Люська.
* * *
От луга за домом поднимается пар, жаркий, душистый, будто от только ' что заваренного чая.
Прошёл долгий дождь - может, в несколько дней и ночей, и теперь неистовое июньское солнце шпарит вовсю.
Янины носки, сандалии давно промокли, подол хоть выжимай, липнут к ногам длинные стебли травы, ромашек, колокольчиков, сплетаются, мешают идти.
А идёт Яна к плетню - кто-то отхватил от луга небольшой огородик, огородил плетнём.
И уже взошёл на грядке зелёный лучок, а в руке у Яны ломоть хлеба, смоченный подсолнечным маслом, посыпанный крупицами соли.
И если к этому ещё несколько пёрышков лука...
Идёт Яна навстречу своему счастью - не луку, конечно, лук - ерунда.
Сейчас она познакомится с Люськой - и прощай покой.
Понесутся дни сладостные, мучительные, со всякими там переживаниями и острыми ощущениями, жгучими, аж слезы из глаз.
Этот самый лук, перец, горчица и ещё невесть что - такая она, Люська.
Есть у Маршака:
Вот тебе пирожок сладкий.
С луком и корицей,
С перцем и горчицей.
Вот что такое Люська.
Сейчас, сейчас получит Яна свой сладкий пирожок. До Люськи несколько шагов.
Сидит на плетне - одной босой ногой зацепилась за прутья, другой просто болтает - неимоверно грязной, с налипшими комьями глины. Так что Яне вначале кажется, будто Люська в коричневых ботинках.
Солнечный удар. Нокаут с первого взгляда.
Разве может быть на свете другая такая девочка?
Волосы у Люськи перепутаны, как сено в стоге, обломок гребёнки торчит в них, как вилы без ручки.
Платья на Люське никакого, только лиловые штаны, закатанные, как трусы.
Худое, гибкое, как у ящерицы, тельце отливает чернотой, и не разберёшь, где грязь, где загар.
От плеча до локтя у Люськи - татуировка - русалка с рыбьим хвостом.
Но самое замечательное у Люськи - глаза.
Только что они были закрыты - Люська, казалось, дремала, греясь на солнышке...Потом приоткрылись, чиркнули в них узкие щелки - Люська почуяла приближение Яны.
Зафиксировали и тут же захлопнулись, тусклые, равнодушные. Яна глядит в них, будто с улицы в окна.
Но вот чудо - вдруг вспыхнули, брызнули жарким ласковым светом.
Скорей сюда, ко мне, я тебе ужасно рада, я тебя ужасно люблю...
Взаимность! Яна балдеет от счастья, ей всё не верится.
Неужто чудо протягивает ей руку, неужели можно запросто коснуться сплетённого из разноцветных проволок колечка на мизинце чудо-девочки?
Яна коснулась кольца - Люська улыбнулась. Зуб - провал, два зуба - опять провал. Будто черно-белые клавиши.
Яна зажмурилась, благоговейно пожала сухие горячие Люськины пальцы. Проволока от кольца царапнула ладонь.
- Дай куснуть, - сказала Люська.
Зубы-клавиши вонзились в хлеб. влажно скользнули по коже - Яна едва успела отдёрнуть руку с зажатым в пальцах огрызком со следами люськиных зубов...
- Я тебя знаю, - сказала Люська, с трудом шевеля набитым ртом, - Ты из большого дома, у тебя отец погиб и ты вчера с наволкой плавала.
Яна счастливо кивает, проглатывает огрызок, не чувствуя вкуса.
Какой уж тут лук!
- На наволке здорово, - говорит Люська, - Только моя с дыркой.
- У меня ещё одна есть.
- Тогда тащи и айда на пруд.
Яна бежит к дому, но нет, не успеть, не добежать.
Тускнеют краски, наползает туман...
Сейчас перевернётся страница, и она не успеет содрать с подушки новую накрахмаленную наволочку, - первое преступление ради Люськи.
А сколько их будет!
Отвлекать билетёршу Клаву, чтоб Люська прорвалась на "Даму с камелиями", отвлекать сторожа, пока Люська лакомится колхозной смородиной, отвлекать учительницу, пока Люська шпаргалит...
Яна попадалась. Люська - никогда.
Яна считалась хулиганкой. Люська - паинькой.
Яну распекали, наказывали, но она была счастлива.
Это была настоящая страсть - жертвенная, самоотверженная.
Однажды у мамы пропал новенький пуховый берет.
Через несколько дней они столкнулись с Люськой на улице - Люська щеголяла в мамином берете.
Яна ревела, клялась, что подарила берет, прямо силой навязала, а зачем, сама не знает.
Наверное, такая уж она гадкая, и пусть мама её хоть год не пускает в кино, только не жалуется люськиной матери.
Тогда мама сказала, что пусть уж Люська извинит, раз Яна такая чокнутая, но берет ей самой нужен, так что она его забирает.
Но поскольку так нехорошо получилось и на улице холодно, пусть Люська наденет её шерстяной платок с розами и вообще возьмёт его насовсем.
А с Яной она дома поговорит.
Люська ласково щурилась на Яну из-под платка с розами, платок ей очень шёл.
Яна плелась за мамой, готовая вынести любое наказание.
Мама молча войдёт в комнату, швырнёт на диван пальто, злополучный берет и, притянув её к себе, спросит с горьким недоумением:
- За что ты её так любишь?
Этого Яна сама не знала.
Это заболевание почему-то тоже назвали любовью.
Конечно, она не должна была любить Люську. Она должна была тогда любить её, маму.
И теперь, через много лет, она уже совсем не любит Люську, и всё понимает.
Но мамы давным-давно нет, и ничего не исправить.