Пятый сон Веры Павловны.
* * *
Несколько дней с того первого посещения Златогорья Иоанна готовилась, освобождая часть дома к приёму жильцов.
Мебель им всю оставила, матрасы, подушки, шторы, посуду.
Познакомилась предварительно с ними самими - две супружеские пары средних лет - русские из Грозного и обрусевшие немцы из Казахстана.
У немцев дочь училась в МГУ, жила в общежитии, у грозненцев - двое детей были в златогорьевском интернате.
Мужчины работали на строительстве престижного "крутого" посёлка в двадцати минутах автобусом от Лужина/. Там прилично платили и была надежда со временем купить квартиру.
Не обязательно в Златогорье, но в системе Изании, которой они просто бредили после того ада, что пережили.
Рассказали, что там, на стройке, их целая бригада "наших".
Обеспечили одеждой, разместили по квартирам. Дети пристроены, по утрам приезжает микроавтобус, кормит завтраком, оставляет термосы с обедом.
И на ужин что-то вроде пиццы, только разогреть, и кефир по Мечникову...
Забирают по необходимости спецодежду - постирать, починить, заменить постельное бельё два раза в месяц, другие бытовые надобности...
В общем, денег своих они не тратят, отдают в ИЗАН-банк.
Жёны тут же разнорабочими, мусор вывозят и постепенно осваивают "отделку".
Противно, конечно, работать на "жирных". Но они уверены, что всё скоро начнет меняться.
Вот теперь и за жильё, слава Богу, платить не будут. И здесь, у Иоанны, куда лучше, чем в доме, что они прежде снимали. Там хозяйский сын - алкоголик, по ночам бузит, не даёт спать.
А она пусть не волнуется, дом будет в полном порядке. Утром и вечером с Анчаром погуляют, и забор поправят.
И вообще, где надо подремонтируют, доведут понемногу до ума, включая сад-огород.
У них руки, слава Богу, откуда надо растут...
Приехали за жигулёнком.
Иоанна отдала ключи от московского гаража, позвонив свекрови, что сдала за баксы.
Забрали тюки со старыми и просто ненужными шмотками, игрушками и книжками из чулана московской квартиры. И вообще со всякой разностью с антресолей, лоджии и гаража.
Иоанна чувствовала себя грешницей перед постригом - Боже, сколько же у неё было лишнего и как тяжело с каждой вещью расставаться!
Просто отрываешь от сердца, какие-то "минувших дней воспоминанья", события, давно ушедшие краски, запахи...
Вот Лиза - как она легко расстаётся со всем ненужным, как весело дарит, раздаёт!
А может, и Лизу с тех пор изменили эти "рыночные отношения"?
Так Иоанна открыла в ИЗАН-банке счёт, получила компьютерную карточку. И подумала, что ей, жадюге, всё же легче, чем когда-то уходящим из мира монахам и толстовцам, раздававшим имение неизвестно каким нищим, которые могли всё пропить и спустить кошке под хвост.
Ведь отныне и её дом, и жигуленок, и гараж, и лишние вещи будут работать не только на денисово исцеление и их "хлеб насущный", но и честно продолжат служить другим людям.
Кстати, под "нищими" в Изании подразумевались все, нуждающиеся в данный момент в твоей помощи.
* * *
Потом наступил момент получения Дениса в аэропорту.
Именно "получения", ибо он был неподвижен, молчалив и элегантен на носилках под пледом, как переправленный багажом манекен.
Осунувшийся, красивый какой-то потусторонней смертельной бледностью и непривычной огромностью неподвижно-кукольных, раз и навсегда испуганных глаз, он, никогда ничем не болевший, незыблемый, как пресловутый "айсберг в океане", вдруг был разом перевернут, повержен со всей своей подводной и надводной частью.
Непотопляемый начал погружаться и дробиться, разламываться и таять.
И оказалось ,что всё, прежде единственно важное, попросту исчезает при этом персональном апокалипсисе.
Что остаётся только боль и ледяной ужас перед лицом небытия.
Не небытия-покоя, а некой нелепости, катастрофы, антибытия - так пытался он ей потом объяснить своё состояние, когда решился, наконец, заговорить о пережитом.
Мольба... К Богу?.. Да, конечно, к Богу, потому что больше никто не мог помочь.
