордоны снова напоминало прыжок без парашюта, когда земля неумолимо приближается, и нет спасения.
И в счастье полёта растворено предвкушение гибели, как в отравленном вине.

Их разъединяли.
Иоанна клала трубку, но ощущение гибельно-сладостного объятия в неотвратимом падении еще долго её не покидало.
Тревога сидела в сердце как заноза.
Яна даже попыталась съездить с группой кинематографистов туда, "за бугор", но её не выпустили. И даже прямо спросили в доверительной беседе, поддерживает ли она связь с кем-либо из бывших советских граждан.

Яна ответила, что, если они имеют в виду художника Дарёнова, то он ей действительно иногда звонит, и они обмениваются сведениями о происходящих тут и там событиях, читая друг другу выдержки из газет.

Её осторожно спросили, каких именно газет.
Яна ответила, что, разумеется, центральных.
Что она ему читает передовицы центральных газет и ничего в этом крамольного нет.

Они ответили, что да, конечно, без наших передовиц Дарёнову в забугорье хана. Но непонятно, почему советскую гражданку Иоанну Синегину интересует тамошний курс биржевых акций или результаты последних дерби.
И вообще, что за дурака они оба валяют?

Яна сказала, что отныне они обязуются в разговоре указывать источник любого прочитанного отрывка, число, страницу и т.д. Чтобы бдительные товарищи могли убедиться, что их телефонные разговоры с бывшим товарищем Дарёновым никакого отношения к шпионажу не имеют.
А валять дурака никому не запрещено.

Бдительные товарищи заявили, что они не дураки. Что их телефонная ахинея уже давно зафиксирована и просвечена на всевозможных рентгенах. Что это вправду имеет отношение разве что к психиатрии или к законному супругу товарища Синегиной, так что пусть она будет осторожнее.

На том и порешат.
Но за бугор Яну всё же не выпустят.

* * *

А потом приснится ей этот сон, как раз в ночь под старый Новый год.

Иоанна рано удерёт из гостей, приревновав Дениса к очередной фемине.
Такие размолвки к тому времени будут у них происходить всё чаще, пока без грома, как частые зарницы перед грядущей бурей.
Она влезет под душ, смывая косметику, злобу на Дениса и мрачную мысль, что вот, теперь по примете так будет весь год - ревнивые мысли, возвращающие её снова и снова в дом, откуда она только что брезгливо смылась.
И вообще отвращение ко всей этой дурацкой их жизни, в которую она безнадёжно погружалась.

После дУша станет легче и она подумает, что даже хорошо, что так получилось - не успела выпить лишнего, наглотаться сигаретного дыма и сможет как следует выспаться.

Поцеловав спящего Филиппа, она окончательно успокоится. И уже без четверти три, с наслаждением вытянувшись под одеялом, выключит свет.

Ей приснится плывущий вверх эскалатор, битком набитый народом - условной безликой толпой, как на ганиных картинах.
И вообще сон этот будет чем-то напоминать ганину живопись - два эскалатора, вверх и вниз.

Она, Иоанна, медленно плывёт вверх и видит в безлико-условной толпе, плывущей навстречу, Ганю, который почему-то стоит спиной к движению.
Она узнаёт сперва лишь его спину и волосы, как на том автопортрете в электричке.

Она ещё сомневается, он ли это.
Но вот они поравнялись, и она видит его лицо, бледное, с закрытыми глазами, похожее на маску.
Она кричит ему, но он проплывает мимо, как неподвижная статуя.
Яна видит его гипсово-белое лицо и бежит вниз, продираясь сквозь толпу.
И снова кричит ему и снова он не слышит.
И Яна понимает с ужасом, что эскалатор исчезает постепенно вместе с пассажирами в чёрной дыре шахты.

Она опять кричит.
И, наконец, глаза его раскрываются, лицо оживает.
Он видит её, делает шаг по ступеньке вверх навстречу и слабо улыбается, неудержимо заваливаясь спиной в черноту.

Невероятным усилием воли Иоанна вынырнет из сна. С бешено колотящимся сердцем сядет на кровати, уцепившись взглядом за спасительный прямоугольник окна, призрачным парусом плывущий в ночи.

Потом сползёт на ковёр и на коленях, чувствуя, что сходит с ума от страха за него, протянет руки к белесому парусу окна.

- Господи, спаси его!.. Ты же всё можешь... Убей меня, если надо, только спаси его. Помоги ему, Господи!..

Давясь рыданиями, она ткнётся лбом в ковёр. Почувствует вдруг, как кувыркнётся сердце. Раз, другой...
И в подступившей дурноте подумает, что её жертва принята.
Мысль эта не испугает её.

- Спаси его! - повторит она, глядя на уплывающий парус окна, хватая ртом воздух и ожидая смерти, как ждут какой-то неизбежно болезненной процедуры.
Только бы поскорей...

В этот момент она услышит в столовой перезвон часов.
Часы пробьют три.
- Не может быть, - подумает она.
Не может быть, чтоб прошло лишь 15 минут с тех пор, как она выключила свет.

Невероятность происходящего даст силы подползти к тумбочке, включить бра и убедиться, что и на будильнике три.
А при свете всё покажется не столь уж безнадёжным.
Она найдёт на тумбочке пузырёк валокордина и будто заботливо налитую кем-то воду в чашке.
Отсчитывая ещё нетвёрдой рукой капли, будет явственно ощущать незримую улыбку кого-то неведомого. Наблюдающего, как она постепенно раздумывает умирать.

Через несколько лет она узнает, что за сотни километров отсюда, в ту же ночь ганина машина будет мчаться в направлении одного из предместий Парижа, где обычно собиралась публика, с которой он не контактировал уже несколько месяцев, пока находился на излечении в частной клинике, и верил, что больше никогда сюда не приедет.

Во всяком случае, физическое самочувствие его вполне нормализовалось и он мог обходиться без "этого" - единственного средства, с помощью которого удавалось в последнее время хоть ненадолго избавляться от всё учащающихся и ужесточающихся приступов знакомой болезни - подсознательно-глубинного неприятия жизни.

И бесполезности любого рецепта от неё, составленного по ту или иную сторону "бугра" - аскетом или эпикурейцем, пересчитывающим выручку владельцем бара, или снобом из "бомонда", лентяем или работягой, Обломовым или Штольцем.

Поезд смертников, где постоянная бессмысленная возня пассажиров, включая и его собственную, казалась безумием.
Он со всё большим то отчуждением, то завистью вглядывался в их спокойные или искажённые житейскими страстями лица - кто безумен, кто болен - он или они?

Умирающее за окном время, безглазый машинист, вытягивающий костяшками пальцев один за другим билеты из общей кучи - не твой ли?
Неужели они не понимают, что вот она - единственная реальность?

Неужто действительно всерьёз озабочены жалкими своими проблемами, как тот одинокий старичок-пенсионер, питерский ганин сосед... Который однажды постучался и, пожаловавшись на здоровье, попросил его вечером проведать.

- А то боюсь, Игнатий, до десятого не дотяну.

- А что будет десятого, дед? - поинтересовался Ганя.

- Да как же, пенсия. Пенсию принесут.

Оказалось,ганина болезнь была врождённой.
Она не излечивалась ни переменой места, ни благами развитой цивилизации, ни демократическими свободами передвигаться, самовыражаться и выставляться.

Ни популярностью,ни успехом, пусть несколько преувеличенным Региной, но всё же признанием, так сказать, приобщением к европейской и мировой культуре...

То, что большинство человечества не замечает или старается не замечать, конечная бессмыслица жизни была для него той самой ложкой дёгтя, которая присутствовала в любой бочке даже самого качественного мёда.
Когда-то спасало опьянение молодостью, силой, вином, творчеством...
Но за последнее время даже творчество стало болезнью, проклятием.
Он казался себе безумцем-врачом, который разрезал больных, не зная, что делать дальше. И всякий раз в панике бежал из операционной.

Но бежать от себя было некуда.
В нём как бы жили два человека.
Один нашёптывал, что во время чумы разумней всего пировать, закрыв глаза и уши на горе и страдание вокруг, не слыша стука колёс возможно едущего за тобой катафалка.
Другой же терзал совесть, обличая такой пир как дурной и безнравственный.

Единственным спасением было "это", жившее в ампуле. Как могущественный джинн, дарящий несколько часов избавления.

Все началось ещё там, в Союзе, но лишь изредка, иногда - были большие проблемы с доставкой ампул.
Здесь же была другая проблема - устоять, когда сообщали, что "товар прибыл".

Чаще всего Ганя сдавался.
И тогда дверь тамбура распахивалась и он, расправив крылья, медленно, с наслаждением взлетал.
Поезд с его суетой, страданиями и бессмыслицей грохотал где-то далеко внизу, прошлое и будущее уже не пожирали друг друга.
Минуты, часы, дни, года и века, как вырвавшиеся на волю птицы, в упоении кружили вокруг, смыкались и летели все вместе то скручивающейся, то раскручивающейся спиралью в бескрайне-ликующую голубизну.

Однако падение (от слова "ад") было неизбежным и с каждым разом всё более ужасным - бесконечно долгий и мучительный полёт в бездну.

- Иоанна!.. - в страшной ломке, в агонии он звал её. И она появлялась всегда, протягивала руки.
Исчезал страх, беспросветность одиночества, - теперь они падали вместе в мучительно-сладком предсмертном объятии, пока не касались земли.
Где Иоанна превращалась в озеро, а он погружался в его прохладно-целительную синеву.
И засыпал на самом дне, куда безглазый машинист не мог добраться до него жадными костяшками пальцев.

Ганя, конечно, понимал, что всё это плохо кончится. Лечился и даже поверил, что выздоровел. Отключил телефон, много работал.
Внезапный рецидив застал его врасплох - яростный приступ отвращения ко всему, прежде всего к самому себе.
Возобновление борьбы показалось бесполезным и бессмысленным.
Он ничего не хотел, он устал, жить было тягостно и скучно.
И если ему суждено погибнуть в падении с высоты, пусть призрачной, но в падении, то это будет не худший вид смерти.

Так он говорил себе, набирая телефонный номер виллы в сорока километрах от Парижа.

Куда не звонил уже несколько месяцев и куда теперь мчался, ничего не видя, кроме встречных фар да призрака вожделенной ампулы, манящей, как мираж в пустыне.

Свободу товарищам Чикатиллам!

* * *

 

Присутствовали:
АХ(Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель).
Свидетели:
А.Головнов (маршал авиации), В.Молотов, Уинстон Черчилль, Е.Громов, академик архитектуры Б.Иофан.

* * *

Свидетельствует Главный маршал авиации А. Голованов /в записи Ф. Чуева/:

- Но я-то его знал хорошо - никаким кровожадным тираном он не был.
Шла борьба, были разные политические течения, уклоны.
При строительстве социализма нужна была твёрдость.
У Сталина этой твёрдости было больше, чем у кого бы то ни было.

Была пятая колонна? Была, и речи быть не может!
И, конечно, были не стрелочники, а определённые деятели.

Я себе не представляю такого положения, чтоб меня сегодня посадили, как Тухачевского, а завтра я дал такие показания, что я немецкий разведчик или польский резидент!
Били? Да чёрт с ним, пускай бьют, пускай калечат!
Людей подвешивали на крюки, а люди в морду плевали.

И если б Тухачевский таким не был, он бы сказал.
Если бы у него была воля, я думаю, дальше дело бы не пошло. И всё сразу бы открылось.
А если человек всё сразу признал и на стольких людей в первый же день показал, да ещё бенешевская фальшивка спровоцированная...
А дальше всё пошло своим чередом.

Вот Рокоссовский - как его ни истязали, всё отрицал. Ни на кого не показал, ни одного не арестовали больше.
В Шлиссельбурге сидел, выпустили.

Были и такие, что никто их не заставлял, а писали...

Почему тот же Хрущёв так себя вёл?
Выявлял врагов народа.
К командиру дивизии на Украине, мне товарищи рассказывают, приезжает в гарнизон Хрущёв, собирает народ:
- Товарищи, кругом враги народа!
К командиру дивизии обращается:
- Сколько ты врагов народа разоблачил?
Сажают, арестовывают. Вот вам подручные".

* * *

" Хрущёв принёс Сталину списки врагов народа.
Сталин усомнился:
- Неужели так много?
- "Их гораздо больше, товарищ Сталин, вы не представляете, сколько их!
/В. Молотов в записи Ф. Чуева/

* * *

Свидетельствует У. Черчилль:

"...Осенью 1936 года президент Бенеш получил от высокопоставленного лица в Германии уведомление, что если он хочет воспользоваться предложением фюрера, ему следует поторопиться. Так как в России в скором времени произойдут события, которые сделают любую возможную помощь Бенеша Германии ничтожной.

Пока Бенеш размышлял над этим тревожным письмом, ему стало известно, что через советское посольство в Праге осуществляется связь между высокопоставленными лицами в России и германским правительством.

Это было одним из элементов заговора военных и старой гвардии коммунистов, стремившихся свергнуть Сталина и установить новый режим на основе прогерманской ориентации.

Не теряя времени, президент Бенеш сообщил Сталину всё, что он сумел выяснить.
Есть, однако, сведения, что полученная Бенешем информация была сообщена чешской полиции ОГПУ, которое хотело, чтобы Сталин получил эту информацию из дружественного иностранного источника.
Эти сведения, впрочем, не умаляют услуги, оказанной Бенешем Сталину, и поэтому не имеют значения.

За этим последовала беспощадная, но, возможно, не бесполезная чистка военного и политического аппарата в России и ряд процессов в январе 1937г.

Хотя в высшей степени маловероятно, чтобы коммунисты из старой гвардии присоединились к военным или наоборот, они, несомненно, были полны зависти к вытеснившему их Сталину.

Поэтому могло оказаться удобным разделаться с ними одновременно в соответствии собычаями тоталитарного государства.
В целом было "ликвидировано" не менее 5 тысяч должностных лиц и офицеров в чине не ниже капитана.
Русская армия была очищена от прогерманских элементов, хотя это и причинило тяжёлый ущерб её боеспособности".

* * *

"...не мог Сталин поверить письму буржуазного лидера, когда он далеко не всем своим вполне доверял.
Дело в том, что мы и без Бенеша знали о заговоре. Нам даже была известна дата переворота..."
/Молотов в записи Чуева/.

* * *

"...Я сам являюсь человеком, который оказался, так сказать, не в стороне от этих ударов.
Меня исключили из партии, я чудом избежал ареста.
Был безработный, всей семьёй голодали, буханку хлеба делили на неделю.
Мужа моей сестры, известного чекиста, расстреляли, - я прямо пишу об этом в своей книге.

У меня было такое мнение, что Сталин всё вершит, крушит.
А вот когда встретился с ним, поработал не один год, увидел, что это совсем не то, - человек он такой, как я о нём пишу.

И то, что именно я, или Конст.Конст.Рокоссовский, тоже пострадавший в 37-м, да ещё как! - такого высокого мнения о Сталине, особенно неприятно для многих, не даёт полностью затоптать его.

Когда Хрущёв попросил Рокоссовского написать какую-нибудь гадость о Сталине, тот ему ответил:
- Товарищ Сталин для меня святой.
На другой день Конст.Константинович пришёл на работу, а в его кабинете, в его кресле уже сидит Москаленко и протягивает ему решение о его снятии".
/Голованов в записи Чуева/

* * *

"...вы как считаете Хрущёва - правым, левым, ленинцем - что?
Хрущёв, он сидел в Политбюро при Сталине все сороковые годы и начало пятидесятых. И Микоян.
Чистили, чистили, а оказывается, правые-то в Политбюро сидели!
Вот ведь как это сложно!

Вот так, по таким, я бы сказал, цифрам и по таким формальным признакам нельзя понять это.
Такие были глубокие изменения в стране, в партии тоже, что вот даже при всей бдительности Сталина освободиться от троцкистов и правых...
В Политбюро и при нём всё время сидели, особенно правые, которые наиболее приспособленчески умеют себя вести.
Настолько гибкие, настолько связаны с нашей крестьянской родиной, настолько крепко связаны...
И так этот мужик умеет приспособиться через своих идеологов со всем переливом и изгибом, что разобраться, где тут начинается троцкизм и, особенно, где начинаются правые, это сложнейшая тема. Сложнейшая.

Они во многих случаях ведут себя не хуже, чем настоящие ленинцы, но до определённых моментов.
Как Хрущёв".
/Молотов в записи Чуева/.

* * *

"Собеседником Молотова на сей раз был человек, мягко говоря, не симпатизировавший ни Сталину, ни Молотову.
Он долго просил меня устроить эту встречу:

- ...Вы сказали, что могло случиться, что репрессии могли бы дойти до вас, если бы...

- Да, могли.

- Тем более, что Полина Семёновна...

- Подкапывались здорово, - соглашается Молотов.

- Вы представляете себе положение ваше: человек, который прошёл огромный путь в партии, отдал здоровье, жизнь, всё делу партии и строительству социализма, и вдруг бы вам пришлось оказаться за колючей проволокой!

- Ну что ж тут такого?
О, Господи! Я смотрю на это дело с точки зрения революционной, - спокойно отвечает Молотов. - Я мог не раз погибнуть за все эти годы - и до революции, и после.

- Но ведь в данном случае не было ничего такого, что...

- Вот я и говорю, была моя определённая ошибка одна...А, вероятно, не одна, ещё кое-что заметили...

После встречи по дороге к электричке собеседник сказал:
- Побывать у Молотова - всё равно, что впервые попасть заграницу.
Если человек был настроен антисоветски, он ещё более станет антисоветским.
Если убеждён просоветски, сильней укрепится в своём убеждении.

Любить его я не стал, но я потрясён его умом и реакцией.
Да, этим ребятам, - задумался он, - пальца в рот не клади - отхватят!

Какой же был Сталин, если у него был такой Молотов!"
/В записи Ф. Чуева/

* * *

Горький в письме к Сталину:

"Необходимо более солидно поставить дело пропаганды безбожия".

Свидетельствует Е.Громов:
- От этой мысли Горький не отступается. На совещании он выдвигает
"ещё одну тему, которая нашей литературой обойдена - это вырождение или выветривание религиозных эмоций в народе.
Это очень важно.
У нас не дано картин, например, вскрытия мощей и всякая такая штука".

* * *

Академик архитектуры Б.Иофан:

"Шёл 1931 год.
Храм Христа Спасителя ещё стоял посредине огромной площади у Москвы-реки.

Большой и грузный, сверкающий своей позолоченной головой, похожий одновременно на кулич и на самовар, он давил на окружающие его дома и на сознание людей своей казённой, сухой, бездушной архитектурой. Отражая собой бездарный строй российского самодержавия и его "высокопоставленных" строителей, создавших это помещичье-купеческое капище...

Пролетарская революция смело заносит руку над этим грузным архитектурным сооружением, как бы символизирующим силу и вкусы господ старой Москвы..."

* * *

Свидетельствует Е.Громов:

"В 1936 году в либретто комической оперы "Богатыри" поэт Демьян Бедный вкупе с поставившим её в Камерном театре Таировым ёрнически высмеял крещение Руси.
Очевидно, Демьян полагал свою позицию неуязвимой.

По всей стране изничтожались церкви, преследовались православное духовенство и верующие.
Демьян Бедный интерпретировал отечественную историю в духе знаменитой книги М. Покровского "Русская история в самом сжатом очерке".
Согласно Покровскому, "Слово о полку Игореве" - "придворная поэма".
А крещение Руси - акция "чисто внешняя" в древнерусской истории, значение которой "православная церковь, конечно, всячески раздувала..."

От имени ЦК необходимые указания получает Комитет по делам искусств.
Публикуется его постановление "О пьесе "Богатыри" Демьяна Бедного, которого велено широко обсудить в театральных коллективах.
Таиров выведен из-под удара. С точки зрения властей, дело не в постановке, а в заложенной в либретто идеологической концепции.

По сути, Бедного обвинили в том же, в чём его ранее обвинил генсек: в клевете на прошлое России.
В пьесе возвеличиваются разбойники Киевской Руси, чернятся её богатыри - носители героических черт русского народа.
И даётся антиисторическое издевательское изображение крещения Руси.
В постановлении указывалось, что оно представляло собой положительный этап в истории русского народа".

* * *

По поводу статьи Бухарина:
"Вряд ли тов. Бухарин сумеет объяснить с точки зрения своей "концепции", как это "нация Обломовых" могла исторически развиваться в рамках огромнейшего государства...

И никак не понять, как русский народ создал таких гигантов художественного творчества и научной мысли, как Пушкин и Лермонтов, Ломоносов и Менделеев, Белинский и Чернышевский, Герцен и Добролюбов, Толстой и Горький, Сеченов и Павлов".
/"Правда", 1936г/

* * *

"В сценарии не раскрыты особенности военной политики и тактики Суворова:

1/ Правильный учёт недостатков противника и умение использовать их до дна.

2/ Хорошо продуманное и смелое наступление, соединённое с обходным маневром для удара по тылу противника.

З/ Умение подобрать опытных и смелых командиров и нацелить их на объект удара.

4/ Умение смело выдвигать отличившихся на большие посты вразрез с требованиями "правил о рангах", мало считаясь с официальным стажем и происхождением выдвигаемых.

5/ Умение поддержать в армии суровую, поистине железную дисциплину".
/И Сталин/

* * *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Душа знает, что Бог есть. И тот, кто слушается веления вписанного в сердце Закона, угоден Богу.
"Мои овцы знают Мой голос"...

И князь тьмы знает, что ведение о Боге убить в душе невозможно, да ему это и ни к чему.
Ему важно, чтоб человек не слушался этого Голоса в душе, суля ему за это все блага земные, власть и могущество.
Ему важно обмануть человека, заставить СОЗНАТЕЛЬНО действовать в "нужном ему направлении".

Ибо вот, большевики полагали, что Бога нет, а советские люди в большинстве продолжали жить, будто Он есть, слушаясь Голоса в душах своих.
А в иных странах, фарисейски признавая Творца, ведут себя, будто Его нет.

Не зря написано:
"Сказал безумец в сердце своём - нет Бога".

Лишь игнорирующий внутренний Закон, изгнавший Бога из СЕРДЦА - добыча князя тьмы.
Цель которого - соблазнами, подкупом, волшебством внушить человеку или прямое непослушание Творцу.
Или мысль, что Бог - вовсе не то, о чем свидетельствуют наши сердца и святые книги... Что можно жить вопреки и Закону внутреннему, и совести - кто как называет.

И что "смертию не умрёте" от непослушания, только станете "как боги".

Или соблазняет поклониться какому-либо ложному божеству, идолу, силам тьмы.

Или искажает сознательно Закон Неба.
Тут он придумывает разные "демократические свободы", "права человека", конституции для того, чтобы сбить с толку, увести в область лукавых "путей человеческих".

Хотя сказано, что "Мои пути - не ваши пути".
А Христос был отправлен на казнь демократическим путём...

- Альфред Нобель назвал демократию "диктатурой подонков", - вздохнул АГ, - А как назвать права и свободы для сексуальных меньшинств, убийц детей во чреве?
Или уничтожение ракетами не вписавшихся в "мировой порядок"?

- Волшебством и "вином блудодеяния своего" Вавилонская блудница, сидящая "на звере", губит народы, - продолжил АХ, - Внушая, что носителем зла является власть, провозгласившая цензуру на дьявольские соблазны, а не мир, провозгласивший "свободу" на эти соблазны.

