Дверь 2. Юность. Денис.

Талант.

*   *   *

После информаций и коротких заметок ей поручен впервые настоящий очерк о комсомольцах-строителях.
 
Выпускные экзамены на носу, а она прямо из школы - на строительную площадку, к своим будущим героям.
Заляпанная раствором спецовка, косыночка до бровей - только прораб знает про отпечатанное на редакционном бланке задание.
Для всех прочих она - подручная Яна. Янка.
-  Янка, пойди, Янка, принеси!
А ей только того и надо - повсюду бегает, приглядывается, изучает жизнь рабочего класса.

Работают они на высоте.
К высоте Яна привыкла быстро - весь городок виден. И дом их, и пруд, и вокзал, и школа.
Летают на высоте облака и птицы, майский воздух пахнет тополями - их едва зазеленевшие ветви колышутся от ветра совсем рядом.

Яна опишет потом и высоту, и тополя с птичьими гнёздами, и ловкие валины движения...
Шлёп мастерком раствор, приладила кирпич, постучала, скребнула лишнее - и снова шлёп, стук, вжик...
И свою усталость опишет, и саднящие руки - там, где драная рукавица, на большом пальце - мозоль от этих кирпичей.
И глыбы рыжей глины внизу во дворе, которые ей напомнят лето 41-го, только что вырытое бомбоубежище, отца.
Который погиб, чтобы они вот так, спустя много лет, строили новый дом и смотрели с высоты на птиц и облака.
Так, или примерно так напишет Яна.

- Кончаем, обед!

Нижние, уже отстроенные этажи к их услугам. Любая квартира, любая комната.
На обед у них серый круглый хлеб по двадцать копеек - другого Валя не признаёт, творожные сырки и по бутылке молока.
А горячее Валя ест утром и вечером. Щи и жареную с салом картошку.
Она приехала из деревни, у них там так положено - щи из русской печи утром и вечером.

Хлеб ещё тёплый, корочка хрустит на зубах. Полбуханки как ни бывало - ну и аппетит здесь на высоте! Юбка на талии уже не сходится.

Валя сидит на подоконнике у открытого окна и молча степенно ест, собирая на ладонь хлебные крошки.
Яна потом опишет, как Валя сидит вот так у открытого окна в пока что ничейной, безымянной и безликой квартире и думает.
Что вот, скоро оживёт, засветится огнями её дом, и что за люди здесь будут жить, какая у них будет мебель, заботы, мысли, мечты...
-Разве ж это молоко? - Валя морщится, разглядывая пустую бутылку, - Можно и не мыть. Вот у нас - молоко!

- Скучаешь?

- Поди нет!..

- А чего уехала?

- Скукотища, вот и уехала. Молодёжи совсем не осталось, а после двадцати пяти - кому я буду нужна?

В очерк "Валин дом" разговор этот, само собой, не войдёт, но вот мужа внезапно прославившаяся Валя вскоре себе отыщет.
Правда, пьяницу, не очень удачного, но в Подмосковье пропишется.
А Яна задумает как-нибудь всерьёз заняться вопросом, почему бежит из села молодёжь, но так и не дойдут руки.

"Что-то неладно было в Датском королевстве", проблемы ей попадались на каждом шагу, и она кидалась их разрешать и распутывать со всей горячностью восемнадцати лет.

И вот она в кабинете самого Хана - главный редактор попросил Синегину зайти.
Срочно.
Яна волнуется - обычно это ничего хорошего не сулит.

- Заходи, Синегина. Вот, Юра, наша старая большевичка.
Садись, Яна.

У стены на диване нечто, названное "Юрой", крякнуло, зашевелилось, но Яна смотрела лишь на Хана - центр мироздания на данный момент.

Усталое простоватое лицо, усталый голос - эдакая рабочая лошадка, тянущая всё на себе. Вышедший из комсомольского возраста энтузиаст, способный работать по двадцать четыре часа в сутки.
У него стремительные цепкие руки.
Рука взлетает, указывая ей на кресло, и тут же, мелькнув над столом, хватает, как ястреб добычу, телефонную трубку.
Яна его уважает и боится.

- Ханин слушает.

Речь идёт об организации похорон какого-то Баранова.

Яна видит на столе у Хана свой вчера сданный "Валин дом".
Страница исчерчена красными карандашными молниями. О Господи!
Яна не выдерживает, хватает, пролистывает.
Красные молнии грозно сверкают перед глазами. Яна кладёт рукопись на место.
Ей дурно.

Названному "Юрой", видимо, надоело слушать затянувшийся разговор о похоронах. Он встаёт с дивана и оказывается невысоким румяным толстячком, к тому же весьма нахальным.

Он тянется пухлой детской лапкой 'к многострадальной Яниной рукописи.
Яна не слишком вежливо отодвигает её подальше, но тут Хан заканчивает разговор.
Яна убирает от его стола руку, а толстяк, напротив, снова протягивает и хватает "Дом".
Хан не сердится, машет:
- читай, мол.

- Ну что, Синегина, как выпускные?

- Пятёрки, четвёрки...

- А потом? Слыхал, в МГУ на журналистику подаёшь, так?

- Если пройду Андрей Романыч. Конкурс - ужас!

- Вот что, Синегина, у нас к тебе предложение. Редакция тебе даёт всякие там характеристики - рекомендации, а ты подаёшь на заочный - туда легче попасть.
И берём тебя в штат на должность литсотрудника.
Ну как?

- Андрей Романыч! - Яна, взвизгнув восторженно, подпрыгивает в кресле.

- Конькова мы уходим, сама знаешь за что, - Хан щелкает себя по горлу, - а ты человек непьющий, проверенный, почти с годовым стажем.
Глядишь, скоро и очерки научишься писать.

- Плохо, да?

- В том-то и дело, что для начала совсем неплохо. Я только убрал художественные особенности - мы всё же газета...

- Слушай, а чего это ты бабочку вычеркнул? - неожиданно встревает забытый Юра,
- "Трава будто вспыхнула, загорелась, и огненно-рыжая бабочка вспорхнула над пустырём..." - Образ? Образ.

И этот парень новосёл, что собой измеряет комнату, ложится и измеряет... Ха, совсем неплохо. И смешно.
Оставь парня.

- Ладно, парня оставлю, а остальное ни к чему. У нас всё-таки газета.

- Они тебя тут засушат, детка. Он же ничего не понимает.

- Я вам не детка и вы сами ничего не понимаете, - огрызается Яна. - Он знает, что можно, а что нельзя.

Толстяк не обижается. Оба смеются.

- Что, Широков, получил?

- А приезд новосёлов просто лихо написан! - неуёмный Широков перекатывается по кабинету, терзая Янину рукопись, сдирает скрепку, летят во все стороны листки.
Широков, не замечая, топает прямо по ним.

- Два-три штриха - и образ. И тётка со швейной машинкой, ребята с аквариумом. А кошка! На новой квартире... Как она двигается...
Оставь кошку, балда!

- Ни за что, - смеётся Хан, - Дом ещё не сдан в эксплуатацию, а у Синегиной там уже люди живут и кошки бегают. Хороша точность!

- Это же героиня мечтает! - кричит Широков, прыгая вокруг стола, - Меч-та-ет! Грезит, так сказать...

- Нечего грезить. Она каменщица, а не Жюль Верн.
Вон у неё в корреспонденции герой уже однажды мечтал, чтоб пенсионерам пенсию повысили, до сих пор расхлёбываем.

- Вот что надо вычёркивать! - всё больше распаляется Широков, - вот где бодяга. - Он вытаскивает ручку и начинает черкать.

Яна возмущённо вырывает листки.

- Не надо, мы сами! Какое ваше дело?

- Потому что талант у тебя! – орёт, побагровев, толстый Широков, - Тебе расти надо! Та-лант!..

Он отвешивает ей этот "талант", как оплеуху.
И тут между ними вырастает Хан с телефонным аппаратом и говорит в трубку:

- Катя, тут Широков буянит с голодухи, сваргань нам что-нибудь эдакого. И чайку.
Юра, подержи, я с Синегиной попрощаюсь.

Он суёт толстяку телефон и освободившейся рукой выпроваживает Яну.
Какая у него странная рука! Юркая, холодная и влажная.
Рука-рыба.

- Оставь у Люды заявление. Получишь аттестат - оформим.

- Спасибо, я прям не знаю...

- Ладно, ладно.

Вылетев из кабинета, Яна едва не задушит в объятиях машинистку Люду. И Люда тоже придёт в восторг, и вся редакция будет радоваться.
И сбегают за водкой, и сделают по нескольку глотков из "чаши дружбы", и станет ещё веселей.
Потом вернётся с обеда Хан, у него в кабинете начнётся летучка, а Яна будет писать заявление.
И тогда Люда поинтересуется: чего это писатель орал - за дверью было слыхать?

И выяснится, что этот Юрий Широков - настоящий писатель. Что они дружат с Ханом ещё с ИФЛИ - был в Москве такой институт. Часто ездят вместе на Оку на рыбалку на широковской "Победе".

И вообще он известный, Широков, - Люда сама что-то читала. Что-то про войну.

Короче, "Капитан Гвоздев услышал взрыв".

Никогда прежде Яна не встречала настоящих писателей, и уже иными глазами увидит сцену в кабинете.

«Потому что талант у тебя! Та-лант!»..

То, что казалось нелепой эксцентричной выходкой в устах какого-то там чудака-толстяка, теперь прозвучит божественным благословением.

Та-лант...

Сидя на ручке Людкиного кресла, под стрёкот её машинки и перебранки за дверьми кабинета, Яна будет вслушиваться в таинственную музыку этого слова.

Оно будет мерцать на пухлой широковской ладошке маняще и враждебно, как фантастический лунный камень. И её рука, уже готовая схватить его, как и все прочие чудеса, подаренные той жизнью, замрёт в нерешительности.

Талант.
Это совсем не то, что пробежать быстрей всех, получить приз за лучшую стенгазету или даже сразу после школы устроиться на работу в районное "Пламя".
Что с ним делать? Что он ей сулит?
Почему, например, она не может рассказать о нём Люде и ребятам так же эапросто, как об устройстве на работу?

Смыслом, счастьем той её жизни было жить, как все. Быть первой среди равных.
Талантливый - не такой, как все.
Он - другой.

Ей станет не по себе.
Под стук машинки она с тревогой будет отыскивать в себе симптомы таланта, будто узнав вдруг, что больна какой-то редкой неведомой болезнью.

Припомнятся долгие зимние ночи, когда Яна-сова сочиняла в темноте продолжение недочитанных сказок.
И как затем стала сочинять свои истории, длинные и короткие.
И как явилась потребность в слушателях. И толпа ребятни вокруг, и все эти короли, принцессы, ведьмы...

И попавший в Великое Собачье царство щенок Кузя, и приключения воздушного змея.
И "Капитан Гвоздев услышал взрыв".
Тоненькая верёвочка-строчка над пугающей бездонной белизной бумажного листа.
Белая пропасть и пустота.

И что даже в этой новой стремительной жизни, заполненной до отказа самыми разнообразными делами, мечтами и задачами, всё новые истории-загадки не давали спать по ночам Яне-сове, - требуя продолжения, воплощения и осуществления.

И запомнившиеся ей почему-либо люди тоже продолжали жить в памяти своей самостоятельной жизнью.
Допекали, терзали, просились на волю.

Но никаких слушателей, никаких записей.
Нет времени.
Яна выполняет свой долг - служит народу, Родине, Правде, а, значит, и Богу.
Она дала клятву, её совесть спокойна.

Вокруг много недостатков, но мы - советские люди, хозяева, и должны сами всё исправлять и строить новую жизнь. Как велит сердце.
А сердце Яны и вправду велело, горело и пело.

Информации, заметки, фельетоны, репортажи. Конкретные люди, конкретные события. Писала и школьные сочинения на заданную тему.
"Онегин - лишний человек", "Катерина - луч света в тёмном царстве".

Все умеют так писать, может, чуть похуже.
Яну хвалят за хороший язык, за оперативность, лаконичность, за правильный взгляд на мир. За чувство юмора.
Пишется ей легко и весело.

"Капитан Гвоздев услышал взрыв".

Беспомощное барахтанье на ниточке-фразе над пропастью чистого листа.

Гвоздёва Яна уничтожила, но эти, другие, оказались похитрее.
И парень, измеряющий своим ростом комнату, и мальчишки с аквариумом, что уставились друг на друга сквозь волшебную призму подводного мира, и кошка-новосёл, и другие обитатели  ещё не сданного в эксплуатацию дома, вычеркнутые по этой причине Ханом...Сама невычеркнутая Валя - только Яна знает, откуда они.

Коварные джинны, выпущенные на волю.
Как они рвались на бумагу, а когда Яна, наконец, сдалась, в какой сизифов труд превратили прежде безмятежную райскую лёгкость её порхающего над бумагой перышка!

Когда-то бесплотные тени, такие изящные, невесомые, они обернулись на бумаге неуклюжими мёртвыми глыбами. И требовали плоти и крови. Требовали воскрешения.

В муках билась она, оживляя их, два дня.
Вздрагивали в агонии скомканные, умирающие на полу листы. Истерзанные, исчирканные.

Когда ей показалось, что ненавистные жильцы дома, наконец-то, задышали, она их уже люто ненавидела.

А Хан умертвил их одним красным росчерком. Надолго ли?

Талант...
В этом слове было одиночество, которому не оставалось места в стремительном водовороте той её жизни.
Изнурительные сражения один на один с вырвавшимися на волю джиннами.

В четыре прыжка Яна слетает по узкой редакционной лестнице с липкими захватанными перилами. И вот она уже на .улице, непонятно почему носящей имя Менделеева. Улица её короткой юности.

Началась юность сегодня, много лет назад, кончится через десять месяцев, как в песенке "На том же месте, в тот же час".
Только Яна ещё ничего об этом не знает.
Повторение пройденного.
Она вновь и вновь проигрывает "тех Ян", она должна их играть.
Это что - ад? Рай?
Чистилище, в которое она не верит?
Меняется время, место, декорация, меняются Иоанны.
Но каждая - всё же "Я", и каждая - повторение. Она должна повторять их, себя и повторяться.
Повторяться...

С необычайной точностью и достоверностью она играет их - свои поступки, чувства, мысли. Наверное, не было в мире гениальней актрисы.

Или бездарней?
Настоящие актрисы вкладывают в каждую роль свою индивидуальность. Она же может лишь присутствовать.
Никакой свободы воли. Актриса-зритель.
Забавный симбиоз.

Яне неполных восемнадцать.
Двухэтажное строение с грязно-зелеными, в подтёках и трещинах, стенами кажется райским чертогом. Хочется заорать на весь мир:
- Я, Иоанна Синегина, буду работать в "Пламени"!

Щербатая дорожка ковром - самолётом несёт её мимо вывески "Продмаг", мимо вывески "Промтовары". Мелькают домики в зелёной дымке едва проклюнувшихся листьев, полыхают гераньки в окнах.

- Когда из своей Гаваны отплыл я вда-аль...

Популярная тогда песенка. Серенькое непогожее небо с клочками несущихся вместе с ней туч.
Туда, где скатываются к полю последние домишки, где свободно гуляет ветер по свежевскопанным огородам, по ещё мутному от талых вод пруду с чёрным силуэтом ивы и прочерченной вдали кромкой леса.

Навстречу плывёт барышня-Люська под руку со Славкой Киселёвым с Полевой, у которого отец работает в ресторане "Метрополь".
Ветер смерчем взмывает над Славкиным лбом набриолиненный чуб, похрустывает курточка из искусственной кожи, поскрипывают мокасины на толстенной микропорке.
Брюки дудочкой.
Славка Киселёв - стиляга. Он танцует "стилем", и все шмотки у него "стильные".

Потом стиляг заменят хиппи и у них будет всё "хипповое".
Потом - "прикольное" и "крутое".

Люська невероятно намазана и невероятно красива.
Она в прозрачном плаще в горошек, тонко перехваченном в талии, и в белых чешских ботиках.
В продмаге за ними драка была.
Вокруг головы - огненно-рыжий нимб волос.

Люська для Яны - стиляга, Яна для Люськи - идейная.
Шесть лет, обмениваясь небрежным кивком, проходили каждая своей дорогой.

Но сегодня...

Узкая асфальтовая тропинка несёт их навстречу друг другу.

- Приветик, - говорит Люська, - Как жизнь?

- А меня в "Пламя" берут, - не выдерживает Яна, - в штат.

- Поздравляю, - рассеянно кивает Люська, кося ласковым своим кошачьим взглядом на Славку. Хлопья туши трепещут на ресницах.
- А мы - в кино. На "Мост Ватерлоо".

- Эй, корреспондент, я с тобой дружу, - заигрывает Славка, но Люська ревниво тащит его прочь.

- Пока, мы опаздываем.

Яна летит дальше.
По шаткому дощатому тротуару, мимо ещё голой клумбы с сухими стеблями прошлогодних астр, мимо скамьи под берёзами с судачащими женщинами, мимо играющей в расшибалочку ребятни.

Когда они вернулись из эвакуации, эти женщины были в её нынешнем возрасте.
А их играющие в расшибалочку дети - как тогда Яна.

Коричневая дверь с ромбами, Дремучие двери...

Иоанна замедляет шаги, пытается сопротивляться. Но дверь неотвратимо притягивает, засасывает, как в чёрную дыру, за которой - погибель, тьма вечная.

- Лезь по чердачной лестнице, - слышит она неведомо откуда ангельский голосок АХа.
И, цепляясь за его золотой лучик-канат, преодолевая гибельное чёрное тяготение, добирается до торца дома, где ведёт на чердак ржавая пожарная лестница.

Взбирается по ней, дрожа и задыхаясь, отбиваясь от липнущих к телу хлопьев ледяной тьмы...

Наконец, ей удаётся, подтянувшись, добраться до площадки.
Но тут из чердачной дверцы просовывается ручища с зелёным, бутылочного стекла, перстнем, хватает за шиворот и свирепая физиономия вернувшейся с вязального кружка контролёрши Клавы нависает над ней, как гильотина.

- Я тебе покажу кино на протырочку!

Яна болтается в ее ручище, как котёнок за шкирку.
Вокруг - лишь призрачная рассветная мгла Преддверия и шаткая чердачная площадка.

Но вдруг на вбитом в вечность гвозде проступает перед ними фотография отрока с гладко зачёсанными на косой пробор волосами, детским полуоткрытым ртом и по контрасту пронзительно-жёстким взглядом куда-то мимо, вдаль, в одному ему видимую цель.

Охнув, тётя Клава мгновенно вытянулась стрункой, отпустив Яну, и восторженно гаркнула, как на параде:
- Здравия желаю, товарищ Сталин! Служу Советскому Союзу!

Не дождавшись ответа, щёлкнула ботами «прощай, молодость» и ретировалась за чердачной дверцей.

Священник от революции.

*   *   *
 Присутствовали:
АХ - Ангел-Хранитель, АГ - Ангел-Губитель, тётя Клава - билетёрша, Иоанна, Эмиль Людвиг - немецкий писатель, Пом. инспектора С.Мураховский, инспектор семинарии иеромонах Гермоген, писатель Константин Леонтьев, Лев Толстой - классик, Блаженный Иероним, Блаженный Феодорит, Семён Франк - религиозный философ, поэт Александр Блок, Иремашвили - друг Иосифа, Лев Троцкий.

 

Охнув, тётя Клава мгновенно вытянулась стрункой, отпустив Яну, и восторженно гаркнула, как на параде:
- Здравия желаю, товарищ Сталин!..
Не дождавшись ответа, щёлкнула ботами "прощай молодость":
- Служу Советскому Союзу!
И ретировалась за чердачной дверцей.

Только вечность и шаткая чердачная площадка.

Отрок неотрывно смотрел на Яну или сквозь Яну и молчал.

- Что ты хочешь сказать? - прошептала Иоанна, обращаясь к Сосо, а не к вождю всех времён и народов. - Быстрей, никто не узнает...

Тишина.
Всем своим существом ощутила она всю трагичность этого бессильного молчания, запечатанного сургучом вечности.
Или "экзистенционального времени", как сказал бы АХ.

Он, этот АХ, в белой панамке и белых очках, поманил её из чердачной дверцы, и она оказалась в просмотровом зале перед сшитым из простыней экраном.
Только не в проходе меж креслами, куда она бы уже и не поместилась, а в самом кресле. Даже АГ с холодной вежливостью ей кивнул.

- Не бойся, сын тьмы у меня в долгу, - шепнул АХ, - я ему "кодак" дал - у них в ведомстве перерасход пленки.
С этой перестройкой - один компромат идет. Вся вечность "делами" забита...

- Только пусть соблюдает регламент, - проворчал АГ, - Чтоб никакого дестабилизирующего давления на следствие…

- Это он про крестное знамение, - пояснил АХ, - боится пуще ладана.

И снова трещит проектор, крутится документальное кино из жизни Иосифа.

- Свидетельствует немецкий писатель Эмиль Людвиг. Он приводит слова Иосифа:
"Из протеста против издевательского режима и иезуитских методов, которые имелись в семинарии, я готов был стать и действительно стал революционером, сторонником марксизма, как действительно революционного учения".

"Джугашвили, оказалось, имеет абонементный лист из "Дешёвой библиотеки", книгами из которой он пользуется. Сегодня я конфисковал у него соч. В. Гюго "Труженики моря", где нашёл и названный лист".
/Пом. инсп. С. Мураховский. Инспектор семинарии Иеромонах Гермоген/.

"Наказать продолжительным карцером - мною был уже предупреждён по поводу посторонней книги - "93г"В.Гюго".

Характеристика одного из героев "Девяносто Третьего года" В. Гюго - бывшего священника Симурдэна, ушедшего в революцию.
Внимание, это очень важно:

"Он был праведник и сам считал себя непогрешимым.
Никто ни разу не видел, чтобы взор его увлажнили слезы. Вершина добродетели, недоступная и леденящая.
Он был справедлив и страшен в своей справедливости. Для священника в революции нет середины.
Превратности революции могут привлечь к себе священника лишь из самых низких либо из самых высоких побуждений: он или гнусен или велик.

Симурдэн был велик, но это величие замкнулось в себе, ютилось в недосягаемых кручах, в негостеприимно мертвенных сферах: величие, окруженное безднами.
Иные горные вершины бывают так зловеще чисты".

*   *   *

Из приветственной статьи Иосифа, посвященной вождю немецкой социал-демократии Бебелю и тоже исполненной религиозного пафоса:
" Кто не знает Бебеля, маститого вождя германских рабочих, когда-то "простого" токаря, а теперь знаменитого политического деятеля, перед критикой которого, как перед ударами молота, не раз отступали "коронованные особы", патентованные учёные.
Слову которого, как слову пророка, внимает многомиллионный пролетариат Германии?"

- Прежде чем двигаться дальше, напомню, что защита будет отстаивать одну основную мысль, заявил АХ, - Создание Иосифом АНТИВАМПИРИИ.

Для нас важен Иосиф не как марксист, большевик, русский националист или государственник.
То есть это, конечно, существенно, но не как самоцель, что было бы идолопоклонством, а как средство построить Антивампирию.
Угодное Небу государство, которое бы помогало Замыслу.

Напомню, что по ЗАМЫСЛУ ТВОРЦА:

1.Человечество - единый организм, в котором в процессе истории зреет Богочеловечество. Новый Адам,  призванный жить в Царстве.

2.Каждый орган человечества /нация/ или отдельная клетка /личность/ имеет свой собственный Замысел, Предназначение, и в определённое время в определённом месте вызывается Творцом из небытия, чтобы осуществить эту Сверхзадачу.
Начинающуюся на земле и, в случае успеха, продолжающуюся в Царствии.

3.Чтобы осуществить личную и соборную богочеловеческую Сверхзадачу, каждый должен получать необходимо-достаточное ото всех и Целого и, в свою очередь, беззаветно и самоотверженно служить Целому.
Результат - возрастание и здоровье Целого - закон любого живого организма.

Чтобы сразу отмести ставшие уже банальными обвинения в "муравейнике" поясняю, что для муравья благо муравейника - самоцель, замкнутая на конечном земном существовании.
Хорошо муравейнику - хорошо муравью.
Кстати, мы даже принцип муравейника нарушаем!

Для человека, созданного "по Образу и Подобию", успешное функционирование Целого на земле - лишь средство осуществить Замысел, лежащий за пределами земного бытия.
Результат - умножение "жатвы Господней".
В личном плане - стать всхожим зерном, а не сорняком, обреченным на сожжение.

Человечество в результате грехопадения заражено самостью - отпадением от Бога, самоутверждением за счет Целого и других.

Назовём эту эгоистическую самость ВАМПИРИЗМОМ - стремлением отдельных клеток или органов богочеловеческого Целого получать излишки за счет жизнеобеспечения других.

Результат - всеобщая вражда, раздрай, зависть, конкуренция. То есть глобальное нарушение Замысла и заболевание организма.

Само это заболевание входит в Замысел, дающий каждому свободу определиться.

Будешь ли ты пригоден занять предназначенное тебе Творцом место в едином, спаянном любовью Доме Отца, выздоровеешь ли за свою земную жизнь или так и останешься вампиром в душе и Царствие отторгнет тебя как отмершую ткань?

Каждый сам волен избрать свою судьбу в вечности.
Но задача избравших Небо - противостоять "лежащему во зле" миру.
Они - воины, сеятели, призванные умножить "жатву Господню".

ВАМПИРИЯ - больной организм, где одни клетки и органы лопаются от жира,  в то время как другие страдают от голода.

Где разрастаются раковые опухоли, где пожираются тела и души детей Божиих, "купленных дорогой ценой".
Где лишь "жёсткая терапия" - стихийные бедствия, катастрофы и революции - очищает время от времени, омывает кровью /в том числе, и невинной/ смертельно больное человечество.
Помогая страданиями и катарсисом отсрочить неизбежный крах.

- Я утверждаю, что Иосиф всю жизнь строил АНТИВАМПИРИЮ - царство, где жирным и хищным не будет житья, - подытожил АХ.
- То есть уравниловку? - фыркнул АГ.

- Опять подмена.
Никакой уравниловки, ибо композитору нужен рояль, плотнику - топор, а учёному - лаборатория и поездки на симпозиумы.
Голова не равна рукам или печени, но нигде в Законе не сказано, что Голова должна жить за их счёт, тем более, если она плохо работает.

Данные Небом таланты как дары на осуществление Замысла, включая и социальное положение, являются лишь средствами служить Замыслу, но отнюдь не мешать это делать другим.

Или, хуже того, пожирать этих "других". Их время, таланты, здоровье, жизнь и душу. Отнимать у Бога детей Его - что может быть ужаснее?

Добавлю, что Иосиф был далеко не одинок в своей ненависти к Вампирии.
Множество примеров уже приводил, хочется приобщить к Делу ещё и такое:

"Не ужасно ли, и не обидно ли было думать, что Моисей восседал на Синае, что эллины строили себе изящные Акрополи, римляне вели пунические войны...что гениальный красавец Александр в пернатом каком-нибудь шлеме переходил Гранин и бился под Арабеллами,..
что апостолы проповедовали, мученики страдали, поэты пели, живописцы писали и рыцари блистали на турнирах для того только, чтобы французский, немецкий или русский буржуа в безобразной комичной своей одежде благодушествовал бы "индивидуально" и "коллективно" на развалинах всего этого прошлого величия?..

Стыдно было бы человечеству, чтобы этот подлый идеал всеобщей пользы, мелочного труда и позорной прозы восторжествовал бы навек".

- Свидетель Константин Леонтьев ещё не напомнил о главной жертве - распятии Христа!

Свидетель Лев Толстой:

"Каким образом случилось, что большинство образованных людей нашего времени, не работая, спокойно поглощает труды других людей, необходимые для жизни, и считает такую жизнь самою естественною и разумною?..

Мы живём так, как будто нет никакой связи между умирающей прачкой, 14-летней проституткой, измученными деланьем папирос женщинами, напряженной, непосильной, без достаточной пищи работой старух и детей вокруг нас.

  Мы живём - наслаждаемся, роскошествуем, как будто нет связи между этим и нашей жизнью. Мы не хотим видеть того, что не будь нашей праздной, роскошной и развратной жизни, не будет и этого непосильного труда, а не будь непосильного труда, не будет нашей жизни...

Нам кажется, что страдания сами по себе, а наша жизнь сама по себе, и что мы, живя, как мы живём, невинны и чисты, как голуби".

Церковь отлучила Толстого не за его социальную проповедь.
Однако и на поставленные свидетелем вопросы не отвечала - разве что "Спасайся сам"...

Но Иосиф, как мы помним, был "Кобой". Непримиримым защитником слабых там, где никто иной не мог их защитить.

"Спасайся сам" - не для него.

Да и библейские пророки предвещали, что гнев Божий сойдёт именно на верха:

« Дом царя, потом самый близкий к нему дом людей, облечённый славой и честью, а третий вслед за ними, более получающий от Бога преимуществ, дом божественных священнослужителей.
Обличаются прежде всего "князья" - лица, обладающие административной или судебной властью, государственные сановники, вельможи, злоупотребляющие своим положением». (Толковая Библия Лопухина).

Бл. Иероним:
"Будем читать рассказы Иосифа /Флавия/, и там найдём описание того, что даже из помойных ям, пещер, звериных берлог и могильных углублений извлекали князей, царей и людей знатных и жрецов, которые под влиянием страха смерти скрывались в этих местах".

Слова пророка:
"И накажу тех, которые сидят на дрожжах своих и говорят в сердце своём:
"Не делает Господь ни добра, ни зла".
И обратятся богатства их в добычу и домы их - в запустение".
/Соф.1, 12/

Блаж. Феодорит толкует, что здесь Бог осуждает тех, кто:
"утверждает, что Бог всяческих не благотворит и не наказывает" /что всё случайно/.

И по блаж. Иерониму, наказаны будут гневом Божиим:

"те, которые, отстраняя промысел, говорили, что Бог не есть виновник ни добра людям добрым, ни зла - злым, а всё управляется волей счастия и косится неопределённой случайностью» .
Такие мысли и убеждения граничили с неверием, были практическим отрицанием бытия Божия.

То есть Иосиф, уходя в революцию видел себя бичом Божиим:

"и бич в руке его - Моё негодование!"
/Ис. 10, 5/

*   *   *

Свидетель С.Франк:

"Русское религиозное сознание постепенно уходило от жизни и из жизни, училось и учило терпеть и страдать, а не бороться и творить жизнь.

Все лучшие силы русского духа стали уходить на страдание и страдательность, на пассивность и бездейственную мечтательность.

Русский религиозный дух уже давно перестал укреплять народ в его будничной трудовой жизни, пропитывать нравственными силами земные экономические и правовые его отношения.
И потому здоровый в основе реалистический инстинкт народа оторвался от духовного корня жизни и стал находить удовлетворение в неверии, в чисто отрицательной освобождённости. Т.е. в разнузданности мысли и чувства".

Свидетель Александр Блок:

"Я слишком образован, чтобы не понимать, что так дальше продолжаться не может и что буржуазия будет уничтожена.

Но если осуществится социализм, нам останется только умереть; пока мы не имеем понятия о деньгах, мы все обеспечены и совершенно не приспособлены к тому, чтобы добывать что-нибудь трудолюбием.

Все мы - наркоманы, опиисты; женщины наши - нимфоманки.
Нас - меньшинство, но мы пока распоряжаемся среди молодёжи: мы высмеиваем тех, кто интересуется социализмом, работой, революцией.
Мы живём только стихами...
Ведь мы - пустые, совершенно пустые".

"Горе тем, кто думает найти в революции исполнение только своих мечтаний, как бы высоки и благородны они ни были.

Революция, как грозовой вихрь, как снежный буран, всегда несёт новое и неожиданное; она жестоко обманывает многих; она легко калечит в своём водовороте достойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных;

но это её частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издаёт поток.
Гул этот всё равно всегда о великом".

"Гул этот всё равно всегда о великом"...

Вот какую революцию ушёл делать юный Иосиф.
По велению своего Бога.

Этапы земного пути Иосифа:

1895 -1898 годы - участие в марксистских кружках, а затем и руководство ими.
1900г. - маёвки и руководство забастовками в Тифлисе.
1901г. - обыск в физической обсерватории, где он работал, и переход на нелегальное положение.
Руководство первомайской демонстрацией, выход первого номера нелегальной газеты "Брдзола" с его программной статьёй, избран в состав 1 Тифлисского комитета РСДРП и направлен в Батум для революционной работы.
Под видом встречи Нового Года - нелегальная конференция социал-демократических кружков.

1902г. - организация в Батуми нелегальной типографии. Листовки, прокламации, руководство манифестациями и политическими демонстрациями. Арест.

1903г. Создан Кавказский Союз РСДРП, в состав которого заочно избран находящийся в тюрьме Иосиф. Направлен по этапу в Восточную Сибирь.

1904г. - побег из ссылки. Руководит Кавказским комитетом РСДРП, пишет программный документ "Кредо", создаёт в Баку большевистский Комитет и распускает меньшевистский. Борьба против меньшевиков, анархистов и федералистов, пишет программные письма большевикам-гру зинам за границей, руководит cтачкой бакинских рабочих.

1905г. Брошюра "Коротко о партийных разногласиях", выступления против анархистов и эсеров, листовки в связи с Октябрьской Всероссийской стачкой, руководство 4-й большевистской конференцией Кавказского Союза РСДРП, участие в работе 1 Всероссийской конференции большевиков в Таммерфорсе, знакомство с Лениным.

1906 г. Избран делегатом 4 съезда РСДРП в Стокгольме, руководит газетой "Новая жизнь" /серия статей "Анархизм или социализм?"/, руководство работой Тифлисских профсоюзов, выпускает газету "Новое время" со статьёй "Классовая борьба", газету "Светоч". Пишет предисловие к брошюре Каутского. Статья "Избирательная борьба в Петербурге и меньшевики". Выпускает газету "Время", участвует в работе 5 Лондонского съезда РСДРП.

- Ты забыл про личную жизнь...
Одноклассник по семинарии обвенчал тайно Като и Иосифа в церкви св. Давида.

- Почему тайно?

- Иосиф всё ещё был на нелегальном положении.

Свидетель Иремашвили:
"Это истинно грузинская женщина... всей душой заботилась о судьбе своего мужа. Проводя неисчислимые ночи в горячих молитвах, ждала своего Сосо, когда он участвовал в тайных собраниях.

Она молилась о том, чтобы Коба отвернулся от своих богопротивных идей ради мирной семейной жизни в труде и довольстве".

- Он что, при сём присутствовал, этот твой свидетель? - фыркнул АГ, - Не верю, как говорил Станиславский.

- Кстати, политический противник Иосифа.
И ещё один противник, Лев Троцкий, свидетельствует:

" Не без изумления мы узнаём из этих строк, что у Кобы, который сам уже в 13 лет отвернулся от религии, была наивно и глубоко верующая жена...

Он удовлетворялся покорной и преданной женщиной.
По взглядам он был марксистом; по чувствам и духовным потребностям - сыном осетина Бесо из Диди-Лило".

Жена Иосифа умерла от тифа в 1907 году, оставив ему маленького сына.
Бывший друг Иремашвили пришёл выразить свои соболезнования:

"Он был очень опечален и встретил меня как некогда, по-дружески.
Бледное лицо отражало душевное страдание, которое причинила смерть верной жизненной подруги этому столь чёрствому человеку.

Его душевное потрясение... должно было быть очень сильным и длительным, так как он не способен был более скрывать его перед людьми".

"Умершую похоронили по всем правилам православного ритуала. На этом настаивали родственники жены, и Коба не сопротивлялся".

"Цель своей жизни он видел в низвержении сильных мира сего.
Ненависть к ним была неизмеримо активнее в его душе, чем симпатия к угнетённым.
Тюрьма, ссылка, жертвы, лишения не страшили его. Он умел смотреть опасности в глаза" /Лев Троцкий/.

"Год революции открылся расстрелом петербургских рабочих, шедших с петицией к царю.
Написанное Кобой воззвание по поводу событий 9 января увенчивается призывом:

"Протянем друг другу руки и сплотимся вокруг партийных комитетов.
Мы не должны забывать ни на минуту, что только партийные комитеты могут достойным образом руководить нами, только они осветят нам путь в обетованную землю..."
/Лев Троцкий/.

- Опять налицо религиозная терминология! – восклицает Ах.

И тут свет гаснет.
  Яна бежит к себе на второй этаж, барабанит в дверь.
Мама только что вернулась с работы и, не успев переодеться, побыстрей готовит ужин.
В правой руке у неё - нож, в левой - картофелина.

Анатомичка.

 *   *   *
Свет погас. Яна бежит к себе на второй этаж, барабанит в дверь. Мама только что вернулась с работы и, не успев переодеться, побыстрей готовит ужин. В правой руке у неё - нож, в левой - картофелина.
 
Мама уже прогнала отчима и не ждёт больше с войны или из Австралии Аркадия Синегина.
И никаких аспирантур и диссертаций - теперь все её мечты, страсти и надежды связаны с дочерью Аркадия Синегина.
Умницей, общественницей, гордостью школы.

 

Она видит по лицу Яны - что-то случилось. Спешит за ней в комнату, постукивая шлёпанцами, заискивающе ловит её взгляд.
Сорокалетняя мама, уже слегка расплывшаяся, с резкой морщиной на щеке и лёгкими, едва прочерченными - на лбу и переносице, но по-прежнему с голодно-лихорадочным блеском глаз. Сейчас, сейчас свершится чудо, которого она ждала всю жизнь.
Да говори же, Яна!

- Меня берут в "Пламя". В штат!

Мама всплескивает руками, и они, горячие, сильные, смыкаются у Яны за спиной. В одной - нож, в другой - недочищенная картофелина.

И тогда... Яна вдруг понимает, что ей это можно сказать. Только ей.

- Знаешь такого Юрия Широкова? Писателя?

- Ну? - вся напрягается мама.

- Он сказал, что у меня талант.

Она отталкивает Яну, идёт к столу. Выпускает, наконец, из пальцев нож и картофелину, медленно вытирает о фартук руки.
А когда оборачивается, Яна впервые видит в её глазах покой.
Это - покой свершения.
Отплодоносивший, готовый к зиме сад.

Свершилось, - говорят её глаза, - Я верила. Я всегда знала.

* * *
Сентябрь пятьдесят пятого. Моховая 8, университетский дворик.
К обеду должны вывесить списки принятых на журналистику заочников. У Яны как раз проходной балл - четыре пятёрки и тройка по географии.
Озверелый географ валил всех девчонок, спрашивал, сколько шлюзов на Беломорканале, и, тыкая указкой в немую карту, интересовался, что там такое.

- Географическая точка, - ответила Яна.

- Какая именно?

- Имеющая большое географическое значение, - ей уже нечего было терять.

- Тройка исключительно за остроумие, - хмыкнул географ. - Будущий журналист должен знать свою страну.

А теперь вот психуй, потому что прошёл слух, что часть отсеянных "блатных" очников претендуют на их места. А пострадают, конечно, в первую очередь девчонки.

Яна томится на скамье под мягким осенним солнышком, томится, что её отсеют, а это будет невиданный позор. Томится от голода, потому что болтается здесь в ожидании уже несколько часов. И ещё томится просто от безделья, потому что в той её насыщенной, рассчитанной по минутам жизни не было места праздности.

Справа девчонки с филфака, пока еще тайком дымя сигаретами, повторяют французские глаголы. Слева на соседней скамье - ребята из первого МЕДа зубрят анатомию - у них здесь рядом бывают занятия. Все при деле.
Ох, до чего тошно!

Румяный крепыш в белом халате и шапочке орёт громче всех, поглядывает в её сторону, будто на ней изучает все эти кости с мудрёными латинскими названиями.
Нет, надо всё же поесть!

Студенческая столовая. Рубленый шницель с пюре, винегрет, стакан чая и румяный пончик с повидлом - царский обед за сорок пять копеек. Ох, этот аппетит молодости!
Она, как вожделенные лакомства, проглатывает и шницель - смесь рубленых жил с мочёным хлебом, и пересоленный винегрет, и пончик - пончик действительно вкусный, корочка хрустит на зубах.
Хотела взять три штуки, но достался последний.

- Разрешите?

Этот медик. Друзья сидят неподалёку, посмеиваются, подмигивают. Сейчас начнёт кадриться. Но он смотрит так невинно и поднос весит с тонну. Одних пончиков полная тарелка.
А ведь в очереди стоял сзади неё!

- Из другого зала, - он перехватывает её взгляд. - Туда только привезли, горячие. Угощайтесь. Я видел, вам не досталось.

Противостоять соблазну нет сил. Яна хватает сразу два. Медик быстро расставляет тарелки - сильные тяжёлые руки и ловкость фокусника.

- Спасибо.

Корочка хрустит на зубах, горячее повидло обжигает язык.

- Роман - он протягивает руку.

- Иоанна, - отвечает она с набитым ртом.

- Ого! Это что, в честь Грозного?

- Не, Орлеанской девы.

- Значит, Жанна, - он трепетно пожимает её липкие сладкие пальцы, будто они из китайского фарфора.

Через пять минут Роман выуживает у неё всю биографию вплоть до волнений по поводу злополучного списка.

- Тебя примут! - заявляет он, фанатично сверкая глазами. - Только пока не вывесят списки, ты не должна от меня отходить. Я передам тебе своё везенье. Я везучий.
Одним глотком проглотив стакан компота, он тащит её за собой.

- Вот, знакомьтесь, это Жанна. В честь той самой, в доспехах. Она пойдёт с нами на лекцию.

- Так сейчас же анатомичка!

Роман хватается за голову.

- Мне туда нельзя?

- Трупы там, - жуя на ходу яблоко, бросает один из медиков, - бывшие люди.

В анатомичку она всё же за ними увяжется. Вобьет в голову, что Роман действительно послан ей провидением и отходить от него эти два часа нельзя.
А непредвиденное препятствие - страшная анатомичка, ещё больше укрепит это суеверие. Явится чем-то вроде обязательного жестокого испытания на пути к заветной высокой цели.

Может потому, что она внутренне подготовилась к ужасному, единственное, чего она не сможет перенести, - это тошнотворный запах.
Облаченная, как все, в белый халат и шапочку, она будет стоять у стены, прижав к носу облитый одеколоном платок, и смотреть, как Роман, уже забыв о ней, деловито орудует над "этим".

- Тело, - убеждала она себя, - просто оболочка, шкура. А душа бессмертна, она не здесь. Это не люди. Куклы, экспонаты, учебные пособия...

Наверное, всё бы так и сошло благополучно, если б не вошёл вдруг в анатомичку смурной дядька.  Коршуном оглядев всех, он принюхался и шагнул к Яне.

- Это что ещё за парфюмерия? Позорище - будущий врач! Как же больных будем лечить? Перитониты, гнойные язвы, гангрены? Тоже с платочком, а?
Из какой группы?

- Из нашей, - сказал Роман, - она у нас слабонервная.

- Слабонервным в медицине делать нечего, - сказал Смурной, - пошли, поможешь.

Роман с ребятами так и замерли.
Яна знала, что им влетит, если откроется, что в анатомичке посторонние, и пошла.
И потом совсем не боялась, когда, как во сне, спустилась вслед за Смурным в ледяной подвал. Когда тащила с ним вместе на носилках голую замороженную куклу с чернильным номером на ноге, убеждая себя, что это так, в самом деле кукла, пособие, муляж. Когда поймала уже в анатомичке отчаянный Романов взгляд и даже подмигнула: Вот, мол, какая я железобетонная!

Затем кукла с деревянным стуком перевернулась с носилок на свободный стол и Смурной, ущипнув её за бедро, сказал:
- Вот и все дела.
И вышел.

Иоанна стояла и удивлялась, что совсем, совсем ничего не чувствует.

Желтовосковая рука торчала как бы в приветствии. На ней было вытатуировано: "Сочи,1951".

Видимо, это "Сочи" её и доконало.
Она начала хохотать и хохотала до тех пор, пока Роман не вытащил её в коридор и не начал трясти за плечи.
А потом, когда не помогло, отвесил несколько профессиональных пощёчин и сообщил, что до института работал на скорой и знает, как утихомиривать истерику.

Оплеухи, действительно, подействовали. Яна перестала хохотать и разревелась.
Он вытирал ей нос злополучным платком и извинялся, что так получилось.
Потом они побежали смотреть списки, и Яна с восторгом и визгом повисла у него на шее, потому что прошла.
И сказала, что "прошла через трупы"...

Начинённая, как праздничный пирог новостью о своём поступлении, она едет домой на электричке.
В зиму пятьдесят пятого.

Ещё предстоит, много лет тому назад, чудесная осень.
Почти в каждом номере "Пламени" - материалы Синегиной.
То лирически-тёплые, то хлёсткие, "гневно-непримиримые", как записали ей в характеристику.
Хан не мог нарадоваться на новую сотрудницу, хоть и сражался по-прежнему с её "джиннами", разил их беспощадно своими красными молниями.

- Пойми, у нас газета! Верность идее, точность, лаконичность, принципиальность - вот наше оружие. А все эти красоты - шелуха.
Ты пока жизнь изучай, газета - лучшая школа.
А талант не пропадёт, придёт время - будешь и в журнал Широкову писать.

Яна не протестует. А джинны?
Черканные-перечерканные, выдранные, вырезанные, затертые ластиком, выброшенные в корзину, они будут возвращаться к Яне как ни в чём не бывало.
И будут допекать, пока в один прекрасный вечер, отложив очередной репортаж, она не сдастся.

В муках оживлять их, как рабочий сцены, таскать и переставлять с места на место декорации, освобождая для них подходящее жизненное пространство.
Зажигать то солнце, то луну и звёзды, создавать, творить для них то снег, то дождь, то море, то горы...
3накомить друг с другом, мирить и ссорить. И - самое мучительное - учить говорить по-человечески.

Страдать от их уродства, несовершенства и в то же время исступлённо любить.
Быть беременной ими, рожать и потом любить, как мать золотушное хилое своё дитя.

Она стыдится этой своей страсти, скрывает её даже от матери, которая неслышной тенью скользит по комнате, стараясь не дышать.

Подкладывает в печь поленья, подсовывает дочери то тарелку оладушков, то чай с лимоном и, сама став совой, тоже не спит ночами, с тревогой и обожанием наблюдая со своего диванчика за творческими муками дочери Аркадия Синегина.

В книжном ящике отцовского письменного стола - единственном, запирающемся на ключ, будет расти стопка исписанных листков.
Зарисовки, коротенькие рассказы и "нечто" без названия, конца и начала - просто сценки, портреты, диалоги.
Здесь живут её джинны.
Человек, профессия которого - рисовать страшные плакаты типа "Не ходи по путям!" и "Не прыгай с платформы!", "Сэкономишь минуту - потеряешь жизнь!".

Мальчик, которому не ладящие меж собой взрослые рассказывают про свои обиды, и каждый прав.
Начальница, которая любит плавать, но не ходит в бассейн, ибо раздеваться перед сотрудницами ей мешает субординация.
Муж, от которого ушла "жена с собакой".
И ещё много других, вычеркнутых Ханом и вновь воскрешенных ею в свободное от работы время.

Не смерть вождя, не развенчание его, а предательство и двуличие сатрапов, поносящих своего мёртвого бога, оставили след в её душе.

Её дело - служить Истине.
Не правде, а Истине - она уже понимала разницу, ибо правда жестока, низка, некрасива и бескрыла.
А Истина указывает путь, даёт крылья.
Это - свет, который необходим людям, это - путь и надежда.
Надо "сеять разумное, доброе, вечное", пропалывать, ухаживать за всходами, удобрять и поливать - вот её долг перед людьми, Родиной и Небом.

А перед сном она по-прежнему будет молиться Богу о живых и мёртвых – отце Аркадии и вожде Иосифе.

* * *
- Там к тебе то ли Эдик, то ли Гарик, - говорит Хан, - Павлин Павлиныч.

"Павлин" у него - синоним стиляги, Павлин Павлиныч - превосходная степень.
Месяц назад трое "Павлинов" нахулиганили в кинотеатре - опять, наверное, из-за этого фельетона... Били морду - не били морду...

- Да пошлите вы их, Андрей Романович...

- Между прочим, "они" назвались режиссером из Москвы и прокурили весь кабинет какой-то дрянью. Иди, иди.

Яна идёт вслед за Ханом к его кабинету. Сейчас она увидит Дениса...
Внезапно свет меркнет.

Ты проснёшься ль, исполненный сил?

На рисунке: дом в Сольвычегодске. Здесь Иосиф жил в ссылке.

 

*   *   *

"Нет единой и неделимой России...
Перед нами открылась величественная картина борьбы между двумя Россиями, Россией буржуазной и Россией пролетарской.
 На арену борьбы выступили две большие армии: армия пролетариев и армия буржуа, и борьба между этими двумя армиями охватила всю нашу общественную жизнь".
Из статьи Иосифа.

" Либо буржуазия с её капитализмом, либо пролетариат с его социализмом".
/"Анархизм или социализм?"/

"Теперь нас интересует то, как из отдельных идей вырабатывается система идей /теория социализма/.
Как отдельные идеи и идейки связываются в одну стройную систему - теорию социализма, и кем вырабатываются и связываются.
Масса даёт своим руководителям программу и обоснование программы или руководители - массе?"
/из письма Иосифа/.

*   *   *

Страницы жизни Иосифа:

1907 г. Издание газет "Бакинский пролетарий" и "Гудок", борьба на их страницах с меньшевиками и эсэрами. Кампания по выборам в 4 Госдуму. Избран членом Бакинского Комитета РСДРП.

1908 г. - арест. В тюрьме - статьи, руководство вышеназванными газетами. Ссылка в Вологодскую губернию на два года.
Сольвычегодск. Едва не умер от тифа. Побег.
Продолжает революционную работу в Баку и Тифлисе, созыв Тифлисской партконференции. Издание газеты "Тифлисский пролетарий". Пишет "Письма с Кавказа".

"...пролетарская партия - это не философская школа и не религиозная секта, а партия борьбы, которая руководит борющимся пролетариатом".

"Боевая группа руководителей должна быть по количеству своих членов гораздо меньше класса пролетариев. По своей сознательности и опыту стоять выше его и представлять собой сплочённую организацию".
/ "Класс пролетариев и партия пролетариев"/

"До сегодняшнего дня наша партия была похожа на гостеприимную патриархальную семью, которая готова принять всех сочувствующих.
Но после того, как наша партия превратилась в централизованную организацию, она сбросила с себя патриархальный облик и полностью уподобилась крепости, двери которой открываются лишь для достойных".

*   *   *

- Ещё в одном месте наш «священник от революции» говорит, что членство в партии - "святая святых", - прокомментировал АХ, - В другом - назвал её "своего рода орденом меченосцев внутри государства Советского".

*   *   *

1910г. - уполномоченный ЦК Партии /агент ЦК/.
Резолюция о переносе центра руководства партийной работой в Россию.
Арест, выслан по этапу в Сольвычегодск. Письмо в ЦК "Из Сольвычегодской ссылки".

*  *   *

"Закованная в цепях лежала страна у ног её поработителей.
Ленские выстрелы разбили лёд молчания, и - тронулась река народного движения.
Тронулась!..
Всё, что было злого и пагубного в современном режиме, всё, чем болела многострадальная Россия - всё это собралось в одном факте, в событиях на Лене".
/Статья Иосифа в газете "Звезда" по поводу Ленского расстрела/.

"Мы, коммунисты - люди особого склада. Мы скроены из особого материала.

Мы - те, которые составляют армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина...
Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии.
Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны неимоверных лишений и героических усилий - вот кто, прежде всего, должны быть членами такой партии".

*   *   *

1911г. - Иосиф нелегально выезжает из Вологодской губернии в Петербург, где устанавливает связи с петербургской парторганизацией.

Снова арест и высылка в Вологду...

*   *   *

Допотопная телеграфная лента, на которой проступал текст, белым серпантином сползала с экрана, по дощатому полу в Вечность.

... 1912 г.
На 6-й Пражской конференции заочно избран членом ЦК. Побег из ссылки.
Революционная работа в Баку и Тифлисе. Выполнение решений Пражской конференции. Петербург - "Звезда" и первый номер "Правды" со статьёй "Наши цели".
Арест...

* * *

"Освещать путь русского рабочего движения светом международной социал-демократии.
Сеять правду среди рабочих о друзьях и врагах рабочего класса.
Стоять на страже интересов рабочего дела - вот какие цели будет преследовать "Правда". ("Наши цели").

*   *   *

"Кавказские большевики примазывались к разного рода удалым предприятиям экспроприаторского рода.
Это известно т. Сталину, который в своё время был исключён из партийной организации за прикосновенность к экспроприации".
/Свидетель Мартов/

Из беседы с Э. Людвигом:
- В вашей биографии имеются моменты, так сказать, "разбойных" выступлений. Интересовались ли Вы личностью Степана Разина?
Каково Ваше отношение к нему как "идейному разбойнику"?

Сталин:
- Мы, большевики, всегда интересовались такими историческими личностями, как Болотников, Разин, Пугачев и др.

*   *   *

"В статье "Как понимает социал-демократия национальный вопрос" Джугашвили, указав на то, что социал-демократическая партия назвала себя российской, а не русской, пояснил, что этим она хотела продемонстрировать собственное стремление собрать под своим знаменем не только русских пролетариев, но и пролетариев всех национальностей России.

И что, следовательно, она примет все меры для уничтожения воздвигнутых между ними национальных перегородок".
/Свидетель Р. Такер/

*   *   *

"Из Курейки он прислал законченную рукопись своего труда по национальному вопросу. Он просил переслать эту рукопись за границу, Ленину, который ждал эту работу".
/А. Аллилуева/

* * *

Побег из ссылки.
Петербург. Руководство кампанией по выбору в 4-ю Госдуму, борьба с меньшевиками-ликвидаторами.
Редактирует "Правду", печатает свои статьи, в том числе "Наказ петербургских рабочих" для В.Ленина.

Нелегально приезжает к Ленину в Краков, участвует в заседании ЦК РСДРП.

При возвращении в Петербург руководит работой социал-демократической фракции 4-й Госдумы.
Пишет работу "Национальный вопрос и социал-демократы". Прокламация "Годовщина Ленской бойни".
Арест.

1913г. Выслан по этапу в Туруханский край. Переписка с Лениным, критика оборонческой линии Плеханова.
Участие в деятельности политических ссыльных.

1917, март - возвращение в Петроград.

* т  *   *

СЛОВО АХа В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

- Святая Русь...

Конечно, народ свят не был.

Мрачная дикость средневековых казней сменилась атеистическим распутным беснованием пришедшего с Запада Ренессанса.
Русь прошла опричнину, бироновщину. И медных всадников, и николаев кровавых.

Но Русь была и оставалась неустроенной, не укорененной.
Грешащей, поклоняющейся разнообразным идолам, жестокой, но мучающейся грехом своим.

Никогда не умеющей упиваться грехом, накопительством, властью.
Русь всё время чего-то искала и не могла успокоиться, интуитивно чувствуя неправду "лежащего во зле" мира.

- "Она в семье своей родной казалась девочкой чужой..." - хмыкнул АГ, - "А ведь для чего-то я родился"...
"Ты выпускаешь меня из подвала"...
"А он, мятежный. просит бури", - ты об этом?

- Я о том, что бывают люди-иноки, а бывают страны-иноки.
 Как сказал поэт:

Его души незримый мир
Престолов выше и порфир.
Он не изменит, не обманет;
Всё, что других влечёт и манит:
Богатство, сила, слава, честь -
Всё в мире том в избытке есть…

-  Да, да, я об этой самой "варварской" стране, где "все воруют" и в которой "порядка нет".
Слишком высоко поднята  планка, а "кому больше дано, с того больше спросится".
Вот народ и бесится, когда сходит с пути, не соответствуя своему предназначению...

- Ты проснёшься ль, исполненный сил?.. Иль, судеб повинуясь закону,
Всё, что мог, ты уже совершил... Создал песню, подобную стону,И духовно навеки почил?.. -
помирал со смеху  АГ, -
- Пусть сильнее грянет бу у-ря!

- Русская революция была лишь внешне и отчасти "социалистической".

Она была духовной, хоть внешне "безбожной", даже "богоборческой".
Расхожая точка зрения объявляет её "бунтом против Божьего порядка".
В связи с этим и Ивана Карамазова поминают с его "слезинкой младенца" и так далее.

Но уж ты-то, Негатив, прекрасно знаешь, кто сейчас на земле хозяин, кто "правит бал"...

А Божий порядок - это то, о чём человекам велено просить в молитве:
"Да будет Воля Твоя на земле как на Небе".

То есть "сойди к нам, Господи, избавь от лукавого..."

От всего, чему ужасались в России Радищев, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Толстой, Достоевский, не говоря уж о разночинцах - все, у кого жива была ещё совесть в душе.

То есть жив Бог...

"Обличи оковы неправды, рабов отпусти на свободу - вот угодный Мне пост",
- говорит Господь.

Праздный, распутный, недостойный образ жизни одних, темнота и рабский труд других.
Невозможность исполнить Замысел, предназначение своё...

Отмена крепостничества - прекрасно!
Но тут же все эти штольцы бескрылые, лопахины, самодурствующее купечество...

Петербург Достоевского, "высший свет" Толстого.
Теплохладное духовенство, во многом превратившееся в "опиум для жирных", перефразируя Маркса.

- Поясни, не понял...

- Всё ты прекрасно понял, сын тьмы. Уговаривали богатеньких пожалеть бедненьких!..
А жалеть-то как раз надо богатых.

Которые пируют, подобно Евангельскому богачу, в то время как где-то рядом страдают их братья, нищие Лазари.

Только за это, как ты помнишь, богач был низвергнут в ад, хотя, наверное, убийцей не был.
Ан нет, был он убийцей.

И не Лазаря, как ты подумал, а прежде всего самого себя, дерзнувшего нарушить Замысел.

А духовенство убаюкивало такую паству...

Не может быть угодным Богу порядок, ежечасно порождающий соблазны зависти, вражды, похоти, розни, бунта.
Ни хищники, ни распутники не войдут в Царствие - разве их не жаль?
Особенно жаль "вампиров поневоле". Пленников своего социального положения, неправедного порядка, из которого порой было просто невозможно вырваться.

Вспомним хотя бы Льва Толстого.

В таком государстве все - пленники друг друга и твоего хозяина, Негатив.
Оно - Вампирия, несмотря на фарисейское облачение, оно поделено на "мы" и "они".
Оно - зло и грязь, где всего страшнее - быть облечённым неправедной властью:

"Князья твои законопреступники и сообщники воров, все они любят подарки и гонятся за мздою; не защищают сирот, и дело вдовы не доходит до них".
/Ис. 1, 23/

В том, что безбожники отвергают Бога из-за приписываемого Ему зла, виноваты прежде всего те, кто пользуется именем Божьим для низких и корыстных земных целей.
Для поддержания Вампирии.

"Молчанием предаётся Бог".

Соборная совесть лучшей части российского общества вошла в непримиримое противоречие с молчаливым невниманием православного духовенства к судьбе и боли простого народа.
К назревшим духовно-нравственным проблемам страны.

Исполнилось уже приведенное выше пророчество:

"И сказал: вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами:

сыновей ваших он возьмёт, и приставит к колесницам своим, и сделает всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его;

И дочерей ваших возьмёт, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы.

И поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмёт и отдаст слугам своим.
От мелкого скота вашего возьмёт десятую часть;

и сами вы будете ему рабами.

И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы избрали себе; и не будет Господь отвечать вам тогда".
/1 Цар. 8, 11, 13, 14, 17, 18/

- Повторяешься, Позитив ...

- Извини, очень уж актуальное предостережение для текущего момента в России.
 И вообще для монархистов всех сортов под лозунгом: "Царь - удерживающий".

Монарх « удерживает», когда он пастырь, а не волк .

Кстати, в своё время Иосиф не утвердил михалковскую строчку в Гимне Советского Союза: "Нас вырастил Сталин - избранник народа".
Помня, наверное:  "И восстенаете тогда от царя вашего, которого вы ИЗБРАЛИ себе".

И написал своей рукой:
"Нас вырастил Сталин на ВЕРНОСТЬ народу, на труд и на подвиги вас вдохновил..."

"Мы" - это народ.
Иосиф вырастил, воспитал свой народ на верность народу же.

То есть на служение друг другу и Целому в соответствии с Замыслом - таков смысл утверждённого Иосифом текста.

Народ не избирал Иосифа.
Иосиф верил, что назначен СВЫШЕ.

* * *

Денис сидит на кожаном диване нога на ногу в облаке душистого дыма.
Ему двадцать три.
Родители в долгосрочной зарубежной командировке, приезжают на месяц-другой в отпуск. Прежде, пока не вырос, брали с собой.

Теперь он живёт на попечении бабки в огромной квартире, забитой диковинными, со всего света вещами, похожей на музей.
Родители присылают им поздравления с праздниками на красивых заграничных открытках и посылочки с оказией.
Денис заканчивает режиссёрский факультет ВГИКа.

Но это Иоанна узнает потом.

Павлин.

*   *   *

 

Денис сидит на кожаном диване нога на ногу в облаке душистого дыма.
Ему двадцать три.
 Родители в долгосрочной зарубежной командировке, приезжают на месяц-другой в отпуск. Прежде, пока не вырос, брали с собой.

Теперь он живёт на попечении бабки в огромной квартире, забитой диковинными, со всего света вещами, похожей на музей. Родители присылают им поздравления с праздниками на красивых заграничных открытках и посылочки с оказией.
Денис заканчивает режиссёрский факультет ВГИКа.

Но это она узнает потом.

Потёртые обтягивающие джинсы, потёртые мокасины на "платформе", потёртая замшевая куртка песочного света, в черно-желтую клетку свитер и такой же вязки шарф.
Гарнитур, как сказали бы теперь.

В толпе восьмидесятых-девяностых он бы затерялся среди таких же пёстрых юнцов, дымящих заграничными сигаретами. Но на дворе - конец пятидесятых.
И сегодня, много лет назад, на фоне серых редакционных стен и дерматинового потёртого дивана, окутанный, словно маг, непривычно душистым облаком, Денис и впрямь смотрится залётной экзотической птицей.

Он встаёт им навстречу во все свои метр восемьдесят два, и Яне хочется зажмуриться.

- Вот, перед вами Иоанна Аркадьевна, - Хан подчёркнуто церемонен.

- Годится. Иоанна - это что? Аня?

- Жанна, - злобно буркает она. Она всегда злится, когда выбита из колеи.

- Денис! - тоже рявкает он.
Господи, он, кажется, ее передразнивает. Яна беспомощно оглядывается на Хана.

- Только общайтесь, пожалуйста, где-нибудь там, - Хан указывает на дверь, - У меня сейчас планёрка.

- Планёрка - это серьёзно... - Боже, теперь он передразнивает Хана - что-то неуловимо меняется в лице - вылитый Хан.

Но Хан этого не замечает /или не хочет замечать/.

Впрочем, не замечает и сам Денис. Яна ещё не знает, что дразнится он автоматически, машинально фиксируя любую неестественность в поведении другого гримасой или голосом.

- Пойдём, Жанна, мы чужие на этом празднике жизни, - Денис берёт её за локоть, подталкивая к выходу.
Хан брезгливо отворачивается. Мол, терпи, раз завела таких друзей.

Павлин бесцеремонно суется во все двери и не думает "общаться" в коридоре.
Всюду народ, любопытные взгляды, шепот. Вытаращенные глаза, разинутые рты.
А Павлин уже на чужой территории.

- Что вы, здесь горком!

Он опять молниеносной гримасой передразнивает её священный ужас. На пути, слава Богу, буфет.

- Всё, швартуемся.

Стоят в очереди, время обеденное.
Горкомовские и наши за столиками опять пялятся.
Куртку Павлин снял, но от этого не легче. Фирменный черно-желтый свитер действует на присутствующих, как красное на быка.
Для бывших фронтовиков /а таких здесь немало/ расцветка вообще "мессершмиттовская".

Какие светлые у него глаза! Волосы тоже светлые, русые, но по сравнению с глазами куда темнее.
Модный онегинский зачёс не кажется приклеенным, как у люськиного хахаля. Будто Павлин так и родился с этим зачёсом.
И вообще во вызывающе "не нашем" обличье Денис естественен, как ядовитой окраски рыба в морской пучине.

Он сообщает, что ему надо снимать диплом, есть возможность втиснуться в план Студии документальных фильмов, но только по госзаказу.

О комбригаде, они там теперь все помешались на комбригадах. Он несколько дней листал журнальные и газетные подшивки, едва у самого крыша не съехала, такая медвежатина. Пока не натолкнулся в "Комсомолке" на её материал о бригаде Стрельченко.

И дочитал до конца, и ещё раз прочёл, и сам себе поразился - верю, как сказал бы Станиславский.
И почти что захотелось в эту бригаду, чтобы также шагать в светлое будущее, рассуждать про любовь и дружбу, ставить Шекспира и слушать Моцарта.
А после работы стучать с ребятами в волейбол и строитъ детскую площадку вместо того, чтобы в Метрополе тянуть через соломинку всякую дрянь, губя мозги и печень.

Тогда он воскликнул "Эврика!", добыл в редакции адрес и... вот я у ваших ног.

Яна в ужасе, потому что Стрельченко - мираж, дым.
То есть бригада, конечно, имеется, все пятеро. И звание им присвоено, и работают хорошо, и в гости друг к другу ходят, и в самодеятельности, и в волейбол, но...
Но нет главного, во что поверил Павлин.

Все их размышления, чувства, характеры придуманы ею.
Это ее джинны.
Стрельченко - им начальство все дыры затыкает, на заводе его считают выскочкой.
Пахомов в бригаду пошел из-за квартиры.
Разин с женой вообще на грани развода, хоть та и ждёт второго ребёнка, в Омске у него зазноба. Бригадир ему радиолу купил, чтоб подождал с разводом.
А у Ленки в голове одни шмотки, на дублёнку зарабатывает.

Их очередь.

- Добрый день, мисс. Кофе, само собой, не держите? Тогда давайте всё остальное.
Неужели кофе есть? Это такой тёпло-светленький из бачка? А от сгущёнки его отделить можно?
Нет, зёрна не надо. Давайте две осетрины, две буженины, две с капустой свинины и всё остальное.
Неужто кофе есть? Это такой тёпло-светленький из бачка? А от сгущёнки его отделить можно?
Нет, зёрна не надо.
Давайте две осетрины, две буженины, две с капустой свинины и всё остальное. Жанна, что значит: "Зачем?" Деловой комплексный обед на двоих.
Уговорила - биточки отставить.
Вместо биточков - "печень из говядины". Сильно сказано.

Буфетчица Лёля прыскает. Они таскают к столику еду, опять привлекая общее внимание, плещутся о пальцы жаркие волны щей - подносы в столовых появятся позже.

Как ни странно, съедят они всё.

Денис великолепен своим мессершмиттовским оперением, онегинским зачёсом, полуулыбкой уголком рта, абсолютным иммунитетом к повёрнутым к ним осуждающе-любопытным физиономиям.

И конечно, изысканно-редким в те годы именем.
Де-нис. День и солнце.
Денис - солнечный день.