Чтобы это невыносимое крушение наконец-то остановилось и одновременно не останавливалось, ибо конец был страшнее самой боли.
Страшнее которой, вроде бы, ничего не было.
Они перевезли Дениса, вернее, то, что от него осталось, сначала в московский кардиоцентр, где продержали десять дней, а потом разрешили долечиваться в Златогорье под неусыпным наблюдением известного кардиолога, одного из первых членов Изании.
Кардиолог жил в Златогорье практически постоянно с женой-невропатологом, спасаясь от прожигающего жизнь потомства.
- Вся квартира на ушах, а ведь были нормальными детьми, - сокрушался он, - Дёрганые, бесноватые. Одни бритые, другие - патлатые. Те и другие - немытые...
Что-то у них вечно бухает, музыкой этой пытать только.
В компьютере монстры скачут, по видаку коллективно совокупляются.
Мобильники пищат - всё какие-то разборки. Меж собой изъясняются многоэтажным, как дворник Кузя из анекдота.
Девки костлявые, полуголые, с ногтями до колен.
Шабаш, одним словом.
Возможно, и Иоанне предстояло скоро встретиться с совсем чужими, скандально-истеричными, неподконтрольными внуками.
Уже что-то нюхающими, глотающими и курящими. С их непонятными словечками, компьютерными играми.
Две дёрганые кривляющиеся маски, под которыми прячется неизвестно что...
А пока, она у трапа самолёта гладила восковое лицо Дениса, преодолевая щемящую до слез жалость бодрой улыбкой - ничего, теперь всё будет хорошо. Ты дома, выкарабкаемся...
Он вежливо и мужественно играл в эту игру, позволяя с собой делать, что угодно.
Как шкурка, из которой вынули плоть и душу -шейте шапку, воротник, только чтоб не было слишком больно...
Он был ещё в другом измерении.
Пушкинский Скупой, жизнелюб-трудоголик, отбросивший ключи от ставшего вдруг ненужным сундука.
Уже потом, в Златогорье, он поверит в своё выздоровление.
Не так, будто болезнь была нелепостью, аномалией, и теперь всё в порядке - Денис поверит, как во временную аномалию, именно в выздоровление, в некое отпущенное ему Небом время.
Он вернётся к своему сундуку, к его содержимому, и скурпулёзно, в отчаянии начнёт в нём копаться.
Понимая, что единственной его ценностью может стать лишь нечто, чего нельзя растащить и растратить, когда из ослабевших пальцев выпадут ключи.
Не на горе и слёзы обобранных ближних обменять жизнь, не на шоколадные обертки и пустые бутылки из-под шампанского и стоптанную "саламандру", а на нечто, о чём Пушкин...
Когда он начал выздоравливать, они часто вспоминали это языческое: "Нет, весь я не умру... доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит"...
А далее уже совсем по-советски: "И долго буду тем любезен я народу, что чувства ДОБРЫЕ я лирой пробуждал, что в мой жестокий век восславил я СВОБОДУ и милость к падшим призывал".
Пиит,.. народ,.. То есть "в памяти людей" - как это по-советски!..
И, наконец, финальное. То, что надо. Из этики христианской:
"Веленью Божию, о муза, будь послушна"...
То, что выбрасывали из школьных учебников. Сундук, наполненный нетленным.
"Исполнись Волею Моей"!..
Приходя в себя от потрясения и осознав банальную истину, что подлинное наше пребывание - там, по ту сторону, обострённо чувствуя себя подвешенным на тонкой нити над бездной, нити, которая рано или поздно неизбежно оборвётся, он в этом непривычном состоянии вновь и вновь прислушивался к себе.
Не взорвётся ли снова внутри такой хрупкий, как оказалось, и отнюдь не вечный двигатель его жизни, разбиваясь на десятки осколков, нещадно ранящих корчащуюся в муках плоть?
Потом, уже встав на ноги и прогуливаясь с ней по дорожкам Златогорья, шагая осторожно, с палочкой, чтобы не оступиться, он будет снова и снова вспоминать отнюдь не последнюю свою забугорную ленту, в судьбе которой Айрис благородно приняла самое активное участие.
Взяв на себя рекламу, необходимые формальности, документацию, презентации и контракты, нажимая на нужные кнопки, нужных людей в своем родном забугорье.
Практически освободив больного от всех хлопот о судьбе последней ленты, к которой Денис испытывал стойкую аллергию.