"...цари земные любодействовали с ней, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её".

По этой логике строгий отец, не пускающий своих детей в публичный дом - изверг, а рекламирующий оный дом - демократ и носитель прогресса.

С точки зрения блудницы Вавилонской и того, на ком она возлежит, - безусловно так.

Ну а дерзающий нарушить Закон человек рискует своей судьбой в вечности.

При советской власти народ как бы был в послушании.

То есть если мать, сбитая с толку атеистическим государством, убивая ребёнка во чреве, не помышляет о мировом вселенском зле, то в так называемом "свободном мире", где Библии продаются повсюду и одновременно ведутся дискуссии о правах женщины этой Библии не слушаться, - она уже "ведает, что творит".

Кстати при Иосифе аборты были запрещены...

"А в общем, надо просто помнить долг от первого мгновенья до последнего..." - поётся в популярной советской песне из популярного телесериала.
Всё правильно - это и есть формула спасения.

И ещё: "Сам погибай, а товарища выручай", "Хлеба горбушку, и ту пополам"...

То есть заповеди, по сути, были возведены в ранг государственной идеологии считающего себя атеистическим государства...

"Кто душу положил за други, и до конца всё претерпел... "

Не права и обязанности, а именно ДОЛГ.

Согласно Замыслу, любая часть живого Целого служит Целому, потому что это её призвание, её миссия.
Она должна служением вернуть Целому всё, полученное даром от Творца - силы, здоровье, способности.
Отдать бескорыстно, имея лишь необходимое /хлеб насущный/.

" Даром получили, даром давайте"...
Так любая часть живого целого, получая необходимое, должна исполнять своё предназначение /это и есть ДОЛГ/.

Награда бесценна - Жизнь.
Временная и вечная.

Советские люди были счастливы, потому что их образ жизни, пусть порой из-под палки, но соответствовал Замыслу.
Они находились за противостоящей Маммоне оградой.
А пастырь, отстреливаясь от "волков", истинных и мнимых, держал их в послушании, взяв всю вину за кровь на себя...

Иосиф освободил свой народ от власти Маммоны и жёлтого дьявола, дал образование, возвеличил труженика до уровня "творца нового мира", приобщил к основам русской христианской православной культуры, тщательно, по-церковному отсеяв всякую пахабщину.

Заставил "шариковых" вспомнить о своём высоком происхождении, призвании, ощутить радость свободы от стяжательства и злых страстей.

"Страна героев, мечтателей, учёных" пела "Гренаду", "Встречный", "Землянку" и "Тёмную ночь"; о друге, "с которым подружились в Москве".

" И отныне всё, что я ни сделаю, светлым именем твоим я назову..."

Что это? Это тебе не "выпьем-оторвёмся, потусуемся-трахнемся".

Говорят, "совки" творили из-под палки...
Я уже пел хвалу цензуре, теперь пропою хвалу палке...

Да, это была МОБИЛИЗАЦИЯ в условиях военного времени, чрезвычайного положения, которое продолжалось всё правление Иосифа.
Отбиться, отдышаться - и снова в бой...
Прочь от настигающей, лязгающей зубами Вампирии.

"Революцией мобилизованные и призванные".
Одни добровольно, по велению сердца.
Другие - наёмники, сражались за гонорары, общественное положение, известность.

Но разве даже в лоне церкви мало "рабов" и "наёмников"?
Впоследствии одни из них могут стать "сынами", другие - так и остаться "наёмниками".
А известно, что "в чём застану, в том и судить буду..."

"На войне как на войне".
На войне все средства хороши, победителей не судят...

Перевести часы, чтоб начали бить полночь.
Спровоцировать оборотней проявиться досрочно, натравить одних на других и уничтожить.

"Будьте мудры, как змии".
В "лежащем во зле" мире почему бы не столкнуть зло со злом, "разделить царство", ослабить и победить?

Разве снаряд, метко выпущенный рабом, наёмником или даже врагом - хуже разит противника?

Ну, а что касается вдохновения - оно от Бога, от духа.
И поскольку образ Божий есть в каждом, то каждому доступны и светлые минуты, часы и даже месяцы вдохновения.
Один и тот же человек может мечтать погибнуть "на той далёкой на гражданке", петь про "синий троллейбус"...
А потом приветствовать показательно-массовый расстрел этих "комиссаров" вместе с беспартийными посреди Москвы только потому, что та власть мешала ему беспрепятственно ездить за бугор.

- И можно, по иронии судьбы, погибнуть не на Гражданке, а умереть от банального гриппа за этим самым бугром, - покачал головкой АГ. - Так что там с вдохновением?

- Вдохновение, как известно, не продаётся, но "можно рукопись продать".

Вдохновенье - плод Духа, оно бесценно, ибо плоды даёт вечные.

Гонорар давно пропит в ЦДЛ, а "Последний троллейбус" продолжает до сих пор подбирать "потерпевших в ночи крушенье" пассажиров постсоветской Вампирии.
И "матросы его приходят на помощь", и плечи касаются плеч, и в молчании - доброта.
А не камень за пазухой или выстрел в спину.

Все, кто нам друг и брат,
Встаньте в единый ряд!

* * *

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор...

* * *

С тех незакатных комсомольских дней
Ты, красный цвет, стал совестью моей.
В боях отцами ты завещан нам -
Тебе, наш цвет, я жизнь свою отдам.

* * *

Смертный бой идёт кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

Иосиф не лично за себя отвечал.
Он был полководцем в этой борьбе, пастырем перед Богом, отвечающим за миллионы не только тел, но и душ.
Разве на свою личную выгоду или власть он работал, не идя ни на сговор с Маммоной, ни на использование в этой драке авторитета церкви?

Если бы ужас с Россией, что теперь случился, - разодранной на части, пожираемой заживо, истекающей кровью, опозоренной, изнасилованной "в особо извращённой форме", - и всё под флагом "демократических свобод и прав человека", - если б всё это победило и воцарилось тогда - в 18-м, в 25-м, в 37-м или в 41-м...

Если б всё это воцарилось тогда, и вместо учёных, стахановцев, комсомолок-спортсменок "с веслом", делегатов и воинов-освободителей мы б имели ополоумевших от крови и баксов оборотней всех мастей?
Воров и бандитов, террористов, взрывающих дома с сотнями жителей в городах...
Вольных и невольных шлюх, бомжей, алкашей, наркоманов, извращенцев всех расцветок? Роющихся в помойках пенсионеров?..

Вон вам, сын тьмы, уже вечности не хватает складировать кассеты с грехами со времён разрушения "империи зла"!
Свобода пить смертельный яд с доставкой на дом - вот что "реформаторы" могут противопоставить спасённым для Неба поколениям царства Иосифа.

"... врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрёт запоры твои".

И, как в гоголевском "Вие", ринутся внутрь сонмы нечисти...

- Полегче на поворотах, - обиделся АГ.

- Вот уж воистину "живые будут завидовать мёртвым", - витийствовал АХ, - Книги, песни, фильмы, спектакли, "пароходы, строчки и другие долгие дела" времён Иосифа до сих пор приносят своим авторам дивиденды добра.
Прорастают сквозь "свинцовую мерзость" постсоветской Вампирии, как "цветы сквозь асфальт", покрывший всё серой ледяной бесчувственностью, корыстью и развратом.

А эта нынешняя интеллигенция, наконец-то дорвавшаяся до свободы делать, что душа пожелает?
Что пожелала, что создала их душа, когда рухнули "цепи цензуры"?
Вскрыла ящик Пандоры, откуда зло миллионными тиражами хлынуло в мир?

Вcя застоявшаяся грязь со дна собственной души вместе с гадами, жабами и прочей мерзостью, которой прежняя власть не позволяла высовываться, подниматься на поверхность - замутила вокруг воду...
Всё отравила, полилась в глаза, нос, уши, в душу народа...

Неужто не ведают, что "горе тем, от кого приходят соблазны"?

- Катарсис! - хихикнул АГ, потирая чёрные ладошки, - Беспробудный очищающий грех.

- То-то у тебя этим катарсисом все закрома забиты! Опять будешь пленку клянчить?..

- Радуйся, Позитив, - всё это на твоего подзащитного работает.
"Что было бы, если бы", хоть история и не знает сослагательного наклонения.
Но сейчас она, история, вчистую вкалывает на Иосифа.

Вот пробрался бы ты, к примеру, в Историческое время лет эдак тридцать назад, изловил Чикатилло заранее и...
Ну не обязательно шлёпнул, а допустим, посадил бы за решётку.
А народ бы вокруг ходил и орал, эта самая интеллигенция:

- Свободу товарищу Чикатилле! Даёшь права человека!

Тебя бы назад в вечность прогнали, замкИ посшибали - гуляй, товарищ Чикатилло!

Ну он бы и развернулся, гульнул...

Неужто не понимают, горемычные, что с геенной никакой Чикатилло не сравнится?..
Ну что ты плачешь, Позитив, ты радоваться должен за своего подзащитного. Что всё в его пользу.
А у тебя вечно вселенские cкорби, вечно тебе "птичку жалко"...

Гайка в колесе.

* * *

 

Внезапно машина заскрежетала, затряслась, будто в ознобе. Ганя остановился. Попробовал поехать. Через несколько метров - та же история.
Срулил на обочину, осмотрел колеса, открыл капот - всё, вроде бы, в полном порядке на взгляд дилетанта - в технике он разбирался слабо.
Вот проклятье!

Ганя запер машину и стал голосовать. Притормозил видавший виды "форд". Ганя объяснил, в чём дело, и попросил подвезти его. Это недалеко. Водитель сказал, что они сейчас поворачивают, что их дом в полукилометре отсюда, но если мсье не очень торопится, он только завезёт домой кузена, выгрузит продукты, чтобы женщины успели подготовиться к празднику - ведь сегодня старый новый год, а затем отвезёт мсье куда надо, потому что они тоже русские.

Выяснилось, что один из русских, отец Пётр - настоятель местной православной церкви, а второй - москвич, гостит у родственников по приглашению. Москвичу было около сорока - бледный, с сумрачно горящими глазами - будто две пиявки присосались к лицу Гани.

- Можешь говорить по-русски, - сказал он отцу Петру, - мсье зовут Игнатий Дарёнов, он художник, недавно эмигрировал. Ленинградец... Не удивляйтесь, Игнатий, моя осведомлённость отчасти профессиональная. Я реставратор икон, зовут меня Глеб, а фамилия вам всё равно ничего не скажет.
Но, если угодно - Златов.

Он без улыбки протянул Гане руку. Пожатие было неожиданно крепким, дружелюбным.

Гане было абсолютно плевать на невесть откуда свалившихся соотечественников, лишь бы поскорее добраться до цели.
Ему было очень худо. Но волей неволей-пришлось помочь разгрузить машину, зайти в дом, где его удивила, а потом и околдовала царящая там благодать. Особняк, казалось, был полон народу - кроме бабушки /как потом выяснилось, тётки Глеба, вышедшей замуж за священника и обосновавшейся в Париже с 20-го года/, отца Петра с матушкой и пятерых их детей /две старших дочери уже были замужем и приехали с малышами/, были ещё два брата и сестра отца Петра, с жёнами, мужьями и детьми.
Родственники матушки, ещё какие-то друзья, тоже с детьми, и при всём том в доме царила удивительная гармония - Ганя всё светлое чувствовал необычайно остро.
Крики, шум, стук падающих вещей, просто мелькание туда-сюда всегда раздражало его, в последнее время особенно. Но здесь присутствие многочисленной родни и неродни отца Петра будто не ощущалось.
Ганя стал наблюдать и пришёл к выводу, что у всех собравшихся особая манера поведения, которую он прежде никогда не видел. Они двигались неторопливо и бесшумно, каждый делал своё дело - расставляли стулья, тарелки, цветы.
Никаких пустых разговоров по углам, вскриков, смешков, бестолковщины. Ничего яркого, экстравагантного в одежде, косметике. Спокойные открытые улыбки, да и сами лица особенные. И вообще всё здесь, несмотря на современный интерьер, было будто из другого минувшего времени.
Особенно дети, которые по первому слову безропотно отправились спать, получив благословение у отца Петра. И было трогательно видеть, как они по очереди подходили поцеловать ему руку, а он бережно крестил склонённые головки.

Пока разгружали машину и отправляли детей спать, приблизилось к полуночи. Получалось, что старый новый год отцу Петру придётся встречать в пути. Отец Пётр сказал, что его это не смущает, но если гость не слишком торопится, покорнейше просит остаться с ними до двенадцати.
Раз уж Господь устроил, чтоб они, русские, так чудесно встретились в Париже накануне светлого русского праздника, потому что старый новый год - именно русский праздник - здесь, во Франции, его не отмечают - если б Ганя согласился провести с ними часок-другой...

Ганя принял предложение, с удивлением обнаружив, как мираж вожделенной ампулы тает, тускнеет. А ещё через час, ошеломлённый высказываниями Глеба об искусстве и не только об искусстве, и гадая, кто же он - обычный сумасшедший или невесть как проникший в наш век средневековый проповедник под видом неулыбчивого москвича с глазами-пьявками, приехавшего на пару недель погостить к кузену в Париж? - Ганя уже с ужасом думал, что могло бы произойти, если бы не сломалась машина. И тот, безумный Игнатий добрался бы до цели, убив Игнатия, с наслаждением потягивающего сейчас сказочно вкусный чай, оказавшийся, кстати, грузинским.
Заворожённого экстравагантной патриархальностью высказываний Глеба, общей молитвой, где присутствующие благодарили Бога "за радости и скорби, помощь и наказание, здравие и болезни телесные, посланные нам для исцеления душевного".

Суждения Глеба казались кладом древних монет - тяжеловесных, старомодных, безнадёжно устаревших, давным-давно неходовых, но от этого не только не потерявших, но и многократно умноживших скрытую свою стоимость.

А наутро ганина машина как ни в чём не бывало заведётся и поедет. И лишь через месяц механик обнаружит отвинтившуюся в заднем барабане гайку, заклинившую тогда тормозную колодку колеса.

Итак, наутро Ганя потащит, вернее, повезёт Глеба на неврастеничной своей машине смотреть парижские картинные галереи, ещё не отдавая себе отчета в том, что живопись тут не при чём и что смурной москвич с глазами-пьявками, мгновенно присасывающимися к лицу собеседника и так же мгновенно отталкивающимися, едва разговор перестает его интересовать, что этот москвич с бредовыми своими речами, на которые и возразить-то нечего, настолько они бредовые - вдруг стал ему нужнее воздуха.

Гане, разумеется, и прежде доводилось встречать верующих, тех, для кого этот вопрос в жизни занимал более-менее значимую часть. Он смотрел на них со снисходительной усмешкой - жалкие дети, прячущиеся в сказочки от беспощадной бессмысленности бытия! Любое случайное прикосновение к "проклятым вопросам" было для Гани всегда болезненным, и он скопом не желал слышать обо всех этих чудесных явлениях, пришествиях, молельных домах и летающих тарелках.

Для Глеба же вера была ни вопросом, ни частью жизни - это была сама жизнь. Поток бытия с насущными проблемами, казалось, тревожил его не больше, чем реку лежащий на дне камень.

"Ну подумаешь, фанатик", - говорил себе Ганя, тут же себе и возражая, что фанатизм Глеба, фанатизм веры, отличается от всех прочих фанатизмов своей оправданностью и уместностью. Не должен ли мир прежде всего решать именно эти "проклятые вопросы"?

И кто же сошёл с ума - мир, снующий куда-то взад-вперёд по делам за окнами их остановившейся неподалёку от галереи машины, куда они так и не доберутся, или они с Глебом, двое чокнутых русских, один из которых с превеликим трудом получил двухнедельную визу к родне, а второй вот уже несколько лет упивается свободой творчества, слова и передвижения в самом что ни на есть комфортабельном вагоне-люкс летящего к концу 20-го века поезда?
Безумный Глеб, получивший вожделенный доступ ко всем этим сногсшибательным витринам, галереям и рекламным огням, обычно завораживающим ганиных соотечественников, как ёлочные свечи озябшую нищую сиротку из рождественской сказки, упускающий последнюю возможность познакомиться с Парижской художественной элитой... И не менее безумный Игнатий Дарёнов, беглец из нищего несчастного своего вагона, обласканный щедро чужими дяденьками и тётеньками и, казалось, навсегда определивший внутренне всю жизнь со всеми её вопросами одним ёмким и неприличным русским словом.

Казалось, он давным-давно покончил с ней счёты. Который же Ганя был безумен? Не тот ли, умудрившийся прожить сорок лет без малейшего понятия о христианстве, лишь однажды пролиставший случайно попавшую в руки Библию, чтобы иметь хоть какое-то представление? А теперь вдруг обрушившийся на Глеба с лавиной вопросов, ответы на которые подсознательно искал всю жизнь, не получая.
И был уверен, что нет их, этих ответов.
Но Глеб отвечал. Отвечал быстро, радостно и складно, сияя пьявочными своими глазами; и какими сладостно-стройными были они, эти ответы... И заворожённо наблюдал Ганя, как перед ним из беспорядочной груды деталей бытия возводил постепенно Глеб сказочно желанный замок, исполненный Вечной Жизни, Смысла, Красоты и Любви.

Но путь туда вдруг преградит один-единственный, самый главный вопрос, в который Ганя упрётся, как в шлагбаум. Там, за вопросом-шлагбаумом, сводились все концы с концами, там кончался тупик и начиналась бесконечность, там было всё не так, всё невероятно, как в зазеркалье.
Однако с точки зрения мира там было безумие.

"Да" и "нет". "Да" - безумно, "нет" - разумно.

Но разумное "нет" означало "нет" всему ценному - истине и смыслу, и тем самым тоже было безумно. Оно было мертво и пусто, как глазницы машиниста летящего в никуда локомотива.

До галереи они так и не доберутся.

Постучавший в окно машины полицейский примет их за голубых и потребует штраф за длительную стоянку в неположенном месте. Обнаружится, что они действительно стоят здесь с незапамятных времён, что галерея давно закрыта, что на улице уже горят фонари и ночная реклама и что дома отец Пётр наверняка волнуется.

Ганя отвезёт Глеба домой, опять они проговорят всю дорогу. Семья уже будет в храме на вечерне и служанка-монашка скажет, что мсье Глебу тоже велено немедленно туда явиться, как прибудут, потому что батюшка "очень тревожились".

С Глебом они так и не попрощаются. Уже отъезжая, Ганя заметит бегущую наперерез машине монашку с рекламным пакетом.

- Мсье Глеб велели передать.

В пакете будут пирожки с тушёной капустой и местный самиздат-брошюрка без заглавия.

Пирожки Ганя проглотит дорогой, а до брошюрки доберётся лишь через несколько дней, заваленный делами и долгами, которых за время его хандры накопилось на доброе десятилетие.

Безумие пройдёт на эти несколько дней. /Или, напротив, вернётся?/

Ганя будет запоем работать, не вылезая из престижной своей квартиры на престижной парижской улице - над декорациями для "Царя Эдипа", которые контракт обязывал немедленно закончить. Иначе - долговая яма.
Ганя давно не писал с таким увлечением, и только его парижская подружка Дени, профессионалка на роль сезонной жены, безошибочно угадывающая любые желания любого хозяина за минуту до появления этих желаний и всегда знавшая, когда ей подавать обед и из каких блюд, какой именно костюм надо одеть хозяину к тому или иному случаю и в какую минуту раздеться самой, - только Дени иногда бесшумно проскальзывала в мастерскую с серебряным подносом. Горячий кофе, тосты с сыром, ледяная баночка грейпфрутового сока и пластиковая карточка с именами звонивших. Ставила поднос на стол и, как кошка потёршись щекой о ганино плечо, чтобы обратить его внимание скорее на поднос, чем на себя, исчезала.

О Глебе Ганя и думал, и не думал. Встреча их продолжала тлеть где-то очень глубоко, согревая и обжигая мучительно-радостным предвкушением неизбежного возгорания.

А потом он раскроет брошенную на софе самиздатовскую глебову брошюрку без названия и уже не сможет оторваться, оставляя на страницах отпечатки вымазанных краской пальцев.

Брошюрка на русском была без комментариев, только цитаты.

Скудные обрывки различных религиозных учений оставляли его прежде совершенно равнодушным. Ещё в детстве он отмёл с порога и ад со сковородками, и рай с ангелами, и церковь со злобными старухами в чёрном, куда лишь однажды заставил себя войти но, получив тумака за какую-то оплошность, ретировался.

В глубине души он почитал всякие высокие понятия - Красоту, Истину, объединённый любовью мир без смерти и страданий.
Детская мольба, постоянно звучащая в душе. Неисполнимая, и оттого трагически желанная мечта:
- Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!

Пусть всегда буду я в объединённом красотой, светом и любовью мире! - его потрясло, что Бог Глеба был именно таким. Которого искал всю жизнь и жаждал Игнатий Дарёнов.

Прежде неприятие вагонного бытия казалось Гане то проявлением собственного болезненного малодушия, то эгоизма.
И, наверное, действительно было бы позорно ныть, что тебя скоро вышвырнут навеки во тьму кромешную, в то время как другие пассажиры спокойненько поедут дальше, ропща, что долго не несут чай.
И лишь одно утешение, что их рано или поздно ждёт та же печальная участь!

"И оглянулся я на все дела мои... и на труд, которым я трудился, делая их: и вот, всё - суета и погоня за ветром, и нет от них пользы под солнцем".

"И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме..."

"Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им: не возбранял сердцу моему никакого веселия"...

Ганя сменил вагон, но пир во время чумы продолжался своим чередом. Неважно, подавались к столу устрицы или частик в томате. Едешь ты в заплёванном плацкарте или в международном люксе на двоих.

И так называемая "свобода", возможность выпускать на волю терзающих тебя джиннов, освобождать и тиражировать - не радовала.

Что это? Опять малодушие, крайний эгоцентризм, сдвиг по фазе?

В одной из рецензий его назвали "Вороном смерти". Кружащим, возвещающим, предугадывающим катастрофу. И питающимся трупами.

Однако его демоны нарасхват раскупались.
Пирующий мир почему-то присоединялся к собственному ниспровержению и, пируя, одновременно корчился в эйфории ужаса перед собственной отчаянно-разудалой решимостью "жить грешно и умереть смешно". Нанизав на косу смерти последний кусочек ростбифа, сбрызнутый собственной кровью.

Оказалось, что Гане так же тошно пировать во время чумы, как и накрывать столы грядущим потомкам. Которые пожрёт неизбежно та же чума.

Мы со Сталиным напоили Мацуоку.

На фото: "Эта штука сильнее, чем Фауст Гёте. Любовь побеждает смерть".
(Автограф Сталина на поэме Горького "Девушка и смерть").

 

* * *

Присутствовали:
АХ(Ангел-Хранитель), АГ(Ангел-Губитель).

Свидетели:
Инок Филофей, Екатерина Великая, Ф.Раскольников, Г.Димитров, Г.Федотов, М.Сванидзе, Теодор Драйзер, Лев Троцкий, Вяч.Молотов, А.Чаадаев, У.Черчилль.

* * *

"Так знай, боголюбец и христолюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, и это - российское царство:
ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвёртому не бывать."
/Из письма псковского инока Филофея Великого Великому князю Московскому Василию/

* * *

"Россия - не страна, а вселенная".
/Екатерина Великая/.

