Яна-партизанка.

                      * * *

 Дворовая игра в войну, в наших и фрицев.

 Девчонок если и принимали, то фашистами, которыми быть никто не хотел, и устанавливали обязательную очерёдность. Проигравшие иногда ходили "во фрицах" несколько дней подряд и от унижения порой лютовали, как настоящие фашисты.

Однажды Яна дослужилась до высокой чести быть партизанкой и разрушить мост, который враги соорудили через канаву. Мост состоял из старой двери и нескольких гнилых досок, охранял его Зюка, - младший Зюкин. Был ещё Зюкин - старший, того звали Зюк. Имён их никто не знал.

Яна применила военную хитрость. Подкралась и, спрятавшись за дерево, пустила по течению кораблик из сосновой коры, который мастерски соорудил ей знакомый дяденька.

 Кораблика было жалко, но игра стоила свеч.
 Зюка, само собой, погнался за приманкой, течение после дождя было сильное, и Яна успела завалить в канаву мост и броситься наутёк.

Обведённый вокруг пальца 3юка, к тому же не поймавший кораблик, без труда догнал партизанку, дал затрещину и взял в плен.
Но, чтобы восстановить мост, надо было выпустить пленницу - верёвки у Зюки не было.

Поколебавшись, разъярённый Зюка решил плюнуть на мост и, покрутив под носом у Яны грязным кулаком, заявил, что не отпустит, пока Яна не скажет, где их партизанский штаб.

Штаб был неподалёку, в сарае у Катьки, но партизанка Яна, разумеется, в восторженном ужасе сказала "Никогда!"
И Зюка под дулом деревянного автомата отвел ее через соседний подъезд на чердак их дома.

 По пути им попадались знакомые взрослые, оба чинно с ними здоровались, будто ничего не происходит - вмешивать взрослых в игру категорически не разрешалось под угрозой жестких санкций до конца детства.


- Колись, в последний раз спрашиваю.

Яна яростно мотнула головой.

Зюка впихнул ее на чердак, задвинул снаружи щеколду и прорычал через дверь, что, если она передумает, пусть откроет окошко чердака - это будет условный знак, что она сдается.

А то пусть сидит здесь всю жизнь.

Коварный Зюка придумал так, что она даже окно не имела права открыть. И позвать на помощь не имела права.
Темнело, что-то потрескивало, шуршало, попискивало - крысы, наверное.

Внизу раздавались голоса, топали по лестнице, возвращаясь с работы, потом долго и встревоженно звала ее мать.
 Теперь еще и влетит, если она вообще отсюда когда-нибудь выйдет.
 Одно твердо знала Яна - окно она не откроет никогда.
 Пусть ее даже съедят крысы.

Было уже совсем темно. Обливаясь слезами от страха, Яна молилась Богу бабки Ксении, чтоб Он вмешался, спас:

- Сделай что-нибудь, боженька, миленький, ведь мама за меня волнуется. Ты ей шепни, что я здесь...

И чудо произошло.

 Топот по лестнице, смех, дверь распахивается.

Полыхнули по стенам карманные фонарики и ворвались на чердак дети, за ними и взрослые пришли, открыли чердачное окно...

И Зюка был тут же, на нее не смотрел, будто они и не сражались только что насмерть.

 Все пришли смотреть салют - только что объявили по радио, взят какой-то город.

Двадцатью артиллерийскими залпами.

 Салют над Москвой был виден лишь отсюда, с чердака.

 И Зюка был уже совсем не враг, и другие ребята, и даже мама, пригрозившая:


- Завтра в кино не пойдешь, где ты шляешься?

Мама обняла ее, приподняла, чтоб лучше видно было.

Кино это что, мелочи жизни, ну не пойдет. А может, завтра подобреет мама...

И тут вдали за лесом вспыхнуло, расцвело волшебно-разноцветное зарево.

- Ура-а!..

 И все хором отсчитывают залпы, и восторженным хором стучат сердца - наши взяли еще один город.
Она, партизанка Яна, сегодня тоже победила, и Бог услышал ее.
 Мы все вместе, и Бог с нами.

Остановись, мгновенье...

                             ЭТОТ ДЕНЬ ПОБЕДЫ.

Май сорок пятого, праздничный салют после парада Победы. Небо то и дело взрывается ликующими неистовыми красками, и море-толпа несет, качает. Подожмешь ноги, и плыви себе. Щека Яны мокрая от чьих-то слез, поцелуев, все без разбору целуют друг друга, свои и чужие, здесь нет чужих, здесь все "наши". Щеку не вытереть - руки не поднять, так тесно.

И все поют, поют, сбиваются, путают слова, затягивают новую песню, и мама поет, кажется, громче и звонче всех, но взгляд все с той же голодной цепкостью обшаривает толпу. А вдруг? В шесть часов вечера после войны?..

Joomla templates by a4joomla