Яна в панике поглощает щи.
Можно, конечно, отправить Павлина на завод - пожмёт квадратными своими плечами и уедет восвояси.
Не будет же он ей, в самом деле, предъявлять претензии! Да пусть себе предъявляет - что с него взять?
Скажу - не знает жизни, не любит людей, не видит в них хорошего, передового, не умеет расположить к себе человека, заставить его раскрыться... Да мало ли!
Все будут за неё. Вон как смотрят...

Но тут же ей становится стыдно за свои подленькие мыслишки и она говорит правду.

Павлин ни капли не удивится. Даже скажет, что нечто в этом роде ждал, потому и поехал не на завод, а сначала к автору.
И коли Яна уж такая сказочница, не написать ли ей и сказочный сценарий - вывести размышления героев за кадр, диктор прочтёт с выражением, а в кадре...
В кадре пусть вкалывают, стучат в волейбол, поднимают штангу - что угодно, это уж его забота, что снимать.
Пусть только будет лихо написано, чтоб худсовет принял.

Главное, есть ли там палуба?

- Что?

- Песня такая - "На палубу вышел, а палубы нет". Когда снимать нечего. Там есть, что снимать?
А то, может, завод допетровский, в клубе ещё Ярославна плакала. А эти cтрельченки...

Тут Павлин выдаст серию таких гримас, что Яна совершенно неприлично поперхнётся со смеху компотом. И он будет хлопать её по спине, окончательно шокируя аудиторию.

Откашлявшись, Яна заверит его, что cтрельченки как cтрельченки, вполне симпатичные. А на завод и в клуб всегда иностранцев возят - лучшие в районе.

- Ладно, поехали, - Павлин решительно встаёт, - Покажешь, что к чему.

Яна говорит, что это никак невозможно, что ей сегодня сдавать материал в номер, а на завод топать в другой конец города.

- Дотопаем. Туда-сюда, с доставкой на дом. Я на колёсах.

Скромный Денисов "Москвичок", одна из первых моделей, подарок отца к двадцатилетию, кажется Яне и всем, кто приклеился к окнам, роскошной каретой, поданной отбывающей на бал Золушке.
И когда она, откинувшись на сиденье и всем видом показывая Павлину, что для неё такие балы и кареты - дело привычное, понесётся по знакомым до малейшей подворотни улочкам их городка в дурманяще-душистом сигаретном тумане, и Павлин, крутя баранку, будет то ли нечаянно, то ли нарочно касаться её плеча, Яна окажется в каком-то ином временно-пространственном измерении.

Где до завода можно добраться за какие-нибудь четверть часа, просто полулёжа в тепле на сиденье, обгоняя продирающихся сквозь промозглый день и лужи прохожих.

Иоанна ловит себя на том, что ей это измерение нравится. Боже, неужели она такая дешёвка?
Она презирает себя, но ей нравится ехать в машине этого пижона, вдыхать запах пижонских сигарет и чувствовать прикосновение рыжего замшевого рукава пижонской куртки.

Спустя годы она будет стоять в комиссионке на Октябрьской перед вывешенной для продажи антикварной люстрой в немыслимую четырёхзначную сумму /смехотворно низкую, как потом окажется/, золочёной бронзы, всю в подсвечниках, металлических цветах и хрусталинах.

Старинных, казалось, вобравших в себя всю игру зимнего погожего утра и сумеречную тайну горевших когда-то на ней свечей.
Она понимала, что люстра слишком громоздка для их трёхметрового потолка в двадцатиметровой столовой, но ничего не могла с собой поделать.

И знакомая продавщица-искусительница отлично это знала, одновременно соблазняющая и презирающая падших, паря над посетителями с их страстишками, как крупье казино над игорным столом.

Господи, зачем мне это? - тоскливо будет думать она, а продавщица уже будет выписывать чек с продлением, чтоб раздобыла денег, и со снисходительно - брезгливой улыбкой спрячет протянутую Яной пятидесятирублевку.

Потом Яна бросится звонить, клянчить, метаться на машине в сберкассу и по знакомым, чувствуя себя втянутой потусторонними мистическими силами в какую-то идиотскую унизительную игру, выбраться из которой у нее нет ни сил, ни желания.

Потому что она желала эту совершенно не нужную ей люстру. И при одной мысли, что ее может купить кто-то другой, пересыхало во рту и колотилось сердце.

И когда, наконец, добыв нужную сумму и оплатив чек, посрамив тоже жаждущих люстры "лиц кавказской национальности", чающих, чтоб у её машины по пути в магазин отвалилось колесо или мало ли что, она втащит с помощью какого-то бородача упакованную драгоценность в машину.
Бородач попросит его подвезти.

Яна будет бояться, что он её по дороге пристукнет с целью овладения люстрой, потому что действительно может отвалиться колесо. /Боялась она не за себя, а за проклятую люстру/.

Потом она с риском для жизни призвала вечно пьяного монтёра и помогала её вешать, а одна из тяжеленных старинных хрусталин, сорвавшись, едва не пробила ей голову.

Потом она будет несколько дней любоваться покупкой, но начнёт "кричать" кое-какая несоответствующая люстре мебель.
Придётся что-то переставлять, что-то менять, вновь бегать по антикварным за красным деревом и карелкой, влезать в долги и завидовать обладателям четырёх-пяти метровых потолков.

Потом, наконец, интерьер более-менее утрясётся. И Иоанна, ухлопавшая уйму времени и денег, материально и духовно разорённая вдрызг, обнаружит, что вспоминает о проклятой люстре лишь когда ахнет какой-либо гость или пора вытирать с неё пыль.

Она ещё не ведает, во что ей обойдётся Денис Градов и сколько нулей в пришпиленном к его рыжей куртке ценнике.
Пока ей просто нравится то, что никак не должно нравиться.

В её спортивно-журналистской юности мальчикам места не было.
Она, сколько себя помнит, вечно что-то придумывала, записывала, организовывала, выпускала, соревновалась.
Измерялась та жизнь секундами, планками, оценками, похвальными грамотами и газетными номерами.
Она, конечно, знала, что, возможно, когда - нибудь выйдет замуж и будет иметь детей. Но мысль о щах, стирке, пелёнках, а именно такие ассоциации вызывала у неё семейная жизнь - не привлекала. Равно как и перспектива номенклатурной карьеры.

Она грезила о личном совершенствовании, физическом и духовном, о всё выше и выше поднятой планке. О служении Высокому, Светлому и Доброму, чего она не видела на земле, но всем сердцем жаждала, чтоб это было.

В смутных своих мечтах она видела себя, строгую, одинокую и подтянутую, получающую какую-то высшую награду за какую-то свою потрясающую книгу.
Тут же отдающую все деньги на борьбу против рака и под гром аплодисментов возвращающуюся в их с мамой комнату, чтобы написать что-либо ещё более великое и нужное.

Некоторые это называют "мессианской идеей".
Она "чувствовала в груди своей силы необъятные", очень жалела "лишнего" Печорина, Рудина, Базарова и мечтала, чтобы "не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое".

В мире, откуда пришел Денис, воспринимать что-либо серьёзно считалось "моветоном".
Книгу Островского уместно было вспоминать, лишь когда с кем-то приключалась неприятность. Это называлось "Артём устроился в депо" или "Не удалось Артёму устроиться в депо".
Кстати, так же неприличным считалось среди российской элиты эпохи Тургенева говорить о духовном и возвышенном.
"Аркадий, друг мой, не говори красиво".

Она тоже старалась "не говорить красиво", она хотела достойно "быть".
Но лучшие слова были опошлены и затасканы то ли сдуру, то ли целенаправленно, а других она не знала.
Потому и было ей так трудно оживлять своих джиннов, хоть и считалась она специалистом по проблемам общественным и духовно-нравственным.
И презрение к материальным благам было в ее глазах необходимым атрибутом всякой достойной жизни. И если она ещё не спала на гвоздях, то просто потому, что не знала, как их вбить в пружинный матрац.

- Завод как завод, клуб как клуб, массы как массы, - пожмёт Павлин несколько разочарованно рыжими замшевыми плечами, подытоживая впечатление от "Маяка", - Всё зависит от сценария.
Должна быть нетленка. Чтоб худсовет принял на ура. Они обожают нетленки.
Дерзнёшь?

- Я?!

Павлин уморительной своей гримасой передразнит её испуг.

- Пиши себе рассказ, только всю дорогу держи перед глазами видеоряд.
Помнишь?

- Кавказ подо мною, один в вышине... - тут тебе и орёл парит, и потоков рожденье, и обвалов движенье, и тучи, и утёсы. Мох тощий, кустарник сухой...

- А там уже рожи, зелёные сени, где птицы щебечут, где скачут олени, - подхватывает Яна, - До чего здорово!

- А еще ниже - люди, овцы, Терек играет и воет... Хоть сейчас бери и снимай.

- Ну и получится пособие по географии, - хмыкнет Яна, - Закон вертикальной зональности.

- Вот ты и напиши текст, чтоб было не пособие, а трагедия свободолюбивой одинокой души в тисках самодержавия. Чтоб не хуже Пушкина:
"Вотще! Нет ни пищи ему, ни отрады, теснят его грозно немые громады..." А? Тогда и худсовет примет, и договор заключат, и аванс дадут.

Павлин называет астрономическую по её понятиям сумму, мгновенно ставящую ее творчество в один ряд с его экзотическим оперением, персональным "Москвичом" и всем тем развращённым беспринципным миром, откуда он залетел в их края.

Яна скажет, разумеется, что не в деньгах счастье.
Что человек не может писать, как Пушкин, если он при этом думает о гонораре. Хоть "рукопись и можно продать".
Что так понравившийся Павлину своей убедительностью эпизод встречи Стрельченко с американским миллионером, у которого жизнь отравлена мыслью, что любовь подчиненных, детей, молодой жены прямо пропорциональна его счёту в банке, что эпизод этот потому и убедителен, что ей вместе со Стрельченко было искренне жаль этого мистера, не доверяющего даже самым близким.

Потому что чем больше капитал, тем уязвимей его обладатель, и у окружающих больше соблазна что-нибудь подсыпать в его бокал виски с содовой.
Чем выше поднимаешься, тем сильней одиночество и пустота вокруг.
Это тоже закон вертикальной зональности, в это Яна верит вместе со Стрельченко. Как верит, что нельзя писать одно, а думать другое.
Безбожно.

Она так и скажет "безбожно", и Павлин глянет на неё с любопытством.
Ответит, что, в общем-то, согласен с такой постановкой вопроса, хоть на проклятом Западе и нет такой уж пропасти между богатыми и бедными.

Что Маркс ошибался, когда писал о неизбежно возрастающих там классовых противоречиях и надеялся на мировую революцию.
Он не учёл, что монополиям придётся делиться своими сверхприбылями с населением, в том числе с рабочим классом. Ибо если все будут нищими и никто у этих монополий ничего покупать не будет, откуда взяться сверхприбылям?

"Москвич" уже давно стоит у дверей редакции, стоЯт её неотложные дела, во дворе темным-темно, а она всё слушает байки Павлина о сладкой жизни пролетариата на разлагающемся Западе.
И когда позволяет себе усомниться, он сообщает, что жил там несколько лет. Что отец у него - дипломат, что учился он в капиталистической школе и своими глазами убедился, как они там загнивают.

Но что Жанна всё равно молодец и пропаганду делать умеет, и бить их туда, где действительно рвётся.
А если уж она такая идейная и не хочет думать об авансе, пусть думает хоть о Папе Римском, лишь бы получилась устраивающая худсовет нетленка.
И ежели она согласна рискнуть, ей даётся неделя - это крайний срок, чтоб успеть втиснуться в план. Ну, а не выйдет - придётся ему снимать предложенную Студией муру.
Но это уже его проблемы.

Ангел-Хранитель, как и спустя много лет в магазине на Октябрьской, шепчет ей, что надо бежать, но она смотрит на ценник со многими нулями, приколотый к рыжей куртке залётного Павлина - с его гонорарами, заграницами, папой-дипломатом и несогласием с Марксом. С его "Москвичом", из которого так не хочется вылезать.
Смотрит на его юное лицо с непробиваемо - самоуверенной улыбкой конькобежца с плаката, что висит в их спортзале:
"Уступи дорожку!".

Несущегося мимо прочего человечества.

- Беги! - повторяет Ангел-Хранитель. Но она уже протягивает руку за чеком.

Денис. Солнечный день.

- Ладно, я попробую.

Павлин суёт ей бумажку с номером своего телефона /если будут вопросы/, ахает, взглянув на часы. Ему вечером должен некто звонить.
Не иначе, Николай Крючков или Грета Гарбо.

Яна презирает себя за унизительно-ревнивое чувство к этому "некто". Она уже забыла, как тяжело болела когда-то Люськой.
Она ещё обманывает себя, весело описывая сгорающей от любопытства редакции и их посещение буфета, и поездку на "Маяк", и про худсовет, и про папу-дипломата...

Посмеивается, шутит, иронизирует, с ужасом чувствуя, что чем яростнее перед ними высмеивает сегодняшний день, тем более от них отдаляется.

Что-то рухнуло. Она уже безнадёжно не с ними, а несётся по шоссе в Денисовом "Москвиче", видит его уверенно лежащую на руле руку, чуть высокомерную полуулыбку уголком рта и уголком обращенного к ней глаза.

- "Уступи дорожку!"

Денис - солнечный день.

Иоанна отправится в библиотеку и, к счастью, в читалке окажется сборник сценариев итальянского кино, который она проглотит, как голодный пёс кусок колбасы.
Останется лишь ощущение чего-то неправдоподобно вкусного, и... ещё больший голод.
По этим фильмам, которые вдруг до смерти захочется поглядеть, по отточенным диалогам, таким живым персонажам и этому самому "есть, что снимать".

Значит, вот они какие, сценарии...
Её очерк, само собой, никуда не годился.
Но ни на секунду не мелькнёт у неё мысль заказать разговор с Москвой и выложить какую-либо уважительную причину вроде срочного редакционного задания или свалившей с ног внезапной хвори.

Надо написать для Дениса Градова нетленку, вот и всё.
Там должны быть характеры, диалоги и "что снимать".
Кто знает, что более питало эту её наглость - желание облагодетельствовать Павлина или утереть ему нос?
Отторжение "чужака" или влюблённость в него?

Так или иначе, коктейль из этих весьма противоречивых эмоций породит вдохновение.
И, получив от газеты негласный недельный отпуск, она будет мотаться по реденькому предзимнему лесу, хлюпать ботами, вязнуть в месиве размокших тропинок.

И будет идти необыкновенно белый снег. Огромные тяжёлые хлопья. Хрупкая немыслимая белизна, исчезающая, едва коснувшись земли.
То тут, то там призрачные островки белизны, мгновенно впитывающие, как промокашка, чавкающую хлябь, и тут же сами становящиеся такой же хлябью.
Жадной ненасытной поглотительницей белизны.

И с орешника будут срываться прямо за шиворот ледяные капли, будет бешено рваться куда-то из собственных корней ива, и вода в пруду будет мелко покорно дрожать в предчувствии долгого мёртвого сна.

И она будет, подобно снегу, в который раз касаться белизной земли, превращаясь в ненасытную хлябь - свою противоположность.
И рваться из самой себя, подобно иве, и передастся ей нервная дрожь ожидающего таинства пруда.
Она будет бегать кругами по тропинкам осеннего леска и плести, ткать для Дениса Градова совсем другую историю.
Пока не побегут по осенней хляби белые бумажные змеи телеграфа, опутают и утащут снова в просмотровый зал экзистенционального времени.

Другого народа у меня для вас нет.

На фото - келья "священника от революции".
*   *  *

 

Присутствовали:
 АХ - Ангел-Хранитель, АГ - Ангел-Губитель, Иоанна, В.Ленин (вождь), В.Шульгин, Пётр Павленко, Лев Троцкий, Ник.Некрасов, Александр Пушкин, Ф.Тютчев, Андрей Белый, Сергий Булгаков.

"Мирный период развития революции кончился.
Настал новый период, период острых конфликтов, стычек, столкновений. ... теперь одним из условий перехода власти является победа над контрреволюцией путём восстания".
/Из выступления Иосифа на экстренной конференции петроградской организации РСДРП/.

"Не исключена возможность, что именно Россия явится страной, пролагающей путь к социализму...
Надо откинуть отжившее представление о том, что только Европа может указать нам путь. Существует марксизм догматический и марксизм творческий.
Я стою на почве последнего".

/Из выступления Иосифа на 6 съезде РСДРПб/

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1917, март - возвращение из туруханской ссылки в Петроград.
Бюро ЦК РСДРП вводит его в редакцию "Правды".
Участие во Всероссийском совещании Советов, Петроградской общегородской конференции. Речь в защиту большевистской линии на социалистическую революцию на апрельской Всероссийской конференции РСДРПб.

Выступление на конференции с докладом по национальному вопросу.
Избран членом ЦК партии. Доклад "О национальном движении и национальных полкАх".
Избран членом центрального исполнительного комитета 1-м Всероссийским съездом Советов.

Ленин на нелегальном положении. Сталин непосредственно руководит деятельностью ЦК большевистской партии.

"Гигантская мелкобуржуазная волна захлестнула всё, подавила сознательный пролетариат не только своей численностью, но и идейно".
/Свидетель В. Ленин/.

"В тот момент я как бы услышал, как жалобно зазвенел трехсотлетний металл, ударившись о грязную мостовую.
Петропавловский собор резал небо острой иглой. Зарево было кроваво".
/Свидетель Шульгин об отречении царя от престола/

После приезда из ссылки, с середины марта по октябрь 1917 года Сталин опубликовал в газетах "Правда", "Пролетарий", "Пролетарское дело", "Солдатская правда", "Рабочий путь", "Рабочий", "Рабочий и солдат" и в других изданиях более шестидесяти статей и заметок.

1917, 10 октября - участие в заседании ЦК партии.

ЦК принимает резолюцию В. Ленина о вооружённом восстании.

"Настал момент, когда дальнейшее промедление грозит гибелью всему делу революции.

Нужно нынешнее правительство помещиков и капиталистов заменить новым правительством рабочих и крестьян...
Власть должна перейти в руки советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов".
/И. Сталин "Что нам нужно?" "Рабочий путь", 24 окт. 1917г/

"Октябрьская социалистическая революция разбила капитализм, отняла у буржуазии средства производства и превратила фабрики, заводы, землю, железные дороги, банки - в собственность всего народа, в общественную собственность".
/ История ВКП(б), краткий курс/.

*   *   *

АХ: - В связи с "собственностью" я бы привёл свидетельство Петра Павленко:

"Сталин рассказывал, как Святой Франциск учил жить без собственности.
Один монах его спросил:
- Можно ли мне иметь хотя бы мою Библию?.
И он ответил:
- "Сегодня у тебя "моя Библия". А завтра ты уже прикажешь: "Принеси-ка мне мою Библию".

*   *   *

"Совершенно иной, ни с чем в прошлом не сравнимый характер имело возвышение Сталина.
У него как бы нет предыстории. Процесс восхождения совершался где-то за непроницаемыми политическими кулисами.

Серая фигура неожиданно отделилась в известный момент от кремлёвской стены - и мир впервые узнал Сталина как готового диктатора".

Это недоумевает Лев Троцкий, когда-то ближайший соратник Иосифа по партии и революции, впоследствии - злейший враг и идеологический противник.
Его свидетельства особенно ценны...
"Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты..."

- Или скажи, кто твой враг... Послушай, что говорит враг, и многое поймёшь.

- Итак, "весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем..."

*   *   *

ДЕКЛАРАЦИЯ ПРАВ НАРОДОВ РОССИИ:

Октябрьская революция рабочих и крестьян началась под общим знаменем раскрепощения.

Раскрепощаются КРЕСТЬЯНЕ от власти помещиков, ибо нет больше помещичьей собственности на землю - она упразднена.

Раскрепощаются СОЛДАТЫ и МАТРОСЫ от власти самодержавных генералов, ибо генералы отныне будут выборными и сменяемыми.

Раскрепощаются РАБОЧИЕ от капризов и произвола капиталистов, ибо отныне будет установлен контроль рабочих над заводами и фабриками.
Всё живое и жизнеспособное раскрепощается от ненавистных оков.

Остаются только НАРОДЫ РОССИИ, терпевшие и терпящие гнёт и произвол, к раскрепощению которых должно быть приступлено немедленно. Освобождение которых должно быть произведено решительно и бесповоротно.

За эпоху царизма народы России систематически натравливались друг на друга. Результаты такой политики известны: резня и погромы, с одной стороны, рабство народов - с другой.

Этой позорной политике натравливания нет и не должно быть возврата.
Отныне она должна быть заменена политикой ДОБРОВОЛЬНОГО и ЧЕСТНОГО союза народов России.

/Именем Республики Российской Народный Комиссар по делам национальностей Иосиф Джугашвили /Сталин/
"Правда". 15ноября 1917г/
Председатель Совета Народных Комиссаров В. Ульянов /Ленин/

*   *   *

"До основанья, а затем..."

Всё началось с этого "затем", когда постепенно разошлись пути детей революции, схватившихся в смертельной схватке.
Пока, наконец, "серая фигура не отделилась неожиданно от кремлёвской стены..."

Злейший враг, в конце концов, окажется на чужбине, где получит смертельный удар ледорубом по голове.
Но пока...

Троцкий свидетельствует:
- Обе ошибки Сталина крайне знаменательны для него: он не дышал атмосферой рабочих собраний, не был связан с массой и не доверял ей.

Сведения, которыми он располагал, шли через аппарат.
Между тем массы были несравненно революционнее партии, которая, в свою очередь, была революционнее своих комитетчиков.
Как и в других случаях, Сталин выражал консервативную тенденцию аппарата, а не динамическую силу масс".

- Обрати внимание, Негатив, здесь слово "аппарат" повторяется дважды, а Иосиф обвиняется в неверии в массы.
Это очень важно для нашего анализа.

"Сталин был, вообще говоря, склонен преуменьшать готовность рабочих и солдат к борьбе: по отношению к массам он всегда был недоверчив.
Но где бы борьба ни завязывалась, на площади ли Тифлиса, в бакинской ли тюрьме или на улицах Петрограда, он всегда стремился придать ей как можно более острый характер".

- Заметь, опять о "недоверии к массам"...
И об умении всегда использовать в нужном направлении неожиданную конфликтную ситуацию.

"В период реакции после июльского движения роль Сталина значительно возрастает.
Партия наполовину ушла в подполье. Удельный вес аппарата соответственно вырос.
Внутри аппарата автоматически выросла значимость Сталина.
Этот закон проходит неизменно через всю его политическую биографию, как бы составляя его основную пружину".

- Видишь, уже "закон"!
Далее свидетель цитирует слова Иосифа на июльской конференции:

" Дело не в учреждениях, а в том, политику какого класса проводит это учреждение".

- Заметь, и аппарат, и революционная ситуация, и учреждения для Иосифа - лишь средства. Средство к чему?..

Через несколько страниц своей так и незаконченной книги о Сталине свидетель уже сам делает вывод:

"Было бы ошибочно думать, что он с самого начала имел законченный замысел борьбы за личное господство.
Понадобились исключительные исторические обстоятельства, чтобы придать его амбиции неожиданные для него самого масштабы.

Но в одном он оставался неизменно верен себе: попирая все другие соображения, он насиловал каждую конкретную ситуацию для упрочения своей позиции за счёт других.
Шаг за шагом, камень за камнем, терпеливо, без увлечений, но и без пощады!"

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1917, 16 окт.
Выступление на расширенном заседании ЦК с критикой позиций Каменева и Зиновьева по вопросу о вооружённом восстании.
24 окт. - доклад о политическом положении на заседании большевистской фракции 2 Всероссийского съезда Советов.

24-25 окт.
По некоторым свидетельствам обеспечивает безопасность Ленина во время Вооружённого восстания.
Руководство вместе с В. Лениным съездом. Избран членом ВЦИК и утверждён народным комиссаром по делам национальностей.

Пишет "Декларацию прав народов России", речь на съезде финляндской социал-демократической рабочей партии в Гельсингфорсе, выступает на заседании Военно-революционного комитета по вопросу о закрытии контрреволюционных газет.

Выступление на заседании Совнаркома о политике социалистического государства в области финансов и экономики.
Составление совместно с Лениным программы переговоров о мире.
Подписание Декрета об аресте вождей гражданской войны, выступивших против революции.

Доклады о положении на Украине, в Белоруссии, Оренбурге, Уральском округе, Туркестане и на Кавказе.
Участие в заседании Всероссийской коллегии по организации и формированию Красной Армии.

*   *   *

СЛОВО АХА в ЗАЩИТУ ИОСИФА:

"Без воли Божией ни волоса не упадёт с головы..."

Господь срубил прежний строй, как бесплодную смоковницу, попустив свершиться Октябрьскому перевороту.

"Поединок" Куприна, "Бурса" Помяловского, нравственное отчаяние Толстого...

Да что там, откройте любое более-менее значительное произведение той поры.
Все обличали прогнившее болото тогдашней действительности.
Разве она не губила души? Разве не нарушала Замысел?
Катарсис - это для Нехлюдова.
А для Катюши Масловой?..

Простой народ Сам Господь называет "овцами", нуждающимися в "добром пастыре", отнюдь не желая обидеть.
И только " жатвой Господней" может православный изменять значимость той или иной эпохи, а не фарисейской вывеской.

Читая в ссылке работу П.Когана "Очерки по истории западноевропейских литератур", Иосиф подчёркивает фразу из Руссо:

" И я не рассуждаю о Нём.
Для Бога БОЛЕЕ ОСКОРБИТЕЛЬНО, если неправильно судят о Нём, чем если вовсе о Нём не думают".

Да и для всех ли нехлюдовых - катарсис?
Или в большинстве всё же были неприемлемые для неба, тёплохладные православные?
Чтобы примириться с собственной совестью, приходилось рвать со своей средой и ненавистным государством. Становиться бунтарём или бежать.
Мотивами такого бунта-бегства буквально пронизана русская классическая литература.
Бегство или смерть!

Человек "по образу и подобию" не мог существовать в той "Святой Руси", не насилуя свою совесть. И не удивительно, что он в отчаянии разрушил тот мир или способствовал разрушению.

Это были поиски Бога "с чёрного хода"...
Не того "попустителя зла", которого вольно или невольно исповедовало порой официальное духовенство, а защитника "униженных и оскорблённых":

Чтобы простил, чтоб заступился,
Чтоб осенил меня крестом
Бог угнетённых, Бог скорбящих,
Бог поколений, предстоящих
Пред этим скудным алтарём!

/Ник. Некрасов/

Не было для больной совести пристанища на Руси, кроме монастырей, но не всем по силам подвиг монашеский...

Потупя голову, в тоске ломая руки,
Я в воплях изливал души пронзённой муки
И горько повторял, метаясь как больной:
"Что делать буду я? что станется со мной?"

На расспросы родных герой признаётся, что его мучит ужас перед какой-то грядущей катастрофой:

И мы погибнем все, коль не успеем вскоре
Обресть убежище, а где? о горе, горе!

"Как узник, из тюрьмы замысливший побег", герой бродит в страхе и унынии, пока не встречает юношу-монаха с книгой, который спрашивает, что случилось:

"И я в ответ ему: "Познай мой жребий злобный! Я осуждён на смерть и позван в суд загробный - И вот о чём крушусь: к суду я не готов, И смерть меня страшит".

"Коль жребий твой таков, - Он возразил, - и ты так жалок в самом деле, Чего ж ты ждёшь? 3ачем не убежишь отселе?"

С этими словами монах указал перстом куда-то вдаль.

"Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,
Как от бельма врачом избавленный слепец.
"Я вижу некий свет", - сказал я наконец.

"Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света,
Пусть будет он тебе единственная мЕта,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг,
Ступай!

-И я бежать пустился в тот же миг".

- Вот так искали этот самый "некий свет" многие в революции...

- Что-то не припомню, кто сочинитель? - проворчал АГ.

- Темнота, Александра Сергеевича не узнал...

- Не может быть, нет такого у Пушкина.

- "Странник", 1835 год, незадолго до смерти.
Разве это не Евангельский "узкий путь спасения"?

Подобное и у Некрасова есть, я уже цитировал:

"Одна просторная, дорога - торная. Страстей раба,
По ней громадная, к соблазну жадная идёт толпа.
Другая - тесная дорога, честная, по ней идут
Лишь души сильные, любвеобильные, на бой, на труд..."

- Благими намерениями вымощен ад, - хихикнул АГ. - Приглашаю на пир богов!

- Не богохульствуй.

- О нет, я просто цитирую Тютчева:

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые:
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.

"На пиру богов" - название статьи свидетеля Сергия Булгакова.

"Погибло, всё погибло!
Умерло всё, и мы умерли, бродим, как живые трупы и мёртвые души.

До сих пор ничего я не понимаю, мой ум отказывается вместить.
Была могучая держава, нужная друзьям, страшная недругам.
А теперь - это гниющая падаль, от которой отваливается кусок за куском на радость всему слетевшемуся воронью.
На месте шестой части света оказалась зловонная зияющая дыра.

Где же он, великодушный и светлый народ,который влёк сердца детской верой, чистотой и незлобливостью, даровитостью и смирением?

А теперь - это разбойничья орда убийц, предателей, грабителей, сверху донизу в крови и грязи, - во всяком хамстве и скотстве.
Совершилось какое-то чёрное преображение. Народ Божий стал стадом гадаринских свиней".

- Будто про нашу перестройку! - невольно вырвалось у Иоанны.

- "Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!" - как воскликнул свидетель Андрей Белый, - АГ весело заболтал ножками в белых сандаликах, - 1918 год, любезная Иоанна.

" А она на самом деле взяла да исчезла. И закопошились на её месте предательские "самостийности", нетопыри разные. Ведь при похоронах России присутствуем".

- Привет из 18-го!

" Произошло то, что Россия изменила своему призванию, стала его недостойна, а поэтому пала. А падение её было велико; как велико было и призвание".

" Вот я всё и спрашиваю себя:
пусть бы народ наш оказался теперь богоборцем, мятежником против святынь, это было бы лишь отрицательным самосвидетельством его религиозного духа.

Но ведь чаще-то всего он ведёт себя просто как хам и скот, которому и вовсе нет дела до веры.
Как будто и бесов-то в нём никаких нет, нечего с ним делать им...

От бесноватости можно исцелиться, но не от скотства... ночью иногда просыпаюсь в холодном поту и повторяю в ужасе: не богоборец, а скот, скот, скот...

Посмотрите на эту хронику ограблений и осквернений храмов, монастырей, ведь это же массы народные совершают, а не единицы.
Посмотрите, какое равнодушие к отмене Закона Божия в школах..."

- Вот что натворил твой Иосиф, АХ, вместе с любезными его сердцу большевиками!

- Чушь. Пока что это доказывает лишь одно - был вскрыт страшный гнойник лжи и фактического безбожия некогда "Святой Руси".

Бездуховности и безблагодатности под названием "теплохладность".

Свидетель правильно отмечает - не богоборчество, а именно скотство.
Вампиризм, ибо каждый, у кого пьют кровь, сам становится потенциальным вампиром, просто ожидая своего часа.

"Скот" сдерживался не верой, а властью.
И требующая покорности вампирам официальная церковь воспринималась как часть власти.

В христианстве бОльший - слуга меньшему, а не жрёт его.
Первыми закон этот нарушили "господа", с них-то и началось безбожие.

Конечно, была на Руси и святость, и праведность, и благодать.
И по молитвам праведников Господь так долго терпел "изменившую своему призванию" бесплодную смоковницу.

В великой и страшной революции Россия омылась кровью, в том числе и безвинных мучеников.

Целое поколение, испытав страдания, изгнание, а порой и муку смертную было распято на кресте...
И те, кто понял вселенский смысл этого наказания, ибо "Господь кого любит, того наказует", искупили, как хочется верить, свой "билет в вечность", по выражению Достоевского.

Рыба тухнет с головы.
Мы уже приводили на эту тему выдержки из Писания. И наказание Господь начинает именно с верхов.

Народ в массе своей - стадо, паства /в том смысле, как употреблено в Писании/. Народу, пастве нужен хороший пастырь, как телу нужна голова /Извини, Негатив, за банальность/.

Гоголь не случайно назвал свою поэму "Мёртвые души".
Умирали, в первую очередь, верха:

"Ожесточиться, очерстветь
И наконец окаменеть
В мертвящем упоеньи света,

Среди бездушных гордецов,
Среди блистательных глупцов"...

- Александр Сергеевич, - кивнул АГ, закуривая.

- Молодец.

- То есть ты хочешь сказать, что у России протухла голова, причём давно.
А поскольку лучшее средство от головной боли - гильотина...

- Ты циник, сын тьмы, но, похоже, недалек от истины.
Скажем мягче - стадо без пастыря.
Обезумевшее стадо овцеволков...

Клубы серного дыма постепенно запомнили просмотровый зал, и...

 

 

Денис - Солнечный день.

* * *

 

Потрескивают дрова в печурке, от промокших насквозь носков, пальто, варежек, платка валит пар.
 Запах шерсти, чуть подгоревших, приготовленных мамой сухариков /Яне всегда, когда пишет, надо что-то грызть - сухари, леденцы, семечки/ - и мамин запах.
Её духи, её неслышные шаги, шуршание халатика, её молитвенный взгляд.

Тебе уже сорок, мама.
Ты уже не ждёшь Аркадия Синегина, не завершаешь его диссертации и не терзаешь мужчин недолгой своей красотой.
Нынешний смысл твоего бытия - Иоанна Синегина, в валенках и старом байковом платье в муках сражается с выпущенными на волю джиннами.
Гибнут простреленные авторучкой слова, строчки, вздрагивают в агонии летящие на пол скомканные листки.

Она очеловечивает джиннов, населяя ими придуманную для Дениса Градова историю.
Как же много их нужно - ей никогда не приходилось иметь дело с таким количеством персонажей.
И когда уже казалось - нет, не выдержит, не справится - вдруг всё стало на свои места.

И на двадцать второй странице они начинают жить своей жизнью, и Яна едва успевает записывать их поступки, размышления, диалоги.

Через пять дней и ночей много лет назад, на восемьдесят второй странице, в восемь двадцать утра, незнакомец оденет свою болонью и уйдёт.
Яна поставит точку, доплетётся до редакции. Отдаст Любочке для перепечатки рукопись /Павлин должен прибыть к концу дня/ и отпросится у Кости / Хан болен гриппом/ на пару часов отдохнуть после бессонной ночи.

Её разбудит бешеный любочкин стук в дверь.

-Ты что, сдурела? Этот твой уже давно в редакции, темнеет уже!
Ничего себе, пара часов!

И то ли спросонья после тёплой постели, то ли от ледяной струи из-под крана, под которую она сунет заспанную физиономию, но начнётся у неё самый настоящий преддуэльный колотун.

Она будет вглядываться со страхом в лицо подгоняющей её Любочки. А Любочка, обычно охотно выступающая в роли критика, как назло будет помалкивать.
И, наконец, Яна не выдержит.
Ох уж, эти богини-машинистки с великим неотъемлемым правом первого слова!

- Ну, как тебе?

С жалкой заискивающей улыбочкой она ждёт приговора.
Любочка, её Любочка, поднаторевшая, поднахватавшаяся всяких литературоведческих терминов и больше всего на свете боящаяся показаться в этом вопросе дилетанткой, вдруг скажет:

- А девчонки говорят, ты не сама писала...

- Какие девчонки?

- Ну наши, - судя по всему, это было мнение самой Любочки.

- А кто же?

- Ну, тебе лучше знать. Да ладно, шучу...

Но она не шутила.
Так же отчуждённо-подозрительно встретят её в редакции.
Будто их баловень, любимица, привычная к советам, покровительству, даже к беззлобным тычкам, которыми осыпали порой её неудачные опусы, вдруг в чём-то очень ловко их провела.
И, только вчера сшибавшая трёшки до получки, вдруг вытащила из кармана пачку невесть откуда взявшихся четвертных.
И теперь всем неловко и не по себе.

Яна почувствует себя одинокой, брошенной и ужасно несчастной.
Демонстративно взяв у рассеянно кивнувшего ей Павлина / он был целиком поглощён чтением сценария/ сигарету, она забьется в угол и, пуская дым, не затягиваясь / курить она так и не научилась/, будет ждать, когда Денис доберётся до восемьдесят второй страницы.

Вся комната будет этого ждать.
Но не как прежде - на стороне Яны, - а просто наблюдать, как валяют дурака два вражеских резидента на явочной квартире в преддверии неминуемого разоблачения.

А Павлин покажется ей ещё павлинистее и прекрасней.
Куртка уже другая - чёрная с золотыми пуговицами, тот же мессершмиттовский шарф. Онегинский чуб отливает платиной в нимбе от болтающейся на голом проводе стоваттной редакционной лампочки.

Последняя страница, всё.
Тишина засасывает Яну как трясина, она ждёт выстрела. Поединок, дуэль.
И эти, подружки разлюбезные, жаждущие крови...

- Ну что, Иоанна Аркадьевна, пойдём поговорим?

Кина не будет. Глядя на вытянутые лица зрителей, Яна чувствует себя хоть немного отмщённой.

- Уже седьмой час, все комнаты заперты, - ещё на что-то надеется публика.
И тогда Яна встаёт.

- Можно ко мне, это не очень далеко.

Нокаут. Теперь они окончательно квиты.

Яна ведёт Дениса Градова /он сегодня без "Москвича" - потёк сальник тормозного цилиндра/- мимо магазинов "Продукты" и " Промтовары", мимо одноэтажных домишек с уютно горящими окнами...
Мимо люськиного дома - он совсем покосился, врос в землю - или... или это она выросла? Длинный путь, а идут они лишь мгновенье.
Да, так и было - длинный путь к её дому за мгновенье.

Денис рассказывает о каком-то приятеле, который может одной силой воли двигать спичечные коробки. Но проку от этого никакого, и Денис уговаривает его тренироваться в плане продвижения сценариев через худсоветы и комитеты.

Яна едва слушает.
Какое ей, в конце концов, дело до его приятелей, хоть бы они горы двигали. Она устала. Она ещё не знает, что Денис всегда "тюльку гонит", когда выбит из колеи.

Мимо керосиновой лавки, по тропинке, ведущей к дому. Скользко, подморозило. И фонарь, разумеется, не горит.
Денис ворчит.

- Ну конечно, у нас асфальтов нету, иллюминаций нету и машины к подъезду не подают.
И сценариев мы писать не могём, и вообще...

Яна набирает в лёгкие побольше воздуха, чтобы "вдарить словом", у неё не выдерживают нервы.
Как вдруг тропинка под ногами кренится, будто корабль в шторм.
Яну несёт куда-то вбок - Денис едва успевает подхватить.
И их, вцепившихся друг в друга, крутит волчком взбесившаяся тропинка.
И крутятся берёзы, и пустая заледенелая скамья под берёзами, и коричневая дверь с ромбами, перед которой они вдруг останавливаются.

- Однако,.. - взгляд паиньки, у которого в руках взорвалась хлопушка. Негодующе-опасливый - не выкинет ли Яна ещё что-нибудь эдакое.
Её душит смех, прямо помирает со смеху.

- Однако, - повторяет он и передразнивает её смех, и сам начинает смеяться.
Им на двоих едва сорок. И рушится Берлинская стена, и Яна ведёт Павлина в свою жизнь.
Через коричневую дверь c ромбами, через чёрное "ничто", по скрипучим деревянным ступеням в их с мамой комнату.
Где потрескивают дрова в печи и пляшут на стене жаркие отблески, где светится папина лампа под зелёным стеклянным абажуром, и валяются истерзанные ею страницы под старым креслом-качалкой.

И запах маминых духов, и маминых котлет, и она сама, торопливо натягивающая поверх халата свитерок.
Мама идёт к соседям смотреть телевизор, чтобы не мешать её серьёзному разговору с режиссёром из Москвы.

И Павлин - невероятный, неуместный, не вписывающийся ни в комнату, ни в ту её жизнь.

Мама ушла. Они уплетают котлеты с жареной картошкой. На плите шипит чайник.

- Теперь понимаю, почему тебе удаются нетленки. Всё дело в котлетах.
Знаешь, лет через пять я сделаю по этому сценарию гениальный фильм.

Через пять лет!.. Яна шлёпается с небес на землю.

- Ну подумай сама - это сценарий полнометражного художественного фильма, а мне дают документальную трёхчастёвку, это полчаса от силы. Ну?
В общем, вот, - он вынимает из папки несколько перехваченных скрепкой страничек, - Написал сам.
Что-то убралось, что-то придумалось. В общем, прочти.

Как легковесно и несерьёзно выглядят эти листки рядом с её фундаментальным опусом!
Яна начинает читать и окончательно приходит в ужас.
От очерка ничего не осталось. Да Бог о ним, с очеркам - но этот чудовищный корявый язык, сумбурные, никак не связанные друг с другом эпизоды.
И вообще всё неизвестно зачем и левой ногой.

Однако вот что странно - наглое безобразие Денисова творения, должное, казалось бы, немедленно освободить Яну от павлиньих чар, непостижимым образом придаёт порочно-запретному его облику ещё большую отталкивающую притягательность.

Последнюю страницу она читает целую вечность, мучительно размышляя, что же ему сказать, чтобы не обидеть.

- Ничего, только... Надо немного поправить.

- Действуй, - Денис с готовностью вручает ей авторучку - разумеется, паркер с золотым пером, - ты же автор!

От этого беспардонного "Ты же автор!" у Яны захватывает дух.
В глазах рябит, убогие строчки-недоноски, кажущиеся ещё отвратительнее от красующегося в правом верхнем углу её имени и фамилии, толпятся, снуют, как средневековые ярмарочные уродцы, выставляя напоказ своё безобразие и язвы.

С большим трудом она преодолевает желание, схватив спасительный паркер, несколькими росчерками проложить себе дорогу мимо, мимо, на последнюю девятую страницу.
Где, как распахнутая на волю дверь, сияет первозданно чистая белизна.

- Я прочту ещё раз.

Яна читает ещё и ещё.
Её мутит от отвращения, но, наконец, удаётся откопать то самое "жемчужное зерно" - денисов в общем-то интересный замысел, который совсем затерялся в толпе строчек-уродцев.

и теперь надо было их исцелять - слепых, горбатых, хромых и покрытых язвами.
Исцелять, превращая в бравых солдат, красавцев-гренадёров.
Выстраивать в должном порядке и вести на девятую страницу - к победному финалу.

Постепенно Яна начинает увлекаться. Денис - автор, она - редактор. Кромсает, отсекает, штопает.
Паркер - нож, скальпель, игла.

Денис пытается протестовать. Потом, махнув рукой, оставляет её в покое, покорно и оторопело взирая на учинённую бойню и, видимо, по достоинству оценивая её "надо немного поправить".

Потом она стучит на машинке.
Уже давно вернулась от соседки мама, постелила Денису раскладушку, долго делала Яне какие-то знаки, на которые Яна не прореагировала и жестоко за это поплатилась.

Потому что когда мама, по обыкновению своему, мгновенно и крепко, хоть из пушек пали, заснула у себя на диванчике, а Денис Градов знакомился с отстуканным Яной шедевром редактуры, она вдруг осознала, что мама хотела произвести в комнате некоторую перестановку, чтобы поставить раскладушку к печке.

А теперь раскладушка стоит почти вплотную к её кровати, и ничего тут не поделаешь, потому что двигать диван со спящей мамой нереально.

- Умри, Денис, лучше не напишешь, - констатирует Павлин. - Ну как теперь после этой алмазной прозы перейти на "кр. план, ср. план, наезд, общ. план"?

А над ней дамокловым мечом маячит проблема раскладушки.
Зато Павлина она, похоже, абсолютно не волнует.
И когда Яна возвращается из кухни с твёрдым намерением всё же разбудить мать, Павлин уже дрыхнет, а роскошное его оперение валяется рядом на стуле.

Яна в панике гасит свет, чтобы не видеть его голого плеча, шеи с серебряной цепочкой...

Пробирается на место, будто через минное поле, потом в одежде ныряет под одеяло.
Мины рвутся. Стук упавших туфель, скрип пружины матраца.
О-о-ох!
Денис не подаёт никаких признаков жизни.

Тогда она всё-таки решается снять платье. Проще было бы снять кожу.
Она извивается в душном, скрипящем аду.
Наконец, едва не задохнувшись, выныривает из-под одеяла.

Денис спит, не ведая о её мучениях.
И этот беспробудный сон в метре от неё так же великолепен по наглости, как и его сценарий.

Она боится шевелиться, ворочаться, дышать.
Мучительно медленно отсчитывают секунды ходики, а впереди бесконечная ночь.
Такое ощущение, будто она проглотила кость мамонта.

Но в ночной своей молитве она не просила Бога избавить её от мучений и перенести Дениса вместе со злополучной раскладушкой куда-нибудь в Воронежскую область.
Пусть кость мамонта, пусть стремительно-медленный бег ходиков.

И его вдруг повернувшееся к окну лицо с сомкнутыми веками, таинственно белеющее в темноте.

Бунт против ложного бога.

*   *   *

 

Присутствовали:
 АХ - Ангел-Хранитель, АГ - Ангел-Губитель, Иоанна, Сергий Булгаков, А.Изгоев - публицист и общественный деятель, Николай Некрасов, Лев Толстой, С. Аскольдов - философ, Лев Троцкий.

- Но разве не безумна и горда была мечта этих утопистов вогнать в "тесные врата" всё человечество и спасти? - прошипел АГ.

- Ну, это, в общем-то, цель Замысла, - улыбнулся АХ, - спасти как можно больше "человеков", сделав пригодными для Царства.
И это вовсе не Вавилонская башня, как ты опять мне сейчас собираешься возразить.

Вавилон - когда грешные и недостойные нагло лезут на Небо, то есть ищут в идее Бога прежде всего земного благополучия. Забыв, что "Царство Моё не от мира сего".

У наших же мечтателей было как раз неприятие "такого бога".
Некоторые хоть и "выплеснули вместе с водой ребёнка", хоть и видели в небесах лишь дурную космическую бесконечность, но мечтали об "освобождении человечества", о творческом труде...
Разве не для этого Господь сотворил мир?

И под счастьем эти искатели истины понимали отнюдь не "бочку варенья да корзину печенья", хотя, конечно, и таких было немало.
Служение высокому в людям, справедливый мир творческого труда - без праздности, расточительной роскоши, эгоизма, разврата...
Никогда не поверю, что Господь их осудит более, чем погрязших во всех этих пороках вампиров, благоденствующих за счёт страданий, пота и крови ближних подобно Евангельскому богачу...

Разве это не неосознанное томление по Царству Божию всех, записанных в Книгу Жизни?
"Мои овцы знают Мой Голос..."
Дети века сего не мечтают о "счастье человечества". Тем более, не кладут за это жизни.

Ну а подлинное откровение, выход этих мечтаний за пределы суженного земного сознания даётся лишь чудом, Духом Святым.
Ибо вера - это чудо.

- Вот-вот, а они вздумали обойтись без Бога!..

- Да не без Бога, чудак-нечеловек, а без дьявола!
Они вели себя так, строили такие прекраснодушные планы, будто хозяина твоего нет. Князя тьмы нет, вот что...

Назвали первородный грех "буржуазными пережитками", и дело с концом. Мол, не будет буржуазии, не будет и пережитков, одни добродетели.
По-нашему - только "Образ Божий" останется.
На словах атеизм, а на деле - самая фанатичная вера в этот самый "Образ" в человеке.

Ну подумай, откуда "произошедший от обезьяны" по их дурацкому учению и выросший в результате естественного отбора, то есть вражды, варварства, безжалостной конкуренции за место под солнцем монстр возмечтает "сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор"?

То есть о прорыве в Вечность?

Это был бунт не против Бога, а ЗА БОГА.

Эти революционные мальчики, лучшие из них, знали глубинами души, что родились для "освобождения человечества", то есть для дела Божия.
Ибо если земная жизнь - не процесс выбора между светом и тьмой, то для чего она?
"Дар напрасный, дар случайный..."

Короткая, многотрудная, с неизбежным смертным приговором.

"Жить, чтобы жить", - это всеобщее современное кредо...
Вот где образец богоборчества!

А раз жизнь нам дана с какой-то деятельной высокой целью, если этот дар "не напрасный, не случайный", то мы должны эту цель исполнить.

"Сам я своенравной властью зло из тёмных бездн воззвал;
Сам наполнил душу страстью, ум сомненьем взволновал".

Так почему же нам, объединившись, не загнать это зло обратно?
Почему Церковь терпит порядки "лежащего во зле мира"?
Почему так пассивно относится к превращению "Святой Руси" в рассадник вампиров, а народ Божий - в пищу для хищников?
Разве борьба со злом на земле - не дело воинов Неба?
"Измученных отпусти на свободу..."

Да, сказано: "не противься злому". То есть твоему личному обидчику.
Но не ЗЛУ!

Непротивление ЗЛУ - противно Богу, измена Делу Божьему на земле, ибо ежечасно губит души.
И вампирьи, и их жертв.

Поскольку церковь ушла от этих проблем, активно ищущие Истину искали её вне храмовой ограды.
Что было бы, если б Предтеча Иоанн-Креститель закрыл глаза на беззакония царя Ирода?
Бог, как известно, "поругаем не бывает", хоть и "предаётся молчанием".

Но церковь в этом смысле очень уязвима, особенно на фоне активной деятельности всевозможных сект и других конфессий.
Вспомним хотя бы Распутина...
Не тебе мне рассказывать, сын тьмы, - то ваши делишки...

Вот свидетельства из того же "На пиру богов" священника Сергия Булгакова:

"От распутинствующего царя она /церковь/ должна была бы отказаться и раньше, как только выяснилось, что Россия управляется вдохновениями хлыста.
В этом попустительстве был действительно великий грех и иерархии, и мирян.
Впрочем, понятный ввиду известного паралича церкви, её подчинения государству в лице обер-прокурора.
Слава Богу, теперь Церковь свободна и управляется на основе присущих ей начал соборности".

Да, да, не удивляйся.
Декрет советской власти 1918 года о свободе совести и отделении церкви от государства многими был встречен с одобрением:

"Вы упускаете из виду ценнейшее завоевание русской жизни, которое одно само по себе способно окупить, а в известном смысле даже и оправдать все наши испытания.

Это - освобождение православной русской церкви от пленения государством, от казёнщины этой убийственной.
Русская церковь теперь свободна, хотя и гонима".

Разве не ужасно, что от чиновников требовали справки о причастии?
Разве это не кощунство над Замыслом?
А анафематизма номер одиннадцать, где провозглашалась анафема всем дерзнувшим на бунт и измену против православных государей, "помазанников Божиих"!
Не с них ли начались гонения?

"Итак, вот царь, которого вы избрали, которого вы требовали; вот, Господь поставил над вами царя.

Если будете бояться Господа, и служить Ему, и слушать гласа Его, и не станете противиться повелениям Господа, то будете и вы и царь ваш, который царствует над вами, ходить вслед Господа, Бога вашего.

Если же вы будете делать зло, ТО И ВЫ, И ЦАРЬ ВАШ ПОГИБНЕТЕ".
/ Цар.12;13,14,25/

"...в самую роковую минуту истории не умели уберечь царя от Распутина!
Где же сила апостольской церкви, где власть решить и вязать?
И там, где должно было раздаться слово апостольское, дело решила шальная офицерская пуля.

Но ведь пулей нельзя бороться с мистической силой.
Вот и вышло, что распутинская кровь, пролившись на русскую землю, отродилась на ней многоглавым чудовищем большевизма".

- Сильно сказано! - захлопал чёрными ладошками АГ, - Насчёт "многоглавого чудовища большевизма"...
Кстати, что-то мы про Иосифа совсем забыли.

- Вовсе не забыли, сын тьмы, распутываем помаленьку.

"А ведь оказалось, что церковь была устранена без борьбы, словно она не дорога и не нужна была народу. И это произошло в деревне даже легче, чем в городе.
Слой церковной культуры оказался настолько тонким, что это не воображалось даже и врагам церкви.
Русский народ вдруг оказался нехристианским".

- Вот и ответь теперь, сын тьмы - разве  большевики с Иосифом, безбожие ввели, "разрушили веру", как некоторые утверждают?
Чего ж хотели бы эти товарищи? Чтоб большевики декретом от такого-то числа объявили, что Бог есть и приказал всем беспрекословно подчиниться новой власти, ибо старая всех угнетала...
Сослались бы на Писание, что мы только что делали, и... дружными рядами - в храм, славить советскую власть...
Так, что ли?

- А ведь я нашёптывал Иосифу такой вариант, - вздохнул АГ, - именно так и нашёптывал...

- Ну, эту мыслишку ещё Наполеон вынашивал на острове Святой Елены:

" Я возвысил бы Папу выше всякой меры, окружил бы его великолепием и почётом.
Я устроил бы так, что ему нечего было бы сожалеть об утраченной светской власти.
Я сделал бы из него идола, и он оставался бы около меня.

Париж стал бы столицей христианского мира. И я управлял бы религиозным миром так же, как и политическим".

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1917г. Доклад на заседании ВЦИК по вопросу о независимости Финляндии. Назначен пред. совнаркома во время отпуска Ленина.

1918 г. Участие в работе 3 Всероссийского съезда Советов. Выступление на заседании ЦК по вопросу о мире с немцами.
Выступает на 3 съезде Советов по национальному вопросу.
Проводит совещание деятелей рев. крыла соц. партий ряда стран Европы и Америки.

Организация отпора немцам.
Мобилизация буржуазии на рытьё окопов под контролем рабочих.
Борьба против Троцкого и Бухарина по вопросу о Брестском мире.
Участие в работе 7 съезда РКП (б). Избран членом ЦК и членом комиссии по выработке проекта программы партии.

Участие в работе 4 Всероссийского Чрезвычайного съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Избран членом комиссии по выработке проекта первой Конституции Российской Советской Республики.
Выступление с докладом о типе федерации Российской Советской Республики.
Полномочный представитель РСФСР по переговорам с украинской радой о мирном договоре. Руководство совещанием по созыву учредительного съезда Советов Татаро-Башкирской Советской Республики.

*   *   *

- Ну, а теперь - что же всё-таки происходило в России во время всех этих съездов и комиссий? - поинтересовался АГ язвительно, - Какие, так сказать, плоды?

У меня тут есть несколько свидетельств А. Изгоева. Публициста и общественного деятеля.

"И весь мир, в том числе раньше других социалисты, ужаснулись, когда раскрылись эти кошмарные картины одичания.
Возвращения к временам чёрной смерти, тридцатилетней войны, великой московской смуты неслыханного деспотизма, чудовищных насилий и полного разрыва всех социальных связей.
Таковым оказался социализм, действительно осуществлённый, испробованный в жизни".

- Ну, что скажешь?

- Только то, что в обществе, где несколько веков одна часть народа пила у другой, высасывала жизненные соки, нарушая Замысел и заповеди, то есть в Вампирии, какой являлась в последнее время Россия, все, за исключением разве что иноков "не от мира сего", были в скрытой форме вампиризмом заражены.

Завистью, злобой, ответной жаждой крови - я уже приводил по этому поводу высказывания многих, включая самого Маркса, об "отравленных завистью и ненавистью" пролетариях.

Пробило полночь, вот и всё.
Человек стал зверем, и социализм тут не при чём, что под ним ни понимай, под этим социализмом.
Это никакая не свобода, просто наступила ночь.
Для одних время расплаты, для других - кровавого пиршества.
Короче, "кончилось ваше время".

- Но, как известно, чем темнее ночь, тем ярче звёзды.
Свидетель отмечает, что абсолютно все атрибуты и достижения рабочего и профсоюзного движения оказались вдруг насквозь буржуазными, исходя из чистого марксистского учения.

Включая социальное законодательство, строение политической партии, тактику политической борьбы.

- Разумеется, нельзя вливать молодое вино в старые мехи...

"Православие воспитало душу русского человека.
И когда теперь большевики сделали свой опыт и показали нам человека без Бога, без религии, без православия, показали его в том состоянии, о котором Достоевский говорил: "если нет Бога, то всё позволено", то весь мир ужаснулся этой кровожадной, садически-злобной обезьяны.

Массовые расстрелы детей, избиения, пытки, величайшие издевательства - и всё это либо по озорству, хулиганству, злобе или, ещё хуже, из корысти - ради вымогательства денег.

"Такое дикое и злое животное, как человек"...

Мы воочию видели, во что превращается этот человек, освободившийся от Бога и назвавший себя "социалистом".

"Человек человеку волк" - вот основной девиз этих страшных дней".

- Ну, Позитив, что скажешь?

-Лишь то, что теперь больше никакие внешние цепи не сдерживали разрушительную, накопленную столетиями хищную злобу новоявленных вампиров.

То, что в более-менее скрытой, а порой и в явной форме делали верхи, "звери алчные, пиявицы ненасытные", упорно не желая этого замечать, теперь творили низы.

Рабское терпение, которое так восхищало хозяев "волов безропотных", шло отнюдь не от церкви, что и продемонстрировали первые дни революции:

"Человек человеку волк" - вот девиз этих страшных дней.

"Большевики показали нам человека без Бога..."
А ты бы лучше, голубчик, в зеркало поглядел.
Вы и были "волками", вы и были "людьми без Бога". Хищниками, которые "в Царство Божие не войдут"!

"Мы надрывались под зноем, под холодом,
С вечно согнутой спиной,
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мёрзли и мокли, болели цингой.

Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда..."

(Ник. Некрасов)

- Да что там, Иоанне, небось, эти строчки знакомы со школы... -

"Не ужасайся их пения дикого!
С Волхова, с матушки Волги, с Оки,
С разных концов государства великого -
Это всё БРАТЬЯ твои - мужики!"

Пришлось ужаснуться.
Были "братья", стали "волки".
Как и предсказывало Писание. В наказание за нарушение Замысла.
Как и предупреждал Лев Николаевич:

"Рабочая революция с ужасами разрушений и убийств не только грозит нам, но мы на ней живём уже лет 30. И только пока, кое-как разными хитростями на время отсрочиваем её взрыв...

Давящие народ классы, кроме царя, не имеют теперь в глазах нашего народа никакого оправдания; они держатся в своём положении только насилием, хитростью и оппортунизмом..."

Свидетель С. Аскольдов, философ:

"Как всякая тяжёлая болезнь человеческого организма отчасти предваряет смерть и заранее знакомит с нею, так и революции, являясь наиболее опасными болезнями в жизни государств, включают в той или иной степени все основные симптомы смерти.
Которая, конечно, с религиозной точки зрения является наиболее полным обнаружением мирового зла...
Именно революции способствуют РАЗДЕЛЕНИЮ добра и зла, выявляя и то и другое в наиболее яркой форме.

И, как процессы очищения добра от выявившегося зла, они с религиозной точки имеют некую печать благодетельности. И в сущности наиболее реализуют религиозный смысл истории, состоящий именно в разделении добра и зла в их созревших формах.

Христианству нечего бояться смерти, как индивидуальной так и общечеловеческой.
Так как в смерти погибает лишь то, чему и надлежит погибать, т.е. злые начала жизни".

- От себя уточним, что речь, разумеется, идёт о "смерти второй и окончательной," - после Суда, а не о земной смерти.

"Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие".
/Втор. 30, 1/

"Русская церковь в её эмпирической земной организации была именно тем средоточением и основой религиозной жизни, откуда распространилось расслабление и упадок религиозного духа.
Имея мистический страх перед революцией и согласно с духом христианства отстаивая религиозные основы существующей власти...( - Только я бы сказал "не духа, а буквы", - перебил сам себя АХ,) - ...существующей власти, Церковь, несомненно, перешла допустимые пределы охранительной политики.

Она не видела, что, связывая свою судьбу и авторитет с судьбою русского самодержавия, она обязывалась и блюсти некоторое внутреннее достоинство этой формы.
И если не вмешиваться в политическую сферу, то по крайней мере быть голосом религиозной совести в государственной жизни, что взывало к этой совести.

Но именно в этой своей роли совести общественного организма России со времён Петра 1 православная Церковь была совершенно бездейственна.

И в ней начался как бы своего рода внутренний гнойный процесс, для одних служивший отравой, для других - соблазном к хуле и отпадению от Церкви и Христианства...

Гр.Распутин - это первый и крупнейший деятель русской революции.
Ибо именно он был главным фактором глубочайшего падения видимой русской Церкви. Прикосновения её болящей язвы до того предела "мёртвой коры вещества", за которым начинается некий мистериум Церкви невидимой.

Это именно прикосновение и вызвало в соответственных мистических глубинах отзвук "довольно".
И этим "довольно" и была русская революция, которая явилась и небывалым кризисом в жизни православной Церкви".

"Много веков русская Церковь находилась под охраной самодержавия.
Но это состояние охраняемости она превратила в роль политического служения.

То в сознании русского народа, что должно было бы быть носителем святого начала невидимой души России, "Святой Руси", стало оскорбляющим достоинство этого начала внешним, загрязнённым вместилищем.
И охрана, начавшая служить не к пользе, а к прямому вреду, была снята".

-Я говорю о так называемом "Удерживающем".

- Ты лучше об Иосифе толкуй, не уклоняйся, - проворчал АГ.

- Я только об Иосифе. Исключительно о нём.

- Ладно, по поводу предыдущего свидетельства.
Разве смысл христианства не в соборном спасении, не в несении креста?
Чтобы, смиряясь и терпя грехи и слабости других, в данном случае князей, спасать Целое и этих "князей"?
"Носите немощи друг друга и этим исполните закон Христов..." - так, кажется, у вашего апостола Павла?

- Я и говорю - была нарушена некая допустимость зла. Когда злокачественные клетки грозят погубить Целое, то есть Замысел, когда нарушены отношения любящей семьи.
Когда необходима кардинальная операция.
Когда "Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов".

"И русская революция свершилась как нежданный Божий суд...

Мы твердо убеждены, что русская революция не есть дело рук человеческих, хотя подготовлялась она и человеческими усилиями.
Русская революция оказалась судом не только над политикой и деятелями старого режима, но и над той частью русского интеллигентного общества, которая эту политику обличала и с нею боролась.

Если бы гуманисты русского общества выступили на одоление звериного начала русской души в союзе со святыми, то весь тон их обличений и образ их действий был бы совершенно другой.
Но даже выступая "как сила интеллектуальная", гуманистическое начало было не на высоте своей задачи именно с точки зрения этого самого разума.
Поскольку не разбиралось добросовестно и до конца в тех явлениях, которые оно критиковало и собиралось преобразовывать.

Именно в силу этого русское гуманистическое движение было глубоко проникнуто примитивным материалистическим духом, не позволяющим ему даже задуматься о религии.
А следовательно, и о святом начале русской общественности".

"Русский народ оставался по существу чужд гуманизму, зародившемуся и пребывавшему лишь в русской интеллигенции.

И когда в нём, благодаря совместным влияниям двусторонних соблазнов справа и слева, умер святой, зверь не покорился человеческому началу. А остался освобождённым от всякого просветляющего и возвышающего его начала".

- А теперь скажи, сын тьмы, разве я не об Иосифе?
Его народ - озверевший. Соратники, - "не желающие разобраться". Всякие там ложные теории, опирающиеся на неверные представления о человеке и Замысле...

И разъярённая сопротивляющаяся Вампирия, внутренняя и внешняя, с которой ему предстояло сразиться.
И никакой опоры, кроме тайной веры в Своего Бога...

*   *   *

Итак, первые месяцы послереволюционной России:

"Вместо ожидаемого царства справедливости в жизни воцарились обыкновенный "буржуазный" разбой и господство грубой физической силы.

Вооружённые люди отымали имущество у невооружённых и слабых, делая это то в одиночку, то толпой.
К этому и свелась вся "социальная революция", лишённая какого бы то ни было идеализма.

Грабёж привёл и к тем результатам, к которым обыкновенно приводит.
В странах, где не обеспечен правопорядок, нет правосудия и отсутствует общественная безопасность, замирает предприимчивость.
Происходит непомерное вздорожание всех продуктов, силе и насилию противопоставляются обман, лицемерие, стремление уйти в свою раковину, скрыть от всех своё состояние".

"В своей ненависти к "буржуазному миру", освободив народ от "права", социалисты вернули его только к исходному моменту развития... "буржуазного права".

В жизни нашей воцарился "зуб за зуб". Стали применяться самые жестокие виды смертной казни и позорящих наказаний, расправ без суда и разбирательства.

Социализм в области права оказался возвращением к бесправию.
Социализм в области политической дал картину самого отвратительного деспотизма с исключительными законами, неравенством граждан, повседневными насильями.
Отсутствием каких бы то ни было свобод, с истязаниями в тюрьмах и участках, с массовыми и единичными расстрелами безоружных".

*   *   *

"Классовая борьба" русского "пролетариата" была феерически победоносна.
Что означают жалкие успехи германских рабочих, добившихся лишних 200 граммов хлеба, в сравнении с победой русского "рабочего класса", захватившего в свои руки всю государственную власть, все государственные и частные имущества!

Мы должны были показать всему миру образцы настоящего социалистического регулирования и питания, и производства, и обмена.

И Ларин и Ленин со всей присущей им серьёзностью неоднократно в речах и статьях развивали и великие преимущества и величественные основы нового социального строя.
Они не ограничились речами, а перешли к осуществлению своих идей.

И показали всему миру, что эти идеи убивают всякую промышленность, останавливают и разрушают всякое производство, разрушают все богатства страны.

Порождают чудовищную и массовую спекуляцию, обеспечивают верный голод даже при наличности достаточных запасов и ценность бесчисленных бумажных денег поддерживают лишь обесценением человеческой крови.

При "социалистических" порядках наступило чрезвычайное понижение производительности труда. Наши производительные силы при "социализме" регрессировали к временам петровских крепостных фабрик.

"Рабочий контроль" очень скоро обнаружил свою истинную природу...
Немедленно уничтожалась всякая дисциплина...
Знающие, честные работники изгонялись и даже убивались.
Производительность труда понижалась обратно пропорционально повышению заработной платы".

"Прилив сбережений прекратился не только в банки, но и в сберегательные кассы. Оказалось, что народ меньше всего верит народной власти".

"Жизнь строила цены - по законам "буржуазной" экономики.
На борьбу социалистов с началом собственности жизнь ответила стихийным, непреодолимым, хотя и извращённым, утверждением этого начала в лице многомиллионной армии "мешочников".

"Такие огромные, массовые, стихийно-неудержимые явления, как отказ крестьян давать хлеб по твёрдым ценам при обесцененных деньгах, как грандиозное развитие мешочничества или катастрофическое падение производительности труда, стали объясняться "контрреволюционной агитацией" правых эсеров и меньшевиков.
Или "саботажем" кадетской буржуазии и интеллигенции...

Как люди действия, большевики вместо всяких "экономических законов" схватились прямо за дубину, ружьё и пулемёт.
Стали расстреливать "спекулянтов" и отбирать их имущество, сажать в тюрьму "саботажников", создавать вооружённые отряды для похода в деревни за хлебом".

"Главная причина нынешнего краха русского социализма в его ложном и лживом учении о человеке".

"Никогда Русь не сквернилась таким количеством злодеяний, лжи, предательства, низости, бездушия, как в год революции.

И если раньше, в годы реакционного квиетизма, человек, слишком выдвигавший напоказ свою внешнюю религиозность, возбуждал сомнительное к себе отношение, то в годы революции смелое и открытое исповедание человеком своей религиозной веры возвышало его над толпой обманутых и озверелых людей.

Социалистическая революция, думая разрушить, утвердила религию в России. Очистила и возвысила служителей церкви, напомнив им о жертвенности их служения".