* * *

"Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств.
Если бы он эти пять боярских семейств уничтожил, то вообще не было бы Смутного времени.

А Иван Грозный кого-нибудь казнил, и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал...
Нужно было быть еще решительнее".
/И.Сталин/

* * *

И. В. Сталин В. В. Мартышину:

"8 июня 1938 г. Преподавателю т. Мартышину.

Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо.

Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой. Прошу извинения.

Василий - избалованный юноша средних способностей, дикарёнок /тип скифа! /.
Не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких "руководителей".
Нередко нахал, со слабой, или - вернее - неорганизованной волей.

Его избаловали всякие "кумы" и "кумушки", то и дело подчёркивающие, что он "сын Сталина".

Я рад, что в вашем лице нашёлся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе.

Василия портят директора, вроде упомянутого вами, люди-тряпки, которым не место в школе.
И если наглец-Василий не успел ещё погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.

Мой совет: требовать построже от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника на счёт "самоубийства".
Будете иметь в этом мою поддержку.

К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием.
Но обещаю время от времени брать его за шиворот.

Привет!
И.Сталин".

* * *

"В домашнем быту Сталин - человек с потребностью ссыльно-поселенца.
Он живёт очень скромно и просто, потому что с фанатизмом аскета презирает жизненные блага.
Ни жизненные удобства, ни еда его просто не интересуют".
/Ф. Раскольников/

* * *

Из дневника М. Сванидзе:
" 20.11.36... Арестовали Радека и других людей, которых я знала, с которыми говорила и которым всегда доверяла...
Но то, что развернулось, превзошло все мои ожидания о людской подлости.
Всё, включая террор, интервенцию, гестапо, воровство, вредительство, разложение...

И всё из карьеризма, алчности и желания жить, иметь любовниц, заграничные поездки, туманных перспектив захвата власти дворцовым переворотом.
Где элементарное чувство патриотизма, любви к родине?
Эти моральные уроды заслужили свои участи.

Бедный Киров явился ключом, раскрывшим двери в этот вертеп.
Как мы могли всё проворонить, так слепо доверять этой шайке подлецов? Непостижимо!.. Душа пылает гневом и ненавистью.
Их казнь не удовлетворит меня. Хотелось бы их пытать, колесовать, сжигать за все мерзости, содеянные ими"...

* * *

"Руководством Коминтерна была проведена проверка всего аппарата, и в итоге около 100 человек уволены, как лица, не имеющие достаточного политического доверия...
Ряд секций Коминтерна оказались целиком в руках врага".
/Из письма в ЦК Г.Димитрова/.

* * *

"Это настоящая контрреволюция, проводимая вверху... Марксистская символика ещё не упразднена и мешает видеть факты: Сталин и есть красный царь".
/Г.Федотов/

* * *

"Эти... козявки забыли, что хозяином страны является советский народ. А господа Рыковы, Бухарины, Зиновьевы, Каменевы являются лишь временно состоящими на службе у государства.

Ничтожные лакеи фашистов забыли, что стоит советской власти шевельнуть пальцем, чтобы от них не осталось и следа".
/Краткий курс истории ВКПб/.

* * *

"Я поразмыслил серьёзно, как на молитве, об этом деле, касающемся Троцкого.
Я очень сочувствую его сторонникам,.. но тут встаёт проблема выбора.
Какова бы ни была природа нынешней диктатуры в России - победа России важнее всего..."
/Теодор Драйзер/

* * *

"Завтра Сталин может стать обременительным для правящей прослойки.
Сталин стоит накануне завершения своей трагической миссии.
Чем сильнее кажется, что он ни в ком больше не нуждается, тем ближе час, когда никто не будет нуждаться в нём.
При этом Сталин едва ли услышит слова благодарности за совершённый труд.
Сталин сойдёт со сцены, обремененный всеми преступлениями, которые он совершил".
/Л. Троцкий/

* * *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Творцом приложена к человеку инструкция - Закон.
Что можно и что нельзя, дабы не пойти в разнос и не развалиться. Или, как неверно используемый механизм, не остановиться навеки.
Иосиф применял эту инструкцию к своему народу - что тут плохого?

Конечно, нам дана свобода нарушать Закон. Но если ты заправляешься не тем топливом, то хотя бы не лей его в других!

Он запер тебя от тебя, чтобы спасти тебя.

Падшее человечество, особенно яростно искушаемое ныне дьяволом, освобождённым, согласно Писанию, после тысячелетнего пребывания в бездне, остро нуждается в УДЕРЖИВАЮЩЕМ.

В силу своей падшей природы человек, не рождённый свыше, не просветлённый благотворной силой истинной Церкви и веры, - спастись не может.

Это так называемая толпа, идущая широким путём погибели.

Стадо, большинство, которое избранники Божьи призваны пасти.
С-пасти...
Чтобы это стадо не бросилось в пропасть и не растоптало друг друга, ему по милости Божьей даётся "удерживающий" в лице государства со всеми атрибутами власти.

Всякое государство - насилие, оно применяется к тому, кто, по выражению Ницше "не может повиноваться самому себе".

Но насилие - несвобода, зло.
Бог лишь попускает ему осуществиться в "лежащем во зле" мире - удар бича порой спасителен для стада неразумного...

Вот в каком смысле "Всякая власть от Бога".
Но от Бога она - лишь пока исполняет свои функции - охрану стада.

Масса, народ жаждали "справедливого строгого царя". Над ними Иосиф имел СИЛУ.

Не насилие, а именно силу .

Его власть была тождественна их тысячелетнему коду - сильное сплочённое государство для борьбы с внешним и внутренним врагом. Соборность, нестяжание...

И сейчас, после "смерти первой", Иосиф жив в памяти народной, продолжает "иметь силу". Ибо он - бич Божий во спасение стада.

Были у него и противники, идейные оборотни, тайные и явные слуги князя тьмы.
Над ними Иосиф не имел силы и физически уничтожал, отстреливал волков.

Сам он верил лишь в силу и страх.

Но был ещё Замысел, заложенный в сердца Творцом - жертвенный порыв к свету. Инстинктивная, неосознанная жажда Царства, память об утраченном рае.

Именно это пробудило в народе неслыханный энтузиазм, сделало толпу народом.
Помогло свернуть горы, поднять из руин страну, выиграть гражданку и вторую мировую.

Партия - первое время соратники, охранники стада, вели его к Земле обетованной.
Им тоже была какое-то время вера, к ним обращались за защитой от волков. И все вместе соборно терпели лишения, веря в правильность пути.

"Выйди от неё, народ Мой"...

Власть - огромная ответственность перед Богом.
Она - не привилегия, а тягота, бремя.
Иосиф взял на себя это бремя.
Лишив народ внешней свободы, дал ему внутреннюю.

* * *

Свидетельствует В.Молотов в записи Ф.Чуева:

"Если бы мы не вышли навстречу немцам в 1939 году, они заняли бы всю Польшу до границ. Поэтому мы с ними договорились. Они должны были согласиться.
Это их инициатива - Пакт о ненападении.

Мы не могли защищать Польшу, поскольку она не хотела иметь с нами дело.
Ну а поскольку Польша не хочет, а война на носу, давайте нам хоть ту часть Польши, которая, мы считаем, безусловно принадлежит Советскому Союзу".

"Финляндию пощадили как! Умно поступили, что не присоединили к себе. Имели бы рану постоянную.
Не из-за самой Финляндии - эта рана давала бы повод что-то иметь против Советской власти..."

- На Западе упорно пишут о том, что в 1939 году вместе с договором было подписано секретное соглашение...

- Никакого.

- Сейчас уже, наверное, можно об этом говорить.

- Конечно, тут нет никаких секретов.
По-моему, нарочно распускают слухи, чтобы как-нибудь, так сказать, подмочить.
Нет, нет, по-моему, тут всё-таки очень чисто и ничего похожего на такое соглашение не могло быть.
Я-то стоял к этому очень близко, фактически занимался этим делом.
Могу твердо сказать что это, безусловно, выдумка.

- Мне кажется, - говорю я Молотову, - иногда Сталин вынужден был подставлять вас под удар.

- Бывало и такое. Он занимал главное место и должен был, так сказать, нащупать дело, чтобы двигать его дальше.
Это неизбежно, тут ничего особого нет.

* * *

Гитлер:
- Вот вам надо иметь выход к тёплым морям. Иран, Индия - вот ваша перспектива.
Я ему:
- А что, это интересная мысль, как вы это себе представляете?
Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность выговориться.

Для меня это несерьёзный разговор, а он с пафосом доказывает, как нужно ликвидировать Англию, и толкает нас в Индию через Иран.

Невысокое понимание советской политики.
Недалёкий человек, но хотел втащить нас в авантюру. А уж когда мы завязнем там, на юге, ему легче станет.
Там мы от него будем зависеть, когда Англия будет воевать с нами...

- Не надо огрублять, но между капиталистическими и социалистическими государствами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша.

Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так, а в Финляндии и Румынии никаких иностранных войск.

- Когда мы прощались, он меня провожал до самой передней, к вешалке, вышел из своей комнаты.
Говорит мне, когда я одевался:
- Я уверен, что история навеки запомнит Сталина!
- Я в этом не сомневаюсь, - ответил я ему.
- Но я надеюсь, что она запомнит и меня, - cказал Гитлер.
- Я и в этом не сомневаюсь.

Чувствовалось, что он не только побаивается нашей державы, но и испытывает страх перед личностью Сталина.

* * *

- Сталин был крупнейший тактик.
Гитлер ведь подписал с нами договор о ненападении без согласования с Японией!
Сталин вынудил его это сделать.
Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось.

Большое значение имели переговоры с японским министром иностранных дел Мацуокой.
В завершение его визита Сталин сделал один жест, на который весь мир обратил внимание: сам приехал на вокзал проводить японского министра.

Этого не ожидал никто, потому что Сталин никогда никого не встречал и не провожал. Японцы, да и немцы, были потрясены.

Поезд задержали на час.
Мы со Сталиным крепко напоили Мацуоку и чуть ли не внесли его в вагон.
Эти проводы стоили того, что Япония не стала с нами воевать.

Мацуока у себя потом поплатился за этот визит к нам...

* * *

У. Черчилль:

- В пользу Советов можно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на Запад исходные позиции германских войск.
С тем, чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей огромной страны.
Если их политика и была холодно-расчётливой, то она была в тот момент в высокой степени реалистичной.

* * *

Молотов:
- Нас упрекают, что не обратили внимания на разведку.
Предупреждали, да.
Но если бы мы пошли за разведкой, дали малейший повод, он бы раньше напал.

Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придётся отступать. Весь вопрос был в том, докуда нам придётся отступать - до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали.

Мы делали всё, чтобы оттянуть войну.
И нам это удалось - на год и десять месяцев.
Хотелось бы, конечно, больше.

Сталин ещё перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немцев на равных.
Главный маршал авиации А.Е.Голованов говорил мне, что после разгрома немцев под Москвой Сталин сказал: "Дай Бог нам эту войну закончить в 1946 году".

- Сейчас пишут, что Сталин поверил Гитлеру, - говорю я, - что Пактом 1939 года Гитлер обманул Сталина, усыпил его бдительность.
Сталин ему поверил...

- Наивный такой Сталин, - говорит Молотов, - Нет. Сталин очень хорошо и правильно понимал это дело.

Сталин поверил Гитлеру?
Он своим-то далеко не всем доверял! И были на то основания.

Гитлер обманул Сталина? Но в результате этого обмана он вынужден был отравиться, а Сталин стал во главе половины земного шара!

Нам нужно было оттянуть нападение Германии, поэтому мы старались иметь с ними дела хозяйственные: экспорт-импорт.

Никто не верил, а Сталин был такой доверчивый!..
Велико было желание оттянуть войну хотя бы на полгода ещё и ещё...

Не могло не быть просчётов ни у кого, кто был близок к вопросам того времени.
Не могло не быть просчётов ни у кого, кто бы ни стоял в таком положении, как Сталин.

Но дело в том что нашёлся человек, который сумел выбраться из такого положения и не просто выбраться - победить!"

* * *

СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

Утвердительный ответ на вопрос: "Веришь ли ты в Бога?" отнюдь не является лакмусовой бумажкой спасения.
Адам и Ева знали, что Бог есть, но были из рая изгнаны.

Решающим является ПРОДВИЖЕНИЕ НА ЗОВ, на ГОЛОС.
Преодоление искушений-препятствий и соблазнов. И движение на Зов.

Для большинства народа это - процесс стихийный, бессознательный, но самый важный.

"Дай Мне, сыне, сердце твоё"...
Ибо именно послушное Истине сердце, зовущее "в тревожную даль", в "Прекрасное далёко", туда, где "спасенья узкий путь и тесные врата", может войти в Царствие.
Свободно, всем своим путём жизненным избравшее Свет.

Идущий на Зов, на Свет, избирает Христа и Его учение, даже порой этого не ведая.

Православие - это направление, наставление на Путь.
То есть идущий "верной дорогой" автоматически как бы становится православным христианином.
Ибо налицо и подвиг /движение/ и свобода.

Свободным велением сердца избранное Православие.

Большевиков упрекают в безбожии. Но много ли носителей подлинной веры? Много ли благодатных, "рождённых свыше"?

Это - чудо редкое и великое, оно даётся милостью Божьей.
Обещано свыше, что истинная вера и "уста чистые" будут даны миру уже после "конца времён"...

"Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" - то есть слушающие свою совесть и дающие "добрый плод".
А не пытающиеся c помощью повторения "Господи, Господи" оправдать собственные непотребства.

* * *

В 1918 году был принят закон об отделении церкви от государства.
Те из прихожан, которые раньше посещали храм, дабы показать свою "благонадёжность" и сделать карьеру, освободились от гнёта над совестью.

Репрессии - на Суд Неба. Без воли Божией ничего не происходит, ибо "волос с головы не упадёт..."
Но "врата ада не одолеют её" - сказано об истинной Церкви.
Православная Церковь устояла.
Уже с началом войны вновь открылись храмы, было введено патриаршество.

* * *

" Хорошо жить" по понятиям мира сего - плохо для спасения души, для Бога.

* * *

"Не через Родину, а через Истину лежит путь к Небу", - сказал Чаадаев.

Думается, если под "Родиной" понимать противостоящее Вампирии Царство Иосифа, укрывшее народы от Вавилонской блудницы, а не просто национальное государство, - Чаадаев не совсем прав.

" Выйди от неё, народ Мой"...

Помоги моему неверию.

* * *
"ОНИ ТОЖЕ ЕГО ИСКАЛИ" - так называлась глебова брошюрка.

 

"Душа моя как земля безводная без Тебя... Не скрывай от меня лица Твоего... Как лань жаждет потоков воды, так жаждет душа моя тебя, Боже..."

Что это - древние псалмы?
Или это он, Игнатий Дарёнов, Париж, семидесятые годы двадцатого века, протягивает в пустоту руки?

* * *

"Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?"

* * *

"Для чего устраиваться и употреблять столько стараний и строиться в обществе людей правильно, разумно и нравственно-праведно?
На это уж, конечно, никто не сможет мне дать ответа.

Всё, что мне могли бы ответить, это:
- Чтобы получить наслаждение.

Да, если бы я был цветком или коровой, я бы и получил наслаждение.
Но задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастии, любви к ближнему и любви ко мне человечества...

Ибо знаю, что завтра всё это будет уничтожено:
и я, и всё счастье это, и вся любовь, и всё человечество - обратимся в ничто, в прежний хаос.
А под таким условием я ни за что не могу принять никакого счастья... потому что не буду и не хочу быть счастлив под условием грозящего мне нуля".

ФЁДОР ДОСТОЕВСКИЙ

* * *

"Природа, через сознание моё, возвещает мне о какой-то гармонии в целом...
Она говорит мне, что я, хоть и знаю вполне, что в "гармонии целого" участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму её вовсе, что она такое значит - но что я должен всё-таки подчиниться этому возвещению.
Должен смириться, принять страдание, в виду гармонии в целом, и согласиться жить.

Но... до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь - остаётся ли это целое с гармонией на свете, или уничтожится сейчас же со мною?

Пока я не знаю - зачем? - я не могу ничего делать, я не могу жить.

Ну хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии, 300 голов лошадей, ну а потом?..
И я совершенно опешивал и не знал, что думать дальше.

Или, начиная думать о том, как я воспитаю детей, я говорил себе:
- Зачем?

Или, рассуждая о том, как народ может достигнуть благосостояния, я вдруг говорил себе:- - А мне что за дело?

Или, думая о той славе, которую приобретут мне мои сочинения, я говорил себе:
- Ну хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире - ну, и что же?

И я ничего, ничего не мог ответить.

Жизни не было, потому что не было таких желаний, удовлетворение которых я находил бы разумным...
Истина была то, что жизнь есть бессмыслица".

ЛЕВ ТОЛСТОЙ.

* * *

"...Никакое возможное на свете удовлетворение не может оказаться достаточным, чтобы утолить томление человека, поставить предел его желанию и заполнить бездонную пропасть его сердца".

АРТУР ШОПЕНГАУЭР.

* * *
АЛЕКСАНДР ПУШКИН:

Земли я дитя и звёздного неба,
Но род мой - небесный...

* * *

Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
Как от бельма врачом избавленный слепец.

"Я вижу некий свет", - сказал я наконец.

"Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света;
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
Ступай!"-
И я бежать пустился в тот же миг.

* * *

Не для житейского волненья,
Не для корысти, не для битв,
Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

* * *

МИХАИЛ ЛЕРМОНТОВ:

В минуту жизни трудную,
Теснится-ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко...

* * *

НИКОЛАЙ ГОГОЛЬ:

"Соотечественники! Страшно!..
Стонет весь умирающий состав мой, чуя исполинские возрастания и плоды, которых семена мы сеяли в жизни, не подозревая и не слыша, какие страшилища от них подымутся...

Может быть, прощальная повесть моя подействует сколько-нибудь на тех, которые до сих пор ещё считают жизнь игрушкою...
И сердце их услышит хотя отчасти строгую тайну её и сокровеннейшую небесную музыку этой тайны".

* * *

"Ты сотворил нас, дабы искать Тебя, и неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе".

/БЛ. АВГУСТИН/

* * *

"Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут...
Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под Ноги Свои.
Последний же враг истребится - смерть".
/1 Кор. Ап. Павел/

"Бог даровал нам жизнь вечную, и сия жизнь в Сыне Его"
/1 посл. Иоанна/

"...в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах:
нас почитают умершими, но вот, мы живы;
нас наказывают, но мы не умираем;
нас огорчают, а мы всегда радуемся;
мы нищи, но многих обогащаем;
мы ничего не имеем, но всем обладаем" .
/11 Кор. П./

* * *
"Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всею землёю.
Его ищу, за нас умершего,
Его желаю, за нас воскресшего..."
/Игнатий Богоносец. Посл. к Римл. 4/

* * *

"...ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая такая тварь не может нас отлучить от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем".
/Римл, 8/

"...живу уже не я, но живёт во мне Христос" .
/Галат. 2/

"...для меня жизнь - ХРИСТОС и смерть - приобретение"
/Фил. 1/

"...Сия есть победа, победившая мир - вера наша"
/1 Иоанн/

"Да и всё почитаю тщетою ради превосходства познания Христа Иисуса, Господа моего;
Для Него я от всего отказался, и всё почитаю за сор, чтобы приобресть Христа".
/Фил. З/

* * *

НИКОЛАЙ ГУМИЛЁВ:

И отвечала мне душа моя,
Как будто арфы дальние пропели:
- Зачем открыла я для бытия
Глаза в презренном человечьем теле?

Безумная, я бросила мой дом,
К иному устремясь великолепью
И шар земной мне сделался ядром,
К какому каторжник прикован цепью.

* * *

Я в коридоре дней сомкнутых,
Где даже небо тяжкий гнёт,
Смотрю в века, живу в минутах,
И жду Субботы из Суббот.

Конца тревогам и удачам,
Слепым блужданиям души...
О день, когда я буду зрячим,
И странно знающим, спеши!

Я душу обрету иную
Всё, что дразнило, уловя.
Благословлю я золотую
Дорогу к солнцу от червя.

И тот, что шел со мною рядом
В громах и кроткой тишине,
Кто был жесток к моим усладам
И ясно милостив к вине;

Учил молчать, учил бороться,
Всей древней мудрости земли, -
Положит посох, обернётся
И скажет просто:
- Мы пришли.

* * *

О если бы и мне найти страну,
В которой мог не плакать и не петь я,
Безмолвно поднимаясь в вышину
Неисчислимые тысячелетья!

* * *

Я не прожил, я протомился
Половину жизни земной,
И, Господь, вот Ты мне явился
Невозможной такой мечтой.

Вижу свет на горе Фаворе
И безумно тоскую я,
Что взлюбил и сушу и море,
Весь дремучий сон бытия.

* * *

В мой самый лучший светлый день,
В тот день Христова Воскресенья,
Мне вдруг примнилось искупленье,
Какого я искал везде.

Мне вдруг почудилось, что нем,
Изранен, наг, лежу я в чаще,
И стал я плакать надо всем
Слезами радости кипящей.

* * *

Но почему мы клонимся без сил,
Нам кажется, что кто-то нас забыл,
Нам ясен ужас древнего соблазна,
Когда случайно чья-нибудь рука,
Две жердочки, травинки, два древка
Соединит на миг крестообразно?

* * *

Я один остался на воздухе
Смотреть на сонную заводь,
Где днём так отрадно плавать,
А вечером плакать,

Потому что я люблю Тебя, Господи.

* * *

БЛЕЗ ПАСКАЛЬ:

"Господи, ты даровал мне здоровье на служение Тебе, а я истратил его для суетных целей...

Если сердце моё было полно привязанности к миру, пока в нём была некоторая сила, - уничтожь эту силу для моего спасения и сделай меня неспособным наслаждаться миром: ослабив ли моё тело или возбудив во мне пыл любви к ближним, чтобы наслаждаться мне одним Тобою...

Отверзи сердце моё, Господи, войди в это мятежное место, занятое пороками.
Они держат его в своей власти...
Да пожелай отныне здоровья и жизни только для того, чтобы пользоваться ими и окончить её для Тебя, с Тобою и в Тебе".

* * *

"Ведь не веровать - легче всего.
Неверие ни к чему не обязывает, ничего не налагает, никакого долга, никакой работы над собою.
Легче всего взять шапку, выбежать на улицу и сказать - "я не верую".
И потом плыть по ветру, куда потянет, есть не заработанное, не признавать никого и ничего.
Таково большинство неверующих шалопаев, лентяев, недоучек и т. д.
Не удалось - они стреляются: им и жизнь ни по чём.
Их не учили добрые родители букве: это оттого вначале, а потом помогли уже умники неверующие, скептики, натурофилософы и просто философы...

Мне так странна и непостижима эта слепота гордых умов, что я серьёзно иногда думаю, глядя на всякого усердно молящегося простого мужика или бабу, что тот и другая умнее, например, Шопенгауэра, Гартмана и других изобретателей систем для объяснения начала всех вещей.

Право умнее!
Они, кажется, понимают, что до тех пор, пока не открыто будет человеку совершенно познание всего - и начала и конца вещей - до тех пор он имеет только одного руководителя: чувство, религию...

Впрочем, величайшие из мыслителей, истинные гении - и верили прежде, и теперь веруют.

Можно указать на примеры первых умов, натуралистов, мыслителей...
Они глубоко проникают в материю создания, исследуют её всячески, делают великие открытия, но на Творца не посягают.