Видимо, сказывалось предынфарктное состояние, в котором он был вынужден в смертельной гонке ее заканчивать.
Нет, Денис вспоминал, как итог, их совместные ленты, особенно совковый сериал с Антоном-Кольчугиным...
Кто же он всё-таки был, сотворенный ими советский супермен, борец против вируса распада, зарождающегося в недрах системы?
Ведь он был первым изанином! Коммунистом-изанином.
Себе - хлеб насущный, лишь самое необходимое.
Все сверхсилы и сверхталанты - "борьбе за освобождение человечества", как сказал бы "красный мученик" Николай Островский.
Ради права жить ДЛЯ спасения других, а не ЗА СЧЁТ других.
Чтобы ободрить Дениса, Иоанна провела своеобразный курс психотерапии.
По ящику как раз показали в очередной раз их сериал, и она по горячим следам организовала встречу со зрителями в златогорском клубе, пригласив жителей окрестных посёлков.
Встречу с Денисом и ещё кроме неё кое с кем из съёмочной группы, кого удалось раскопать.
Антона в Москве не было - где-то мотался, как все, делал свой бизнес.
Может, и к лучшему, что не было. Пусть останется в памяти народной вечно юным Павкой Кольчугиным на лихом коне - мотоцикле.
Грозой вурдалаков, "борцом за освобождение" от их клыков и когтей.
Воином с вдохновенным лицом ангела-разбойника.
Им устроили овацию.
Как ни странно, было много молодёжи.
Денис, ещё совсем слабый, сидел в кресле на старомодной сцене в старомодном зале заводского клуба, навевающем воспоминания о концертах их детства.
Он был заметно взволнован. Иоанна тревожно поглядывала в его сторону, однако надеясь в глубине души, что ему такая психологическая встряска пойдёт на пользу.
Мистическая энергия народной любви - не беснование, не фанатизм идолопоклонства, а нечто совсем иное, пробужденное теми самыми "чувствами добрыми"...
Именно неподдающаяся точному определению "совковость" заставляла сердца людей самых разных возрастов и социальных групп трепетать и заходиться в восторге, когда бесстрашный витязь сражался с Кощеем Бессмертным, который "над златом чахнет", и находил, наконец, Кощееву смерть.
И Василиса Прекрасная, символ души Божьего народа, подавала ему руку. И они вместе выходили из ворот рушащегося Кощеева царства.
И не уносили с собой ничего из призрачных сокровищ Кощеевых, бессильных заставить Василису прилепиться к его царству.
"Это даёт мне силы жить и бороться, когда вокруг столько грязи, подлости, обмана, и всё решают деньги, - зачитала учительница выдержку из сочинения девятиклассницы Нади Поповой о сериале "По чёрному следу".
"В трудную минуту я ставлю видеокассету, когда Кольчугин оказывается один против целой банды.
Но когда ему крикнули:
- Всё, тебе крышка, нас тут тьма! - он отвечает:
- А нас - свет!.
И побеждает".
Надя написала, что теперь, став изанкой, всегда повторяет эти замечательные слова.
"В борьбе, когда тёмные силы уж так злобно гнетут и наезжают, что, кажется, нипочём не выдержать. Вас тьма, а нас - свет, - себе это повторяю и друзьям, это для нас как молитва", - написала Надя Попова.
Денис по-настоящему, а не вымученно улыбался, впервые за дни болезни.
Словно он сам был Надей Поповой, которую похвалила учительница...
Он вообще стал как ребёнок - боялся оставаться один, боялся темноты.
Всё время прислушивался к себе, украдкой щупал пульс. И, когда его в этом уличали, врал, что "ничего подобного", и раздражался.
Он ушёл в болезнь, как в кокон, заглянув "туда" и до смерти испугавшись.
Ему надо было наедине о собой разобраться со старыми безделушками, потерявшими вдруг всякую ценность.
Он чувствовал себя немощным старцем среди ненужных детских игрушек.
Скорее всего, он не верил в Бога, хоть и очень хотел поверить.
Но вдруг почему-то поверил в Суд.
Если не Божий, то Истории, Совести. Итоговый суд своей жизни.
И испугался, как ребёнок, оказавшийся вдруг старцем в детском манеже среди погремушек...