- Да, такое свидетельство дорогого стоит, - прошипел АГ, - Что называется, нАчал этот свидетель Изгоев за упокой, а кончил за здравие.
Ибо вся материя мира...

- Не стоит одной человеческой души, - довольно закончил АХ. - Дальше ещё поучительнее:

"Они заговорили о защите "социалистического отечества", когда от самого отечества остались только клочки...

Возбуждаемые большевиками дела, "о государственной измене", "о сношениях с иностранными государствами" и т.д. явились полицейскими расписками в признании своего поражения.

Социалисты в лице своих наиболее последовательных и деятельных представителей на тяжком для России опыте доказали, что они ничего не понимали в области высших сторон человеческой души.
В тех мотивах, КОТОРЫЕ ПОДВИГАЮТ ЛЮДЕЙ НА ЗАБВЕНИЕ СВОЕЙ ЛИЧНОСТИ. НА ПРИНЕСЕНИЕ ЕЕ В ЖЕРТВУ КАКОМУ-ТО ВЫСШЕМУ ЦЕЛОМУ.

Все попытки заменить религиозную веру и патриотизм призывами к инстинктам классовой ненависти, жаждой материального благополучия или, в крайнем случае, личного властолюбия приводили не к геройству и самопожертвованию, а к делам трусливой злобы и бесчестного грабежа".

- Что ты этим хочешь сказать?

- Только то, что Иосиф, видимо, понимал кое-что "в области высших сторон человеческой души".
Ибо при нём тысячи людей шли и на "забвение своей личности" и на "принесение её в жертву высшему целому".

"На основании своих фантастических объективных законов они поделили человечество на различные группы мелкой, средней и крупной буржуазии, пролетариата и т.д.

Они вообразили, что это не просто методологические абстрактные построения их ума, а действительные реальности. Что будто бы члены этих групп подчиняются различным "социально-экономическим законам".

Они представляли себе, будто на самом деле "буржуи" мыслят по-буржуазному, а пролетариат особо, по-социалистически.

Первое же столкновение с действительностью разрушило все эти воздушные замки.
Рабочие сплошь оказались такими же "буржуями", как и остальные люди.
И социалисты... не замедлили убедиться, что пролетариат глубоко заражён "мелкобуржуазным ядом". И не желает работать за общий со всеми паёк, без индивидуальной выгоды...

Вся экономическая политика русских социалистов сводилась к тому, что всё новые и новые и более широкие круги народа объявлялись буржуазными, мелкобуржуазными и контрреволюционными.

Всё население России, кроме кучки красноармейцев и большевистских властей оказалось "мелкобуржуазным".
Да и "социалистичность" этих последних подвергалась большому сомнению".

"В настоящее время социалисты более трусливые и менее честные, хотя и более умные, чем большевистские теоретики, пытаются отвести ответственность за русские события от социализма и свалить её на большевиков.
Нас может интересовать лишь общественно-политическая сторона дела.

С этой стороны большевики в сравнении с другими русскими социалистами должны быть поставлены на значительно высшую ступень.

Эти люди имели, наконец, мужество осуществить свои идеи в жизни.
Они показали социализм в осуществлении. Иным он быть не мог. Иных результатов ждать от него нельзя.
Урок получился страшный, но, быть может, иного пути к нашему оздоровлению не было".
/С. Аскольдов. 1918 г./

*   *   *

Иосиф, в отличие от своих фанатичных соратников, не питал никаких иллюзий ни относительно социализма, ни человеческой природы.
Все люди - потенциальные оборотни, вампиры, ждущие лишь тьмы, полночи.
Чтобы отросли у них клыки, когти, гениталии чудовищных размеров, чрево необъятное. Чтобы можно было впиться в первую беззащитную плоть и душу.

В его Антивампирии вурдалакам и хищникам не будет житья - уж он об этом позаботится!
Они боятся осинового кола и света...
С кольями проблемы не будет, что же касается света...
Пусть он будет искусственным, но мы просветим каждого.

Мы построим Великую Крепость и выставим неподкупную охрану.
Я отменю тьму и полночь, и ни один кровосос не прорвётся к моему народу.
Неважно, как мы назовём его, но это будет первое в мире царство Света.
Антивампирия.
Пусть искусственного, но света!

Иосиф любил слово "свет". Песни, где оно есть.
Назвал любимый фильм "Светлый путь" и дочку - Светланой.

Святой с радостью отдаст всё до последней рубашки.
Человек - отдаст лишнее.
Вампир - тянет всё в свою пасть, как чёрная дыра.

"Лежащий во зле" мир принадлежит вампирам.
Они поделили Вампирию на зоны, время от времени устраивая грызню, вовлекая всех в эту бойню.
Напридумывали "права и законы" чтобы как-то ограничить и упорядочить безудержные аппетиты друг друга.

Иосиф плевал на всякие там "измы" - он задумал заповедник посреди Вампирии, где хищникам не будет житья...
А "измы", которым поклонялись его соратники-идолопоклонцы, для него - всего лишь кирпичи, из которых он будет возводить стены будущей крепости.
Годится - в дело, гнилой - на свалку.

Он ещё не знал, как надо, но он твердо знал, как не надо.

"Так говорит Господь Бог:
вот Я - на пастырей, и взыщу овец Моих от руки их и не дам им более пасти овец,
и не будут более пастыри пасти самих себя...
И исторгну овец Моих из челюстей их, и не будут они пищею их.

Потерявшуюся отыщу и угнанную возвращу, и пораненную перевяжу, и больную укреплю.
А РАЗЖИРЕВШУЮ И БУЙНУЮ ИСТРЕБЛЮ;
буду пасти их по правде.

Так как вы толкаете боком и плечом, и рогами своими бодаете всех слабых, доколе не вытолкаете их вон, то я спасу овец Моих, и они не будут уже расхищаемы.
И рассужу между овцою и овцою.
И поставлю над ними одного пастыря, который будет пасти их, раба Моего Давида;
Он будет пасти их и он будет у них пастырем".
/Иез. 34, 10, 16, 21-23/

- Так что как видишь, сын тьмы, уже был в истории опыт Антивампирии.
Иосиф ещё с семинарии знал это место из "Иезекииля" наизусть...

Кстати, одно из его подпольных имён - "Давид"...

- Весьма сомнительная версия в атеистическом государстве...
И ты всерьёз собираешься на ней строить защиту?

- Ну для начала приведу хотя бы свидетельство "злейшего соратника" Иосифа Льва Троцкого:

"Наши дороги так давно и так далеко разошлись, и он в моих глазах является в такой мере орудием чуждых мне и враждебных исторических сил, что мои личные чувства по отношению к нему мало отличаются от чувств к Гитлеру или японскому микадо".

Экзамены.

             *    *    *
И его вдруг повернувшееся к окну лицо с сомкнутыми веками, таинственно белеющее в темноте.

 

Потом начнёт светать, и лицо с каждым мгновением рассвета меняется, и это чудо, от которого она не может оторваться...
Хоть и боится до смерти, что Павлин может проснуться.
Она наблюдает за ним сквозь ресницы, и кажется, что они оба где-то глубоко под водой.

Яна знает, что вскоре провалится в беспробудный сон. А когда проснётся, Павлин уже бесследно исчезнет, как и полагается чуду. И раскладушка будет стоять на прежнем месте в чулане, будто и не было никакого Павлина.

 И начнутся долгие дни ожидания хоть какой-то весточки, звонка. Дни добровольных дежурств в редакции возле телефона, когда всё будет валиться из рук, а от каждого звонка перехватывать дыхание.
И хуже всего будет одиночество, абсолютная невозможность хоть кому-то признаться в этом наваждении, заболевании под названием Павлин.

Пижон, стиляга, чужак.

И почему-то абсолютная невозможность самой снять трубку и набрать его номер.
Не только трубку редакционного аппарата, но и потом в Москве, куда она приедет сдавать зимнюю сессию.
Ни на секунду не мелькнёт у неё даже мысль зайти в любую будку и за две копейки решить все проблемы.

Обложившись книгами, она будет сидеть в факультетской читалке на Моховой вместе с другими мучениками-заочниками. И двухнедельная бешеная скачка "галопом по Европам", шокирующая, подобно нашествию татарской орды, степенных, привыкших к обстоятельным семинарам преподавателей, почти излечит её от наваждения.

Новые друзья со всего Союза.
Их совместные воинственные набеги на экзаменаторов, шантаж, слезы, самые невероятные легенды, сентиментальные и романтичные.
Изысканная дипломатия, которой позавидовал бы Талейран.
Хитроумнейшие приспособления для подсказок и шпаргалок - катушки с резинками, нашитые под юбкой карманы, бёдра, исписанные под капроном событиями и датами - всё для заветной оценки в зачётке.
Всё это будет похоже на весёлую авантюрную игру. Но однако с необходимой дозой серьёзности, дающей играющим в неё двадцати-сорокалетним дядям и тётям богатый ассортимент достаточно острых ощущений.

И особенной отрадой будет короткая, двухнедельная их дружба. Сплочённость, замечательная именно своей краткостью, ощущением того, что эта сплотившая их детско-взрослая игра вот-вот кончится.
Коли-Маши вновь станут Николаями Сергеевичами и Марьями Петровнами, литсотрудниками, спецкорами, корректорами, папами и мамами - некоторые даже дедушками.
И разъедутся, разлетятся в повседневную взрослую свою жизнь до следующей сессии.

- Ребята, сюда! Яна знает "Ломоносов - журналист"! Погоди, я за Ноннкой сбегаю.

-Яна, держи шпоры по языкознанию, потом Сашке отдашь.

И ужас, мольба о помощи в глазах прославленного футболиста-заочника во время зачётного диктанта:

"Матрёна Саввишна подложила фельдфебелю и фельдъегерю винегрету и под аккомпанемент граммофона завела разговор об акклиматизации..."

А после очередного штурма - пиршество в шашлычной на Никитской.
Журналистские байки, споры со всеми преимуществами той самой "взрослости" и жизненного опыта, что делало эти импровизированные встречи, возможно, куда более ценными, чем обычные студенческие семинары.

И чудаковатый надёжный Ромка из первого Меда, их вечерние прогулки от закрывающейся в десять читалки до Павелецкой, где Яна ночует у маминой приятельницы Светы.

Покачивающаяся в ромкиной руке пудовая авоська с книгами, выпрошенными ею на ночь у библиотекарши.
Слёзы из глаз от ледяного ветра на Каменном мосту, - "Иди за мной, тогда не будет продувать".
Ромка похож с этой авоськой на заботливого отца семейства. Тёмное мешковатое пальто без всяких претензий на моду, шаркающая, чуть косолапая походка.

И на секунду больно, как хлыстом, полоснёт воспоминание о Павлине. Его поистине ковбойской поступи, в которой, как она потом поймёт, он потрясающе копировал Юла Бриннера.
И запретные стиляжьи джинсы, и пёстрое оперение, идущее ему, как кожа ядовитой змее.

Кузнецкий мост, Пятницкая, и дальше по трамвайным путям...
Их обеды - не в студенческой столовой, а в кафе на Горького, из-за которых, весьма разорительных для студенческого кармана, Ромке потом придётся завязать поясок.

Это она сообразит потом и устыдится, ибо по сравнению с Ромкой была миллионершей - ежемесячный оклад плюс гонорары.

-Трамвай! Сядем?

- Целый день сидела. Японцы говорят - десять тысяч шагов в день.

- Им легко говорить, там тепло.

- Замёрзла - бежим. Ну вот, а говоришь - разрядница.

- Давай фору - авоська в 15 кг. Старт!

Они бегут вдоль трамвайных путей по тёмной морозной улице, редкие прохожие шарахаются, испуганно жмутся к заборам и стенам.
У кирпичного дома прощаются, предстоит ночь зубрёжки. Проветренные мозги теперь способны вместить все книги в авоське.

Однажды Ромка вытащил её на каток ЦПКО.
Каталась Яна средне, да и взятые напрокат ботинки вихлялись на ногах.
Доковыляв до скамьи, Яна будет прикидывать, что лучше - ковылять ли назад к гардеробу, или, сбросив ботинки, дошлёпать туда в шерстяных носках?

И тогда вдруг Ромка неизвестно откуда добудет белую тесьму, натуго зашнурует её видавшие виды "гаги".
И они полетят по кругу - в крепкой перевязи его рук, в надёжном пространстве которых ничего не может случиться дурного.
И Яна поверит, что не упадёт, не расквасит нос, что она неуязвима и бессмертна, как Антей на земле.

Нечто похожее она испытывала лишь в раннем детстве, на руках у отца.
Самолёт и лётчик, гонщик и автомобиль - они несутся, обгоняя всех. Вжик, вжик!
Рассекая чьи-то спины, шарфы, свитера, испуганные лица.
И плевать ей на Павлина.
Она больше не думает о нём. Она думает о том, что совсем о нём не думает.

Однажды, когда после очередного зачёта они спешили в кинотеатр "Уран", на Сретенке упадёт прохожий.
Яна услышит крики "Врача! Врача!", увидит, что Роман куда-то исчез и не сразу сообразит, что он и есть врач. Что это вокруг него сомкнулась толпа.
Она будет искать его глазами, узнает его голос:

- Всем назад, дайте воздуха!

Толпа раздастся, она нырнёт в просвет и увидит Романа без пальто и пиджака, на коленях над чем-то распростёртым, безжизненным.

Страшным этой распростёртостью прямо на снежном месиве тротуара и синюшной серостью губ, волосинками на голой груди, куда ритмично и неправдоподобно глубоко погружаются его руки с засученными до локтя рукавами рубахи.

- Назад, мешаете! - рявкнул Роман, полоснул по ней яростным невидящим взглядом.
Она увидела вспухшие капли пота на лбу, и снова его кулаки погрузятся в грудь, как в тесто.
Будут месить, месить, она услышит хруст и с ужасом поймёт, что хрустят рёбра.
Подумает, что надо бы поднять валяющееся на снегу ромкино пальто - всё это в течение
нескольких минут, и тут кто-то сзади отпихнёт её, толпа сомкнётся.
А потом наваливающийся вой скорой, санитары с носилками, толпа, метнувшаяся за отъезжающей машиной.

Кто-то подаст Ромке пальто, и Яна не сразу поймёт, что его ищущий взгляд относится к ней.

- Ладно, идём.

И нагнавший их мужчина:
- Доктор, а здесь что находится? Вот нажимаю - болит.

И оживлённая толпа в фойе "Урана", хлынувшая из буфета в зал /они даже не опоздали на сеанс/.
И как у него в тёмном зале начало сводить руки, и злобное шиканье:
- Тише, мешаете!

Будут показывать "Мост Ватерлоо".

Через несколько дней много лет назад она уедет домой и узнает, что съёмки фильма идут полным ходом. Что Павлин уже успел показать себя в полной красе - "все у него дубы и бездари, один он - гений, даже в собственной съёмочной группе его терпеть не могут - если б ты слышала, как он орёт на оператора!
А осветителям не платит командировочных, прокучивая их деньги с какой-то "хвостатой" чувихой, которая приезжает к нему из Москвы"...

Всё это Яне сходу выложат в редакции.
Она поахает, поужасается. А потом расскажет как можно красочнее о Москве, об экзаменах, новых интересных друзьях, о шашлычной на Никитской и кафе на Горького.
О Ромке, намекнув на серьёзность их отношений. Находя горькую сладость в своих "откровениях", в публичном отречении от Павлина, в презрении к себе за недостойную бабскую игру, которой она хотела вернуть былое расположение коллектива.

А потом заставит себя пройти мимо съёмочной площадки, где Павлин будет терзать бледного осунувшегося Севу Маврушина, покрикивая то на него, то на оператора Лёнечку, расхристанного, с подозрительно блестящими глазками.
А редакционный фотокор Жора Пушко, тоже слегка навеселе, будет порхать вокруг, упиваясь всей этой киношной кутерьмой.

И роковая девица, в дублёнке, без шапки, с перехваченными на затылке в конский хвост волосами, запорошенными снежком, с подведёнными веками и вывернутыми негритянскими губищами в почти чернильного цвета помаде - это воплощение зловещей порочной красоты, будет сидеть бок о бок с Павлином.
Сверкая коленкой в разрезе юбки, поить его дымящимся кофе из термоса.

Яна остановится только на мгновенье, вдохнет запах кофе, духов роковой девицы, заморских павлиньих сигарет - застрявшую в горле горечь, чуть разбавленную холодком студёного ветра.

- Какие люди!.. Сева, опять тебя несёт из кадра - неужели трудно понять?
Стоп! Леонид, мне это осточертело.
Конечно, ты не при чем, чужой дядя причём, что ты с утра, как боров.
Всё сначала.

Яна ещё не знает, что в этом "работаю-отключаюсь" - единственное меж ними сходство.
Так же невидяще метнётся прочь павлиний глаз, чтоб сразить "тёпленького" Лёнечку.
Но то, что было естественным, когда Ромка оживлял прохожего, наполнится вдруг тайным трагическим смыслом.

Предательское: "Какие люди!", ловушка, превратившая пьедестал в помост.
"О, какие люди!" - и вот она на помосте, отброшенная на виду у всех взглядом Павлина.
И зябкая стыдная нагота одиночества, и ком в горле. И прекрасная холёная рука роковой девицы с неправдоподобно длинными пальцами по-хозяйски лежащая на павлиньем плече.

Скорее прочь!
Горький ком разбухает, рвёт горло. Кажется, неосторожное движение - и слёзы хлынут из глаз, носа, ушей, из каждой клеточки окаменевшего лица Яны - так она ревела в детстве, от непробиваемости мира.

Но сейчас реветь нельзя. Надо пронести одеревеневшее, как восточная маска для отпугивания злых духов, лицо мимо Павлина со свитой, мимо прохожих, домов и деревьев... Мимо кумушек на скамье у их "Большого дома".
В коричневый прямоугольник двери с ромбами, в тёмное "ничто", вверх по скрипучей лестнице.

Яна несёт себя как чашу с драгоценным ядом.
Таким горьким. Таким сладким...

Гениальный дозировщик

ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ (Ангел-Хранитель). АГ (Ангел-Губитель)
СВИДЕТЕЛИ:Сергий Булгаков. А.Пушкин. Лев Троцйкий. Н.Бухарин.

   *    *   *
"Захват контрреволюционерами некоторых узлов сибирской железной дороги на время отразится, конечно, на продовольствии голодающей страны.

 Но взять измором революцию русским, французским и чехословацким империалистам не удастся.
На помощь голодающему северу идёт юго-восток.
Народный комиссар Сталин, находящийся в Царицыне и руководящий оттуда продовольственной работой на Дону и в Кубани, телеграфирует нам об огромных запасах хлеба, которые он надеется в ближайшие недели переправить на Север".
/ Из обращения Совета Народных Комиссаров РСФСР/ 1918г.

*   *   *

"...В-третьих, этим продвижением мы рассекаем армию Деникина на две части, из коих: добровольческую оставляем на съедение Махно, а казачьи армии ставим под угрозу захода им в тыл.

В четвёртых, мы получаем возможность поссорить казаков с Деникиным, который /Деникин/ в случае нашего успешного продвижения постарается передвинуть казачьи части на запад.

На что большинство казаков не пойдёт, если, конечно, к тому времени поставим перед казаками вопрос о мире, о переговорах насчёт мира и пр.

В-пятых, мы получаем уголь, а Деникин остаётся без угля".
И.Сталин /из письма В. Ленину с Южного фронта/.

"Комиссар полка является политическим и нравственным руководителем своего полка, первым защитником его материальных и духовных интересов.
Если командир полка является главою полка, то комиссар должен быть отцом и душою своего полка".
/Из инструкции для комиссара полка в действующих частях 1919 г./

*   *   *

Страницы жизни Иосифа:

1918 г. Назначен Совнаркомом общим руководителем продовольственного дела на юге России.
Налаживание транспорта, отправка хлеба в центр. Назначен главой военного совета Северо-Кавказского военного округа.

Успешное выступление советских войск в районе Царицына.
Назначен председателем Военно-революционного совета Южного фронта. Совнаркомом назначен членом Реввоенсовета республики.
Разгром красновских войск под Царицыном.

Участие в работе 6 Всероссийского съезда Советов. Избран на нем членом ВЦИК. Затем членом президиума ВЦИК.
Назначен зампредсовета Рабоче-Крестьянской Обороны.
Занимается вопросами организации БССР и КПб Белоруссии.

1919г. По решению ЦК РКПб командирован на Восточный фронт.
Участие в работе 1 конгресса Коминтерна.
Доклад на заседании Совнаркома о проекте декрета о реорганизации Госконтроля.
Участие в работе 8 съезда РКПб, избран членом ЦК, членом Политбюро и Оргбюро.
Утверждён народным комиссаром Госконтроля.

- Ну и тоска - съезды, комиссии... - проворчал АГ.

- Потерпи, сын тьмы. Не очень-то весело смотреть, как кирпич за кирпичом воздвигается стена.
Иосиф строил свою крепость.

"В минуту смертельной опасности, когда окружённая со всех сторон тесным кольцом врагов Советская власть отражала удары неприятеля;
в минуту, когда враги Рабоче-Крестьянской революции в июле 1919 года подступали к Красному Питеру и уже овладели Красной Горкой,
в этот тяжёлый для Советской России час, назначенный Президиумом ВЦИК на боевой пост Иосиф Виссарионович Джугашвили /Сталин/своей энергией и неутомимой работой сумел сплотить дрогнувшие ряды Красной Армии.

Будучи сам в районе боевой линии, он под боевым огнём, личным примером воодушевлял ряды борющихся за Советскую Республику.

В ознаменование всех заслуг по обороне Петрограда, а также самоотверженной его дальнейшей работы на южном фронте, ВЦИК постановил наградить И.В.Джугашвили /Сталина/ орденом "Красного Знамени".

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Многие революционные мальчики в поисках Истины, которая соответствовала бы вписанному в сердце Закону и Образу, попали в лапы оборотням от революции, легли на амбразуру...

Для многих это был этический, нравственный выбор Божьего пути без веры в награду в вечности, без веры в Царствие.
То был горячий самоотверженный выбор СЕРДЦА, а это дорогого стоит!

Они действовали, будто не Бога нет, а нет князя тьмы.
   Будто можно без соборных молитв и церковных таинств легко переделать падшую вампирскую природу человека лишь при помощи вписанного в сердце Закона.
Заменив соборность солидарностью трудящихся масс.

Мальчики эти почти все были мучениками, погибли или оказались на чужбине.
Революция пожрала, как всегда, лучших своих детей первыми.

Забугорные и туземные вампиры рвали Русь на части.
Но сжалился Господь и даровал народу пастыря сильного и жестокого, хитрого, умного и неподкупного.
И вложил в душу его одну-единственную цель - спасти стадо.
Разрозненное, ослабевшее и озверевшее, заблудившееся и потерявшее веру.

Одних обезвредить, отпилить клыки и когти; других, кто "знает Его Голос", спасти.
Кто пойдёт по дороге вписанного в сердце Закона легко и радостно, чьи души прорастут сквозь асфальт безбожия и насилия, расцветут и дадут "добрый плод".
Полюбив и приняв душой вполне христианский образ "горящего сердца Данко".

Таких, конечно, было немного.
Но и другие, соблюдающие Закон от страха, не слишком жалуя это "как надо", хотя бы подчинились жёсткому "как не надо".
То есть я ещё не иду на Голос, но и не впиваюсь в горло тем, кто идёт.
А это уже немало.

Человек нередко придумывает, творит себе бога "по образу и подобию своему", то есть человеческому.
Смеётся или ужасается сам нелепости собственного вымысла и объявляет, что Бога нет. Таково большинство атеистов, "холодных".
Их атеизм часто заканчивается прорывом ума или сердца к подлинному "ведению".

"Теплохладный", имеющий ведение свыше, но не отдавший сердце Небу, продолжающий служить или "двум господам" /Богу и маммоне/, или отдающий "Богово кесарю", осуждён Творцом.

И уж совсем особняком стоят "богоборцы".
Которые, имея истинное ведение о Божьем Замысле, о мире и человеке, порой вступали в прямую борьбу с Творцом на стороне твоего хозяина, сын тьмы.

- Наши люди, - согласился АГ.

- Но если кто-то говорит, что Бог - это старик с бородой, который якобы сидит на небе, однако космонавты там никого не нашли, поэтому верить в него смешно...Или что "Бога придумали богатые, чтобы держать народ в узде и драть с него три шкуры", то вина на Суде за такое вот "народное просвещение" будет лежать во многом на интеллигенции.
На жрецах культуры.

Ибо "культура" от слова "культ".
И призвана в меру данных Небом талантов раскрывать народу Замысел, ревностно постигать Истину, "разбираться" в "проклятых вопросах".
Что мы сейчас с тобой вместо них и делаем...

Постигать Бога, Законы Бога и служить как бы мостом между Церковью и "лежащим во зле" миром.
Воздействуя на ум, душу, эстетику и совесть блуждающих вне церковной ограды.
А иногда и помогать по благословению Церкви её пастве постигать Истину.
"Сеять разумное, доброе, вечное..."

*   *   *

"Да, проклятая интеллигенция теперь отравила весь народ своим нигилизмом и погубила Россию...
Ведь с тех пор, как стоит мир, не видел он ещё такой картины: первобытный народ, дикий и страшный в своей ярости, отравленный интеллигентским нигилизмом: соединение самых тёмных сил варварства и цивилизации.

Нигилистические дикари!
Вот что сделала с народом наша интеллигенция.
Она ему душу опустошила, веру заплевала, святая святых осквернила!"
/Сергий Булгаков "На пиру богов"/

- Это и есть "благими намерениями вымощена дорога в ад", - хихикнул АГ, - Боролись с социальной неправдой и выплеснули с водой ребёнка...

- Вместо того, чтобы ра-зо-браться, - повторил АХ.

"Что иное могло случиться, если обрадованный класс, вот эта самая интеллигенция, чуть не поголовно ушла из церкви.
И первым членом своего символа веры сделала безбожие, вторым - революцию, третьим - социализм?
Нет, безбожие русской интеллигенции есть не только роковая для неё самой черта, но это есть проклятие и всей нашей жизни".

"На русской интеллигенции лежит страшная и несмываемая вина гонения на церковь, молчаливым презрением, пассивным бойкотом, всей своей атмосферой высокомерного равнодушия, которым она окружила церковь.

Вы знаете, какого мужества требовало просто лишь не быть атеистом в этой среде, какие глумления и заушения здесь приходилось испытывать.
Да, с разрушительной, тлетворной силой этого гонения не идёт ни в какое сравнение поднятое большевиками".

- Так что в который раз повторяю - не Иосиф ввёл на Руси безбожие.
Отпав от Бога, от культа, культура стала поклоняться идолу - народу.

"Хорош же народ, который допускает совершить над собой подобное растление.
Да и что можно сказать о тысячелетней церковной культуре, которая без всякого почти сопротивления разлагается от демагогии?

Ведь какой ужасный исторический счёт предъявляется теперь тем, кто ведёт церковное просвещение русского народа!
Уж если искать виноватого, так будет в первую очередь русская церковь, а не интеллигенция".

- И всё же думается "церковное просвещение русского народа" - дело не одной церкви, но и культуры, - сказал АХ, -
Именно на ней лежит вина за вольное или невольное искажение, а затем и отвержение понятия о Творце, о духовном начале бытия.
Что это - глупость или гордое беснование?

Атеизм, отрицание Бога - отнюдь не богоборчество.
Как можно бороться с тем, чего для тебя нет?
Это - нигилизм.

А богоборчество - это не столько борьба с Творцом Вселенной - на это среди человеков способен лишь безумец.
Это борьба на поле данной людям свободы против Божьего Замысла, где каждая часть работает на Целое и Всё - на всех.

"Я сказал: вы - боги", - то есть слившаяся с Океаном капля сама становится Океаном.
А не гордый дьявольский соблазн: "Будете как боги," - безумный призыв сравняться с Богом.
Назвавшаяся океаном капля вне Океана.

- Даже Белинский признался, что готов уничтожить большую часть человечества, чтобы оставшиеся жили чисто и по справедливости /читай "по-Божьи"/.
Я сейчас говорю о тех, кто искал прежде всего не земных благ, а Истины, слушая свою совесть.

"Мечта прекрасная, ещё неясная..." - ей они отдавали жизнь, не веря в бессмертие и награду "там", что делало их порыв ещё более трагичным.

Были ещё демократы и социалисты всех мастей, борцы за более справедливое перераспределение жизненных благ, за конституции, "права человека", различные "свободы", о которых Александр Сергеевич сказал:

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.

Я не ропщу о том, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспаривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;

И мало горя мне, свободно ли печать
морочит олухов,
Иль чуткая цензура
в журнальных замыслах стесняет балагура.

Всё это, видите ль, слова, слова, слова,
Иные, лучшие мне дороги права;
Иная, лучшая потребна мне свобода:
Зависеть от царя, зависеть от народа -

не всё ли нам равно?

*   *   *

Была ещё страшная кроваво-грязная пена революции - лёгкая нажива, грабеж, насилие, уголовщина, шальная власть...

Вырвавшаяся на волю новая Вампирия - тёмная, разрушительная, безжалостная...

Ну и, конечно, яростное сопротивление низложенных "бывших".
И в этом море крови тонули безвинные жертвы...

Хотя есть ли безвинные в истории, где все повязаны намертво?

Может ли быть здоров организм, когда страдает хоть один член?
Итак, хищники, лихоимцы, бывшие и народившиеся, рвущие на части землю во все времена великих переделов зон владения.

Просто обыватели, чья хата "всегда с краю". Таких большинство.

Разрозненное покорное стадо, нуждающееся в добром пастыре:

Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородной,
Напрасен опыт вековой.

Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,

Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.

/А. Пушкин/

*   *   *

САМА РЕВОЛЮЦИЯ ГРОЗИЛА СТАТЬ ОБОРОТНЕМ!

Ещё так называемые "прожигатели жизни", гуляки, эпикурейцы "без царя в голове", анархисты, "отвязанные" всех пород, понимающие "свободу" как вседозволенность...

Достоевский писал:
"Если Бога нет, то всё дозволено", забыв, что Бога нельзя отменить декретом.
Равно как вписанный в сердце Закон.
Кстати, в странах официально религиозных царил куда больший нравственный беспредел, чем в Советском Союзе.

Но это потом, а пока...

*   *   *

Страницы жизни Иосифа:

1919г. Участие в работах пленума ЦК РКПб.
Член комиссии по снабжению Красной Армии. Подписывает извещение "Всем гражданам России" о создании Центрального бюро жалоб.

Усиление военной помощи Южному фронту в связи с угрозой Деникина Донбассу.
В связи с наступлением Юденича направлен на Петроградский фронт.
По поручению ЦК проводит централизацию управления Западным фронтом.
Назначен членом реввоенсовета Западного фронта. Взятие Красной Армией Пскова.

Направлен на Южный фронт на организацию разгрома Деникина.
Назначен членом Реввоенсовета Южного Фронта.
Разрабатывает план наступления на Деникина через Харьков-Донбасса.
Взятие Воронежа Красной Армией.
Участие в заседании Реввоенсовета Республики о создании Конной Армии.

Речь на открытии II Всероссийского съезда коммунистических организации народов Востока. Речь о задачах 1 Конной армии в районе боевых действий.
Избран членом ВЦИК 8 Всероссийским съездом Советов.
Занятие Ростова Конной армией.
Назначен Совнаркомом председателем Украинского Совета трудовой армии.

Введён в состав комиссии ВЦИК по разработке федерального устройства РСФСР. Участие в работе 9 съезда РКПб.

На заседании Совета Труда и Обороны делает сообщение об угольной промышленности Донецкого бассейна.
Разработка тезисов по поводу войны с Польшей.

*   *   *

"Несокрушимую верность принципам и веру в массы Ленин действительно пронёс через всю свою жизнь, несмотря на маневренную гибкость своей политики.
В этих обоих отношениях Сталин составляет прямую противоположность Ленину, его отрицание и, если позволено сказать, его поругание.

Принципы никогда не были для него ничем иным, кроме прикрытия.
Никогда в течение своей жизни он не имел общения с действительными массами, т.е. не с десятками, а сотнями тысяч миллионов.

Сталину свойственно презрение к теории.
Теория берёт действительность больших масштабов.
Здравый смысл берёт действительность в малых масштабах.
Оттого Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непосредственной опасности, но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических тенденциях". /Свидетель Лев Троцкий/

- Ну, здесь история всё расставила по своим местам, - прокомментировал АХ. - По-нашему, все их так называемые "теории" - по твоей части, сын тьмы...
А Иосиф просто был в послушании у Высших Сил.
Не знаю, осознанно или интуитивно.

"По словам Николаевского, Бухарин называл Сталина "гениальным дозировщиком".
Это выражение, только без "гениальности", я слышал впервые от Каменева.
Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям, в рассрочку.

Эта возможность предполагает, в свою очередь, наличие могущественного централизованного аппарата.
Задача дозировки состоит в том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объёме, вызвали бы испуг, негодование и даже отпор".
/Лев Троцкий/

- Да уж, полагаю, его цели, "представленные в полном объёме", пришлись бы соратникам не по вкусу, - хихикнул АГ.

*   *   *

Белые змеи телеграфной ленты снова заполнили все ряды меж кресел.
Яну проносит сквозь коричневый прямоугольник двери с ромбами, сквозь "ничто" тамбура, вверх по скрипучей лестнице.

Яна несёт себя как чашу с драгоценным ядом. Таким горьким. Таким сладким...

Я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевнана.

 

*   *   *

Дома она будет упиваться драгоценным своим страданием, пока Павлин к ним не заявится как ни в чем не бывало.

- Котлетами угостишь?

Немыслимое его оперение брошено на стул, снег на воротнике рыжей куртки быстро темнеет, набухает бисеринками влаги.

- ЗдОрово метет. Ну что, без "хвостов"? А у нас - видала бардак? Этот твой Маврушин...

Будто не было ни долгих дней молчания, ни метнувшегося прочь взгляда, ни роковой девицы, ни ее руки на плече. Он улыбается.
Денис - солнечный день.

Яна жарит на кухне котлеты. Первые в жизни.
Мама и соседка ещё на работе, проконсультироваться не у кого.
Яна - первооткрывательница. Заново, в муках изобретает котлеты.

Время остановилось.
Кухня напоминает лабораторию алхимика, где Яна экспериментирует с составляющими - куском окаменевшего в авоське за окном мяса, такой же окаменевшей булкой, которая никак не желает размокать, и свирепой луковицей, которую Яна додумывается зачем-то тереть на тёрке.
Пропахшая чесноком и луком, перемазанная мукой, зарёванная и полуослепшая, штук десять превратив в пюре, Яна, наконец, создаст три румяных, сочных, аппетитно благоухающих шедевра, достойных уст Дениса Градова.

Шедевры, разумеется, пересолены.
Яна бухает на стол сковородку и вытирает фартуком руки.
В зеркале гардероба отражается растерзанная котлетной битвой Яна и нахальный гость, к ногам которого она приносит добычу.
На неё ноль внимания, развалился в кресле, погружён в чтение.

Он добрался до её джиннов!
В руках у Павлина пухлая серая папка. Папка рассечена пополам, мелко исписанный листок падает на кипу других уже прочитанных.
Лицом вниз, плашмя, как убитый.

Её джинны!.. Так, наверное, чувствовал себя Кащей, глядя, как хрустит в пальцах Ивана-царевича яйцо с кащеевой душой.

Их глаза в зеркале встречаются. Заорать, вырвать папку... Одно его неосторожное слово, движение...

Павлин улыбается как ни в чём не бывало, потягивается. Будто так и надо - хватать без спросу чужие рукописи да ещё улыбаться, будто так и надо.

- Зачитался, - Денис захлопывает папку. - Особенно со слепым здорово... Когда он воздушные шары покупает. И с тёткой в парикмахерской, и вообще...

И вообще я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевна.

Такие светлые прозрачные глаза - взгляд Яны разбивается об их прозрачность, как птица о стекло.
Ну и шуточки.
Она сбита с толку и даже забывает про папку.
Бестактный, чудовищный поступок Павлина и это его дурацкое признание на фоне поглощения котлет и болтовни про какую-то французскую певичку, приезжающую в Москву с гастролями, не только не отталкивает её, но как бы расцвечивает Павлина новыми, ещё более ядовитыми и притягивающими красками.
Чем ядовитей, тем притягательней.

Яна в полном смятении, и сознаёт это. А тут ещё котлеты пересолены, и Павлин подумает Бог знает что.
И сама она, внезапно онемевшая и отупевшая, никогда не слыхавшая про эту певичку, и в старом халате в муке, не имеет сил встать.
А на кухне давно кипит чайник.

Поворачивается ключ в замке - это пришла мама. Они не виделись две недели.
Мама врывается в комнату, замёрзшая, стремительная, пахнущая снегом, как сама метель, и плевать ей на Павлина.
Холодные губы и руки обжигают раскалённые щёки Яны.

- Ма, да ладно тебе... Ну сдала, сдала, всё хорошо. Потом, ма...

Всё в ней протестует против этого стихийного бедствия - вторжения матери.
Сидеть с Павлином, чтобы он пожирал пересоленные котлеты, пил чай, трепался ...
Лишь бы можно было молча выкладывать на клеёнке узор из хлебных шариков.
И чтоб взгляд взлетал и падал, взлетал и падал, разбиваясь каждый раз о ласково-прозрачный ледок его глаз.
Воробей, бьющийся в оконное стекло.

Но всё рухнуло. Павлин спешит - у него вечером съёмка. Будут снимать танцы в клубе. Он приглашает Яну, если есть такое желание.

- Нет, нет, сегодня ей надо отдохнуть. Вон Янечка совсем, как она выражается, "обалдуревшая", с ног валится...

- Неужели Иоанна Аркадьевна так выражается? Шикарный неологизм.
У вас замечательная дочь.

Мама в этом нисколько не сомневается.
Павлин целует ей ручку на прощанье.

"Я в вас, кажется влюблён, Иоанна Аркадьевна"...

Яна вся начинена, нашпигована, набита этой фразой. Пронзена ею насквозь, как позвоночником.
Мать на кухне наливает из чайника в таз горячую воду, взбивает пену из детского мыла.

Мыть голову Иоанне Синегиной - её почётное право, счастье, священный ритуал - целых две недели она была его лишена!
Яна чувствует на висках, темени, затылке блаженно-медленное движение маминых пальцев, жмурится, погружаясь лицом в душисто-невесомое тепло взбитой пены.

"Я в вас, кажется, влюблён, Иоанна Аркадьевна".

Может ли это быть хоть чуточку правдой? Они из разных миров.
Павлин и... и...
Она не знает, с кем себя сравнить. Она пытается увидеть себя его глазами.
Павлин, с его экзотическим оперением, длинными сигаретами, фейерверком неведомых ей имён и сведений, ухмылкой уголком рта.
С роковой девицей в дублёнке, с пёстрой киношной своей свитой.

При мысли о девице в груди у Яны будто заворочался ёж. Колючий и, к тому же, ядовитый. Морской ёж.
Его отравленные колючки жгли и кололи, кололи и жгли.

Денис - солнечный день.

- Ты куда с мокрой головой?

- К Линьковым, мне одну книжку надо, я сейчас...

На бегу заматываясь платком, Яна скатывается с лестницы.
Оглушительно хлопает коричневая дверь с ромбами, холодный воздух с привкусом снега - наркоз, облегчение.
Яна бежит мимо пустой скамьи под берёзами, мимо подъезда, где живут Линьковы.
По тропинке, дальше, дальше, за поворот, где уже не виден их дом, где начинается Овражья улица с одноэтажными домишками и палисадниками, девственно белая, занесённая снегом.
Овражья, с тремя тусклыми фонарями, под которыми кружатся рои снежных хлопьев.
Бежит Яна, и её новенькие валенки печатают на снегу узкие кособокие следы-фасолины.

Бежит в неприятельский стан, к той единственной, которая может ей помочь. К стиляге и чувихе Люське.

Та же калитка, покосившееся крыльцо, облезлый веник, которым Яна так же сметает с валенок снег.
И пропахшая горьковатым угаром комната /Люськина мать из экономии всегда слишком рано задвигает вьюшку/. И она, Яна, в угарной горячке шепчущаяся с Люськой за гардеробом.

Только это уже другая Яна. И Люська другая. Восемь лет шли они каждая своей дорожкой, не понимая, осуждая, посмеиваясь друг над другом.
Но сейчас Люська всё прощает - она великодушна, она победительница.

Люська, Яна хочет походить на тебя, на тех, о ком сочиняла фельетоны, на роковую девицу в дублёнке.
Стать для Павлина "своей", пусть даже нацепив павлиньи перья.

Ничего этого Люська не знает.
Яна хочет превратиться из Золушки в Принцессу, и роль Феи поручает ей, Люське. Вот и всё.
Восемь лет назад Яна чернилами перерисовывала себе на руку люськину татуировку.

Яна к ней вернулась, вот и всё.

Угол за гардеробом - давняя люськина резиденция.
К задней стенке прибито зеркало в старинной резной раме.
Перед зеркалом - письменный стол, над которым свисает с потолка пыльная лампочка под бумажным абажуром.
Люська учится в каком-то техникуме. Готовясь к занятиям, она всегда видит себя в зеркале.
Среди циркулей и учебников - карандаш для бровей и коробочки с косметикой.

- Стричь? - Люська взвешивает на ладони ещё влажные пряди яниных волос.

- Как хочешь, - щёки у Яны горят, руки - холодные.
Она сознаёт что её состояние - ненормальность, болезнь.
Две Яны как бы сосуществуют рядом - прежняя всё понимает, осуждает, удивляется и с любопытством ждёт - что же в конце концов будет с той, новой Яной?

- Сейчас самый писк - совсем коротко, знаешь, такая тифозная стрижка. Тебе не пойдёт. Хочешь, как у меня?

Отравленный ёж снова ворочается у неё в горле.

- Может, хвост? - выдавливает она, - Вот так.

- Так - называется "Хорс тэйл". С чёлкой?

- Как хочешь.

- Хной покрасить?

- Крась, - жмурится Яна.

Нахальная, отливающая медью грива перехвачена на затылке голубым пластмассовым кольцом. Такие же голубые клипсы сдавливают мочки ушей.

О, Господи...
Яна с ужасом и восторгом смотрит, как Фея-Люська превращает её лицо в нечто кукольно-театральное.
Неужто это у неё такие огромные мрачные глаза с тяжело взметнувшимися до самых бровей ресницами, такая бледно-розовая бархатная кожа и негритянский, вишнёво-фиолетовый рот?

- Последний писк, девчонка из ГУМа достала, - это Люська о помаде, - Не нравится, есть бордовая.

- Пусть эта.

У "роковой" такая же помада.

- Встать! - приказывает Люська, - Юбка сойдёт, а свитер не в жилу. Надо что-то воздушное и открытое.

Жёлтый китайский свитер - гордость Яны. Она купила его в московском Пассаже, отстояв три часа.

- На, примерь.

Блузка из модного дымчато-серого капрона на чехле с пышными прозрачными рукавами. Чёрный кожаный поясок.

- Обалдемон, - мурлычет Люська, приглаживая на своих бёдрах жёлтый китайский свитер. Кошачьи её глаза, впитывая золотистую желтизну свитера, разгораются всё ярче, - Тебе надо носить декольте, у тебя плечи - люкс! А у меня во, ключицы.
Махнёмся, Синегина?

Надувает, по своему обыкновению?
Нет, они и вправду сейчас неотразимы обе - экстравагантно-романтичная Яна и рекламно-спортивная Люська.

- Махнёмся.

- А туфли какие?

Туфли. Нельзя же, в самом деле, идти в 56-м году в клуб в валенках, как в сорок пятом.

Вернуться за туфлями домой, представ перед мамой в таком облачении ещё невозможнее.
Фея-Люська, выдерживая роль до конца, жертвует Яне пару стоптанных лодочек.
Туфли Яне велики, приходится напихать в них ваты.

- Ему привет, - подмигнёт на прощанье Люська.
Зубы её, когда-то черно-белые клавиши, сверкнут ровно и влажно, один к одному.
А улыбка эта будет означать: догадалась, но не расспрашиваю. Сама расскажешь, никуда не денешься.

Больше они с Люськой не увидятся.

Вавилонская блудница.

*   *   *
Присутствовали:
 АХ - Ангел-Хранитель, АГ - Ангел-Губитель.
Свидетели:
Николай Бердяев (религиозный философ), Александр Блок, Георгий Димитров, Лев Троцкий, Иван Ильин.

 

*   *   *

"Осуждение церковью капиталистического режима, признание церковью правды социализма и трудового общества я считал бы великой правдой".
/Ник. Бердяев/

*   *   *

Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз
Впереди - Иисус Христос".

/А. Блок/

*   *   *

- Значит, давай подведём итоги - сказал АХ. - Природное человечество отнюдь не представляет собой братства - в этом ошибка "прекраснодушных" социалистов.

Человечество состоит из павших эгоистов, потенциальных или явных вампиров.
И величайший смысл исторического процесса в том, что человек в нём обособлен, предоставлен самому себе и имеет возможность непосредственно обратиться к Творцу.

Войти с Ним в совершенно сознательную и свободную связь.
То есть своей волей признать или не признать в себе высшее божественное начало. Подчиниться или не подчиниться Замыслу.

Западная цивилизация освободила человеческое сознание от большинства внешних ограничений. Провозгласила безусловные права человека.
То есть дурную бесконечность желаний при невозможности их все удовлетворить.

Самоутверждение, ведущее к несостоятельности.

Социализм прав, восставая против существующей неправды.
Корень которой в том, что общественный строй века сего основан на вампиризме /эгоизме/ отдельных людей.
Отсюда вражда, конкуренция и всё общественное зло.

Замысел Творца основан на подчинении всех надмирному началу, спаянному взаимодополняемостью и любовью. Этот Закон Божий исповедует и Церковь.

Но "много званых и мало избранных".
Прижизненное "Царство Божие внутри нас" даётся лишь верой и благодатью свободным сердцем избравшим Его.
То есть чудом.

А в "лежащем во зле" мире человек рассуждает примерно так:
"Ну хорошо, я буду жертвовать собой, подчинять свою эгоистическую природу - но для кого?

Для таких же вампиров, подставляя им свою шею, в которую они не замедлят впиться.
То есть отрицая эгоизм в себе, я его увеличиваю в других и только выращиваю вампиров, умножая зло".

Замысел, основанный на взаимодополняемости, взаимопомощи и любви возможен лишь когда "все" подчинены безусловному нравственному началу.
По отношению к которому они РАВНЫ МЕЖДУ СОБОЙ, как все конечные величины равны по отношению к некоей бесконечной ценности.

Это - отношения соборности, любящей семьи, гдеЭ когда семье хорошо, то хорошо и каждому.
Где если и есть "бОльшие", то они служат "меньшим" как более слабым, поддерживая их и укрепляя.
Потому что в доме даже если самый ничтожный трубочист вовремя не почистит печь, может возникнуть пожар.
Создать такие отношения в "лежащем во зле мире" - чудо великое...

- И ты хочешь нас убедить, что "империя зла"...

- Что Антивампирия Иосифа была той самой прекрасной и дерзкой попыткой.
Отсюда и все эти многочисленные "нельзя".

"Нас вырастил Сталин на верность народу..."
"Депутат - слуга народа"...

Все члены семьи добровольно добросовестно трудятся. Каждый в меру своих дарований "несут немощи" и прощают друг друга, но за стол садятся вместе.
И немыслимо вообразить, чтобы брату-профессору, к примеру, подали икру, а брату-пахарю - частик в томате.

В Писании даже брата, шлявшегося невесть где на чужбине в то время, как другие работали на семью, любящий отец встречает как самого дорогого из сыновей.
Потому что он "был мёртв и ожил, пропадал и нашёлся"
/Лк. 15, 24. Притча о блудном сыне/.

"...каждый своё дарование имеет, как написано: один такое, другой другое.
Но вы, братия, союзом любви связанные, в силу сей любви, взаимно собственными делаете труды и добродетели друг друга...
и по общению каждый из вас, кроме своего, имеет и то, что есть у других:
добро наше переходит взаимно от одного на всех и обратно".
/святой Фёдор Студит/.

- Сравнил святую монашескую общину  с атеистическим государством!

- Не бывает атеистических государств, сын тьмы.
Сколько раз тебе повторять, что никакими декретами не отменить Путь, Истину и Жизнь. А это и есть Христос!..

*   *   *

"Русские цари... делали одно хорошее дело - сколотили огромное государство до Камчатки.
Мы получили в наследство это государство.
И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое.
Не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство.

Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу.

Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единство социалистического государства, кто стремится к отделению от него отдельной части и национальности, он враг, заклятый враг государства, народов СССР.

И мы будем уничтожать каждого такого врага, был бы он и старым большевиком.
Мы будем уничтожать весь его род, его семью..."
/1937г. речь Иосифа на обеде у Ворошилова, свидетель Г. Димитров/

- Круто! - присвистнул АГ, - И ты собираешься это приводить в оправдание Иосифа?

- Пусть на Суде скажут своё слово народы, скитающиеся ныне на самостийных руинах Антивампирии...
Разве не отвечает пастырь перед Богом за доверенных ему овец?

- А как же "слеза невинного младенца?"

- Эти невинные замученные детки теперь, развалив страну, в капиталистическом аду маются...

- И это говоришь ты, сын света!..

- На войне как на войне, а в крепости - как в крепости.

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1920г. Назначен председателем комиссии по образованию Автономной Татарской советской Республики.
Назначен председателем комиссии по снабжению армий Западного фронта одеждой. Решением совета труда и обороны назначен председателем комиссии по снабжению армии патронами, винтовками и пулемётами.

В связи с нападением Польши на Советскую Республику направлен на Юго-Западный фронт.
Занятие Красной Армией Киева.
По поручению политбюро РКПб формирует реввоенсовет врангелевского Фронта.
Занятие Красной Армией Алёшек, Каховки и др. пунктов на Днепре.

Участие в работе 9 Всероссийской конференции. Выезжает на Северный Кавказ и в Азербайджан.
Руководство работами краевого совещания ком. организаций Дона и Кавказа. Доклад "Три года пролетарской диктатуры". Доклад "О задачах партийной и советской работы в Азербайджане".

Доклад в Темир-Хан-Шуре о задачах партийных и советских органов в связи с объявлением автономии Дагестана.
На съезде народов Дагестана выступает с декларацией о советской автономии Дагестана.
На съезде народов Терской области - доклад " О советской автономии Терской области".

Участие в работе 8 Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. И членом Президиума ВЦИК.

*   *   *

Свидетель Лев Троцкий:
"Он не обладал теми качествами, которые привлекают симпатии.
Зато природа щедро наделила его холодной настойчивостью и практической сметкой.

Он никогда не повиновался чувствам, а всегда умел подчинить их расчёту.
Недоверие к массам, как и к отдельным людям, составляет основу природы Сталина".

"Сталину всегда нужно насилие над самим собой, чтобы подняться на высоту чужого обобщения, чтобы принять далёкую революционную перспективу.

Как все эмпирики, он по существу своему скептик, притом циничного склада.
Он не верит в большие исторические возможности, СПОСОБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА К УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЮ, ВОЗМОЖНОСТИ ПЕРЕСТРОЙКИ ОБЩЕСТВА В РАДИКАЛЬНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ.

Глубокая вражда к существующему делает его способным на смелые действия".

"Историческая диалектика уже подхватила его своим крючком и будет поднимать вверх.
Он нужен всем: бюрократам, нэпманам, кулакам, выскочкам, пройдохам. Всем тем, которые так и прут из почвы, унавоженной революцией.

Он способен возглавить их, у него есть заслуженная репутация старого революционера. Он даст этим самым прикрытие в глазах страны.

У него есть воля и смелость. Он не побоится опереться на них и двинуть их против партии. Он уже начал эту работу.
Он подбирает вокруг себя пройдох партии".
/Троцкий/

*   *   *

"И это псы, жадные душою, не знающие сытости; и это пастыри бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего на свою корысть".
/Ис. 56, 11/

*   *   *

"Весь кризис, переживаемый ныне Россией и миром, есть кризис по существу своему духовный.
В основе его - оскудение религиозности, то есть целостной, жизненно-смертной преданности Богу и Божьему делу на земле.

Отсюда возникает всё остальное: измельчание духовного характера, утрата духовного измерения жизни, обмеление и прозаизация человеческого бытия.
Торжество пошлости в духовной культуре, отмирание рыцарственности и вырождение гражданственности.
Русская способность - незримо возрождаться в зримом умирании, да славится в нас воскресение Христово!"
/Свидетель И. А. Ильин/

*   *   *

"Что же задумано? Переделать всё.
Устроить так, чтобы всё стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, весёлой и прекрасной жизнью".
/А. Блок/

*   *   *

- Вот я и говорю, - прокомментировал АХ, - "безобразная" - то есть без Образа Божия. Такая жизнь общества, такой общественный строй не могут быть угодными Небу.
Это я к вопросу о необходимости поисков переустройства мира, максимального варианта "умножения жатвы".

Иосиф не стремился переделать весь мир.
Он хотел увести от него, "лежащего во зле" и приговорённого Небом к гибели, своё стадо. Вверенные ему народы.
Он спасал их в меру своего семинарского понимания "спасения". Желая избавить их от БЕЗОБРАЗНОЙ, неугодной Творцу жизни.

Он верил, что именно Творец попускает и благословляет совершаться кровавым революциям, когда разложение и число вампиров переполняет чашу Его гнева!

"Горе городу нечистому и осквернённому, притеснителю!
Князья его посреди него - рыкающие львы, судьи его - вечерние волки, хищники, не оставляющие до утра ни одной кости.

Пророки его - люди легкомысленные, вероломные, священники его оскверняют святыню, попирают закон.

Горе тому, кто без меры обогащает себя не своим - надолго ли? И обременяет себя залогами.

Не восстанут ли внезапно те, которые будут терзать тебя, и не поднимутся ли против тебя грабители, - и ты достанешься им на расхищение?"
/Соф.3, 3-4. Авв.2, 6-7/

*   *  *

И он верил в пророчество "Откровения" Иоаннова о последних временах, о ВАВИЛОНСКОЙ БЛУДНИЦЕ - символическом торговом и политическом центре будущего единого антихристова царства со всемирным правительством, объединённой денежной системой и религией.

Центр роскоши, безудержной похоти, всяческой лжи и злодеяний, - он символизирует как бы всемирное вожделение сверх всех разумных законов - денег, роскоши, власти, славы, блуда...

Это - общество безудержного потребления, всемирная похоть - олицетворение и причина всех пороков человечества во все века.
Ибо возжелавшие "Вавилонскую блудницу" многие поколения влеклись "широким путем" нескончаемых греховных наслаждений, ведущих в погибель:

"С нею блудодействовали цари земные, и вином её блудодеяния упивались живущие на земле".

Блудница сидит "на водах многих", т.е. оказывает враждебное развращающее влияние на многие народы.
"Воды, которые ты видел, где сидит блудница, суть люди и народы, и племена и языки".

Блудница сидит на "звере багряном, преисполненном именами богохульными", т.е. на дьяволе.
Царская багряница - содержание миродержателя тьмы века сего.
Блудница сидит "в пустыне" - то есть оставлена Богом за свою безмерную мерзость, обречена на духовную смерть и нравственную гибель.

"И жена облечена была в порфиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчугом. И держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотой блудодейства её".

То есть, по толкованию Лопухинской Библии, "жена явится распространительницей безбожной и безнравственной культуры среди окружающих и подчинённых "Вавилону" народов".

"И на челе её написано имя: тайна, Вавилон великий, мать блудницам и мерзостям земным".

"Жена упоена была кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых".
Скованный Христом дьявол в последние времена снова выйдет из бездны и соединится с Вавилонской блудницей, чтобы губить народы.

Последние земные цари, как свидетельствует "Откровение" Иоанна, "примут власть со зверем, как цари, на один час /на недолгий срок/.
Они имеют одни мысли и передадут силы и власть свою зверю".

И вот сходит с неба ангел, имеющий власть великую:

"...пал, пал Вавилон, великая блудница.
Сделался жилищем бесов, и пристанищем всякому нечистому духу. Пристанищем всякой нечистой и отвратительной птице; ибо яростным вином блудодеяния своего она напоила все народы.
И цари земные любодействовали с нею, и купцы земные разбогатели от великой роскоши её".

То есть некий первоисточник всемирного безудержного вожделения и потребления, проклятый Богом - причина всех и всяческих грехов и мерзостей.
Включая богоотступничество, убийства, гибель святых и пророков, обличающих всемирный грех.

И вот повеление Господа:

"Выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам её".

Лиловая помада.

*   *   *

 

Зажав под мышкой свёрток с лодочками, Яна бежит к клубу.
 Там уже ярко горят киношные диги, старенький клуб сияет хрустальной изморозью окон, венцами снега на наличниках, на крыше, заснеженные деревца у входа - причудливая скульптура из звёздно-белого мрамора.

Яна вступает в сказку.
Никто не кидается ей навстречу, вестибюль пуст.
Яна наскоро раздевается, раскутывает платок, суёт ноги в лодочки и вновь с ужасом и восторгом обозревает в зеркале шедевр феи-Люськи. Толпящиеся у входа в зал курильщики с многозначительными перемигиваниями расступаются.

- Ой держите, сама Синегина!

-А ничего... А грива-то, грива!..

- Кто к нам пришё-ол? Сбацаем, писательша?

- Она тебе фельетончик сбацает. Держите меня - глазищи-то!

-Нужен ты ей, она сниматься пришла. Пропустите артистку, граждане...

- У-уф... Яна не дыша продирается в толпе, как ныряльщик сквозь толщу воды, и оказывается неожиданно в слепяще-жарком пятне света.
Застывшие в неловких объятиях танцоры, их розовые, подгримированные лица с бусинками пота, застывшие у дигов сонные осветители.
И контрастом - суетящиеся, будто среди столбов света, багрово-распаренный Лёнечка в прилипшей к телу рубашке, Жора Пушко с экспонометром, "роковая" с хлопушкой.
И испепеляюще -знойный свет дигов. И уже привычно-невидящий кивок:

- А, привет. Стул вон там. Эй, ну что, порядок? Хорошо, давайте. Приготовились...

"Я в вас, кажется, влюблённый, Иоанна Аркадьевна"...

Даже не заметил её превращения.
Наверное, с равным успехом она могла бы явиться с мокрой головой в мыльной пене или вообще обритой наголо.
Яна предаётся этим горьким мыслям, чувствуя, как никнет, тает её фальшивая красота в беспощадном зное дигов.

Зато их с Люськой старания произвели несомненное впечатление на "Роковую" /видимо, Яна, к тому же, заняла её стул/.
Так и ест глазами.

Её ошеломленно-подозрительный взгляд придаёт Яне силы.

- Стоп, стоп! Ребята, я просил свободней, а не развязней. Третья пара. Да, да, вы. Вот что вы делаете.
Ничего смешного, у нас плёнка на вес золота. Смотрите сюда.
Музыка!

Денис протягивает "Роковой" руку, к которой та мгновенно прилипает, будто гвоздь к магниту.
И они отрывают невиданную в этих краях импровизацию, с переходами, перебросами и перекидами.
Вызывающе-экстравагантную, стремительно-слаженную, свободную от провинциальной вульгарной развязности местных стиляг.

Не какие-то там полу-па, полу-скачки, полувихляния - так некоторые модницы трусливо натягивают на колени слишком короткие юбки, и думаешь - до чего ж отвратна эта новая мода!
А потом какая-либо девчонка в лоскутке вокруг бедер промчится мимо, нахально сверкая коленками, ослепляя, ошеломляя, перелетая через лужи, и ты уже невольно восхищаешься степенью совершенства, естественностью этого шокирующего зрелища.
Совершенствование минуса.
Минус в квадрате даёт плюс.

Этот их танец!
Прекрасное воплощение зла, похоже, сделало зло прекрасным.
Яна отчаянно, до слёз, ревнует. К её руке, будто приклеенной к руке Павлина, к её ловкому, раскручивающемуся стремительной пращой телу - назад, почти до падения, рывок - и снова щека к щеке.

К этой их слаженности, отрешённости их лиц и тел, подчинённых единому бешеному ритму. К оцепеневшему от восторженного ужаса залу - ох, что же теперь будет - начальство смотрит...

А начальство - директор клуба, и массовик, и библиотекарша, и корреспондент районной газеты Синегина - начальство само загляделось на это "вопиющее безобразие".
А директор даже притоптывает в такт концом ботинка.
А Синегина сама размалевана, как последняя шлюха...

Они с успехом разогреют массовку на несколько нужных градусов.
Через пару минут Денис прорепетирует нечто "бодренькое" с залом, начальство от греха сбежит, а Яна останется, терзаемая муками совести и ревности.

Через несколько лет, после фестиваля, этот танец освоят на всех уважающих себя танцплощадках.
Потом он выйдет на пару десятилетий из моды.

Через два часа съёмка закончится, диги погаснут, и Павлин наконец-то её "увидит".

- Сейчас, Жанна, идём. Ребята, тащите всё в четвёртую, вот ключ. И сразу в кафе - я позвонил насчёт ужина. Леонид, чтоб ни-ни!

- Мы ни-ни, - подмигивает Лёнечке Жора Пушко.
А Павлин кладёт ей на плечо руку и ведёт в раздевалку под перекрёстным огнём любопытных взглядов. Подаёт пальто.
Ждёт, пока она запихивает ноги в валенки.
Люськины лодочки лежат на подоконнике. Здесь она их и забудет.

- Ты что, а в кафе?.. Там же заказано! Ты придёшь?

"Роковая" запыхалась, голос какой-то хриплый.
Её глаза и янины бешено, как рыцари на поединке, ищут друг друга, чтобы схлестнуться насмерть.
Тр-рах! Искры. Обе ранены, обе выбиты из седла. Одна и та же мысль:

- Значит, правда!.. И /о ирония судьбы!/ - одинаковая помада на губах.

На них смотрят, "Роковая" чуть не плачет.
Внутренне корчась от стыда и отвращения к себе, Яна выскакивает на улицу.

Хоть бы он не побежал за ней!

Неужели он не побежит за ней?

Господи, пусть он сейчас выйдет из дверей!
Яна останавливается, больше не в силах сделать ни шага и отвести взгляд от двери клуба. Никого.
Ну и ладно.

Он догоняет её у газетного киоска, снова Яна чувствует на плече его руку.
И ни слова.
Вскоре после московского фестиваля рука на плече войдёт в моду, к ней привыкнут.
Но сейчас Иоанна Синегина перед всем возвращающемся с танцев осуждающим миром в сладкой муке несёт на плече свою крамольную ношу.
И молит Бога, чтоб эта мука длилась во веки веков.

Они кружат по заснеженным улочкам ночного городка.
Светская беседа, пригоршни колючих снежинок в лицо, неправдоподобная тишина за заборами, иногда взрывающаяся неистовым собачьим лаем.
Чёрные бездонные пропасти переулков и златотканые невесомые шатры плывущих из тьмы фонарей...
И нарастающая внутренняя напряжённость в предчувствии мгновения, когда Денис вдруг замолчит на полуслове, будто в шутку потянет Яну к себе, оставляя ей шанс одним движением стряхнуть эти пока что легко лежащие на талии руки, как сползающую шаль.

Шанс, которым она не воспользуется. А потом вдруг подумает, что не умеет правильно целоваться, в панике попытается освободиться, но она и его сомкнувшиеся вдруг руки уже станут одним целым.
А освобождение от их пут таким же невозможным, как от ремней парашюта в едином неотвратимом полёте.

Яна закрывает глаза.

Яростная схватка губ, пока хватает дыхания.
"Неправильно", - терзается Яна.
Наверное, он сравнивает её с "Роковой", которая, наверняка, умеет.
Господи, что же теперь говорить, что делать?

Павлин продолжает светскую болтовню, будто ничего не произошло. Он рассказывает что-то смешное. И Яна, не слыша ни слова, улыбается, подыгрывает, с ужасом чувствуя, что на глаза наворачиваются слёзы.
Только бы дотянуть до фонаря!..

Фонарь они минуют, и в темноте он не увидит её покрасневших глаз, а пока дойдут до следующего, она будет уже в порядке.

Яна бросается в спасительную темноту и замирает в его снова стянувшихся, как парашютные ремни, руках, в мучительно-сладком, пока не задохнёшься, поцелуе-полёте, поцелуе-прыжке.

В этом недолговечном единении, пока не кончится полёт, не разомкнутся губы, и ноги не коснутся земли.
И снова мгновенное отчуждение, трёп о том, о сём, и страх встретиться глазами.
Но уже близок впереди златотканый шатёр другого фонаря, и другая темнота, за которой всё повторится.

Потом Денис признается, что боялся её едва ли не больше, чем она его.
Не знал, как себя с ней вести и вообще опасался затрещины.

Бесконечное чередование тьмы и фонарей, тишины и неистового лая, близости и отчуждения. Который это круг - десятый, сотый?
Яна без варежек, руки заледенели, но холода она не ощущает, как не ощущает своих уже распухших губ.

Но вдруг в это её новое, уже ставшее привычным блаженное состояние резким диссонансом врывается внезапно вынырнувшая из тьмы мамина фигура.
Простоволосая, с непохожим страшным лицом - такой Яна её никогда не видела, с криком: - Дрянь!.. Дрянь! - начинает неистово колотить куда попало по ней стиснутыми кулачками.

Потом с рыданиями, - Я же с ума схожу... Сказала, на минуту... К Луговым. С мокрой головой, - так же неистово, куда попало, целовать.
- Уже хотела в милицию, не могу, страшно! Дрянь!

Дениса нет - как сквозь землю провалился.
Но Яна ещё полна его поцелуями, которые, в конечном итоге, отнюдь их не сблизили. Остались лишь распухшие губы, память о его руках, тугими ремнями сжимающими её тело, да холодная пустота в душе.
И тоска по нему, сильнее, чем прежде.

И сознавая, что она действительно скотина и дрянь, отпаивая мать дома валерьянкой и наскоро сочинив какую-то весьма правдоподобную историю, Яна будет всё ещё там, на бесконечной улице плывущих из тьмы фонарей.

Денис - солнечный день...

Да поможет мне Бог Истории!

Вавилонская блудница.

 

       *   *   *

ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ(Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель)
СВИДЕТЕЛИ: Бакинский "Коммунист". Лев Троцкий. Леон Фкйхтвангер. Вл.Маяковский.
 
"И вот повеление Господа: "Выйди от неё, народ Мой, чтобы не участвовать вам в грехах её и не подвергнуться язвам ея!"

"Исполнись Волею Моей!.."
Вот она, эта Воля - "ВЫЙДИ ОТ НЕЁ, НАРОД МОЙ".
 Нельзя, невозможно отменить или победить тьму мировой Вампирии, покуда существует первородный грех. Самоутверждение отдельно от Творца.

"Будьте, как боги".
Мировая революция невозможна в историческом времени, пока есть вероятность появления в земном Царствии предсказанного Достоевским господина с глумливой физиономией с предложением "послать это царство куда подальше".
Пока снуют повсюду потенциальные оборотни.

Последняя и окончательная революция, великая схватка Добра со злом произойдёт в конце времён/.
Её совершит Агнец, Сын Божий, во втором Своём пришествии, свергнув зверя /антихриста/, Вавилонскую блудницу /мировой грех/ и Князя тьмы.

А пока...