Посягают только прихвостни науки, лишённые самого священного творческого огня, да своевольные неучи.
А их, к несчастью, легион".

/ИВАН ГОНЧАРОВ/

* * *

Храм Божий на горе мелькнул.
И детски-чистым чувством веры
Внезапно на душу пахнул.

Нет отрицанья, нет сомненья,
И шепчет голос неземной:
"Лови минуту умиленья,
Войди с открытой головой!"

Храм воздыханья, храм печали -
Убогий храм земли твоей:
Тяжеле стонов не слыхали
Ни Римский Пётр, ни Колизей.

Как ни тепло чужое море,
Как ни красна чужая даль,
Не ей поправить наше горе,
Размыкать русскую печаль!

Сюда народ, Тобой любимый,
Своей тоски неутолимой
Святое бремя приносил
И облегчённый уходил!

Войди! Христос наложит руки
И снимет волею святой
С души оковы, с сердца муки
И язвы с совести больной...

Я внял... Я детски умилился
И долго я рыдал и бился
О плиты старые челом,
Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом

Бог угнетённых, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарём!

* * *

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует.
Он к свету рвётся из ночной тени
И свет обретши, ропщет и бунтует,

Безверием палим и иссушён
Невыносимое он днесь выносит...
И сознаёт свою погибель он,
И жаждет веры... но о ней не просит.

Не скажет век с молитвой и слезой
Как ни скорбит перед закрытой дверью:
"Впусти меня! Я верю, Боже мой!
Приди на помощь моему неверью!"

/ФЁДОР ТЮТЧЕВ/

* * *

"...атеистом же так легко сделаться русскому человеку, легче чем всем остальным во всём мире.
И наши не просто становятся атеистами, а непременно уверуют в атеизм, как бы в новую веру.
Никак не замечая, что уверовали в нуль.

Многое на земле от нас сокрыто, но взамен того даровано нам тайное, сокровенное ощущение живой связи нашей с миром иным, с миром горним и высшим.
И корни наших мыслей и чувств не здесь, но в мирах иных.

Бог взял семена из миров иных и посеял здесь на земле и взрастил сад свой.
Но взращённое живо и живёт лишь чувствами соприкосновения своего таинственным мирам иным;
если ослабевает или уничтожается в тебе сие чувство, то умирает и взращённое в тебе.

Тогда станешь к жизни равнодушен, возненавидишь её".
/ФЁДОР ДОСТОЕВСКИЙ/

* * *

"Одно только я знаю, что худо мне без Тебя... и всякий избыток, который не есть мой Бог - бедность для меня".
/БЛ. АВГУСТИН/

* * *

Что я жажду Тебя, только Тебя - пусть моё сердце без конца повторяет это.
Все желания, что смущают меня денно и нощно, в корне ложны и суетны.

Как ночь скрывает в своём мраке моление о свете, так в глубине моего существа звучит крик:
- Я жажду Тебя, только Тебя...

О мой единственный друг, мой возлюбленный, врата открыты в моём доме - не пройди мимо, подобно сновидению!

Пусть останется от меня самое малое, чтобы я мог сказать:
Ты - всё.
Пусть останется самое малое от моей воли, чтобы я мог чувствовать Тебя повсюду.
И прибегать к Тебе со всеми нуждами и предлагать мою любовь ежечасно.

Пусть останется от меня самое малое, чтобы я не смог закрывать Тебя.

Пусть останется самое малое от моих уз, чтобы я был связан с Твоей волей узами любви Твоей.

Твоя любовь ко мне жаждет моей любви!

/РАБИНДРОНАТ ТАГОР/

* * *

"Бог для того сделался человеком, чтобы мы обожились".

/АФАНАСИЙ ВЕЛИКИЙ/

* * *

О Ты, пространством бесконечный,
ЖивЫй в движеньи вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трёх лицах Божества!

Дух, всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,

Кто всё Собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: "Бог!"

Хаоса бытность довременну
Из бездн ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В Себе Самом Ты основал.

Себя Собою составляя.
Собою из Себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек,

Создавый всё единым словом,
В твореньи простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!

Как капля в море опущенна,
Вся твердь перед Тобой сия;
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?

В воздушном океане оном
Миры умножа миллионом
Стократ других миров, и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною,
А я перед тобой - ничто.

Ты есь - Природы чин вещает,
Гласит моё мне сердце то,
Меня мой разум уверяет:
Ты есь - и я уж не ничто!

Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,

Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.

Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
Её содержишь и живишь,
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь,

Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся;

Как в мразный ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звёзды в безднах над Тобой,

Я есмь - конечно есь и Ты!

Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества,
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества.

Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь - я раб, я червь - я бог!

Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? - безвестен,
А сам собой я быть не мог.

Твоё созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь!
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!

Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Моё бессмертно бытие,

Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! в бессмертие Твоё.

ГАВРИИЛ ДЕРЖАВИН

* * *

Как пригодилась Гане эта старательно составленная чьей-то рукой брошюрка в мучительном стоянии его перед вопросом-шлагбаумом!

Многоголосый стон через десятки, сотни и тысячи лет...
Ихх, живших когда-то, славных и великих, так же, как и он, Игнатий Дарёнов, отвергнувших "прах земных сует" и томящихся перед Неведомым, Невероятным, Невозможным.

Перед тем шлагбаумом, за которым для мира сего - безумие.

Кто из них осмелился перейти черту?

"Впусти меня, я верю, Боже мой.
Приди на помощь моему неверью!"

"Сия есть победа, победившая мир - вера наша"
/1 Иоанн/

Там, за вопросом-шлагбаумом, сходились все ответы и концы с концами.
Там кончался тупик и начиналась бесконечность.

Но там было всё не так, всё невероятно, как в Зазеркалье.
Там было безумие.

"Да" или "Нет"?
"Нет" - разумно, "Да" - безумно.
Но разумное "нет" означало "нет" всему - жизни, будущему, радости и смыслу. И тем самым было тоже безумием.
Оно было мертво и пусто, как глазницы машиниста летящего в никуда локомотива.

"И возненавидел я жизнь: противны мне стали дела, которые делаются под солнцем, ибо всё - суета и погоня за ветром!"

Ганя стоял в тамбуре перед распахнутой дверью.
Позади было "нет", прошлое, настоящее и будущее.
Прошлое и будущее, пожирающие друг друга во имя настоящего, которого нет.
Верное ничто.

Впереди - невероятное "нЕчто".
И всё более различимый зов этого "нечто", которому всё невозможней было противиться.

"Поздно я полюбил Тебя, поздно я Тебя полюбил, о Красота, столь древняя и вечно новая!
И вот - Ты была изнутри, а я был вовне, и там я тебя искал...
Ты была со Мною, но я с Тобою не был...

Но вот ты возгласила и позвала меня, и прорвала мою глухоту.
Ты блеснула и засверкала и прогнала слепоту мою.
Ты прикоснулась ко мне, и я воспылал по миру Твоему".
/ БЛАЖЕННЫЙ АВГУСТИН/

Лишь Иоанна верной тенью, двойником молча ждала за спиной.
И её перехваченные старинным витым шнуром волосы развевало летящее мимо время.

И поставлю над ними одного пастыря.

Враг у порога. С лордам Бивербруком.

 

* * *

ПРИСУТСТВОВАЛИ:
Ах - Ангел-Хранитель
АГ - Ангел-Губитель

СВИДЕТЕЛИ:
В. Молотов.Н.Хрущёв. Ив.Киреевский. В.Шекспир.

* * *
Молотов - Чуеву:

Чуев:
- В общем, ко дню нападения, к самому часу нападения мы не были готовы.

- Да к часу нападения никто не мог быть готовым, даже Господь Бог, - возражает Молотов, Мы ждали нападения, и у нас была главная цель: не дать Гитлеру повода для нападения.
Он бы сказал: "Вот уже советские войска собираются на границе, они меня вынуждают действовать!.."

- Каждый день всех членов Политбюро, здоровых и больных, держать в напряжении...
А возьмите весь народ, все кадры.

Мы же отменили 7-часовой рабочий день за два года до войны!
Отменили переход с предприятия на предприятие рабочих в поисках лучших условий.
А жили многие очень плохо, искали, где бы получше пожить, а мы отменили.

Никакого жилищного строительства не было, а строительство заводов колоссальное.
Создание новых частей армии, вооружённых танками, самолётами...
Конструкторов всех дёргали: "Давай скорей, давай скорей!" - они не успевали, все были молодые конструкторы!..

- А такой, как Тухачевский, если бы заварилась какая-нибудь каша, неизвестно, на чьей стороне был бы.
Он был довольно опасный человек.
Я не уверен, что в трудный момент он целиком остался бы на нашей стороне, потому что он был правым.
Правая опасность была главной в то время.
И очень многие правые не знают, что они правые, и не хотят быть правыми.

Троцкисты, те крикуны: "Не выдержим! Нас победят!"
Они, так сказать, себя выдали.
А эти кулацкие защитники, эти глубже сидят. И они осторожнее. И у них сочувствующих кругом очень много - крестьянская, мещанская масса.

У нас в 20-е годы был тончайший слой партийного руководства, а в этом тончайшем слое всё время были трещины: то правые, то национализм, то рабочая оппозиция...

Одно из доказательств этому - Хрущёв.
Он попал из правых, а выдавал себя за сталинца, за ленинца:
"Батько Сталин! Мы готовы жизнь отдать за тебя, всех уничтожим!"
А как только ослаб обруч, в нём заговорило...

* * *

"Все народы Советского Союза видят в Сталине своего друга, отца и вождя.

Сталин - друг народа в своей простоте.

Сталин - отец народа в своей любви к народу.

Сталин - вождь народов в своей мудрости руководите ля борьбой народов".

/Н. Хрущёв/

* * *

Молотов Чуеву:

- Перед войной мы требовали колоссальных жертв - от рабочих и от крестьян.
Крестьянам мало платили за хлеб, за хлопок и за труды - да нечем и платить-то было! Из чего платить?
Нас упрекают: не учитывали материальные интересы крестьян.
Ну, мы бы стали учитывать, и, конечно, зашли бы в тупик.
На пушки денег не хватало!

- Июнь 40-го прошёл, и это настраивало на то, что пройдёт и июнь 41-го. Тут был некоторый недоучёт, я считаю.
Готовились с колоссальным напряжением, больше готовиться, по-моему, невозможно.
Ну, может быть, на пять процентов больше можно было сделать, но никак не больше пяти процентов.

Из кожи лезли, чтобы подготовить страну к обороне, воодушевляли народ: если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!
Ведь не заставляли засыпать, а всё время подбадривали, настраивали.
Если у всех такое напряжение было, то какая-то нужна и передышка...

- Хрущёв использовал слова Черчилля о том, что тот предупредил Сталина.
Сталин потом сказал на это:
- Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начинается, но думал, что мне удастся выиграть ещё полгода.

- В этом обвиняют Сталина. На себя положился и думал, что ему удастся оттянуть войну.

- Но это глупо, потому что Сталин не мог на себя положиться в данном случае, а на всю страну.
Он думал не о себе, а обо всей стране. Это же главный интерес был наш, всего народа - ещё на несколько недель оттянуть.

- За неделю-полторы до начала войны было объявлено в сообщении ТАСС, что немцы против нас ничего не предпринимают, у нас сохраняются нормальные отношения.
Это было придумано, по-моему, Сталиным.

Бережков упрекает Сталина, что для такого сообщения не было оснований.
Это дипломатическая игра. Игра, конечно.
Не вышло.
Не всякая попытка даёт хорошие результаты, но сама попытка ничего плохого не предвидела.

Бережков пишет, что это было явно наивно.
Не наивность, а определённый дипломатический ход, политический ход".

* * *

"...будущая война станет самой опасной для буржуазии ещё потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника.
Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран".
/ И. Сталин/

"Не убаюкивать надо партию, а развивать в ней бдительность.
Не усыплять, - а держать в состоянии боевой готовности.
Не разоружать, а вооружать".
/И. Сталин/

"Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры.
Надо понять, что при нынешних условиях "кадры решают всё".
/И. Сталин/

* * *

СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

- Бог стихийно прорастает в душах сквозь все отрицания, преступления и грехи.
Был ли в мире хоть один отъявленный злодей, которому удалось совершенно "убить в душе" Бога? Или совесть?
Споры идут, в основном, о том, "Что есть Истина?"
Гонитель христиан Савл волей Божией стал апостолом Павлом...

- А Иуда? - возразил АГ, - он же символ зла, целиком наш.

- Даже Иуда, как мне кажется. Иначе он бы спокойно потратил свои тридцать серебренников, а не повесился.
Однако гордость помешала ему покаяться, сатанинская гордость.

* * *

- Благодать даётся не только членам церкви, но и просто "стоящим на Пути".
За праведность, чистое сердце.
Даётся по молитве тех, кто осознанно, разумом или сердцем взывают ко Творцу, признавая тем самым своё небесное происхождение.

"Отче наш"... Отец наш Небесный...
Не "мой", а "наш" - в этой Молитве Господней мы как бы признаём себя единым богочеловечеством, жаждущим встречи с Небом уже на земле, в душах и сердцах.

"Да будет воля Твоя на земле, как на Небе..."

Откуда нам знать, сколько партийных и беспартийных обращалось тайными глубинами сердца с этой молитвой к Небу?
Но без такого свободного выбора Света, Тайны и первородства в противовес "чечевичной похлёбке" или "банке варенья с корзиной печенья", - без тайного или явного волеизъявления благодать не даётся.

Господь никого не спасает насильно.
Савл не был "мёртвым", он искал Истину, потому и стал Павлом.
Он был "горячим".
И советские люди, очень многие, были "горячими".

А другие, про которых сказано "пусть мёртвые хоронят своих мертвецов"?
От таких и защищал Иосиф живых своих овец, используя и кнут, и меч, и запоры, и занавес железный - он отвечал за овец перед Небом.

Он интуитивно прозревал, что, живя праведно, довольствуясь "хлебом насущным", бескорыстно и самоотверженно служа "освобождению человечества" от власти Вампирии, Маммоны, (то есть освобождению, понятому в русле духовном), избавленные, ограждённые "от лукавого", они обязательно получат благодать спасения.

Ибо без благодати невозможно обрести Царство.
Невозможно сконструировать "новые мехи", нового человека, способного жить по Закону Неба, по Замыслу.
Без благодати - неминуемое перерождение.
В некое полнолуние, когда часы начнут бить полночь, в номенклатурном инкубаторе вылупятся змеёныши...

Вот что прозревал Иосиф, когда действовал гениальной своей интуицией, создавая патерналистское государство в противовес Вавилону и вводя чуть ли не специальными указами христианскую этику -
"Все за одного, один - за всех".

"Союз нерушимый республик свободных" - это, кстати, его строка.
У Михалкова было: "свободных народов союз благородный", - прямо Дворянское собрание!

Строка Иосифа соответствует Замыслу: "единение в Целом, свободно спаянном любовью".

- Большевики это называли "демократическим централизмом" - фыркнул АГ.

- Так или иначе, он прогнал своих овец узкой тропой спасения, где малейшее уклонение влево или вправо грозило падением в пропасть...

- Правые и левые уклонисты, - хихикнул АГ, - Слыхали, проходили.

- Брось паясничать...
Бог Иосифа - суровый ветхозаветный Судия.
Небожитель, повелевший Моисею вывести народ из Египта, избавить "от работы вражия". Работы на Вампирию, высасывающей, подобно раковой опухоли, лучшие жизненные силы человечества.

- "В Царство свободы дорогу грудью проложим себе",.. - не унимался АГ, - В землю обетованную.

- Во всяком случае, ему удалось главное - привить народу стойкий иммунитет против дурной жажды количественной бесконечности в ущерб качественной.

Кстати, сын тьмы, какой был бы твой первый закон в случае прихода к власти?

- Запрещается запрещать! - прошипел АГ,- Как хозяин, так и мы.

- Вот видишь...

С-пасти - сопричастность кесаря Спасителю.
Это - избавить народ "от лукавого"; дать ему "хлеб насущный" - все необходимое на сегодняшний день.

И помочь каждому осуществить индивидуальный Замысел, предназначение /обнаружить дар, развить и реализовать в угодном Небу направлении/.
То есть свободно-радостное, бескорыстное служение Делу Отца.

"Как и мы оставляем должникам нашим"...
Иными словами, тем, на кого поработали, и кто вроде бы должен нам за нашу работу, - мы прощаем, оставляем эти долги.
Ибо это единственный способ вернуть долг Отцу.
Даровавшему нам здоровье, таланты, саму жизнь на служение ЦЕЛОМУ. Семье избранников.

Такова Его воля.
Смешно и глупо было бы какой-либо клетке единого организма требовать плату за свою службу - она ведь получает взамен тоже бесплатно от всех всё необходимое. А от Целого - Жизнь.
Ибо в одиночку не выживет никто. Во всяком случае, в вечности.

- Так это же егоркина программа! - воскликнула Иоанна.

- Прошу посторонних не возникать! - погрозил белым пальчиком АХ,- Егорка твой вообще ещё не родился.
А здесь у нас исторический процесс раз и навсегда состоялся.
У нас ВСЁ, ВСЕГДА и ВЕЗДЕ
. Всё хорошее, разумеется...

- Это у вас, - оборвал АГ, - А у нас, во тьме - всегда, везде, но ничего хорошего.

- Удалось ли Иосифу с-пасти свой народ, покажет Суд.

Во всяком случае, предыдущая и последующая эпохи, их горькие плоды скорее оправдывают нашего подсудимого, чем обвиняют.
Убедительно демонстрируя, что случается, несмотря на множество открытых храмов, с безблагодатным, заражённым вампиризмом и забывшем о небесном своём происхождении стадом.

Ежели ему, стаду, не дать по величайшей милости Божией строгого пастыря с "жезлом железным".

"Так говорит Господь Бог:
вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их и не дам им более пасти овец, и не будут более пастыри пасти самих себя, и исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их.

Посему так говорит им Господь Бог:
вот, Я Сам буду судить между овцою тучною и овцою тощею.

Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех слабых, доколе не вытолкаете их вон.

То Я спасу овец Моих, и они не будут уже расхищаемы, и рассужу между овцою и овцою.

И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида; он будет пасти их и он будет у них пастырем.

И Я, Господь, буду их Богом, и раб Мой Давид будет князем среди них.
Я, Господь, сказал это".
/Иез. 34, 10, 20, 24/

- А Давид - одна из подпольных кличек Иосифа, - прошипел АГ, - эту версию мы уже проходили.

- Во всяком случае, практика советской жизни ещё раз показала, что Бог не всегда там, где повторяют "Господи, Господи!".
А где исполняют Волю Его.

Дьявольская клевета, заговор против Божьего Замысла и Его оплота - Святой Руси, впоследствии Советского Союза - величайшая ложь всех времён и народов,
растиражированная миллионными тиражами и часами эфирного времени.
Я говорю о системе ценностей.

И время от времени "наши" сваливаются бесславно с высоты, куда с трудами неимоверными взошли их великие предки.
Сваливаются с вышки в грязный, кишащий всякими гадами бассейн, и весело в нём барахтаются.
Уверяя себя и других, что наконец-то нашли Истину.

* * *

"Внутреннее сознание, что есть в глубине души живое общее средоточие для всех отдельных сил разума, и одно достойное постигать высшую истину - такое сознание постоянно возвышает самый образ мышления человека.

Смиряя его рассудочное самомнение, оно не стесняет свободы естественных законов его мышления; напротив, укрепляет его самобытность и вместе с тем добровольно подчиняет его вере".

/Ив. Киреевский/

* * *

Тот, кто вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он.

/В. Шекспир/

* * *

"Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки!
На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков.
На вас смотрят порабощённые народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей.

Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии!

Война, которую вы ведёте, есть война освободительная, война справедливая.

Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невскаго, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!"
И.Сталин

* * *

"Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом.
Поднимутся миллионные массы нашего народа.

Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии.
В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою Родину - в нашей отечественной войне с германским фашизмом".
/И. Сталин. 7 ноября 1941г./

Встанет ли Гамлет?

* * *
Лишь Иоанна верной тенью, двойником молча ждала за спиной. И её перехваченные старинным витым шнуром волосы развевало летящее время.

 

Ганя стоял перед шлагбаумом.
Веры по-прежнему не было.
Только светлое ощущение сопричастности к их жажде, к их стону:

"Душа моя без Тебя, как земля безводная..."

Ни социализма, ни капитализма. Не надо мне никаких "измов".
Ни мастерской не надо, ни изобилия, ни прав и свобод.
Ни выставок, ни этого "Эдипа", ни самого таланта моего.
Мне одинаково тошно пировать во время чумы самому и накрывать столы грядущим потомкам, которых пожрёт та же чума.

То, чего я хочу, неосуществимо и безумно.
Но это единственное, чего я хочу.

Я хочу бессмертия - для себя и для других.
Я хочу совершенства - для себя и для других.
Обязательно того и другого разом, потому что бессмертная мразь так же ужасна как смертное совершенство.
Я не хочу и не умею пировать, когда вокруг страдание.
И не хочу этому учиться, потому что это мерзость.

Я хочу иного бытия, вечного, прекрасного, объединенного любовью.
Хочу того, чего не бывает. Но это единственное, чего я хочу.

- Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я...
Да, и я буду, и они - дети, жаждущие вечного сказочного царства.

"Чтоб весь день, всю ночь мой слух лелея, про любовь мне сладкий голос пел"...
Я не верю, но я жажду верить.

Я хочу Тебя - Истина, Смысл, Красота, Бессмертие...

Я не верю в Тебя, но я не могу без Тебя...

* * *

Еще потом, уже после отъезда Глеба, он приедет к отцу Петру по той же дороге и в той же машине.
Жизнь и смерть.
Ничтожная гайка под тормозной колодкой, заклинившая колесо.

- А в Бога вы верите?

- Не знаю. Хочу верить... То, что рассказал Глеб... Я хочу верить в это.

Отец Пётр говорил о священной символике креста, о двойной природе человека - земной и небесной / "Я сказал, вы - боги".../.
О пересечении в сердце нашем вертикали и горизонтали - нашей суетной земной распластанности и порыва ввысь, к Небу.

О том, что птица, чтобы взлететь, принимает форму креста.

О том, что отныне Гане предстоит полностью изменить жизнь, покончив с прежней беспутной...
Потому что таинство крещения - это отречение от сил зла и клятва служения Христу. Запись добровольцем в Его армию.

Что отныне он будет воином, а воин всегда в походе, из еды и одежды у него лишь самое необходимое.
Он всегда налегке, и вместо дворца у него - плащ-палатка.

Что всё лишнее, похотливое, суетное / "вагонное" - подумал Ганя/ - предстоит безжалостно распять на кресте, ибо оно придавливает нас к земле, не даёт взлететь.

Что нельзя одновременно служить двум господам - Богу и богатству, имуществу, славе земной.
Что чем больше в твоей жизни будет суетного и плотского, тем меньше духовного.

"Отдай плоть, прими дух..."

Ибо на земле идёт вселенская война Света со тьмой, где неизбежна победа Света.

Но война идет за души людские и поле битвы - сердца людей.
Всякая плоть на этой войне погибнет, рассыплется в прах, а каждая душа бессмертна.

Но только души, наполненные Светом, делами Неба, смогут с этим Светом воссоединиться. Ибо "что общего у Света со тьмою?" и "ничто нечистое в Царствие не войдёт".