Не случайно на вопрос из зала о новых фильмах он умолчал о своих забугорных лентах. Кстати, "на уровне" и кассовых.
И о последнем своём фильме, который за время его болезни успешно раскрутила Айрис.
Не мог он признаться этой аудитории, что развлекал, щекотал нервы, играл на потребу той самой "тьме".
Кровь, драки, стрельба, погони, "клубничка"...
В общем, как все - делал карьеру, деньги, самоутверждался - ничего такого он не посмел сказать.
Просто посетовал, что в России стало работать очень трудно.
Зал порадовался, что Денис по-прежнему "наш".
Поступила записка об Антоне-Кольчугине, - где и что?
Выручила Иоанна, сказав, что в последний раз видела Кольчугина во время противостояния на Васильевском спуске. С народом.
Зал разразился аплодисментами.
И Денис снова улыбнулся. Он оживал на глазах в забытой, ностальгически "совковой" атмосфере зала, благодарной и всему верящей.
"И вот о чём крушусь: к суду я не готов".
Пушкинского "Странника" тоже страшил грядущий Суд...
"Что чувства добрые я лирой пробуждал"...
Врач сказал, что Денису необходимо восстановить внутреннюю связь, "общее кровообращение" с ней и другими членам семьи. С друзьями, привычными делами.
Адаптироваться и вновь укорениться.
Так и сказал:
- Вновь укорениться.
Первое время, в московской клинике, посещение Дениса было ограничено.
Он почти всё время спал, иногда открывал глаза, пытался шутить:
- Ты? Значит, я ещё не в аду.
Рука благодарно сжимала ее руку, а она про себя молилась и чувствовала, как горячая животворящая энергия изливалась в неё.
Куда-то в темя, через шею, плечи, ладони - к кончикам пальцев.
Стекала с них невидимыми потоками, и руки Дениса теплели, розовели щёки, выравнивался пульс...
Он счёл её экстрасенсом, кем-то вроде Ванги. Инстинктивно, как подсолнух, тянулся к её силе.
Но Иоанна знала, откуда она, эта энергия.
Часто теперь обращалась к ней, когда надо было снять кому-то головную боль, снизить давление, остановить кровотечение.
Она знала, что Он слышит её и всегда помогает, каждый раз счастливо изумляясь этому чуду.
Порой просыпалась в ней иная сила. Неистово-разрушительная, готовая смести всё и вся.
Тьма тоже слышала её и ждала лишь какого-то знака, согласия с её стороны, чтобы вмешаться в действо.
Иоанна могла привести множество жутковатых примеров собственной агрессивности, и лишь недавно поняла, почему надо прощать и хотя бы пытаться любить своих личных врагов и обидчиков в отлитие от врагов ОТЕЧЕСТВА и Божиих.
В конце концов, любить врагов Отечества или врагов Спасителя ты просто не имеешь права.
Ибо, став на сторону хищников, ты автоматически присоединяешься к армии тьмы. Под "Отечеством", само собой подразумевалось не просто место твоего рождения, а страна, противостоящая грядущему Царству Антихриста.
Ненавидеть означало обезвредить, отпилив хищникам когти и клыки.
И чураться врагов Спасителя: "Мне отмщенье, Аз воздам".
Ибо даже апостол Павел был поначалу Савлом, гонителем Христа...
* * *
Когда врачи сочли возможным перевезти Дениса в Златогорье, она без колебаний переехала туда же, оставив дом и Анчара в надёжных руках.
Это тоже было чудом - обычно так трудно найти подходящих людей, а тут и дом под присмотром, и всякие неполадки, мелкий ремонт - будто по мановению волшебной палочки вершится сам собой.
И проблемы посерьёзнее можно было разрешить при помощи Изании.
А с Анчаром, как она убедилась, жильцы справлялись лучше неё.
Короче - попадание в десятку.
В Златогорье ей поначалу дали комнату в бывшем главном здании профилактория. Гостиничного типа, с балконом. Комната и совмещённый душ с туалетом.
В коридоре стояли три газовые плиты - если надо что-то разогреть, вскипятить чайник или сварить кофе. Посудомойка и контейнер для мусора.
А вообще питались в столовой. Всё, как в советских домах творчества.
Меню заказывалось на три дня вперёд, еда была простая и вкусная, в том числе и диетическая. Шведский стол - капуста, чеснок, свежие овощи, зелень из златогорьевской теплицы.