ВЫЙДИ ОТ НЕЕ, НАРОД МОЙ!
В монастырь, убежище, крепость.
Не участвовать в делах её.

"Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей по делам её; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое."

То есть последняя революция свершится руками народов, погубленных Вавилонской блудницей.

"Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей; ибо она говорит в сердце своём: сижу царицей, я не вдова и не увижу горести!
Зато в один день придут на неё казни, смерть и плач и голод.
И будет сожжена огнём, потому что силён Господь Бог, судящий её".

Разве о терпимости ко злу, примирении с ним, разве о "мирном сосуществовании" с Вавилонской блудницей говорит Господь?
Нет!

"Выйди от неё, не участвуй в делах её" - пока ещё есть время.
И в час Гнева Господня, Последней Великой Революции, завершающей историческое время, "воздай по делам вдвое и уничтожь"...

Воистину революции совершаются руками людей по Воле Небес.
Так что строка свидетеля Блока: "Впереди Иисус Христос" не столь уж кощунственна.

*   *   *

"И купцы земные восплачут и возрыдают о ней, потому что товаров их никто уже не покупает.

Товаров золотых и серебряных и камней драгоценных и жемчуга, и виссона и порфиры, и шёлка и багряницы, и всякого благовонного дерева.

И всяких изделий из сосновой кости, и всяких изделий из дорогих дерев, из меди и железа, и мрамора.
Корицы и фимиама, и мира и ладана, и вина и елея.
И мукИ и пшеницы, и скота и овец, и коней и колесниц.
И ТЕЛ И ДУШ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ".

Вот он - поистине прилавок вашего ведомства, сын тьмы!
Безудержная, захлёбывающаяся роскошью похоть, губящая "тела и души человеческие"!

Прилавок сатаны.
"Сатана" - в переводе "преграда, препятствие, стена".
Стена, преграждающая путь в Царствие.

"Веселись о сём, небо и святые апостолы и пророки, ибо совершил Бог суд ВАШ над ней.

Ибо купцы твои были вельможи земли, и волшебством твоим были введены в заблуждение все народы".
То есть торгаши, купцы захватили власть и стали вельможами.

"Волшебством твоим введены в заблуждение все народы".
/То есть продажная лживая политика, купленные средства массовой информации, реклама, прямые колдовские чернокнижные способы воздействия на массы, в результате чего - одурманенные души/.

"И в ней найдена кровь пророков и святых И ВСЕХ УБИТЫХ НА ЗЕМЛЕ".

Одурманенные люди не только не желают слушать святых и пророков, не только убивают их, посланцев Божиих.
Но и все, когда-либо убитые на земле со времён Каина и Авеля, пали жертвой всемирного тлетворного дыхания Вавилонской блудницы.

"...ибо истинны и праведны суды Его!
Потому что осудил ту великую любодейцу, которая растлила землю любодейством своим, и взыскал кровь рабов Своих от рук её..."
/Отк. Гл.17, 18/

Зло порождает зло, и убивающая души безудержная похоть будущего антихристова царства явится плодом и следствием и прошлых, и настоящих грехов всей мировой истории зла.

Выйди от неё, народ Мой, и жди, пока настанет час воздать ей сторицей по делам её. Такова воля Божия.

"...и удивятся те из живущих на земле, имена которых не вписаны в книгу жизни от начала мира, видя, что зверь был и нет его, и явится".

/После искупления Христа дьявол был скован и находился в бездне, чтобы быть освобождённым в последние времена для решительной схватки Добра со Злом.
И ведением этого обладают вписанные в книгу Жизни/.

Последняя Революция Творца, совершённая руками людей.
Истребление земного мирового зла.
Полное и окончательное во имя грядущего Царства Света, куда "не войдёт никакая тьма".

А пока - "Выйди от неё, народ Мой".
То есть записанные в Книгу Жизни, исповедующие Замысел или просто интуитивно идущие на Зов, на Голос.

Ибо "Мои овцы знают Мой голос"...

"Овцы Мои слушаются голоса Моего, и я знаю их, и они идут за Мною.
И Я даю им жизнь вечную, и не погибнут вовек, и никто не похитит их из руки Моей". /Иоан.10,27-28/

*   *   *

Страницы жизни Иосифа:

1921г. Руководство совещанием коммунистов тюркских народов РСФСР. Доклад на 10 съезде РКПб "Об очередных задачах партии в нац. вопросе". Избран членом ЦК.
Участвует в переговорах Советского правительства с турецкой делегацией.

Избран членом Политбюро и Оргбюро ЦК.
Направляет в Президиум ВЦИК проект об образовании автономной области Коми.
Руководит коллегией, принявшей решение о созыве съезда трудящихся якут для образования автономной Якутской области.

Выступает на съезде профсоюзов против анархо-синдикалистской группы.
По поручению ЦК руководит работой отдела агитации и пропаганды ЦК.

Участие в комиссии ЦК по железнодорожному транспорту.
Утверждён одним из редакторов журнала "Вестник агитации и пропаганды".
Избран членом ВЦИК на 9 Всероссийском съезде Советов.

Утверждён народным комиссаром по делам национальностей и народным комиссаром рабоче-крестьянской инспекции.
Участвует в комиссии ЦК РКПб по работе в деревне.

*   *   *

"К нам в Баку прибыл товарищ Сталин, рабочий вождь исключительной самоотверженности, энергии и стойкости. Единственный испытанный и всеми признанный знаток революционной тактики и вождь пролетарской революции на Кавказе и на востоке.

ЦК АКПб, зная скромность и нелюбовь т.Сталина к официальным торжественным встречам, должен был отказаться от специальных собраний, связанных с его приездом.

ЦК АКПб считает, что наилучшим приветствием, лучшей встречей, которые могут оказать наши партия, пролетарии Баку и трудящиеся Азербайджана нашему дорогому вождю и учителю, будет новое и новое напряжение всех сил для всемерного укрепления партийной и советской работы".
/Бакинский "Коммунист", 1920 год/

*   *   *

"Перефразируя известные слова Лютера, Россия могла бы сказать:
"Здесь я стою, на рубеже между старым, капиталистическим, и новым, социалистическим миром.
Здесь, на этом рубеже я объединяю усилия пролетариев Запада с усилиями крестьянства Востока, чтобы разгромить старый мир.

"ДА ПОМОЖЕТ МНЕ БОГ ИСТОРИИ".

/из речи Иосифа в Баку, 1920г/

*   *   *

"Важное значение Кавказа для революции определяется не только тем, что он является источником сырья, топлива и продовольствия, но и положением его между Европой и Азией,
в частности между Россией и Турцией.
И наличием важнейших экономических и стратегических дорог /Батум-Баку, Батум-Тавриз, Батум-Тавриз-Эрзерум/.

Всё это учитывается Антантой, которая, владея ныне Константинополем, этим ключом Чёрного моря, хотела бы сохранить прямую дорогу на Восток через Закавказье.

Кто утвердится в конце концов на Кавказе, кто будет пользоваться нефтью и наиважнейшими дорогами, ведущими в глубь Азии, революция или Антанта - в этом весь вопрос".
/Из интервью "Правде"/

*  *   *

"Грузия, запутавшаяся в тенетах Антанты и ввиду этого лишившаяся как бакинской нести, так и кубанского хлеба, Грузия, превратившаяся в основную базу империалистических операций Англии и Франции и потому вступившая во враждебные отношения с Советской Россией, - эта Грузия доживает ныне последние дни своей жизни".
/Из интервью "Правде"/

*   *   *

"Оратор приводит целый ряд примеров того, как наскоро сколоченные буржуазно-националистические правительства окраин, составленные из представителей верхушечных слоев имущих классов, старались, под видом разрешения своих национальных вопросов, вести определённую борьбу с советскими и иными революционными организациями.

Корень всех конфликтов, возникших между окраинами и центральной Советской властью, лежит в вопросе о власти.
И если буржуазные круги тех или иных областей старались придать национальную окраску этим конфликтам, то только потому, что им это было выгодно.
Что удобно было за национальным костюмом скрыть борьбу с властью трудовых масс в пределах своей области.

Оратор подробно останавливается на примере с Радой и убедительно доказывает, каким образом принцип самоопределения был использован буржуазно-шовинистическими кругами Украины в своих классовых империалистических целях".
/из выступления на III Всероссийском съезде Советов/

*   *   *

- Наверное, Иоанне это кое-что напоминает, - хихикнул АГ, - Да, в революции 17-го переплелись знамена Неба и тьмы.
Атеизм, человекобожие, национализм и прочее идолопоклонство. Схватка вампиров за передел зон влияния...

Тогда вы потерпели поражение.
Нам удалось пробудить в народе зверя.
Но Иосиф посадил его на цепь, он нарушил данную Богом свободу.

Революция пожрала своих прекраснодушных наивных детей. Но когда вместо них пришли мы, бесы, он начал игру без всяких правил.
Он стравливал нас друг с другом, зло со злом, вампира с вампиром, грех со грехом...
Он украл наше оружие - лукавство, вероломство, двойную, тройную игру...

Он наш, ибо использовал наши методы!

- То есть он украл ваше оружие за неимением своего, взорвал вашим порохом ваши укрепления, увёл у вас из-под носа своё стадо...
А ты его не под трибунал, а готов объявить "своим"?
Неувязочка получается...

*   *   *

"Такие свойства интеллекта, как хитрость, вероломство, способность играть на низших свойствах человеческой натуры, развиты у Сталина необычайно и, при сильном характере, представляют могущественные орудия в борьбе.

Конечно, не во всякой освободительной борьбе масс нужны такие качества.
Но где дело идёт об отборе привилегированных, об их сплочении духом касты, об обессиленье и дисциплинированье масс, там качества Сталина поистине неоценимы.
И они по праву сделали его вождём бюрократической реакции и термидора".
/Свидетель Лев Троцкий/.

"Уже в молодые годы Сталин - человек аппарата, кадр, и он поднимается вверх на рычагах аппарата.
Его не избирают массы, а кооптируют чиновники"...

*   *   *

АХ:
- Иосиф, собственно, этого и не отрицал.
Я уже отметил, что михалковские строчки гимна: "Нас вырастил Сталин, избранник народа" он решительно вычёркивает.

*   *   *

"Поразительно, что наиболее острые конфликты Сталина с Лениным в последний период жизни Ильича возникли именно по национальному вопросу...

В качестве народного комиссара национальностей Сталин рассматривал национальные проблемы не с точки зрения законов истории,.. а c точки зрения удобства административного управления.
Этим он, естественно, пришёл в противоречие с потребностями наиболее отсталых и угнетённых наций и обеспечил перевес за ВЕЛИКОРУССКИМ БЮРОКРАТИЧЕСКИМ ИМПЕРИАЛИЗМОМ". /Свидетель Л. Троцкий/

- Зато теперь никаких противоречий, - снова хихикнул АГ.

"Грузин Джугашвили стал носителем великорусского бюрократического гнёта по тем же законам истории, по которым австриец Гитлер дал крайнее завершение духу прусской милитаристской касты".

- Иосиф Краснокоричневый! - совсем развеселился АГ, - Жаль, не дожил Лев Давидович до времён СНГ - от души бы порадовался...
За "наиболее отсталых и угнетённых наций"...

*   *   *

"Едва ли можно представить себе более резкие противоположности, чем красноречивый Троцкий с быстрыми внезапными идеями, с одной стороны, и простой, всегда скрытный, серьёзный Сталин, медленно и упорно работающий над своими идеями - с другой.

У Льва Троцкого, писателя, - молниеносные, часто неверные внезапные идеи;

У Иосифа Сталина - медленные, тщательно продуманные, до основания верные мысли.

Троцкий - ослепительное единичное явление.

Сталин - поднявшийся до гениальности тип русского крестьянина и рабочего, которому победа обеспечена, так как в нём сочетается сила обоих классов.

Троцкий - быстро гаснущая ракета.

Сталин - огонь, долго пылающий и согревающий".

"Да, Сталин должен ненавидеть Троцкого,.. потому что Троцкий всеми своими речами, писаниями, действиями, даже просто своим существованием подвергает опасности его - Сталина - дело".
/Свидетель Леон Фейхтвангер/

*   *   *

В коммуну душа потому влюблена,
Что коммуна, по-моему, огромная высота,
Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.

 

И вы в Европе, где каждый из граждан
Смердит покоем, жратвой, валютой!
Не чище ль наш воздух, разреженный дважды
Грозою двух революций?

Дать бы революции такие же названия,
Как любимым в первый день дают!"

/Свидетель Маяковский/

 

В электричке.

*   *   *

 

Денис - солнечный день...

После этой их прогулки, о которой, разумеется, прослышала вся редакция, ей стало неприятно там появляться.
Её осуждали. Хуже всего было сознание, что они правы.
 Она сама себя осуждала, и, наверное, так же негодовала бы, влюбись кто-то из их коллектива идеологических работников, призванных учить людей высоким нравственным принципам, - в "такого".

Она не смогла бы толком сформулировать, чем так уж плох Денис Градов.
Он не был тунеядцем, скорее, трудоголиком, ему доверили постановку фильма, он не пил, не хулиганил. И то, что ему инкриминировали - грубость и высокомерие, "Роковую", манеру одеваться - так ведь попробуй деликатничать с такими, как Лёнечка.
А "Роковая" сама Денису на шею вешается.

Шмотки и иностранные сигареты - это ему родители из-за бугра присылают, отец Павлина какой-то там торговый представитель, работает всё время за границей и что там продаётся, то сыну и посылает.
А с заграницы чего взять, там все стиляги. Там даже пролетариат в джинсах ходит и жвачку жуёт. Она сама видала в журнале фото каких-то лохматых психов с подписью: "Французский пролетариат протестует против войны в Алжире".

Денис - чужак, вот и всё.

Но в то время, как Яна Благоразумная рассуждала и осуждала себя, другая Яна, всё более неуправляемая и незнакомая, продолжала рядиться в Павлиньи перья.
Так они и сосуществовали. Одна действовала, другая - осуждала. Пассивно, как бы со стороны, вместе с коллективом.
Будто это и не она вовсе уже в который раз фланирует мимо дома Севы Маврушина, где идёт съёмка.
Будто не ей давно пора быть у дружинника с хлебозавода, перевоспитавшего трёх хулиганов, вместо того, чтоб караулить Дениса.
В полчетвёртого в кафе перерыв. Может, они решили не обедать? Нет, выходят.

Небрежно помахивая портфельчиком, Яна идёт по другой стороне улицы, давая Денису возможность первому её заметить.

- Жанна!

"Роковая" что-то ему бросает с кривой ухмылкой - видимо, насчёт "совершенно случайного" появления Яны в районе съёмки, и в Яне закипает дремучая первобытная ярость.

Вцепиться бы сейчас в её жидкий "хвост", тряхнуть, чтоб штукатурка со щёк посыпалась, и высказать...
Но слова ей подворачивались какие-то уж совсем ненормативные, да и злость прошла.
Денис бежал к ней через улицу, а Роковая так смотрела ему вслед, что Яне даже стало её чуточку жаль.

"Роковая" любила по-настоящему.
Она будет любить его всегда.
Сходиться и расходиться с мужьями, заводить любовников, но любить только его, Дениса. Она будет потрясающе шить - снежная баба в её платье выглядела бы снегурочкой.
Она могла бы прекрасно зарабатывать, но не захочет уходить из кино. Так и останется бессменной ассистенткой Дениса Градова на всех его картинах.

Денис говорит, что вечером должен ехать в Москву - будут ночью звонить родители, а бабушка плохо слышит. И останется до понедельника - в воскресенье здесь всё равно везде выходной.
А Яна говорит, что скорее всего, уедет в понедельник в командировку, вернётся через несколько дней, а там и съёмки кончатся.
Так что "простимся на всякий случай"...

Только бы выдержать. Роковая, будь она проклята, ждёт на той стороне.

Его глаза - эдакая прозрачно-светлая, невозмутимая гладь...
Но что-то всё же в них замутилось, потревожилось.
Он не стал пожимать протянутую, как для наручников, руку Яны.

- Между прочим, мы можем вечером поехать вместе.

- Куда?

- В Москву. Электричкой в 18-10.

- Интересно, ты домой, а я?

- А ты ко мне...

Он опять говорит это так, что от неё самой зависит, принять его слова всерьёз или обратить в шутку.
И снова медлит Яна.
Тогда он берёт её руку, и у неё внутри всё обрывается, будто прыгнула в пустоту и летит, летит одна и на этот раз без парашюта.
Со всё увеличивающейся скоростью, формулу которой они ещё недавно проходили в школе.

- В 18-10, - повторяет он.
Она чувствует, что он тоже немного "ле-тит", и ей становится легче.

- Не успею, мне надо срочно на задание. Уже давно ждут.

- Ну, как знаешь, - он отпускает её руку.

- Я действительно не успею.

- Можешь приехать позже - я встречу.

Они договариваются встретиться в десять, в метро.
Денис идёт с Роковой обедать. Яна бежит на хлебозавод.

И пока она разыскивает уже закончившего смену дружинника, пока ловит его с вениками и приятелями, теми самыми хулиганами, буквально в дверях бани и здесь же в раздевалке у буфета, не обращая внимание на грохот пивных кружек, берёт интервью, - пока в мозгу у неё уже чётко выстраивается план будущего материала, её не покидает ощущение, что та, другая Яна, которая должна находиться поздно вечером в московском метро у первого вагона поезда, следующего от центра, что та Яна не имеет к ней никакого отношения.

И даже когда она врёт матери, что едет на день рождения к подруге по факультету - (-Понимаешь, я совсем забыла, а тут она звонит в редакцию, мол, ждём тебя и всё такое, ладно, съезжу, заодно пальто поищу к весне...), когда торопливо собирается и, чмокнув в щёку мать, (- Только смотри, чтоб рукава не короткие, чтоб до косточек,..) спешит к станции...
А там, поджидая запаздывающую электричку, выслушивает жалобы пенсионера Фетисова на соседку, складывающую навоз у самого фетисовского забора - ("И заметьте, свиной, свиной, товарищ корреспондент, а у меня невестка - переводчица, чехов возит. Приедут к нам, неровен час, а у меня - навоз. И свиной, товарищ корреспондент, свиной!)...

Даже когда Яна пытается понять, с чего это вдруг чехи нагрянут к пенсионеру Фетисову, и почему им следует опасаться именно свиного навоза...
И даже когда смыкаются двери электрички, когда грузная фигура Фетисова, ещё продолжающего ей что-то кричать, смешно пятится, быстрей, быстрей, вместе с платформой, билетной кассой, рощицей, где водились маслята, будкой стрелочника...Когда Яна видит в оконном стекле вагона лишь своё отражение, летящее в ночь, она всё ещё не верит в реальность этой рехнувшейся Яны.
Которая встретится через полтора часа у первого вагона поезда метро с Денисом Градовым.

И такая же нереальность почудится ей в душноватом тепле вагона, в молча сидящих напротив друг друга незнакомых людях, произвольно объединённых вдруг желанием попасть в Москву этой вечерней электричкой.

Вот они занимаются кто чем - четверо мужчин играют в дурака, на руках у женщины спит девчонка в розовом капоре.
Парень с фиолетовым синяком листает "Огонёк", его подруга с остановившийся взглядом щёлкает семечки. Шелуха непрерывно сползает с её губ в газетный кулечек.
Старуха, оберегающая, как наседка, свои многочисленные узлы...

Яне кажется, все они незаметно следят за ней, все знают, куда и зачем она едет.
Ей здесь тесно и душно. Она проходит по грохочущим мотающимся вагонам в конец поезда, на неё смотрят испуганно - контролёры?

Вот, наконец, почти пустой вагон.
Она садится, снимает ушанку.
Подвыпивший мужичонка с деревянной лошадкой и незажжённой сигаретой во рту просит посмотреть за лошадкой, пока он покурит в тамбуре.
Ускачет она, что ли?
Яна видит во тьме за окном своё отражение.
Чуть вьющиеся волосы, перехваченные на затылке люськиным пластмассовым колечком, осунувшееся одеревеневшее лицо, огромные испуганные глаза...

Если бы можно было исчезнуть, раствориться во тьме за окном. Самой стать отражением, миновать этот вечер, когда нельзя ехать в Москву и ещё невозможней - не ехать.
Потому что Роковая тоже проведёт выходной в Москве.
И тогда...

Она берёт себя в руки и начиняет сочинять историю о пассажирах, едущих в одном вагоне из пункта А в пункт Б - глядящих в окно, листающих журнал, щёлкающих семечки...

Но у некоторых, как и у неё - своё, сокровенное.
Тайная цель, ради которой они едут в пункт Б.
Истории придумываются неожиданно легко - и про мужчину с синяком, и про этого, с деревянной лошадкой, и уже чувствует она знакомо-нетерпеливое электрическое дыхание джиннов, и увлекается.

А вагон постепенно наполняется на остановках всё новыми людьми, электричка вовремя прибывает в пункт Б, и рушится устоявшийся душновато-тёплый мирок вагона.

Всё вдруг, казалось бы, прочно занявшее свои места, срывается, летит, бежит к выходу - люди, чемоданы, сумки, мешки.
Мгновенно пустеющий вагон какое-то мгновение напоминает тонущий корабль.
В довершение всего гаснет свет.
Яна успевает выскочить, и тут же сплетенный клубок уже других мешков, сумок и людей, едущих в обратном направлении, вкатывается в темный вагон.

Наверное, такой должна стать концовка ее истории, но Яна уже не размышляет над философской сущностью поездки в общественном транспорте.
Обе Иоанны, судящая и судимая, превращаются в одну. Которой надо пройти по платформе с толпой и спуститься в метро.

Вот когда ей становится по-настоящему страшно.
Стиснув зубы, она думает, что, наверное, ещё ни одна девушка не тащилась к любимому, как на казнь - все летели на крыльях любви, страсти, блаженства и все такое.
А для неё сейчас самое страшное - увидеть Дениса у первого вагона поезда, следующего от центра.
Значит, она не любит его? Так что же происходит?
Ведь ещё страшнее - не увидеть.

Павлина нет.
Поезда подъезжают и уезжают, пассажиры высаживаются и садятся.
Десять, пятнадцать, восемнадцать минут одиннадцатого - Павлина нет.
У Яны подкашиваются колени, холодный мрамор леденит спину.

Почему она не уходит?
Давно надо бы уйти, тогда б она успела на обратную электричку и додумала по пути свою новеллу.
А Павлину сказала бы, что вовсе не была в Москве...

Но уйти нет сил.

 

Тогда придёт Некто.

*   *   *

 

Присутствовали:
АХ(Ангел-Хранитель, АГ (Ангел-Губитель).
Свидетели:
Михаил Кульгицкий, Иван Ильин, Василий Шульгин, Владимир Маяковский, В. Грум-Гржимайло, Лев Троцкий, Леон Фейхтвангер, Сергий Булгаков, Алексей Хомяков, Л.Васильева, Лазарь Каганович.

*   *   *

"В истории Советской власти сегодняшний день является переломным.
Он кладёт вехи между старым, уже пройденным периодом, когда советские республики хотя и действовали вместе, но шли врозь, занятые прежде всего вопросом своего существования.
И новым, уже открывшимся периодом, когда отдельному существованию советских республик кладётся конец.

Когда республики объединяются в единое союзное государство для успешной борьбы с хозяйственной разрухой.
Когда Советская власть думает уже не только о существовании, но и о том, чтобы развиться в серьёзную международную силу, могущую воздействовать на международную обстановку, могущую изменить её в интересах трудящихся".
И. Сталин /из доклада на 1 съезде Советов СССР/

*   *   *

"И повёл народ Свой, как овец, и вёл их, как стадо, пустынею.
Вёл их безопасно, и они не страшились, а врагов их покрыло море".
/Пс.77, 52-5З/

"Не будет жить в доме моём поступающий коварно; говорящий ложь не останется пред глазами моими.
С раннего утра буду истреблять всех нечестивцев земли, дабы искоренить из града Господня всех, делающих беззаконие" .
/Пс. 100, 7-8/

*    *    *

"Только советская нация будет
И только советской нации люди"
/Мих. Кульчицкий/

*   *   *

"Европейцам нужна дурная Россия:
варварская, чтобы цивилизовать её по-своему;
угрожающая своими размерами, чтобы её можно было расчленить,
завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё,
реакционная, религиозно -разлагающая, чтобы вломиться в неё с пропагандой реформации или католицизма;
хозяйственно-несостоятельная, чтобы претендовать на её "неиспользованные пространства", на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры или концессии". /И.А.Ильин/

*   *   *

"Ленин и Троцкий не могут отказаться от социализма. Они должны нести этот мешок до конца.
Тогда придёт НЕКТО.
Он будет истинно красный по волевой силе и истинно белым по задачам, им преследуемым. Он будет большевик по энергии и националист по убеждениям".

- Это пророчество В. Шульгина, - сказал АХ. - Под "националистом", само собой, разумеется "государственник".

*   *   *

Страницы жизни Иосифа:

1922г. Участие в работе 11 съезда РКПб. Избран членом ЦК. Избран на Пленуме Генеральным секретарём ЦК партии.

Участвует в заседании 2-го расширенного пленума исполкома Коминтерна. Участие в работе 12 Всероссийской конференции РКПб. Выступление на пленуме ЦК РКПб с докладом о взаимоотношениях между РСФСР, УССР, БССР и Закавказской Федерацией.

Назначен главой комиссии по объединению советских республик в единое союзное государство.
Утверждён ЦК делегатом на 4 конгресс Коминтерна.

Политбюро утвердило по докладу И.Сталина "Основные пункты Конституции СССР".

Пишет проект "Декларации об образовании СССР".
10 Всероссийский съезд Советов избирает Сталина членом ВЦИК и делегатом от РСФСР на 1 съезд Советов СССР.

Утверждён народным комиссаром по делам национальностей.
Выступление на 1 съезде Советов СССР об образовании СССР.
Избран членом ЦИК СССР. Избран в Президиум ЦИК.
Участвует в комиссии наркомнаца об образовании Бурят-монгольской АССР.

Утверждён в комиссию по разработке Конституции СССР.
Доклад на 12 съезде РКПб "О национальном моменте в партийном и государственном строительстве".

Избран членом ЦК партии, членом Политбюро и Оргбюро, утверждён Генеральным Секретарём ЦК.

Выступает с докладом о Конституции СССР на пленуме ЦК.
Обращение в "Правде" "Ко всем народам и правительствам мира" по поводу Конституции СССР. Руководит работой пленума ЦК. Принятие резолюции о партийном строительстве.

"Сегодняшний день является днём торжества новой России, разбившей цепи национального угнетения.
Организовавшей победу над капиталом, создавшей диктатуру пролетариата. Разбудившей народы Востока. Вдохновляющей рабочих Запада.

Превратившей красный стяг из знамени партийного в знамя государственное. И собравшей вокруг этого знамени народы Советских республик для того, чтобы объединить их в одно государство, в Союз Советских Социалистических Республик"
/И. Сталин. Из доклада на 1 съезде Советов СССР/

*   *   *

"Чтобы вся на первый крик: - Товарищ! - оборачивалась земля!"
Маяковский.

Свидетель В.Грум-Гржимайло:

"Русского человека считают рабом.
Другие считают прирожденным анархистом.
Ни то, ни другое.
Русский человек - идеалист. Неграмотный, тёмный человек, не понимающий
слова "идеал", идеалист по своей природе.
Только подходя к русскому человеку с этой стороны, мы начинаем его понимать...

Мы привыкли к нашей неустроенной жизни, и Бисмарк был прав, когда говорил, что весь русский народ - в слове "ничего".

Мы легко миримся с недостатками и лишениями жизни, имея всегда впереди мечту, цель, подвиг.
Нет подвига - нет цели, и русский человек опускается.
На сцену появляются карты, водка, лодырничество...

На смену блестящему периоду расцвета поэзии, художества, музыки в России начнётся эра научных открытий, эра промышленных достижений, и герои Чехова найдут смысл своего существования.

Нация выздоровеет от того психического заболевания чеховщиной, которое разрешилось революцией.
Вместе с ним воскреснет русская энергия и дух инициативы, заглохший в 19 веке.

В этом отношении власть большевиков будет иметь решающее значение.
Подавляя частную инициативу в торговле и промышленности /борьба с частниками/, в крестьянах /борьба с кулачеством/, большевики подчёркивают в народе ценность этой инициативы.
Почётность быть таким инициатором, уважение к людям, способным быть инициаторами и после смены их власти какой-то другой".
/В. Грум-Гржимайло, выдающийся русский металлург/

*   *   *

Из речи И.Сталина:

"В прошлом мы не имели и не могли иметь отечества.
Но сейчас, когда мы сбросили капитализм и власть принадлежит нам, - сейчас у нас есть Отечество и мы будем защищать его независимость.

Готовы ли вы к тому, чтобы социалистическое Отечество было разбито и потеряло свою независимость?
Если вы не хотите этого, то должны в кратчайшее время ликвидировать отставание и развить большевистские темпы строительства социалистической экономики.

Мы отстаём от развитых стран на пятьдесят-сто лет.
Мы должны наверстать это за десять лет.
Или мы сделаем это, или нас уничтожат!"

*   *   *

- Заметь, сын тьмы, это очень важно - Иосиф впервые говорит об "Отечестве" с большой буквы.
Не о месте, стране, где человек родился, а как бы об Отчем Доме в земном, но и отчасти религиозном смысле слова.
То есть о Доме, где действуют законы Семьи. Семьи народов.

Не "демократия", не "права человека", а братство и любовь.
Добровольное служение друг другу и Целому как единому организму во имя построения "Светлого будущего"...
Коммунизма.

Всё это очень далеко от западных моделей социализма.
Это, по сути дела, этическая сторона Замысла, где каждая часть Целого не имеет его полноты бытия, но зато обладает определённой функцией служения, сверхзадачей.

И взаимно помогая, дополняя, проникая в исторические судьбы, потребности, устремления друг друга, исполняют вольно или невольно слова апостола Павла:
"Носите бремена друг друга, и таким образом исполните закон Христов" .
/Гал. 6, 2/

То есть не определённые законом права и обязанности, а ЧУВСТВО ДОЛГА.
Это, повторяю, очень важно.

*   *   *

"Мы объединили государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу", - я уже приводил эту цитату.

Семья народов, соответствующая Замыслу Неба.
Об этом не говорилось напрямую во вроде бы атеистическом государстве, но подразумевалось.
И культура тех лет была насквозь религиозной по мироощущению, по духу.

Первая в мире Антивампирия.
Принцип взаимослужения, противопоставленный миру конкуренции, взаимопоглощения.

Как это ни парадоксально звучит, первая попытка осуществить Замысел Неба была именно в атеистическом государстве.

*   *   *

Одного боюсь - за вас и сам,
чтоб не обмелели наши души,
чтоб мы не возвели в коммунистический сан
плоскость раёшников и ерунду частушек.

          ***
Мы духом одно, понимаете сами:
по линии сердца нет раздела.
Если вы не за нас, а мы не с вами,
то чёрта ль нам остается делать
         ***
Храни республику от людей до иголок,
без устали стой и без лени,
пока не исчезнут богатство и голод,
поставщики преступлений.
         ***
Делами, кровью, строкой вот этой,
нигде не бывшей в найме,
я славлю взвитое красное ракетой
Октябрьское, руганное и пропетое,
пробитое пулями знамя!
         ***

На первую республику рабочих и крестьян,
сверкая выстрелами, штыками блестя,
гнали армии, флоты катили
богатые мира, и эти, и те...

*   *   *

Будьте вы прокляты, прогнившие
королевства и демократии
со своими подмоченными "фратернитэ"
и "эгалитэ"!
          ***
В лицо вам, толще свиных причуд,
круглей ресторанных блюд,
из нищей нашей земли кричу:
Я землю эту люблю!
         ***

Дяденька, что вы делаете тут,
столько больших дядЕй?
- Что? Социализм: свободный труд
свободно собравшихся людей.

*   *   *

-Вот очень любопытное свидетельство злейшего врага Иосифа:

"Девятилетний период духовной школы наложил неизгладимую печать на его личность и на его успехи.
Русскому языку он научился на уроках духовной схоластики.
Русский язык навсегда остался для него полуиностранным, семинарским, натянутым.

Богословие не было для него наукой, для изучения которой он пользовался русским языком, как и для изучения других наук. Он изучал русский язык вместе с богословием.
От этого богословские формы и обороты навсегда вошли в его сознание как формы и обороты русского языка.
Богословская аргументация всегда имеет формальный характер, и чем дальше тем меньше она уверена в себе. Она подбирает доводы у авторитетов церкви, классифицирует эти доводы и нумерует их".
/Лев Троцкий/

- Ну, самый главный "авторитет церкви" - Слово, и отступать от Творца...
"Мои пути, не ваши пути", Лев Давидович.

"В царстве мысли он чувствует себя, как на льду, боится поскользнуться, выбирает уклончивые и неопределённые выражения.
Талант обобщения ему не свойственен, его мысль слишком медлительна и эмпирична, его ум неповоротлив и скуден, его заученные образы отдают до сего дня тифлисской семинарией, даже строки, продиктованные подлинной ненавистью".

"Печать время от времени возобновляет предположение, что Сталин стремится к международной революции.
Нет более ошибочной мысли.
Международная политика полностью подчинена для Сталина внутренней..."

"Говорил он медленно и осторожно.
Но под этим как бы апатичным голосом слышалась сдерживаемая злоба, с которой гармонировали желтоватые белки глаз.
Вся фигура показалась мне в первый раз зловещей, и, пожалуй, не мне одному.
Речь мало касалась темы и не отвечала на аргументы.
3ато она заключала в себе ряд инсинуаций, которые большинству оставались непонятными, да они и предназначены были для кадров, для людей аппарата.

Сталин как бы инструктировал их, как надо выступать перед массами, где НЕТ ВЕРХОВ ПАРТИИ И ГДЕ МОЖНО ГОВОРИТЬ НЕ СТЕСНЯЯСЬ".

*   *   *

Свидетель Леон Фейхтвангер:

"Не позднее 1935 года весь мир признал, что социализм в одной стране построен и что, более того, эта страна вооружена и готова к защите от любого нападения.

Что же мог сделать Троцкий?..
Человек, который раньше видел то, чего не видели другие, теперь не видел того, что было видно каждому ребёнку.

Питание было налажено, машины работали, сырьё добывалось в невиданных ранее размерах. Страна была электрифицирована, механизирована.

Троцкий не хотел этого признать. Он заявил, что именно быстрый подъём и лихорадочные темпы строительства обусловливают непрочность этого строительства.

Советский Союз - "государство Сталина", как он его называл, - должен рано или поздно потерпеть крах и без постороннего вмешательства. И он, несомненно, потерпит крах в случае нападения на него фашистских держав".

*   *   *

Мы живём, зажатые железной клятвой.
За неё - на крест, и пулею чешите.
Это - чтобы в мире без Россий, без Латвий.
Жить единым человечьим общежитьем.

. . .

Враги вокруг республики рыскают.
Не к месту слабость и разнеженность весенняя.
Будут битвы громче, чем крымское
Землетрясение.

. . .

Мы стоим с врагом
о скулу скула,
и смерть стоит, ожидая жатвы.
ГПУ - это нашей диктатуры
кулак сжатый.

Мы будем работать, всё стерпя,
чтобы жизнь, колёса дней торопя,
бежала в железном марше
в наших вагонах, по нашим степям,
в города промёрзшие наши.

. . .

Этот вихрь, от мысли до курка,
И постройку, и пожара дым
прибирала партия к рукам,
направляла, строила в ряды.

. . .

Но землю, которую завоевал
И полуживую вынянчил,
где с пулей встань,
с винтовкой ложись,
где каплей льёшься с массами, -
с такой землёй пойдёшь на жизнь,
на труд, на праздники, на смерть!

Землю, где воздух, как сладкий морс,
бросишь и мчишь, колеся, -
но землю, с которой вместе мёрз,
вовек разлюбить нельзя.

От боя к труду - от труда до атак,
В голоде, в холоде и в наготе
Держали вместе, да так,
Что кровь выступала из-за ногтей.

Можно забыть, где и когда
пузы растил и зобы,
но землю,с которой вдвоём голодал,
нельзя никогда забыть!

"Маяковский был, есть и остаётся лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи". И. Сталин.

- И насквозь религиозным, - сказал АХ, - Хоть и написал: "Довольно жить законом, данным Адаму и Еве..."

- Ну уж ты скажешь!

А что если я народа водитель
и одновременно - народный слуга?

. . .

А зачем вообще эта шапка Сене?
Чтоб - целься рифмой и ритмом ярись?
Слово поэта - ваше воскресение,
ваше бессмертие, гражданин канцелярист.

        * * *

Долг наш - реветь многогорлой сиреной
В тумане мещанья, у бурь в кипеньи
Поэт - всегда должник вселенной,
Платящей на горе проценты и пени.

*   *   *

- Кстати, давай всё же вернёмся к религиозному вопросу, - сказал АГ. -Да, да, я прекрасно помню все твои предыдущие свидетельства насчёт "русской церкви в параличе" , и о неверной социальной проповеди, и о распутинщине.

И о Божьей каре... И об искуплении, об очищении кровью православия, и о новомучениках...

Всё это, разумеется, верно, но и у меня тут гора свидетельств - изъятия церковных ценностей,расстрелы священников, репрессии, издевательства, разрушение храмов...
Что скажешь?

- Ничего, сын тьмы, лишь Господь может судить свою Церковь.
Ты представишь эти материалы на Суде и в Свете Истины станет ясно, где гнев Божий, где великая искупительная и очищающая жертва, где заблуждение.
А где беснование отдельных граждан или даже масс...

Где виноваты Ленин, Троцкий и Каганович с так называемыми "жидомасонами", а где просто яростное сопротивление духовенства новой власти...

Я всего лишь - адвокат Иосифа, назначенный Господом.
Я могу лишь свидетельствовать, интерпретировать и молиться за своего подзащитного.

Давай вернёмся к фактам, к свидетельствам.

*   *   *

Итак, один из первых декретов народной власти - об отделении церкви от государства:

"Вы упускаете из виду ценнейшее завоевание русской жизни, которое одно само по себе способно окупить, а в известном смысле, даже оправдать все наши испытания.

Это - освобождение православной русской церкви от пленения государством, от казёнщины этой убийственной.
Русская церковь теперь свободна, хотя и гонима... Ключ к пониманию исторических событий надо искать в судьбах церкви, внутренних и внешних".

- Как видишь, есть и такая точка зрения, как свидетельствует священник Сергий Булгаков.

"Да, церковность обязывает, - и прежде всего к правдивости и искренности.
И поэтому всё-таки приходится сказать, что у нас, в православии не всё благополучно. Есть какой-то внутренний, обессиливающий его недуг, и лучшее тому доказательство - революция.
Разве же она не есть громовое свидетельство об упадке православия?
Соль обуяла, и оттого стало разлагаться осоляемое ею тело".

"Мало ли чем было засорено наше богословие за императорский период.
Одни эти бесконечные поминовения чего стоят.
И как просияло оно теперь, когда этого нет: словно икона, которая промыта и освобождена от вековой копоти и грязи".

*   *   *

"Перед самым октябрьским переворотом мне пришлось слышать признание одного близкого мне человека.
Он рассказывал с величайшим волнением и умилением, как у него во время горячей молитвы перед явленным образом Богоматери на сердце вдруг совершенно явственно прозвучало:
- Россия спасена.

Как, что, почему?
Он не знает, но изменить этой минуте значило бы для него позабыть самое заветное и достоверное".

- Это мистическая сторона вопроса. Что же касается прочего - церковь не была запрещена официально, был созван церковный Собор...

"Христианство есть не что иное, как свобода во Христе," - сказал Хомяков. - "В делах церкви принужденное единство есть ложь, а принуждённое послушание есть смерть."

"Единство церкви есть не что иное как согласие личных свобод".
"3нание истины даётся лишь взаимной любовью".

"Церковь знает братства, но не знает подданства".

*   *   *

- Очищение, обновление - как видишь, многие придерживаются такой точки зрения...
Что же касается власти, то церковь поначалу была предоставлена сама себе, пока не начался террор против сил, что восстали на революцию.
Защищая старый "мир насилья", который надо было разрушить "до основанья":

"Православные христиане!
Вставайте все против власти красного Антихриста!
Не слушайте ничьих призывов примириться с ним, от кого бы призывы сии не исходили.
Нет мира между Христом и сатаной.
Властью, данной мне от Бога, разрешаю и освобождаю всех верующих от присяги, данной советскому самозванному Правительству, ибо христиане сатане не подданные.

Властью, данной мне от Бога, благословляю всякое оружие против красной сатанинской власти поднимаемое.
И отпускаю грехи всем, кто в рядах повстанческих дружин или одиноким метателем сложит голову за Русское и Христово дело!"
/Архипастырское послание Блаженнейшего Митрополита Антония ко всем православным русским людям в подъяремной России и Зарубежье/.

- Власть, разумеется, в ответ показала зубы.
Она боролась против церкви как социального института, служащего классу эксплуататоров и дому романовых.

Помогающего "охмурять народ", придерживающего ценности, чтобы использовать их в контрреволюционных целях. Но отнюдь не против "мистического тела Христова", как было в годы первых христиан.

Были, конечно, отдельные бесноватые - стоит посмотреть кинохронику тех лет... Массовое беснование со сжиганием икон, Библий и крушением алтарей.
Но тогда в огонь летели и Пушкин, и Достоевский, и Шекспир.
И скульптура, и живопись...

У меня нет свидетельств, что Иосиф в первые годы советской власти принимал активное участие в борьбе с церковью. Обычно инициатива исходила от Ленина, Троцкого ...

В одной из записок 20-х годов Иосиф называет атеистическую литературу "антирелигиозной макулатурой".

Зная Иосифа, могу сказать одно - для него врагом становилось лишь мешающее Делу.
Его Бог и его Дело были друг от друга неотделимы.
Антивампирия.
Церковь становилась врагом лишь когда она противостояла его Антивампирии.

В его сознании Бог был карающей и одновременно созидательной Десницей из Ветхого Завета, Которой он самозабвенно служил.
А церковь ассоциировалась с семинарией, с "иезуитскими порядками" и борьбой против истины.

"Выйди от неё, народ Мой..."

*   *   *

Теперь факты.

Из беседы Иосифа с первой американской рабочей делегацией:

"...Я должен заявить, что, говоря формально, у нас нет таких условий приема в члены партии, которые бы требовали от кандидата в члены партии обязательного атеизма.

Наши условия приёма в партию: признание программы и устава партии, безусловное подчинение решениям партии и её органов, членские взносы, вхождение в одну из организаций партии.

Один из делегатов:
- Я очень часто читаю, что исключают из партии за то, что верят в Бога.

Сталин:
- Я могу лишь повторить уже сказанное об условиях приёма в партию. Других условий у нас нет.

Значит ли это, что партия нейтральна в отношении религии?
Нет, не значит.
Мы ведём пропаганду и будем вести пропаганду против религиозных предрассудков.

Законодательство нашей страны таково, что каждый человек имеет право исповедовать любую религию. Это дело совести каждого.
Именно поэтому и провели мы отделение церкви от государства.

Но, проведя отделение церкви от государства и провозгласив свободу вероисповедания, мы вместе с тем сохранили за каждым гражданином право бороться путём убеждения, путём пропаганды и агитации против той или иной религии, против всякой религии...

Партия не может быть нейтральной в отношении религиозных предрассудков, и она будет вести пропаганду против этих предрассудков.

Потому что это есть одно из верных средств подорвать влияние реакционного духовенства, поддерживающего эксплуататорские классы и проповедующего повиновение этим классам".

*   *   *

"Премьер-министр Великобритании обещал ускорить высадку десанта союзников на побережье Германии.
И Сталин, облегчённо вздохнув, перекрестился".

Сталин "...не был враждебен к церкви, как Ленин и другие большевики.
Через всю его жизнь прошла иногда хорошо, иногда плохо скрываемая склонность к религии.

Так, в первые годы революции, когда в стране появилась возможность для церковного издания "Христианина", Сталин был среди тех, кто смотрел на этот факт благосклонно.

Однако победила другая точка зрения, которой придерживалась борющаяся с религией Надежда Константиновна.
Говорили, что в самые тяжелые минуты войны он даже молился.
А позднее одной из его первых мирных бумаг был приказ о возвращении церкви ряда ценностей, включая мощи некоторых святых".
/Л. Васильева "Кремлёвские жёны"/

*   *   *

ИЗ ДНЕВНИКА КАГАНОВИЧА / О СТАЛИНЕ/:

"В его образе не было ничего человеческого...
Даже если он высказывал свои чувства, создавалось впечатление, что это было не из глубины его сердца.
Они были такими же фальшивыми, как маскировка на танке.
А под ней скрывался Сталин - кусок стали.
Из какого-то мне самому непонятного чувства, я был уверен, что он будет жить вечно... В нём не было ничего человеческого".

*   *   *

"У него была особая черта характера, которая заставляла меня часто удивляться.

Он всегда говорил с каким-то скрытым уважением о Боге и религии.
Сначала я думал, что это нам только кажется, но потом я заметил, что моё первое впечатление было достоверно.

Он всегда был очень осторожным, когда разговор заходил на эту тему.
Мне никогда не удавалось определить, какого мнения он придерживался по этому вопросу.

Но одно мне стало ясно - у него был свой, особый взгляд на эту тему.
Например, он никогда не говорил, что Бога нет..."

"В его присутствии людям было как-то не по себе. Все почитали и уважали его.

Я не думаю, что он вкушал любовь народа: он стоял над ней.
Это возможно звучит странно, но он занимал должность, которая раньше была предназначена Богу".

- Ты чему улыбаешься, Позитив?

- Тому, что Иосиф заставил всю ВКПб работать на Бога...
Тех, про кого сказал как-то:

" Они создают впечатление, как будто бы действительно верят в идеал социализма в грядущем бесклассовом обществе.
На самом деле они верят лишь в организованную власть".

- Ладно, я тебе открою самую тайную тайну, - прошипел АГ, - Тем более, что всё равно на Суде "всё тайное станет явным"...

Мягкие часы.

 

  *   *   *

Но нет сил уйти...

Он выскакивает из того самого первого вагона и, схватив Яну в охапку, успевает вместе с ней ввинтиться в сдвигающиеся двери.

Оказывается, он задержался у шефа, который живет на Красносельской, дипломного руководителя.

"Я бегаю за ним", - жестко констатирует Яна.

От Павлина чуть пахнет вином и этими его забугорными сигаретами. Яна слушает его рассказ о замечаниях шефа по поводу отснятого материала и думает, что, наверное, это и есть счастье.

Величественный фешенебельный дом в тихом переулке, неприступные дубовые двери, огромное парадное с такой же неприступной лифтершей, похожей на переодетого бабушкой волка.

- С праздником, тётя Леночка, - лифтерша смотрит на Яну.
 Денис кладёт на столик шоколадку.

- А какой сегодня?

- Ну как же, день шахтёра, - Денис подталкивает Яну к лифту, приложив к губам палец.
Профессионал!

-Инструкцию помнишь?

Инструкцию Яна помнила.
Денис откроет своим ключом дверь и войдет.
Если бабушки в прихожей нет, установит ее местоположение и в этом местоположении задержит.
А Яна тем временем проскользнёт в приоткрытую дверь квартиры.
Затем, не снимая пальто, - в комнату Дениса - первая дверь направо.
Здесь пальто можно снять, но света не зажигать и ждать.

Яна сидит на покрытой медвежьей шкурой тахте, вглядывается в смутные очертания незнакомой комнаты. Слышит за стеной голоса, смех и дивится, что унизительные перипетии этого вечера так легко от неё отскакивают.
"Докатиласъ, - думает она о себе со стороны, - ни гордости, ни достоинства. Ну и пусть".

И опять дивится своему равнодушию.
"Ну и пусть. Я такая же, как они... Люська, Роковая... У меня будет любовник.
У меня - любовник!.. О Боже..."

"Любовник знает - она, послушная, молясь и плача, опять придёт", приходят на ум слова любимого в детстве романса.
Яну душит смех.
Она ощупью пробирается к окну, спотыкается обо что-то на полу, приоткрывает угол тяжёлой портьеры.
Видит заснеженный двор, женщину в шубке с таксой на поводке. Кажется, будто катит впереди игрушку на колёсиках.
Выпустив поводок, женщина оглядывается, сбрасывает прямо на снег шубу и начинает энергично разминаться.

Скрипнула дверь.
Яна не слышит его шагов, так колотится сердце.
Просто остро чувствует его приближение - каждой клеткой и нервом.
Но, упиваясь его объятьями, этой иллюзией единения, она вместе с тем опять мучительно ощущает его внутреннюю "непробиваемость", несмотря на уже пугающе-нетерпеливую интимность ласк.

- Включи свет... Или она увидит?

- Бабуля-то? Бабулю я уложил спать и спел колыбельную... Она любит "ла-ла бай".
Знаешь "ла-ла бай"?

Вспыхивает розовый торшер, тепло и мягко осветив комнату.
Пока Денис возится с магнитофоном, ошарашенный взгляд Яны скользит по низким креслам с шёлковой полосатой обивкой, по неправильной формы столику с кипой польских журналов "Фильм", по полкам с книгами - классика, а поверх втиснуты яркие заграничные книжицы.

Полированная мебель, ковёр на полу, шкура, торшер - в пятидесятые такой интерьер казался вызывающе экстравагантным.

На полу в пузатой керамической вазе - тюльпаны, красные и жёлтые, будто только что срезанные. В январе!
Яна наклоняется к ним и понимает, что цветы искусственные.
Отдёргивает руку, выпрямляется и оказывается лицом к лицу с репродукцией на стене с изображением чего-то странного, бесформенного.
Свисающего со стрелками и циферблатом.

- Ой, что это?

- Сальвадор Дали, "Мягкие часы".
Денис рассказывает про сюрреализм, про Бюнюэля и его фильм, где рассекают глаз и из ладони выползают муравьи.
Про Хичкока и фильмы ужасов.

- Рэй Конниф куда-то запропастился.
Глена Миллера поставить? "Серенаду солнечной долины" смотрела?
Или что-нибудь посовременнее?

Ей нравится всё - эта обволакивающая музыка, мягкий свет торшера и ласково обнимающие кресла.
И с черно-розовым кафелем ванная, где она принимает душ, и пахучее жидкое мыло в бутылочке. И пушистый халатик, и домашние тапки с помпонами, которые ей принёс Денис.

И разбросанные по ковру журналы, которые он небрежно смахнул на ковёр со столика, чтобы расставить на салфетках из японской соломки бокалы - вся эта экзотика, которой никогда не водилось в их с мамой комнате и в домах, где она бывала.

Наверное, в этом халатике, тапках, в этом кресле сидела Роковая, а может, и другие девицы - ну и пусть.
Ей всё равно всё нравится, кроме одного.
Что ей это нравится.

Ах, как зло и хлёстко могла бы Синегина обличить в каком-нибудь фельетоне коврово-торшерный мещанский уют подобной комнаты!
Не упустив такие детали, как фальшивые цветы, втиснутые поверх классиков бульварные книжонки.
И уж конечно, картину этого сюрреалиста, как бы символизирующую бесполезно текущую жизнь обитателей квартиры, где вещи поработили людей...
И девушку, попавшую в плен этой липкой обывательщины.

Однако в то время как Яна-обличительница пытается разложить материалы "Дела" по привычным полкам, Яна-обвиняемая терзается сознанием, что отлично звучащий магнитофон, музыка Гершвина и Эллингтона, и прокатный фривольный халат с тапками не вызывают у неё должного отвращения.
Какая же она оказалась дешёвка!

Они ждут звонка из Лондона.
Павлин открывает дверцу шкафчика, и перед Яной, как в иллюзионе, ослепляя этикетками, летит в зеркальную бесконечность стая бутылок.

Она уже не ахает и ничего не спрашивает, даже если бы в шкафу у Павлина сидел весь оркестр этого самого Глена Миллера вместе с инструментами.
Только не показаться ему "чужой"!
"Бар" - сказал он, и Яна-обличительница содрогнулась внутренне, потому что "бар" для неё был синонимом кабака или трактира.
Кабак на дому!

А Денис то ли не догадывался о терзающих её противоречиях, то ли тактично помалкивал, то ли действительно поверил, что для неё эти бары и магнитофоны всё равно что котлеты.
А скорее всего, просто он ни о чём таком не думал.

- Джин с тоником будешь?

Яна кивает небрежно, и перед ней оказывается высокий хрустальный бокал с плавающими внутри льдинками и проткнутым соломиной ломтиком лимона.

- Как в лучших домах, - сказал Денис.

Горьковато-сладкая обжигающая жидкость приятно пощипывает язык, напоминая вкус сосновых побегов, лакомства её детских вёсен.
Итак, теперь она образованная.
Джин-тоник, коктейль, бар, блюз, Хичкок, халат, тахта, чувиха.

Денис - солнечный день...

Наверное, Яна немного пьяна - ей становится жарко, легко и весело.
Она чувствует неожиданно волчий голод и вспоминает, что ела в последний раз часов двенадцать назад.
Денис тащит из кухни чудовищных размеров бутерброды с колбасой и сыром, ржавый селёдочный хвост и банку шпротов.

Его утончённость в вопросах интерьера и напитков вполне уравновешивалась полным пренебрежением к кулинарии. Приходящая домработница Тася убиралась и готовила для бабушки диетические супы, протёртые пюре, которые Денис терпеть не мог.
Яна вспомнила, с какой жадностью он поглощал у них котлеты. Бедный Павлин!
Она пожирает бутерброды, шпроты, остатки печёночного паштета в промасленной бумаге и селёдочный хвост, запивая джином.

- Супу дать? - спрашивает Денис почему-то шёпотом.
Его лицо! Он ошеломлён её аппетитом.
Яну разбирает смех - никак не может остановиться.
Денис пытается что-то сказать, но, махнув рукой, тоже начинает смеяться.

Потом их молчаливая изнурительная схватка в темноте на тахте, когда невозможно было для Яны ни уступить, ни отвергнуть.
Две Иоанны, Денис - третий.
Телефонный звонок прозвучал спасительным ударом гонга.
Яне слышно, как Денис в тёмной прихожей болтает с Лондоном.
О Тасе и прачечной, об институте и своём фильме, о каких-то знакомых и родственниках...

О том, что сейчас у него в комнате Яна, в Лондоне, само собой, никогда не узнают.
И Лондону нет до этого дела.
Там пробираются в тумане кэбы, двухэтажные басы, омнибусы. Спешат к своим каминам джентльмены под чёрными зонтами и, подняв воротники серых пальто, думают о росте цен, об инфляции, о своих высоких худых англичанках.

И есть ещё десятки стран, сотни городов и миллионы людей, которым абсолютно плевать, что она, Яна Синегина, находится ночью в комнате у Павлина.
Это касается лишь её, лишь себе она причиняет зло.
Больше никому в мире.

Странное леденящее чувство свободы и вседозволенности вдруг овладевает ею.
Негромкий голос, смех Дениса, болтающего с Лондоном, будто отсекают от прочего мира плывущий в ночи островок комнаты, тахту со вздыбленной горбом шкурой, словно ожившей в сугробе белеющих простыней и подушек.

Её, Иоанну, одинокую, свободную и обречённую, как Робинзон после кораблекрушения. Покинутую теперь даже той, второй Иоанной, с огромными испуганными глазами, плывущей во тьме по ту сторону вагонного стекла в вечность.
По другую сторону телефонного провода.

Упавший на пол вслед за шкурой халат, собственная нагота, ещё минуту назад представлявшаяся стыдной, невероятной, а теперь такая естественная и прекрасная.
Блаженная прохлада простыней, в которую погружает Иоанна, как в реку, раскалённое тело...

Ни ранее, ни потом не испытывала Иоанна такого беспросветного одиночества, как в самых пылких его объятиях.
Но, уступая грубоватым его ласкам, она всегда будет помнить, как этой ночью много лет назад он будет лежать на сгибе её руки и нести что-то маловразумительное.

Что его сбили с толку амурные похождения её джиннов...Что он принимал её за этакую гремучую смесь акулы пера с провинциальной Мессалиной - уж очень лихо и убедительно получались у неё постельные сцены...
А потом совсем смешается и затихнет - таким сбитым с толку и незащищённым она его увидит впервые.
И наконец-то дотронется до его лица, волос, цепочки на шее с "куриным богом" из Сердоликовой бухты, сомкнутых век, губ.
И ощутит вдруг, как губы отзовутся на её прикосновение; их мягкость и тепло, их едва уловимое встречное движение с лихвой вознаградит Иоанну за всю мороку той ночи.

В эту минуту он принадлежал ей!

"Единство душ, слиянье тел"...
Восемнадцатилетняя мастерица постельных сцен поймет сегодня, много лет назад, что можно в страстных объятиях умирать от одиночества и собственной холодности и тут же воскресать просто от его голоса, дыхания, от губ, сонно отозвавшихся на твоё прикосновение.
Чем более одинокой и холодной почувствует она себя в ту ночь, тем отчаянней, ненасытней будет тоска по этому самому "слиянью душ".
Потому что горела она одна.

Ну да ладно, плевать, лишь бы не погасло.
И соберёт по капле всё своё мужество, терпение, даже джиннов призовёт на помощь Иоанна, когда уже на рассвете, незаметно выскользнув из дома, они гуляли по синевато-снежным московским улочкам, ожидая открытия кафе. И она развлекала Дениса импровизированными фантастическими байками.
Мозг, воображение после бессонной ночи работали с болезненной остротой и щедростью, "на износ".

В кафе ей удалось завладеть вниманием соседей по столику - продавщиц из гастронома напротив, празднующих чей-то день рождения.
Девчонки уже расплатились, но не уходили, желая дослушать её импровизацию про золотую монету, которая очень привязывалась к каждому из хозяев, но те то и дело продавали её, обменивая то на корзину с яствами, то на красивое платье, то на редкую книгу.

Монета страдала от их неверности.
Но вот однажды появился человек, который полюбил её.
Он спрятал её и хранил у себя до конца жизни, а перед смертью зарыл в саду под яблоней, чтобы она не досталась никому.

Монета лежала в земле и плакала.
Ей хотелось наверх, к людям, чтоб её снова ласкали и любили, хотелось блистать и сверкать, как в былые времена.
Прошло много лет, и вот однажды...

Денис уведёт её. Девчонки из гастронома так и не узнают, что случилось однажды, и сама Яна не узнает - в то утро ей придумывалось на любую тему легко и мгновенно, мысли едва успевали формироваться в слова.

Девчонки будут смотреть, как Денис подаёт ей пальто, и перешёптываться.

"Сюжет для мульти", - скажет он про историю монетки и потащит Яну в гости к шефу, другу их семьи.
Она поймёт, что это смотрины, но даже тут не обидится, постарается не ударить в грязь лицом.
Денис уже не позволит ей импровизировать.
Яну приятно поразит, что он помнит все её байки едва ли не лучше её самой, он будет рассказывать сам, лишь изредка обращаясь к ней за уточнениями, дирижировать.
И вообще они выступят как хорошо сработавшаяся эстрадная пара.

Два часа яниных баек будут с блеском "держать зал" - маститого режиссёра и его супругу, киноактрису  фильмов яниного детства.
Уже поблекшую, с лицом девушки-старушки из сказки о потерянном времени.

Её своеобразный тоненький смех, близкий профиль - абстракция, символ, как лицо всякого популярного актёра, и в то же время - реальность, плоть...
Три глубоких штриха в углу обращённого к ней глаза, детская ямочка на щеке - они появляются, когда она смеётся...
Конкретность, близость её личика-символа, голосок-символ, предлагающий "ещё кофе", маленькая детская ручка в кольцах, рассеянно, как кошку, поглаживающая янин локоть.

И глаза хозяина дома, всепознавшего Будды, только что устремлённые, казалось, в самое вечность, а теперь внимающие гостям с живостью и непосредственностью первоклашки.

Через несколько лет Яна увидит, как он репетирует с актёрами, так же проигрывая на лице каждую их удачную реплику...
Лицо-театр, лицо-сцена, когда гаснет свет при малейшей фальши, и уже тянет склепным холодом.
И там, где только что кипела жизнь, с трудом различаешь лишь фанеру декораций да тени разбегающихся актёров.

Яна подыгрывает Денису. В уже сложившиеся истории щедро добавляет новые краски, детали, с почти чувственным наслаждением сознавая свою власть над этим прекрасным, вдохновенным лицом шефа, меняющимся по мановению её воли.

Вообще-то импровизация была ей несвойственна - видимо, стресс пробудил этот дар /тогда ещё о стрессе слыхом не слыхали, поэтому Яна и его приписала чуду/.

Ощущение нереальности дополняла странная обстановка комнаты - ультранесовременная, будто сама история - Древний Восток, французская монархия, русский классицизм.
Павел, Александр, модерн начала века, - сама история овеществилась здесь в самом немыслимом сочетании.

Стены, обитые темно-вишневой тканью с золотыми букетами, на одной из стен - панно - старинная китайская вышивка, подсвеченная китайским фонарём с красными шёлковыми кистями. Стол-сороконожка красного дерева, английские чипиндейловские стулья, в углу - два "буля", на каждом - по саксонской вазе.

Роскошная бронзовая люстра со свечами зажигалась, видимо, лишь в парадных случаях, горел торшер, переделанный из газового в электрический, и покрытый, вместо абажура, старинного рисунка шёлковым платком с изображением фехтующих дам в кринолинах.
Яне, неискушённой во всех этих Булях, Павлах и Чипиндейлах комната показалась невероятной, абсурдной, театральной.

Смотрины пройдут на редкость удачно. В результате Яна выиграет главный приз - Дениса Градова.
И, прижимая к сердцу драгоценную ношу - нечто тяжеленное, громоздкое и неподъёмное, свою каменную Галатею, потащит её дальше и дальше в свою жизнь.
Оживёт ли Галатея? О будущем Яна не думала. Только бы выдержать, дотащить, не выронить...

Пройдёт ещё несколько дней, которые мало что изменят - их встречи то ночью у Дениса, то днём у неё - лихорадочно-торопливые, как бы мать не вернулась с работы раньше времени.

И мамины ревнивые ненавидящие взгляды, летящие в Дениса, и ненавидящие взгляды Роковой, летящие в Яну, и вместе с тем благополучно завершившиеся съёмки, и зачёты по контрольным, которые она отослала на факультет.

И в каждом номере - её материал, потому что она уже начнёт привыкать к этим сладким мукам.
И чем более будет осознавать свою с Денисом несовместимость, тем сильнее влюбляться. Чем тяжелее ноша, тем она будет становиться драгоценнее.

Потом он сделает ей предложение, буднично, между прочим, будто приглашая выпить чашку кофе в буфете.
А Яна будет молчать, молчать, не в силах из себя выдавить что-либо подходящее случаю, - все слова разом превратятся в пустые звуковые оболочки, лишенные какого бы то ни было смыслового содержания.

И тогда статуя на мгновенье оживёт.
Что промелькнёт вдруг в незамутнённых никакими "чуйствами" глазах Дениса - растерянность? Волнение? Страх её отказа?
Во всяком случае, это "что-то" с лихвой заменит Яне любовные излияния, как и в первую их ночь, когда его губы благодарно и уязвимо толкнулись в её пальцы.

Она нужна ему.
В том, как он ждал ответа, было нечто от младенца, у которого тянут из рук погремушку.

Денис - солнечный день.

Я ныне новый выплавляю род!

*   *   *

 

Присутствовали:
 АХ(Ангел-Хранитель, АГ(Ангел-Губитель), Иоанна.
Свидетели:
В Ленин, Гесс(духовный наставник Маркса), Ромен Роллан, А.Блок, Вл.Маяковский, Герберт Уэллс, Шарль де Голль, А.Пушкин, Макс.Волошин.

*   *   *

- Ладно, я тебе открою самую тайную тайну, - прошипел АГ. - Тем более, что всё равно на Суде "всё тайное станет явным"...
После смерти Ленина, как только Иосиф фактически пришёл к власти, я нашёптывал ему сделать религию государственной.

Отказаться от этого никому не нужного атеизма, рассказать честно народу об ошибках социальной политики духовенства, привести свидетельства, о которых мы говорили...
Опереться на лояльное духовенство, на обновленцев...

Развесить повсюду цитаты из Писания, обличающие неправедную власть князей...

Объявить, что отныне "лежащий во зле мир", то есть "мир насилья" разрушен, и церковь будет служить бедным и униженным, трудовому народу, как, мол, и призывал Господь:

"Кто не работает, тот не ест..." "Блаженны плачущие", "Блаженны нищие духом..."

- "Нищие духом" - это совсем не нищие...

- Кто там будет разбираться, всё можно было бы оформить надлежащим образом. "Блаженны алчущие и жаждущие правды..."

И все эти грозные тексты из Ветхого Завета, из "Откровения"...
Опереться на слова "Всякая власть от Бога"...
Чтобы вместо царя и членов его семьи отныне читались поминовения Генсека и членов политбюро...

А главное, преподнести некоторые тексты как благословение свыше на кровь и насилие:

"Воздайте ей так, как и она воздала вам, и вдвое воздайте ей; в чаше, в которой она приготовляла вам вино, приготовьте ей вдвое.

Сколько славилась она и роскошествовала, столько воздайте ей мучений и горестей...
/Отк. 18, 6-7/

- Так это же о последних временах...

- Кто бы стал разбираться!... Тем более что никто не знает, когда они наступят.
Картина получилась бы впечатляющая - все дружными рядами в храмы на исповедь.
Не надо никаких характеристик с места работы и жительства для вступления в партию, никаких иных рекомендаций - только от священника...
И твори, что хочешь, именем Божьим...

- Господи помилуй! - в ужасе перекрестился АХ. Вслед за ним перекрестилась и Иоанна.
АГ погрозил её кулачком.

- Что, страшно? Так ведь именно за это все сейчас упрекают Иосифа - за отделение церкви от государства! Что он не заставил церковь служить режиму, как это делают все уважающие себя правители. Не стал отдавать Богово кесарю.

А как славно могло бы получиться!

- Погоди, сын тьмы... Ну и что ответил Иосиф?

- Угадай.

- Сослался на цитату Ленина?

"Атеизм является неотъемлемой частью марксизма. Марксизм - это материализм, мы должны бороться с религией, так как это азбука каждого материалиста, а поэтому и марксиста"?

-Вот и не угадал! - заболтал АГ ножками в белых сандаликах. - Плевал Иосиф на всякие революционные догмы - ты же сам приводил свидетельства Троцкого!
Что любая догма для Иосифа - лишь трамплин к укреплению власти.

- Тогда мысль Гесса, духовного наставника Маркса:
"Бесполезно и безрезультатно поднимать людей к исторической свободе и делать их соучастниками в дележе благ существования, не освободив их от духовного рабства, т.е. религии"?

- Опять не то.
Иосиф давно понял, что "дележка благ существования" - всего лишь разборки меж собой явных и потенциальных вампиров. И никакая не свобода.

- Кажется, я догадался.
Многонациональное государство. Нельзя делать приоритетной какую-то одну из религий...

- Подумаешь, преграда! Православные, католики, буддисты, иудеи, мусульмане - пусть каждый идёт в свою церковь и приносит оттуда лишь справку о моральной и политической благонадёжности. А в остальном, в догматах - полная свобода, охраняемая государством.

А может, со временем и какая-либо объединённая религия получилась бы.
Новая вселенская церковь под покровительством Отца Народов...