Вот он,Игнатий, страшится небытия, но куда страшнее вечное бытие воинов тьмы.
Когда навсегда исчезло всё земное, привычное, исчезла плоть твоя, и пустую оболочку, монаду твоей бессмертной души заполняет вечная тьма, ничто.

Ибо света нет в тебе, ты сам избрал тьму дарованной тебе свободой выбора.
Ты сам подписал себе приговор, отказавшись от Неба, - вечную тьму навеки.

В этом и состоит Страшный суд.
Измена замыслу Божию о тебе, Образу Божию в тебе.
Суд не в том, что ты не стал, допустим, Серафимом Саровским, а в том, что ты не стал Игнатием Дарёновым, как тебя замыслил Господь со всеми своими дарами, то есть "даром данными".
Временем, здоровьем, талантами, разумом, материальными условиями жизни. "Хлебом насущным".
Как ты использовал это, кому служил?

И всё, что не соответствует замыслу Неба об Игнатии, должно отсечься, сгореть.
Много ли останется от Игнатия нынешнего, или он весь сольётся с тьмою?

Поэтому Крест - спасение наше.
Он, конечно, бремя и иго, но иго благое и бремя - лёгкое.
А путь крестный - тот самый узкий, тернистый, единственный, ведущий в Царство Света.

Ведь даже тонущий, чтобы удержаться на воде, принимает форму креста и даже птица крестом парит в небе...

Но если Ганя сомневается, пусть лучше ещё подумает.

Ибо что лучше - отдать сердце Господу и служить Свету, приготовляясь постепенно к таинству крещения, проверить себя... Или легкомысленно записаться в воинство, а потом дезертировать?

Или даже перейти на сторону врага, князя тьмы, что нередко случается.
А в чисто выметенный дом вселяется семь бесов и война предстоит кровавая, прежде всего с самим собой.

С тем самым ветхим Игнатием, заполненным тьмою.

Ганя ответит словами, которые легли ему на сердце:
- Верую, Господи, помоги моему неверию...
Отец Пётр кивнет радостно.

- Видишь, ты уже и молишься, значит, хоть немного, а веришь... И хорошо, что смиренно - сила Божия в немощи совершается...

Ганя признается в своей ненависти к миру без Бога и к себе самому.
Что приезд сюда - его последний шанс.
И начнёт рассказывать про ампулу.
А отец Пётр вдруг улыбнётся совершенно некстати.

- Вам это кажется смешным? - вспыхнет Ганя.

- Экий ты горячий! Разве ж я смеюсь? Смеются, случается, бесы, а мы радуемся. За тебя я, Игнатий, радуюсь...
Ну что ж ты, продолжай. Вот Крест, вот Евангелие.
Всю свою жизнь рассказывай, с тех пор как глаза открыл...
Где споткнулся, кого обидел... Всё, что ты хотел бы из своей жизни вычеркнуть, рассказывай.
Хорошее не надо, оно и так с тобой, а вот от дурного надо избавиться. Ничего не утаивай, всё, как перед смертью, говори.
Это твоя первая в жизни исповедь...
Сам Господь тебя слушает, Игнатий.
Как сына, что пропадал и вернулся...

Долгая исповедь обессилит Ганю вконец и, покорно отдавшись в руки отца Петра, он будет машинально исполнять, что требуется, едва слушая его пояснения:

... какой глубинный смысл в этом отречении от сатаны, в брошенном в воду восковом шарике с закатанной прядью волос...В хождении со свечой по храму, в помазании и в троекратном погружении с головой в выложенную из гранита чашу, пережившую не один десяток поколений прихожан этой древней церквушки.

Всё покажется мучительно непонятным, затянутым и каким-то чернокнижным действом.

Накатывала дурнота и хотелось лишь, чтоб всё поскорей кончилось.

- Терпи, чадо, это брань духовная, - шептал отец Пётр, видя его состояние, - Это враг, он в тебе мается, тошно ему. Терпи...

Монашка принесла видимо специально купленное новое белье, великоватое.
Деньги отец Пётр взять наотрез отказался:
- Считай, подарок крестнику.

И когда Ганя, наконец, переодевшись и впервые в жизни причастившись, с ещё непросохшими волосами, зверски голодный, так что пришлось затормозить у первого попавшегося кафе, сидел за столиком в ожидании омлета с горошком среди рабочих с соседней фабрики и продавщиц из магазина игрушек напротив /был как раз обеденный перерыв/... в одинаковых детских платьицах куда выше колен, рассчитанных на успех у детей старшего возраста, - Ганя снова и снова вслушивался в себя, гадая, что же изменилось?

А перемена была - он это чувствовал каждой клеткой.
Что дивное и вместе с тем жутковатое чувство свободы, разверзшейся внутри бездны - прямое следствие происшедшей с ним главной перемены.

Насквозь пропахшие какой-то химической дрянью парни, яростно спорящие, кто кому остался должен после вчерашнего кутежа..Девчонки с остро торчащими, как у кузнечиков, коленками в зелёных колготках... Пожилая мадам с мелко дрожащей левреткой в сумке, отвёртывающейся брезгливо от хозяйской руки с ломтиком бледно-розовой ветчины, будто плыли мимо в ином, уже не относящемся к нему потоке бытия.

Нет, он не умер. Он ощущал смешанный запах - ветчины, химической дряни и духов девчонок-кузнечиков... Видел за окном грязный снег, так похожий на питерский, крыло своей машины, на которой через сорок минут должен прибыть на деловую встречу с американцем по фамилии Крафт...

Но всё это уже не довлело над ним. Бездна разверзлась не снаружи, а внутри.
В нём самом.

Он перешёл шлагбаум и оказался по ту сторону таинственной черты.
Он сошёл с поезда на неведомом полустанке, и теперь поезд, набирая скорость, катил мимо вместе с жующим залом и жующим Игнатием.
Всё настоящее, прошлое, будущее.
А он будто по привычке играл Игнатия, жующего, закуривающего, произносящего какие-то слова, осознавая, что так было всегда.
Их всегда было двое.
Игнатий и играющий Игнатия.

Банальность. Мир-театр, и люди в нём - актёры.

Сцена, меняющиеся декорации.
Вместо костюма - данная при рождении плоть, тоже меняющаяся.
Первый выход на сцену.
Игнатий - ребёнок, подросток, муж, любовник.
Модный опальный художник, диссидент, преуспевающий парижанин.
Роли, роли...

А он, подлинный - что видел он в разверзшейся внутри бездне?
Несколько сценок из детства, обвитых серпантином таинственного слова "ДИГИД", свои картины, окровавленными заплатами латающие израненную оболочку души...
И печально-светлый лик Иоанны - половину их расколовшейся в Предистории когда-то единой Сути.
И ещё - адская ампула, гайка в колесе, глебова брошюрка...
Вот и весь он, Игнатий Подлинный.
И всё это уместится, пожалуй, на одном холсте.

Пустота и бездна... Последний акт.
Гамлет умирает, падает занавес.
Убирают декорации, уходят зрители, гаснет свет. Спектакль окончен.
Ну а подлинная жизнь, за пределами театра, - есть ли она?

Встанет ли Гамлет, чтобы раскланяться, снять костюм и идти домой?

Игнатий будто умер и теперь лежал на полу, мучительно ожидая, когда же, наконец, зажгут свет.
Но света не было.
Только, как чёрный траурный занавес, беспредельно разверзалась в душе бездна.

Встанет ли он, актёр, игравший Игнатия Дарёнова?
Париж, семидесятые годы двадцатого века.
Жалкий пленник летящего в никуда потока бытия, непостижимым образом вдруг вместивший в себя и этот жующий зал, и Париж, и весь поезд вместе с безглазым машинистом?

Изменился центр мироздания.
Игнатий будто просматривал в глубинах своего "Я", ставшего вдруг бездонным, фильм с собственным участием.
И этот новый, таинственно бездонный, вечно пребывающий Игнатий вмещал и того внешнего Игнатия, ковырявшего вилкой остывающий омлет.

И ещё интереснее - так было всегда. Два Игнатия.
Жалкий пассажир поезда, - внешний Игнатий, и Игнатий внутренний, так же свободный от происходящего в поезде, как свободен от происходящего на экране зритель в зале.

И спасение - не в изменении сценария, не в направлении рельсов и уж, конечно, не в смене вагона или занавесок в купе...
А в том, чтобы понять, что как мир владеет тобой, так и ты владеешь миром.

И способен вместить и объять всю вселенную, и путешествовать духом в пространстве и во времени.
И изменять её - не только спуском курка или нажатием ядерной кнопки, но и словом, музыкой, кистью, пламенной молитвой.

Понять, что ты - "по образу и подобию". Что ты - чудо, сын Неба.
И главное - не дать лежащему во зле миру одолеть тебя.
Взывая к помощи Того, в Кого Ганя так жаждал поверить.

"Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире будете иметь скорбь, но мужайтесь: Я победил мир".
/И. 16, 33/

"Ибо всякий, рождённый от Бога, побеждает мир".
/ И. 5, 4/

"Я сказал: вы - боги, и сыны Всевышнего все вы. Но вы умрёте, как человеки и падёте, как всякий из князей".
/Пс. 81, 6-7/

* * *

Встанет ли Гамлет?
Или актёр в последнем акте должен умереть со своим героем?
И эти "кузнечики" с зелеными острыми коленками, и мадам с левреткой, скорее всего, так и считают, и ничего, прекрасный аппетит.

Родился, сменил худо-бедно несколько масок и ролей и неизбежно кровавый финал.
Труп навсегда уносят со сцены, действие продолжается.

Зрители довольны, не думая о том, что "зрителей" в этом театре нет.

Почему они, боги, живут как роботы или животные?
Почему не желают выйти указанным путём из камеры смертников или хотя бы написать прошение о помиловании?
Почему верят лишь в смерть, хоть и живут так, будто её нет?

Никогда прежде Ганя не испытывал такого леденящего отчуждения от мира, оставшегося по другую сторону шлагбаума.
Прежний Игнатий умер и остался там, с ними. И нельзя вернуться назад в спектакль.

Надо подняться. Но Гамлет продолжает лежать.
В нём нет жизни. Нет Света.
Нет жизни...

Действие кончилось, декорации исчезли, свет погас.
Таков неизбежный финал каждого актёра.
Тысячи ролей с неизбежным кровавым финалом. Есть ли жизнь после спектакля - подлинная, реальная?
3ажжётся ли свет, когда окончится представление?

Гане было за сорок, его роль ещё продолжалась - мучительное это раздвоение.
Игнатий, играющий в обычную жизнь, вяло, бездарно, потерявший всякий интерес к происходящему на сцене.
И Игнатий, перешедший шлагбаум.

Убитый и реальный, жарко молящий во тьме о Свете.

* * *

Пройдёт несколько дней.
Чудо не происходило, всё оставалось, как прежде.
Игнатий поймёт, что такое ад.
Это вечное пребывание во тьме после спектакля.
В мучительной и безнадёжной жажде Света.

Ганя будет исправно читать утром и вечером подчёркнутые отцом Петром молитвы из подаренного им же молитвослова, но непонятные слова будут безответно исчезать в бездонной тьме пустого мёртвого зала.

Он снова начнёт подумывать об ампуле.

Ах вы, каста проклятая!

* * *

 

СВИДЕТЕЛИ:
Вяч. Молотов. Водопьянов. Штеменко. Вас.Грабин. Джамбул. У.Черчилль. А.Голованов. Св.Аллилуева. Г.Жуков.
* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1941 г. Создание Государственного Комитета Обороны под председательством И.Сталина.

Выступление по радио с обращением к гражданам Советского Союза.

Назначен Народным Комиссаром Обороны СССР.
Приказ по противовоздушной обороне Москвы.

Участие в работе конференции представителей СССР, Великобритании и США в Москве. Постановление Госкомитета Обороны по обороне Москвы.
Доклад о 24 годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.
Речь на параде Красной Армии в Москве.

* * *

- Враг захватил большую часть Украины, Белоруссию, Молдавию, Литву, Латвию, Эстонию, ряд других областей.
Забрался в Донбасс, навис чёрной тучей над Ленинградом.
Угрожает нашей славной столице - Москве.

Немецко-фашистские захватчики грабят нашу страну, разрушают созданные трудом рабочих, крестьян и интеллигенции города и села.
Гитлеровские орды убивают и насилуют мирных жителей нашей страны, не щадя женщин, детей, стариков. Наши братья в захваченных немцами областях нашей страны стонут под игом немецких угнетателей.

Наша первая цель состоит в том, чтобы освободить наши территории и наши народы от немецко-фашистского ига.

У нас нет и не может быть таких целей войны, как навязывание своей воли и своего режима славянским и другим порабощённым народам Европы, ждущим от нас помощи.
Наша цель состоит в том, чтобы помочь этим народам в их освободительной борьбе против гитлеровской тирании и потом предоставить им вполне свободно устроиться на своей земле так, как они хотят.

Немцы рассчитывали... на непрочность советского строя, непрочность советского тыла.

Полагая, что после первого же серьёзного удара и первых неудач Красной Армии откроются конфликты между рабочими и крестьянами, начнётся драчка между народами СССР.
Пойдут восстания и страна рассыплется на составные части, что должно облегчить продвижение немецких захватчиков вплоть до Урала.

Но немцы и здесь жестоко просчитались. Неудачи Красной Армии не только не ослабили, а наоборот, ещё больше укрепили как союз рабочих и крестьян, так и дружбу народов СССР. /Аплодисменты/.

Более того, - они превратили семью народов СССР в единый, нерушимый лагерь, самоотверженно поддерживающий свою Красную Армию, свой Красный Флот.
Никогда ещё советский тыл не был так прочен, как теперь. /Бурные аплодисменты/.

Если советский строй так легко выдержал испытание и ещё больше укрепил свой тыл, то это значит, что советский строй является теперь наиболее прочным строем.
/Бурные аплодисменты/".
Доклад И. Сталина на торж.заседании в честь 24 годовщины Великой Окт.Соц.революции, 6 ноября 1941г.

* * *

"- Растерялся - нельзя сказать. Переживал - да, но не показывал наружу.
Свои трудности у Сталина были, безусловно. Что не переживал - нелепо.
Но его изображают не таким, каким он был, - как кающегося грешника его изображают!
Но это абсурд, конечно.

Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять.
Знаменитый полярный лётчик Герой Советского Союза М.В.Водопьянов поведал мне, что 22 июня 1941 года узнав о начале войны, он прилетел на гидросамолёте с Севера в Москву, приводнился в Химках и сразу же поехал в Кремль.

Его принял Сталин.
Водопьянов предложил осуществить налёт наших бомбардировщиков на фашистскую Германию.

- Как вы это себе представляете? - спросил Сталин и подошёл к карте.

Водопьянов провёл линию от Москвы до Берлина.

- А не лучше ли отсюда? - сказал Сталин и показал на острова на Балтийском море.
Это было в первый день войны...

Поехали в Наркомат обороны Сталин, Берия, Маленков и я.
Оттуда я и Берия поехали к Сталину на дачу. Это было на второй или на третий день...

Сталин был в очень сложном состоянии. Он не ругался, но не по себе было.

- Как держался?

- Как держался? Как Сталину полагается держаться.
Твёрдо".
/Молотов - Чуеву/

* * *

Свидетельствует генерал армии С.М.Штеменко:

- ...одно могу сказать, что Сталин хорошо знал военное дело. Не только военную стратегию, но и тактику...
Военное дело знал не вообще, а хорошо, досконально. Знал оперативное искусство, руководил войной на высшем уровне.

Сошлюсь на некоторые примеры. Когда немцы подошли к Москве, в октябре 1941 года сложилось очень тяжёлое положение. Многие правительственные учреждения, Генеральный штаб были эвакуированы.
Немец стоял под Москвой и рвался к Москве.

Особенно тяжелое положение было в направлении Волоколамского шоссе - Западный фронт.
В этот период у Сталина находилось пять полнокомплектных армий, вооружённых новой техникой.
Под Москвой тогда операциями командовал Жуков и, несмотря на его неоднократные просьбы и мольбы, Сталин не дал ему ни одного батальона и сказал, чтобы он любой ценой продержался.
Тогда мы считали, что Сталин допускает ошибку.
В декабре месяце, когда немецкие войска были обескровлены, Сталин ввёл эти войска в действие.
Немец от Москвы был отброшен.

Тогда мы только поняли, насколько Сталин велик не только в стратегии но и в тактике.

- Командный пункт Жукова в период угрожающего положения находился ближе к линии обороны.
Жуков обратился к Сталину с просьбой о разрешении перевода своего командного пункта подальше от линии обороны, к Белорусскому вокзалу.
Сталин ответил, что если Жуков перейдёт к Белорусскому вокзалу, то он займёт его место...

* * *

Чуев:
- Вам передавал привет Грабин Василий Гаврилович, конструктор пушек.
Он мне подарил журнал с его книгой "Оружие победы" и написал: "Вот как ковалось оружие победы в эпоху И. В. Сталина".
Я у него спросил: "Как по-вашему, Сталин умный был человек?"
- "Умный" - не то слово. Умных много у нас. Он душевный был человек, он заботился о людях, Сталин.

Хрущёв сказал, что мы не готовились к войне. А я все свои пушки сделал до войны.
Но если б послушали Тухачевского, то их бы не было.

- Он говорит: "Я попросил Тухачевского выставить на смотре нашу пушку. Тот наотрез отказался.
Тогда я сказал, что заявлю в Политбюро.
Эта пушка оказалась самой лучшей в войну.
Сталин сказал 1 января 1942 года: "Ваша пушка спасла Россию"...

- О Тухачевском написали: "Бонапарт. Он мог стать изменником".

- Какой он Бонапарт?
Он не мог стать, он был изменником, гнуснейшим изменником, опаснейшим...

Я спросил, были ли у Сталина колебания в октябре 1941 года - уехать из Москвы или остаться?

- Это чушь, никаких колебаний не было.
Он не собирался уезжать из Москвы.
Я выезжал всего на два-три дня в Куйбышев и оставил там старшим Вознесенского.
Сталин сказал мне: "Посмотри, как там устроились, и сразу возвращайся".
/В.Молотов - Чуеву/.

* * *

Мы - родные вам с давней поры,
Ближе брата, ближе сестры
Ленинграду - Алма-Ата.

Не случайно Балтийский флот,
Славный мужеством двух веков,
Делегации моряков
В Казахстан ежегодно шлёт.

И недаром своих сынов
С юных лет на выучку мы
Шлём к Неве, к основе основ,
Где, мужая, зреют умы.

Что же слышит Джамбул теперь?
К вам в стальную ломится дверь
Словно вечность проголодав,
Обезумевший от потерь
Многоглавый жадный удав...

Сдохнет он у ваших застав
Без зубов и без чешуи
Будет в корчах шипеть змея,
Будут снова петь соловьи,
Будет вольной наша семья!

Ленинградцы, дети мои!
Ленинградцы - гордость моя!

К Ленинграду со всех концов
Направляются поезда,
Провожают своих бойцов
Наши сёла и города.

Взор страны грозово-свинцов,
И готова уже узда
На зарвавшихся подлецов.

Из глубин Казахской земли
Реки нефти к вам потекли,
Чёрный уголь, красная медь
И свинец, что в срок и впопад
Песню смерти готов пропеть
Бандам, рвущимся в Ленинград...

Джамбул, Алма-Ата, сентябрь, 1941г.

* * *

Молотов:
- А Рузвельт верил в доллары. Не то, что больше ни во что, но он считал, что они настолько богаты, а мы настолько бедны и настолько будем ослаблены, что мы к ним придём.

Тогда мы им и пропишем. А теперь надо помогать, чтоб их тянуть.

Тут-то они просчитались.
Вот тут-то они не были марксистами, а мы ими были. Когда от них пол-Европы отошло, они очнулись.

Вот тут Черчилль оказался, конечно, в очень глупом положении.
С моей точки зрения, Черчилль наиболее умный из них как империалист.
Он чувствовал, что если мы разгромим немцев, то и от Англии понемногу полетят перья. Он чувствовал.

А Рузвельт всё-таки думал: они к нам придут поклониться.
Бедная страна, промышленности нет, хлеба нет, - придут и будут кланяться. Некуда им деться.

А мы совсем иначе смотрели на это.
Потому что в этом отношении весь народ был подготовлен и к жертвам, и к борьбе, и к беспощадным разоблачениям всяких внешних антуражей.

Конечно, мы не верили в такой второй фронт, но должны были его добиваться.
Мы втягивали их: не можешь, а обещал...

Черчилль сказал ещё в 1918 году, что Советскую власть надо удушить. А на банкетах наших небольших с Рузвельтом в Тегеране и Ялте:
"Я встаю утром и молюсь, чтобы Сталин был жив, здоров. Только Сталин может спасти мир!"
Уверенный в том, что именно Сталин играет ту исключительную роль, которую он в войне имеет.
Слезы текли по щекам - то ли великий актёр был, то ли искренне говорил.

Заставили в одной упряжке бежать. Иначе нам было бы тяжело".
/В. Молотов/

* * *

"...Это большая удача для России в ее отчаянной борьбе и страданиях - иметь во главе великого и строгого военачальника. Он - сильная и выдающаяся личность, соответствующая тем мрачным и бурным временам, в которые его забросила жизнь, человек неистощимой храбрости и силы воли, прямой и даже резкий в речах, против чего, я, воспитанный в Палате Общин, совсем не возражаю, особенно когда мне самому есть что сказать. Прежде всего, он - человек, обладающий тем спасительным чувством юмора, которое необходимо всем людям и народам, в особенности великим людям и великим народам. Сталин произвел на меня впечатление глубокой, холодной мудростью, полностью лишенной всякого рода иллюзий. Я полагаю, что мне удалось убедить его в том, что мы будем хорошими и преданными товарищами в этой войне - но, в конце концов, все решают не слова, а конкретные дела."

(Черчилль У. Речь в палате общин 8 сентября 1942 года).

 

* * *

Свидетельствует А. Голованов:

- За столом было всего несколько человек.
Тосты следовали один за другим, и я с беспокойством следил за Сталиным.
Ведь Черчилль - известный выпивоха, устроил за столом как бы состязание со Сталиным, кто больше примет спиртного.

Сталин пил на равных.
И когда Черчилля на руках вынесли из-за стола отдыхать, подошёл к Голованову и сказал:
- Что ты на меня так смотришь?
Не бойся, России я не пропью, а он у меня завтра будет вертеться, как карась на сковородке!

* * *

- В конце октября 1941 года я поехала в Москву - повидать отца. Он не писал мне, говорить с ним по телефону было трудно. Он нервничал, сердился и отвечал лишь, что ему некогда со мной разговаривать...

Все были возбуждены - только что сообщили, что разведчик, пролетев над Москвой, всюду набросал небольших бомб...

Отец не замечал меня, я мешала ему.
Кругом висели и лежали карты, ему докладывали обстановку на фронтах.

Наконец, он заметил меня, надо было что-то сказать...
- Ну, как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев?" - спросил он, не очень думая о своём вопросе.
- Нет, - ответила я, - там организовали специальную школу из эвакуированных детей, их очень много", - сказала я, не предполагая, какова будет на это реакция.