Работающие вдали от Златогорья получали при необходимости специальный златогорский тормозок - обед в лёгком компактном изан-термосе, по возвращении - ужин.
Так что принцип "хлеба насущного" соблюдался неукоснительно...
В комнате - двуспальная кровать, встроенный платяной шкаф. Письменный стол-секретер с откидной шторкой, типа шведского.
Также встроенный в стену небольшой холодильник и что-то вроде телевизора.
По которому, однако, кроме обычных телепередач, можно было заказать и посмотреть любой фильм, художественный и познавательно-учебный.
Отсюда же осуществлялась связь со всем Златогорьем и с любыми точками системы Изан-нет.
Можно было не ходить в столовую, а попросить принести обед или завтрак в номер.
Или заказать деликатес /за дополнительную плату/, принять гостей.
Для большого торжества - арендовать специальный зал.
Если сумма превышала предел разумной нормы, тебя вызывали на собеседование. Предупреждали о нарушении Закона, а потом могли и исключить из Союза за несоблюдение его принципов.
В общем, можно было позволить себе всё, что разрешалось среднему советскому гражданину, кроме пьянства.
Плюс дозволялись ещё кое-какие "слабости", связанные с развлекательными поездками, индивидуально-бытовой техникой, фирменной косметикой или даже приобретением экзотической породы пса.
Но всё это было исключением. Потому что жили в Златогорье, в основном, аскетичные фанаты-трудоголики.
Которые, дорвавшись, наконец, до возможности выкладываться на полную катушку, не отвлекаясь на быт и прочие досадные мелочи жизни, самозабвенно это делали.
Они-то и составляли основной контингент первых изан вместе с романтической молодёжью, - егоркиными фанами.
Верующими самых различных конфессий.
Жаждущими дела комсомольцами и партийными всех цветов и мастей.
Здесь все вполне уживались, поскольку религиозные, национальные и политические споры были строго-настрого запрещены.
- Свято соблюсти то, что нас объединяет, и бежать всего, что может разъединить.
Помня, что взаимоотношения человека с Богом - сугубо личное дело каждого.
Мы на войне, и у нас общий враг - не отдельные личности, а Вампирия, порождающая грех и питающаяся грехом, - говорил Егорка.
- Лишь бы твоя партийная или религиозная деятельность не противоречила принципам Изании.
Когда в селение прилетает многоглавый кровожадный дракон, требующий ежедневных жертв, желающие спастись должны объединиться именно для противостояния дракону.
Для споров и разногласий найдётся другое место и время.
Очень важным было для Изании - состояние земли, бережное к ней отношение.
Родина - вверенная тебе Небом экологическая ниша.
Защита детей и немощных.
Посильное участие в различных прогрессивных начинаниях, движениях, протестах.
И вообще - тактика вытеснения хищников, вампирского сознания из жизни. Включая твою собственную жизнь, твоё сознание.
Поэтому подразумевалось, что бороться с излишками и низменными желаниями изанин должен сам, коли уж стал на этот путь.
Кстати, куда более либеральный, чем толстовство.
Не говоря уже о монашестве, подразумевающем уход из мира.
Уборка и смена белья производились регулярно, как в гостинице. Обои, шторы, светильники, весь интерьер легко мог быть заменён по желанию жильца. Небольшой набор посуды.
На балконе было кресло-качалка, которое Иоанна тут же перетащила в комнату.
За письменным столом она никогда не работала, только в старом кресле, со стопкой бумаги в папке и шариковой ручкой.
Как во времена службы в газете.
Работалось здесь дивно - нажимаешь кнопку, заказываешь, и - пожалуйста, любая книга, любая информация.
Её интересовали коммунизм и религия, точки расхождения и соприкосновения.
Можно было заказать и любую учебную программу.
Ей иногда удавалось выкроить час-другой для английского. Компьютер с ней разговаривал, задавал вопросы, фиксировал и исправлял ошибки и даже вздыхал, когда она ошибалась.
Слушала она и музыку - старый джаз и классику, особенно когда Денису отменили больничный режим.
Музыка в их комнате, по сути, не смолкала - то их общий кумир Владимир Горовец, то другие лучшие исполнители и оркестры мира, то духовная музыка...
Оба не уставали изумляться и досадовать, что эта волшебная сторона жизни их в прежней суете обходила.