- Господи, помилуй! - снова перекрестились АХ с Иоанной, - Тут уж антихристом попахивает...

- Вот и Иосиф так ответил, когда я ему эти радужные перспективы рисовал...
Только давайте без рук, граждане.

- Но ведь зарубежная церковь и упрекала нашу в "подъярёмности"...

- Э, речь, возможно, и могла идти о лояльности власти, о сотрудничестве с властью в интересах Антивампирии, но я-то нашёптывал - использовать!
На, казалось бы, святое дело - укрепление и славу Антивампирии!

Мол, столько крови прольётся; насилия, слезы, страдания - получи на это благословение церкви, пусть возьмёт на себя часть греха...

"Нас вырастил Сталин - помазанник Божий..." - как бы получилось славно!
Демократический принцип - разделение ответственности. Коллективный грех...
Весь мир так живёт.

А Иосиф ни в какую.
Как строчки "Сталин - избранник народа" из гимна вычеркнул, так и "Сталин - помазанник Церкви", читай "Божий" отмёл.

Один, всегда один. Даже матери написал: "Я свою долю выдержу..."

- Почему же один? - улыбнулся АХ загадочно. - Вовсе не один.
И кровь ни на церковь, ни на народ перекладывать с плеч своих не захотел, ни Всемирную Революцию раньше свершения времён стряпать...
И ответил он тебе...

- Всё-таки догадался, Позитив?

- "И повёл народ Свой, как овец, и вёл их, как стадо, пустынею. Вёл их безопасно, и они не страшились, а врагов их покрыло море." /Пс. 77, 52-53/ - ответил он тебе, верно?
И ещё:

"Выйди от неё, народ Мой".

*   *   *

"Это общество, похожее на ребёнка, вынутого из чрева. Он весь в крови, но он родился!" /Р. Роллан/

*   *   *

"В последний раз опомнись, старый мир!
На братский пир труда и мира,
В последний раз на светлый братский пир
Сзывает варварская лира".
/Ал. Блок/

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1924г. Выступление на Пленуме РКПб о внутренней торговле и потребительской кооперации. Читает лекции "Об основах ленинизма".
Руководство работой 13 съезда РКПб, избран членом комиссии по работе с молодёжью и членом ЦК.
Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата и утверждается Генеральным секретарём ЦК РКПб.

Работа в комиссии по проблемам деревни.
Участие в работе 5 Конгресса Коммунистического Интернационала. Речь "О компартии Польши". Избран членом Исполкома и Президиума Исполкома Коминтерна.

Участие в совещании секретарей деревенских ячеек, речь "Об очередных задачах партии в деревне".
Речь "Троцкизм или Ленинизм?" на пленуме ВЦСПС.
Предисловие к книге "На путях к Октябрю" 1925г.
Речь на 13 губернской конференции "К вопросу о пролетариате и крестьянстве".

Участие в работе 5 Пленума ИККИ, речь "о Чехословацкой компартии".
Речь "К национальному вопросу в Югославии".
Участвует в работе 14 партконференции.
Речь "О политических задачах университетов народов Востока".
Речь на пленуме по поводу переименования РКПб в ВКПб. Руководство работой 14 съезда ВКПб. Избран членом ЦК ВКПб.

*   *   *

"Превратить нашу страну из аграрной в индустриальную, способную производить своими собственными силами необходимое оборудование, - вот в чём суть, основа нашей генеральной линии.

Мы должны поставить дело так, чтобы помыслы и стремления хозяйственников были направлены в эту именно сторону, в сторону превращения нашей страны из страны, ввозящей оборудование, в страну, производящую это оборудование.

Ибо в этом основная гарантия хозяйственной самостоятельности нашей страны.
Ибо в этом гарантия того, что наша страна не будет превращена в придаток капиталистических стран".
/И. Сталин/

"...мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке.
Страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства.

Эта линия требует максимального развёртывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть.
Она решительно отрицает политику превращения нашей страны в придаток мировой системы капитализма.
Это есть наша линия строительства, которой держится партия и которой будет она держаться и впредь.
Эта линия обязательна, пока есть политическое окружение".
/Из речи на 14 съезде ВКПб/

*   *   *

"Сменовеховство, это - идеология новой буржуазии, растущей и мало-помалу смыкающейся с кулаком и со служилой интеллигенцией.

Новая буржуазия выдвинула свою идеологию, сменовеховскую идеологию, состоящую в том, что коммунистическая партия, по её мнению, должна переродиться.
А мы, большевики, оказывается, должны подойти к порогу демократической республики, должны потом перешагнуть этот порог.

И с помощью какого-нибудь "цезаря", который выдвинется не то из военных, не то из гражданских чинов, мы должны очутиться в положении обычной буржуазной республики...

Наша партия не перерождается и не переродится.
Не из такого материала она склеена и не таким человеком она выкована, чтобы переродиться /аплодисменты/".

*   *   *

Смотри: над нами красные шелка -
словами бессеребряными затканы, -
а у скольких ещё бока кошелька
оттопыриваются взятками?

* * *

Чтоб замаскировать тело мандрилье,
шерсть аккуратно сбрил на рыле.
Хлопья пудры / "Лебяжьего пуха!"/,
бабочка-галстук от уха до уха.
Души не имеется /Выдумка бар!/
В груди - пивной и водочный пар.

. . .

Он специалист, но особого рода:
Он в слове мистику стёр.
Он понял буквально:
"братство народов"
как счастье братьев, тёть и сестёр.

. . .

Ладонью пакет заслоня -
Взрумянились щёки-пончики,
Со сладострастием, пальцы слюня,
мерзавец считает червончики.

Такому в краже рабочих тыщ
Для ширмы октябрьское зарево.
Он к нам пришёл, чтоб советскую нищь
на кабаки разбазаривать.

. . .

Лишь лёжа в такую вот гололедь,
зубами вместе проляскав -
поймёшь: нельзя на людей жалеть
ни одеяло, ни ласку.

/Вл. Маяковский/

*   *   *

"Партия рассматривает нашу революцию как революцию социалистическую.
Как революцию, представляющую некую самостоятельную силу, способную идти на борьбу против капиталистического мира.

Тогда как оппозиция рассматривает нашу революцию как бесплатное приложение к будущей, ещё не победившей пролетарской революции на Западе.
Как "придаточное приложение" будущей революции на Западе, не имеющее никакой самостоятельной силы".
/ "О социал-демократическом уклоне в нашей партии"/.

*   *   *

"Я никогда не встречал более чистосердечного, справедливого и честного человека.
И своим потрясающим, неоспоримым восхождением он обязан именно этим качествам, а не чему-то тёмному и зловещему...

До встречи с ним я думал, что он, возможно, находится на этом посту потому, что люди боятся его. Но скоро понял, что его никто не боится и что все ему доверяют".
/Г. Уэллс/

*   *   *

"Сталин слишком груб и этот недостаток, вполне терпимый в среде и общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности Генсека.

Поэтому я предлагаю способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека.
Который... отличался бы от Сталина только одним перевесом: был бы более терпим, более лоялен, более вежлив, более внимателен к товарищам, меньше капризности и т.д."
/В. Ленин/

"... У меня сложилось впечатление, что передо мной хитрый и непримиримый борец, изнурённый от тирании России, пылающий от национального честолюбия.

Сталин обладал огромной волей.
Утомлённый жизнью заговорщика, маскировавший свои мысли и душу, безжалостный, не верящий в искренность, он чувствовал в каждом человеке сопротивление или источник опасности.
Всё у него было ухищрением, недоверием и упрямством.

Революция, партия, государство, война являлись для него причинами и средствами, чтобы властвовать.
Он возвысился используя, в сущности, уловки марксистского толкования, тоталитарную суровость. Делая ставку на дерзость и нечеловеческое коварство, подчиняя одних и ликвидируя других".
/Шарль де Голль/

*   *   *

СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

- Иноки, иные, избранники... Искатели Истины. Эти "И" - их судьба.

Одни - для тела, другие - для дела, третьи - для Дела с большой буквы.

ДЕла, ради которого ты вызван Творцом из небытия. Сеятели, делатели, "ловцы человеков" для Жатвы Господней.
"По плодам их узнаете их"...

"Пил, ел, толстел, скучал, хирел,.. - не помню, как точно, - И наконец в своей постели скончался посреди детей, плаксивых баб и лекарей..."
Делатели денег, игроки всех мастей - от "на интерес" до "на души".

И Дело.
Инок не успокоится, пока не найдёт Его, не станет на Путь, ведущий к Истине.
Или останется "лишним человеком".
"Лишние люди" - их было на Руси немало.
"Чувствую в груди своей силы необъятные!"- восклицали они в тоске. - "Для чего-то я всё-таки родился?"

Иосиф - инок. Иной, избранник, искатель Истины.

"Сегодня приторно и пресно
В любом банановом раю,
И лишь в России интересно,
Поскольку пропасть на краю.

"Создаётся нечто вроде единого фронта от Чемберлена до Троцкого."

1926 г. Правомерна ли постановка вопроса о переделке мира?
Православный священник отвечает за вверенную ему паству, кесарь - за вверенное ему государство.
Должен ли он допускать, чтобы первородный грех, выражающийся в дурной бесконечности желаний его граждан, стоял впереди телеги? Служил стимулом так называемого "прогресса"? Если он отвечает перед Творцом за состояние душ своей паствы?

Строй, культивирующий грех, порождает вампиризм и хищничество; хищники "в Царствие не войдут".

Иосиф отвечал перед Богом за всю огромную Россию, "с южных гор до северных морей".

Он был вынужден убивать врагов и отделять овец от волков, чаще всего интуитивно, с кровью и страданиями...
Он отстранился ото всех религий в своём многонациональном государстве, ибо ещё больший грех - объединить религии, подчинив государству.
Насильно тащить павший, во всём разуверившийся народ в храмы.

Ему предстояло собрать огромное разношерстное стадо, больное и заблудшее, в разрушенную нищую овчарню.
"Собрать расточённое"...

"Всякая власть от Бога."
Да, она часто нам посылается в наказание и во исправление, возможно, даже для "искушения огненного".

Но тогда возникает вопрос: если власть требует от тебя нечто, противное твоей совести /вписанному в сердце Закону/, то есть "искушает" тебя, то со стороны церкви требовать в этом случае послушания - вводить и власть, и подчинённых в грех.

Падение и склонение к падению.

Такое послушание не может быть угодным Богу.

Отделив церковь от государства, Иосиф взял на себя и её возможные грехи, и своей паствы. В основном, неверующей паствы.
Доставшейся ему от некогда "Святой Руси", где царь перестал быть "отцом", люди - "братьями", а "Высший свет" - светом.

"Среди лукавых, малодушных,
шальных балованых детей,
Злодеев и смешных и скучных,
тупых, привязчивых судей,

Среди кокеток богомольных,
среди холопьев добровольных,
Среди вседневных, модных сцен,
учтивых, ласковых измен,

Среди холодных приговоров,
жестокосердой суеты,
Среди досадной пустоты,
расчётов, дум и разговоров,

В сем омуте, где с вами я
купаюсь, милые друзья". /А. Пушкин/

*   *   *

"Край родной долготерпенья", по словам Тютчева...
Терпеть во имя Дела Божия, коллективного спасения, но не ради взаимного вампиризма, общества хищных волков и огрызающихся завистливых волчат в овечьих шкурах.

Умножать дурную похоть, свою или чужую, оградив её законами - не дело угодного Богу пастыря.

Русская революция была судом не только над русской действительностью, но и над религиозной терпимостью ко злу.

Над всеобщим молчанием - монархии, двора, чиновничества, дворянства, священства, гуманистической интеллигенции...
Над молчанием, которым "предаётся Бог".

В результате революции была освобождена страшная злая разрушительная энергия, которую предстояло обуздать и направить на созидание.

Иосифу предстояло укротить в своём народе зверя.
Создать законы, при которых хищник должен отдать сам всё лишнее во избежание смертельной грызни.

По Закону Неба человек отдаёт нуждающемуся не только лишнее, но и последнее, но увы!..

Хотя были и такие, отвергающие царство земное, "сытый социализм" с регулярно наполняемой для всех кормушкой.

"Мечта прекрасная, ещё неясная"... Светлое будущее.
Неосознанная мечта о Новом Иерусалиме, о преображённой земле.

"И как один умрём в борьбе за это!.."
Ну не о корыте же с похлёбкой здесь идёт речь.

- Устроиться на земле без Бога! - фыркнул АГ.

- Без бога хищников и фарисеев, которого они создали по своему "образу и подобию".

Которого придумали, чтобы прикрыть свой грех.
Не имеющего ничего общего с Богом Евангельским.

Истинный Бог пришёл к советскому народу, когда злая разрушительная энергия стала созидательной, ибо "по плодам их узнаете их" и "не может худое дерево приносить добрый плод".

"Россия - хранительница Замысла Божия о богочеловечестве".
В процессе земного пути победить в себе гордого отщепенца, разрушителя, животное.
И идти против течения, против всего "лежащего во зле" мира, преодолевая тьму, прежде всего собственную.

Самоутверждаться не чтобы "Целое мне служило", а чтобы послужить Целому, далеко выходящему за рамки земного бытия.

"Дорога к солнцу от червя..."
/Гумилёв/.

Дело соединения твари со своим Творцом начатое уже здесь, на земле.
"Едино Небо и един пастырь."

Не "жить, чтобы жить",
не "жить, чтобы выжить",
не "жить, чтобы пожить, чтобы нажиться"...

Они искали Истину. Узкого пути спасения среди ощетинившейся тьмы.

Разваливающаяся растерзанная Россия, растоптавшая прежних пастырей вместе о прежними идеалами.
Разрозненное взбесившееся стадо, а вокруг - жаждущие пира кровавого волки внешние.

И сатанинские призывы ко всемирной антихристовой революции, в пасть которой готовились "заклятые соратники" низвергнуть Россию.

*   *   *

Ты взыскана судьбою до конца:
Безумием заквасил я сердца
И сделал осязаемым твой бред.
Ты - лучшая! Пощады лучшим - нет!

В едином горне за единый раз
Жгут пласт угля, чтоб выплавить алмаз.
И из тебя, сожженный Мой народ,
Я ныне новый выплавляю род!

/Максимилиан Волошин "Благословение"/

И вижу я труп на дороге.

*   *   *
Денис - солнечный день...

 

Как ни забавно, но именно после этого официального шага с его стороны, ею, так дерзко поправшей формальности и условности в желании заполучить Дениса Градова , наконец-то овладеет блаженное чувство покоя.

 Всю эту неделю она будет мотаться по району, соберёт кучу материала и засядет за машинку - подарок Дениса, которую она быстро освоит, хоть и двумя пальцами.
Съёмки у них в городке будут закончены, останется лишь натура - зимняя деревня.

Денис захочет снять обязательно экзотику - глухую заснеженную деревушку посреди леса, и отправится с оператором Лёнечкой на выбор натуры.
С ними увяжется Жора Пушко - сделать цветные фото для иллюстрированных журналов - где клюнет.
Помимо всего, это будет просто приятная воскресная вылазка на лыжах.

Был морозный солнечный день.
К вечеру ещё больше захолодает, поднимется сильный ветер и метель.
Яна совсем окоченеет, пока доберётся до редакции, чтобы позвонить Денису.
Будет около десяти.

Яна стоит в "предбаннике", прижимая у уху чёрную ледяную трубку /в воскресенье в редакции топили лишь чтобы не замёрзли батареи/.
Трубка пахнет людочкиной "Пиковой дамой".

Тот их разговор. Сколько раз она будет потом снова и снова проигрывать его в памяти, выискивая зловещий тайный смысл!
Набирает ещё раз. Долгие гудки, никого.
Что случилось - он должен быть уже дома... Она собирается вешать трубку.

- Да!

Короткое, отрывистое. Обычно денисово "Да" протяжно-недовольное, будто спросонья.

- Привет. Ты что, не слышал? Звоню, звоню...

- В ванне отогреваюсь. С этой деревней... окоченел, как собака.
Что у тебя?

- Нормально, стучу, как дятел. Деревню нашли?

- Вроде бы,.. - пауза. И вдруг,
- Приезжай, Иоанна Аркадьевна.

- Когда?

- Сейчас. Садись в электричку и приезжай.

Снова пауза. Яна слышит в трубке его дыхание, представляет себе его лицо, смутно белеющее на сгибе её руки, влажные после ванны волосы холодят кожу...
И будто взлетает на качелях, перехватывает дыхание.

До Дениса каких-то три часа.

- Послезавтра утром три материала сдавать. И летучка.

- Плевать. Приезжай!

Опять уносят её качели в комнату на Люсиновке, но тут же возвращают на грешную землю. Она до боли сжимает в пальцах дырокол. Она цепляется за этот дырокол, как Антей пяткой за землю.

- Не могу, нельзя.

- Ладно, я опять в ванну, холодно. - Тон не обиженный, не разочарованный, просто никакой, - Ну, целую?

- Целую.

Короткие гудки.
После разговора горький, как хинин, осадок.
Яна с трудом удерживается, чтобы снова не позвонить, но не вытаскивать же его вторично из ванны!
Она берёт себя в руки. С тем, что на древе их любви плоды, в основном, горькие, она уже свыклась и примирилась.

В понедельник с утра она всё сдаст и после летучки уедет на задание.
В редакции появится к концу дня - только чтоб появиться.
Краем уха слышит, что куда-то пропал Лёнечка, что звонила его жена из Москвы , разговаривала с Жорой Пушко. Который сказал, что остался вчера у знакомых в Коржах, где и заночевал.

Градов с Лёнечкой отправились на лыжах поглядеть ещё одну деревню, Власово.

Лёнечкина жена сказала, что ночевать он вообще домой не пришёл, хотя они договаривались идти вместе в гости. Она не дождалась и пошла одна.
Что если он напился, то должен был позвонить - он всегда звонил или ночью, или, в крайнем случае, утром.
Должна же быть в деревне почта!
Что сначала она злилась, а теперь волнуется, а у Градовых к телефону никто не подходит.

Жора Пушко успокаивал её, сказав, что Лёнечка с Денисом наверняка где-нибудь в загуле, что он сам от знакомой еле вырвался.

Мол, не понимают некоторые граждане, что после праздников должны следовать будни...

Значит, когда она звонила... Перед глазами возникла картина - пьяненький Лёнечка с гитарой, фехтующие дамы на торшере, Роковая на коленях у её Дениса... Ещё какие-то бабы...
Опять хинная горечь подкатит к горлу. Яна промолчит и заставит себя переключиться на дела.

Вечером Лёнечкина жена дозвонится, наконец, до Дениса, который скажет, что весь день сидел в монтажной, а о Лёнечке слыхом не слыхал.
Что, покинув Коржи, они действительно собирались поглядеть Власово, но было уже около трёх.
На лыжах Лёнечка ходит плохо, он устал, замёрз и еле двигался, они бы не успели до темноты.
Поэтому Денис побежал во Власово один, а Лёнечка пошёл к станции.

Весь вечер и ночь с понедельника на вторник лёнечкина жена будет обзванивать приятелей, милиции и морги.

Его тело найдут во вторник, к вечеру. Коржинские мальчишки, заново прокладывающие в лощине лыжню после бушевавшей двое суток метели.

Лёнечка будет сидеть, привалившись спиной к стволу корявой ели, занесённый по самые плечи снегом и уже окаменевший.
На затылочной части черепа будет глубокая рана, и никаких следов борьбы. Судя по всему, удар был нанесён сзади, неожиданно, после чего убийца надел на Лёнечку шапку и посадил под дерево.

Кому понадобилось убивать безобидного Лёнечку в чужом лесу, за несколько десятков километров от Москвы?

Ограбление, женщина? Но женщинами Лёнечка не интересовался, ценностей у него при себе не было, а кошелёк с мелочью и железнодорожным билетом туда-обратно лежал нетронутый в кармане куртки.

В среду вечером она, наконец-то, дозвонится до Дениса.
Он скажет, что всё это, конечно, ужасно, что только убийства ему не хватало, когда у него в две смены монтажная, а тут милиция, следователь и хрен знает что.
И вообще он ни о чём таком не желает слышать и просит хотя бы её не касаться этой темы.

Темы она больше не касалась, но разговор не клеился.
Перед глазами маячил занесённый снегом Лёнечка.

Четверг и пятницу, отпросившись у Хана, она безвылазно просидит дома за машинкой.
Дело будет продвигаться туго, будут лезть посторонние мысли...

Так что, в конце концов, она отодвинет редакционные материалы и начнёт сочинять историю про человека с лицом-театром, которого люди избрали судьёй, потому что он умел разглядеть истинную суть каждого, стоящего перед ним.

И истина эта, доброта или злоба, жадность или бескорыстие, хитрость или простодушие сразу же отражалась на его лице.
Невозможно было что-либо скрыть от этого судьи, каким бы запутанным ни казалось дело.

И вот однажды некто, причинивший людям много зла и горя, боясь разоблачения, пришёл к судье с намерением убить его. Судья не хотел умирать.
Он поклялся, что впервые в жизни погрешит на суде против истины и выгородит виновного.

Он сдержал слово и представил дело так, что виновный и его жертва как бы поменялись местами.
Однако каждый раз, оказываясь по воле судьи в роли жертвы, преступник испытывал её горе и страдания.
А судья смотрел на подсудимого, и на лице его отражалась истина.

Подсудимый был оправдан, но история на этом не кончилась.
Яна пока не знала, как её кончить.
Не знала, что она так и останется неоконченной.

Назавтра в редакции ей выложат новости.

В лощине, в двухстах сорока трёх метрах найдены под снегом лёнечкины лыжи и палки, а неподалёку от корявой ели ещё кое-что.
Шарф Павлина! Ну этот, мессершмиттовский...

Нет, смешно было бы, конечно, думать, что Павлин убил Лёнечку. Лёнечку вообще не убили. Установлено, что это несчастный случай - съезжая на лыжах в лощину, Лёнечка упал, ударился затылком о торчащий из-под снега валун и, видимо, потерял сознание.

Тогда Павлин снял с него лыжи, обвязал под мышками своим шарфом /установлено экспертизой/ и протащил Лёнечку по лощине, по снегу, двести сорок три метра.
А затем оставил под елью и уехал.

Случилось это около пяти, уже стемнело, к тому же погода была ужасная - мороз, ледяной пронизывающий ветер, к вечеру ещё и пурга разыгралась.

Выдохся Павлин и стало ему не до Лёнечки - тут бы свою шкуру спасти, самому добраться до станции.
Ну, а далее везде.

Вот что расскажут ей в редакции. Беспощадно, не стесняясь в выражениях, как человеку, никогда не имевшему и не могущему иметь ничего общего с этим подонком в павлиньих перьях, который, спасая свою шкуру, бросил умирать беспомощного товарища.

Их беспощадность будет великодушием по отношению к ней, она как бы разом отгородит, защитит её, заблудшую и прощёную, от позора, именуемого Денисом Градовым.
Которого она, неопытная, доверчивая, увлекающаяся, не сумела раскусить так же легко и сразу, как они.

"Ничего между вами не было и не могло быть. Видишь, мы совсем и думать забыли. Забудь и ты..."
Она будет молча сидеть на подлокотнике людочкиного кресла, медленно погружаясь в звенящую ватную дурноту. Нестерпимость этих первых минут возмездия, их боль и стыд она воспримет как заслуженную кару.
Будут все муки ада, будет всё, кроме удивления - видимо, подсознательно она всегда ждала катастрофы.

Крамольное её увлечение, кривая дорожка, на которую она ступила, зная, что ни к чему хорошему это не приведет.

Неизвестная игра без правил.

*   *   *

"Основной факт, определяющий нашу политику, состоит в том, что в своём хозяйственном развитии наша страна вступила в новый период НЭПА, в новый период новой экономической политики, в период прямой индустриализации...

Центр индустриализации, основа её состоит в развитии тяжёлой промышленности /топливо, металл и т.п./, в развитии, в конце концов, производства средств производства, в развитии своего собственного машиностроения.

 Индустриализация имеет своей задачей не только то, чтобы вести наше народное хозяйство в целом к увеличению в нем доли промышленности.

Но она имеет ещё ту задачу, чтобы в этом развитии обеспечить за нашей страной, окружённой капиталистическими государствами, хозяйственную самостоятельность.
Уберечь её от превращения в придаток мирового капитализма.
/И. Сталин/

*   *   *

Дрянь пока что мало поредела,
Дела много - только поспевать.
Надо жизнь сначала переделать,
Переделав, - можно воспевать.

. . .

Я белому, руку, пожалуй, дам,
Пожму, не побрезговав ею.
Я лишь усмехнусь:
- А здорово вам намылили шею!

Укравшему хлеб не потребуешь нар.
Возможно простить и убийце.
Быть может, больной, сумасшедший угар
В душе у него клубится.

Но если скравший этот вот рубль
Ладонью ладонь мою тронет,
Я, руку помыв, кирпичом ототру
поганую кожу с ладони.

. . .

Не ваше счастье - счастье вдвоём!
С классом спайся чётко!
Коммуна: всё, что моё - твоё,
Кроме зубных щёток.

. . .

А в разных главках неуловимо
шофёры возят и возят мимо.
Не ухватишь - скользкие, -
не люди, а налимы.

. . .

"Заниматься любовью в виде спорта,
Не успев вписаться в комсомол.

***

В течение дня страну наводня
Потопом ненужной бумажности,
В машину живот уложит - и вот
На дачу стремится в важности.

***

В наших жилах кровь, а не водица
Мы идём сквозь револьверный лай
Чтобы, умирая, воплотиться
В пароходы, в строчки и в другие долгие дела.

(Вл. Маяковский)

*   *   *

СЛОВА АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Иосиф сел играть без козырей.
Козыри прежние - "похоть плоти, похоть очей и гордость житейская", правящие миром, как констатировал апостол Павел, - не годились.
О, эти старые проверенные козыри тьмы - у врагов их было в избытке!

Но Антивампирии были нужны самоотверженность, бескорыстие, нравственная чистота, трудовой энтузиазм, готовность отдать жизнь за революцию и "за други своя".

Возможно ли построить новое прекрасное здание из гнилых кирпичей, влить молодое вино в старые мехи?

Ильич перед смертью мечтал об обществе святых, о Францисках Асизских...
У этих же не было даже страха Божия.

Они крушили храмы, сбрасывали с куполов колокола, жгли иконы и кусали руку священника, которую совсем недавно целовали смиренно...

- Да, - сказал Иосиф утопистам-мечтателям, - вот они, ваши новые люди - жертвенные, бескорыстные, чистые помыслами и влюблённые в дело революции...

Указал на тёмное, разрозненное злобное стадо и щёлкнул бичом.

И люди поверили.
Нет, не в Иосифа - никогда ни при каких обстоятельствах он не объявлял себя богом.
Они поверили в себя, в лучшее в себе.

Потому что благодать Божия - и есть наша подлинная сущность, а грех - лукавая химерическая оболочка.
Состояние одури, сна.

Лишь соответствующее Замыслу - подлинная суть вещей.
Каждый человек - неповторимая индивидуальность; неповторима и каждая нация, но все вместе - составляющие единого Целого.
Строго определённого Богом.

Пусть щёлкал бич и они рычали, прыгая сквозь огненный обруч...
Пусть дрессировка, страх, пропаганда - но они слушались!
Они строили плотины, города, дороги, заводы, не пухли от богатства и чужой крови, как клопы...
Не блудили, не требовали суверенитетов, разрушающих страну...

Они стояли на Пути, не зная этого, и были счастливы.
Ибо жили по-Божьи в атеистическом, но отнюдь не безбожном государстве.

В коммуну душа потому влюблена,
Что коммуна, по-моему, огромная высота,
Что коммуна, по-моему, глубочайшая глубина.

Заботливый отец запирает неразумных детей на ключ, заботливый хозяин сажает неразумного пса на цепь для его же блага.
Заботливый пастух загоняет овец в надёжное укрытие, чтобы их не расхитили волки.

Что же касается так называемой демократии...

"Не следуй за большинством на зло, и не решай тяжбы, отступая по большинству от Правды". /Исх. 23, 2/

Спаситель был отдан на распятие демократическим путём голосования.

Демократия - дать вампирам возможность свободно плодиться и жрать овец.
Красный террор - отстрел волков.
Единственными оружиями Иосифа поначалу были страх и послушание, порождённое страхом.

Как они предательски, по-вампирски себя вели, предавая других! Радуясь, что их-то на сей раз опять "пронесло"!

Ценных учёных посадили в золотую клетку, и они работали на Антивампирию.

Страх кесаря - не от хорошей жизни, но во спасение.
Когда нет страха Божия, который, как известно "Начало премудрости"...

- А как же дарованная Богом свобода?

- Опять ты за своё, сын тьмы!
На земле бывает лишь свобода от Бога. Свободу в Боге на земле называют послушанием.

"К свободе призваны вы, братия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти";
/Гал. 5, 13/

Иосиф не сразу понял, кто в ответ на его детский бунт против злой действительности, против Вампирии, забрал железной рукой его разум, волю, сердце.

"Исполнись волею Моей..."
Первая дерзкая попытка коллективного спасения неверующих, попытка поставить многонациональный падший народ "на Путь".

Кесарь занялся Божьим. Это была скорее религия, чем социология.
Небо, а не земля при всём прагматизме Иосифа.

Это был первый дерзкий опыт выращивания нового человека.
Хомо Советикус.

"Оковы тяжкие падут, темницы рухнут..."

Когда взошла "звезда пленительного счастья" и "воспряла ото сна" Россия, когда "на обломках самовластья" закончились кровавые разборки красных, белых и зелёных, пора переделов собственности, идей и декретов...
 когда всплыла после бури грязная пена всякого ворья, спекулянтов, бандитов, хулиганов, сепаратистов...
 когда "выглянуло из-за спины РСДРП мурло мещанина", стало ясно, что справиться со внутренним и внешним врагом может только сильное государство.

В котором "кадры решают всё".

А кадры эти - францисски ассиизские.

"Гвозди бы делать из этих людей..."

Но гвоздей не хватало. В основном - слушали, постановили...
Что "человек - звучит гордо", первородный грех - отменён декретом как пережиток прошлого.
И вперёд!
Мы родились, чтоб "сказку сделать былью..."

- Санаторий! - вдруг взорвался АГ. - Любите, детки, друзей-товарищей, лишнего не говорите, в Африку не ходите, денег не копите, на чужих жён не глядите, всем соцлагерем дружите...
А ещё кожанки надели!

- Так, вроде бы, твой урожай, - хмыкнул АХ, болтая белыми ножками, - бунтари, пища адова...

- Какое там! - отмахнулся АГ, - Поначалу, правда, побузили, постреляли, кое-что кое у кого отобрали, бесноватые в церквах покуражились...

Ну мы, само собой, рады, ждём, когда они винтовки смажут, лошадей подкуют да в поход за мировую революцию...
Грабить проклятых заморских буржуев, шампанским ихним надираться, мадамов своих и чужих на роллс-ройсах катать...
Гуляй, пролетарий, пришёл твой час! Никаких тебе цепей, всё дозволено!..

А они - вот тоска-то!..
Не кабаки пооткрывали, не бардаки новые для дорвавшегося до благ революционного народа, а школы, избы-читальни, рабфаки, ликбезы, колонии для беспризорных, здравпункты.

Запретов насочиняли, строгостей - будто в монастыре.
А говорили - свободная любовь, общие жёны...

Куда там!
Одной-то жене изменишь - аморалку шьют, всей деревней осуждают.
Идейные коммуняки - всё для народа, лично себе ни-ни.
Первые в труде и в бою.

Разве что "брат" "товарищем" заменили, послушание назвали дисциплиной и никаких там загранок.
Отгородились ото всех забором и давай чудить. Духовный облик, моральный облик, чистота помыслов, высота порывов...

Строят светлое будущее, учатся, женятся, живут - не ропщут в коммуналках, выращивают детей "в буднях великих строек, в весёлом грохоте огня и звона".

Поют про какого-то чудика, который отдал жизнь, чтоб в какой-то там Испании крестьяне получили землю...

Плавают на рекорды, прыгают с вышки, пирамиды сооружают - нет, не финансовые, а из собственных загорелых тел.

В шахтах и на полях рекорды устанавливают, а затем не в кабак, а в самодеятельность, или с парашютом прыгать.
А чуть что не так - проработка, аморалка...
Нет, даже похуже монастыря!

Объявили, что Бога нет, а живут - будто кругом - один Бог, всюду и везде.

А вот кого нет, так это хозяина нашего, дьявола.
Будто не он правит бал на земле, а всякие там "слушали-постановили", для которых построить светлое будущее - раз плюнуть.

Нацепил значок с красным галстуком - и построил.
Где не будет ни жадности, ни эгоизма, ни похоти, ни злобы, ни вражды, ни лжи, ни измены...
И вообще никакого первородного греха, вона как.
Слушали-постановили - и нет князя тьмы.
Одни ангелочки кругом, крылышками шуршат.

План у них: через несколько пятилеток - светлое будущее.
А у нас - свой план.

Выявить, кто, про зарю коммунизма позабыв, маммоне служит, кто похоти своей, кто пред людьми кичится...
Кто норовит товарища заставить на себя спину гнуть, кто к соседке заглянул - мы тут как тут, всё записываем, фиксируем, съёмку ведём.
Чтоб потом на Суде весь компромат ба-бах - не отопрёшься.

А тут - никакого компромата.
Чуть у кого какой помысел - пожалте, товарищ, на проработку. Коллектив бдит, не дремлет.

План горит - одни ангелочки.
Раньше хоть попадались вредители всякие, неосознанные элементы, отрыжка прошлого, но потом такого шмону навели, что на одного вредителя - полный примус разоблачителей.

- Хватит прибедняться. Вон у тебя гора кассет - несправедливо расстрелянные, репрессированные... Сфабрикованные дела, доносы, страдающие безвинно дети и родственники...

- А ты поди разберись с этой горой, - огрызнулся АГ, - Вот тут, к примеру, жертвы, тут - палачи.
Но какие же они палачи, ежели уже через несколько месяцев - сами жертвы...
Вот - расстрелян, расстрелян...
А их палачей опять же через полгода забрали и шлёпнули...

И так вся гора.
И самые первые тоже убивали - буржуев, а потом их.
Вот папочка - тут и первые, и последние - фашисты в войну поубивали...

Поди тут отдели овец от козлищ - где убийцы-грешники, где безвинные праведники?
Революция своих детей пожирает, а нам потом разбирайся.

- А вот эти дела...
Вроде была наша категория, по всем параметрам грешники, а теперь поди ж ты, невинно пострадавшие, в ад сразу нельзя. Придётся досконально разбираться.

Бывает, попы-отступники попадаются... Чистых дел - раз-два и обчёлся.

Это кто революцию из корысти делал, чтоб самому пограбить. Спекулянты всякие, насильники,богоненавистники, отступники, садисты, мародёры, властолюбцы, идолопоклонники...

Но их с каждым годом всё меньше.
Ударники, стахановцы, спортсмены - все к труду-обороне готовы.
Проклятое время!

- Военные годы - ещё хуже. Каждый - патриот, герой-мученик за хранимое Небом Отечество...
"Нет больше того подвига, кто положит душу за други своя..."

После войны давай страну восстанавливать, опять трудовой энтузиазм, опять не до греха.
Разве что девчонку какую у Метрополя отловят, да и то при проверке выходит, что проводилось мероприятие по заданию МГБ в рамках защиты Отечества от агентов империализма.

А книги-то, книги...
Ну прямо жития святых - к добру призывают, к любви и дружбе...

Чтоб жёнам верность хранить, честно работать, о богатстве не думать, денег не копить, вещами лишними жизнь не обременять.

Даже сама интеллигенция, те, что в себе вампиров почуяли, взбунтовались.
"Мы, мол, не такие! - шепчутся по кухням, - Мы, как все, как весь мир - блудливые, ленивые, жадные, вороватые, под себя гребём...

Нам что светлое будущее, что царство Небесное - до фонаря, мы здесь, сейчас пожить хотим.

Нам Тайна не нужна, нам бы бочку варенья, да корзину печенья, - вот она, правда сермяжная, а всё прочее - коммунистическая пропаганда и лакировка действительности..."

Ну мы им, конечно, поддакиваем, раскачиваем лодку. И нашёптываем:

- Что же вы про свободу от совести позабыли?

Требуйте свободы воровать, лгать на весь мир, пить кровь и жизнь ближних, блудить традиционными и нетрадиционными методами.
А заодно и свободы на виду у всех со свечками в храме стоять.

Чтобы все видели, что делишки эти богопротивные и подлые не кто-нибудь там, не какие-то презренные атеисты или отступники вершат, а народ уважаемый, верующий.

Слуги народа и цвет нации.
Пусть прочий православный люд о них соблазнится и осудит.

Зато наш хозяин великие почести воздаст - вот они у нас, голубчики, уже в контейнер не вмещаются, плёнки перерасход...

А ведь поначалу, когда хорошие дела делали и кричали:
- Мы-материалисты - неверующие"!

Так им по неведению многое прощалось, всякие грешки вроде взяток, приписок...
Что с них возьмёшь - заповедей, бедные, не знают, не ведают, что творят...

А с этих, нынешних, спрос уже по полной программе. Сами на себя, считай, нашему хозяину заявление написали.
Так, мол, и так, очень даже ведаем, что творим.

Но это потом. А пока им цензура развернуться не давала, будь она проклята - то чернуху запретят, то порнуху.
Будто знала, что на Суде за каждое слово гнилое придётся отвечать...

Но и мы не дремали. Завели себе среди цензоров пятую колонну с червоточинкой внутри - а люди ведь все слабые, недалёкие...

И пускали их по ложному следу: ату их, генетиков, кибернетиков, ату этих блаженных искателей Истины - не правды, ибо правда в том, что все мы - дерьмо, черви и обязательно помрём.

А Истина в том, что все люди по Замыслу - боги и созданы для вечной жизни в том самом Светлом Будущем, которое называется Царствием Света.
И путь туда - через любовь к ближнему, называй его братом или товарищем...

Ибо кто ближнего накормит, даст жильё, оденет, излечит, защитит - тот Самого Христа накормил и приютил, и будет он оправдан на Суде - так написано в Евангелии.

А эти так называемые "совки" выращивали хлеб, строили города, были учителями, врачами, воинами, причём медицина была бесплатной...

Путь в Царствие - через взаимопомощь, трудолюбие, честность, нестяжание, нравственную чистоту.
Самоотверженность, стремление к восхождению "в связке"- всё то, что именуется "Путь, Истина и Жизнь".

Но не все ведают, что это и есть Царствие Христово, ибо сказано:
"Я есмь путь, и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня"
/Иоан. 14, 6/.

То есть ко Христу приходят через Путь и Жизнь.
Правда, многие из них считались атеистами, но "без Меня не можете творить ничего" и "по плодам их узнаете их".
"Не может худое дерево приносить добрый плод".

Те, кто приносили "добрые плоды", были со Христом в сердце своём...
А ведь так и заповедано:
"Дай Мне, сыне, сердце своё".

И "cказал безумец в сердце своём: нет Бога"...
Именно "в сердце", а не в уме или языком...

Слушаясь Его Закона, они шли на Его неведомый Зов по Его Пути.

Самоотверженное служение Целому, довольствуясь "хлебом насущным", то есть необходимо-достаточным во имя бесконечно большого.

Свершения записанной в сердце Тайны.

- Позитив, враг мой, не говори красиво, - поморщился АГ, - а фильмы их тогдашние, эти "Голубые Огоньки" на телевидении - просто плакать от умиления хочется!

Вот у меня тут свидетельства...

Побежала в вечность белая телеграфная лента-змея, заволокли всё клубы душного серного дыма...

А судьи кто?

 

*   *   *

- Итак, Градов, Коржи вам не подошли?

- Да, хотелось что-либо поэкзотичнее, деревушку, затерянную в снегах. Ну и...

- Ну и вы отправились во Власово. Когда это было?

- Около трёх.

- Кто с вами был?

- Симкин.

- - А Пушко остался в Коржах?

- Да, зашёл к знакомой. Мы не стали его ждать. Пушко мне был не нужен - для снимков было уже темно.

- А Симкин нужен?

- В общем, оператору бы, конечно, следовало посмотреть натуру. Но Симкин шёл еле-еле и жаловался, что замёрз. Вдвоём мы бы до темноты не доползли.

- Вы сами хорошо ходите на лыжах?

- У меня разряд.

- Продолжайте, Градов.

- Симкин полз еле-еле, всё время отставал. Я сказал, что побегу один, а он пусть едет на станцию. Вот и всё. Больше я его не видел.

- Так. Ну а Власово? Оно вам подошло?

- Какое это имеет отношение к делу?

- Имеет. Может кто-либо подтвердить, что вы были во Власове от четырёх до пяти?

- Подтвердить? Сомневаюсь. Меня никто не видел.

- Я тоже сомневаюсь, Градов. Вас и не могли видеть во Власове, потому что вы там не были.

- Ну да. Я был занят более важным делом - убивал Симкина. Вам не кажется, что это смешно?

- Симкина не убили, Градов. При спуске в лощину он ударился головой о выступающий из-под снега валун и потерял сознание. Он скончался через два часа, когда другой, что с ним был, испугался холода, бурана и сбежал. Удрал, обрекая тем самым раненого товарища на смерть.

- Всё это действительно печально, но я уже сказал, что больше не видел Симкина.

- Ответьте, Градов, вы были во Власове?

Пауза. Яна чувствует её кровью, кожей - нависшую, как гильотина, страшась прочесть ответ и зная, какой он будет.

- Нет, если это так уж важно. Заблудился, начался буран.

- Заблудились? Странно. Лыжня через лес до Власова прямая, как стрела, и Пушко сообщил вам об этом, не так ли?

- Послушайте, я уже сказал, что к гибели Симкина не имею никакого отношения. Симкина не убили, это был несчастный случай, и вы не имеете никакого права предъявлять мне обвинение.

- Уголовного состава преступления действительно нет, но совершено преступление нравственное, против основ нашей морали. Хотелось бы установить истину, Градов.
 Почему неподалёку от трупа Симкина был найден ваш шарф?

- Когда мы расставались, Симкин попросил его у меня, потому что замёрз. А я на лыжах никогда не мёрзну.

- Ворсинки вашего шарфа обнаружены на куртке погибшего, в основном, на спине и под мышками. В данном случае, шарфом воспользовались, чтобы дотащить Симкина от валуна до дерева рядом с лыжнёй. Симкин в момент несчастья был не один - это установлено.

- Ну, с ним мог быть кто угодно.

- Мистер Икс, случайно оказавшийся возле раненого в такую неподходящую для прогулок погоду.
 Мы проверили это маловероятное предположение.
 Действительно, без четверти шесть работница железнодорожного переезда видела, как какой-то лыжник подошёл к одной из стоящих у переезда машин, привязал к багажнику лыжи, сел в машину, затем шлагбаум открыли и машина уехала.
Такая же, как у вас куртка, шапочка с козырьком. Конечно, не исключено, что этот мистер Икс, кроме вашего шарфа, носил такую же импортную куртку и кепочку...

- Я уже сказал, что заблудился. Вышел к трассе, поймал машину и попросил довезти до станции.

- Свидетель Кулакова утверждает, что в машину вы сели у переезда.

- Чепуха, я просто вылез посмотреть, не сползли ли с багажника лыжи.

- Странно, Градов, куда же вы ехали в таком случае? Попросили довезти вас до станции, станция в двухстах метрах от переезда, однако из машины у переезда не вылезли, а отправились дальше.

- Доехал до Черкасской, сел в электричку там. Что тут странного?

- Только то, что в Черкасской останавливаются далеко не все электрички. И от шоссе до станции там не двести метров, а добрый километр. И всё-таки вы предпочли сесть в поезд в Черкасской...

- Не понимаю, какое это имеет отношение к гибели Симкина?

- Позвольте мне высказать по этому поводу некоторые соображения.
 Вначале вы искренне хотели спасти Симкина, но для этого надо было поставить другую жизнь хотя бы наравне со своей.
 Ночь, буран, ледяной ветер... Самому бы живым добраться, а тут тащи Симкина волоком по снегу.
 Вашего мужества хватило ненадолго. Вы бросили Симкина и сбежали.
 Животный страх за себя оказался выше чувства дружбы, долга, наконец, обычного человеческого сострадания.

Но вот лес позади. Увидав огни станции, вы поняли, что спасены. И тут вами овладевает другой страх - теперь вы осознаёте всю низость свершённого и боитесь, как бы об этом не узнали товарищи.
 В конце концов, никто не видел, что вы были с Симкиным в момент несчастья. Вы могли поехать во Власово один, заблудиться, выйти к трассе, поймать машину...
 Никто не должен видеть, что вы вышли из лощины около шести, а лучше всего, если вас вообще не будет на станции. Поэтому вы сворачиваете от лощины к переезду, просите довезти вас до Черкасской...

- Знаете, пожалуй мне это всё уже поднадоело. Я могу быть свободен?

- Идите, Градов. Преступление, повторяю, не уголовное.
 Кстати, в какой машине вы ехали? Можно было бы разыскать водителя "Победы", он бы подтвердил, что вы сели именно у трассы, а не у переезда.
Но вы, разумеется, никаких примет не запомнили, не говоря уж про номер. Может, хотя бы цвет?

- Не обратил внимания.

- Я в этом не сомневался. Вы свободны, Градов,

Плёнка с записью допроса кончается, в наушниках - могильная тишина. Но Яна их не снимает и тупо сидит в нелепой тоске по какому-либо стихийному бедствию, которое сорвало бы их с Ханом со стульев, заставило метаться, орать от страха - всё, что угодно...

Муха, распростёртая на отвратительно липкой бумаге, тщетно выдёргивающая конечности из вязких слов. То проваливающихся, то вновь всплывающих, уже потерявших всякое значение, и от этого ещё более страшных.

"- Вы свободны, Градов... Я в этом не сомневался..."

- Ну, что молчишь? - Хан отодвигает гранки очередного номера, - Сценарий, кино!.. Вот оно где, кино. И тема твоя - морально-этическая. Управишься к субботнему номеру?

Этого она никак не ожидала. Она готовилась к нотациям, упрёкам, насмешкам - с кем, мол, связалась? Помогали Павлину, содействовали, нянчились, и всё ради тебя, нашего автора. В редакции-то давно раскусили, что за птица твой режиссёр, и тебя предупреждали, а ты не внимала, носилась с ним.
 А теперь вот, приехали. Поручаем тебе самые ответственные темы, а ты проявляешь легкомысленную близорукость... Ну и так далее...

Такой примерно представлялась Иоанне обвинительная речь Хана.
 С самого начала она добровольно разделила с Денисом скамью подсудимых и отвергала все попытки друзей стащить её с этой скамьи.
 Раз она решила связать с ним жизнь, значит, несёт наравне ответственность за всё, что бы он ни натворил - всякая другая позиция представлялась ей дезертирством.
 Намерение Хана превратить её из подсудимой в судью показалось ей кощунством.

- Еле уговорил следователя передать материалы нам - он всё метил в какую-либо центральную газету, а я сказал, что у нас кадры не хуже. Дал почитать твои работы, убедил.
 Теперь дело за тобой. Надо написать ярко, остро, драматично... Затеять вокруг большой разговор, чтоб вызвать письма, отклики, общественный резонанс. Такой повод!
 Согласись, в нашем районе не каждый день бывает. "Комсомолка" наверняка перепечатает...

Будто в лотерею выиграл Хан. Не было бы счастья...
 И не случись ничего такого в их районе,  остался б жив Лёнечка, а Денис не был прикован к позорному столбу... если б Хану просто приснился и этот диктофон, и следователь, - не был бы он разочарован в душе?

- Я не могу, Андрей Романыч.

- Чего не можешь?

- Ничего. Пусть кто-то другой.

Лица Хана Яна не видит, но его руки, до этого в величаво-замедленном ритме плавающие над столом, что-то поправляя, переставляя, подписывая, подчёркивая, будто две сонных аквариумных рыбы, лениво заглатывающие корм, руки, которые она изучила наизусть, вдруг замерли, залегли на стол, будто на дно, выжидая жертву за бумажными рифами.

И  это были уже две щуки, готовые к атаке.

- Так. Кто-нибудь другой. А Синегина, значит, считает данный факт недостойным внимания? Бросайте раненых, спасайте свою шкуру, будьте подлецами, трусами - Синегина вас за это не осудит. Так?

- Андрей Романович...

- Что "Андрей Романович"? Может, ты веришь, что Градов вправду заблудился на прямой лыжне, а Симкина притащили под дерево и бросили злые волки?
Что выйдя к Шумилине, Градов решил влезть в чужую машину и прокатиться до Черкасской, где поезда останавливаются вдвое реже, просто так...
Чтобы в своё удовольствие ещё помёрзнуть на платформе? А?..
 Не веришь. Тогда что же?
 Не желаешь ссориться с режиссёром?

Действительно не догадывался Хан об их отношениях, или просто валял дурака, потому что так выгоднее? - этого Яна никогда не узнает.
 Надо сказать ему, что она не вправе. Что она и Денис...

Возлюбленный, любимый, жених - эти хорошие слова теперь уже не годились, а всплыло вдруг липкое салонное словечко " любовники".
 Зрительно этот образ ассоциировался с денисовым коридором, по которому она кралась, держа в руках туфли.
 "Любовник знает, она, послушная..."

Потом всплыло виновато-восторженное лицо Лёнечки, которого Яна никак не могла представить мёртвым...

- Нет, невозможно, - думала Яна, не зная, что так её ужасает - то, что было у неё с Павлином, или то, что этого уже никогда не будет...

Звонит московский телефон, Хан снимает трубку,

- Ханин. Да, Фёдор Иваныч. Вчера прислали, ещё сам не смотрел. Есть. Прямо сейчас? Еду.

  Хан накидывает на плечи пальто, сгребая в портфель какие-то бумажки.
- Вызывают в Москву, завтра договорим. И, надеюсь, договоримся.
Так, товарищ Синегина?

Хан подмигивает и улыбается, такая фамильярность не предвещает ничего хорошего.

А как бы она повела себя на месте Дениса? Разве она имеет право судить?
 Такая ситуация - или ты герой, или трус и подлец, третьего не дано.
 Чтобы судить, надо самой в ней оказаться. Она, во всяком случае, не вправе.
 Завтра она так и скажет Хану.

А за окном оттепель. С тяжело набухших ветвей берёзы срываются капли, долбят карниз. Будто и не было мороза, метели, и Лёнечка сейчас заглянет в кабинет и, лучезарно улыбаясь, попросит "дровишек до двадцатого", то есть взаймы.
 И при мысли о Денисе не ввинтится в грудь бурав...

Денис - солнечный день...

Она ощутила внезапную острую тоску по той своей довоскресной жизни, когда можно было просто сесть в электричку и через два часа оказаться у дома на Люсиновке.
 Тоску по довоскресному, незапятнанному Денису и по себе довоскресной.
 Все тогдашние мучения казались теперь смешными и ничтожными.

Господи, помоги!. Сделай что-нибудь...

Какая же она эгоистка - или ей совсем не жаль Лёнечку, его жену, ребёнка? Почему она думает только о себе?
 А с чего ей, собственно, себя жалеть?
 В конце концов, под суд Дениса никто не отдаёт, а статья в газете - подумаешь! Слава Богу, не в центральной, а у них, - ну тысяча человек прочтёт, ну две...
 Она, конечно, отбодается. А Самохин или Татьяна пусть пишут. Прочтут и забудут.

Ну в институте, конечно, проработают, объявят выговор..

Но чем горячее, яростнее убеждает себя Яна, тем яснее осознаёт, что должна писать сама, что все её доводы слабы.
 Что если бы каждый так рассуждал, вообще не было бы ни судов, ни общественного мнения - не требуется же от судей, чтоб они всякий раз испытывали на себе ситуации, приведшие к преступлениям их обвиняемых!

А литература, искусство...
 Разве сам Достоевский когда-либо убивал отца или поднимал топор на старуху
 Разве Чехов - обыватель?
Однако появились Раскольников, Ионыч. И Гончаров не лежал целыми днями на диване.

 Они имели право судить - это право им дал талант, они обращались к России, ко всему миру.
 И она, Иоанна Синегина, сотрудник районной газеты, призвана рассказать о случае в их районе. Рассказать так, чтобы те две тысячи, которые прочтут, запомнили.
 Именно не забыли, а запомнили.

Она должна убедить их, что, конечно, трудно и страшно ночью в лесу, в мороз и пургу тащить на себе раненого товарища. Но гораздо страшнее - бросить, не дотащить...

Трудно и страшно ей будет судить Дениса. Вынести собственноручно своей любви, всей своей жизни смертный приговор. Но всё альтернативное - трусость, бегство.
 Предательство своего дара, своего долга.

Такая же крайняя ситуация. Открытие поразило её. Пассивное убийство, пассивное оправдание.
 Разделить с Денисом вину - пассивное оправдание.
 Бросить Дениса, перейти на "ту сторону", осудив подлость, трусость, предательство - её журналистский и писательский долг, её подвиг...

- Но разве не должна я быть с любимым, что бы с ним ни случилось? Можно ли предать любовь? - в тоске хваталась Иоанна за последние аргументы.

Зазвонил телефон, Яна сняла трубку.

- Его нет, уехал в Москву. Синегина. Привет... Теперь только завтра. Ну откуда я знаю, я что тебе, справочник?

Она швырнула трубку и разревелась, вдруг смертельно нелепо обидевшись на внештатника Мишу Марченко, допытывавшегося, когда будет Хан.
Она промокает лицо пресс-папье. Пусть войдут, пусть увидят...

Московский телефон. Можно отсюда позвонить в Москву. Надо позвонить. Надо сказать ему про статью. Что она будет писать.
 Опять крутнулся в груди бурав.

Нет, сказать она не может. А значит и писать нельзя - это будет нечестно. Она просто позвонит - они ведь целую вечность не виделись. Его, конечно, опять не будет дома.

Денис оказался дома.
 Совершенно случайно, привёз бабушку от протезиста и снова уезжает на студию, в монтажную.
 Что-то там не пропускает ОТК, потом балда-монтажница сунула в другую коробку целый кусок, полдня искали...

Неужели он так и не заговорит о Лёнечке? Денис не заговорил. А когда это сделает она, осадит грубо и зло:

- Не хватало, чтоб и ты морочила мне голову этим шарфом! Мне некогда.

- Мне надо сказать очень важное.

- Говори, только не о Симкине, Царство ему небесное. Осточертело.

- У Хана твоя беседа со следователем. Почему ты всё время врёшь?

- Это он всё время врёт, твой следователь. Ему надо галочку поставить, он и роет.

- Послушай, мне поручили писать...

- Обо мне? Вот и прекрасно, валяй! Благословляю. Всё, что угодно - сочиняйте, клеймите, разоблачайте, экранизируйте, но меня оставьте в покое. Осточертело!
 Всё, мне некогда.

Он бросил трубку.

Вот и всё. Он идёт к двери, одевает рыжую свою куртку. Шапку, наверное, нет, потому что оттепель. Запирает дверь на оба замка. Бежит вниз по лестнице.
 С болезненной достоверностью она представляет себе каждое движение бегущего вниз по лестнице Дениса...

Никогда. Нет, невозможно. Она не может. Они любят друг друга и это - главное.

Пусть трус, эгоист, подлец, пусть это дурно, низко - она не может.
Она не героиня, она хочет быть счастливой. Вот так, легко и просто.
 Сейчас она поедет на Люсиновку и ни слова о шарфе, Лёнечке и статье.

Она схватила чистый лист и написала размашисто, дерзко и весело:

"Андрей Романович!"

Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне.

 

Чтоб Кафку сделать былью.

*  *   *

 

ПРИСУТСТВОВАЛИ:
АХ - Ангел-Хранитель.
АГ - Ангел-Губитель

*   *   *
- Цензура была кругом - муха не пролетит, не то что наш брат, дух изгнанья, - продолжал сетовать АГ. - Соблазняем, совращаем, нашёптываем:
-  Не верьте цензуре, всё можно, всё дозволено... Мол, солгал Бог, и цензоры ваши лгут.
 В том и свобода, чтоб запретные плоды вкушать - они, как известно, сла-адкие...

А цензоры и рады бы нас пропустить, но бдят. Не бдеть - голова с плеч.
Вот и выходило - никакой у нас в те годы добычи, - АГ показал кукиш, - один конфуз по работе с массами...
А что массы эти вампирам номенклатурным верили /оборотни уже тогда нарождались/, так ведь в послушании у начальства, тоже не подкопаешься.
За грех подчинённого начальство в ответе, если не то приказало.

И никакой тебе демократии - кого партия предложит, того и выбирают.
"Нас вырастил Сталин на верность народу".
То есть пастырей, верных народному Делу, построению Светлого Будущего. Которые за народ в ответе.

- Значит, отрекается ваше ведомство от "совков"? - усмехнулся АХ, -Вот и получается, сын тьмы, что не словА, а дела важны, извини за банальность.

Один кричит: "Верую!", но не выполняет. Другой молчит, но ведёт себя так, будто верует.

Один записался в армию, присягу дал, а сражаться не пришёл, дезертировал.
Другой добровольцем, безо всякой присяги, просто по велению сердца, пришёл и сражается...
И победит, а то и жизнь положит, никакой не ожидая награды.
Отринет ли такого Полководец?

В вопросах веры Господь с каждой душой наедине пребывает. "Тайна сия велика есть".

А дела всему миру видны, и на Суде откроются.
И кто, трубя о вере, злое творит - должен помнить, что "кому больше дано"...
И что делами своими он отвращает нестойкие души от веры, и за каждого придётся ответ держать.
А эти "совки"... - ты прав, сын тьмы - какие они неверующие?
Одни их песни чего стоят. Молитвы, а не песни...
"Прекрасное Далёко, не будь ко мне жестоко!.." - это же в переводе "Господи, помилуй!" Молитва Иисусова!

- И всё же я протестую, - шипел АГ. - Где права человека грешить, не слушаться Бога?
Где это видано, чтоб насильно никого в ад не пускать?
Народ можно сказать, рвётся, всеми частями тела землю роет, а они не пускают. Где демократия?

Ох, и пришлось нам попотеть! Кого витринами западными охмурили, кого боевиками пополам с порнухой, кого голосами вражьими...
Мол, требуйте, товарищи, запретных плодов, никакие они не запретные. Весь мир вкушает и ничего, цветёт и пахнет...
И в церковь забугорную по воскресеньям ходят, и плоды лопают, и на долларах у них про Бога написано...
Так что не бойтесь, господа-товарищи, не умрёте, но будете свободны, как "там"...

- Вот они и вкусили, - вздохнул АХ, - И понеслось.
Отвязались, с цепи сорвались, стали в одночасье разбойниками, хищниками... Кто жертвами, кто ограбленными.
Страну на части разодрали, как бычью тушу, народную собственность присвоили, хотя заповедано: "Не укради" и "Не пожелай чужого".
Особенно строго на Суде насчёт кражи у неимущих, детей, стариков...

Поделили и меж собой сцепились. Столько народу погубили, разорили, оставили без крова, хотя сказано: "Не убий".
Шоубизнес, игорный бизнес, порно- и наркобизнесы...
Ну и объявили, само собой, что Бог есть и с высоты на все их славные дела демократические любуется.
Стали продавать Библии прямо на лотках рядом с порнухой и детективами. Чтоб ведали, что творят.

Да здравствует свобода!

В самом деле, при большевиках несчастных пионеров в кружки загоняли, в спортивные секции. Заставляли горемычных для страны металлолом собирать, старушкам дрова пилить...

То ли дело теперь: мальчишек - крутым мыть тачки, подворовывать, по подъездам зелье пить да клей нюхать. Девчонок - наводчицами и на панель.

Население... Ну, население сварили, как яйца.
Вкрутую -это бритоголовые в малиновых пиджаках, рабы Маммоны.
Всмятку - это кто по помойкам роется.
И "в мешочек" - у кого ещё с большевистских харчей силы остались мешки с барахлом из Китая и Турции таскать.
Ну а старичьё, известное дело, на погост.

- А детишки демократов - в Сорбонну да на Канары - вот где свобода! -АГ аж подпрыгнул на стуле от восторга, - Раньше за душу какого-нибудь несчастного Фауста потеешь, мучаешься... Не желаете ли Маргариту, товарищ Фауст, да того-разэтого? А может, пришить кого от скуки? А он ещё морду воротит...

Ну а эти - сами свои души в мусоропровод побросали вслед за партбилетами.
От Светлого будущего, а заодно и от Неба враз отреклись, как увидали наши наживки - баксы, тряпки, Маргошек всех мастей.
Разные там остренькие блюда, клубничку, за которые Господь ещё Содом и Гоморру дотла спалил...
Подавай им ещё, ещё...

- Правители, интеллигенция, наставники - все, кому много дано и с кого соответственно спросится, - от паствы своей кто отрёкся, кто вообще её на шашлык и шкурки, - закручинился АХ. -
Забыли начисто про разные там святые идеалы, про вековые традиции да русские идеи, чему мама с папой и в школе учили.

Ешь, пей, веселись. Пусть на чужих костях и душах, пусть вино со слезами и кровью пополам - пей за то, чтоб коммуняки, не дай Бог, не вернулись!

А уж бумагомаратели, актёришки-лицедеи, певцы там разные, шуты - р-раз кругом на 180 градусов!
Вам, парнокопытным, "осанну" поют, галдят, что вороньё на пиру, куски на лету расхватывают... Лгут, колдуют, дурят народ, развращают, охмуряют - ящик аж раскаляется от вранья.
А ведь зрителей-то - миллионы!
Это тебе не Фауст и даже не князь Нехлюдов - это массовое ежедневное совращение и Маргарит, и Катюш во вселенском масштабе.

- О-ля-ля! - подхватил АГ, - Да за адские муки, что этим ребятам уготованы, весь ад в вековой оплаченный отпуск может уходить! А они, за какие-то тридцать серебреников...

За все 70 лет советской власти столько чёрных дел не нащёлкало, сколь нынче за один горячий теледенёчек по одному только каналу по одной только Российской Федерации за вычетом рекламы - за неё отдельно уплочено.

Вразнос беснуются, шельмы, пируют во время чумы - бери тёпленькими.

А в этой особой папочке - западные спецслужбы, что помогли "богохранимую" со всеми её властями и воинством, за которых в церквах молятся, до "пропасти во лжи" довести.

Ввергли в рабство у Маммоны, в междоусобные брани, от которых страна стала расползаться, тлеть...

- Как лишённая души плоть, - всхлипнул АХ. - Ну, власти ещё могут покаяться, отдать награбленное... В молитве и добрых делах провести остаток дней своих...

- Ха-ха-ха! - как писал Иосиф на полях библиотечных книг. - Да скорее наш хозяин в крещенскую воду нырнёт, чем эта президентская рать со своих стульчаков слезет...

Вашему ведомству теперь лишь одно остаётся - новая революционная буря, девятый вал гнева Божия.
Молитесь, чтоб попустил ей быть Господь, чтоб отсёк все опухоли и метастазы, а то утянут за собой в геенну весь ваш "Третий Рим".
Опять палачи станут жертвами и по милости Неба кровью смоют тяжкие грехи свои...

- Ты, к сожалению, прав, сын тьмы. Ибо нет такой временной земной муки, которая сравнилась бы с мукой вечного отлучения от Бога.

*   *   *

"Но есть на свете и другие нации.
Это - новые, советские нации, развившиеся и оформившиеся на базе старых, буржуазных наций после свержения капитализма в России.
После ликвидации буржуазии и её националистических партий, после утверждения советского строя.

Рабочий класс и его интернационалистическая партия являются той силой, которая скрепляет эти новые нации и руководит ими.
Союз рабочего класса и трудового крестьянства внутри нации для ликвидации остатков капитализма, во имя победоносного строительства социализма;

уничтожение остатков национального гнёта во имя равноправия и свободного развития наций и национальных меньшинств;

уничтожение остатков национализма во имя установления дружбы между народами и утверждения интернационализма;

единый фронт со всеми угнетёнными и неполноправными нациями в борьбе против политики захватов и захватнических войн, в борьбе против империализма, - таков духовный и социально -политический облик этих наций".
/И. Сталин /

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1926г. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и утверждается Генеральным секретарём ЦК ВКПб.
Речь "О борьбе с правыми и "ультралевыми" уклонами".
Закончил "К вопросам ленинизма".
Избран членом Президиума пленума ИККИ, членом политической, восточной, французской комиссий и председателем германской комиссии.

Речь на пленуме ЦК ВКПб "О хозяйственном положении и хозяйственной политике". Доклад "О хозяйственном положении Советского Союза и политике партии /в Ленинграде/.
Доклад "Об английской забастовке и политике в Польше" /в Тифлисе на собрании рабочих/.

Избран действительным членом Коммунистической Академии.
Речи на пленуме о заработной плате, о решениях в связи с событиями в Англии, Польше и Китае и о единстве партии. Речь "Об Англо-Русском комитете".

Речь "Об оппозиционном блоке ВКПб". Руководство работой 15 Всесоюзной конференции. Доклад "Об оппозиции и внутрипартийном положении".
Избран членом политической, китайской и германской комиссий пленума ИККИ, Избран членом Президиума ИККИ.

*   *   *

"Истекший год был годом великого ПЕРЕЛОМА на всех фронтах социалистического строительства.
Перелом этот шёл и продолжает идти под знаком решительного НАСТУПЛЕНИЯ социализма на капиталистические элементы города и деревни.
Характерная особенность этого наступления состоит в том, что оно уже дало нам ряд решающих УСПЕХОВ в основных областях социалистической перестройки /реконструкции/ нашего народного хозяйства".

" Мы идём на всех парах по пути индустриализации - к социализму, оставляя позади нашу вековую "рассейскую" отсталость.
Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации.

И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор, - пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей "цивилизацией".
Мы ещё посмотрим, какие из стран можно будет тогда "определить" в отсталые и какие в передовые".
/И. Сталин/.

*   *   *

"Вы говорите, что кулаки не хотят сдавать хлеба, что они ждут повышения цен и предпочитают вести разнузданную спекуляцию.
Это верно.
Но кулаки ждут не просто повышения цен, а требуют повышения цен втрое в сравнении с государственными ценами...
Можно ли допустить, чтобы государство платило втрое дороже за хлеб кулакам, чем бедноте и середнякам?

Если кулаки ведут разнузданную спекуляцию на хлебных ценах, почему вы не привлекаете их за спекуляцию?
Неужели вы боитесь нарушить спокойствие господ кулаков?..
Я видел несколько десятков представителей вашей прокурорской и судебной власти.
Почти все они живут у кулаков, состоят у кулаков в нахлебниках и, конечно, стараются жить в мире с кулаками.
Понятно, что от таких представителей прокурорский и судебной власти нельзя ждать чего-либо путного и полезного для Советского государства.

Предлагаю:
а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону,- конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства.
С тем, чтобы 25 процентов конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков по низким государственным ценам или в порядке долгосрочного кредита.

Что касается представителей ваших прокурорских и судебных властей, то всех негодных снять с постов и заменить честными, добросовестными советскими людьми.

Вы увидите скоро, что эти меры дадут великолепные результаты и вам удастся не только выполнить, но и перевыполнить план хлебозаготовок".
/И. Сталин/

*   *   *

СТАРЫЕ МЫСЛИ О ГЛАВНОМ:

Всё дело - в шкале ценностей.
Она у нас разная, мы говорим на разных языках.