Отец вдруг поднял на меня быстрые глаза, как он делал всегда, когда что-либо его задевало:
- Как? Специальную школу? - я видела, что он приходит постепенно в ярость.
-Ах вы! - он искал слова поприличнее, - ах вы, каста проклятая!
Ишь, правительство, москвичи приехали, школу им отдельную подавай!
Власик - подлец, это его всё рук дело!..
Он был уже в гневе, и только неотложные дела и присутствие других отвлекли его от этой темы.

Он был прав - приехала каста.
Приехала столичная верхушка в город, наполовину выселенный, чтобы разместить все семьи, привыкшие к комфортабельной жизни и "теснившиеся" здесь в скромных провинциальных квартирках...

Но поздно было говорить о касте, она уже успела возникнуть. И теперь, конечно, жила по своим кастовым законам.

В Куйбышеве, где москвичи варились в собственном соку, это было особенно видно.
В нашей "эмигрантской" школе все московские знатные детки, собранные вместе, являли столь ужасающее зрелище, что некоторые местные педагоги отказывались идти в классы вести урок".
/Светлана Аллилуева/

* * *

Свидетельствует Г.К.Жуков:

- Все мы были свидетелями напряжённейшей, титанической работы ЦК партии по укреплению Красной Армии и оснащению её современным оружием в 1938-1941 годах.
Нам не хватало для подготовки к войне, как неоднократно говорил Сталин в узком кругу, одного-полутора лет.

- Начинается новый этап развития авиации.
Практически был полностью реконструирован ЦАГИ, создаются новые конструкторские бюро военной авиации.
Талантливые конструкторы С.В. Ильюшин, А.И. Микоян, С.А. Лавочкин, В.М. Петляков, А.С. Яковлев вместе со своими молодыми коллективами дают военной авиации истребители ЯК-1, МИГ-3, ЛАГГ-3, штурмовик ИЛ-2, пикирующий бомбардировщик - ПЕ-2 и многие другие - всего около двадцати типов.

В конце 1940 - начале 1941 годов развёртывается борьба за серийное освоение лучших типов самолётов.
ЦК ВКПб и лично Сталин много времени и внимания уделяют авиационным конструкторам.

Комитет обороны принимает решение о строительстве девяти новых самолётостроительных и семи авиамоторных заводов...

* * *

"Совнарком Союза ССР и ЦК ВКПб требуют от вас:

1) В беспощадной борьбе с врагом отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу.

2) Организовать всестороннюю помощь действующей Армии.
Обеспечить организованное проведение мобилизации запасных, обеспечить снабжение Армии всем необходимым.
Быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненым предоставлением под госпитали больниц, школ, клубов, учреждений.

3) Укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам фронта всю свою деятельность.
Обеспечить усиленную работу всех предприятий. Разъяснить трудящимся их обязанности и создавшееся положение.

Организовать охрану заводов, электростанций, мостов, телефонной и телеграфной связи.

Организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникёрами, распространителями слухов.

Уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всём этом быстрое содействие истребительным батальонам.

Все коммунисты должны знать, что враг коварен, хитёр, опытен в обмане и распространении ложных слухов, учитывать всё это в своей работе и не поддаваться провокации.

4) При вынужденном отходе частей Красной Армии угонять подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона.

Не оставлять противнику ни одного килограмма хлеба, ни литра горючего.

Колхозники должны угонять скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы.

Всё ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться.

5) В занятых врагом районах создавать партизанские отряды и диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде.
Для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога складов и т.д.

В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников. Преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия.

Для руководства всей этой деятельностью заблаговременно, под ответственность первых секретарей обкомов и райкомов создавать из лучших людей надёжные подпольные ячейки и явочные квартиры.
В каждом городе, районном центре, рабочем посёлке, железнодорожной станции, в совхозах и колхозах.

6) Немедленно предавать суду Военного трибунала всех тех, кто своим паникёрством и трусостью мешает делу обороны, - невзирая на лица...

Совнарком СССР и ЦК ВКПб заявляют, что в навязанной нам войне с фашистской Германией решается вопрос о жизни и смерти Советского государства.
О том - быть народам Советского Союза свободными или впасть в порабощение.

Теперь все зависит от нашего умения быстро организоваться и действовать, не теряя ни минуты времени. Не упуская ни одной возможности в борьбе с врагом.

Задача большевиков - сплотить весь народ вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии, для победы".

Предc. Совнаркома СССР и Секретарь ЦК ВКПб
И. Сталин
Зам. Председателя Совнаркома СССР
В. Молотов.
29 июня1941
/Из Директивы Совнаркома Союза СССР и ЦК ВКПб партийным и советским организациям прифронтовых областей/.

Огонь. Рождение свыше.

* * *

 

Он снова начнет подумывать об ампуле.

Иоанна так и не узнает, что произошло потом, в ту ночь, когда Дени, внезапно проснувшись в своей комнате от холода, накинет халат и, выскочив в холл, обнаружит, что дверь ганиной спальни распахнута.
Видимо, сквозняком.

Огромное окно на улицу тоже настежь, по комнате вовсю гуляет февральская метель.
А сам хозяин, босиком, в ночной рубашке до щиколоток неподвижно сидит на подоконнике.
В темноте, с закрытыми глазами.
Заснеженный, заледеневший, но с горячими руками и такими же жаркими пятнами на щеках.

Если бы не эти жаркие пятна, он бы весьма походил на привидение.

Но Дени была не робкого десятка.
Она стащила Ганю с подоконника, затолкала в кресло - благо, тот не оказывал сопротивления.
Затем захлопнула окно и принялась сушить "привидение" горячим феном.

Она была уверена, что тут не обошлось без наркотиков.
На вопросы он упорно не отвечал, только время от времени просил, чтоб она ушла.
Он вообще вёл себя, как ребёнок, в довершение всего разрыдался у неё на плече. И улыбался, и плакал.
Тогда она решила позвонить врачу, приятелю Гани, живущему двумя этажами ниже, и сообщить, что "опять".
Она и прежде к нему обращалась в подобных случаях.

Приятель, тоже в халате, примчался через пять минут.
Констатировал сильное нервное потрясение, заставил Ганю выпить какую-то дрянь и уложил в постель.
На его расспросы, что же, в конце концов, произошло в доме, - Дени толком ничего сказать не могла.
Приятель наказал ей присматривать за больным и отправился домой.
Когда Дени вернулась в спальню, Ганя уже спал, как убитый.

Ни утром, ни потом он не заговаривал о происшедшем. Дени, разумеется, тоже помалкивала.

Вот примерно и всё, что спустя много дней узнает Иоанна о парижской ганиной жизни и об этой метельной ночи 9-го февраля, которую он благоговейным шёпотом именовал просто "Девятое".
Вся его жизнь отныне делилась на два периода - до и после "Девятого".

Никогда Иоанна не дерзнёт задавать по этому поводу какие бы то ни было вопросы.
Он сам как-то обмолвится, обозначив "Девятое" ещё одним словом:
"ОГОНЬ".

Впоследствии она встретит похожее в знаменитом "Мемориале" Блеза Паскаля:

"ОГОНЬ".
Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не философов и мудрецов.
Уверенность, уверенность...
Радость, Мир.
Бог Иисуса Христа.
Забвение мира и всего, кроме Бога..."

Тесная узкая тропа над бездной.
Единственно подлинная роль, вложенная самим Автором, Господином театра, в сокровенные глубины твоего новорождённого "Я".
Та самая тайная инструкция, указывающая путь к Подлинному Бытию.

А вокруг тысячи масок, ролей, костюмов, дорог...
Господи, зачем?

Ещё один Его великий дар. Свобода.

Свобода не выбрать Тебя? 3ачем?

Потому что там, где нет выбора, нет свободы.
Древо познания добра и зла - дар свободы.
Послушание или непослушание Господину Театра.
Жизнь или смерть.

С рокового выбора прародителей началась история, в мир вошли зло и смерть.
Выбор для каждого - осуществлять записанное в сердце или надевать маски.
Лжи, стяжательства, похоти, властолюбия, гордости - имя им легион.

Отвергнуть все маски, все роли и вернуться к самому себе.

К Замыслу, который Я вдохнул в тебя.
Дух Мой, Образ Мой - единственно подлинное, бессмертное в тебе, ибо только Я Сущий, только Я есть.
Тьма и смерть - отсутствие Меня.
Ты выдёргиваешь вилку из источника света, и наступает тьма.

Все маски и роли мира сего рассыплются в прах.
Не дерзай переделывать пьесу - она написана до начала Времён, задумана Мною.
А ты властен лишь ежечасно выбирать между Мною и немною.
Светом и тьмой.

Царство Света не может состоять из тьмы.
Вернись к себе Подлинному, к Моему замыслу о тебе.
Тот, кто останется лежать на подмостках, когда его время кончится, должен быть Подлинным, а не маской.
Вот и всё.

"Я есмь истинная виноградная лоза, а Отец Мой - Виноградарь;
Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода".

Ты отдал себя Мне, ты вернул себя Мне, ты распахнул себя Мне, и Я войду в тебя.

И наполню тебя Огнём, и пошлю тебя в мир.
Чтобы ты, как свеча освещал миру путь ко Мне, сгорая сам Моим Огнём.

Отвергнись себя, возьми крест свой и иди за Мной, - так говорю Я.

Не раболепствовать миру и не владеть миром. Не бежать от мира и не соблазняться им.
А нести со Мною его муки, спасая мир.

Гореть избрал Я тебя.

Я знаю - ты пуст и холоден.
Я зажгу в тебе Мой Огонь, святой жертвенный Огонь Любви, в котором ты сгоришь без остатка.
И станешь Теплом, и станешь Огнём, и станешь Светом.
И пребудешь со Мною, ибо Я там, где Свет и Огонь.

Свеча тленна, свет её - вечен.
Лишь тот, кто станет светом, пробудится в Царстве Света, где нет тьмы.

"И узрят лицо Его и Имя Его будет на челах их.
И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь освещает их; и будет царствовать во веки веков".
/Отк, 22, 4-5/

Так или примерно так вместит Иоанна ганино "обращение".

* * *

Первые несколько "медовых" недель он будет несказанно, по-детски счастлив.

Некогда безнадёжно злой, уродливый, бессмысленный и враждебный мир предстанет неким страдающим заколдованным царством, застывшим в ожидании пробуждения.

Все эти биржи, выставки, визиты, галереи, презентации, переговоры, витрины, новости, авиалайнеры, такси, экспрессы, ракеты, толпы, дела, подружки и приятели, реклама, - будут просто сыпью, волдырями на теле этого больного царства.

"Но продуман распорядок действий"...
Будь то пустой водевиль, бытовая тягомотина, кровавая мистерия или бешеные скачки с препятствиями - вся эта сумбурная многоактная пьеса проявит свой смысл лишь когда в зале зажжётся Свет.

Теперь он знал - так будет. Он ещё был полон этим Светом.
Ему хотелось заорать всем этим борющимся, враждующим, конкурирующим, спивающимся, блудящим, сидящим на игле, гоняющимся за франками, шедеврами, знаками отличия, бабами, министерскими портфелями, голосами избирателей, всевозможными идолами,
- Да остановитесь же!

Неужели не видите, что яблоки эти из воска, бриллианты - стекляшки, зАмки - из картона...
И лишь шпага у Лаэрта настоящая.
Вы живёте, будто как раз всё наоборот.
Почему не осознаёте своей заколдованности, болезни, безумия?

Скоро упадёт занавес и наступит тьма.
Кто из вас окажется Подлинным, без шутовской маски?
Кто сыграет самого себя так, как задумал Творец?

"Ибо огрубело сердце людей сих. И ушами с трудом слышат, и очи свои сомкнули, да не узрят очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем.
И не обратятся, чтобы Я исцелил их".
/Ис. 6, 9-10/

Итак, есть Хозяин Театра, есть ты и написанная Им для тебя роль.
Декорации не имеют значения.
Важно ещё твоё взаимоотношение с другими актёрами, которым ты должен помочь не сбиться, не нести отсебятину, а сыграть как можно ближе к тексту написанные Творцом роли.

Тексты Творца - единственно подлинные.
Лишь его Гамлет встанет по окончании времён.
Все придуманные нами персонажи, все маски - всего лишь реквизит.

Сыграй самого себя, то есть образ Божий в себе, замысел Божий о себе - только тогда оживёшь и станешь реальностью.

Ибо только Бог есть и только в Нём возможно быть.

Теперь Ганя уже не понимал, как могут они не видеть Его, Автора.
Присутствие Которого он угадывал теперь повсюду - в лицах, падающем снеге, в прыгнувшей на колени кошке, в кусте гортензий в цветочной корзине.

Распадающаяся, съедаемая тлением красота приобрела какой-то глубинный изначальный смысл, красоту первообраза.
Розы в вазе в гостиной, которые Дени периодически меняла, уже не были для него ни розами увядающими, ни розами только что купленными и тоже обречёнными на увядание...
Это были розы, вот и всё.
Вне времени и пространства, вечно свежие и прекрасные, как на написанном в прошлом веке натюрморте.

Ганя расколдовывал стареющие лица, представляя себе, какими они будут, когда свинцовая пелена старости расплавится в божественном огне и мир предстанет в вечной невиданной красоте Замысла.

"И увидел я новое небо и новую землю: ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет.

И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни плача, ни вопля, ни болезни не будет уже: ибо прежнее прошло.

И сказал мне: свершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец; жаждущему дам даром от источника воды живой".
/От. 21: 1, 4, 6/

Всё, что прежде его угнетало, раздражало, злило, вызывало теперь пронзительную всепрощающую жалость - от последней спившейся вокзальной девки до суперзвезды и премьер-министра.
Потому что маска изгоя ничуть не престижнее маски князя, если они служат тьме.

Посеявшие временное и тленное пожнут тлен.

"Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в Меня не будет жаждать никогда!"
/И. 6, 35/

В те первые медовые дни Ганя каждой клеткой чувствовал Его присутствие.
Его Свет, в Котором проступало, обрисовывалось истинное, подлинное - Огонь, Свет и Тепло.
Растопить, расчистить, преобразить и воскресить себя Огнём Божественной Любви.
Вся грязь, фальшь, накипь и шлаки должны сгореть.

"И должно вам родиться свыше..."

Муки второго рождения.

Ганя снова забросит все дела.
Отвергнуть себя прежнего, и прежние дела свои, и прежние картины, особенно последние, которые теперь представлялись ему грудой окровавленных бинтов.
Он возненавидел и их, и прошлую свою жизнь, в которой не было Его.

И лишь потом откроется Гане, что если б не было терзаний и мук той ненавистной теперь жизни, отчаянно-молчаливых криков о помощи Тому, Неведомому, не было бы и того, что в Евангельской "беседе с Никодимом" названо "Рождением свыше".

"Ты сотворил нас, дабы искать Тебя, и неспокойно сердце наше, пока не успокоится в Тебе".
/Бл. Авг./

Эти снобы и буржуа, так однообразно и скучно наслаждающиеся жизнью...И сошка помельче, налету подхватывающая с барского стола остатки...И скованная льдом возлюбленная его Родина, спивающаяся под тиной и корягами, закусывающая кукишем в кармане и мечтающая о "ветре перемен", - всё, что он прежде осуждал, презирал, ненавидел, что довлело над ним, угнетало и мучило, - теперь лишь взывало о помощи.

Он забыл, он не мог понять себя прежнего.
Теперь он только хотел помочь им всем и не знал, как.

Он раздавал деньги бомжам,(которые те тут же спускали на зелье), парижским сонечкам мармеладовым, весело обменивающим франки "сдвинутого русского" на право ловить клиентов на более престижном углу.
Усталым многодетным домохозяйкам из бедных кварталов, мечтающим о цветном телевизоре или входящем в моду видео.

Несколько его попыток как-то с кем-то поделиться своим новым мироощущением окончились полным фиаско.
В лучшем случае, его с интересом выслушивали, кивали сочувственно, чтобы тут же, вздохнув - что конечно, что-то в мире не так, что-то неладно в Датском королевстве, а может, всё не так, всё неладно - вернуться к "осетрине с душком".

Или же он сразу же чувствовал, как стекленеют только что оживлённые глаза собеседника. И невидимая стена отсекает его, Ганю, от заколдованного царства, о котором можно лишь сожалеть, сострадать и плакать.

Умирая от счастья от ощущения Его близости.
От муки, когда дано было увидеть прошлую свою жизнь в фантасмагорическом ужасе содеянного и содрогнуться в нестерпимом стыде, подобно Симону Петру:
"Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный" .
/Л. 5, 8/

И снова Его всепрощающая Любовь, Крест, Голгофа, обезумевшие в злом самоутверждении актёры, отвергнувшие сошедшее к ним Слово.
И в их толпе, орущей:
"Распни! " - он, Игнатий, с преступной своей жизнью.

"Прости им, Отче, ибо не ведают, что творят"...

И божественное: "Свершилось".
И пронзившая тьму кровавая молния Голгофы.
И по-прежнему безумствующие и кривляющиеся лицедеи.

Забывшие, что только шпага у Лаэрта - настоящая.

"Суд же состоит в том, что Свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы.
Ибо всякий, делающий злое, ненавидит свет и не идёт к свету, чтобы не обличились дела его, потому что они злы".
/И. 3, 17-20/

Первая основная заповедь "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим," - та, что большинству человечества или вообще не даётся или даётся с невероятным трудом, отзовётся в Гане мгновенным ответным огнём.

* * *

- Избранничество, рождение свыше..." - скажет отныне влюблённый в крестника отец Пётр.

Теперь они часто виделись.
Наступил Великий пост, первый пост в ганиной жизни.

И чем больше отходил он от всего, что прежде наполняло его дни - дел, друзей, выставок, пристрастий, чем больше молчало тело и легчало от овощных салатов и каш с оливковым маслом, которые покорно, ничему не удивляясь, готовила ему Дени, тем более тянуло его в церквушку, где собирались православные эмигранты всех волн и поколений. Русские, болгары, греки.

Ганя редко с кем-либо общался.
Он становился обычно сбоку от алтаря за широкой колонной, где никому не был виден, а ему был виден лишь отец Пётр, тоже исхудавший, вдохновенный.
Сам Ганя еще не умел молиться, и, внутренне присоединяясь к отцу Петру, прекрасному молитвеннику, летел вместе с ним на божественный огонь, изнемогая от любви и счастья.
Падал, опалив крылья, и снова взлетал.

Ганю потрясала уже не Его нисходящая любовь к себе - Творца к падшей твари, и не собственная самозабвенная ответная любовь - его потрясало открытие, в которое он никак не решался поверить.

Что Он, Непостижимый и Всемогущественный Творец Вселенной, также жаждал ответной любви его, жалкого "мыслящего тростника".
И память настойчиво подсказывала Гане моменты прошлой его слепой жизни, когда он не просто неосознанно жаждал Бога, но и слышал Его Зов, жаждущий взаимности.

Это казалось невероятным, но только так объяснялась мысль, что "душа - невеста Христова".

Он сотворил для неё вселенную, Он воззвал её из небытия, Он подарил ей свободу.

И когда она, падшая, забывшая, изменяла многократно с идолами, Он не просто продолжал любить её, но и искупил её грех божественной Своей Кровью.

Продолжая прощать и жаждать ответной её любви.

Ибо и в браке Небесном лишь в соединении полнота счастья...

Томясь по ответной любви твари, Творец знает, что без этой ответной любви она погибнет.

Ибо лишь Он - путь, истина и жизнь. А вне - смерть вечная...

В любви твари к Творцу - её единственное спасение, единственный шанс.

Он жаждет её ответной любви из-за любви к ней.

"До ревности любит дух, живущий в нас"...
/Иак. 4, 5/

Гане казалось, что он взлетает всё выше, не по силам, ужасаясь близости к Огню и желая её.
И Огонь зовёт, ждёт его.
Чтобы однажды в окончательном блаженном сближении сжечь дотла всё препятствующее великому вселенскому брачному пиру.
Когда будет всё во всём.
И всё будет Любовь, Свет и Жизнь.

И в этом - смысл каждого бытия, каждой вложенной в сердце сверхзадачи, определённой Величайшим из режиссеров.

"Сын Мой! Отдай сердце твоё Мне, и глаза твои да наблюдают пути Мои".
/Пр. 23, 26/

А по вечерам, когда читались Евангельские главы о страданиях Христа, где Бог, "ставший человеком, чтобы мы обожились", униженный, оставленный учениками, преданный мучительной позорной смерти, испивший до дна чашу горькую, человеческую, вплоть до богооставленности, умирал на кресте, Ганя вдруг спросил себя:
а если бы тогда победил дьявол и не было бы воскресения, и никакой надежды и награды, лишь вечная тьма после спектакля, - кого выбрал бы он, Игнатий Дарёнов, в этой земной жизни?
Какой путь?

И не было сомнения - с Ним, только с Ним, с Галилеянином.
С Его невероятным учением.
Он любил уже не только Христа-Бога, не перспективу бессмертия в Его царстве, а Христа-человека.
Второго Адама, преодолевшего в Гефсиманском саду смертную свою природу.

"Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо меня; но не чего Я хочу, а чего Ты".
/Мф 14, 36/

Такая война а она занята бл-ом!

* * *
Присутствовали:
АХ (Ангел-Хранитель), АГ(Ангел-Губитель).

 

Свидетели:
В Корнев, А.Кузьмин, А.Гитлер, К.Типельскирх, пулемётчица Нина Орлова, Юлия Друнина, В Молотов, Ф.Достоевский2, Л.П.Карсавин, С.Аллилуева, А.Громыко, святитель Дм.Ростовский, протоирей В.Швец, митрополит Сергий Старгородский, маршал А.Голованов, маршал А.Василевский, Шарль де-Голль.

* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1942 г. Телеграмма о всемерном развёртывании деятельности Академии Наук.
Выход в свет книги Сталина "О Великой Отечественной войне Советского Союза" на русском, китайском, английском, польском, румынском и др. языках.

Проводит совещание командиров партизанских отрядов в Москве.
Подготовка к защите Сталинграда.
Приказ "Об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии".

Доклад о 25 годовщине Великой Окт. соц. революции.
Благодарность колхозникам и колхозницам Тамбовской области, собравшим 400 млн. рублей в фонд Красной Армии.

* * *

"Уже на пятый день войны ЦК ВКПб и Совнарком СССР вынесли первое постановление военного времени:
"О порядке вывоза и размещения людских контингентов и ценного имущества".
В этом постановлении были определены задачи и очерёдность эвакуации. Оно немедленно вступило в силу.

В первой половине 1942 года восстановление всех эвакуированных заводов в основном удалось завершить.
И поистине замечательно, что уже в июле было произведено авиационной продукции в 1,3 раза больше, чем в мирные дни июня 1941 года".
/В.Корнев/

* * *

Свидетельство А.Кузьмина, директора "Запорожстали":

"Гитлеровцы овладели правым берегом Днепра и начали артиллерийский и миномётный обстрел завода на левом.
Днём сталевары демонтировали оборудование, а ночью под покровом темноты грузили его в вагоны.
Каждую ночь уходили составы на восток, 15 сентября началась отправка людей.

Из цехов вывезли колосс-слябинг, уникальные прокатные станы, 8 тысяч моторов, 1800 моторов-генераторов, 57 тысяч трансформаторов - всего 18000 вагонов с оборудованием.
Это был невиданный трудовой подвиг, пример гражданской доблести".

