Велосипед.
* * *
Девочку звали Маней.
Была она неестественно белокожей, вытянувшейся в длину, как картофельный росток. Казалось, дунь - закачается, согнётся пополам.
Но мы уже знали: это впечатление, ох, как обманчиво!
Дралась Маня по-страшному, всерьёз, так у нас даже мальчишки не дрались.
Нам объяснили, что Маня два года пробыла в немецком концлагере, где, чтобы выжить, детям приходилось сражаться за каждую крошку хлеба.
Вот она и получилась такая. Это у неё душевная травма.
И чтоб мы это понимали и имели к Мане особый подход.
Ещё была у Мани одна странность - она никогда не улыбалась.
Даже когда "Волгу-Волгу" показывали, ни разу не улыбнулась.
Вообще с середины встала и ушла.
Такая она была, Маня. Вдруг ни с того ни с сего, когда игра и всем весело, - возьмёт да уйдёт. И на уроках - то ничего, пишет, считает, а то как замолчит, ничего с ней не сделаешь.
Учителям остается только не обращать внимания.
По возрасту Мане пора было в третий, а её посадили в первый. И мы радовались, что в "А", а не в наш "Б", потому что лупила.
В майский погожий день сорок шестого, в годовщину Дня Победы, шефы Мани привезли ей в подарок велосипед.
Над Маней шефствовал целый завод. Однажды про неё поместили статью в городской газете - что она разучилась улыбаться, что столько пережила в фашистском плену.
Что манина мать осталась на всю жизнь инвалидом и находится в больнице.
С тех пор и появились шефы.
Посреди школьного двора стояла Маня, вцепившись одной рукой в руль, другой в сиденье, молчала и дико озиралась.
Хоть бы спасибо сказала! Велосипед!..
Настоящий, не какой-то там подростковый.
Чудо чудное, диво дивное сверкало на майском солнышке всеми своими хромированными деталями. Звонок, кармашек с ключами, фонарик - с ума сойти!
Я даже дышать боялась, стискивая локоть стоящей рядом Льськи.
А Люську мою прямо-таки перекосило от зависти.
Вырвав руку, она мелкими лисьими шажками подкралась к шефам и, заглядывая им в глаза, промурлыкала:
- Дядечка-а...А нам мо-ожно покататься?
На лицах столпившихся вокруг ребят был тот же немой отчаянный вопрос. Шефы, два паренька с модно подвитыми чубами, растерянно переглянулись.
- В общем-то...Что тут такого? Маня вам разрешит, конечно...
А, Мань, дашь ребятам прокатиться?
Даст она, как же!
Маня молчала, но лицо её говорило выразительнее всяких слов - пусть-ка кто попробует коснуться её велосипеда!
Убедившись, что желающих пробовать не нашлось, Маня потащила велосипед за ворота. Оглядываясь и угрюмо сопя, - как зверь добычу.
Шефы сконфуженно развели руками и поспешили ретироваться в столь трудной педагогической ситуации.
- Вот кабы вместе... - процедила сквозь зубы Люська, - Как бы ей да-ать!
Но сознательные наши ребята Люську не поддержали.
- А ну её! У ней судьба трудная, пусть себе...
- Жадина-говядина! Жадина-говядина! - верещали менее сознательные девчонки.
Несколько дней мы будем со злорадством наблюдать за бесплодными попытками Мани укротить свой велосипед.
Он будет брыкаться, сбрасывать её, как норовистый конь.
А она, длинная, нелепая, вся в синяках и ссадинах, будет снова и снова карабкаться на него и снова хрустко /ведь одни кости/ шмякаться оземь.
Первыми не выдержат мальчишки.
Выудят Маню мокрую, грязную, оглушённую, из наполненной талой водой канавы, выправят погнутый руль, втащат на велосипед и примутся учить кататься.
Маня будет неподвижно торчать в седле.
Прямо, словно аршин проглотила, словно Дон Кихот на своём Росинанте. А мальчишки вокруг, шумные, запыхавшиеся, весёлые Санчо-оруженосцы, будут катать её по дороге, со всех сторон поддерживая велосипед, не давая упасть.
- Да не сиди ты, как припаянная, педалями верти!.. За руль не держатся, его самой надо держать. Так, так...
Да поворачивай ты, тюря!.. Поворачивай...
А ещё через несколько дней, много лет тому назад, наступит июнь.
И мне повстречается манин велосипед на уже просохшей дороге.
Она будет ехать сама, отчаянно тренькая звонком, а сзади, на багажнике, свесив ноги, будет колыхаться один из "ашников".
Я покажу Мане язык.
А она покатит мимо, невидяще блестя глазами и зубами в младенчески-первой своей улыбке.