Закон наш, которому изумлялся Кант, вписан в сердце.
Их закон - рукотворен, наш - дан свыше.
Их записанный на бумаге закон отражает лукавство князей века сего, он "что дышло".

Не может человек, который верит в бессмертие души, в высший смысл и сверхзадачу своего пребывания на земле, относиться к жизненному процессу так же, как исповедники лозунга: "Бери от жизни всё, другой не будет!".

Что есть жизнь?
Камера предварительного заключения, где надо добиться оправдательного приговора, или увеселительное заведение?
Ответ именно на этот вопрос поделил мир на две цивилизации, начиная даже не с распятия Христа, а с первых шагов "Хомо Сапиенсов".

Временное и вечное.
Наше кредо - реализоваться и отдать, их - реализоваться и проглотить.
Наше - освобождайся и лети, их - отягщайся и ползи, пока хватит сил.
Служить Небу и получать дары духовные или, служа Маммоне, получать дары земные.

И обольщаются те, кто утверждает, что можно служить одновременно двум господам.
Мы просто по разные стороны баррикад.
Хотя тоже грешны, а, порой и грешней их.

Мы знаем, что наш грех - путы, болезнь, ведущие к смерти, и стремимся от них избавиться. Они - возводят своё греховное состояние в культ и всячески усугубляют.

"Наши" - не национальность, не религия, не партия, не местожительство.

Это: "только то, что отдал - твоё", а не "лишь то, что съел или потребил - твоё".

У них - священное право собственности, у нас - "хлеба горбушку и ту пополам".

У них - права сексуальных меньшинств, у нас - "лучше вырви глаз...", "Умри, но не давай поцелуя без любви".

У них - право сильного отнять, у нас - отдать.

"Возьми" и "Дай"...

* * *

"Зачем волам вытаскивать из грязи повозку, которая везёт их на бойню?"

* * *

Мы не желаем играть в  игру, которую нам навязывают.
Мы свалим доску и сбросим фигуры.
Мы всё равно смотрим в Небо, а не в корыто, не на собственный пуп и не в карман.

Мы сходим с ума и сваливаем доску, если не видим Неба.
Мы всё равно вглядываемся в него. И если видим там отражение пустоты нашей души, в ярости швыряем туда камни и ракеты.
Мы с тоской пытаемся разглядеть в синей пустоте образ нашего Небесного Отечества и время от времени отчаянно стряхиваем с ног путы земные - собственность, родню, суету...

Мы считаем ворон, но не опускаем очи долу.
Мы крестимся, когда грянет гром, и швыряем в небо камни и бомбы, которые падают нам на голову.

Свобода слова - чаще всего свобода вранья.
Знать истинные мысли и намерения друг друга сделала бы совместную жизнь общества невозможной.
Адом. А точнее - Судом Божиим.

* * *

"Колхозы и совхозы являются, как вам известно, крупными хозяйствами, способными применять тракторы и машины.
Они являются более товарными хозяйствами, чем помещичьи и кулацкие хозяйства.

Нужно иметь в виду, что наши города и наша промышленность растут и будут расти с каждым годом. Это необходимо для индустриализации страны.
Следовательно, будет расти с каждым годом спрос на хлеб, а значит будут расти и планы хлебозаготовок.

Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем.
Поэтому нужно добиться того, чтобы в течение ближайших трёх-четырёх лет колхозы и совхозы, как сдатчики хлеба, могли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба.
Это оттеснило бы кулаков на задний план и дало бы основу для более или менее правильного снабжения хлебом рабочих и Красной Армии.
Но для того, чтобы добиться этого, нужно развернуть вовсю, не жалея сил и средств, строительство колхозов и совхозов.
Это можно сделать, и это мы должны сделать".

"Ленин говорит, что пока в стране преобладает индивидуальное крестьянское хозяйство, рождающее капиталистов и капитализм, будет существовать опасность реставрации капитализма.
Понятно, что пока существует такая опасность, нельзя говорить серьёзно о победе социалистического строительства в нашей стране... необходимо перейти от социализации промышленности к социализации всего сельского хозяйства.

Это значит,.. что нужно покрыть все районы нашей страны, без исключения, колхозами /и совхозами/. Способными заменить, как сдатчика хлеба государству, не только кулаков, но и индивидуальных крестьян.

Это значит... ликвидировать все источники, рождающие капиталистов и капитализм, и уничтожить возможность реставрации капитализма.

Такова задача победоносного строительства социализма в нашей стране.

Задача непростая и трудная, но вполне осуществимая.
Ибо трудности существуют для того, чтобы преодолевать их и побеждать".
/И. Сталин, из выступления в Сибири/.

 

Она была Денисом.

 

*   *   *

Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне.

Так и останутся на листе эти два слова, а Иоанна уже через полчаса будет ехать в электричке.
Но не в Москву, а в Первомайскую, где ей сразу и охотно, уже как местную достопримечательность, покажут и лыжню через поле в лощину,и дерево, под которым сидел Лёнечка, и торчащую из-под снега макушку валуна.

Следы многочисленных любопытных, набухшие талой влагой. Мальчишки, весело проносящиеся на санках мимо злополучного камня в ореоле тяжёлых снежных брызг - "посторонись, тёть!" Показавшаяся бесконечно долгой дорога до Коржей, запах распаренной листвы, будто в парной, поле с просвечивающими кое-где щетинами соломы.

Хлюпающий осевший снег, обступившие Иоанну в Коржах словоохотливые бабы:
-Э, милая -а, их по пьянке знашь сколько колеет! Вон у нас летось, помнишь, Петровна... Федька-то Нюркин на Сретенье... Хорошо почтарка увидела, а то б...

- Этот молодой ищо совсем... Бабе-то его каково! Говорят, пацан у них? Три годика? Небось, и старики живы? А ты ему кто?

- Я же сказала - из газеты. Вот удостоверение.

- Ага, понятно.

Они смотрели на неё с любопытством и подозрительно, не понимая цели её приезда. Да и сама она не могла бы тогда толком объяснить, зачем приехала в Коржи, какой информации ждала от этих баб, от истоптанной лыжни, от катающихся мимо валуна мальчишек и почему, наконец, оказалась у Нальки, знакомой Жоры Пушко.

Наля подтвердит сказанное следователю.
Что заявившийся к ней днём где-то в начале третьего Пушко /- Ну выпили, посидели, потом, сама понимаешь.../ - переночевал и уехал на следующий день утром.

Бывшей фронтовичке Нале за тридцать. Курящая, употребляющая крепкие слова и напитки. Узнав, что Яна из газеты, она тут же метнёт на стол бутылку с мутной жидкостью, пару стопок, миску квашеной капусты:
- За знакомство, товарищ корреспондент!

В застиранной гимнастёрке с нашивками, уже слишком тесной в груди и плечах, с фронтовыми ожоговыми рубцами на щеке и подбородке, придающими её в общем-то простенькому личику нечто мистическое.
Наля, с её невероятными фронтовыми историями, вроде как была она снайперкой и ходила в психическую атаку /ребята идут, а мы с Галькой по бокам, немцы видят - девчата, пока очки протрут - мы им р-раз по очкам!/ - Наля буквально парализует восемнадцатилетнюю Яну славной своей биографией.

И хотя с точки зрения морального кодекса Наля не очень - не Яне теперь судить о морали! И если у Нали этот минус оправдывался жизненными испытаниями, то для Яны оправданий не было.

Потом заговорят о погибшем Лёнечке.
Наля вспомнит о том втором "киношнике", и Яна расскажет про Дениса. Потому что ей хотелось говорить о нем.
Попытается быть объективной, взглянуть на случившееся как бы со стороны, холодными посторонними глазами - родители вечно отсутствуют, мальчик предоставлен самому себе, отсюда эгоцентризм, себялюбие.
Пустая квартира, богемное окружение, девицы, тоники, шкуры...

Так, наверное, писали бы о нём Самохин и Татьяна...
Но чем дольше она говорила, тем явственней представлялось ей его белеющее лицо на сгибе её руки, его голос, вкус губ, отозвавшихся на её прикосновение. И Яна вдруг с ужасом понимает, что сейчас разревётся.

Так и выходит.
Она рыдает на груди у Нальки, повторяя, что надо жить, как она, Наля, не жалея себя и защищая грудью товарищей.
Что она, Яна, беспринципная дрянь. Что она презирает себя, потому что думает только о личном счастье и ничего не может с собой поделать.

А Наля, конечно, ничего не поймёт. Скажет: "Пить ты слаба, девка," и проводит её на шестичасовой автобус.
А Яна, пообещав написать про налины подвиги, пропахшая её "Беломором", навозом от телогрейки, всю автобусную дорогу до Первомайской и потом в электричке будет представлять, что только забежит домой, переоденется, предупредит мать - и в Москву, на Люсиновку.
К одиннадцати она обернётся, пусть к двенадцати. Она приедет к своему мужу. И никаких разговоров о Лёнечке.
Не было Никакого Лёнечки. Не было!
Пусть он талантливый оператор, но тряпка, рано или поздно спился бы, жена бы от него ушла, сын отвернулся.
А если бы Денис погиб, спасая Лёнечку?
Журналистский долг, служение правде - это для героев. А она будет просто его женой. Же-ной!..

По пути домой она вспомнит - надо всё-таки зайти в редакцию. Там уже, наверное, никого нет, девятый час, но надо же честно объяснить Хану свой отказ.
Пусть в письменном виде, так даже будет лучше, убедительнее. А заодно предупредит, что завтра она, возможно, задержится.

В редакции Людочка, барабанящая на своей "Оптиме" какую-то левую работу в пяти экземплярах, сообщит Яне, что всё тихо. Хан так и не приходил, а в Промтоварный, по достоверным источникам, завезли шерсть.

На столе у Xана по-прежнему лежал её лист. Иоанна села в кресло, зажгла настольную лампу.

"Андрей Романович!"

Лист ждал. Покойный и чистый в первозданной своей белизне...

И тогда увидит Иоанна заснеженный лес, убегающую в глубь просеки лыжню. Услышит, как скрипит снег, как пыхтит и ноет сзади Лёнечка, ощутит на щеках жгучее ледяное дыхание надвигающейся метели.

И знакомый мучительно-сладкий озноб - предвестник начала. Заглянет Людочка, положит на стол ключи, что-то спросит и уйдёт домой.
Позвонит мать.

- Ничего не случилось, работаю. Надолго. Ты ложись, не жди.

Иоанна отвечала матери, Людочке. Но была уже не здесь, не за столом Хана.
Она писала.
Она была Денисом.
Она видела зимний лес его глазами - режиссёра и горожанина, упиваясь непривычной колдовской тишиной, которую хрустко и звонко, как крыльями, рассекали его лыжи.

Наслаждаясь самим этим полётом, ловкими стремительными движениями разгоряченного молодого тела, летящей навстречу пуховой вязью заиндевелых ветвей во мгновенных вспышках то золотисто-голубого, то розовато-палевого закатного неба.

Денис вспомнил об отставшем Лёнечке и с досадой повернул назад - что он, в самом деле, тащится! Так они никуда не успеют до темноты.

Потом она стала Лёнечкой, который не замечал ни кружева посеребрённых берёз, ни золотисто-розовой голубизны закатного неба, ни прочих красот.
Которому было просто тяжело и нудно передвигаться на этих деревяшках, он чувствовал себя громоздким, неповоротливым и рыхлым, как куль с ватой. Идти ему было жарко, а стоять холодно.

Он проклинал Дениса, которому далось это Власово, и мечтал о привычно-уютном тепле квартиры.
Когда можно будет скинуть с себя эти кандалы, залезть в ванну, а потом жена Рита нальёт горячего чаю или чего покрепче.
Совсем немного, потому что они идут в гости. Он ей обещал быть в шесть, а сейчас уже почти четыре...

Потом она была попеременно то Денисом, то Лёнечкой, так же злилась, мёрзла и орала, остановившись на лыжне где-то между Коржами, Власово и железнодорожной станцией.
А тем временем стало быстро смеркаться, краски исчезли. Небо затянула белесая муть, ледяной пронизывающий ветер погнал по лыжне клубы снежной пыли.

Ничего не оставалось делать, как поворачивать к станции. Ехали молча, по-прежнему испытывая друг к другу неприязнь, которая усиливалась вместе с метелью.

Денис думал, что если б не этот тюфяк, они б давно были во Власове, где могли бы, кстати, и заночевать.
А Лёнечка... Он уже, конечно, подъезжал бы к Москве, наблюдая эту треклятую метель из окна тёплого вагона. А теперь он, скорее всего, и в гости не попадёт, дома будет скандал...

Слева от лыжни был спуск в лощину. Ехать к станции лощиной было дольше, но Денис подумал, что там не так продувает.
Спуск - ровный, пологий, всего с одним поворотом, к тому же скольжение слабое, показался Денису настолько безопасным, что ему и в голову не пришло беспокоиться за Лёнечку.
Однако как ни медленно он ехал, привычного скрипа лыж за спиной слышно не было.
Денис крикнул - ему отозвалась лишь метель.
Чертыхаясь, повернул обратно.

- Эй, ну что ещё?.. Леонид! Лыжу сломал? Лёнька, ты что? Не валяй дурака...

Будто и в самом деле валял дурака Лёнечка, раскинувшись на снегу в какой-то нелепо-шутовской позе - одна нога согнута в колене, другая вместе с лыжей торчит из снега. Голова откинута, рот открыт, будто Лёнечка зашёлся в беззвучном хохоте.
В изголовье валялась шапка.

Она была Денисом, стоящим над неподвижно распростёртым Лёнечкой и всё ещё не желающим верить в беду.

Ведь ничего не должно было случиться. Ничего...

Денисом, приподнявшим лёнечкину голову и ощутившим на пальцах зловещую тёплую липкость, такую невероятную в снежном сыпучем водовороте метели.

И ещё более невероятную твёрдость макушки валуна посреди пухово-мягкой снежной невесомости. Тоже липкого и тёплого.

Пальцы Дениса вонзаются в снег. Холодная сыпучесть в ладони мокнет, твердеет, просачивается меж пальцами тёмными каплями.
Денис разжимает руку - какой он тёмный, этот комок, в густеющих сумерках похожий на упавшую в снег птицу.

Потом она вместе с ним тёрла лицо Лёнечки снегом, пытаясь привести в чувство.
Поняв, что это бесполезно, непослушными заледеневшими пальцами отцепляла крепления лыж. Отряхнув от снега шапку, нахлобучивала Ленечке на голову - голова безвольно болталась на шее, шапка падала.
Пришлось опустить "уши" и завязать тесёмки под подбородком, ощутив на Лёнечкиной шее слабые частые толчки пульса.

Она была им, стягивающим шарф, чтобы тащить Лёнечку, первые несколько минут не ощущавшим ни холода, ни тяжести пятипудового тела - в горячке испуга.
Да и тащил вниз, под горку, и снег примят был, накатан.

Потом он подумал, что тащить надо было вверх, а не в лощину, в которой совсем занесло и без того слабую лыжню, и путь длиннее.
Это он, однако, сообразил уже внизу, когда было поздно.

Хотя легче было бы исправить ошибку, чем вот так ощупью, с черепашьей скоростью, преодолевать снежную трясину. Которая, казалось, с каждым шагом всё глубже, жаднее засасывала наливающееся всё большей тяжестью лёнечкино тело.

И всё свирепее метель, лютее морозный ветер, темнее небо - непрерывно жалящий рой взбесившихся ледяных пчёл.
В этой муке не было передышки.

Когда он останавливался, когда расслаблялись измученные предельной перегрузкой мышцы, замедлялись дыхание, пульс, тогда ледяные жала начинали прокалывать нейлон куртки, вонзались с удвоенной яростью в щеки, шею, не защищенную шарфом, в глаза, уже ничего не различающие в жалящей тьме.
Распухшие, склеенные веки, давящая боль в бровях, переносице...

И с каждым шагом всё более ненавистные шесть пудов, к которым он прикован шарфом. И осознанием, что это неподъёмное, непосильное, неподвижное - всё-таки Лёнечка, розовый, улыбчивый, талантливый его оператор, с которым они несколько часов назад в электричке вели профессиональную беседу о том, о сём.
Лёнечка, у которого двое детей и жена Рита, с которой он сегодня вечером должен идти в гости.

Она была Денисом.
И чем мучительней давались ему шаги, чем яростней бунтовало терзаемое холодом и страхом тело, стремясь освободиться и бежать в тепло и безопасность, тем услужливей подсказывал ему инстинкт самосохранения забыть, что "это" всё-таки Лёнечка.
И увидеть в нем лишь безжизненные неодушевлённые пять пудов.

Когда, в какой малодушный миг он сдался, позволив себе обмануть себя?

- Я только сбегаю за помощью и вернусь, - убеждал Денис Дениса, которым была она. Я просто бегу за помощью...

Он подтащил Лёнечку к дереву, привалил спиной, укутал шарфом, в этом последнем порыве растратив, казалось, остатки сил и тепла. И, уже переключившись только на себя, содрогнулся от леденящего холода, усталости и страха.

Она была Денисом, одиноким, жалким, смертельно напуганным,

Он побежал.

Назад по снежной борозде, вспаханной лёнечкиным телом. Вверх, мимо валуна, где валялись лёнечкины лыжи и палки. И дальше, дальше, каким-то десятым чутьём находя лыжню.

Так, наверное, бегут с поля боя.
Обезумевшие, безвольные, гонимые лишь животным страхом.

Полчаса, час бежал он, не думая о прислоненном к дереву Лёнечке. Не думая ни о чём, кроме тепла.

Но когда он выскочил на поле и разглядел вдали исхлёстанными, заплывшими влагой глазами то выныривающие, то вновь тонущие в белой воющей мгле огни станции и понял, что спасён, мысль о Лёнечке снова шевельнулась, ожила в нем.

Скорее всего он побежал не к станции, а к переезду, потому что надеялся именно там найти помощь, машину.
Хотя какой мог быть толк от машины?..

Однако версию циничного расчёта / заметал следы/, которой придерживался следователь, Иоанна отвергла.
Она была Денисом, который бежал к переезду в наивной детской надежде, что всё само собой образуется, как образовывалось всегда, когда кто-то постарше и поопытней, где советом, где делом брался разрешить денисовы проблемы.

Потому и побежал он не к станции, где не было шансов кого-либо застать, кроме кассирши, а к переезду.
  Хоть и смутно представлял себе, как в такую пургу, ночью, без лыж пойдёт этот некто за восемь километров спасать Лёнечку, которого знать не знает.
Может, грезился Денису эдакий киногерой, супермен на самосвале - огромный и сильный, добрый и самоотверженный...

Но чуда не произошло.
У переезда стояла одна-единственная новенькая "Волга", ожидая прохода товарняка, и сидевшие в машине, посасывая сигареты, смотрели на Дениса из своего уютного обособленного мирка испуганно и удивлённо.

Он бормотал что-то, стуча зубами. Про холод, метель, может, и про оставленного в лощине Лёнечку...
Но грохотал товарняк, и из его бормотания они поняли лишь, что он до смерти окоченел, застигнутый в лесу метелью.
Он продолжал бормотать, но ему уже раздражённо приказали поскорей садиться и закрыть дверь, а то он и их заморозит.

- Но я с лыжами...

- Закинь на багажник. Быстрей, шлагбаум...

Денис повиновался. Упал на сиденье, машина тронулась.

- Если хочешь, подкинем до Черкасской, дорОгой согреешься. Куришь?

Чем более удалялась "Волга" от переезда, лЕса, лощины, всего, что он только что пережил, тем невероятнее и бесполезнее казалось в этом обособленном уютном мирке заговорить о спасении Лёнечки.
Признаться, что он - негодяй и трус, бросил в лесу раненого.
И Денис всё откладывал - то было нужно побыстрей проскочить переезд, то взять предложенную сигарету, прикурить, машинально отвечать на вопросы, подыскивая своему поступку объяснение, оправдание...

Но оправдания не было.

Разомлевшее, растёкшееся в блаженном тепле и бездействии тело, ровный стрекот мотора, голосов, беспечный смех...
И такое неправдоподобное в своей жути видЕние прислонённого к дереву Лёнечки.

- Сейчас, сейчас я им скажу, - думал Денис, - Но как ужасно после всей этой болтовни. Как сказать? Ехали, ехали... Ужасно!
Ладно, доеду до Черкасской, соберу людей...
Эти всё равно ничем не помогут.

А вдруг будет поздно? Пока соберу, пока доберёмся...
Нет, нельзя, надо сказать этим. Сейчас же...

Но ничего он не сказал, продолжал улыбаясь, ужасаясь своему бездействию и, всё больше запутываясь, участвовать в общем разговоре.

- Если приедем поздно, я буду кругом виноват, - думал он, - Почему бросил одного? Какого лешего попёрся в Черкасскую? И никак не оправдаешься, не объяснишь...
Дёрнуло его свернуть в лощину!
Дёрнуло вообще вернуться за Лёнечкой!

Всего три часа назад мир был прекрасен.
Если бы он не вернулся с власовской лыжни... Если б, съехав в лощину, не полез бы снова на гору...

Стоп. А кто, собственно, знает, что он вернулся?
Только Лёнечка.
А то, что он снова поднялся на гору, не знает и Лёнечка. Лёнечка был без сознания.

Поехал вперёд, думал, что Симкин едет следом, или решил ехать поверху... Не возвращаться же!
И кто-то другой, случайный, увидел лежащего Лёнечку, пытался тащить до станции, выдохся...
Когда Симкин придёт в себя, он сможет лишь сказать, что видел, как Денис поехал вниз, в лощину.
Каким образом Лёнечка будет спасён, Денис не думал - просто иначе нельзя. И всё каким-то образом образуется, потому что иначе нельзя...

О том другом страшном варианте думать не хотелось. И он с отвращением отгонял от себя назойливо жужжащую где-то в подсознании мыслишку, что как раз этот страшный вариант для него, Дениса, был бы наилучшим.

Что тогда он оказался бы отодвинутым от раскинувшегося на снегу, будто в приступе беззвучного хохота Лёнечки на много минут и километров.
Он летел бы дальше к Власово в том голубом, серебряном и розовом, прекрасном и беззаботном мире, а от Власова прямая лыжня до Черкасской.

И никакого Лёнечки.
С Лёнечкой они расстались, как только выехали из Коржей.
Симкин устал, к тому же торопился в гости, и поехал прямо на станцию...

И снова ледяное отрезвляющее видение кукольно-послушного и одновременно непослушного лёнечкиного тела, заваливающегося то влево, то вправо под тяжестью головы, болтающейся на шее, будто мяч в сетке.

- Нет, нет, надо сказать. Нельзя не сказать. А сказать - как? Сказать нельзя...

И опять наивная детская надежда, что в Черкасской всё каким-то образом уладится, помимо его, Дениса, решения и воли.

В Черкасской, отвязывая прицепленные к багажнику лыжи, он продолжал терзаться: надо бы сказать.
Услышал в приоткрывшееся окно:

- Скорей, электричка! Они здесь редко. Окоченеешь ждать.
Успеваешь, беги!

Я свою долю выдержу.

* * *

 

ПРИСУТСТВОВАЛИ:
 АХ - Ангел-Хранитель. АГ - Ангел-Губитель
СВИДЕТЕЛИ:
Вл. Маяковский. Э.Людвиг. У.Черчилль.

* * *
Свидетель - Вл. Маяковский:

- За что вы идёте, если велят - "воюй"?
Можно быть разорванным бОмбищей,
можно умереть за землю за свою,
но как умирать за общую?

. . .

- Жена, да квартира, да счёт текущий
вот это - отечество, райские кущи!
Ради бы вот такого отечества
Мы понимали б и смерть и молодечество.
. . .

- Подведите мой посмертный баланс!
Я утверждаю и - знаю - не налгу:
На фоне сегодняшних дельцов и пролаз
Я буду - один! - в неоплатном долгу.
. . .

- Что может быть капризней славы и пЕпельней?
В гроб что ли брать, когда умру?
Наплевать мне, товарищи, в высшей степени
На деньги, на славу и на прочую муру!
. . .

- Я с теми, кто вышел строить и месть
В сплошной лихорадке буден.
Отечество славлю, которое есть,
Но трижды - которое будет.
. . .

- Но в быту походкой рачьей
пятятся многие к жизни фрачьей.

* * *

Из беседы Сталина с немецким писателем Э. Людвигом:

Людвиг:
- Но ведь Пётр Великий очень много сделал для развития своей страны, для того, чтобы перенести в Россию западную культуру.

Сталин:
- Да, конечно, Пётр Великий сделал много для возвышения класса помещиков и развития нарождавшегося купеческого класса.
Пётр сделал очень много для создания и укрепления национального государства помещиков и торговцев.
И укрепление национального государства этих классов происходило за счёт крепостного крестьянства, с которого драли три шкуры.

* * *

"Было бы глупо думать, что наш рабочий класс, проделавший три революции, пойдёт на трудовой энтузиазм и массовое ударничество ради того, чтобы унавозить почву для капитализма.
Наш рабочий класс идёт на трудовой подъём не ради капитализма, а ради того, чтобы окончательно похоронить капитализм и построить в СССР социализм".
И. Сталин.

* * *

"...Вы говорите о вашей преданности мне.
Может быть, это случайно сорвавшаяся фраза.
Но если это не случайная фраза, я бы советовал вам отбросить прочь "принцип" преданности лицам.
Имейте преданность рабочему классу, его партии, его государству. Это нужно и хорошо.
Но не смешивайте её с преданностью лицам, с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой".
/Сталин - Шатуновскому/

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1927г. Руководство работой пленума ЦК.
Речь о развитии текстильной промышленности Советского Союза.
Речь на собрании железнодорожных мастерских.
Речь на 5 Всесоюзной конференции ВЛКСМ.
Речь о характере и перспективах китайской революции.

Руководство работой пленума ЦК ВКПб. Участие в работе 4 съезда Советов СССР. Избран членом ЦИК.
Тезисы "Вопросы китайской революции". Речь "Революция в Китае и задачи Коминтерна".

Руководство пленумом ЦК и ЦКК и речь "Международное положение и оборона СССР" и о нарушении партийной дисциплины Зиновьевым и Троцким. Речь "Политическая физиономия русской оппозиции". Речь "Троцкистская оппозиция прежде и теперь". Речь "Партия и оппозиция".

Руководство работой 15 съезда ВКПб. Избран членом ЦК. Избран членом Политбюро, Оргбюро, Секретариата ЦК и утверждён Генеральным секретарём ЦК ВКПб.

*   *   *

СЛОВО АХа В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

- Коммунизм - вера в высшее предназначение человечества и отдельного человека. В идеалы христианской этики /единение, взаимопомощь, нравственная чистота, чувство долга/.
Можно сказать, что это была вера в "неведомого Бога", которого каждый исповедует по-своему.
В том числе и атеисты, называя Его - справедливостью и правдой.

При Иосифе не было ни свободы, ни равенства, они невозможны в принципе.
Но его народ служил не Маммоне, а Антивампирии.
Антивампирия же была крепостью.

Всякий, укрывшийся в крепости от врага - пленник крепости.
Внутри этой крепости были законы братства, семьи.
Все в более-менее равной степени несли тяготы осады, в том числе и вождь.

В особом положении была охрана - партийная номенклатура и часть творческой интеллигенции.

Но это скорее тактика Иосифа, чем принцип - он умело играл на грехах и слабостях человеческих, заставляя всех работать на Дело и время от времени проводя "чистки".
И номенклатура, и творческая интеллигенция, и сам Иосиф были рабами Дела.

Один полководец и одно войско, хоть и есть в нём генералы и простые солдаты, наёмники и добровольцы, и потенциальные дезертиры.
Одно общее Дело и один враг - твой хозяин, АГ.
В которого они не верили.

Это была попытка создания многодетной семьи.
Где старший брат служил младшим, где худо-бедно всё было общим, хоть и приворовывали, и старались украсть кусок пожирней.
Но не по Конституции, а вопреки ей, которую даже враги признавали лучшей в мире.

Иосиф разгонял волков внешних, а затем и внутренних волчьими методами, он "выл с волками по-волчьи".
С помощью верного ему аппарата, то подкупленного, то запуганного, то повязанного с ним общей судьбой и кровью, - собирал по кусочкам, штопал, склеивал разорванное тело страны. Спасал погибающее, рассеянное, обезумевшие стадо.

Не под знаменем стяжательства, , вседозволенности, разврата как в колониальных империях. Или национализма, как было в Германии.
Антивампирия, империя Сталина, увела, в сущности, народ от служения Маммоне - накопительству, эгоизму и себялюбию.
"Положить душу за други своя", "все за одного один за всех", "сам погибай, а товарища выручай", "хлеба горбушку и ту пополам", "умри, но не давай поцелуя без любви"...

Пасти, с-пасти.
Пастырь.
Бич в руках Божиих, погнавший вверенное ему стадо по узкой тропе спасения, где шаг влево или вправо - побег и смерть.

Евангелие - это Благая Весть. Провозглашение Царства Божия на земле в сердцах людей, вступивших на путь Истины и Жизни.
Оно возможно "на земле, как на Небе", иначе зачем мы молим об этом Господа в молитве "Отче наш"?

Господь "кого любит, того наказует". Желая спасти кого-то и "в разум истины прийти", Небо использовало потоп, огонь, тьму Египетскую, проказу, катастрофы.

Империя Иосифа для этой цели, пусть самая что ни на есть "тоталитарная" - не худшее средство. Куда большее зло - добровольное подчинение некогда "Святой Руси" лежащему во зле миру во главе с князем тьмы.

В ком мог найти Иосиф поддержку, опору в этой схватке с самим дьяволом? Народ его полагал, что никакого врага, кроме классового, то есть буржуев и вампиров, нет.
А Иосиф...

- Да, - захихикал АГ, - Уж он-то знал, что есть мы, силы злобы поднебесной.
И хозяин наш, Змей наидревнейший и наихитрейший есть. Который, если б Господь попустил, мог когтем перевернуть землю...
И что мы, силы тьмы, бессмертны, в отличие от самого Иосифа.

Да, он рьяно взялся за дело...
Он боролся с нами нашими же руками, помня слова апостола Павла: "Будьте мудры, как змеи, просты, как голуби".
Мы используем человеческие пороки, чтобы плодить вампиров и разрушать Замысел.
Иосиф использовал пороки и нас, чтобы ...
Я не могу сказать "созидать Замысел", но, во всяком случае, чтобы разрушать всё, мешающее осуществлению Замысла.

- Мы не дадим им пить наши жизни", - говорил он мне, когда я упрекал его в жестокости и коварстве, - вздохнул АХ. - Пусть пьют кровь друг у друга. Пусть жрут друг друга.

Лишить их пищи, выбить почву из-под ног, обвести вокруг пальца...
Пусть "весь мир во зле лежит" - мы - партизаны в этом мире.
Мы их стравим друг с другом и не дадим жить спокойно.

Главное - не дать им заразить вампиризмом народ..."

И ссылался на Писание:

"Но Он, зная помышления их, сказал им:
всякое царство, разделившееся само в себе, падёт.
Если же и сатана разделится сам в себе, то как устоит царство его?

А вы говорите, что я силою вельзевула изгоняю бесов.
Если же я перстом Божиим изгоняю бесов, то конечно достигло до вас Царствие Божие.

Кто не со Мной, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает" .
/Лк. 11, 17-23/

А поскольку "церковь в параличе", народ пал и обезбожился, отцов-молитвенников настоящих нет, вера ослабела, а дьявол ходит "аки лев рыкающий, ища, кого поглотити"...
Поскольку света, которого боятся вампиры, взять неоткуда, остается только осиновый кол...

И "не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может душу и тело погубить в геенне".

- То есть вас и рабов ваших, сын тьмы...

*   *   *

"Он никогда не поддавался иллюзиям. Заставил даже нас, кого называл открыто империалистами, воевать против империалистов..." - это уже из речи Черчилля в палате лордов.

- И когда Черчилль обещал ускорить высадку союзного десанта в Германии, Иосиф "перекрестился", - прошипел АГ, - В общем, он достал меня, это "лицо кавказской национальности", имеющее наглость саму тьму заставлять работать на свет...

И я нашептал ему:
- Иосиф, ладно, я всё понимаю, ты считаешь себя пастырем вроде библейского Моисея или Давида, приставленным Господином пасти и хранить овец Его.
Ну хорошо, ты возвёл надёжную ограду, загнал туда овец,отстрелялся от волков внешних...

Но теперь появились внутренние, в овечьих шкурах, и ты прекрасно знаешь, что, кроме святых, все люди - овцеволки или волкоовцы - что больше нравится...
"Две бездны, две бездны, господа, в один и тот же момент одновременно", - как говаривал Достоевский...
Ты не можешь отменить первородный грех - волки будут плодиться непрестанно, заражая стадо, у тебя не хватит сил справиться.
Ты один по сути, Иосиф...

Он ответил, что оборотни становятся зверьми во тьме.
Что в Антивампирии будет повсюду ходить охрана с фонарями, и часы никогда не будут бить полночь...
В конце концов "В чём застану, в том и судить буду".
Ни один хищник не войдёт в Царствие, и если человек умрёт человеком...

Он на всё знал ответы, этот семинарист.
Он нагородил повсюду табу, отсекающие соблазны - накопительство, вещизм, заграничные поездки, блуд, не говоря уже об извращениях, наркотиках...

Как в той сказке, где от царевны прятали все иголки, потому что было предсказано, что она однажды уколется и умрёт.
Железный занавес, глушилки, цензура...
О, как он берег своё стадо, создавая государство, где нет тьмы и часы никогда не бьют полночь!

Он говорил, что как пост для верующего - не самоцель, а средство изгнать бесов, так и социалистическое государство, Антивампирия - средство защитить паству от бесовских страстей, рабства у Маммоны.
Путь к обретению ими Бога.
Он говорил, что для свершения греха нужны соблазны и определённые условия.
И задача пастыря "неверующего стада" - он так и сказал "пастыря неверующего стада" - оградить, увести и защитить.

Он привёл слова Толстого применительно к себе самому, что "Никаких прав у человека нет, у него есть только обязанности перед Богом, перед людьми и перед самим собой".
Я не стал его спрашивать о партии, зная, как он при случае безжалостно с ней расправлялся ради Дела.

"Партия - бессмертие нашего Дела. Партия - единственное, что мне не изменит..."

- Что-то мы с тобой часто цитируем Маяковского, - усмехнулся АХ.

- Не удивительно - этот умел как никто различать в революции святую и звериную сторону одновременно. Он боготворил её, и, когда она обернулась к нему звериным своим оскалом, не выдержал и спрыгнул с поезда.

РЕВОЛЮЦИЯ - ОБОРОТЕНЬ... Шекспир!

- "Из жалости я должен быть суровым. Несчастья начались - готовьтесь к новым".
Это тоже Шекспир.

Иосиф, в отличие от Маяковского и других слабонервных, никогда не обольщался и не паниковал:
"Не беспокойся - написал он матери, - я свою долю выдержу."

"Он был человеком необычайной энергии, эрудиции и несгибаемой силы воли, резким, жёстким, беспощадным, как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить..."
- Это, как ты догадался, Позитив, - снова свидетельствует Черчилль.

Сказал ли когда-либо Иосиф в сердце своём Господу, подобно Моисею:
"Я один не могу нести всего народа сего, потому что он тяжёл для меня".
/Чис. 11, 14/?
Про то нам неведомо.

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1928 г. Выезжает в Сибирь в связи с хлебозаготовками в крае. Проводит в Барнауле совещание по вопросу о хлебозаготовках. Занимается вопросами хлебозаготовок в Новосибирске, Рубцовске, Омске.
Участие в 9 пленуме исполкома Коминтерна. Речь "О трёх особенностях Красной Армии".

Доклад комиссии Политбюро ЦК по поводу шахтинского дела.
Доклад "О работах апрельского объединённого пленума ЦК и ЦКК." Речь на 8 съезде ВЛКСМ. Статья "Ленин и вопрос о союзе с середняком".

Руководство пленумом ЦК ВКПб.
Речи "О программе Коминтерна", "Об индустриализации и хлебной проблеме", "О смычке рабочих и крестьян и о совхозах". Доклад "Об итогах июльского пленума ЦК".

Избран в комиссию по выработке программы Коминтерна. Избран членом Исполкома Коминтерна.

Речь "О правой опасности в ВКПб".
Речь на пленуме "Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКПб". Речь "О правой опасности в германской компартии".

1929г. Работа "Национальный вопрос и ленинизм".
Руководство пленумом ЦК и ЦКК, речь "О правом уклоне в ВКПб". Руководство 16 Всесоюзной конференцией.
Статья "Соревнование и трудовой подъём масс". Участие в работе 5 съезда Советов СССР.

Статья "Год великого перелома".
Руководство работой пленума ЦК. Разоблачение бухаринской оппозиции.

*   *   *

"Колхозное движение, принявшее характер мощной, нарастающей антикулацкой лавины, сметает на своём пути сопротивление кулака, ломает кулачество и прокладывает дорогу для широкого социалистического строительства в деревне".
И. Сталин

Отречение.

 

*   *   *

И он побежал, гремя лыжами, продолжая терзаться:
 - Нельзя ехать, надо остановиться, что-то придумать...
Но они смотрят - останавливаться тоже нельзя. Это покажется подозрительным.

Он оглянулся - машина всё стояла. Им было интересно, успеет ли он.
В конце концов, он может сойти на следующей станции. Нельзя не ехать - они смотрят.

Он шагнул в тамбур, двери сдвинулись. Электричка тронулась, набирая скорость.
Двое парней дымили в тамбуре, Денис прикурил у них.
Сейчас он всё скажет. Им, этим. И тем, что сидят в вагоне.
Они вместе выйдут на следующей станции - добровольцы обязательно вызовутся, должны же они понять...

Он скажет...

Что бросил раненого товарища.
Что тот находится за две остановки отсюда, да ещё километров шесть лесом.
Что прошло не менее двух часов, а он Денис Градов, почему-то пребывает в тёплой электричке, идущей на Москву.

Ничего он не скажет.
Когда он это понял, приступ внезапной дрожи, мучительной, до дурноты, погнал его куда-то сквозь вагоны, спугнув безбилетных мальчишек, которые в весёлой панике присоединились к его бегу.

Прекрасный принц, превратившийся вдруг в гадкого урода.
Осознавший, что это уродливое обличье отныне - он сам, истина его и сущность.
И что придётся примириться, свыкнуться с этим уродством, с тем, что прежде осуждал и презирал.
Оправдать и полюбить, потому что он не мог не любить себя.

Да, он спасал свою шкуру, и он прав.
Потому что его смерть - конец, ничто.

А после смерти Лёнечки, и ещё тысячи Лёнечек, и тысячи тысяч Ленечек останется и бег электрички, и горячая ванна, куда он залезет, как только вернётся.
И монтажная, и институт, и хруст лыж-крыльев, рассекающих розовую голубизну
И закаты, и восходы, и весна, и лето...

Да, он ничего не сказал. Ни этим, в машине на станции, ни в тамбуре электрички.
И опять же так было надо, потому что в случае гибели Лёнечки он оказался бы кругом виноват. А теперь...

Теперь Денис Градов, сидящий у окна электрички на Москву - обычный пассажир со станции Черкасская. Который добрался на лыжах до Власова, толком не успел посмотреть натуру, потому что началась метель, и поспешил через лес на станцию.
Власово рядом с Черкасской.
Все правильно, всё совпадает.

И даже если Лёнечка останется жив...

Он не хочет, чтобы Лёнечка остался жив, и опять же он прав.
Потому что тогда...

Тогда он спустился в лощину, подождал Симкина несколько минут и, решив, что тот поехал лесом, побежал на станцию.

Но почему, в таком случае, Черкасская?

Нет, если Лёнечка останется жив, будет куда сложней выкручиваться.
Лёнечкина смерть была бы лучшим выходом, как это ни печально.

Снова содрогнулся он от отвращения к этому новому Денису. Но уже не возмущался, а лишь оплакивал себя, хотя глаза оставались сухими.
Это лицо принадлежало уже новому Денису, умеющему владеть собой.

- Перестань скулить, заткнись навсегда!- приказал этот, Новый.
Его сильные ледяные руки сдавили горло; мозг, сердце, нервы онемели, скованные этим всепроникающим холодом, перестали болеть, чувствовать, сострадать.

И тогда Денис понял, что убит.
Что осуждён теперь навсегда жить, мыслить и действовать по иным, чужим, прежде гадким и неприемлемым для себя законам.
Что кара эта, это убийство себя самого, возможно, страшнее смерти физиологической и смерти насильственной.
Убийство себя самого...
Убить в себе человека.

Она была Денисом, убившем себя в уютном тепле летящей к Москве электрички.

У неё даже не останется сил перечитать написанное.
Она оставит листки на столе, запрёт кабинет и, ощупью спускаясь по лестнице - одна во всём здании, услышит, как невыключенное в чьём-то кабинете радио передаёт бой курантов. Шесть утра.

Потом будет долгий путь домой, где каждый переулок, дом, подъезд, фонарный столб освящён его близостью, шёпотом, прикосновением.

Она прощалась с Денисом, поднимая к небу лицо, раскалённое, саднящее.
Предутреннее небо, будто жалея, обволакивало щёки, веки мокрым ледяным компрессом, и ей становилось чуть легче.

Отречение.
Она была Денисом.
Вместе прожила она те несколько часов - от упоительного бега по серебристо-розовой лыжне, ведущей во Власово, до умирания в душном тепле московской электрички.

И отреклась от него.
Отреклась, осудив, ибо в восемнадцать осуждение и отречение - синонимы.
Осудить значило отречься.

Она была уверена, что жизнь кончена, и в неотвязной этой мысли были и мука, и очищение. Так, наверное, протягивал людям Данко своё горящее сердце.
Жертва собой во имя несравненно более высокого и ценного, чем личное счастье Иоанны Синегиной.

Она отрекалась от малодушия, себялюбия, предательства и, убивая своё личное маленькое счастье, утверждала Большое Счастье быть Человеком.
Так надо. Она исполнила свой долг.

Яна прощалась со счастьем, потому что счастьем был, конечно, он, Денис, его близкая отдалённость, его грубовато-торопливые ласки эрзац-единения, его беспросветный эгоцентризм, который она отчаянно штурмовала.
Штурм, такой же нелепый и губительный в глазах здравого смысла, как скалолазание, без которого она тогда не мыслила жизни.

Ну и пусть.
Она будет много работать, писать...Она будет учиться - ведь есть же люди, которые находят в себе силы работать, даже прикованные к постели, даже смертельно больные...

Денис - солнечный день...

Яна едва не теряет сознания от жалости к себе, от восхищения собой, преодолевшей себя. Вот он, упоительно-скорбный экстаз самопожертвования.
Вырвать сердце, чтобы оно светило людям!

Ей восемнадцать.

Потом ей предстоят два дня, овеянных ореолом горькой славы, - начиная с аудиенции в кабинете Хана, когда он, такой скупой на похвалы, торжественно объявит, что ему больше нечему её учить.
Что её очерк написан не просто хорошо, а даже слишком хорошо для газетного очерка.

Да это и не очерк вовсе, и не статья, и не рассказ - он даже не знает, к какому это отнести жанру.
Знает только, что это почти что настоящая литература и он несколько раз порывался кое-что вычеркнуть, чтобы приблизить "Это" к газетной специфике, да рука не поднялась, так всё органично, на одном дыхании...

Материал войдёт в историю газеты - да, да, он так и заявил в горкоме. А они попросили поставить на самое видное место в номере, и печатать с продолжением, чтобы прочло как можно больше народу.

- Знаешь, а я тебе позавидовал, - нежданно-негаданно признается Хан.
Его руки-рыбы вдруг вгрызутся друг в друга и, сцепившись пальцами, как челюстями, будто застынут в мёртвой своей схватке,
- Что никогда мне не написать, как эта шмакозявка Синегина...
Я ведь, Яна, графоман.
Да, да, не возражай, в сорок пять уже можно себе в этом признаться.
Широкову я не завидую, нет.

Читаю и вижу, как это сделано, как он вымучивает каждую фразу, штудирует словари, изучает синонимы - Юрка ведь трудяга, горбом берёт, выковывает свою писанину в поте лица...
Его уровня я бы мог достичь, это было бы тоже вполне профессионально, и не без художественных особенностей, но сделано.
Сде-ла-но, а не создано - чуешь разницу? В этом всё...

И я позавидовал. Теперь могу признаться. Ты сердцем пишешь.
А признаться могу, потому что излечился.

Руки-рыбы постепенно расслабляются, и их смертельная схватка превращается в нежное объятие. Два влюблённых осьминога, ласкающих друг друга щупальцами.

- Ты меня излечила. Читаю и радуюсь. Радуюсь!
Будто сам написал.
Значит, ты чего-то стоишь, товарищ Ханин, раз у тебя в газете появляются такие материалы!
Вот за что люблю свою работу - успех каждого из вас - мой успех.

И пусть Широков считает меня неудачником - его-то мы уже обскакали, а ещё не вечер...

В конце концов, главное - они, - Хан метнёт руку в сторону окна, - наши читатели. Формирование их душ.

Им неважно, кто из нас композитор, скрипач, дирижёр, им нужна хорошая музыка.
Му-зы-ка! Чтоб слезы из глаз.
Чтоб человек в муках рождался...

Ведь только отрешившись от узко личного, мелкого, честолюбивого, только осознав себя частью единого оркестра, можно в полной мере ощутить счастье и нужность нашей с тобой работы...

Он действительно будет горд и счастлив за неё.
Её успех как бы позволит Хану впервые говорить с ней на равных, откровенничать, исповедоваться.

А она будет едва слушать, отчаянно борясь с то подкатывающими, то отливающими от глаз, как прибой, волнами слез.
 И сугубо "узко личной" мечтой выкрасть со стола Хана отпечатанную Людой стопку листков со штампом "В набор", разодрать в клочья со всеми идейно-художественными достоинствами.

Затем перенестись на Люсиновку, ещё раз взглянуть на Дениса и умереть от презрения к своей слабости.

Знал Хан или не знал?
Ну а другие, те, кто знали?

Теперь, когда они победили, и ненавистный Павлин, отнявший их Синегину, был её же руками низвергнут и сокрушён, все за ней наперебой ухаживали, приносили из буфета кофе с бутербродами. И даже купили на её долю килограмм бирюзовой пряжи, а также модную кофточку с кругами на груди и спине.
В них вырядилась вся редакция, и Хан на летучке сказал, что теперь его кабинет стал похож на тир.

Её материал, щедро разрекламированный Ханом и распечатанный Людочкой, как бестселлер с дополнительным количеством экземпляров, будут читать тайком от Яны, прятать при её появлении.
Они-то знали. И их будет интересовать не только описанная автором драма на одиннадцати страницах, но и личная драма её, Яны, которую они будут пытаться угадать между строк.

Именно поэтому они будут скрывать от неё своё любопытство, такое естественное, ещё более подстёгиваемое её упорным молчанием.

Ей бы поведать им о поездке в Коржи, о борьбе чувства с долгом... О Нальке, о белеющем на столе у Хана листе, одновременно всесильном и беззащитном в первозданной своей чистоте, признаться в постыдных симптомах непреходящей любви к Павлину, безусловно недостойному любви.

Подивиться вместе со всеми этим симптомам, осудить их, высмеять, а затем утвердить свою правоту и силу в их поддержке, понимании, сочувствии...

Все, да и сама Яна, не понимали, почему она, эта блудная дочь, вернувшись, наконец, к ним, которые её всегда любили и ждали, почему она не падает со слезами в их объятия. Не спешит к огню, к столу, а продолжает молча и одиноко стоять на пороге?

Она вроде бы вернулась к ним, но не давала им возможности вознаградить её за это возвращение, быть добрыми, любящими, великодушными.

Она опять вроде бы принадлежала им, но теперь ларец был заперт изнутри и не открывался, а взламывать замок никто не решался.

Неестественно весёлая и болтливая Яна, обрывающая сама себя на полуслове, отвечающая невпопад, а то и вовсе не отвечающая, эта Яна не принадлежала им, принадлежа им.
И ни они, ни она ничего не могли с этим поделать.

Плохо было всем - им, потому что неприятно и досадно, когда твои дары от чистого сердца оказываются отвергнутыми за ненадобностью.

Ей, потому что нанося им обиду, она сама корила себя за эгоцентризм, но ничего не могла с собой поделать.
Она терзалась и за Дениса, которым была на тех одиннадцати страницах, вместе с которым умерла в душном тепле электрички, а затем осудила и оставила.

Хотя ему сейчас, наверное, в тысячу раз хуже, чем ей, и их телефонный разговор - лишь поза, защитная маска.
И если она не имеет больше права любить его, то имеет ли право не прийти на помощь? Эдакая чистенькая, умывшая руки...

-Что же мне делать? - терзалась Яна.
Кто ответит на эти вопросы, кроме неё самой?

И молила по ночам Бога вмешаться, совершить чудо...

За годы сделаны дела столетий.

ПРИСУТСТВОВАЛИ:
 АХ(Ангел-Хранитель). АГ (Ангел-Губитель)
СВИДЕТЕЛИ:
М. Сванидзе. И. Эренбург. М.Горький. Н.Аллилуева. С.Аллилуева.

 

    *   *   *

" Это был глубочайший революционный переворот, скачок из старого качественного состояния общества в новое качественное состояние, равнозначный по своим последствиям революционному перевороту в октябре 1917 года.

Своеобразие этой революции состояло в том, что она была произведена СВЕРХУ, по инициативе государственной власти, при прямой поддержке СНИЗУ со стороны миллионных масс крестьян, боровшихся против кулацкой кабалы, за свободную колхозную жизнь".
/История ВКПб, краткий курс/

*   *   *

"Максимум в десять лет мы должны пробежать то расстояние, на которое мы отстали от передовых стран капитализма.

Для этого есть у нас все "объективные" возможности, не хватает только уменья использовать по-настоящему эти возможности.
А это зависит от нас, ТОЛЬКО от нас!..

Пора покончить с гнилой установкой невмешательства в производство.
Пора усвоить другую, новую, соответствующую нынешнему периоду установку: вмешиваться во всё.
Если ты директор завода - вмешивайся во все дела, вникай во всё, не упускай ничего, учись и ещё раз учись.

Большевики должны овладеть техникой.
Пора большевикам самим стать специалистами.
Техника в период реконструкции решает всё".
/И. Сталин/

* * *

"У нас не было чёрной металлургии, основы индустриализации страны. У нас она есть теперь.

У нас не было тракторной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было автомобильной промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было станкостроения. У нас оно есть теперь.

У нас не было серьёзной и современной химической промышленности. У нас она есть теперь.

У нас не было серьёзной и действительной промышленности по производству современных сельскохозяйственных машин. У нас она есть теперь.

У нас не было авиационной промышленности. У нас она есть теперь.

В смысле производства электрической энергии мы стояли на самом последнем месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.

В смысле производства нефтяных продуктов и угля мы стояли на последнем месте. Теперь мы выдвинулись на одно из первых мест.

У нас была лишь одна-единственная угольно-металлургическая база - на Украине, с которой мы с трудом справлялись. Мы добились того, что не только подняли эту базу, но создали ещё новую угольно-металлургическую базу - на востоке, составляющую гордость нашей страны.

Мы имели лишь одну-единственную базу текстильной промышленности - на севере нашей страны. Мы добились того, что будем иметь в ближайшее время две новых базы текстильной промышленности - в Средней Азии и в Западной Сибири.

И мы не только создали эти новые громадные отрасли промышленности, но мы их создали в таком масштабе и в таких размерах, перед которыми бледнеют масштабы и размеры европейской индустрии.

Наконец, всё это привело к тому, что из страны слабой и неподготовленной к обороне Советский Союз превратился в страну могучую в смысле обороноспособности, в страну, готовую ко всяким случайностям.
В страну, способную производить в массовом масштабе все современные орудия обороны и снабдить ими свою армию в случае нападения извне".
И.Сталин.

* * *

"В Охотном вышли посмотреть вокзал и эскалатор, поднялась невообразимая суета, публика кинулась приветствовать вождей, кричала ура и бежала следом.
Нас всех разъединили и меня чуть не удушили у одной из колонн. Восторг и овации переходили всякие человеческие меры. Хорошо, что к этому времени уже собралась милиция и охрана...

Метро, вернее вокзалы изумительны по отделке и красоте, невольно преклоняешься перед энергией и энтузиазмом молодёжи, сделавшей всё это, и тому руководству, которое может вызвать в массе такой подъём.
Ведь всё было построено с молниеносной быстротой и такая блестящая отделка, такое оформление..."
/Свидетельница М.Сванидзе/

*   *   *

И.Эренбург. "Дусе и Марусе Виноградовым".

"Вы узнали самую большую радость, человеческую радость - открытие!
И сколько бы у вас ни было впереди преград и тревог, память об этой радости вас будет приподнимать...

Люди давно поняли, как был счастлив Ньютон, найдя закон тяготения, или как веселился Колумб, увидев туманные берега новой земли.

Люди давно поняли, какую радость переживал Шекспир, Рембрандт, Пушкин, открывая сцепление человеческих страстей, цвет, звук и новую значимость обыденного слова.

Но люди почему-то всегда думали, что есть труд высокий и низкий.
Они думали, что вдохновение способно водить кистью, но не киркой...

Пала глухая стена между художником и ткачихой. Музы не брезгуют и шумными цехами фабрик, и в духоте шахт люди добывают не только тонны угля, но и высочайшее удовлетворение мастера...
У нас с вами одни муки, одни радости.

Назовём их прямо: это муки творчества".

/Дуся и Маруся Виноградовы - ткачихи, поставившие мировой рекорд производительности на станках/.

* * *

Капитализм - это не просто узаконенное обществом служение своей похоти.

Это и служение чужой похоти, коллективной похоти. Это сговор против Бога и Замысла, принудительное служение воле тьмы, сонмищу захвативших власть упырей, отступников.
Ибо нельзя одновременно служить Богу и Маммоне.

Вампиры-капиталисты отбирают твою жизнь и душу у Бога!

Народ самозабвенно работал в Антивампирии Иосифа, пока она не заставляла его служить похоти номенклатурных охранников. Пока её задачами были накормить, одеть, дать крышу над головой.
Учить, лечить бесплатно, дать работу, освободить от рабства у дурной бесконечности
желаний и защитить от вампиров.

*   *   *

"В течение 1928 года троцкисты завершили своё превращение из подпольной антипартийной группы в подпольную антисоветскую организацию...

Не могут органы власти пролетарской диктатуры допускать, чтобы в стране диктатуры пролетариата существовала подпольная антисоветская организация.
Хотя бы и ничтожная по числу своих членов, но имеющая всё же свои типографии, свои комитеты.
Пытающаяся организовать антисоветские стачки, скатывающаяся к подготовке своих сторонников к гражданской войне против органов пролетарской диктатуры.

Клевета на Красную Армию и на её руководителей, которая распространяется троцкистами в подпольной и иностранной ренегатской печати, а через неё в зарубежной белогвардейской печати, свидетельствует о том, что троцкисты не останавливаются перед прямым натравливанием международной буржуазии на Советское государство".
И. Сталин.

*   *   *

"Старые большевики пользуются уважением не потому, что они СТАРЫЕ, а потому, что они являются вместе с тем вечно новыми, не стареющими революционерами.

Если старый большевик свернул с пути революции или опустился и потускнел политически, пускай ему будет хоть сотня лет, он не имеет права называться старым большевиком. Он не имеет права требовать от партии уважения к себе.

Затем, нельзя вопросы личной дружбы ставить на одну доску с вопросами политики, ибо, как говорится, дружба дружбой, а служба службой.

Мы все служим рабочему классу, и если интересы личной дружбы расходятся с интересами революции, то личная дружба должна быть отложена на второй план".
И. Сталин. Речь на пленуме ЦК ВКПб, 1920г.

*   *   *

"...если линия у нас одна и существуют между нами лишь оттенки, то почему Бухарин бегал по вчерашним троцкистам, во главе с Каменевым, пытаясь устроить с ними фракционный блок против ЦК и его Политбюро?

Если линия одна, почему Бухарин конспирировал со вчерашними троцкистами против ЦК и почему его поддерживали в этом деле Рыков и Томский?..

В самом деле, о каком коллективном руководстве может быть здесь речь, если большинство ЦК, запрягшись в государственную телегу, двигает её вперёд с напряжением изо всех сил, прося группу Бухарина помочь ему в этом трудном деле.

А группа Бухарина не только не помогает своему ЦК, а наоборот - всячески мешает ему, бросает палки в колёса, угрожает отставкой и сговаривается с врагами партии, с троцкистами, против ЦК нашей партии?"
И. Сталин.

* * *

"У нас имеются сотни и тысячи молодых способных людей, которые всеми силами стараются пробиться снизу вверх, для того, чтобы внести лепту в общую сокровищницу нашего строительства.

Но их попытки часто остаются тщетными, так как их сплошь и рядом заглушают самомнение литературных "имён", бюрократизм и бездушие некоторых наших организаций, наконец, зависть (которая ещё не перешла в соревнование) сверстников и сверстниц.

Одна из наших задач состоит в том, чтобы пробить эту глухую стену и дать выход молодым силам, имя которым легион.
Моё предисловие к незначительной брошюре неизвестного в литературном мире автора является попыткой сделать шаг в сторону разрешения этой задачи".
И. Сталин.

*   *   *

"Хозяйственно разбитый, но ещё не потерявший окончательного своего влияния кулак, бывшие белые офицеры, бывшие попы, их сыновья, бывшие управляющие помещиков и сахарозаводчиков, бывшие урядники и прочие антисоветские элементы из буржуазно-националистической и в том числе эсеровской и петлюровской интеллигенции, осевшие на селе, всячески стараются разложить колхозы.

Стараются сорвать мероприятия партии и правительства в области сельского хозяйства, используя в этих целях несознательность части колхозников против интересов общественного, колхозного хозяйства, против интересов колхозного крестьянства.

Проникая в колхозы в качестве счетоводов, завхозов, кладовщиков, бригадиров и т.п., а нередко и в качестве руководящих работников правлений колхозов, антисоветские элементы стремятся организовать вредительство.

Портят машины, сеют с огрехами, расхищают колхозное добро, подрывают трудовую дисциплину, организуют воровство семян, тайные амбары, саботаж хлебозаготовок - и иногда удаётся им разложить колхозы.

Пролезая в совхозы в качестве завхозов, бухгалтеров, полеводов, кладовщиков, управляющих отделениями и др., эти противосоветские элементы вредят совхозному строительству умышленной поломкой тракторов, комбайнов.

Скверной обработкой земли, плохим уходом за скотом, разложением трудовой дисциплины, расхищением совхозного имущества, особенно его продукции /зерно, мясо, масло, молоко, шерсть и т.д./

Все эти противосоветские и противоколхозные элементы преследуют одну общую цель: они добиваются восстановления власти помещиков и кулаков над трудящимися крестьянами.
Они добиваются восстановления власти фабрикантов и заводчиков над рабочими.

Некоторые члены партии, проникшие в партию из-за карьеристских целей, - смыкаются с врагами колхозов, совхозов и Советской власти и организуют вместе с ними воровство семян при севе.

Воровство зерна при уборке и обмолоте, сокрытие хлеба в тайных амбарах, саботаж хлебозаготовок.
И, значит, втягивают отдельные колхозы, группы колхозников и отсталых работников совхозов в борьбу против Советской власти.

Вскрывая факты вредительской работы,.. политические отделы МТС и совхозов должны на конкретных фактах повседневной работы совхозов и колхозов организовывать широкие массы колхозников и работников совхозов на борьбу... за сохранность и неприкосновенность общественной колхозной и совхозной собственности.

За рост доходов колхозов и колхозников, за своевременное и полное выполнение колхозниками и совхозами всех своих обязательств перед государством...

Партийцы и комсомольцы не должны бояться борьбы внутри колхоза и совхоза за изоляцию и изгнание антиобщественных, противоколхозных элементов, ошибочно полагая, что такая борьба может нарушить единство колхоза или совхоза.
Нам нужно не всякое единство".
И. Сталин.

* * *

"Мы выступаем в стране, освещённой гением Владимира Ильича Ленина. В стране, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина /бурные продолжительные аплодисменты/".
Из вступительного слова М. Горького на I Всесоюзном съезде писателей.

* * *

Из письма Н. Аллилуевой, жены Сталина:

"...все эти правдинские дела будут разбираться в П. Б. в четверг...
Иосиф, пришли мне если можешь рублей 50, мне выдадут деньги только 15/9 в Промакадемии, а сейчас я сижу без копейки.
Если пришлёшь, будет хорошо.
Надя".

* * *

Свидетельница Светлана Аллилуева:

"Это была милейшая старая женщина, чистенькая, опрятная, очень добрая.

Мама доверяла ей весь наш скромный бюджет, она следила за столом взрослых и детей и вообще вела дом.
Я говорю, конечно, о том времени, которое сама помню.

То есть, примерно о 1929 -1933 годах, когда у нас в доме был создан, наконец, мамой некоторый порядок, в пределах тех скромных лимитов, которые разрешались в те годы партийным работникам.

До этих лет мама вообще сама вела хозяйство, получала какие-то пайки и карточки, и ни о какой прислуге не могло быть речи.
Единственный "охранявший" ездил только с отцом в машине и к дому никакого отношения не имел, да и не подпускался близко.

Примерно так же жила тогда вся "советская верхушка".
К роскоши, к приобретательству никто не стремился.

Стремились дать образование детям, нанимали хороших гувернанток и немок / "от старого времени"/, а жёны все работали, старались побольше читать.

В моду только входил спорт - играли в теннис, заводили теннисные и крокетные площадки на дачах.
Женщины не увлекались тряпками и косметикой, - они были и без этого красивы и привлекательны".

"Да и вообще, в те годы "национальный вопрос" как-то не волновал людей - больше интересовались общечеловеческими качествами.

Брат мой Василий как-то сказал мне в те дни:
- А знаешь, наш отец раньше был грузином...
Вот и всё, что мы знали тогда о своих национальных корнях.

Отец безумно сердился, когда приезжали товарищи из Грузии и, как это принято - без этого грузинам невозможно! - привозили с собой щедрые дары: вино, виноград, фрукты.

Всё это присылалось к нам в дом и, под проклятия отца, отсылалось обратно, причём вина падала на "русскую жену" - маму..."

" ...отец относился пуритански к "заграничной роскоши" и не переносил даже запаха духов, - он считал, что от женщины должно было пахнуть только свежестью и чистотой..."

"...отец всю жизнь задавал мне с недовольным лицом вопрос: "Это у тебя заграничное?" - и расцветал, когда я отвечала, что нет, наше отечественное.
Это продолжалось и когда я была уже взрослой...

И если, не приведи Бог, от меня пахло одеколоном, он морщился и ворчал: "Тоже, надушилась!.."

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

- Танцевать надо "от печки".
Что есть наша жизнь, в чём её цель и смысл, если он вообще есть?
Бессмысленное бесцельное плавание по житейскому морю, пока не потонешь с роковой неизбежностью, или осмысленное трудное продвижение к некоему обетованному берегу?

В зависимости от ответа на первый вопрос возникает следующий - о Земле Обетованной.
Что она такое для тебя, в чём твой Символ Веры?

И как к ней плыть - барахтаться в одиночку в волнах? Или вместе с единоверцами-попутчиками /полагающими, что берег именно в той стороне/, - на паруснике, на надёжном корабле /хотя может попасться и "Титаник"/?

Или, в случае отрицательного ответа на первый вопрос - купайся, резвись у берега в своё удовольствие. Катайся вдоль берега на прогулочном катере с подружками или без, ибо, как ты веришь, другой жизни не будет.

Допустим, жизнь - бесцельное плавание по житейскому морю. Наслаждайся, пока не пробьёт неизбежный час идти ко дну.
Иногда приходится грести против течения, бороться с ветром и волнами, перегружать свою лодку вещами и родственниками.

Жить, чтобы жить, вернее, чтобы плавать.
Купаться.
Пытаться наслаждаться самим процессом, некоторые это ухитряются делать даже во время чумы.
Ну и, само собой, зачастую за счёт других, под лозунгом "Государство - это я" и "После меня хоть потоп!"

Разновидность ответа: смысл - в происходящем на берегу; продолжение рода, достижение славы и богатства, научная, творческая, политическая карьера.

Эгоисту - для себя, альтруисту - для человечества, разумному эгоисту: ты мне, я - тебе.

Так живёт большинство человечества, оставим их.

Нам интересны те, кто верит, что их корабль плывёт к Земле Обетованной.
Мечтают достичь Града Небесного, царства Света, Любви и бессмертия. Где, наконец, вновь воссоединится раздробленное в результате грехопадения человечество.
В Боге. Мечта о Новом Адаме, Богочеловечестве.

Верующие в коммунизм называют эту Землю Обетованную Светлым Будущим.
Они, в отличие от социалистов, отметают идею "справедливого проживания на берегу", они плывут в бескрайность.

Коммунизм подвижников устанавливает на корабле распорядок жизни во время плавания, согласно Закону Неба.

Капитан в данном случае - лицо невоеннообязанное, он не давал присяги Всевышнему.
Он может вести корабль, повинуясь внутреннему компасу, двигаться "на Зов".

Пассажиры могут довериться капитану.
А могут и перепиться, разрушить корабль, попрыгать за борт.
Убить капитана, повернуть корабль вспять или пересесть на корабль, плывущий неведомо куда к запретным берегам.

Если капитан с командой меняют курс, они за это отвечают перед Небом.
Неправильное поведение любого пассажира на корабле грозит всем.
В идеале должно быть добровольное подчинение всех капитану, но такого практически не бывает.
Случается, что пассажиры или сама команда бунтуют, враждуют, приходится применять к ним силу, репрессии, когда неизбежно достаётся и невиновным.

Но и охрана может переродиться, стать пиратами, начать грабить пассажиров.
Или повернуть корабль вспять, прочь от заданного курса.

Дело церкви на таком корабле - следить за показаниями компаса, приборов, за верным курсом, согласованным с капитаном.

Дело коммунистов - за уставным поведением пассажиров и команды.
Дело различных церквей единого многонационального корабля - следить за состоянием душ своей паствы, по-разному верующей в Землю Обетованную, в личное бессмертие и т.д.

Капитан в многонациональном государстве не должен поднимать над кораблём знамя какой-либо одной конфессии, даже если какой-либо отдаёт предпочтение.

Символ веры - его личное дело, как и команды, и пассажиров.
Пусть каждый исполняет свои таинства и обряды согласно вере, соблюдая единый курс, определённый Небом /заповеди/.

Можно сказать, что капитан ведёт корабль на Голос, на Зов, что само Небо определяет его путь.

СССР был многонациональным кораблём, плывущим прочь от Вампирии согласно повелению "Выйди от неё, народ Мой".

Такой приказ Неба, по-разному звучащий, есть во многих религиях и соответствует "показаниям приборов".

Царство земное - беспорядочно-случайное скопление кораблей, яхт, лодок и отдельных пловцов, суетящихся вдоль побережья и не желающих никакого иного бытия.

"Демократия и права человека" дают возможность каждому плыть в любую сторону, любым стилем или не плыть вовсе.
Это его личное дело.

Путь к Богу - сокровенное внутреннее дело каждого, и насильственное объединение религий в одном государстве - кощунственно и недопустимо.

Но допустимо согласие всех относительно направления курса корабля - государства.