* * *

Свидетельство В.Корнева:

"Посёлок пустел с каждым днём.
Мужчины уходили на фронт. Эвакуировались предприятия.
Всё чаще наши паровозные бригады уходили во фронтовые рейсы.
Возвращались из них далеко не все. Побывав в огне прифронтовых железных дорог, пропадали без вести, попадали в плен.

На восток шли поезда, забитые ранеными, эвакуированными, побитой военной техникой и демонтированным заводским оборудованием.
На запад двигались эшелоны с войсками, пушками, танками, авиационными бомбами, санитарными автомобилями.

Невероятным, фантастическим казалось это непрерывное движение во время самых жестоких бомбежек, когда "Юнкерсы" устраивали над станцией "чёртову карусель".

Грохот разрывов сливался в непрерывный рёв.
Огонь взметал в небо, дым гасил солнце, а поезда шли почти бесперебойно.
Побитые паровозы меняли другими, горевшие вагоны толкали под откос.
Под бомбами латали, штопали пути, убитых меняли живыми.
И так каждый день".

"За первые шесть месяцев войны было эвакуировано более 10 миллионов человек, перевезено в глубокий тыл 2539 промышленных предприятий, 2,3 миллиона голов рогатого скота".

* * *

Памятка германскому солдату:
"Для твоей личной славы ты должен убить ровно сто русских...
Уничтожив в себе жалость и сострадание, убивай всякого русского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или мальчик...
Мы поставим на колени весь мир. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки.
Ты германец!
Как подобает германцу, уничтожай всё живое, сопротивляющееся на твоём пути!"

* * *

Гитлер о захвате Москвы:

"Город должен быть окружён так, чтобы ни один русский солдат, ни один житель - будь то мужчина, женщина или ребёнок - не мог его покинуть. Всякую попытку выхода подавлять силой.
Произвести необходимые приготовления, чтобы Москва и её окрестности с помощью огромных сооружений были затоплены водой".

* * *

"Бои вокруг Ленинграда продолжались с исключительной ожесточённостью, но благодаря упорнейшему сопротивлению обороняющихся войск, усиленных фанатичными ленинградскими рабочими, ожидаемого успеха не было...

4 декабря предпринята отчаянная попытка ещё раз бросить армии в наступление на Москву. Наступление приостановлено после того, как не удалось захватить Тулу /ее тоже обороняли фанатичные тульские рабочие/, которая была как бельмо на глазу".
/К.Типельскирх/

* * *

Из клятвы партизана:
"Я, нижеподписавшийся, - член партизанского отряда, - торжественно заявляю, что не дрогнет моя рука и сердце при выполнении священного долга перед Родиной в борьбе с гитлеровскими бандитскими полчищами...

За поруганную землю нашу, за сожжённые города и сёла, за пытки населения и издевательства над моим народом я клянусь мстить врагу жестоко и беспощадно"...

* * *
"Под могучими ударами Красной Армии немецкие войска, откатываясь на запад, несут огромные потери в людях и технике.
Они цепляются за каждый рубеж, стараясь отодвинуть день своего разгрома.

Но напрасны усилия врага. Инициатива теперь в наших руках и потуги разболтанной ржавой машины Гитлера не могут сдержать напор Красной Армии.

Недалёк тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и сёла Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии.
Освободит Советский Крым, и на всей Советской земле снова будут победно реять красные знамена".
/И. Сталин/

* * *

"Дорогой Иосиф Виссарионович!
Мы, коммунисты Гвардейского Краснознамённого Таманского ордена Суворова III степени авиационного полка, собравшись на своё последнее итоговое партийное собрание, шлём Вам, нашему учителю и другу, пламенный большевистский привет!

Двадцать пять тысяч боевых вылетов, три тысячи тонн бомб, сброшенных на врага, 23 Героя Советского Союза. Таковы итоги нашей работы.

Тридцать замечательных девушек - коммунистов и комсомольцев отдали свою жизнь за честь и независимость Родины.
Полк доказал, что советская женщина в грозное время для Родины может мужественно, стойко и самоотверженно с оружием в руках защищать свою любимую отчизну".

800 тысяч женщин вступило в Красную Армию, триста тысяч - добровольно.

* * *

"Я мечтала стать пулемётчицей...
Когда случилась война, я была уже готова!
Сдала на "отлично" пулемётное дело.

Я попала - какое это было счастье для меня! - в Чапаевскую дивизию, ту самую, настоящую.
Я со своим пулемётом защищала Одессу, а теперь защищаю Севастополь.

С виду я, конечно, очень слабая, маленькая, худая. Но скажу правду: у меня ни разу не дрогнула рука. Первое время я ещё боялась, а потом прошло.

Когда защищаешь дорогую родную землю и свою семью, тогда делаешься очень храброй и не понимаешь, что такое трусость".
/Из письма пулемётчицы Нины Орловой/

* * *

Могла ли я, простая санитарка,
Я, для которой бытом стала смерть,
Понять в бою, что никогда так ярко
Уже не будет жизнь моя гореть.

Могла ли я в плену окопных буден
Понять, когда окончится война,
Что никогда уже не буду людям
В тяжёлую минуту так нужна.

/Юлия Друнина/

* * *

"Сталин пошёл дальше.
Он создал артиллерийские армии, чего не было у немцев.

Как надо вести наступление?
Во-первых, авиация должна бомбить, хорошенько.
Начинать она должна, потом артиллерия продолжает, дальняя артиллерия, только после этого танки, а после танков - пехота.

Четыре этапа развития наступления Сталин разработал очень глубоко.
Не знаю, были ли у немцев дивизии артиллерийские, у нас были дивизии, а к концу войны - уже армии артиллерийские.
Такая масса артиллерии, она пройдёт любой фронт".
/В. Молотов/

* * *

Германская идея - господство. Российская - братство.

"Мы впервые объявили миру, что не через подавление личностей иноплеменных нам национальностей хотим мы достигнуть собственного преуспеяния.

А напротив, видим его лишь в свободнейшем и самостоятельнейшем развитии всех других наций и в братском единении с ними.

Восполняясь одна другою, привлекая к себе их органические особенности и уделяя им и от себя ветви для прививки, сообщаясь с ними душою и духом, учась у них и уча их.

И так до тех пор, когда человечество, восполняясь мировым общением народов до всеобщего единства, как великое и великолепное дерево, осенит собою счастливую землю". /Ф.Достоевский/

"Соборность, всеединство не подавляют тех, кто объединяется.
Каждый момент может и должен быть всеединством, а следовательно, и всеми прочими, но может только в своём индивидуальном бытии - как особая индивидуализация всеединства".
/Л.П. Карсавин/

"Оправдание нации в осуществлённых ею в истории ценностях, и среди них героизм, святость имеют по крайней мере такое же онтологическое значение, как создание художественных памятников и научных систем".
/Г. Федотов/

* * *

"... Я никогда ещё не видела отца таким.
Обычно сдержанный и на слова и на эмоции, он задыхался от гнева, он едва мог говорить: - Где, где всё это? - выговорил он, - где все эти письма твоего писателя?

Нельзя передать, с каким презрением выговорил он слово "писатель"...
- Мне всё известно! Все твои телефонные разговоры - вот они, здесь! - он похлопал себя рукой по карману. - Ну! Давай сюда!
Твой Каплер - английский шпион, он арестован!..

- А я люблю его! - сказала я, наконец, обретя дар речи.

-Любишь! - выкрикнул отец с невыразимой злостью к самому этому слову - и я получила две пощёчины, - впервые в своей жизни.

- Подумайте, няня, до чего она дошла! - он не мог больше сдерживаться. - Идёт такая война, а она занята...!, - и он произнёс грубые мужицкие слова.
Других слов он не находил...

С этого дня мы с отцом стали чужими надолго.
Не разговаривали мы несколько месяцев; только летом встретились снова.
Но никогда потом не возникало между нами прежних отношений.

Я была для него уже не та любимая дочь, что прежде".
/С. Аллилуева/

* * *

Ещё до обращения Молотова в начале войны было обращение будущего патриарха Сергия о защите православного отечества.

На деньги верующих собраны танковая колонна им. Димитрия Донского и самолётная эскадрилья имени Александра Невского.
Повсюду в церквах шли молебны о победе.
В церквах на захваченных немцами территориях укрывались партизаны, разведчики и раненые.
Священники были возвращены из лагерей и ссылок.

Знаменитый архиепископ и хирург /Войно-Ясенецкий - Лука/ прямо из ссылки был направлен в военный госпиталь.
Вскоре за книгу по гнойной хирургии он получил Сталинскую премию первой степени.

* * *

Свидетельствует А. Громыко:

"- Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, - добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня. Сразу же он поинтересовался:

- А в каких отношениях вы с английским языком?

Я ответил:
- Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть менее скованным в разговоре.
Он сказал:

- А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди Церковных пастырей?
Они ведь говорят чётко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая.
Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка.

Я несколько смутился.
Подумал, как это Сталин, атеист, и вдруг рекомендует мне, тоже атеисту, посещать американские церкви?
Не испытывает ли он меня, так сказать, на прочность?..

В США в церкви и соборы я, конечно, не ходил. Это был, вероятно, единственный случай, когда советский дипломат не выполнил указание Сталина".

* * *

Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви:

"Фашиствующие разбойники напали на нашу Родину.
Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю.
Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла Шведского, Наполеона.
Жалкие потомки врагов православного христианства хотят ещё раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой.

Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую вражескую силу...

Вспомним святых вождей русского народа Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и Родину.
Да и не только вожди это делали.
Вспомним неисчислимые тысячи простых православных воинов...

Православная наша церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она испытания несла и утешалась его успехами.
Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг...

Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову:
"Больше сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за друга своя..."
/Ин. 14, 13/

Нам, пастырям Церкви, в то время, когда Отечество призывает всех на подвиги, не достойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается.
Малодушного не ободрить, огорчённого не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией.

А если сверх того, молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится ещё и лукавыми соображениями на счёт возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу.

Поскольку Церкви нужен пастырь, несущий свою службу истинно "ради Иисуса, а не ради хлеба куса", как выражался святитель Димитрий Ростовский.

Положим же души свои вместе с нашей паствой...
Церковь благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины.
Господь дарует нам победу".

* * *

Свидетельствует протоиерей В. Швец:

"Когда началась Великая Отечественная война, Патриарх Антиохийский Александр III обратился с посланием к христианам всего мира о молитвенной и материальной помощи России. Очень немного истинных друзей оставалось у нашей страны тогда.

Были великие молитвенники и на Руси, такие, как иеросхимонах Серафим Вырицкий.
Тысячу дней и ночей стоял он на молитве о спасении страны и народа России в тяжелейшие годы, когда страну терзали враги.

Но как и в 1612 г. Промыслом Божиим для изъявления воли Божией и определения судьбы и народа России был избран друг и молитвенник за неё из братской Церкви - Митрополит гор Ливанских Илия /Антиохийский Патриархат/.
Он знал, что значит Россия для мира; знал, и поэтому всегда молился о спасении страны Российской, о просветлении народа...

Он решил затвориться и просить Божию Матерь открыть, чем можно помочь России.
Он спустился в каменное подземелье, куда не доносился ни один звук с земли, где не было ничего, кроме иконы Божией Матери.
Владыка затворился там, не вкушая пищи, не пил, не спал, а только, стоя на коленях, молился перед иконой Божией Матери с лампадой.

Каждое утро владыке приносили сводки с фронта о числе убитых и о том, куда дошёл враг. Через трое суток бдения ему явилась в огненном столпе Сама Матерь Божия и объявила, что избран он, истинный молитвенник и друг России, для того, чтобы передать определение Божие для страны и народа Российского.
Если всё, что было определено, не будет выполнено, Россия погибнет.

"Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные академии и семинарии.
Священники должны быть возвращены с фронтов и тюрем, должны начать служить.
Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда - сдавать нельзя.

Пусть вынесут, - сказала она, - чудотворную Казанскую икону Божией Матери и обнесут её крестным ходом вокруг города. Тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город.
Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве; затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя.
Казанская икона должна идти с войсками до границ России.
Когда война окончится, митрополит Илия должен приехать в Россию и рассказать о том, как она была спасена".

* * *

"Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг, по-видимому, напрягает все свои силы. Огнём и мечом проходит он нашу землю, грабя и разрушая наши сёла, наши города...

Силён враг, но "велик Бог Земли Русской", как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством.
Господь даст, придётся повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу.

Над нами Покров Пресвятой Девы Богородицы, всегдашней заступницы Русской Земли. За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в земле нашей воссиявших..."
/Митрополит Сергий Старгородский/

* * *

"В послевоенные годы открываются тысячи приходов во всех епархиях, в особенности в Белоруссии и Малороссии.
Если в 1946 году Русская Церковь имела 10544 прихода, то через три года их число увеличилось почти на четыре тысячи.

На Пасху 1946 года вновь начались богослужения в Троице-Сергиевой Лавре, заработали Московская и Ленинградская духовные академии, открылось 8 духовных семинарий.
Центром духовного просвещения советских людей становится "Журнал Московской Патриархии".
Практически перестаёт выходить антирелигиозная литература.

"Снижение требований к условиям единения до одного лишь признания Иисуса Христа нашим Господом умаляет христианское вероучение до той лишь веры, которая, по слову апостола, доступна "бесам".
/Из резолюции Совещания по вопросу экуменизма/.

* * *

А.Голованов: "Помню, как во время войны он предлагал мне свою дачу:

"Будем жить рядом, а то все говорят - великий, гениальный, а вечером не с кем чаю попить".
Я отказался, а он говорит: "Бери, а то Василевскому отдам".

А с Василевским у него была интересная история.
Мне Александр Михайлович рассказывал, как Сталин пригласил и стал расспрашивать о родителях.
А у него отец - сельский священник, и Василевский с ним не поддерживал отношений.

"Нехорошо забывать родителей, - сказал Сталин, - А вы, между прочим, долго со мной не расплатитесь!" - подошёл к сейфу и достал пачку квитанций почтовых переводов.

Оказывается, Сталин регулярно посылал деньги отцу Василевского. А старик думал, что это от сына.
"Я не знал, что и сказать", - говорит Василевский".

* * *

Свидетельствует Шарль де-Голль:

"...У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец, изнурённый от тирании России, пылающий от национального честолюбия.

Сталин обладал огромной волей.
Утомлённый жизнью заговорщика; маскировавший свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в каждом человеке сопротивление или источник опасности.
Всё у него было ухищрением, недоверием и упрямством.

Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать.
Он возвысился, используя, в сущности, уловки марксистского толкования, тоталитарную суровость.
Делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других".

Этот генерал ничего не понял!

* * *

 

СВИДЕТЕЛИ:
Д.Шостакович. В.Корнев. Г Жуков. В.Молотов. В.Мишин. Шарль де Голль. Энвер Муратов К.Симонов. Исаков

* * *

"Горячо приветствую доблестных защитников Севастополя - красноармейцев, краснофлотцев, командиров и комиссаров, мужественно отстаивающих каждую пядь советской земли и наносящих удары немецким захватчикам и их румынским прихвостням.
Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа".
И.Сталин

"Не только друзья, но и враги вынуждены признать, что наша страна объединена и сплочена теперь вокруг своего правительства больше, чем когда бы то ни было.
Что тыл и фронт нашей страны объединены в единый боевой лагерь, бьющий по одной цели.

Что советские люди в тылу дают нашему фронту всё больше винтовок и пулемётов, миномётов и орудий, танков и самолётов продовольствия и боеприпасов".
/И. Сталин/

"У вас имеется достаточно сил, чтобы уничтожить прорвавшегося противника.
Соберите авиацию обоих фронтов и навалитесь на прорвавшегося противника...

Мобилизуйте бронепоезда и пустите их по круговой железной дороге Сталинграда, чтобы запутать врага...
Деритесь с прорвавшимся противником не только днём, но и ночью. Используй те вовсю артиллерийские и эрэсовские силы.

Самое главное - не поддаваться панике, не бояться нахального врага и сохранить уверенность в нашем успехе".
/И. Сталин. Из директивы Ставки Верховного Главнокомандующего, 23авг.1943г./

* * *

Товарищу Сталину от бойцов, командиров и политработников Сталинградского фронта:

"Перед нашими боевыми знаменами, перед всей советской страной мы клянёмся, что не посрамим славы русского оружия, будем биться до последней возможности.

Под Вашим руководством отцы наши победили в Царицынской битве. Под Вашим руководством победим и мы теперь в великой битве под Сталинградом!"

* * *

Колхознику Головатому:

"Спасибо Вам, Ферапонт Петрович, за Вашу заботу о Красной Армии и ее воздушных силах. Красная Армия не забудет, что Вы отдали все свои сбережения на постройку боевого самолёта.
Примите мой привет".
И. Сталин.

* * *

"9 августа 1942 года в блокадном Ленинграде была впервые исполнена Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича. Она была дописана уже в дни блокады и это придало ей силы и твёрдости.
"Нашей борьбе с фашизмом, нашей грядущей победе над врагом, моему родному Ленинграду посвящаю свою Седьмую симфонию", - писал Д. Д. Шостакович.

Когда один из немецких офицеров услышал по радио трансляцию Седьмой симфонии, он записал в своем дневнике:
"Мы их не победим".
/В.Корнев/

* * *

"Когда меня спрашивают, что больше всего запомнилось из минувшей войны, я всегда отвечаю: битва за Москву.

И.В.Сталин был всё это время в Москве, организуя силы и средства для разгрома врага.

Надо отдать ему должное. Возглавляя Государственный Комитет обороны и опираясь на руководящий состав наркоматов, он проделал колоссальную работу по организации необходимых стратегических резервов и материально-технических средств для обеспечения контрнаступления под Москвой.
Своей жёсткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти невозможного".
/Г.Жуков/.

* * *

Молотов в беседе с Чуевым:

"- А рядом со Сталиным кто сидит?

- Это Галунский, заведующий юридическим отделом МИДа, он переводил.
Но он не только знал языки, он очень хорошо знал законы, поэтому Сталин посадил его рядом с собой, чтоб нас не надули.

Сталин не раз говорил, что Россия выигрывает войны, но не умеет пользоваться плодами побед.
Русские воюют замечательно, но не умеют заключать мир, их обходят, недодают.
А то, что мы сделали в результате этой войны, я считаю, сделали прекрасно, укрепили Советское государство...

Насчёт Польских границ в Потсдаме...
Сталин говорил о "линии Керзона":
- Что же вы хотите, чтоб мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо?
Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение?
Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надёжными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо.

Мы ни на кого не надеялись - только на собственные силы.
Что касается могущества державы, повышения её оборонной мощи, Сталин стремился не только не отставать, но быть впереди. Несмотря на то, что понимал, что мы вышли на самые передовые рубежи при колоссальной внутренней отсталости - страна-то крестьянская!

Но мы и ракетами начали заниматься всерьёз во время войны.
Могли бы мы запустить первый в мире спутник в 1957году и первого человека в космос в 1961-м, если б не стали этим заниматься значительно раньше?

- Мне об этом рассказывал академик Василий Павлович Мишин, - говорю я, - Он долгое время был первым заместителем Королёва, а потом и его преемником на посту Главного конструктора.
-Будущий советский космос, - сказал он, - начался в конце войны с обмена посланиями между Сталиным и Черчиллем.

Я читал этот двухтомник переписки...
Я читал и не обращал внимания на одну телеграмму Черчилля, как всегда, совершенно секретную, где говорится, что в ближайшее время советские войска возьмут польский населённый пункт Дебице, в котором немцы производят испытание крылатых ракет Фау-2...

"Я был бы благодарен, маршал Сталин, - пишет Черчилль, - если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые Ваши войска смогут захватить после овладения этим районом. Если бы затем Вы предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной станции нашими специалистами".
13 июля 1944 года.

Сталин ответил, что не знает, о каком Дебице идёт речь, "так как в Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием".

Английский премьер тут же шлёт новое нетерпеливое послание, в котором даёт подробнейшие координаты нужного ему Дебице.

Сталин отвечает кратко, что он дал на этот счёт необходимые указания.

"...Обещаю Вам, что возьму это дело под свой личный контроль, чтобы было сделано всё, что будет возможно, согласно Вашему пожеланию".

И, действительно, взял под свой личный контроль.

"В тот же день, - рассказывал Василий Павлович Мишин, - мы с Серёгой /С.П.Королёв/ были на ковре у Сталина.
Он дал нам указание немедленно вылететь в только что освобождённый от немцев Дебице, собрать там материалы по крылатым ракетам и всё привезти в Москву.

И чтоб ничего не досталось англичанам - их разведчики там давно работают.

Так мы и сделали.
По обнаруженным чертежам и обломкам нарисовали крылатую ракету и выполнили её в металле в Чехословакии.
Нашими разведчиками был обнаружен некий Козак - заместитель главного немецкого ракетчика Вернера фон Брауна, чех по национальности. Он стал нам помогать.

А к Октябрьским праздникам мы отправили в Москву на железнодорожной платформе готовую крылатую ракету, машину "Татра", ящик чешского пива и написали:
"Подарок Сталину".
Так начинался советский космос".

* * *

- Сталин очень внимательно следил за такими делами, - говорит Молотов. - Вот пишут, что он не признавал кибернетику...

- Я имел честь, когда был студентом, слушать в аудитории самого Акселя Ивановича Берга. Это авторитет в науке об управлении! - говорю я.

- Именно Берг был назначен Сталиным заместителем председателя государственного комитета по этим вопросам. Вот на каком уровне решалось дело!

Конечно, мы не кричали об этом на весь мир.
Сталин был величайшим конспиратором".

* * *

"С тех пор Сталин видел Россию таинственной, её строй более сильным и прочным, чем все режимы.
Он её любил по-своему. Она также его приняла как царя в ужасный период времени и поддержала большевизм, чтобы служить его орудием.

Сплотить славян, уничтожить немцев. Распространиться в Азии, получить доступ в свободные моря - это были мечты Родины, это были цели деспота.

Нужно было два условия, чтобы достичь успеха:
сделать могущественным, т.е. индустриальным, государство и в настоящее время одержать победу в мировой войне.

Первая задача была выполнена ценой неслыханных страданий и человеческих жизней.
Сталин, когда я его видел, завершал выполнение второй задачи среди могил и руин".
/Шарль де Голль/.

* * *

"В результате двухмесячных наступательных боёв Красная Армия прорвала на широком фронте оборону немецко-фашистских войск, разбила сто две дивизии противника, захватила более 20 тысяч пленных, 13000 орудий и много другой техники и продвинулась вперёд до 400 километров
. Наши войска одержали серьёзную победу. Наступление наших войск продолжается.

Поздравляю бойцов, командиров и политработников Юго-западного,Южного, Донского, Северо-Кавказского, Воронежского, Калининского, Волховского, Ленинградского фронтов с победой над немецко-фашистскими захватчиками и их союзниками - румынами, итальянцами и венграми под Сталинградом, на Дону, на Северном Кавказе, под Воронежем, в районе Великих Лук, южнее Ладожского озера".
/И. Сталин/

* * *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1943 г. Приказ "О введении новых знаков различия и об изменении в форме одежды Красной Армии".
Приказ по войскам Юго-Западного, Южного, Донского, Северо-Кавказско го, Воронежского, Калининского, Волховского и Ленинградского фронтов.
Приказ в связи с завершением войсками Донского фронта ликвидации окружённых под Ленинградом вражеских войск.
Присвоение Сталину звания Маршала Советского Союза.
Предупреждение войскам на Орловско-Курском направлении о возможном наступлении немцев. Приказ в связи с завершением ликвидации советскими войсками летнего немецкого наступления.