Допустим, прочь от Вампирии, как было с Советским Союзом.
Вампирии, противоречащей Замыслу Неба.
 Нестяжание, взаимопомощь, нравственность и другие заповеди, общие для многих религий.

Для одних это - корабль в бессмертие.
Для других - в Светлое Будущее.
Для третьих - в Царствие Божье.

На Российском корабле уже давно было неладно.
Лишь незначительная часть пассажиров соблюдала Закон Неба.
Большинство же, исповедуя его на словах, немилосердно эксплуатировало и обирало ближнего.

"Оставили важнейшее в Законе - суд, милость и веру", уподобились "гробам раскрашенным", любили пиршества , "бремена тяжкие и неудобоносимые возлагали на плечи людей, а сами не хотели и перстом двинуть их".
/Мф. 23/

Неравенство, немилосердие, несправедливость в обществе ежесекундно порождают грех. Лицемеры от веры делают обратившегося "сыном геенны, вдвое худшим вас", то есть самих этих лицемеров.

"Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Божие человекам; ибо сами не входите и хотящего войти не допускаете."

Эти жёсткие слова Спасителя относятся к несоблюдающим Слово, в том числе и к пастырям-священнослужителям.

На Российском корабле стало ненадёжным спасаться.
"Святая Русь" оставалась таковой лишь фарисейски, на словах.

Интеллигенция искала избавления от мук совести "хождением в народ", подбивая на бунт.

*   *   *

"Никто не даст нам избавленья"...
Здесь три аспекта:
а) вера в Бога как в некую высшую надмирную сущность, влияющую или нет на нашу личную судьбу и судьбы мира;
б) вера в Бога как носителя нашего личного бессмертия и спасения;
в) вера в Бога как в нравственный закон внутри нас, в совесть, в определенную норму поведения в "лежащем во зле" мире.

Эти три аспекта могут быть спаяны, а, могут и разделиться.
То есть человеческий разум может отвергать божественное происхождение человека, а душа - принимать вписанный в сердце Закон.

Следовать ему и напряжённо искать Бога в обход отвергнутому /по заблуждению, неверному толкованию искажённым человеческим лукавым разумом / образу Творца.

Лучшая часть русского общества начала искать истину в обход церкви (разлад духовной жажды, мук совести и томления о "жизни по-Божьи" с социальной политикой официальной церкви, помноженные на соблазн материализма).

Неверие, что "Бог даст избавленье" слабым и угнетённым, спасет от хищников, пожирающих тела и души братьев меньших под ширмой "непротивления злу" привело к революции.

Рабы в трюме взбунтовались против господ верхней палубы, свергли капитана и команду, захватили корабль.
Лилась кровь.
Пьяные от вина, крови и захваченных богатств рабы разбивали приборы с криками, что теперь сами знают, куда плыть.
Убили навигаторов и капитана с семьей. Уцелевшие пассажиры первого класса или тоже надели красные повязки или попрыгали за борт и поплыли к другим кораблям.

Руль переходил из рук в руки. Корабль терпел бедствие, из последних сил отбиваясь от пиратов и разваливаясь.

В конце концов, руль попал к Иосифу.
Ему удалось утихомирить команду, пассажиров, избавиться от пиратов, кое-как задраить пробоины и... поплыть в завещанном отцами церкви направлении.

Прочь от Вавилона.
Всё общее, всё дано на всех Богом - здесь коммунизм сродни христианству.
В саване карманов нет, всё на земле дано напрокат, временно, ничто не принадлежит никому.

*   *   *

Однажды два монаха решили попробовать поссориться из-за собственности, как люди там, в миру.
- Мой кирпич! - сказал один и потянул кирпич к себе.
- "Конечно твой, брат," - согласился второй.

Русская вера - детская.
Объявили всех пусть не братьями, но товарищами, сломали запоры суверенных кают и поплыли себе...

Очерк-оборотень.

 

 

*   *   *

И молила по ночам Бога вмешаться, совершить чудо...

Чудо явится к следователю в лице Витьки Карпова, четырнадцатилетнего сына директора Черкасского совхоза.
Он поведает, что в тот злополучный день они с приятелем Генкой воспользовались тем, что отец уехал с начальством на рыбалку, и решили тайком прокатиться кружок на отцовской "Победе".
Прав водительских у них, естественно, не было.
Чтобы миновать пост ГАИ на шоссе, ребята решили срезать путь по лесной просёлочной дороге - Витька знал, что отец однажды пользовался этой дорогой, проложенной трактором.

Вначале всё шло хорошо. Потом машина завязла в какой-то рытвине, забуксовала, зарываясь всё глубже.
Погода начала портиться, надвигались сумерки, а отец, которого Витька боялся до смерти, должен был к ночи вернуться домой.

Ребята были в полном отчаянии, когда судьба сжалилась и послала им одинокого лыжника с шофёрскими правами, спортивным телосложением и отзывчивой душой.
Он велел ребятам ломать лапник и толкать сзади, сам сел за руль. И, провозившись часа полтора, они, наконец, вытащили "Победу" из снежно-метельного плена на шоссе.

Рулил Денис, они ехали в Черкасское.
Узнав, что их спаситель - режиссёр и зная слабинку отца к работникам культуры, Витька слёзно упросил Дениса доехать с ними до дома.
И, если отец вернулся, погасить пожар его гнева своим авторитетом, сочинив по дороге какую-либо правдоподобную историю.

Историю они сочинят.
У переезда Денис вылезет, чтобы посмотреть, не свалились ли кое-как привязанные носовым платком к багажнику лыжи, где его и зафиксирует стрелочница.

Карпова-Старшего дома не окажется.
Машину благополучно загонят в гараж.
Денис наденет лыжи, распрощается с ребятами и побежит на станцию "Черкасская". Где и сядет в электричку.

Факты все следователем проверены, всё соответствует, так что у Градова полное алиби.
И он не мог тащить раненого Симкина на мессершмиттовском шарфе по лощине.

Всё это сообщит Яне срочно призвавший её к себе Хан.
Он поведает, что после разговора со следователем Градов разыскал Карпова-младшего в бассейне, зная, что тот туда ездит через день тренироваться.
Сказал, что, выгораживая Витьку, попал в неприятную историю, и попросил его съездить к следователю и рассказать всё, как было.

Выслушав Витьку, проверив и сопоставив факты, следователь вновь побывает в Коржах, ещё раз обойдёт налиных соседей.
  И выяснит, что одна из соседок действительно видела лыжника, похожего по описанию на Пушко, в начале третьего того злополучного дня.
Но почему-то не поехавшего к Нальке, а помчавшегося от её калитки в сторону леса.
Тогда метели ещё не было и видимость была отличная.

Хан скажет, что, слава Богу, очерк ещё не набран, и что Яне необходимо сейчас же быть в кабинете у следователя, куда также приглашены Наля и Пушко.

Жора на беседу не явится.
А Налька, уже совсем непохожая на героиню фронтовичку и передовую доярку в этом старомодном шерстяном платьице с кружевным воротником и накладными плечами, хотя давно носят "японку", с запудренными боевыми шрамами и тускло безразличным взглядом, подтвердит, что да, приехал к ней в тот день Пушко.

Выпросил бутылку вина с парой соленых огурцов и тут же умчался догонять своих.
Симкин, покойник этот, был с прошлого дня с перепоя, мечтал поправиться, надеялся разжиться в Коржах.
Но магазин у них по выходным закрыт.

Тогда-то Пушко и проговорился, что есть тут у него знакомая доярка - делал как-то фотоочерк, сдружились.
Ну покойник и вцепился - сходи, купи пузырь. Мы. мол, потихоньку поедем, догонишь...А этому нашему режу скажешь - знакомой дома не было.

Так и вышло.
Реж побежал во Власово, велев Ленечке ехать домой, чтобы успеть в гости.
А тому - что "гости", ему сейчас надоть.
Вот и ждал на лыжне Пушко.
Раздавили они по стакану, по огурцу и поехали лощиной к станции.

Тут всё и произошло - камень этот, метель...
Она, Наля, уже спать собралась - вставать-то на первую дойку в четыре...
Слышит - стучат.
Сам не свой, трясётся, сказать ничего не может.
Она его к печке. В кружку плеснула, конечно. Потом чаю...

Про Симкина он не сразу проязычился - напился, мол, не туда свернул, метель...
Уже потом, как стала его раздевать, видит - вроде кровь. Растолкала.
Тут он и признался, что Симкин ранен, разбил голову о камень и, наверное, готов.

Нальку попросил молчать - бутылку-то, мол, он, Жорка, принёс...
Камень этот Наля знала - летом на нём туристы фотографируются, зимой об него лыжи ломают, а убрать - с места не сдвинешь.
Судьба, значит, такая... Ей-то что, не воскресишь...
Так бы, может, и сошло, если б Клавка не сболтнула. Сама видела, как Пушко потащил от неё в кармане бутылку.

- А что у Градова из-за вашего молчания неприятности, его вон из комсомола исключать собирались - это как?

Следователя позовут из соседней комнаты к телефону.

- Ты его любишь? - попытается Яна спасти в душе остаток веры в человечество, как-то оправдав героиню-снайпершу, - Жорку?

- Кого, кобеля вашего? Эту пьянь? - метнёт Наля в её сторону злобно-презрительный взгляд.- Третий день гудит, а мне с вашей городской алкашнёй нянькайся! У нас своих хватает.
Все они кобели и дерьмо.
И Симкин ваш, Царство Небесное. Одной пьянью меньше...

Ладно, тебе скажу, раз на то пошло.

И признается, что посулил ей Жорка полкоровы, если покажет, что никуда от неё не уходил до утра.
Что в деревне померла бабка Мартыниха, и её дед продаёт корову.
На полкоровы Налька скопила - огурцы летом удались, возила на Тишинку, а на другую половину Жора обещал добавить.
А теперь всё, полкоровы тю-тю.

Такое вот чудо.

Яна не знала, радоваться ей или плакать.
Денис очищен и спасён, а её жизнь рухнула, потому что она усомнилась и теперь недостойна его и никогда не простит себе.
Эти дурацкие мистические полкоровы - цена её жизни...

Теперь ей всё представлялось мистикой - почему она так скоро и слепо поверила в его виновность? Поверила редакции, следователю, Жорке, этой взяточнице Нальке?
Себе самой?

Потому что он был "чужак", а они - свои.
А если бы очерк её уже был опубликован? И речь шла об убийстве?..

Ей стало страшно и гадко, опоры не было.
Ни в них, которые соблазнили оболгать, ни в себе, оболгавшей, ни в нём, которого они скопом оболгали.
Будто чья-то всесильная рука толкнула её лодку.
Мир, такой надёжный, ясный, незыблемый, закачался...
Лодка зачерпнула воды и медленно пошла ко дну.

Именно не падение, а медленное погружение вместе с лодкой по чьей-то всесильной воле, когда вот-вот кончится запас кислорода в лёгких, потом несколько секунд мучительной агонии, а затем неведомое состояние, наступление которого она предчувствовала, жаждала и страшилась.

И в кабинете у следователя, и потом, в разговоре с сестрёнкой Жоры Пушко, которая спокойно, привычно врала, что Жора готовит ко дню Советской Армии фотовыставку то ли где-то в клубе, то ли в школе, дома третью ночь не ночует и повестки к следователю в глаза не видал.

Она говорила и чистила картошку, многоглазые змеи ползли из-под ножа на старый номер газеты, где был их с Жорой фотоочерк о районной ветлечебнице.

Жора Пушко, свой в доску, добрый и отзывчивый, всегда готовый выручить до получки...С которым они исколесили весь район на попутках и пешком, ели тушенку из одной банки, запивая чаем из одной кружки...
Жора, который буквально затрясся, когда ветеринар захотел перенести для съёмки поближе к окну только что прооперированную кошку:
- Что вы, ей же больно!

Которому принадлежал, наконец, приколотый к стене шедевр - "Первое кормление", напечатанный в "Огоньке".
Жора, погубивший Лёнечку, погубивший её, Яну, и едва не погубивший Дениса. А теперь прячущийся где-то в шкафу или под диваном, или в алкогольном угаре - трус, подонок...

И этот прекрасный, как икона, снимок, от которого наворачивались слезы...

Погружение продолжится в кабинете Хана, которого её рассказ почему-то не особенно удивит.

- Вот к чему приводит недопроверка фактов. Ты ещё в сорочке родилась, а вот я в бытность собкором...

И он расскажет историю, из которой погружающаяся Яна не поймёт ни слова.
Лишённые смысла слова, как мыльные пузыри, срывались с губ Хана и лопались в прокуренном воздухе кабинета.

Потом Хан скажет, что Пушко, в сущности, всегда был слизняком, и вспомнит соответствующую байку.
И снова будут беззвучно улетать в небытие лишенные смысла фразы, а Яна будет умирать от отвращения к себе. Мечтая упасть, наконец, на дно и больше никогда ничего не чувствовать.
Не быть.

Жертва личным счастьем во имя правды. Высокое страдание во имя бесконечно большего...

Бесконечно большое и правда неожиданно обернулись отрицательной величиной, ложью, отвратительным оборотнем.
И породила этого оборотня она, Яна, и он покарал её.

Она чувствовала, что гибнет. И сознание, что гибнет она во имя ею же порождённого оборотня, было особенно нестерпимым.
Жертва оказалась не просто не оправданной, она напоминала зловещую ловушку.
Приманка с крючком вырвала её из бытия, низвергла в преисподнюю.

И то, что реабилитация Дениса была роковым образом прямо пропорциональна падению её, Яны, лишь усиливала мистическую безнадёжность случившегося.

Чем более пыталась она радоваться за Дениса, тем чудовищнее становилось собственное падение.
И радости уже места не было, и беспросветный собственный эгоизм, сознание, что она за него не радуется, добивало окончательно.

- Да, конечно, слышу, Андрей Романович. Надо переделать...

- Давай прямо сейчас. Материал должен быть набран, а как только припрём Пушко к стенке - в номер.
Дело чрезвычайное.
Пушко - наш сотрудник, мы должны отреагировать своевременно и правильно, а то...

Нехорошо с твоим получилось. Будто мы Пушко выгораживали.
Ты-то, небось, радёхонька, что твой не при чём...
Но сейчас надо думать о чести газеты.
Первым делом самолёты, так?

Давай-ка, прямо сейчас, садись ближе.

Она не сразу поймёт, что от неё хочет Хан.
А, когда поймет, необходимость переписать очерк соответственно новым обстоятельствам дела не покажется кощунственной.

Почему бы нет?
Оборотни, оборотни...
И очерк её - оборотень, можно эдак, можно так - в зависимости от правды.
Сегодня правда одна, завтра - другая, она у каждого своя.
Да и есть ли она вообще?

Вот художественные особенности - другое дело, их можно оставить. Они нетленны.
В них, как в рамку, можно вставить любой снимок правды.

В руках у Хана - красный и коричневый карандаши. Красным он обводит всё, что можно оставить.
Остаётся детективное начало, где мальчишки находят замёрзшего Симкина, остаются все описания природы, сцена гибели Лёнечки, моральные рассуждения.

Надо только заменить соответственно Павлина на Пушко.
И причиной малодушного предательского эгоцентризма объявить соответственно не влияние чуждой морали, а распущенность и пьянство.

Что, впрочем, тоже имеет корни "оттуда".

Павлина лучше вообще поменьше упоминать - уехал во Власово и уехал.
Да и пацана этого с отцовской машиной жалко, не будем его выдавать.

Вот Пушко придётся серьёзно перелопатить, написать заново, оставив, разумеется, все лучшие куски, описывающие психологическое состояние Павлина. По возможности их переделав применительно к Пушко.

Вот сцена гибели - здесь можно почти всё оставить.
Как он тащит Симкина на павлиньем шарфе, потом, окоченевший, возвращается в Коржи, намереваясь позвать на помощь, но Наля даёт ему выпить... и...

Здесь удачно ляжет описание Павлина, попавшего в тёплый вагон, только действие не в электричке, а в налькиной избе.
А так почти всё можно использовать - смотри, как удачно...
- Давай, ты у нас уже профессионалка, должна всё уметь.

Хан торопит, потирает руки, подбадривает, чиркает то красным, то коричневым.
И действительно, у них вроде бы получается.

Люда приносит по его просьбе чаю с пирожками. Потом он оставляет Яну одну, и ей вроде бы становится легче.
Работа начинает увлекать, хоть и есть в ней что-то нехорошее, болотное, зыбкое. И что-то она напоминает Яне.

Но ей обрыдли самоанализы.
С каким-то ожесточением она терзает двумя пальцами людочкину машинку, и получается, по словам Хана, "то, что надо".
Придётся только ещё раз перепечатывать, кое-что добавив и переделав после беседы с отловленным, наконец-то, опухшим и почти невменяемым Жорой.

Который будет только кивать, икать и во всём признаваться.
Добавив лишь, что даже ночью знал, что Лёнечка мёртв.

Что Налька, оставив его в избе пьяного, снарядилась в платок, телогрейку и лыжи, взяла санки и одна в метель, увязая в снегу, добралась через поле к камню в лощине.

Еле нашла уже одеревеневшего, занесённого снегом Лёнечку, и также полем вернулась.

Таким образом, продавшая истину и Яну за полкоровы Налька снова обернётся героиней, и Яна, конечно, умолчит про полкоровы.
В очерке появится положительный момент и повод порадоваться, что "есть женщины в русских селеньях".

Жору с работы выгонят, но он вскоре объявится в "Советской женщине".

Очерк напечатают. Будет много откликов и никто не догадается, что это - очерк-оборотень.

Жена вождя - оборотень.

*    *   *
Присутствовали:
 АХ - Ангел Хранитель, АГ - Ангел-Губитель.

 

Свидетели:
Мартин Борман (личный секретарь фюрера), Светлана Аллилуева (дочь Иосифа), Лев Троцкий (враг Иосифа), Леон Фейхтвангер (писатель), Борис Пастернак (поэт).

*   *   *

"Среди ...бушующих волн экономических потрясений и военно-политических катастроф СССР стоит отдельно, как утёс, продолжая своё дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира.

Если там, в капиталистических странах, всё ещё бушует экономический кризис, то в СССР продолжается подъём как в области промышленности, так и в области сельского хозяйства.

Если там, в капиталистических странах, идёт лихорадочная подготовка к новой войне для нового передела мира и сфер влияния, то СССР продолжает систематическую упорную борьбу против угрозы войны и за мир"...
И.Сталин.

*   *   *

"Мы строим пролетарскую культуру. Это совершенно верно.
Но верно также и то, что пролетарская культура, социалистическая по своему содержанию, принимает различные формы и способы выражения у различных народов, втянутых в социалистическое строительство, в зависимости от различия языка, быта и т.д.

Пролетарская по своему содержанию, национальная по форме, - такова та общечеловеческая культура, к которой идёт социализм...

Лозунг национальной культуры был лозунгом буржуазным, пока у власти стояла буржуазия, а консолидация наций происходила под эгидой буржуазных порядков.
Лозунг национальной культуры стал лозунгом пролетарским, когда у власти стал пролетариат, а консолидация наций стала протекать под эгидой советской власти".
И. Сталин

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1930г. Постановление "О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству".
Статья "К вопросу ликвидации кулачества как класса". Награждён вторым орденом "Красного знамени".
Статья "Головокружение от успехов".
Постановление ЦК "О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении".
Статья "Ответ товарищам колхозникам".

Написаны приветствия:
рабочим ленинградского металлического завода в связи с досрочным выпуском мощной турбины;
строителям туркестано-Сибирской железной дороги в связи с окончанием строительства; коллективу Ростовского завода сельскохозяйственных машин в связи с досрочным окончанием строительства завода;
рабочим Сталинградского тракторного завода в связи с досрочным окончанием строительства.

Руководство работой пленума ЦК. Руководство работой 16 съезда ВКПб. Избран членом Центрального Комитета и в комиссию по докладу о колхозном движении. Руководство работой Пленума ЦК. Избран членом Политбюро и Оргбюро и утверждён Генеральным секретарём ЦК ВКПб.

*   *   *

СЛОВО АХА В ЗАЩИТУ ИОСИФА:

Молитва Господня "Отче наш" - формула свободного сыновнего служения Отцу Небесному. Формула Свободы, Счастья и Спасения.
Сыновней и отеческой Любви.

Не раб /из страха/, не наёмник /из корысти/, не гордец /из тщеславия/ - ты служишь в родном доме Отцу, а не кровному врагу Отца со всей Его многочисленной вражеской роднёй, армией тьмы.

Ты служишь Отцу, ибо ты любящий и любимый сын, наследник, продолжатель Дела, где "все Моё - твоё и всё твоё - Моё".

В Отчем Доме невозможно платить за пищу, кров, одежду, уход во время болезни - здесь всё необходимое ты получаешь от Отца бесплатно.
И взамен так же бескорыстно служишь семейному Делу - просто по велению сердца.

Потому что ты - сын своего Отца, потому что ты - "по Образу и Подобию".

"Остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим..."
Это не только узкое понимание прощения обид.

Получая всё в Отчем доме бесплатно, где все - братья и сестры, где все связаны едиными кровными узами с отцом, ты почтёшь кощунственным, служа своими талантами, своим трудом, просто исполняя свои обязанности - требовать за своё служение плату.

Отец дал тебе всё - жизнь, здоровье, таланты, хлеб насущный, вписанный в сердце Закон, эликсир бессмертия.

Ты всё это получил даром, и теперь должен так же бесплатно, бескорыстно, с радостью любящего свою семью, всё вернуть умноженным для её процветания.

И не только потому, что, если хорошо Дому, то хорошо и тебе, а просто потому, что ты ЛЮБИШЬ.
Что между всеми членами семьи - кровные тесные связи, при которых, когда одному плохо, то плохо всем. И наоборот.

Поэтому те, для кого мы строим дома, выращиваем хлеб, пишем книги и музыку, кого лечим, учим и защищаем от врагов, должны получать наше служение бесплатно, как и мы от них.

Это - основа основ жизни в Доме Отца.
Тогда он посчитает нашу жизнь состоявшейся и нас - пригодными для будущей совместной жизни.
Признает своими детьми.

Казалось бы, такие естественные отношения любящих друг друга членов единой семьи - хорошо каждому - хорошо Целому.
Я живу на всём готовом. И то, что мне должны за мой труд, моё служение, самореализацию заложенных в меня Отцом способностей - я оставляю семье.
Как и они, мои братья и сестры, кому я должен за их труд для меня - они тоже мне всё "оставляют", прощают.

И Отец Небесный считает вложенное в нас состоявшимся, делает нас своими наследниками, своими сынами в вечном Царстве Света и Любви...

Но как трудно падшему человеку, блудному сыну, ушедшему из Отчего Дома, променявшему родной Дом на работу на чужого господина, врага Отца, - за жалкую пищу и призрачную "свободу" променявшего "первородство на чечевичную похлёбку", - как ему трудно излечиться душой, вернуться.
Снова стать из отщепенца сыном!

Враг, прививший блудному сыну безумное желание не слушаться Отца, отделиться, жить самому по себе, то есть Лукавый - коварен и силён.
Это - отщепенство, бунт против Отца, вседозволенность, желание жить самому по себе, "по своей глупой воле", ведущее к духовному обнищанию, банкротству, к болезни и смерти - всё это Лукавый именует "свободой".

"Будете как боги," - подмена, обман вместо Евангельского: "Я сказал: вы - боги и сыны Вышнего все вы".
То есть будь не равным Отцу, а будь единым с Отцом.

"Не введи нас во искушение, но ИЗБАВИ нас от Лукавого".

В отличие от искушений /испытаний/- средств любящего строгого Отца, применяемого для нашего воспитания и вразумления, преодолевая которые мы из детей становимся взрослыми и набираемся духовного опыта, Лукавый - детоубийца, лжец.

Он обманом пролезает в дом, в душу, соблазняет, насилует психику, сманивает в своё царство тьмы, губит и убивает личность.

"Но избави нас от лукавого", - просим мы Отца Небесного.
То есть для нашего же блага запри, Отче, окна и двери, защити. А проникшую в дом нечисть изгони как можно скорее, пока она не погубила нас, сделав непригодными для жизни в Доме Отца.
Не лишила навечно наследства, сыновства...

Вот примерно на каких основах и принципах бывший семинарист Иосиф, пастырь-кесарь или "гражданский священник" мечтал построить своё царство.
Собрав заблудших детей в дом, давши им "хлеб насущный" и опустив "железный занавес" - защиту от Вампирии и её князя.

Он "не верил в массы", он верил лишь в бич, в "жезл железный".
Но неожиданное чудо  перерождения людей ошеломило его и придало сил.

Смел ли он ждать от них "самоотверженного служения" во имя "коллективного восхождения в Светлое Будущее" и прочих высоких материй?
Вряд ли.
Сыновье служение, акт свободной любви друг к другу и общему Великому Делу - это Путь Божий, завещанный Небом в молитве "Отче наш", в отличие от рабьего или наёмного.

Народ, практически отпавший от веры вслед за элитой, из которого ему чудом удалось всеми дозволенными и недозволенными средствами собрать Антивампирию, "единый, могучий" Советский Союз, казался ему материалом весьма ненадёжным.

И всё-таки Иосиф мечтал ещё в 1927 году:

"...это будет такое общество:
а/ где не будет частной собственности на орудия и средства производства, а будет собственность общественная, коллективная;
б/ где не будет классов и государственной власти, а будут труженики индустрии и сельского хозяйства, экономически управляющиеся, как свободная ассоциация трудящихся;

в/ где народное хозяйство, организованное по плану, будет базироваться на высшей технике как в области индустрии, так и в области сельского хозяйства;
г/ где не будет противоположности между городом и деревней, между индустрией и сельским хозяйством;
д/ где продукты будут распределяться по принципу старых французских коммунистов:
"от каждого по способностям, каждому по потребностям"...

- Ха-ха-ха, - фыркнул АГ, - А ежели у меня потребность - гарем иметь или личный пляж в Гаграх?

- Ну, тут Егорка Златов скорректировал "старых французских коммунистов" - парировал АХ, - у Златова "каждому - "разумно-достаточное"...

е/ где наука и искусство будут пользоваться условиями достаточно благоприятными для того, чтобы добиться полного расцвета;
ж/ где личность, свободная от забот о куске хлеба и необходимости подлаживаться к "сильным мира", станет действительно свободной".

Последний пункт просто супер.
Освобождение от родовой необходимости и рабства у Маммоны...

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1931г. Присутствует на 3 сессии ЦИК СССР. Избран рабочими почётным членом Ленинградского Совета. В почётном президиуме 9 съезда ВЛКСМ. Почётный член Моссовета.

Речь "О задачах хозяйственников". Избран в президиум 15 Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Избран в президиум 6 Всесоюзного съезда Советов.
Участие в работе комиссии по проекту постановления об улучшении и развитии московского городского хозяйства.
Речь "Новая обстановка - новые задачи хозяйственного строительства." Встреча в Кремле с ударниками Автозавода им.Сталина.

Руководство работой 17 Всесоюзной партконференции. Это уже 1932 г.
Подписано постановление о строительстве трёх мощных гидростанций на Средневолжской системе. Избран в почётный президиум 9 Всесоюзного съезда профсоюзов. Участие в комиссии по ирригации Заволжья.
Принят декрет "Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной /социалистической/ собственности.
Ответ "О некоторых вопросах истории большевизма". Приветствие строителям Днепростроя в связи с досрочным пуском Днепрогэса.
Речь на пленуме о задачах работы в деревне.

*   *   *

- Ну достал ты меня этими совещаниями да заседаниями!- проворчал АГ, - что ты, собственно, хочешь доказать?

- Прежде всего то, что не Иосифу служили, как сейчас клевещут, а что он служил.
Каждой минутой своей жизни.

Цель служения - накорми, одень, защити, излечи, а не разврати, обдери до нитки и сожри...
И ещё.
Служил, сознательно или интуитивно, - Замыслу, умножению жатвы Господней. Наставляя на путь, истину и жизнь по Замыслу.

Не мог он это делать именем Вельзевула, ибо если царство разделится, то не устоит...

- Так ведь и Адольф дал народу хлеб, работу. И о морали заботился...

- "Германия превыше всего!.." - У Адольфа - национализм, идолопоклонство.
Это всё равно что утверждать:
"Всё тело должно служить желчному пузырю, потому что в нём камни, а не то мы вас этими камнями закидаем..."

*   *  *

"Славяне должны работать на нас. В той мере, в какой они нам не нужны, они могут вымирать.
Поэтому обязательное проведение прививок и медицинское обслуживание со стороны немцев является излишним.

Размножение славян нежелательно... Образование опасно.
Для них достаточно уметь считать до ста. В лучшем случае приемлемо образование, которое готовит для нас полезных марионеток.."
/Из письма Бормана Розенбергу/.

*   *   *

- Чистейший вампиризм по национальному признаку.
А Иосиф-победитель после войны стал создавать новую Германию-Антивампирию, которую многие немцы до сих пор вспоминают добрым словом
. И "хомо советикус" по-братски им помогали, не помня зла.

Что же касается "заседаний"...

"Возьмём, наконец, наши бесчисленные конференции, совещания, делегатские собрания и т.д., охватывающие миллионные массы трудящихся мужчин и женщин, рабочих и работниц, крестьян и крестьянок всех и всяких национальностей, входящих в состав СССР...

А между тем для нас эти совещания и конференции имеют громадное значение как в смысле проверки настроения масс, так и в смысле выявления наших ошибок...

Ибо ошибок у нас немало, и мы их не скрываем, полагая, что выявление ошибок и честное исправление их является лучшим способом улучшения руководства страной.

Просмотрите речи ораторов на этих конференциях и совещаниях, просмотрите деловые и бесхитростные замечания этих "простых людей" из рабочих и крестьян, просмотрите их решения...
И вы увидите, до чего громадны влияние и авторитет коммунистической партии, вы увидите, что этому влиянию и авторитету могла бы позавидовать любая партия в мире".
/Беседа с 1-й американской рабочей делегацией/.

*   *   *

А между тем Лев Троцкий мечтал о мировой революции:

"Международный пролетариат не вложит меча в ножны до тех пор, пока мы не создадим Федерацию советских республик всего мира...
Коминтерн есть партия революционного восстания международного пролетариата".
/Подписано Лениным и Троцким./

* * *

"Любовная лодка разбилась о быт..." Покончил с собой "лучший, талантливейший" Маяковский.

* * *

"В самый разгар сплошной коллективизации, голода в деревне, массовых расстрелов, когда Сталин находился почти в полном политическом одиночестве, Аллилуева, видимо под влиянием отца, настаивала на перемене политики в деревне.

Кроме того, мать Аллилуевой, тесно связанная с деревней, постоянно рассказывала ей о тех ужасах, которые там творятся.
Аллилуева рассказывала об этом Сталину, который запретил ей встречаться со своей матерью и принимать её в Кремле.

Однажды на вечеринке, не то у Ворошилова, не то у Горького, Аллилуева осмелилась выступить против Сталина, и он её публично обложил по матушке.
Придя домой, она покончила с собой".
/Свидетель Л. Троцкий/

*   *   *

Свидетельствует Светлана Аллилуева:

"...отец был потрясён случившимся.
Он был потрясён, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину?
Он был слишком умён, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает "наказать" кого-то ...
Первые дни он был потрясён... Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость.
Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо.

Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили.

НО ОНО БЫЛО, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным.
Оно было полно обвинений и упрёков.

Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое.
И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет.

Он был потрясён этим и разгневан.
Когда пришёл прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками, и, повернувшись, ушёл прочь.
И на похороны он не пошёл".

- Ха-ха-ха, - как писал Иосиф на полях библиотечных книг, - заболтал белыми сандаликами АГ, - Жена - оборотень у Главного Антивампира!..

* * *

"Не позднее 1935 года весь мир признал, что социализм в одной стране построен. И что, более того, эта страна вооружена и готова к защите от любого нападения".
Свидетель Леон Фейхтвангер.

"Дело Сталина процветало.
Добыча угля росла, росла добыча железа и руды; сооружались электростанции; тяжёлая промышленность догоняла промышленность других стран; строились города...

Реальная заработная плата повышалась, мелкобуржуазные настроения крестьян были преодолены, их артели давали доходы - всё более возрастающей массой они устремлялись в колхозы.

Если Ленин был Цезарем Советского Союза, то Сталин стал его Августом, его "умножителем" во всех отношениях
. Сталинское строительство росло и росло.
Но Сталин должен был заметить, что всё ещё имелись люди, которые не хотели верить в это реальное, осязаемое дело, которые верили тезисам Троцкого больше, чем очевидным фактам".

"Так говорит Сталин со своим народом.
Как видите, его речи очень обстоятельны и несколько примитивны..
.Но в Москве нужно говорить очень громко и отчётливо, и каждый понимает его слова, каждый радуется им.

И его речи создают чувство близости между народом, который их слушает, и человеком, который их произносит".

"О частной жизни Сталина, о его семье, привычках ничего не известно.
Он не позволяет публично праздновать день своего рождения.

Когда его приветствуют в публичных местах, он всегда стремится подчеркнуть, что эти приветствия относятся исключительно к проводимой им политике, а не лично к нему.

Когда, например, съезд постановил принять предложенную и окончательно отредактированную Сталиным Конституцию и устроил ему бурную овацию, он аплодировал вместе со всеми, чтобы показать, что он принимает эту овацию не как признательность ему, а как признательность его политике".
Леон Фейхтвангер.

*   *   *

А в те же дни на расстояньи
За древней каменной стеной
Живёт не человек - деянье:
Поступок ростом с шар земной.

Судьба дала ему уделом
Предшествующего пробел.
Он - то, что снилось самым смелым,
Но до него никто не смел.

За этим баснословным делом
Уклад вещей остался цел.
Он не взвился небесным телом,
Не исказился, не истлел.

В собраньи сказок и реликвий
Кремлём плывущих над Москвой
Столетья так к нему привыкли,
Как к бою башни часовой.

И этим гением поступка
Так поглощён другой, поэт,
Что тяжелеет, словно губка,
Любою из его примет.

Как в этой двухголосной фуге
Он сам ни бесконечно мал,
Он верит в знанье друг о друге
Предельно крайних двух начал.

/Борис Пастернак/

Не впору туфельки.

*   *   *

 

Очерк напечатают, будет много откликов.
 И никто не догадается, что это - очерк-оборотень.

Хан настоятельно порекомендует Яне уничтожить все экземпляры первого варианта, о котором опростоволосившийся коллектив тоже предпочёл начисто забыть.
Лучше всего сжечь в печке, как Гоголь, а пепел развеять по ветру.

Повеление она исполнит. Однако один экземпляр всё же оставит и будет носить во внутреннем кармане, как капсулу с ядом.

А назавтра, много лет назад, появится Денис.
Она увидит его "Москвич" у подъезда редакции, увидит, что сам он, кажется, там, в машине. И скакнёт сердце, захочется бежать, куда глаза глядят.
Но она знала, что должна испить чашу до дна.

Денис был погружён в пролистывание какой-то толстенной папки.

- Ну, наконец-то...

Он с лучезарной улыбкой распахнул дверцу, захлопнул папку и втащил Яну в машину.

Работа была окончена, он снова обратил на неё внимание, как тогда в клубе.
Яна вяло сопротивлялась, она предпочла бы сказать последнее "прости" где-то на нейтральной территории.
А он, как ни в чём не бывало, закидывает ей на шею руку и говорит, что всю дорогу грезил об этой минуте.
Будто ничего такого.
Он говорит, что уже всё знает, что Хан даже дал ему прочесть её нетленку.
И что, вот видишь, он, Денис, оказался прав, когда сразу сказал, чтоб она не дёргалась. И что всё будет в порядке и, в конце концов, разъяснится.

Что надо же - такое "ЧП с соусом", хорошо хоть картину успели отснять.
А то таскают - то следователь, то институтское начальство, и пацана выдавать не хотелось.
Правда, в деканате и на студии он про Витьку рассказал, а то бы совсем худо пришлось. Сказал, что у него алиби железное, и в нужный момент он этого Витьку из-под земли достанет.
И жене лёнечкиной рассказал.
А тут дел невпроворот, монтажная, и похороны эти...Коробка отснятая куда-то задевалась, еле нашли... А с Симкина теперь, сама понимаешь, не спросишь...

У Дениса действительно непривычно измученный вид, он побледнел, осунулся, ей бы его пожалеть.
Но Яна так переполнена сознанием своей вины перед ним и собственным страданием, что в сердце больше ни для чего нет места.

Он будто тасует перед ней адскую колоду из несовместимых понятий.
Где и одеревеневший труп Ленечки, и коробка с плёнкой, и монтажная.
И загадочно-всесильный, превыше жизни и смерти план студии.
И какой-то Витька.

И где-то в той колоде - и её жизнь. Все муки этих дней, стиснутые между монтажной и строгим витькиным папой.

Денис кажется ей бесконечно чужим, как марсианин. И он, и Хан, и все вокруг...
У неё иная кровь, иное горючее, может, бензин, или мазут.
А может, наоборот - у неё мазут, а у них бензин, не в этом дело...

Факт тот, что между ней и окружающими возникает какая-то невидимо-прозрачная, но твёрдая, как алмаз, преграда, за которой она плывёт, как в батисфере, сама по себе, хотя всё прекрасно видит и слышит.
И то ли мир защищён от неё, то ли она от мира и Дениса со своей бесконечной виной перед ним, которая привязывает её к нему, как пуповина.

И пока она беспомощно болтается в этой батисфере на этой пуповине и молчит, молчит, Денис включает зажигание.
"Москвич" срывается с места.

- Ты куда?

- В Москву.

- Выпусти меня!

- И не подумаю. Похищение Европы.
Слушай, не валяй дурака, мы разобьемся. Три трупа на одной картине - явный перебор.

Ну и шуточки у него!
"Москвич" увеличивает скорость.

- Остановись, надо поговорить.

- Это я уже слышал. Дома поговорим...
Ну ладно, давай сейчас, я весь внимание.

Он и не собирается останавливаться.

Конькобежец с плаката идёт на рекорд, губы стиснуты, глаза смотрят только вперёд. Уступи дорожку!
Скорость под восемьдесят, они уже на шоссе.

И тогда Яна начинает говорить.
Что всё кончено, что она его предала. И даже если б он её простил, она сама себе не простит никогда, поэтому им надо расстаться.
Она сама себе вынесла этот приговор, который окончательный и обжалованию не подлежит.

Денис, наконец, останавливает машину, пытается применить недозволенные приёмы.

Яна не очень-то сопротивляется, она растерзана и почти раздета, но действительно ничего не чувствует в своей капсуле.
И тогда он, наконец, оставляет её, смотрит недоуменно, почти испуганно.

Эта боязнь и нежелание её потерять, делающие его в этот момент принадлежащим ей, её, как и в былые времена редкой внутренней близости, ненасытная жажда безраздельного им обладания лишь укрепляют решение.

Она мстит себе, ничего не чувствующей, бесконечно виноватой и омерзительной, чтобы было ещё больнее.
Чтоб хоть как-то очиститься через эту добровольную казнь, хоть как-то искупить...

Какая-то мазохистская попытка вновь самоутвердиться в собственных глазах после пережитого унижения.
Иногда, наверное, в таком состоянии шли в юродивые.
Но это она поймёт потом.
А тогда, много лет назад, он не желал терять её, а она не желала терять себя.

Оба были молоды, эгоистичны, и каждый занят лишь собой.
Оба были непроницаемы.
Ибо батисфера - денисова суть, привычное состояние, он в ней родился, как в рубашке.

Они не мирились, а сражались каждый за себя, кто победит.
Война батисфер.

Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Яна извлекает приговор из тайника.
Стопка сложенных вчетверо машинописных страниц.

- Что это?

- Прочти. Читай.

Он суёт листки за пазуху, снова включает зажигание.

- Сейчас читай, или я никуда не поеду.

- В темноте?

В салоне действительно уже темновато.

- Тогда вернёмся. Денис, я не предупредила маму!

- Она в курсе, я у вас был. И бензин на нуле. До заправки бы дотянуть...

- Я к тебе не поеду.

-Ладно, в гостях почитаем - хочешь в гости? 3драсьте, мы к вам читать приехали.
А может, в "Савой" махнём? Столик у фонтана закажем, там светло, читай хоть "Войну и мир".
Заодно и аванс пропьём, а, Иоанна Аркадьевна? - он передразнивает её мрачную физиономию.

- Да, мать, форма у нас, прямо скажем, не парадная, придётся до рассвета сидеть в машине. Прочтём с первым лучом...
Слушай, тебе не надоело? Сама кругом виновата - предала, продала, что там ещё? Вот и пожалей.
Я - жертва, мне молоко полагается за вредность.

Ему всё же удаётся её заболтать и увезти.
В конце концов, это уже не имеет никакого значения, - обречённо думает она и лезет в ванну под блаженно-согревающие струи душа.

Упиваясь мыслью, что и душ этот, и розово-чёрный кафель, и похожая на взбитые сливки душистая пена, и махровый Денисов халат, в который она всегда заворачивалась, и сам Денис, читающий "приговор" у себя в комнате, и обожающая её денисова бабуля, готовящая им что-то на кухне - всё это в последний раз.
Что так ей и надо,

Наконец, Денис появляется на кухне.
Яна уже вся извелась.
Он весело чмокает бабулю в щёку. Та деликатно удаляется, шаркая шлёпанцами.
Денис садится и начинает уплетать за обе щеки.
О, Господи!

- Молодец, мать, - наконец, произносит он с набитым ртом, - с этим можно прямо на "Мосфильм".
Я на полном серьёзе - стопроцентная нетленка.

Господи, когда же ему надоест паясничать?
Если б он её прогнал с позором, даже ударил, было бы куда легче.
В мечтах она видит себя бегущей по улице, вниз по эскалатору метро...
"Осторожно, двери закрываются, следующая станция - "Комсомольская"...

А там до электрички рукой подать. И прочь, прочь отсюда, навсегда, к спасительной двери с двумя ромбами, где живут её джинны, о которыми она будет вместе плакать и зализывать раны.

Денис, покончив с болгарскими голубцами из банки, принимается за торт с чаем и пытается запихнуть ей в рот кусок голубца.

- Всё, я ухожу.

- А ведь и вправду, мать, будь там на просеке какая-то другая машина - помог бы вытащить, укатила себе и никаких свидетелей.
И доказывай, что ты не верблюд.
Из комсомола и института пинком под зад, отца могли из загранки отозвать - мол, яблочко от яблони...
А потом из партии - не воспитал, как ты пишешь, человека... И плакала Маша, как лес вырубали.

Денис ловит её в коридоре, вырывает пальто, пытаясь поцеловать. От него пахнет голубцами и тортом.
Яна умирает от жалости и ненависти к нему. Почему он мучает её, не желая отпустить?
Или она для него тоже как та люстра, что она купит на Октябрьской через несколько лет?

А её предательство - лишь дефект, указанный в ценнике - мол, одной хрусталины не хватает, на что он готов закрыть глаза?

- Отопри. Дай ключ!

- И не подумаю. Ещё слово, я этот ключ вообще проглочу. Всё, глотаю.

- Прекрати!

- Я сам виноват, должен был сказать тебе про Витьку.

Яна кричит, что не в Витьке дело. И не в том, что он её прощает. Она сама себя не прощает и не имеет права связать жизнь с человеком, про которого смела подумать, что он такой...

Он вдруг отпустит её. Будто робот, которого отсоединили от сети. И скажет устало, усмехнувшись уголком рта:

- А ежели я и есть "такой"? Я, мать, сам не знаю, какой я. Никто не знает, какой он, пока не побывает в той шкуре. Тут уж или герой, или подонок.
Герой? Я?.. Вряд ли...
Вот и считай - ты написала про меня.

Яна ещё не знает, что это денисово высказывание не только определит на много лет вперёд их жизнь, но и явится стержнем, идейной основой телевизионного сериала "По чёрному следу".
Авторы сценария Иоанна Синегина и Денис Градов, в главной роли - Антон Кравченко.

- Каждый в этой жизни - потенциальный преступник. Зритель должен подозревать равно каждого, от крупного чиновника до уборщицы, - будет инструктировать Денис их с Антоном, - Наша задача - просто установить факт. Показать пальцем.
Преступник сегодня - этот.
А завтра, возможно, будет тот.
Сегодня - ты, а завтра - я.
Понятно, ребята?

Но это будет потом. А сейчас, много лет назад, Иоанна ошеломлённо пытается проникнуть в вечную мерзлоту светлых денисовых глаз.

"Ты написала про меня..."
Никто про себя ничего не может сказать, пока не побывает в той шкуре...

Мысль эта уже в который раз меняет глубинные основы её сознания - так меняются театральные декорации. Свет погашен, какие-то неясные тени мелькают на стене, шорох, стук, кашель...
И вот зажигается под потолком лампа, которая прежде была луною, и гора стала шкафом, лес - портьерой, мир стал другим.
И то, что ещё минуту назад казалось неразрешимым, разрешалось утверждением Дениса.
И окончательной приговор отменялся, ибо не было судей.

Судьям высказано недоверие...

Воспользовавшись её замешательством, Денис отбирает пальто и вталкивает её в свою комнату.
Он всегда был терминатором, запрограммированным на то или иное действо - будь то очередной съёмочный период, постройка гаража, который они с каменщиком Колей выложили, не разгибаясь, за один день, или занятие любовью.
Этой его мёртвой хватке, железной запрограммированности противостоять было невозможно.

Яна покоряется.
И пока он терзает её тело и остатки одежды - сказанное Денисом невидимой волшебной бабочкой кружит в мозгу.
Медленно-таинственный взмах её крыльев сулит нечто очень важное, может быть, самое важное в мире. Надо лишь поймать бабочку.

Но Яна знает, что Денис не выпустит её, пока не получит целиком вместе с мыслями.
Она отгоняет эту мысль-бабочку.
Она должна не мыслить, не быть, она должна запылать и сгореть в его ледяных электрических тисках. Иначе он не отпустит.
Сейчас на это ритуальное самосожжение настроиться особенно трудно, но иного выхода нет.

И вот, наконец, оставив от неё лишь горстку пепла, Денис мгновенно, как всегда, отключается и засыпает.
Его рука тяжело лежит на ней, караулит, готовая снова ожить и включиться. А она, стараясь не шевелиться, медленно восстанавливается, как феникс из пепла.
И тогда мысль-бабочка снова прилетает на пепелище, и Яна чувствует таинственно-бархатный трепет её крыльев.

Он сказал, что это про него...
3начит, она написала правду.
Но и про Пушко - правда.
А она сама? Разве она могла бы поручиться, что не сбежала бы, как Жорка?

Она похолодела от этой мысли, но факт...
Подонок, бросивший раненого товарища, кем бы он ни был, Пушко или Денисом, удался ей куда лучше, чем героиня Налька.
Значит...
Значит, она писала и про себя.
Значит, это она бежала от раненого Симкина. И это не сопереживание, как она думала прежде, а её суть.

И она вряд ли смогла бы ночью, в пургу, одна отправиться на поиски Лёнечки.
Хоть Налька и продалась за полкоровы, она куда лучше её.

А раз так - какое Яна имеет право судить Дениса, Жору, Нальку - кого бы то ни было? Кто вообще имеет на это право?
Кто осмелится с уверенностью сказать, что на месте подсудимого не поступил бы также?

Кто прожил ещё хоть одну жизнь, кроме своей?
Разве что актёры и писатели...Но ведь гамлетов ровно столько, сколько исполнителей.

Следователь устанавливает: раненого Лёнечку бросил Пушко. Это факт.
Ну а Правда?
Та самая, из-за которой Яна пошла на плаху?
Она оказалась неуловимой и многоликой, меняющей окраску, подобно хамелеону.

Да и есть ли она вообще? Есть ли хоть что-то, что я могу с достоверностью утверждать? Что дважды два - четыре? Но ведь оказалось, что через две точки можно провести бесчисленное множество прямых.
Добро? Но сейчас про самого Сталина невесть что говорят.
А врач, который когда-то удачно вырезал Гитлеру аппендицит - сделал ли он добро?

Так Яна размышляет в не совсем подходящей обстановке, постепенно избавляясь от комплекса вины перед Денисом и сомнительной отныне Правды.

Через неделю, много лет назад, выйдет номер с очерком /второй вариант, исправленный и дополненный налькиным подвигом/.
Его перепечатает "Комсомолка".

Будет масса читательских откликов, много писем в адрес Нальки, одно даже от фронтового друга, с которым у неё наладится переписка.
А чем дело кончится, Яна так и не узнает.

Потом выйдет на экраны их фильм - первый совместный блин Синегиной-Градова, и тоже не будет комом.
Напротив, получит несколько премий, в том числе и в странах соцлагеря.
Его будут постоянно крутить по телевизору, особенно в праздники - днём после демонстрации.
Будут восхищаться искренностью и убедительностью закадровых монологов, так удачно положенных Денисом на "вкусно", как отметил кто-то, поданные сценки из жизни бригады.

Яна сама изумится, как ему удастся так красиво преподнести и споро мелькающие в трудовом энтузиазме руки, и радость молодых здоровых тел на тренировке в спортзале, и слезы на глазах у Лены Козловой, слушающей скрипача.
И Разина, с трогательной заботой переводящего через нашу миргородскую лужу беременную жену.

И даже закадровый спор Стрельченко с американским миллионером прозвучит весьма убедительно.
Где прекрасно отснятая покойным Лёнечкой сцена субботника на строительстве у детского сада будет перемежаться планами длиннющих машин, подъезжающих к посольскому особняку, изнывающих от безделья дам в мехах и вечерних туалетах.

Ноги в заграничных узконосых ботинках...
Одни ноги, парад ног, восходящих на двуступенчатое мраморное крыльцо - тайком заснятый эпизод приёма в каком-то посольстве.
Яна не знала, что символизировали эти заграничные ноги, но в этом месте на элитарных просмотрах неизменно раздавались аплодисменты.

И даже лёнечкина гибель, окутавшая фильм неким мистическими ореолом, траурная рамка в титрах: "Трагически погиб во время съёмок", послужит своеобразной рекламой.

Но самой большой удачей фильма будут его герои, такие поразительно красивые внешне и внутренне, что действительно хотелось, всё бросив, бежать, задрав штаны, записываться в бригаду.
Герои, придуманные ею, Денисом и покойным Лёнечкой, читающими закадровый текст актёрами. И вместе с тем живые, настоящие, с реальными именами, фамилиями, адресами...

Непонятно, как им это удалось, но эффект Пигмалиона был налицо, со своеобразными благотворными последствиями.
Где неприметная цветочница Галатея, влюбившись в вылепленную их творческим коллективом статую, страстно захочет походить на свой идеальный фантом.

Яна увидит бригаду Стрельченко на встрече со зрителями. В полном составе.
Ребята будут неузнаваемы, с достоинством неся бремя славы.
Красивые одухотворенные лица, ни одного лишнего слова, ни одной лишней рюмки за торжественным ужином.

Они скромно раздавали желающим автографы, всем видом показывая, что им неловко от всеобщего внимания. Что они выше земной славы, что у них за спиной прорастают крылья.

И тогда Яна, всё ещё не веря в преобразующую силу положительного в искусстве, наведёт справки и узнает, что бригада действительно духовно возросла.

Что Пахомов наотрез отказался от предложенной ему, как знаменитости, квартиры вне очереди, а жена забывшего про Омскую зазнобу и вернувшегося в лоно семьи Разина содрала со стенда фото: "Яна, Денис и начцеха". Отрезала начцеха, а их и повесила в угол рядом с иконами.

В общем, фильм получился наславу, хоть и не было в нём свадьбы Стрельченко-младшего во власовском клубе.
Куда так и не доехал Денис в тот злополучный день.

Ну а их свадьба состоялась вскоре после премьеры.
Они получат по договору немыслимую по тем временам сумму и закажут зал в "Пекине".

Народу будет полно - почти весь денисов курс во главе с шефом, известные и подающие надежды актёры. Приехавшая на пару недель из Европы свекровь /Градова-старшего не отпустят в связи с обострившимся международным положением/.

Свекрови Яна, кажется, понравится. Она скажет Денису: "Скромная девочка", и преподнесёт ей роскошное парижское свадебное платье из светлостального, под цвет денисовых глаз, атласа.
Очень узкое в талии, модная тогда юбка колоколом, бледно-сиреневые цветы у выреза на груди, такие же цветы на венчике.
И фата, и перчатки до локтя, всё, как ни странно, впору.

Свекрови понравится играть роль феи, и Яна ей будет охотно подыгрывать - Золушка так Золушка.
В душе была всё та же непривычная пустота, и она без особого труда становилась той, кого в ней хотели бы видеть.
Иногда эти роли развлекали, чаще было всё равно.

Она как-то сразу вписалась в этот киношный круг с его хлёсткими словечками, остротами, парадоксами, обязательным набором имён, сведений и названий фильмов.

Феллини, Годар, Антониони. Новая волна, сюрреализм, Вайда, Аталанта, Параджанов, Жанна Моро /не путать с Жаном Маре/ и так далее.

Дивясь своей неожиданной способности к обезьяничанью, ловко жонглируя чужим реквизитом словечек, суждений, поз и жестов, Яна в какие-то несколько дней примет окраску окружающей среды. И это, конечно же, будет игра.

Теперь всё в её жизни будет игрой.
И то, что она не пригласит на свадьбу никого из редакции, даже Хана, будет лишь означать, что они из другой прошлой игры.

Только мама, единственная гостья из той жизни, счастливая и гордая её счастьем, будет с тревожным изумлением наблюдать, как дочь "вращается".

Вскоре она переедет в Ялту ко вдовцу со смешной фамилией Лапик, с которым познакомилась во время прошлогоднего отпуска.

У Лапика будет свой пятикомнатный особняк недалеко от моря, до сотни отдыхающих в сезон.
И мама включится в свою новую игру под названием "Хозяйка гостиницы", она же уборщица, она же прачка; летом - беспросветная суета, зимой - тоска беспросветная, как она ей напишет.
Особняк будет обвит виноградом "Изабелла", из которого получается прекрасное одноименное вино - к нему-то и пристрастится мама тоскливыми зимними вечерами...

Но это потом, а сейчас, много лет назад, она будет так же красива, и так же искать кого-то напряжённым взглядом в толпе гостей.
Будто ожидая, что вот-вот появится он, Аркадий Синегин, приехавший из далёкой своей Австралии на свадьбу дочери-Золушки.

Бабуля подарит Яне старинную фамильную нитку розового жемчуга. И, в довершение сходства с золушкиной историей, свекровь, шокированная её скромными белыми "лодочками", порекомендует надеть свои - серебряные, остроносые, на высоченных каблуках какой-то там суперфирмы, в которые придётся напихать ваты, чтоб не сваливались.

Все кинодамы будут глазеть на эти туфли, а Яна будет бояться, что кто-либо попросит примерить их, как всегда случалось в их редакции, и тогда с этой ватой позору не оберёшься.
Но никто, слава Богу, не попросит.

Игры, игры наши...
Безобидно-мирные и кровавые, пустые и результативные, заполняющие мир бегающими, летающими, говорящими, развлекающими, убивающими и прочими игрушками.
Тешащие плоть и бередящие душу.

Индивидуальные, групповые и международные, спортивные, научные, дипломатические.
И обязательные призы - начиная с бутылки пива и кончая крупными - место наверху, место в энциклопедии, полземли, полцарства и неизбежное банкротство в конце.

Ибо в саване карманов нет. Из этого игорного дома мы выходим голыми. Да и тело превращается в прах.
Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи - могильными крысами, а бальный наряд - саваном.
Так, танцуя на собственной свадьбе, невесело размышляла невеста Иоанна, боясь потерять супер, но не впору, туфельку.

Пятно у него...

*   *   *
ПРИСУТСТВОВАЛИ:
 АХ (Ангел-Хранитель), АГ (Ангел-Губитель).

 

Свидетели:
М. Сванидзе, Вл.Маяковский, М.Джилас, Корней Чуковский, Аркадий Гайдар, Егор Гайдар, Александр Авдеенко.

- Я тебе открою ещё одну тайну, - прошипел АГ. - Ибо, повторяю, на Суде всё равно тайное станет явным.
Я выкрал страницу Истории из экзистенциального времени, то есть из вечности. И показал Иосифу.

- Чушь, этого не может быть! - всплеснул белыми ручками АХ, - Ведь в экзистенциальном времени, как в написанной книге, всё уже произошло, состоялось.
Там нет ни прошлого, ни будущего, ни пространства, - всё вечно.
Только у нас в Вечности эту книгу написала сама жизнь.

А Господь, Который вечно пребывает, Который и есть Жизнь, просто заранее знает, чем всё кончится, эта самая история человечества.
Знает, что всё произойдёт соответственно Замыслу и кончится хорошо.
Иначе Бог не был бы Благим и сомневаться в этом - кощунство...

- Хорошо кончится, да не для всех, - хихикнул АГ. - Для Творца-то всё известно, а для людей, которые в историческом времени, продолжается спектакль. Где у актёров - свобода действия.
Избежать участи "из праха в прах" - или...

Лучше "или", - снова хихикнул АГ. - Ну конечно же, я не мог ни выкрасть, ни вырвать страницу истории из Книги Творца - я просто сделал ксерокс.
Ксеранул и показал Иосифу...

- Ладно, сын тьмы, раз уж начал - договаривай. Какую такую страницу?

- Не гони,Позитив, экий ты нервный...
Ты всего достиг, Иосиф, - шептал я ему, - Ты в зените славы, построил великую страну, спас и подлечил разрозненное стадо, воздвиг стены и воспитал надежную охрану...

Ты - царь великой империи посреди Вампирии, которая боится тебя и жаждет проглотить...
Идея любящей и дружной семьи народов в доме отца земного во имя спасения в Доме Отца Небесного - прекрасная идея...
Я бы даже сказал - Русская идея, о которой многие грезили и которая так и не была осуществлена.

Коммунизм в одной отдельно взятой стране, спасение в одной стране...
Мы же оба прекрасно знаем, что это невозможно, это самое коллективное спасение. Разве что в лоне Истинной Церкви.

И не "коллективное", а "соборное".
То есть для избранников, "рождённых свыше"...
Не рабов и не наёмников, а сынов.

- Не тебе судить, кто сын, а кто нет, - перебил АХ, - избранничество - это особое состояние души.

Это - неукоренённость во всём, что временно.
Это - ощущение Предназначения своего. "Мира Горнего".
Это - "Мои овцы знают Мой голос"...
Это - запись в Книге Жизни...
Это...

- Да знаю, знаю, - поморщился АГ, - проходили.
И Иосиф проходил.
Но и про первородный грех, и про Иуду проходил.

И про овцеволков, которые перерождались буквально на глазах.
И про бытовое разложение "кристально чистых"...

*   *   *

Свидетельница М.Сванидзе:

"...Я сказала, что думала.
Сказала, что я не верила в то, что наше государство правовое, что у нас естъ справедливость, что можно где-то найти правый суд /кроме ЦК, конечно, где всегда всё правильно оценивалось/.
А теперь я счастлива, что нет этого гнезда разложения морали нравов и быта.

Авель несомненно, сидя на такой должности, колоссально влиял на наш быт в течение 17 лет после революции.
Будучи сам развратен и сластолюбив - он смрадил вокруг себя - ему доставляло наслаждение сводничество, разлад семьи, обольщение девочек.

Имея в своих руках все блага жизни, недостижимые для всех, в особенности в первые годы после революции, он использовал всё это для личных грязных целей, покупая женщин и девушек...

Чтоб не быть слишком на виду у партии, окружал себя беспартийными /аппарат, секретарши, друзья и знакомые из театрального мира/...
Контрреволюция, которая развилась в его ведомстве, явилась прямым следствием всех его поступков - стоило ему поставить интересную девочку или женщину и всё можно было около его носа разделывать".

* * *

А вас не тянет всевластная тина?
Чиновность в мозгах паутину не свила?
Скажите - цела? Скажите - едина?
Готова ли к бою партийная сила?

. . .

И когда это солнце разжиревшим боровом
Взойдёт над грядущим без нищих и калек,-
Я уже сгнию, умерший под забором,
Рядом с десятком моих коллег.

. . .

И чудится мне, что на красном погосте
Товарищей мучит тревоги отрава.
По пеплам идёт, сочится по кости,
Выходит на свет по цветам и по травам.

А травы с цветами шуршат в беспокойстве:
Скажите - вы здесь? Скажите - не сдали?
Идут ли вперёд? Не стоят ли? - Скажите.
Достроит коммуну из света и стали
Республики вашей сегодняшний житель?

Вл.Маяковский

*   *   *

Прочёл я ему эти стихи "лучшего, талантливейшего", так рано от нас ушедшего, и нашептал, что всё равно они переродятся, вампиры эти потенциальные.
Что всё равно ему с ними не сладить одному - ни дети, ни друзья-соратники ему не помощники.
Вон, даже жена предала...

Уговаривал примириться с Вампирией, стать главой обычной буржуазной республики.
Или монархии конституционной - что больше нравится.
Не быть белой вороной, играть по их правилам.
И сразу помощь пойдёт, блага всякие, торговля, капиталы...

А там уж можно будет "разделять и властвовать", стаю на стаю натравливать - это в порядке вещей.
Или, вместе объединившись - на Гитлера - как угодно. Но по правилам.

А то заладил: "Вампиры, вампиры..."
Вон и Ильич надолго НЭП планировал...

Упёрся - отойди от меня, сатана...
Ах так, думаю, ну ладно. Пророчество ему прочёл ветхозаветное:

"Все укрепления твои подобны смоковнице со спелыми плодами; если тряхнуть их, то они упадут прямо в рот желающего есть.

Вот, и народ твой - как женщины у тебя: врагам твоим настежь отворятся ворота земли твоей, огонь пожрёт запоры твои.

Начерпай воды на время осады; укрепляй крепости твои; пойди в грязь, топчи глину, исправь печь для обжигания кирпичей.

Там пожрёт тебя огонь, посечёт тебя меч, поест тебя как гусеница, хотя бы ты умножился как гусеница, умножился как саранча.

Купцов у тебя стало более, нежели звёзд на небе; но эта саранча рассеется и улетит.

Князья твои - как саранча, и военачальники твои - как рои мошек, которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдёт солнце, то разлетаются, - и не узнаешь места, где они были".
/Наум. 3, 12-17/

Не поверил Иосиф.

- Когда это будет, бес?

- Когда время твоё земное кончится, отвечаю, - а срок твой лишь Творец знает...

Тут они все и переродятся.
Твоя охрана, партия твоя первой, хоть ты и сказал, что она "не перерождается и никогда не переродится, ибо не из такого материала склеена..."

"Из такого, Иосиф, - шептал я ему, - Из греха и праха..."

Опять не верит.
Ну тут я ему и показал Страницу Истории, только даты стёр, чтоб уж совсем правила не преступать.
Всё ему показал в сонном видении - и города вымирающие, и заводы стоящие с шахтами, и шахтёров с табличками на шее: "Я хочу есть".
И "новых русских" бритоголовых на иномарках, и виллы их с бассейнами и охраной.
И героев с орденами и медалями, роющихся в помойках, и детей-наркоманов, и "спортсменок-комсомолок" на панели и в турецких борделях.

И мешочников с тряпками колониальными, ларьки со жвачкой и пойлом, казино, стриптизные ночные клубы.
"Московский комсомолец" с телефонами секс услуг на все содомские вкусы, голых сисястых баб на обложках журналов. Поля, бурьяном заросшие, будто Мамай прошёл...

И как в Беловежье его великую Антивампирию "на троих" раздавили.
А потом и все прочие самостийные вампиры общесоюзную народную собственность на части стали рвать...
И как Верховный Совет проголосовал почти единогласно за отделение головы от тела и стоя аплодировали.
А потом их же прямо из танков посреди Москвы на позор и потеху всему миру...

И как Победоносное Красное знамя ночью, как воры, спустили с Кремля.
И как потом некоторые граждане ноги об него, кровью политое, вытирали на своих тусовках.

И Грозный в руинах показал. И как отечественные и забугорные вампиры из страны общенародное достояние контейнерами вывозят.

И страну, разрубленную на части, как говяжья туша. И как тело Ильича из шоколада и крема жрут ихние детишки вампирские.

И как "несокрушимую и легендарную" без войны уничтожили. И как у дяди Сэма клянчат народу на пропитание с протянутой рукой, в то время как упыри клозеты из золота строят - совсем как Ильич мечтал...

И иглу показал Останкинcкую, возле которой двадцать второго июня бывших героев дубинками били, а потом народ расстреливали.

И как "молодёжь выбирает пепси", и как учёные эмигрируют, чтобы служить Вампирии, набивать ихние закрома.
И как военные попрятались в щели стен, как рои мошек библейских.
И как народ всё это глотает...

Побелел Иосиф.
Стал, что ты, АХ, - каждая оспина видна. Хочет проснуться, кошмар прервать, а не может. Но вижу - всё ещё не верит.

Я тут на последнее средство пошёл:
- А свидетельству церкви, спрашиваю, поверишь?
Цитировать, мол, не буду, не моё это дело, возьми-ка сам да прочти.
И вырезку ему газетную:

"Когда вы, Ваше Святейшество, с трибуны московского епархиального собрания обличаете нынешнюю "неустойчивую смутную действительность, безумный мир, где отсутствует нравственность, где господствуют волчьи законы, где брат грабит брата, где ложь и обман стали нормой поведения", знайте - Ваше справедливое негодование разделяют миллионы и миллионы россиян...

Когда вы возмущаетесь тем, что в современной России "население целенаправленно организуется на сатанинских принципах лжи, подлога, обмана, поклонения внешней грубой силе... внедряются как начала "нормальной" жизни жадность, эгоизм, амбиции, разврат, наркомания, любовь к развлечениям и удовольствиям любой ценой", Вы можете быть уверены в искренней и горячей поддержке всех честных граждан нашей страны.

Когда Церковь Вашими устами провозглашает, что "сегодня это не отдельные эпизоды злых, порочных, разрушительных действий, а ускоренное строительство общемировой системы зла...", под Вашими словами готовы подписаться все ответственные российские политики!

Скажу больше: патриоты России давно знают, как называется та "общемировая система зла", о которой Вы упомянули.
Её имя - "новый мировой порядок", который международная финансовая олигархия усиленно навязывает всей планете посредством американских авианосцев и натовских танков".

То есть грядущее царство антихриста и Вавилонской блудницы - вот куда поплывёт твоя империя, Иосиф, когда ты выпустишь руль из рук...
Так стОит ли огород городить?
Столько мучений, работы "по-чёрному", ни сна, ни отдыха, ни личной жизни...
Поживи хоть последние годы как нормальный царь, - нашептывал я ему, - Почувствуй вкус настоящей жизни...

- Кого ты цитировал? - спросил Иосиф, - Кто обращается к Патриарху?

- Председатель ЦК Российской Коммунистической Партии. Вроде как нынче - генсек.

- Что же он сам порядок не наведёт? А Всесоюзная Партия почему молчит?

- Да говорю ж тебе, всё распущено. Ни Союза нет, ни партии твоей. "Единственного, что мне не изменит", как сказал застрелившийся поэт.
Одни переродились, другие разбежались, третьи в подполье ушли.

Потом по кусочкам восстановились, но много ли они могут сделать в Вампирии? Васька слушает да ест. Людей твоих дожёвывает.
Все твой народ предали, Иосиф. Да он и сам себя предал...

Но начнётся всё, как всегда бывает, с головы. С самого генсека.

Тут он снова побелел у меня, шепчет:

- Фамилия как?.. Кто такой?

- Э нет, говорю, не имею права... Я и так сверх всякого регламента...

- Ну хоть приметы особые...

И тут у меня накладочка вышла.
Соскочил с исторической страницы ваучёрт - этих мелких бесов эсэнгэшных пропасть развелось после катастройки... Уж не знаю, как он в ксерокс затесался, да как заорёт:

- Есть, есть примета!.. Пятно у него, пятно!..

Ну я этого ваучертёнка ногтем в геенну огненную назад сшиб, чтоб не выступал. А Иосиф аж кулаки стиснул.

- Какое такое пятно?

- Да, небось, внутри пятно, - говорю , - помнишь, как Левко у Гоголя ведьму от прочих русалок отличил? Пятно у неё внутри было чёрное... А так - все на одно лицо.

Ну что, Иосиф, по рукам? Все земные царства твои будут...

Ну а он, до чего ж хитрый, его на мякине не проведёшь!..
- А чего это ты, говорит, бес, так меня уговариваешь, если никакого проку тебе нет в моём отречении?
Или не знаешь, что царство, которое разделится, не устоит?
Брысь, говорит.

И проснулся.

Но, видать, поверил, потому что тут такое началось...

*   *   *

Свидетель М. Джилас:

"При разговоре со Сталиным изначальное впечатление о нём как о мудрой и отважной личности не только не тускнело, но и наоборот, углублялось.
Эффект усиливала его вечная пугающая настороженность.
Клубок ощетинившихся нервов, он никому не прощал в беседе мало-мальски рискованного намёка. Лаже смена выражения глаз любого из присутствующих не ускользала от его внимания"

"Мне лично кажется, что у Сталина... даже само притворство было настолько спонтанно, что казалось, будто он сам убеждён в искренности и правдивости своих слов.
Он легко приспосабливался к каждому повороту дискуссии, к каждой новой теме и даже новому человеку".

"Сталин был холоден и расчётлив не меньше, чем Молотов.
Но у Сталина была страстная натура со множеством лиц.
Причём каждое из них было настолько убедительным, что казалось, что он никогда не притворяется, а всегда искренне переживает каждую из своих ролей.

Именно поэтому он обладал большей проницательностью и большими возможностями, чем Молотов".

"Мир, в котором жили советские вожди - а это был и мой мир - постепенно начинал представать передо мной в новом виде: ужасная, непрекращающаяся борьба на всех направлениях.
Всё обнажалось и концентрировалось на сведении личных счетов. В живых оставался только более сильный и ловкий.

И меня, исполненного восхищения к советским вождям, охватывало теперь головокружительное изумление при виде воли и бдительности, не покидавших их ни на мгновение".

* * *

"Что такое счастье - это каждый понимал по-своему... Но все вместе знали и понимали, что счастье - это любить и беречь эту прекрасную землю, которая зовётся Советской Страной..."
/Аркадий Гайдар/.

"Если кто-то захочет выяснить, на ком лежит ответственность за Беловежское соглашение, отпираться не буду - оно от начала до конца написано моей рукой".
/Свидетель - Егор Гайдар/.

* * *

Свидетельство А. Авдеенко о съёмках американской компанией Эйч-би-оу и съёмочной группой И.Пассера на кунцевской даче Сталина в день 112 годовщины со дня рождения Сталина, 21 декабря:

"Дом ходил ходуном.
Из-за невесть откуда появившейся стойки прямо у входа давали всем в бумажных стаканчиках виски и шампанское.
На пиршественном и одновременно политбюровском столе в гостиной валялись пустые бутылки из-под пива;
под немыслимые в этих стенах рок-н-рольные ритмы отплясывала развесёлая молодёжь;

Кто-то нежно целовался в углу, кто-то лежал поперек коридора;
Кто-то развалился на ЕГО диване, где издал он последний хрип.

А с балкона кабинета на втором этаже кто-то затаскивал заначенные бутылки и упаковывал их для завтрашнего похмелья.

И невозмутимый стоял Роберт Дювалл, исполнитель роли Сталина, уже разгримированный, в красном пуловере с натуральным орденом Ленина на груди.

Потом давали гамбургеры, воздушные куски торта.
Вкатили огромный торт из мороженого, по-моему, с надписью "Сталин" и, кажется, с его головой.
Не хватало только 112 свечей, а заодно и помела, рогов и копыт, приличествующих этому случаю".

 

И на устах её печать.

*   *   *

 

Часы бьют полночь, карета становится катафалком, лакеи - могильными крысами, а бальный наряд - саваном.

Но это потом.
 А пока мы беззаботно играем. Взрослые дети, старые дети.
Едва закончив одну игру, садимся за другую. Меняются игрушки, правила, партнёры. Игра нотами, красками, цифрами, словами...

Даже свадьбы мы "играем".

В прошлом её детстве игры были жизнью. Теперь взрослая жизнь станет игрой.

Итак, они благополучно сыграют свадьбу и всё будет хорошо.
За исключением странной болезни, которую Яна впервые обнаружит у себя на следующий день после того, как Денис умыкнёт её в Москву и они будут бороться в полутьме передней.

И он скажет, что вполне мог сбежать с поля битвы, как Пушко, и ей нечего казниться.
И остановится на мгновенье рулетка и наступит тишина.
И, в который раз за те суматошные дни, Яна опять почувствует чьё-то таинственное прикосновение, повернувшее невидимый ключ в глубинах её "Я".

А назавтра, решив наконец-то докончить давным-давно начатый рассказ для объявленного "Работницей" конкурса, она испытает вдруг приступ непреодолимого отвращения к бумаге. К ни в чём не повинной шариковой ручке, к словам, должным лечь на бумагу...
И особенно к придуманной ею истории, которая прежде вполне устраивала.

"Пройдёт, - решит Яна. - Нервы, переутомление".
И возьмётся за подборку "Наши земляки", которую Хан поручил ей вести.
Провозится с пустяковым текстом в одну колонку до вечера.
Причём состояние будет такое, словно она съела тарелку ненавистной с детства тыквенной каши, обильно заправленной касторкой.

Назавтра повторится то же самое, и через месяц, и через два.
Сочинительство будет вызывать у неё гадливую ненависть, непреодолимую тошноту.
Она будет готова заниматься чем угодно - мыть полы, посуду, класть рельсы, асфальт. Обряжать в морге покойников и редактировать любую белиберду - только не писать.

Она никому никогда не расскажет о своей беде.
Уход из редакции будет вполне естественным в связи с замужеством.
Потом беременность, рождение Филиппа, защита диплома на журфаке по старым очеркам. Разумеется, отлично.
Потом госэкзамены.

Почему она бросила писать? - Об этом пока что спрашивать никто не будет.
Но понимая, что вечно так продолжаться не может, Яна начнёт всерьёз подумывать о скромном месте редактора или учительницы русского и литературы.

Спасёт её Денис.

- Вот, мать, отличный детектив, есть перспектива договора на телевидении. Напишем "по мотивам" и получим, как за оригинальный сценарий. Подключишься?

Яна знает - он не умеет писать.
Он просит, он не может без неё обойтись, и в эту минуту принадлежит ей.
Между ними - тайная война, война гордынь.

Однажды он уже попробовал сочинять сам - Яна тогда отказала в помощи, сославшись на Филиппа и защиту диплома.
Он потерпел полное фиаско и теперь в подсознании ненавидел её, свою зависимость от неё, считая, что она нарочно его унизила.

И по-своему самоутверждался в обществе актрис и неактрис, чувствуя её "ахиллесову пяту" - отчаянную ревность рыболова, тщетно пытающегося удержать в руках огромную рыбину. Скользкую, ледяную, недающуюся и оттого особенно желанную.

И ещё она себе напоминала владельца шкатулки, запертой ключом изнутри.
Боясь обнаружить эту постыдную ревность, Яна была прикована к Денису, мучилась.
И чем больше ненавидела его, тем сильней ревновала.

И вот, наконец, он смиренно просил, не догадываясь, что она тоже теперь не может писать.

Но рыбина в её руках затихает, шкатулка приоткрывается. И это чувство обладания так сладостно, что она соглашается пролистать детектив, пока Филипп спит.
Неожиданно увлекается.
Филипп давно проснулся, орёт, она кормит его кашей и продолжает читать. Потом отправляет с Денисом гулять и глотает страницу за страницей.

- Ну? - нетерпеливо вопрошает Денис с порога, даже не вытащив Филиппа из коляски.

- Семечки. Щёлкаешь, плюёшься, а оторваться невозможно.

- Правда, лихо закручено? Эта мадам - королева сюжетов. Но я не очень представляю, как это сделать. Нужен ход.

- Да, нужен ход, - убеждает себя Яна. - В конце концов, детектив - тоже игра.
Вот они на доске, леди и джентльмены. Ферзи, слоны и пешки, расставленные этой королевой сюжета.
Один из них - убийца. Партия сыграна. Вот они передо мной, не надо мучиться, искать правду, которой нет.
Нужно лишь ещё разок проиграть партию вместе со зрителем, вместе вычислить убийцу.
Но нужен ход.

Что-то ей всё это напоминает, но анализировать не хочется.
Она думает, что надо помочь Денису и самоутвердиться в своих и его глазах, хватит ему гнуться одному.
Да и проку мало, по сути, последняя лента у него не получилась, а их теперь трое, надо на что-то жить.
А мамаша она все равно никудышная, и жена никудышная - игры в мать и жену надоели, едва начавшись.
Надо попытаться. Это как новая игра...

Ход, ход... Катая по тихим переулкам коляску со спящим упакованным Филиппом, она мысленно расставляет так и эдак фигурки, принадлежащие незнакомой англичанке, "королеве сюжета".
Холл с камином, перед которым сидит в кресле этот парализованный старик с газетой.

Старик был убит выстрелом в затылок из бесшумного пистолета и около часа продолжал неподвижно сидеть у камина, как сидел подолгу каждый день.
Все обитатели дома, включая служанку, а также двоих гостей, подозреваются в убийстве. Все они заинтересованы в смерти старика, и все в этот час проходили мимо него, некоторые по нескольку раз.

Лестница ведёт наверх, там три спальни.
Кроме того, внизу двери ведут в столовую, в кабинет старика с примыкающей спальней, в комнату служанки и в сад.

Знаменитый сыщик велит всем оставаться в своей комнате, по очереди заходит к каждому, устанавливая алиби, заставляя снова и снова как бы проходить в памяти мимо сидящего спиной старика.

И всякий раз мы ждём выстрела, всё более вероятного, по мере того как расследование обрастает подробностями и неожиданными поворотами.
Это позволит держать зрителя.
Тем более что выстрел был бесшумным и старик после каждого такого прохода продолжает неподвижно сидеть в кресле.
И мы не знаем, жив он или мёртв.

Каждый, проходя мимо, хочет убить.
Каждый - потенциальный убийца, и так ли уж важно, кто именно нажал курок.
Это всего лишь факт, незначительный факт.
Выстрел бесшумен.

Опять что-то очень знакомое в этой вроде бы новой игре заграничными фигурками. В эту игру она уже играла.

И Денис играл. Когда она заставила его вместо Жоры Пушко бросить раненого Лёнечку.

"Ты про меня написала..."

Понял ли он?
Игра Яны ему, во всяком случае, нравится, глаза сияют ледяным фосфорическим блеском, настоящее северное сияние.
Он на крючке, он сейчас принадлежит ей.
Особенно ему нравится, что получается дёшево - это одно из условий.

- А концовка?

- Дед оказывается жив.
Он посадил в кресло восковую куклу, чтобы выяснить, кто из наследников поддастся искушению, и обнаруживает, что кукла прямо-таки кишит пулями.
И тогда он завещает всё советскому фонду мира.
Шутка.

Денис смеётся. Ай да Яна!

- Ладно, концовка потом. Ты пока пиши.

Легко сказать "пиши".
Бумага и авторучка вызывают привычный приступ отвращения.
Тогда Яна берёт тетрадь для телефонных записей с привязанным к ней карандашиком, садится за кухонный стол, включает концерт по заявкам и, как больной после долгого недуга, делает мучительные первые шажки.

Постепенно увлекается, чужие фигурки становятся одушевлёнными, и тоже ведут свою игру, изобретают, защищаются.
И сыщик ведёт свою игру. Потом к ним присоединяется Денис, это и его игра.

Теперь это будет их игра на многие годы вперёд.
Идеальная супружеская кинопара - Иоанна Синегина и Денис Градов, профессионалы детективного жанра.
Сначала зарубежного, потом и отечественного.
Бесконечный телесериал "По чёрному следу" с неизменным Антоном Кравченко в роли советского опера-супермена Павла Кольчугина.

Непримиримого и непобедимого борца с "лежащим во зле миром", принявшим эстафету из рук Павла Корчагина.
Корчагин-Кольчугин.

Денис, она и Антон, и ещё актёры, съёмочная группа, худсоветы, госкомитет... И, конечно, зрители, миллионы зрителей, тоже втянутые в их игру.

Очередное запутанное дело, очередной поиск преступника. И никакой тебе политики, никакой морали.
Мы следователи, а не судьи.
Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые, оттепели и заморозки, левые и правые...

Западники и почвенники, закручивание и откручивание гаек, намёки, аллюзии, ленты на госзаказ, ленты на полках - их это всё не касалось.
Они будут всегда в моде, всегда на плаву, с вечным набором человеческих пороков, берущих начало от первородного греха праотцев.

"Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?"
/Б.3,11/

"И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой?"
/Б.4,9/

Сама жизнь сыграла с ними детектив и соединила их. А теперь с ней затеют игру они, верные закону жанра.

В той их изначальной игре погиб не только Лёнечка.
Нет, не отвращение, а какое-то отчуждение, равнодушие к бытию, ставшему в те несколько дней чем-то вроде ассигнаций после реформы.

Когда и номера, и водяные знаки, и хрустскость бумаги уже не имеют смысла, нелепы, а выбросить всё-таки жалко - слишком велика сумма.
Других, настоящих денег у тебя нет, а времени сколько угодно. Вот и играешь обесцененными красивыми бумажками с собой и другими, обладателями таких же купюр, в какую-то странную игру, убивающую дни.

Время убивает нас, а мы убиваем время.

Эта похожая на жизнь жизнь, тем не менее, будет бить ключом.
Их экранизация пройдёт "на ура".
Потом Денис как-то появится дома в сопровождении милиционера и объявит, что это Миша, лучший его друг.
И, пока новоявленный друг будет мыть в ванной руки, шепнёт, что этот парень - находка. Что кто кого и где подцепил - неважно, а важно, что Миша - следователь на Петровке и успел уже за какие-то два часа рассказать потрясающих детективных историй серий на пять.

 И готов предоставить им с Яной и эти, и другие материалы дел, если они оформят его консультантом и дадут возможность посещать дом Кино.
Потому что кино, кажется, единственная Мишина слабость.

- Не пьёт, не курит, образцовый муж, мастер спорта по стрельбе и т.д.

Слушая трезвенника Мишу, мирно потягивающего из пиалы жасминовый чай, Яна воскликнет вполне искренне:
- Боже мой, почему вы сами-то не пишете?

На что тот ответит, что каждый должен заниматься своим делом. Что просто ему очень приятно, если в нашем отечественном кинематографе процветёт, наконец, детективный жанр во славу родной Петровки и её скромных тружеников.
Что он свою работу любит, мечтал с детства.
А насчёт писать - увольте, только протоколы.

Он уйдёт, оставив после себя ощущение неколебимости мира и записанные на коробке с чаем номера телефонов, домашнего и рабочего.
- Звонить можно круглосуточно, я привык, работа такая, ночная.

И Яна будет люто завидовать ему, готовая мчаться ночью навстречу бандитской пуле, лишь бы не браться за перо.

Но уже как палач будет стоять над ней Денис, требуя, чтоб она завтра же брала быка за рога, потому что работа у Миши опасная и мало ли что... А тут сама судьба послала...

И отвертеться от Дениса и этой судьбы не будет никакой возможности.

Что заставит её принять на много лет это рабство? Только ли жажда владеть Денисом - ибо раб, в котором господин нуждается, - господин своего господина.
Но только ли это?
Или остатки комплекса вины перед Денисом - атавизм той, взаправдашней жизни?

Так или иначе - копание в уголовных делах, архивах, судебные заседания, беседы с заключёнными, командировки в колонии будут наиболее отрадными моментами этой игры.
А затем - расстановка в уме фигурок, обдумывание игры на сто ходов вперёд, тоже, вроде бы,вполне преодолимое.
Но как по-прежнему будут каждый раз страшить эти атрибуты казни - письменный стол, машинка и бумага!

Белый чистый лист бумаги - она возненавидела белый цвет.
Пусть она каждый раз уговаривала себя, что это не настоящая казнь, что та уже давно состоялась, и не надо протыкать пером сердце и писать кровью или корчиться под красным карандашом Хана...Надо лишь профессионально зафиксировать ею же разыгранную партию...
Но каждый раз она оттягивала этот момент, мечтая о землетрясении.

Так она будет из-под палки играть в денисову игру /впрочем, единственно приемлемую именно своей отрицательной условностью/.
Вернее, безусловностью.

Уголовно наказуемое зло - воровство, насилие, убийство не нуждалось в дополнительном легковесном морализаторстве.
Установить, кто убийца, а не проповедовать, что убивать нехорошо.
Здесь лучше Достоевского с его Раскольниковым не скажешь.

Иоанну устраивала в детективной теме именно возможность спуститься в подземелье с его АНТИЗАКОНАМИ, приняв эти антизаконы, как данность.
Прочие темы, требующие той или иной жизненной концепции, Правды, были полностью неприемлемы.

У этой Иоанны не было никакой положительной опоры, она, как Сократ, знала лишь то, что ничего не знает.
*   *   *

Всё не имело смысла, да и что такое смысл?
Конец света у каждого свой, он наступает с индивидуальной смертью, и смысл может быть лишь в персональном конечном "Зачем?"

Раньше она верила, что родилась для того, чтобы нечто сказать людям. Теперь ей сказать было нечего.
Все дороги человеческой жизни, о которых все вокруг часто горячо спорили - то шопотом, то вкрик /назад - вперёд, направо - налево, западная демократия или восточный деспотизм/ - её одинаково устраивали и не устраивали.
Теперь её скромное понятие о счастье утверждалось через "не".

Счастье - это когда не болит нога /зуб, глаз, сердце, живот/, когда нет пожара, когда исправно работает холодильник.
Когда здоров Филипп и Денис ни с кем не путается.
Когда нет войны...

"По чёрному следу"...
Вместе со своим героем, советским суперменом Павлом Кольчугиным, умным, бесстрашным и бесстрастным жрецом факта в первых сериях, от серии к серии хладнокровно спускающимся в подвал, в подземелье с его антизаконами...

Тот же игрок, выслеживающий в подземном лабиринте очередного оборотня, срывающий с него маску и снова кидающийся в подвал - кто кого?

Подвал - это антимир, туда ведут чёрные следы.
Но, заглянув в его бездну, можно увидеть своё искажённое / или подлинное?/ отражение.

Эта попираемая нашими ногами грань, доски пола, отделяющие подвал от неподвала, порой прозрачна и таинственна. Здесь отрицательные величины являются продолжением положительных и наоборот.

Может быть, именно этот вывод явился денисовым кредо, если у него вообще было кредо.
Но это была его игра, и ничего тут не попишешь.
Многоликая мистерия подвала, стихия подполья с оборотнями, змеями, крысами и ещё какими-то странными обитателями.

Холодными, скользкими и белесыми, из которых порой прорывается волшебно-положительная изнанка - вроде русой косы царевны вокруг безобразной лягушечьей головы.

Денис будет прекрасно ориентироваться в этом подземелье человеческого падения. Его светлые глаза будут великолепно различать оттенки кромешной тьмы.
И сам он, вечная мерзлота, - проникать всё глубже в недра зла, не содрогаясь от его ледяного беспредела.

Если у каждого действительно есть своя стихия - огонь, вода, земля, воздух, - то стихией Дениса было подземелье.
Здесь, внизу, он был вне досягаемости, в подземелье он парил над всеми, над правыми, левыми и сиюминутными.

Он, как никто, умел подать демоническую романтику беспредела, всех этих сталактитов и сталагмитов, застывших, как в музее мадам Тюссо.
Белого отпечатка руки на чёрной стене или чёрных следов на белом снегу.

А ключ от подземелья будет у неё.
Это за её упырями, её оборотнями и нетопырями будут гоняться Денис с Павкой Кольчугиным, это она будет угадывать своё отражение в чёрном зеркале подполья.

И оно будет, наверное, единственно подлинной реальностью той игры.
Ибо лишь вкусивший от древа познания добра и зла способен видеть и различать зло.
Это дано лишь тому, в ком живёт ядовитый плод греха.

И чем больше удаётся раскопать чёрную бездну, тем глубже она в тебе.

Лишь острые блюда.

*   *   *
 Присутствовали:
АХ - Ангел-Хранитель, АГ (Ангел-Губитель).

 

Свидетели:
Дмитриевский (советский дипломат-невозвращенец), Лев Троцкий, Беседовский, Каменев, коминтерновец Е Варга, дочь Кагановича, Леон Фейхтвангер.

*   *   *

"Мы имеем все условия, необходимые для того, чтобы добиться в ближайшем будущем ежегодного производства зерна в размере 7-8 миллиардов пудов".
/И. Сталин/

"Дело животноводства должны взять в свои руки вся партия, все наши работники, партийные и беспартийные.
Имея в виду, что проблема животноводства является теперь такой же первоочередной проблемой, какой была вчера уже разрешённая с успехом зерновая.
Нечего и доказывать, что советские люди, бравшие не одно серьёзное препятствие на пути к цели, сумеют взять и это препятствие".
/И. Сталин/

*   *   *

"Дружба между народами СССР - большое и серьёзное завоевание.
Ибо пока эта дружба существует, народы нашей страны будут свободны и непобедимы.
Никто не страшен нам, ни внутренние, ни внешние враги, пока эта дружба живёт и здравствует".
/И. Сталин/

"У нас принято болтать о капиталистическом окружении.
Но не хотят вдумываться, что это за штука - капиталистическое окружение.

Капиталистическое окружение - это не пустая фраза, это очень реальное и неприятное явление...
Это значит, что имеется одна страна, Советский Союз, которая установила у себя социалистические порядки.
И имеются, кроме того, много стран, - буржуазные страны, которые продолжают вести капиталистический образ жизни и которые окружают Советский Союз.
Выжидая случая для того, чтобы напасть на него, разбить его или, во всяком случае - подорвать его мощь и ослабить его.

Взять, например, буржуазные государства.
Наивные люди могут подумать, что между ними существуют исключительно добрые отношения, как между государствами однотипными...

На самом деле отношения между ними более чем далеки от добрососедских отношений.

Доказано, как дважды два четыре, что буржуазные государства засылают друг к другу в тыл своих шпионов, вредителей, диверсантов, а иногда и убийц.
Дают им задание внедриться в учреждения и предприятия этих государств, создать там свою сеть.
И "в случае необходимости" - взорвать их тылы, чтобы ослабить их и подорвать их мощь. Так обстоит дело в настоящее время.
Так обстояло дело и в прошлом.

Спрашивается, почему буржуазные государства должны относиться к советскому социалистическому государству более мягко и более добрососедски, чем к однотипным буржуазным государствам?

Почему они должны засылать в тылы Советского Союза меньше шпионов, вредителей, диверсантов и убийц, чем засылают их в тылы родственных им буржуазных государств?
Откуда мы это взяли?
Не вернее ли будет предположить, что в тылы Советского Союза буржуазные государства должны засылать вдвое и втрое больше вредителей, шпионов, диверсантов и убийц, чем в тылы любого буржуазного государства?"
/И. Сталин/

*   *   *

"Сталин - представитель национал-социалистического империализма, мечтающего уничтожить Запад в его твердынях...
Сталин - представитель новой безымянной волны в партии, сделавшей жестокую и черновую работу революции".
/Дмитриевский, советский дипломат-невозвращенец /.

*   *   *

"Двойственность проходит через всю политику Сталина.
Фазу этой двойственности составляет нераcчленённая мысль, которая никогда не доводит своих выводов до конца и сохраняет за собой возможность соглашаться и с той и с другой стороной.
Этот органический оппортунизм мыслей Сталин делает сознательным орудием в борьбе.
Он не додумывает и не договаривает свои мысли до конца. У него нет потребности к систематической оценке обстановки.
Он не торопится. Он выжидает.

Он полусоглашается с одними и другими, пока не созреет обстановка для окончательного решения или не вынуждает его занять позицию".
/Лев Троцкий/

"Сталин - маньяк интриги.
Он обожает создание закулисных интриг и комбинаций, - и лучшие моменты его жизни связаны с титанической борьбой против Ленина и Троцкого".
/Беседовский/

*   *   *

"В большинстве своём это были враждебные или полувраждебные организации, которые лавировали до поры до времени, стараясь извлечь для себя выгоды из смены режима.

В этих переговорах с мусульманами и белорусами Сталин был как нельзя более на месте.
Он лавировал среди лавирующих, отвечал хитростью на хитрость и вообще не давал себя одурачить.
Именно это качество ценил в нём Ленин".
/Лев Троцкий/

"Ленин в тесном кругу, возражая против назначения Сталина генеральным секретарём, произнёс свою знаменитую фразу:
"Не советую, этот повар будет готовить только острые блюда".
Какие пророческие слова!"
/Лев Троцкий/

"Вы думаете, - говорил Каменев, - что Сталин размышляет сейчас над тем, как возразить вам по поводу вашей критики?
Ошибаетесь.
Он думает о том, как вас уничтожить, сперва морально, потом, если можно, и физически.

Оклеветать, организовать провокацию, подкинуть военный заговор, подстроить террористический акт.
Поверьте мне, это не гипотеза; в тройке приходилось быть откровенными друг с другом, хотя личные отношения и тогда уже не раз грозили взрывом.
Сталин ведёт борьбу совсем в другой плоскости, чем вы.
Вы не знаете этого азиата..."
/Лев Троцкий/

*   *   *

"Лётчику-испытателю тов.В.Коккинаки!
Поздравляю с достижением международного рекорда высоты на двухмоторном самолёте с коммерческим грузом в 500 килограммов.
Крепко жму вашу руку".
И. Сталин.

"Герою Советского Союза тов. Молокову: Поздравляю с успешным проведением замечательной работы по установлению воздушных путей Арктики.
Желаю вам новых успехов. Жму руку".
И. Сталин.

"Мадрид. Товарищу Хозэ Диаc:
Трудящиеся Советского Союза выполняют лишь свой долг, оказывая посильную помощь революционным массам Испании.
Они отдают себе отчёт, что освобождение Испании от гнёта фашистских реакционеров не есть частное дело испанцев, а - общее дело всего передового и прогрессивного человечества.
Братский привет!"
И. Сталин.

*   *   *

СЛОВО АХА О ЗАМЫСЛЕ:

Отец Небесный и дети - то есть всякая на обоюдную радость сотворённая Им тварь.
Часть сотворённого прежде мира духов отпала от Дома Отца во тьму внешнюю.
Где нет Жизни, Света, Тепла, Любви, Истины и Смысла.

Тьма внешняя - торжество зла, пребывание вне Бога, отсутствие Бога.
Населившие тьму падшие ангелы, сотворённые "по образу и подобию", бессмертны и воплощают в себе бессмертное необратимое зло.

Человек, в отличие от духовного мира, имеет плотское, "из праха" тело, которое в случае ухода из Дома, отпадения от Бога, становилось смертным.

Человек не может, в отличие от духов, существовать на земле без плоти, тем более, быть свободным.
Его тоже бессмертная душа, лишённая плоти, становится во тьме внешней неким замкнутым на себя ЭГО, лишённым свободы самосознанием, которое делается безусловной добычей демонов.
Вечный страшный сон, полный тоски по утраченному Отчему Дому.

Возможность ухода из Дома с наследством, отделения от Отца - дар Свободы, атрибут нашего богоподобия, право решения своей судьбы в вечности.
Это - обязательная часть Замысла - возможность ухода из Дома.

Но человек не был низвергнут во тьму внешнюю, где сразу стал бы добычей падших духов.
В результате величайшей милости Божией его плоть стала смертной, а он был изгнан на землю.
То есть ему было даровано ВРЕМЯ, ИСТОРИЯ.

История - это дробление когда-то единой богочеловеческой души во имя возрастания человечества из детства в юность, зрелость и старость.
И в этом сложном процессе отбора - восстановления Нового Адама в Образе, пригодном для жизни в Доме Отца.

Временное пребывание в изгнании на земле и смертное тело ветхого Адама дали Творцу возможность пропустить все клетки богочеловечества через горнило земных искушений и испытаний.
Дать каждому человеческому "Я" возможность, шанс вернуться добровольно в Отчий Дом.
Или остаться извне, на чужбине, решив свою судьбу в вечности.

Вернувшиеся будут навеки пребывать в Отчем Доме, из них как бы будет состоять единое богочеловеческое тело преображённого Нового Адама.

Смертность, временность плоти - величайшее благо, дар Божий.
Возможность скинуть ветхую одежду, ветхую грешную жизнь, отвергнуть старые мехи и возродиться в новом качестве.
В едином, уже снова бессмертном богочеловечестве, прошедшем огненное горнило выбора, отсева, испытаний, закалки на прочность, подобно высококачественной стали...

Не случайно Иосиф так любил слово "сталь".
Он любил слова "свет" и "сталь".

Итак, смерть первая - всего лишь удар гонга.
Бой окончен, ты ждёшь решения Судьи, своей участи.
Победил ты или проиграл?

"Суд же состоит в том, что свет пришёл в мир; но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их были злы".
/Иоан. 3, 19/

Будет ли тебе даровано новое бессмертное преображённое тело, или лишь тьма пребывает в тебе, которая соединится с тьмою внешнею?
Останется лишь бессмертное "Я", самосознание, страшный сон о несостоявшемся блаженном Бытии.
О Предназначении, который ты не осуществил.

Смерть вторая и окончательная - вечное пребывание во тьме внешней замкнутого на себя, несостоявшегося, непригодного для Отчего Дома "Я".

Но кто, кроме святых, спасётся в "лежащем во зле" мире?
Реален ли Замысел, если не сказать "непосилен"?
Подвиг Спасителя, Бога-Сына, сошедшего на землю в естестве человека, во плоти смертной, подвергшегося всем возможным земным страданиям и испытаниям вплоть до мучительной и унизительной смерти разрешает это недоумение.

Сошествие Бога на землю, выход Его навстречу каждому зовущему Истину - величайший акт милости, любви и смирения во имя восстановления преображённого человечества...

Бог послужил твари - невероятно!
Он, Вечный, Безгрешный, Всесильный, послужил человеку - слабому, корыстному, лживому, лукавому, тленному...
Солнце уместилось в свечу, стало свечой, чтобы вспыхнуть и в муках сгореть за людей, и растопить миллионы живущих, живших и ещё не родившихся душ своим огнём.
Искупить их мистически, таинственно Своей Божественной Кровью.

Стать особой сокровенной Дверью в Доме Отца, куда может войти каждый, добровольно отказавшийся от ветхой одежды чужбины, от ветхого самосознания, непригодных для Царства.

Он приходит к Двери смиренно, в рубище истлевшем и смрадном.
Где Господь - Огонь, пожигающий зло Великой Своей жертвенной Любовью, имеет власть сжечь у Двери ветхие небрачные одежды блудных безумных детей Своих, протянувших к Нему руки ...
Обрядить в божественный белый наряд и пропустить в Дом Отчий.

Он - Дверь.
Он соединил наше "Я", а вернее, первоначальный план, Образ, Замысел нашего "Я", ибо у нас самих ничего пригодного для Царствия, как правило, нет.
Соединил нас с божественной природой Своей по свободной воле и молитве нашей.

Лишь только Им мы, слабые и порабощённые землёй, прахом можем войти в Дом Отчий.
Лишь только Им обрести Жизнь.

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1935г. Участие в работе 16 Всероссийского съезда Советов. Избран членом ВЦИК. Участвует в работе VII Всесоюзного съезда Советов. Избран членом президиума ЦИК и председателем Конституционной комиссии.
Участие в работе 2 Всесоюзного съезда колхозников-ударников.
Участие в совещании работников железнодорожного транспорта.
Речь в Кремле на выпуске слушателей военных академий.
Речь на торжественном заседании, посвящённом пуску метрополитена.

Председатель на заседании пленума Конституционной комиссии.
Участие в работе 7 конгресса Коминтерна. Речь на приёме в Кремле работников железнодорожного транспорта. Речь на приёме в Кремле колхозниц-ударниц свекловичных полей.

Участие в работе 1 Всесоюзного совещания стахановцев промышленности и транспорта. Речь на первом Всесоюзном совещании стахановцев. Речь на совещании передовых комбайнёров и комбайнёрок СССР. Речь на совещании передовых колхозников и колхозниц Таджикистана и Туркменистана. Участие в совещании передовых колхозников и колхозниц Узбекистана, Казахстана и Кара - Калпакии. Участие в совещании передовиков урожайности по зерну, трактористов и машинистов молотилок.

*   *   *

"Под Москвой на огромных участках земли возводятся роскошные правительственные дачи со штатом охраны.
На них трудятся садовники, повара, горничные, специальные врачи, медсестры - всего до полусотни человек прислуги - и всё это за счёт государства.

Персональные спецпоезда, персональные самолёты, персональные яхты, множество автомобилей, обслуживающих руководителей и членов их семей.
Они практически бесплатно получают все продукты питания и все предметы потребления.
Для обеспечения такого уровня жизни в Америке нужно быть мультимиллионером".
/Свидетель - коминтерновец Е. Варга./

*   *   *

"Когда отца после смерти Сталина отстранили от власти, мы должны были тотчас освободить квартиру и госдачу. И с изумлением обнаружили, что у нас нет даже своей мебели - всё оказалось государственное."
(Свидетель - дочь Кагановича)

*   *   *

Свидетель Леон Фейхтвангер:

"Он взволновался, когда мы заговорили о процессе троцкистов.
Рассказал подробно об обвинении, предъявленном Пятакову и Радеку, материал которого в то время был ещё неизвестен.
Он говорил о панике, в которую приводит фашистская опасность людей, не умеющих смотреть вперёд...
Сталин немного посмеялся над теми, кто, прежде чем согласиться поверить в заговор, требует предъявления большого количества письменных документов;
опытные заговорщики, заметил он, редко имеют привычку держать свои документы в открытом виде.
Потом он заговорил о Радеке, - писателе, наиболее популярной личности среди участников второго троцкистского процесса, - говорил он с горечью и взволнованно; рассказывал о своём дружеском отношении к этому человеку.

"Вы, евреи, - обратился он ко мне, - создали бессмертную легенду, легенду об Иуде".

Как странно мне было слышать от этого обычно такого спокойного, логически мыслящего человека эти простые патетические слова.
Он рассказал о длинном письме, которое написал ему Радек и в котором тот заверял в своей невиновности, приводя множество ложных доводов; однако на другой день под давлением свидетельских показаний и улик Радек сознался".

Светская советская жизнь

*   *   *

 

И чем больше удаётся раскопать чёрную бездну, тем глубже она в тебе.

А жизнь будет бить ключом.
После университета - неожиданная победа на творческом конкурсе и два года учёбы на Высших Сценарных Курсах. Начало шестидесятых, занятия в Доме Кино, по нескольку просмотров в день - шедевры мирового и отечественного кинематографа.
Лекции Ромма, Шкловского и Ландау.

Напротив - дом Литераторов, прекрасная кухня, в обоих домах - семь коньячных точек.
Творческие семинары в Болшево и Репине, молодая, подающая надежды литературная и киноэлита со всего Союза.
Впоследствии не только мастера слова и экрана, но и сливки будущей "перестройки" - демократические, националистические, умеренно-косметические.

Но тогда никакие такие перестройки и не грезились, будет просто оттепель.
Хоть уже и подмораживало, но не очень.
Светская советская жизнь будет бурлить, и золушка Яна, продолжая принимать окраску элитарной окружающей среды, обрастёт новыми сведениями, именами, манерами и вкусом.

Первоначальный восторженный шок от "настоящего" серьёзного кино быстро пройдёт.
Чем более будет лента "настоящей и серьёзной", тем острей проявится ощущение некоей подмены, обмана, вызывающего ещё более сильную жажду.

Бередящего неосознанную тоску, от которой она будет убегать на чердак Дома Кино.
Где такие же, как она, объевшиеся киноклассикой слушатели курсов будут в азарте играть на, по тем временам, шикарную стипендию в покерные кости.
Настоящая эпидемия, чума, занесённая молодыми дарованиями с Кавказа в элитарные стены Дома Кино.

Будет она убегать и от экранных психов-убийц, от крови, секса, так и не став ни профессионалом, ни киногурманом. Разделяя здоровые вкусы ребят с юга, предпочитающих вестерн, комедию и грохот игральных костей в стаканчике под ладонью.

Однажды их застанет за этим постыдным занятием Михаил Борисович, директор курсов и бывший разведчик:
- Боже мой, а я-то хлопочу, выписываю шедевры, изыскиваю средства... Такие фильмы...Днём с огнем... Ну ладно эти дикари с гор сошли... Но ты, Яна!

Он будет действительно смертельно обижен, и тогда Яна спасёт всех. Подойдя к нему, дрожащему от негодования, поцелует в холодную старческую щёку:

- Мы больше не будем, Михаил Борисович.

И с изумлением поймёт, что этот элегантный, даже, пожалуй, рафинированный седой джентльмен, прошедший Бог знает какие воды, огни и трубы - ребёнок.
Она смотрела, как он оттаивает, успокаивается, и видела лишь трогательного ребёнка.
И готова была заплакать от стыда.

- Чтобы в зал,.. сейчас же, - пробормочет он, исчезая в прямоугольнике чердачной двери.

Как табун прогрохочут вниз по лестнице южане. А Яна, осторожно ковыляя следом на ненавистных "шпильках" /в Доме Кино приходилось следовать моде/, будет силиться понять, почему аналогия с "беззащитным ребёнком" так её растрогала.
Её Филипп - самый что ни на есть ребёнок, но никогда она, мать, не чувствовала в нём этой трогательной обезоруживающей беззащитности.

Это был маленький всесильный деспот, всегда знающий, чего хочет.
Хитрый интриган, умело стравливающий мать с бабушкой, которая после внезапной кончины Градова-старшего и уже не в силах взнуздать Градова-среднего, взялась за Градова-младшего.
Впрочем, неизвестно было, кто за кого взялся.

Всё же её батисфера будет иногда давать трещину.
Нежданно-негаданный поворот ключа неведомой рукой, и во внезапной тишине останавливается рулетка, сердце ноет сладко и тревожно, и глаза на мокром месте.
У неё, такой непробиваемой на слезы.

Равнодушная к улыбке Джиоконды, она обольёт слезами улыбку Кабирии, "Колокол" в "Андрее Рублёве" и финал одного из самых беспросветных документальных фильмов "Собачий мир".

Обнаружит с удивлением, что, как и эти папуасы из "Собачьего мира", строящие макеты самолётов в надежде, что пролетающие в небе стальные птицы спустятся к ним, она, как мама и Кабирия, продолжает ждать чуда.
Глубоко уверена какими-то тайниками души, что оно случится непременно.

Она не знала, что это будет за чудо.
Оно просто манило белым воздушным змеем, белым письмом от отца, белой печатью, как в том детском сне.
Полёт в золотисто-голубой свет
В остановившееся время.

Странно, но она ещё будет знать этим сокровенным знанием, что самые важные дела, ежедневные и перспективные, вовсе не так важны.
А важно именно это ожидание, которое и есть сама Яна, а вовсе не то, что Яна говорит и делает.
И коли она понимает, что всё плохо, значит всё хорошо.
Надо только ...

Вот на этом "надо только" след в чудо обрывался. Щели батисферы затягивались тиной и ракушками, время текло в какой-то мелкой мельтешне, в благополучно-суетном разнообразном однообразии...
От серии к серии, от худсовета к худсовету, от ритуальных просмотров к вечеринкам и престижным спектаклям.
И ни от чего невозможно отказаться.

Эти бесконечные "надо"...
Надо отправлять Филиппа со свекровью в Евпаторию, надо устраивать его в спецшколу, нужна путёвка в дом творчества, то с Денисом, то ей одной.

Нужно лекарство, нужно оформить больничный...
И ещё какие-то магазины, мастерские, ателье, прачечные, запчасти, тысячи крупных, средних и мелких "надо".

Взрослел Филипп, старела свекровь, да и они с Денисом не становились моложе.
То разгоралась, то затухала тайная меж ними война самолюбий.
Снова и снова побеждённая победительница Иоанна плелась, как на плаху, к письменному столу, обрастая годами, делами и сериями.

И их герой, Павка Кольчугин, он же Антон Кравченко, супермен, идол молодёжи, особенно девчонок, будет одну за другой хоронить своих трагически погибших невест.
Ибо женатый символ - пошлость, нонсенс.
Он должен принадлежать всем, не принадлежа никому.

Чем страшней и глубже будет зарываться Иоанна в недра криминального подполья, тем чаще её будут журить братья по перу.
Что хватит пахать в неграх у Градова, всех денег всё равно не заработаешь, пора браться за настоящую литературу и писать нетленки - ведь у неё талант!

Про этот свой талант она будет слышать всю жизнь.
Таинственный источник из глубин её "Я", прежде бьющий весело, неудержимо, щедро, потом пересохший... Потом превратившийся во мрачный тёмный омут, глубины которого и пугали и манили.
Иногда она казалась себе самой переполненной до краёв этой зловещей, властно рвущейся в бытие тьмою, и в страхе кидалась от письменного стола в водоворот светско-советской жизни.
Тьма, казалось, пересыхала, но плотина из суеты была недолговечной.
Горькое ядовитое зелье снова поднималось до краёв, выплёскивалось через край.

Источник безводный, источник отравленный, не утоляющий жажду - какая разница? Вода непригодна для питья, вот и всё, - единственное, что она твердо знала.

Вот чем был теперь её талант.
Она знала, что не должна писать тем же таинственным глубинным ведением. И только Денис мог её принудить снова и снова нарушать табу.

Да, она была у него "негром" и не претендовала ни на что большее.
Она ненавидела этот свой проклятый талант, без которого, возможно, смогла бы жить, как все - семьёй, детьми, просмотрами, вечеринками, трёпом, пицундами, загранками.
Вместо того, чтобы чувствовать себя то мертво пересохшей, то изнасилованной, то переполненной ядом.

Счастье - это когда не болит зуб, или глаз, или голова.
Когда здоров Филипп, когда Денис принадлежит ей.
Когда наконец-то, починен холодильник, когда удаётся достать лобовое отекло и можно забыть про пишущую машинку.
Просто навсегда сунуть в футляр и спрятать под шкаф от Филиппа, который, играя в войну, стучал по клавиатуре, изображая пулемёт.

Странно, но будет казаться, что именно в ожидании чего-то - подлинность, реальность.
А жизненный процесс - игра.
Иногда мучительная, иногда приятная, иногда надоевшая до зевоты.
В которой она участвовала будто по инерции, под наркозом, внутренне чувствуя себя втянутой в некое пустое недостойное "бремяпровождение".
Но поскольку игра эта и называлась жизнью, в неё приходилось играть всем.

Не её игра и не её мир, она более не чувствовала в нём укоренённости.
Что-то оборвалось в кабинете у Хана. Она была теперь инопланетянкой, чужой всему и всем.
Причём другие модели жизни, о которых окружающие мечтали и спорили, всякие там западные, демократические, потребительские - вызывали в ней ещё большую зевоту.

Всё упиралось в пресловутое "ЗАЧЕМ?"
Не стоят того потребности, чтобы из-за них лезть из кожи вон.
Штольцу она предпочитала Обломова.
Жалела только, что не было у неё Захара.

Она как-то сразу и давным-давно многое поняла ещё в юности, в пятидесятых.
Поняла, что тут ничего нельзя понять.
История России была для неё мистерией, происходящее вокруг всё более напоминало театр абсурда, диссиденты вызывали недоумение.

Неужто они не понимают, что мир, где немощный старец в течение нескольких часов невесть что несёт огромному залу вполне здоровых людей, и те покорно слушают и рукоплещут, а ещё миллионы сидят у телевизоров и посмеиваются, но, придя назавтра на работу, тоже рукоплещут, - такое общество иррационально?

И даже если отрубить у дракона голову, сразу же вырастет новая, ещё похлеще.
И полоснёт огнём, и вместо "Стой!" заорёт "Ложись!".
И неизвестно, что лучше.

Побывав несколько раз "за бугром" на кинофестивалях и по приглашению /у Дениса было много друзей еще с той поры, когда Градов-старший находился в загранкомандировке по долгу службы/, Яна всюду мгновенно адаптировалась.

Она легко принимала окраску и температуру окружающей среды, впитывая манеру поведения, жесты, интонации, начиная болтать на чужом языке едва ли не на следующий день по прибытии, вызывая зависть Дениса и соотечественников.

Её принимали за кого угодно, только не за русскую. Она могла бы жить везде, везде приспосабливалась, не пуская корни.
Оставаясь чужой, как и у себя дома.

Но она не любила путешествовать, обострённо чувствуя мистическую опасность перемещения в пространстве и времени.
Неукоренённость в повседневной реальности дает ощущение призрачности, ненадёжности бытия, связи с ней себя и других.

Жизни и судьбы человеческие будут представляться хрупкими, подвешенными на волоске над бездной.
Она будет вечно ждать от жизни неприятностей, с ужасом наблюдая, как они случаются с другими.
Мир был чужим, враждебным и опасным, неизбежные страдания в нём представлялись бессмысленными на фоне конечной стопроцентной смертности.

Камера смертников с неизбежным исполнением приговора для каждого.
Как можно здесь уютно устраиваться и развлекаться, любить мир, почитая его за некое абсолютное благо?

Особенно в этом преуспели "за бугром".
Роскошный пир во время чумы, самозабвенное апокалиптическое гурманство, изощрённейшие способы самоугодия.
Блюда на все вкусы - от омаров и голого зада до всяких там изысканных гарниров из нот, па, реплик, кадров, строчек, рифм неизменно вызывали у неё жалостливую мысль о всеобщем безумии.

Или они не слышат постоянного стука тележки?
Как им удаётся заглушить его этими бесконечными карнавалами, шествиями, фейерверками и оркестрами?
Или безумна она, ничем не умеющая толком наслаждаться, в любом земном напитке чувствующая смертельно-горький привкус яда?
Больна и безумна.
Для которой мир - наказание и заточение, камера с разбросанными вокруг игрушками, машинально перебирая которые она безуспешно пытается понять - "Зачем?"

И лишь иногда в этом ворохе красок, нот, реплик, па, кадров и рифм, красивых и безобразных, отвлекающих, пугающих и развлекающих игрушек попадаются иные слова и звуки, невозможные, как цветы на снегу.
Как пожатие руки через пропасть.
Как тайное послание с воли - помню, люблю, жду...

И душа, будто подчиняясь неведомому коду, оживала, отзывалась мгновенными слезами, теми же: "помню, люблю, жду".
И этот пароль не был заученным. Он шёл не от головы, даже не от сердца, она вообще не успевала ни подумать, ни почувствовать.

Она отзывалась неожиданным теплом, как живая ткань на градусник.
И Денис раздражался и недоумевал, когда она, утаскивая его с какого-либо престижного фильма или концерта, вдруг застывала в проходе, останавливалась у выхода.
- Ты иди, я сейчас...

А "сейчас" длилось и длилось.
И он, уже одетый, томился в гардеробе с её шубой, пока она, наконец, не появлялась.
Со странной блуждающей улыбкой и размазанной вокруг глаз тушью, никогда не умеющая толком объяснить, что там было "такого".

Он знал, что теперь бесполезно тащить её в гости, и, сам сев за руль, вёз домой. И если, как обычно, передразнивал её оцепенение, пытаясь расшевелить, она могла выкинуть что-либо непредсказуемое.
И соглашалась на многое, лишь бы он от неё

отвязался, иногда без боя сдавая важнейшие завоёванные позиции в извечной меж ними войне.

 

 

Слово - тоже оружие.

ПРИСУТСТВОВАЛИ: АХ(Ангел-Хранитель). АГ (Ангел-Губитель).
СВИДЕТЕЛИ: ЛЕОН фЕЙХТВАНГЕР.ДЖ.НЕРУ. ЗИНОВЬЕВ. Н. БЕРДЯЕВ. Н.НЕКРАСОВ. ВЫШИНСКИЙ. ПЯТАКОВ.
В.МАЯКОВСКИЙ.

 

*   *   *

"Сталин видит перед собой грандиознейшую задачу, которая требует отдачи всех сил даже исключительно сильного человека.
 А он вынужден отдавать очень значительную часть своих сил на ликвидацию вредных последствий блестящих и опасных причуд Троцкого..
Троцкий всеми своими речами, писаниями, действиями, даже просто своим существованием подвергает опасности его, Сталина, дело...

Великий организатор Сталин, понявший, что даже русского крестьянина можно привести к социализму, он, этот великий математик и психолог, пытается использовать для своих целей своих противников, способностей которых он никоим образом не недооценивает.

Он заведомо окружил себя многими людьми, близкими по духу Троцкому.
Его считают беспощадным, а он в продолжение многих лет борется за то, чтобы привлечь на свою сторону способных троцкистов, вместо того чтобы их уничтожить.

И в упорных стараниях, с которыми он пытается использовать их в интересах своего дела, есть что-то трогательное".

"Объяснять эти процессы - Зиновьева и Радека - стремлением Сталина к господству и жаждой мести было бы просто нелепо.

Иосиф Сталин, осуществивший, несмотря на сопротивление всего мира, такую грандиозную задачу, как экономическое строительство Советского Союза, марксист Сталин не станет, руководствуясь личными мотивами, как какой-то герой из классных сочинений гимназистов, вредить внешней политике своей страны и тем самым серьёзному участку своей работы".
/Леон Фейхтвангер/.

*   *   *

Свидетельствует Джавахарлал Неру:

"Затем наступила небольшая передышка, когда Ленин в 1921 году ввёл новую экономическую политику или НЭП.
Это было известным отступлением от коммунизма. Они сделали шаг назад для того, чтобы переведя дыхание и восстановив силы, сделать потом несколько шагов вперёд.
Но народ запомнил и Сталинскую программу.

План предусматривал сближение крестьянства с индустрией посредством образования образцовых огромных сельскохозяйственных предприятий, государственных и коллективных. Индустриализацию всей страны путём сооружения крупных заводов, гидростанций, шахт и т.д.

Наряду с этим план предусматривал множество других мероприятий, относившихся к образованию, науке, кооперативной торговли, строительству домов для миллионов рабочих и общему повышению их жизненного уровня и т.д.

Это был знаменитый пятилетний план, или ПЯТИЛЕТКА, как назвали его русские.

Он представлял собой грандиозную программу, осуществление которой было бы трудным делом даже на протяжении жизни целого поколения для богатой и передовой страны.
Попытка осуществить её в отсталой и бедной России казалась пределом безумия.

Строительство огромными темпами тяжёлой промышленности потребовало от России очень больших жертв.
Советы вывозили за границу всё, что можно было сбывать: пшеницу, рожь, ячмень, кукурузу, овощи, фрукты, масло, мясо, дичь, мёд, рыбу, икру, сахар, растительные масла, кондитерские изделия и т.д.
Вывоз этих товаров означал, что сами они оставались без них.

Массы почти с энтузиазмом мирились с новыми жертвами.
Они жили бедной аскетической жизнью, они жертвовали настоящим ради манившего их великого будущего, гордыми и привилегированными строителями которого они себя считали.

Советская Россия впервые в истории сконцентрировала всю энергию народа на мирном созидании, на желании поднять отсталую в промышленном отношении страну и сделать это при социализме.

Пятилетний план совершенно изменил лицо России.
Из феодальной страны она внезапно превратилась в промышленную страну.
Ее продвижение вперёд в области культуры поразительно.
Нужда и лишения ещё не исчезли, но ужасный страх безработицы и голода здесь исчез.

Пятилетний план покорил воображение всего мира.
Все толкуют сегодня о "планировании", о пятилетних, десятилетних, трехлетних планах.

Благодаря Советам слово "планирование" звучит ныне, как магическое слово".

*   *   *

Свидетель Зиновьев. "Заявление следствию":

"Я был искренен в своей речи на XVII съезде...
Но на деле во мне продолжали жить две души...

Мы не сумели по-настоящему подчиниться партии, слиться с ней до конца... мы продолжали смотреть назад и жить своей особой душной жизнью, всё наше положение обрекало нас на двурушничество...

Бывшие мои единомышленники... голосовали всегда за линию партии, а промеж себя преступно продолжали говорить... враждебно к партии и государству...

И хотели мы этого или нет, мы оставались фактически одним из центров борьбы против партии и её великой работы...

С первого допроса я страстно возмущался, что я могу быть смешиваем с негодяями, дошедшими до убийства Кирова.

Но факты - упрямая вещь.
И узнав из обвинительного акта против ленинградского центра все факты, я должен был признать морально-политическую ответственность бывшей ленинградской оппозиции и мою лично за совершившееся преступление"...

*   *   *

"Теперь, когда мутная волна фашизма оплёвывает социалистическое движение рабочего класса и смешивает с грязью демократические устремления лучших людей цивилизованного мира, новая конституция СССР будет обвинительным актом против фашизма, говорящим о том, что социализм и демократия непобедимы".
И. Сталин.

"Нужно всемерно усилить и укрепить нашу Красную Армию, Красный флот, Красную авиацию, ОСОАВИАХИМ.

Нужно весь наш народ держать в состоянии мобилизационной готовности перед лицом опасности военного нападения.
Чтобы никакая "случайность" и никакие фокусы наших внешних врагов не могли застигнуть нас врасплох".
И. Сталин.

*   *   *

"За процветание той науки, которая не отгораживается от народа, не держит себя вдали от народа, а готова служить народу.Готова передать народу все завоевания.

Науки, которая обслуживает народ не по принуждению, а добровольно, с охотой".
Тост И. Сталина на приёме в Кремле.

*   *   *

СЛОВО АХА О СЛОВЕ:

"Вначале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. Всё через Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть.

В Нём была жизнь, и жизнь была свет человеков;

И свет во тьме светит, и тьма не объяла его".
/Иоан. 1, 1, 3-5/

Слово - величайший дар Творца человеку, сотворённому "по образу и подобию Божию".
Словом можно творить действительность - возводить и разрушать, врачевать и убивать, спасать и развращать.
Словом можно воевать на стороне Слова или тьмы, лжи.

Ибо слово - самое мощное оружие массового уничтожения или спасения.

Именно Слово творило мир.
И именно те, кого Небо одарило словом, призваны творить Царствие "внутри нас" и преображать действительность "лежащего во зле" мира согласно Замыслу.

"Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: слово, которое я говорил, оно будет судить его в последний день".
/Иоан. 12, 48/

Это прекрасно понимал Иосиф, назвавший писателей "инженерами человеческих душ".

"Вы производите нужный нам товар. Нужнее машин, танков, самолётов - души людей..."

Так называемый "метод социалистического реализма" /отображение действительности в её "революционном развитии"/ - не так уж смешон и нелеп.

Как писал Александр Сергеевич: "Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман".

ВОЗВЫШАЮЩИЙ, то есть зовущий к высокой истине, в Небо. Помогающий преодолеть "свинцовую мерзость бытия".

Разве не есть сама история БОГОЧЕЛОВЕЧЕСТВА, вызревающего, формирующегося в человечестве, - восходящей, революционной...

В отличие от "нисходящей" истории ветхого человечества, ведущей во тьму внешнюю, вторую и окончательную смерть?
Из праха в прах...

То есть это никакая не лакировка действительности, а мечта, идеальный проект, Путь, по которому следует идти.
Пусть так не бывает, но так ДОЛЖНО быть.

Образец "лакировки" - фильм "Кубанские казаки". Ну и чему плохому он научил народ, который валом валил, по нескольку раз смотрели, стосковавшись по мечте.
И до сих пор смотрят, наглотавшись современной "горькой правды", после которой разве что повеситься...

Конечно, тянуть саночки "павшего мира" в гору, придумывать положительных героев редко кому удаётся.
Даже талантливым, не то что конъюнктурщикам.
Блаженны "талантливые конъюнктурщики", фильмы которых до сих пор смотрят, а песни поют, пробуждая в душах "разумное, доброе, вечное".

Как же они должны быть благодарны Иосифу, ненавистной цензуре, пусть хлыстом, но отогнавших от геенны их рвущиеся туда души!
Пусть под угрозой выстрела в спину, пусть из-за гонорара, но они воевали на стороне Света, а не тьмы.
Критерий - плоды добрые...

*   *   *

Стены Антивампирии были возведены, изгнаны волки внешние, обезвреживались внутренние.
За основу новой идеологии был взят Замысел - спаянное, самоотверженное и бескорыстное восхождение семьи народов к Светлому Будущему.

Которое отличалось от Царствия разве что отсутствием веры в бессмертие, в посмертную великую награду за земной подвиг...

Я уже говорил, что такое бескорыстное служение идее "Царства Свободы" без надежды на награду "там" не может не восхищать.

Многие воины шли на смерть, противодействуя царству Маммоны, ничего не требуя взамен. Просто по велению сердца.
А Господь, как известно, сказал: "Дай Мне, сыне, сердце твоё".

Конструирование действительности "в её революционном развитии" - Иосиф требовал от своей интеллигенции помощи в этом великом деле.
Где запугивая, где понукая, где подкупая, ибо это были обычные грешные люди, в основном, не верящие ни в Бога, ни в Замысел.

В лучшем случае - подчиняясь "вписанному в сердце Закону", который во многом совпадал с официальной идеологией.
Святых писателей не было.
Разве что "красный мученик" Николай Островский, под словами которого подписался бы любой "рождённый свыше":

"Самое дорогое у человека - это жизнь, и прожить её надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.

Чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое и чтобы, умирая, смог сказать:
"Вся жизнь и все силы отданы самому прекрасному - борьбе за освобождение человечества".

Здесь, разумеется, говорится о революции против самого ЦАРСТВА БУРЖУАЗНОСТИ, а не той, где пролетарий, побеждая сам, становится "коллективным буржуа".

Об освобождении от рабства у дурной материи:

"Буржуа всегда раб.
Он раб своей собственности и денег, раб воли к обогащению, раб буржуазного общественного мнения.
Раб социального положения, он раб тех рабов, которых эксплуатирует и которых боится.

Он создал огромное материальное царство, подчинился ему сам и подчинил других...

Буржуа имеет непреодолимую тенденцию создавать мир фиктивный, порабощающий человека, и разлагающий мир подлинных ценностей.
Буржуа создаёт самое фиктивное, самое нереальное, самое жуткое в своей нереальности царство денег".

Здесь Н.Бердяев говорит, разумеется, о царстве Маммоны, служение которому Господь поставил в непримиримое противоречие с Замыслом.

О таком "освобождении человечества", за которое надо отдать жизнь, пишет и Николай Островский.

Конструирование, сотворение грядущего Царства. "Светлого Будущего", как говорили и пели в сталинской Антивампирии...
Опираясь на лучшее в человеке, на заложенные Богом таланты, на образ Божий в нём, на поиск Истины и Неба.
На отвращение к игу дурной материальности и жажду освобождения духа.

Так что же, запретить "чернуху"?
Иосиф считал, что всё дело в позиции автора.

Слово может, разумеется, отображать бессмыслицу, ужас, скуку и "свинцовую мерзость" бытия как болезнь, как грех, ведущий к духовной смерти.
Но не упиваться грехом, не соблазнять им.

*  *   *

"Я ассенизатор и водовоз, революцией мобилизованный и призванный", - писал Маяковский.

Слово - полководец человечьей силы.
Марш! Чтоб время сзади ядрами рвалось.

А что если я народа водитель
И одновременно - народный слуга?"

Здесь нет отступления от Замысла.
Слово должно откапывать человека из-под завалов материальности, суеты и грехов, возвышать и звать к звёздам.

Конструировать град грядущий, град-мечту, соответствующий Зову сердца.
Это - россыпь новых идей, фантазий, предвидений, откровений, интуиции, прорыва в будущее, в Дом Отца.

Это прежде всего - верная позиция, которую безошибочно различал Иосиф.

*   *   *
Другое дело, что он не всегда мог называть вещи своими именами.

Но главным для него было построение царства, противостоящего Маммоне.

Служители искусства - сотворцы Всевышнего в великом деле Замысла.
Начиная от вторжения в "лежащий во зле" мир с разрушительно-созидательной программой Антивампирии.
Свободы "от работы вражия", "дороги к солнцу от червя".

Об этом ещё Некрасов писал:

Где вы, - певцы любви, свободы, мира,
И доблести? Век "крови и меча"!
На трон земли ты посадил банкира,
Провозгласил героем палача...

Толпа гласит: "Певцы не нужны веку!"
И нет певцов... замолкло божество...
О, кто ж теперь напомнит человеку
Высокое призвание его?

*  *   *

Итак, провозглашённый Иосифом метод "отображения действительности в её революционном развитии" вполне соответствовал высочайшей миссии, возложенной Небом на работников культуры, призванных довести до "широких масс" Замысел и слово Творца путём воздействия на чувства и разум.
В отличие от священников, взывающих к духу и вере.

Кстати, этот соцреализм насквозь идеалистичен и теократичен.
Слово творит действительность, сознание определяет бытие.

"Сейте разумное, доброе, вечное"...
Иосиф, правда, добавлял: "и непримиримое к врагам".

"Не думайте, что Я пришёл принести мир на землю; не мир пришёл я принести, но меч";
/Мф. 10, 33/

Иосиф отрицал "искусство для искусства", ибо чистое искусство - та же чисто душевная похоть.
Соус без блюда.

"Дурно пахнут мёртвые слова", - писал Гумилёв, имея в виду гнилые, пустые, праздные.

" С кем вы, мастера культуры?" - вот что главное.
Воины Антивампирии, Вампирии и пофигисты.

Насмешка надо всем, цинизм - орудие сатаны.
"Твори, выдумывай, пробуй", а не осмеивай.

Служители культуры призваны возводить лестницу, ведущую народ в Светлое Будущее. Соцреализм с некоторой натяжкой можно было бы назвать "лестницей восхождения"...

- Вавилонской башней? - хихикнул АГ.

- Вавилонская башня - попытка восхождения во грехе к Богу.
Иосиф же провозгласил отделение церкви от государства и обязательное соблюдение основ христианской этики...

- Особенно "Не убий!" - опять хихикнул АГ.

Как говорил Иосиф:
- Из номенклатурных яиц вылупились змеёныши...

* * *

Вышинский:
-  Чего же Троцкий требовал?

Пятаков:
-  Требовал проведения определённых актов и по линии террора и по линии вредительства,.. он поставил вопрос - это была середина 1934 года - о том, что сейчас, с приходом Гитлера к власти, совершенно ясно, что его, Троцкого, установка о невозможности построения социализма в одной стране совершенно оправдалась.

Что неминуемо военное столкновение. И что, ежели мы, троцкисты, желаем сохранить себя, как какую-то политическую силу, мы уже заранее должны, заняв пораженческую позицию, не только пассивно наблюдать и созерцать, но и активно подготовлять это поражение.

Но для этого надо готовить кадры, а кадры одними словами не готовятся.
Поэтому сейчас надо проводить соответствующую вредительскую работу.

Помню, в этой директиве Троцкий говорил, что без необходимой поддержки со стороны иностранных государств правительство блока не может ни прийти к власти, ни удержаться у власти.

Поэтому речь идёт о необходимости соответствующего предварительного соглашения с наиболее агрессивными иностранными государствами, такими, какими являются Германия и Япония.
И  что им, Троцким, со своей стороны, соответствующие шаги уже предприняты в направлении связи как с японским, так и с германским правительством.

Пятаков:

-  Примерно к концу 1935 года Радек получил обстоятельное письмо-инструкцию от Троцкого.
Троцкий в этой директиве поставил два варианта о возможности нашего прихода к власти.

Первый вариант - это возможность прихода до войны, и второй вариант - во время войны.

Первый вариант Троцкий представлял в результате, как он говорил, концентрированного террористического удара.

Он имел в виду одновременное совершение террористических актов против ряда руководителей ВКПб и Советского государства.
И, конечно, в первую очередь против Сталина и ближайших его помощников.

Второй вариант, который был с точки зрения Троцкого более вероятным, - это военное поражение.
Так как война, по его словам, неизбежна, и притом в самое ближайшее время, война прежде всего с Германией, а возможно с Японией, следовательно, речь идёт о том, чтобы путём соответствующего соглашения с правительствами этих стран добиться благоприятного отношения к приходу блока к власти.

А значит рядом уступок этим странам на заранее договорённых условиях получить соответствующую поддержку, чтобы удержаться у власти.

*   *   *

СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ИОСИФА:

1936г. Приём в Кремле работников золотой промышленности, промышленности цветных, лёгких и редких металлов.
Участие в совещании передовиков животноводства. Участие в совещании передовиков по льну и конопле. Участие в работе 10 съезда ВЛКСМ.
Председатель пленума Конституционной комиссии. Руководство пленумом ЦК ВКПб, доклад о проекте Конституции СССР. Участие в работе чрезвычайного 8 Всесоюзного съезда Советов. Доклад о проекте Конституции. Доклад о работе Редакционной комиссии.

*   *   *

"Впрочем, я бы не имел ничего против постановки "БЕга", если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам ещё один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР.

Чтобы зритель мог понять, что все эти по-своему "честные" серафимы и всякие приват-доценты оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа, несмотря на свою "честность".

Что большевики, изгоняя вон этих "честных" сторонников эксплуатации, осуществляли волю рабочих и крестьян и поступали поэтому совершенно правильно".
И. Сталин.

*   *   *

"... пьесы нам сейчас нужнее всего.
Пьеса доходчивей.
Наш рабочий занят. Он восемь часов на заводе. Дома у него семья, дети.
Где ему сесть за толстый роман... пьесы сейчас - тот вид искусства, который нам нужнее всего.
Пьесу рабочий легко просмотрит. Через пьесы легко сделать наши идеи народными, пустить их в народ".

*   *   *

"Наша сила в том, что мы и Булгакова научили на нас работать".
И.Сталин.

*   *   *

"Зря распространяетесь о "вожде".
Это нехорошо и, пожалуй, неприлично.
Не в "вожде" дело, а в коллективном руководителе - в ЦК партии..."
И. Сталин.

*   *   *

"Сталину, очевидно, докучает такая степень обожания, и он иногда сам над этим смеётся.

Рассказывают, что на обеде в интимном дружеском кругу в первый день нового года Сталин поднял свой стакан и сказал:
- Я пью за здоровье несравненного вождя народов, гениального товарища Сталина. Вот, друзья мои, это последний тост, который в этом году будет предложен здесь за меня.

/Леон Фейхтвангер/

*   *   *

"Сталин - мне много об этом рассказывали и даже документально это подтверждали - обладает огромной работоспособностью и вникает сам в каждую мелочь. Так что у него действительно не остаётся времени на излишние церемонии.

Из сотен приветственных телеграмм, приходящих на его имя, он отвечает не больше, чем на одну.
Он чрезвычайно прямолинеен, почти до невежливости, и не возражает против такой же прямолинейности своего собеседника".
/Леон Фейхтвангер/