Приказ в связи с освобождением Донбасса от немецких захватчиков войсками Южного и Юго-Западного фронтов.

Участие в работе Тегеранской конференции.
Подписание "Декларации трёх держав" о совместных действиях в войне против Германии и о послевоенном сотрудничестве и "Декларации трёх держав об Иране".

* * *

" Армия может быть сильной только тогда, когда пользуется исключительной заботой и любовью народа и правительства.
В этом величайшая моральная сила армии, залог её непобедимости".
/И. Сталин/

* * *

Свидетельствует Энвер Муратов /1937год/:

"... В зале поднялся с места генерал Сивков и громким басом произнёс:

- Товарищи! Предлагаю выпить за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики. За нашего вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина.

Сталин протестующе замахал рукой. Гости растерялись.
Сталин что-то сказал Тимошенко, который объявил:
- Просит слово товарищ Сталин.

Раздались аплодисменты. Сталин жестом предложил всем сесть.
Когда в зале стало тихо, он начал свою речь.
Он был очень разгневан, немножко заикался, в его речи появился сильный грузинский акцент.

- Этот генерал ничего не понял. Он ничего не понял.

Мы, коммунисты, - не пацифисты.
Мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся.

Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов.
За революционные войны, за освобождение народов от колониального ига, за освобождение трудящихся от капиталистической эксплуатации.
За самую справедливую войну в защиту социалистического отечества.

Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство, завоёванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина.

Германия хочет уничтожить нашу великую Родину, Родину Ленина, завоевания Октября. Истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов.
Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне.

Я предлагаю выпить за войну.
За наступление в войне.
За нашу победу в этой войне.

Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое.
Воцарилась тишина. Продолжился концерт.

" Сталин провозгласил тост за танкистов.
Далее, пока продолжался банкет, тосты провозглашались только Сталиным: за лётчиков, военных моряков, связистов и мотоциклистов, сапёров, кавалеристов...

Каждый раз, когда Сталин произносил тост, он кратко определял, какие задачи будет выполнять тот или иной род войск во время войны".

* * *

Свидетельствует К.Симонов /Беседы с адмиралом И. С. Исаковым/:

" На всех этих переходах, на каждом повороте стояли часовые - не часовые, а дежурные офицеры НКВД.

Помню,после заседания пришли мы в этот зал, и ещё не садясь за стол, Сталин вдруг сказал:

- Заметили, сколько их там стоит?
Идёшь каждый раз по коридору и думаешь: кто из них?
Если вот этот, то будет стрелять в спину. А если завернёшь за угол, то следующий будет стрелять в лицо.
Вот так идёшь мимо них по коридору и думаешь..."

* * *

"... Тогда я попросил слова и, горячась, сказал об этой железнодорожной ветке. О том, что это не лезет ни в какие ворота, что так мы предприятия не построим.
Что вообще эта накладка железнодорожных путей на шоссе, причём единственном, - не что иное, как вредительство.
Тогда "вредительство" относилось к терминологии, можно оказать, модной, бывшей в ходу, и я употребил именно это выражение.

Сталин дослушал до конца, потом спокойно сказал:
- Вы довольно убедительно, товарищ /он назвал мою фамилию/, проанализировали состояние дела.
Действительно, объективно говоря, эта дорога в таком виде, в каком она есть сейчас, не что иное, как вредительство.
Но прежде всего тут надо выяснить, кто вредитель?
Я - вредитель.
Я дал указание построить эту дорогу.

Доложили мне, что другого выхода нет, что это ускорит темпы, подробностей не доложили, доложили в общих чертах.
Я согласился для ускорения темпов.
Так что вредитель в данном случае я. Восстановим истину.
А теперь давайте принимать решение, как быть в дальнейшем"...

Надо сказать, что он вёл заседания по принципу классических военных советов. Очень внимательно, неторопливо, не прерывая, не сбивая, выслушивал всех.
Причём старался дать слово примерно в порядке старшинства, так, чтобы высказанное предыдущим не сдерживало последующего.

И только в конце, выловив всё существенное из того, что говорилось, отметя крайности, взяв полезное из разных точек зрения, делал резюме, подводил итоги.
Так было в тех случаях, когда он не становился на совершенно определённую точку зрения с самого начала".

* * *

"...Меня просто потянуло к нему, я подошёл к нему и сказал:

- Товарищ Сталин! Наш Тихоокеанский флот в мышеловке. Это всё не годится. Он в мышеловке. Надо решать вопрос по-другому.
И взял его под руку и повёл к громадной карте, которая висела как раз напротив того места, где я сидел за столом.

Видимо, эта карта Дальневосточного театра и навела меня на эту пьяную мысль: именно сейчас доказать Сталину необходимость решения некоторых проблем, связанных со строительством Тихоокеанского флота.
Я подвёл его к карте и стал ему показывать, в какую мышеловку попадает наш флот из-за того, что мы не вернём Сахалин.
Я ему сказал:

- Без Южного Сахалина там, на Дальнем Востоке, большой флот строить невозможно и бессмысленно.
Пока мы не возвратим этот Южный Сахалин, до тех пор у нас всё равно не будет выхода в океан.

Он выслушал меня довольно спокойно, а потом сказал:

- Подождите, будет вам Южный Сахалин!..

Я стал говорить что-то ещё.
Тогда он подозвал людей, да, собственно, их и звать не надо было, все столпились вокруг нас, и сказал:

- Вот, понимаете, требует от меня Исаков, чтобы мы обладали Южным Сахалином.
Я ему отвечаю, что будем обладать, а он не верит мне...

Этот разговор вспомнился мне потом, в сорок пятом году... не мог не вспомниться...

* * *

...Сталин в гневе был страшен, вернее, опасен, трудно было на него смотреть в это время и трудно было присутствовать при таких сценах.
Я присутствовал при нескольких таких сильных вспышках гнева...

Когда я сказал, что видел Сталина во гневе только несколько раз, надо учесть, что он умел прятать свои чувства, и умел это очень хорошо.
Для этого у него были давно отработанные навыки.
Он ходил, отворачивался, смотрел в пол, курил трубку, возился с ней...

Всё это были средства для того, чтобы сдержать себя, не проявить своих чувств, не выдать их.
И это надо было знать для того, чтобы учитывать, что значит в те или иные минуты его мнимое спокойствие.

...В Полярном, в кают-компании миноносца, глядя в иллюминатор и словно разговаривая с самим собой, Сталин вдруг сказал:

- Что такое Чёрное море? Лоханка.
Что такое Балтийское море? Бутылка, а пробка не у нас.
Вот здесь море, здесь окно! Здесь должен быть большой флот, здесь!
Отсюда мы сможем взять за живое, если понадобится, Англию и Америку. Больше неоткуда!

Это было сказано в те времена, когда идея создания Большого флота на Севере ещё не созрела даже у самых передовых морских деятелей...

... И вот после всех этих речей Сталин, как бы нехотя, взял слово и сказал:

- Что тут говорили: возьмём, победим, завоюем...
Война, война...
Это ещё неизвестно, когда будет война.
Когда будет - тогда будет!
Это север!.. - и ещё раз повторил:
- Это север, его надо знать, надо изучать, освоить, привыкнуть к нему, овладеть им, а потом говорить всё остальное.

Мне тоже понравилось это тогда. Понравилось серьёзное, глубокое отношение к сложному вопросу, с которым мы тогда только начинали иметь дело".

Кольцевая дорога.

* * *

 

"Авва Отче! всё возможно Тебе; пронеси чашу сию мимо Меня; но не чего Я хочу, а чего Ты".
/Мф. 14, 36/

Перед Ганей остро встал вопрос - как жить дальше?
Он всё более отдалялся от мира, будничная суета, разговоры уже не затрагивали его.
Он не знал, как себя вести.
Однажды перед исповедью с абсолютно искренним раскаянием попросил у Дени прощения "за всё".
Железобетонная Дени вдруг разрыдалась и убежала в свою комнату.

А наутро, не попрощавшись, бесследно исчезла.

Ганя уже будет грезить об уединенной келье в православной обители где-нибудь на Афоне, и совсем было получит на это благословение отца Петра, который от исповеди к исповеди будет повторять со вздохом:

- Чураешься ты людей, Игнатий. Молись, чтоб даровал тебе Господь сострадание...

И вот однажды в букинистической лавке Ганя раскроет наугад потрёпанный томик Гоголя:

"Монастырь Ваш - Россия!
Облеките же себя умственно рясой чернеца и, всего себя умертвивши для себя, но не для неё, ступайте подвизаться в ней.
Она теперь зовёт сынов своих ещё крепче, нежели когда-либо прежде. Уже душа в ней болит, и раздаётся крик её душевной болезни.

Друг мой! Или у вас бесчувственное сердце, или вы не знаете, что такое для русского Россия.
Вспомните, что когда приходила беда ей, тогда из монастырей выходили монахи и становились в ряды с другими спасать её".

И дальше:

"Очнитесь! Куриная слепота на глазах ваших!
Не залучить вам любви к себе в душу. Не полюбить вам людей до тех пор, пока не послужите им.
Какой слуга может привязаться к своему господину, который от него вдали и на которого ещё не поработал он лично?

Потому и любимо так сильно дитя матерью, что она долго его носила в себе, всё употребила на него, и вся из-за него выстрадалась.

Очнитесь! Монастырь ваш - Россия".

* * *

Через 134 года после опубликования этого гоголевского призыва Ганя вернётся.
В самый расцвет застоя.

Возвращение известного художника-эмигранта - событие достаточно редкостное и невероятное.
Но Гане удастся избежать публичной пропагандистской порки, передав почти всё своё имущество, включая картины, на нужды здравоохранения.
Удастся выехать и прибыть тайком, по-английски.

- Почему вы всё-таки снова к нам пожаловали, а, Дарёнов? - проникновенно глядя в глаза, спросит его симпатяга в штатском в разговоре тет-а-тет. Что в подтексте означало:
"Вы в самом деле "того" или кое-что под маской "блаженного" вынашиваете"?

Ганя, положивший себе за правило, по возможности, не врать, сошлётся-таки на влияние письма Гоголя к графу А.П.Т...-му, написанное 135 лет назад.

Чиновник окажется малым дошлым и пошлёт за Гоголем.

Однако окажется, что "Выбранные места" достать не так-то просто, потому что они вроде бы при советской власти не издавались.
Наконец, принесут дореволюционное издание, отыщутся нужные строчки.
И чиновника это и впрямь успокоит - всё-таки документ.

А когда выяснится, что Гоголь тоже был тогда "того", потому письма эти у нас и не переиздавались, концы сойдутся.
Симпатяга окончательно проникнется к Гане доверием.
И когда, получив надлежащие подписи, Ганя снова вернётся в кабинет, то застанет его за чтением крамольных "Писем".

- А издатель-то тоже по фамилии Маркс, - смущённо скажет Сергей Иванович, будто оправдываясь.

Ганя обожал этого Сергея Ивановича. Ему хотелось обнять их всех за то, что они говорят по-русски. Начиная с той ночной толпы в аэропорту, всех и каждого.
Перебрасывающихся незначащими словами, бранящихся, галдящих...

Звуки родной речи лились на него блаженно-живительными струями, как на задохшуюся в полиэтиленовом пакете рыбину.
Он никогда не думал, что в нём живёт, оказывается, волчий голод - по этой по-русски галдящей толпе.
Его до слез умиляло, что он понимает всех. Хотелось отзываться на все окрики, давать все справки, пожимать всем подряд руки...

Он вдруг осознал, что вернулся домой.
Что в нескольких километрах от него еще не спит, наверное, Иоанна, сорокалетняя осенняя Иоанна. В лице какая-то вызывающе-зябкая нагота, как у сбросившей листву ветки.

Такой он недавно увидел её, попавшую в кадр хроники московского кинофестиваля.

Что можно из этой вот будки запросто набрать её номер.

- Я вернулся, Иоанна...

И Иоанна весенняя, лихорадящая, с голубым пластмассовым кольцом, стянувшим на макушке волосы, едущая к Денису на вечерней электричке.
К Денису, разделившему предназначенный им единый жизненный путь на две параллельных, как рельсы, несоединимые прямые...

Несоединимые у Эвклида, бесконечно пересекающиеся у Лобачевского.

И Иоанна Вечная - светлый лик за вагонным окном с летящими в синие сумерки волосами, с удивлённо приоткрытым детским ртом.
То ли заглядывающая в реальность, то ли зовущая туда, к себе.
По ту сторону бытия.

И Иоанна Летняя... Их веками разлучённые тела, неудержимо падающие в блаженную бездну друг друга.
Пылающее лицо Иоанны в тощем нимбе эмпээсовской подушки, её крик.
Будто пробивший толщу времён, будто стон разваливающегося мира, неделимой прежде бессмертной плоти, осужденной по приговору Творца на уничтожение.
Тщетно пытающейся воссоединиться в наслаждении и муке, угадывая в сладком оборотне утраченной полноты бытия начало дробления и смерти.

"И познал Адам Еву, жену свою..."

Его прервавшая крик рука, неправдоподобная мягкость её губ под его ладонью, мелко задрожавшие веки под его губами.
И весь тот их недолгий четырёхместный храпящий эмпээсовский рай, пропахший мандаринами, шашлыком и звёздами.

Он запретит себе думать об Иоанне Летней и об Иоанне живой, осязаемой всего в нескольких километрах от гостиничного номера.
Он позвонит Глебу.
И когда такси помчит его на другой конец Москвы, Иоанна Вечная, со старинным кожаным шнуром в неправдоподобно длинных волосах займёт, наконец, своё место рядом, по ту сторону стекла.

Он ощутит на плечах её невесомые руки и успокоится.
И будет наслаждаться байками шофёра - пусть что угодно мелет, лишь бы по-русски.
Жадно впитывая, прокручивая вновь в памяти знакомый серпантин московских улиц, в этот промозгло-серый октябрьский день показавшихся особенно убогими вернувшемуся из-за бугра Гане.

Он будет упиваться именно этой убогостью, вначале посмеиваясь над собой - ностальгия по родному болоту!
Но когда шофёр остановится на кольцевой у бензоколонки, Ганя, выйдя из машины, заглядится на деревеньку неподалёку - то ли за речушкой, то ли за оврагом.

Неприметная стайка одноэтажных, покосившихся, с сараями вкривь и вкось да кто во что горазд, жмущихся друг к другу домишек.
Дальше - поле, лес...
Если отвернуться от кольцевой - никаких примет времени, запах дымка и прелой листвы... Но за спиной, насколько хватает глаз - нагромождение бетонных айсбергов, и кресты антенн вместо церковных, - типичный российский пейзаж.

Старый и новый миры, повенчанные и разделённые кольцом автодороги.
Их несходство было лишь кажущимся.
И обречённую деревеньку, и многомиллионный город, и нескончаемую вереницу этих нещадно дымящих грохочущих грузовиков - всё это объединяло нечто неуловимое, какая-то всеобщая шаткость, неустроенность, призрачность бытия.

Даже бетонные громады производили впечатление декорации своей однотипностью, отсутствием отличительных деталей.
Будто их наспех сработали на пару лет.
Дребезжащие грузовики на кольцевой, казалось, вот-вот развалятся вместе с раздолбанной дорогой.
Всё было кое-как, всё авось да небось по сравнению с тем обильным добротно-комфортным миром, что оставил Ганя.

Вместе с тем он почувствует, что именно эта неустроенность утоляет сейчас его ностальгический голод. Опять придут на ум кулик и болото.

Он вспомнит первые годы "там", уже после адаптации, когда появились деньги и возможность путешествовать.
Вспомнит странное мистическое отторжение дурного изобилия всех этих ломящихся витрин, роскошных отелей и автомобилей, деловой нарядной толпы, бешено вращающейся в царстве неограниченных потребностей.
Между этими офисами, биржами, супер-маркетами, банками, вернисажами, премьерами, деловыми и неделовыми встречами, адьюльтерами - с весёлой обречённостью однажды запущенного кем-то волчка с его жутковатой бессмысленно-целенаправленной энергией.
Смысл которого состоял, похоже, в самом процессе вращения.

Он тогда с любопытством приглядывался - особенно к сильным мира сего, к баловням судьбы.

Где та грань, когда потребности, блага цивилизации, раскручиваясь, превращают в раба? Где "есть, чтобы жить" превращается в "жить, чтобы есть"?

Уже через несколько дней Ганю начнет раздражать нехватка тех самых благ. Скудость порабощает не меньше, чем изобилие, преодолимы они лишь индивидуально, изнутри.

"Хлеб наш насущный даждь нам днесь".
Самое необходимое на сегодняшний день, ибо "у завтрашнего дня свои заботы".
Свободен от суеты не тот, у кого нет, а тот, кто не хочет иметь.

Но тогда, глядя на убогую деревеньку на фоне унылых бетонных айсбергов, слушая громыхание разболтанных грузовиков, доносящиеся со стороны деревни переборы пьяненькой гармошки и собачий лай, вдыхая то бензиновый перегар, то печной дымок - он испытает почти физическое наслаждение именно от этого нищего пейзажа, о котором грезил в ностальгических своих снах.

Равно как и о величаво-заснеженном "Севере диком" своего детства.
И о Питере, сказочно прекрасном придуманном городе, будто забытом на берегу уплывшей в вечность прежней Россией и тихо умирающем под лоскутным одеялом невзрачных вывесок.

"Помни о смерти", - гласит мудрость древних.

Не в том ли тайна России?
Не в смертной ли памяти её пейзажей, будь то шишкинский бор, или левитановский холм "Над вечным покоем", или "На Севере диком"?

"Безглагольность покоя"...

Это - страна всепоглощающей бури и трепетной свечи; ей органически чуждо мажорное пиршество цивилизации.
Здесь нет пирамид и Колизеев, ничего прочного.
Здесь даже построенные на века храмы взрываются.
Даже мощи, как православные, так и советские, не могут обрести надёжного пристанища.

Здесь душа будто помнит, что "блаженны плачущие", что на земле она в изгнании.
И, пусть порой неосознанно, страстно ждёт Мессию.

"Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие... должны быть, как не имеющие;
И пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего".

"Ибо всё видимое временно, а невидимое вечно".
/П. 2 Кор. 4, 18/

Так будет думать Ганя, вернувшийся в самый пик застоя в свою страну, где "Всё не то, всё не так и всё не прочно", которую "умом не понять".
Где если когда-то купцы и достигали богатства, то либо спивались, буянили, били зеркала, либо раздавали имение нищим.
Либо подавались в мятежники, подговаривая народ на бунт против собственного своего богатства и подбивая рыть себе, буржуям, могилу.
Где не умеют жить по правилам цивилизованного общества.
Раскрученный волчок на этой земле сразу же завалится набок.

Здесь хорошо умеют только биться насмерть, отдавать за что-то или кого-то жизнь, готовиться к смерти и умирать.

Предвкушение и жажда апокалипсиса царствует над этой таинственной колдовской землёй "с южных гор до северных морей".
Где "человек проходит, как хозяин", ничего не имея и не желая иметь.

Здесь строят только для потомков, стреляются и рано гибнут певцы и поэты.
Здесь народ просыпается лишь для войн и катаклизмов.
Здесь по воскресеньям и праздникам едут всей семьёй отдохнуть на кладбище с "закусочкой на бугорке", в отпуск отправляются - "за туманом и за запахом тайги".
Где адрес - "не дом и не улица".
Где самые великие цели замешаны на смерти:

"И как один умрём в борьбе за это!.."

Отвергая, отторгая предложенный земной цивилизацией рай потребления, как предназначенная Небу невеста - богатого жениха, страна эта подсознательно жаждет апокалипсиса и готовится к нему. Прозревая в нём "новое Небо и новую землю".

Не в приготовлении к смерти вечной и всепоглощающей таинственная притягательная сила этой земли, а в "смерти к жизни".
В глубинной вере в грядущее Воскресение.
В то, что "зерно не оживёт, покуда не умрёт".

Записанное в память народную отторжение земного. Подсознательное презрение к эмпирическому бытию, порабощающим благам и временным целям.

И шар земной мне сделался ядром,
К какому каторжник прикован цепью...

Я в коридоре дней сомкнутых,
Где даже небо тяжкий гнет,
Смотрю в века, живу в минутах,
И жду субботы из суббот...

СтрАны, откуда вернулся Ганя, жили.
Россия - ждала.

Она всегда смотрела только вдаль.
Ошибалась, открывала двери и сердце разным проходимцам, лжедимитриям и разбойникам.
Её запирали в терем, насиловали, передавали из рук в руки и продавали в рабство - она воскресала и снова, поруганная и разорённая, устремляла глаза вдаль, к горизонту.

Юродивая падчерица, нелюбимая и ненавидимая, сулящая лишь беды и неприятности живущему полнокровной нормальной жизнью процветающему цивилизованному миру.
Заколдованная дева, ждущая принца-избавителя.
То в сонной беспросветной одури затянутая обломовской паутиной. То спросонья всё вокруг крушащая. То бредущая в пропасть за очередным лжепринцем.

То сдвигающая горы и восстающая из пепла.

Страна, где говорят по-русски и ещё на сотне языков.
Где по улицам ходит Иоанна.
Где миллионы внимают несчастным полумёртвым старцам, вещающим о грандиозных планах, играя в непонятную ни им самим, ни этим миллионам сказку.
Где чем дальше, тем страшнее и интереснее.
Чтобы через десяток лет, когда, закачавшись, рухнут прежние декорации и чёрное станет белым, а белое - чёрным, хорошее плохим и наоборот, началась новая игра, куда страшнее прежней.

Чтобы явился новый жених эдаким сладкоголосым певцом свободы, любви и прав человека к бедной, сидящей в запертом тереме царевне.
И обольстит, уведёт из терема, охмурит лживыми речами, колдовским зельем и блудными зрелищами.
Завалит яркими тряпками, разрушит терем, разорит, изнасилует, опозорит...
И станет её сутенёром, заставив за бесценок продавать душу и тело.

Шофёр гудел и гудел, что пора ехать.
А Ганя всё стоял на стыке эпох таинственной своей страны, будто опоясанной асфальтовым кольцом бегущего времени.
И думал, что вот, когда-то грохотали по этой дороге повозки, телеги. Скакали тройки, менялись марки машин, несущихся в вечность...
Вместо асфальта была когда-то расхлябанная глина, потом брусчатка...
Однако что будет, то уже было, и всё возвращалось на круги своя...

Но не смотрит Русь на этот постоянно меняющийся мчащийся мимо поток, она ждёт. Безмолвствует и ждёт.

Уже ёжатся малодушные, уже "чайки стонут перед бурей" и "глупый пингвин робко прячет тело жирное в утёсах".

Безумная его страна, ждущая Жениха.
Обнищавшая, обманутая, поруганная, но снова и снова не сводящая упорного, жаждущего взгляда с серенького, закопчённого и промозглого неба в предвкушении чуда.

Когда "до конца претерпевшие" и не до конца спившиеся увидят сквозь кровавую паутину апокалипсиса восходящую на востоке голубую звезду.

И рассеются колдовские чары, нальётся небо невиданной первозданной синью...
И рухнет обманно-вещественный образ падшего "века сего", разорвётся кольцо времени.

"И увидел я великий белый престол и Сидящего на нём, от Лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места".
"И отрёт Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло". (Отк.21).